Текст книги "Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня"

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Вставай, Ю! – закричал он. – Здесь близко море! Я слышу его! Слушай! Они там. Может быть, мы еще догоним их. Они не хотели уехать без нас. Они только позабыли.

– Да, – пробормотала Юди. – Они только забыли. Пойдем к морю.

Дверь комнаты была открыта, садовая калитка также.

– Это очень, очень большое место, – говорил Понч, опасливо всматриваясь в лежащую перед ними дорогу. – Но я найду какого-нибудь человека и скажу ему, чтобы он отвез нас домой, – я так делал в Бомбее.

Он взял Юди за руку, и оба побежали без шляп по направлению к морю, откуда доносился звук колокола. Вилла, где они жили, была почти последняя в ряду новых домов, подходивших к полю, окруженному каменным валом и кустарником, где располагались обыкновенно табором цыгане и проводила учения роклингтонская артиллерия. Кругом почти ничего не было, и дети могли быть замеченными только солдатами, строившимися вдали. Более получаса бродили маленькие усталые ножки среди кустарников, картофельных гряд и песчаных дюн.

– Я устала, – сказала Юди. – И мама будет бранить нас.

– Мама никогда не будет бранить нас. Я думаю, она просто у моря, пока папа покупает билеты. Мы их найдем и поедем вместе с ними. Не садись, Ю. Еще немножко, и мы придем к морю. Ю, если ты сядешь, я брошу тебя, – сказал Понч.

Они вскарабкались еще на одну дюну и спустились затем на отлогий берег бесконечного серого моря. Сотни крабов копошились в ловушках на берегу бухты, но никакого следа папы и мамы, не было и корабля на море – ничего, кроме песка и воды на бесконечное количество миль.

И Онклегарри случайно нашел их потом очень грязными и очень несчастными. Понч заливался слезами, пытаясь все-таки развлечь Юди крабами в корзинах, а она оглашала безмолвный горизонт жалобными, беспомощными криками: «Мама, мама!». И опять: «Мама!»

Вторая корзина

Увы нам, лишенным души! Из всех, под обширным небесным сводом, когда-либо имевших надежду, мы наиболее потерявшие ее. Из всех, когда-либо веривших, мы наиболее изверившиеся.

Город страшной ночи

До сих пор еще не было сказано ни слова о черной овце. Она пришла позднее, и Гарри, черноволосый мальчик, был главным виновником ее появления.

«Юди – кто мог не любить маленькую Юди?» Так говорили в кухне и так думала и чувствовала тетя Роза. Гарри был единственным ребенком тети Розы, и Понч был лишним мальчиком в доме. Здесь не было определенного места для него и для его маленьких дел, и ему было запрещено забираться на диван и рассказывать о своих планах и надеждах на будущее. Валяются по дивану только лентяи, и от этого портится диван, а маленьким мальчикам нечего много разговаривать. Они должны слушать то, что им говорят, и поступать так, как им приказывают. Полновластный господин дома в Бомбее, Понч никак не мог понять, как это случилось вдруг, что никто не считается с ним здесь, в этой новой жизни.

Гарри мог протянуть руку и взять со стола все, что ему нужно. Юди могла указать пальчиком и получить то, что просила. Пончу было запрещено то и другое. Седой человек оставался его единственной надеждой много месяцев после отъезда мамы и папы, и он забыл говорить Юди, чтобы она помнила маму.

Упущение довольно извинительное, если принять во внимание, что за короткое время тетя Роза познакомила его с двумя поразившими его ум понятиями. Первое, отвлеченное, называлось Богом, жило, по представлению Понча, в углу, за кухонной печью, потому что там было всегда жарко, и было неизменным другом и союзником тети Розы. Второе – маленькая, грязная книжка, листы которой были испещрены какими-то непонятными точками и значками. В голове Понча сохранились еще некоторые воспоминания из прошлой жизни в Бомбее, и он смешивал рассказ о сотворении мира с индусскими волшебными сказками. Результаты этого смешения он передавал Юди, приводя в ужас тетю Розу. Это был грех, величайший грех, и Пончу говорили об этом в течение четверти часа. Он не смог проникнуться мыслью о важности преступления, но остерегался повторять его, так как тетя Роза сказала ему, что Бог все видит и все слышит и может очень рассердиться. Если это правда, думал Понч, почему же Бог никогда не придет сам и не скажет ему этого. Потом он забыл и слова тети Розы. Затем он научился тому, что Господь единственное существо на свете, более страшное, чем тетя Роза, находящееся за нею и считающее удары розги.

Чтение оказалось еще более серьезной вещью, чем религия. Тетя Роза сажала его за стол рядом с собой и говорила ему, что «а» и «б» будет «аб».

– Почему? – спрашивал Понч. – «А» есть «а» и «б» есть «бе», почему «а» и «б» будет «аб»?

– Потому что я тебе так говорю, – сказала тетя Роза, – и ты должен повторять за мной.

Понч повторял и через месяц с величайшими усилиями воли одолел грязную книжонку, нисколько не усвоив ее значения и содержания. Его выручал дядя Гарри, который гулял очень много и почти всегда в одиночестве. Он входил в детскую и внушал тете Розе, что Понч должен идти гулять с ним. Он мало разговаривал, зато показал Пончу весь Роклингтон, от грязных отмелей на песчаном берегу бухты до громадных гаваней, где стояли корабли на якорях. Он показал ему доки, где безумолчно стучали машины, и морские склады, и светлые медные монеты в конторе, где получали соверены в обмен на листочки голубой бумаги, как пенсионеры инвалидной кассы. От него же узнал Понч историю Наваринской битвы, во время которой матросы на кораблях оглохли и могли потом объясняться друг с другом только знаками. «Это от грохота выстрелов, – говорил дядя Гарри. – Там и я получил пулю, которая и теперь сидит во мне».

Понч смотрел на него с любопытством. Он не имел ни малейшего представления о том, что такое пуля, и называл так громадные пушечные ядра, которые видел в доках и которые были больше его головы. Как мог дядя Гарри носить в себе такую пулю? Он не решался спросить, боясь, что дядя Гарри рассердится.

Понч никогда не видел, как люди сердятся, сердятся по-настоящему, до того ужасного дня, когда Гарри взял его ящик с красками, чтобы рисовать вместе лодку. Понч протестовал. Во время этой сцены в комнату вошел дядя Гарри и, пробормотав что-то о «чужих детях», начал бить Гарри палкой по плечам, пока тот не раскричался на весь дом. Прибежала тетя Роза и стала упрекать дядю Гарри в жестокости к собственной плоти и крови, а испуганный Понч дрожал с ног до головы. «Я не виноват», – уверял мальчик Гарри и тетю Розу, обвинявших его, но они укоряли его, что он лжет. В результате он был лишен прогулки с дядей Гарри на целую неделю.

Но эта же неделя принесла и большую радость Пончу.

Он повторял до полного изнеможения фразу: «Кошка лежала на ковре, а крыса вошла в комнату», пока, наконец, не прочел ее совершенно правильно.

– Теперь я умею читать, – сказал Понч, – и больше не буду читать никогда ничего на свете.

Он положил азбуку в буфет, где лежали его учебные книжки, и случайно наткнулся на довольно увесистый том без обложки, с надписью «Sharpe’s Magazine». На первой же странице книги он увидал страшную картинку, изображающую дракона, со стихами внизу. Дракон ежедневно таскал по овце из немецкой деревни, пока не пришел человек с мечом и не разрубил его пополам. Богу одному известно, что такое меч, но здесь был дракон, имевший, конечно, большие преимущества перед надоевшей кошкой.

– Это интересно, – сказал Понч, – и теперь я хочу знать все на свете. – Он читал книжку, пока не стемнело, понимая едва десятую долю прочитанного и мучимый наплывом целого ряда новых слов, тайну значения которых ему необходимо было разгадать.

– Что такое «меч»? Что такое «крошечный ягненок»? Что такое «зеленые пастбища»? – С пылающими щеками забрасывал он этими вопросами тетю Розу, укладывавшую его в постель.

– Читай свои молитвы и спи, – ответила ему на все тетя Роза. И в дальнейшем он находил в тете Розе так же мало опоры в том новом мире, который открыло перед ним искусство чтения.

«Тетя Роза знает только о Боге и тому подобных вещах, – решил Понч. – Дядя Гарри расскажет мне».

Ближайшая прогулка обнаружила такую же беспомощность и со стороны самого дяди Гарри. Он только дал Пончу полную свободу рассказывать и даже сел вместе с ним на скамью, чтобы дослушать рассказ о драконе. Последующие прогулки приносили дяде Гарри все новые и новые рассказы из разных старых книг, отрытых Пончем в том же буфете. Там же прочел он поэмы Теннисона и восхитительные, чудесные приключения Гулливера.

Как только Понч сумел связать между собой несколько крючков и палочек, он послал собственноручное письмо в Бомбей с требованием прислать ему, как можно скорее, «все книжки, какие есть на свете». Такого скромного желания папа не смог исполнить, но прислал ему сказки Гримма и Андерсена. Этого было достаточно. Если бы Понч был предоставлен сам себе, он всецело погрузился бы в свой, отдельный от всех мир, куда не проникли бы ни тетя Роза с ее Богом, ни Гарри с его приставаниями, ни Юди с ее просьбами поиграть с ней.

– Не мешай мне, я читаю, – урезонивал сестру Понч. – Иди играй в кухне. Тетя Роза пускает тебя туда.

У Юди прорезывались коренные зубы, и потому она была очень раздражительна. Она звала тетю Розу, которая набрасывалась с упреками на Понча.

– Я читаю, – пытался возражать мальчик, – мне нужно читать книгу.

– Это ты только все напоказ делаешь, – говорила тетя Роза. – Играй с Юди и не смей раскрывать книжку целую неделю.

Такая вынужденная игра Понча не могла доставить удовольствия Юди. Была одна маленькая подробность в этом запрещении, которой он не мог объяснить себе, хотя и пытался.

«Мне нравится это, – говорил он себе, – она знает и мешает мне нарочно».

– Не плачь, Ю, ты не виновата. Пожалуйста, не плачь, она подумает, что я обидел тебя.

Юди добросовестно вытирала глаза, и оба играли в своей детской в нижнем этаже, в полуподвале, куда обыкновенно отсылала их тетя Роза после обеда, когда сама ложилась спать. Она пила вино, т. е. что-то из бутылки в погребце, для желудка. Но если она не спала, то приходила в детскую, чтобы убедиться, что дети тут и заняты игрой. Теперь кирпичики, деревянные обручи, кегли и фарфоровая посуда потеряли свое прежнее значение в сравнении с волшебной страной, куда попадали оба, как только открывалась книга или как только начинал Понч рассказывать или читать из нее Юди. В этой стране чудес и пребывали они, пока не приходила тетя Роза и не наказывала их за то, что считала нарушением закона. Она уводила Юди и оставляла Понча играть одного, прибавляя, что она «будет знать все, что он делает».

В этом заявлении было немного утешительного, так как он должен был, во всяком случае, производить шум, соответствующий игре. Проявив немало изобретательности, он приспособился, наконец, соединять игру с чтением. Сделав из кирпичиков стол о трех ногах, он держал груду кирпичиков под рукой для четвертой ноги и читал в это время сказки. Но в один несчастный день тетя Роза поймала его на этом и уличила во лжи.

Дело было после обеда, когда она бывала большей частью в дурном расположении духа.

– Если ты настолько вырос, чтобы обманывать, – сказала она, – то, значит, можешь выдержать и побои.

– Но… ведь бьют животных, а я не животное, – пробовал возразить Понч.

Он вспомнил палку, которой били Гарри, и побледнел. А у тети Розы была уже припасена легкая трость в руке за спиной, и она начала хлестать его по спине и по плечам. Это было для него откровением. Затем его заперли в комнате и оставили в одиночестве для раскаяния и выработки нового евангелия жизни.

Тетя Роза может бить его, как захочет. Это было несправедливо и жестоко, не может быть, чтобы папа и мама позволили ей это делать. Хотя тетя Роза как будто намекала на секретные распоряжения, полученные ею. Если это так, то он, конечно, вполне в ее власти. Надлежало быть осторожным в будущем, чтобы умилостивить тетю Розу. Хотя опять-таки это очень нелегко, потому что даже в тех случаях, когда он не был ни в чем виноват, его обвиняли, что он «выставляется напоказ». Так выставлялся он перед гостями, которых осаждал разными вопросами о драконе, мече, волшебной колеснице и тому подобных предметах, представляющих для него высший интерес в настоящей жизни. Очевидно, от тети Розы никак не убережешься.

На этом пункте размышлений в комнату вошел Гарри, остановился в отдалении и смотрел с отвращением на Понча, скорчившегося в углу.

– Ты лгун, маленький лгун, – сказал Гарри, выговаривая эти слова с видимым удовольствием. – И ты должен пить чай здесь, потому что мы не хотим разговаривать с тобой. И с Юди ты не будешь разговаривать, пока мама не позволит тебе. Ты испортишь ее. Ты можешь разговаривать только с прислугой. Это мама сказала.

Повергнув Понча в новый прилив отчаяния, Гарри отправился наверх с известием, что Понч все еще упрямится.

Дядя Гарри сидел, нахмурившись, в столовой.

– Черт побери, Роза, – сказал он наконец, – разве ты не можешь оставить ребенка в покое? Я ничего худого за ним не замечаю.

– Он подлизывается к тебе, Генри, – сказала тетя Роза, – но я опасаюсь, очень опасаюсь, что он в семье, как Черная овца в стаде.

Гарри слышал это определение и запомнил его. Юди заплакала, пока ей не приказали перестать, говоря, что ее брат не стоит слез. Вечер закончился возвращением Понча в верхние апартаменты, причем он сидел в отдалении от всех, и весь ужас адских мучений был разоблачен перед ним стараниями тети Розы.

Самые большие огорчения, однако, доставляли Пончу круглые глаза Юди, смотревшие на него с выражением несомненного упрека. И он ушел спать, погруженный в глубочайшие пропасти скорби и унижения. Он спал в одной комнате с Гарри, а потому знал, что мучения его не кончатся и здесь. Часа полтора еще донимал его этот юный господин, вдохновленный назиданиями матери, приставая с вопросами, зачем он солгал и как он мог решиться на такой ужасный грех.

С этого дня началось падение Понча, или отныне Черной овцы.

– Раз солгал в одном, так уж ни в чем нет тебе веры, – говорила тетя Роза, и Гарри чувствовал, что Черная овца отдается в его руки. Он будил его даже среди ночи вопросом, зачем он такой лгун.

– Я не знаю, – отвечал Понч.

– Так молись Богу, чтобы он вложил тебе другое сердце.

– Хорошо.

– Вставай и молись!

И Понч вскакивал с постели, с бешеной ненавистью в душе ко всему видимому и невидимому миру. Оторванный от сна и в полном душевном смятении, он сбивался с толку искусным перекрестным допросом Гарри, в точности воспроизведенным утром тете Розе.

– Но я вовсе не лгал, – пытался выпутаться Понч, чувствуя вместе с тем всю безнадежность своего положения. – Я не говорил, что молился два раза в день. Я сказал, что один раз, а во вторник два раза. А Гарри не понял. Я не лгал…

И так далее, до слез, после которых его выгоняли из-за стола.

– Зачем ты такой нехороший? – спрашивала Юди, убежденная перечнем ужасных преступлений Понча. – Прежде ты не был таким дурным.

– Не знаю, – был ответ Черной овцы. – Они мне надоедают. Я хорошо знаю, что делал, так и говорю, а Гарри все переворачивает на свой лад, и тетя Роза ему верит. О, Ю! Не верь им, что я дурной!

– Тетя Роза говорит, что ты нехороший, – сказала Юди. – Она сказала вчера это и священнику.

– Зачем она всем рассказывает обо мне? Это нехорошо, – сказал Черная овца. – Когда я делал что-нибудь дурное в Бомбее, мама говорила папе, и папа говорил мне, что было нужно, вот и все. Чужие люди ничего не знали, даже Мита не знал.

– Я не помню, – задумчиво говорила Юди. – Я была маленькая тогда. Мама тебя любила так же, как меня, правда?

– Конечно. И папа тоже. И все другие.

– Тетя Роза больше любит меня, чем тебя. Она называет тебя лгуном и Черной овцой. И не велит мне разговаривать с тобой.

– Всегда? Даже тогда, когда я ничего не сделал?

Юди печально кивнула головой.

Черная овца в отчаянии отвернулся, но руки Юди обвились вокруг его шеи.

– Ничего, Понч, – шептала она. – Я буду разговаривать с тобой так же, как и прежде. Ты мой, мой братец, хотя ты и… хотя тетя Роза и говорит, что ты дурной, и Гарри говорит, что ты маленький трус. Он говорит, что, если бы я выдрала тебя за волосы, ты стал бы плакать.

– Ну выдери.

Юди осторожно дернула его за волосы.

– Дергай как следует, так сильно, как можешь!.. Так!.. Если ты сама захочешь дергать меня за волосы, то можешь, сколько хочешь. Но если Гарри придет сюда и заставит тебя дернуть меня за волосы, я знаю, что заплачу.

Дети скрепили дружеский союз поцелуем, и сердце Черной овцы смягчилось. Соблюдая самую тщательную осторожность в разговорах с Гарри, он заслужил прощение тети Розы и получил возможность читать беспрепятственно в продолжение недели. Дядя Гарри брал его с собой гулять и старался утешить его своими неуклюжими ласками, никогда не вспоминая прозвище Черная овца.

– Будет с тебя, Понч, – говорил он обыкновенно. – Посидим теперь. Я устал.

Они ходили гулять теперь не к бухте, а на Роклингтонское кладбище через картофельные поля. С час сидел старик на какой-нибудь из могильных плит, пока Понч бродил по кладбищу и читал надписи на памятниках и крестах. Затем дядя Гарри вставал со вздохом и тяжелой поступью направлялся к дому.

– Скоро и я здесь лягу, – сказал он в один зимний вечер Пончу, и бледное лицо его напоминало в это время старую, стертую серебряную монету. – Не говори только тете Розе.

Еще через месяц он неожиданно повернул назад во время утренней прогулки и с трудом дошел до дому.

– Уложи меня в постель, Роза, – сказал он. – Больше я уж никогда не пойду гулять. Пуля зашевелилась во мне.

Его уложили в постель, и две недели, пока болезнь и близость смерти царили в доме, Черная овца был предоставлен самому себе. Папа прислал ему еще несколько новых книг, и ему не велели только шуметь. Он опять ушел в свой собственный мир и был счастлив. Даже ночью никто не нарушал его блаженства. Он мог спокойно лежать в постели и мечтать о путешествиях и приключениях, так как Гарри спал теперь внизу.

– Дядя Гарри скоро умрет, – сказала Юди, которая почти не расставалась с тетей Розой.

– Мне очень жаль дядю, – грустно сказал Черная овца. – Он давно уж сказал мне об этом. Тетя Роза слышала разговор.

– Ничто, кажется, не удержит твой скверный язык, – сказала она сердито. Глаза ее были обведены темными кругами.

Черная овца поспешил скрыться в детскую, чтобы погрузиться там в чтение о кометах. Книга эта считалась «греховной», и потому ему запрещали открывать ее, но теперь тете Розе было не до него.

– Я рад, – сказал Черная овца. – Она теперь несчастна. Но я не солгал. Ведь я действительно знал, только он не велел мне говорить.

Ночью Черная овца проснулся испуганный. Гарри не было в комнате; снизу слышались рыдания. Затем в темноте прозвучал голос дяди Гарри, поющего песню о битве при Наварине.

«Ему лучше», – подумал Черная овца, который знал наизусть эту песню. Но темнота, одиночество и голос, продолжавший петь мрачную песню, заставляли дрожать его от страха в своей постели.

– Дядя Гарри! – невольно воскликнул он и сейчас же испугался собственного голоса.

Дверь отворилась, и тетя Роза прошипела с лестницы:

– Тише! Ради Бога, тише, ты, маленький чертенок! Дядя Гарри умер!

Третья корзина

Каждый сын мудрого знает, что томительный путь кончается встречей с милыми сердцу

«Не знаю, что будет теперь со мною, – думал Черная овца, когда были окончены полуязыческие похоронные церемонии, назначенные для людей среднего класса, и тетя Роза, еще более страшная в черном крепе, вернулась к прежнему течению жизни. – Кажется, ничего дурного я еще не сделал. Но она стала очень печальная после смерти дяди Гарри и Гарри тоже. Я буду сидеть в детской».

Но, к несчастью для этих планов Понча, было решено, что он будет посещать школу, где учился Гарри. Это могло заменить утреннюю прогулку с дядей Гарри и, может быть, также вечернюю, но мечтам о свободе не суждено было сбыться.

«Гарри будет говорить обо всем, но я постараюсь не делать ничего дурного», – думал Черная овца. Утвердившийся в этих добродетельных намерениях, он пошел в школу и там нашел уже готовую репутацию, созданную ему Гарри, и, конечно, это новое обстоятельство не служило к украшению его начинающейся новой жизни. Он стал сторониться своих товарищей. Некоторые из них были очень грязны, некоторые говорили на незнакомом ему языке. Там было два еврея и один негр, или кто-то другой, только совершенно черный. «Даже Мита смеялся бы над ним, – сказал себе Черная овца. – Я не думаю, чтобы это было приличное место». Он сердился на всех, по крайней мере, с час, пока не поразмыслил, что каждое выражение чувств с его стороны будет считаться тетей Розой «выставлением напоказ», а Гарри расскажет обо всем мальчикам.

– Как тебе понравилась школа? – спросила тетя Роза в конце первого дня.

– Мне кажется, там очень хорошо, – спокойно сказал Понч.

– Надеюсь, ты предупредил мальчиков о характере Черной овцы? – спросила тетя Роза Гарри.

– О, да, – ответил цензор нравственных качеств Черной овцы. – Они все знают о нем.

– Если бы я жил с отцом, – сказал Черная овца, задетый за живое, – я не стал бы и разговаривать с этими мальчиками. Он не позволил бы мне. Они живут в лавчонках. Я видел, как они входили туда. Их отцы мелочные торговцы.

– Ты слишком хорош для этой школы, не правда ли? – спросила с насмешливой улыбкой тетя Роза. – А по-моему, ты должен быть благодарен, Черная овца, этим мальчикам, если они будут разговаривать с тобой. Не всякая школа держит лгунов у себя.

Гарри, конечно, не преминул воспользоваться мнением Черной овцы о товарищах, так неосторожно высказанным им. В результате некоторые из товарищей скоро дали Пончу наглядные доказательства относительно равенства рас и людей вообще посредством здоровой трепки. В утешение тетя Роза сказала, что это послужит ему хорошим уроком за чванство. Постепенно он приучился скрывать свое мнение и подделываться к Гарри, нося его книги в школу и оказывая разные другие мелкие услуги. Существование его было не из радостных. С десяти до двенадцати и затем с двух до четырех часов он проводил в школе, и так каждый день, кроме субботы. Вечером его отсылали в детскую готовить уроки к завтрашнему дню, а ночью его будил Гарри для перекрестного допроса. Юди он видел очень редко. Она была чрезвычайно религиозна – в шесть лет религия усваивается довольно легко – и обидно разделяла свою прежде нераздельную любовь к Черной овце между ним и тетей Розой.

Скупая вообще на привязанности женщина здесь отвечала на чувство полностью. Юди часто пользовалась своим исключительным положением, чтобы выпросить смягчение наказания Черной овце. Плохое знание уроков в классе вело за собой запрещение в течение недели читать какие-либо книги, кроме учебников, и Гарри с особенным удовольствием приносил домой известия о школьных неприятностях. Затем Черную овцу обязали отвечать на сон грядущий уроки Гарри, который отличался особенным искусством доводить его до отчаяния и затем утешать самыми мрачными предсказаниями на завтрашний день. Гарри удачно совмещал в себе качества шпиона, насмешника, инквизитора и подручного палача тети Розы. Все эти обязанности он выполнял с отменным усердием. Теперь, после смерти дяди Гарри, он ни перед кем не был ответствен за свои поступки. Черной овце не удавалось поддерживать свое достоинство ни в школе, ни дома, где он был унижен до последней степени. Он был благодарен за доброе слово каждой прислуге, которые часто менялись в доме, так как все непременно оказывались лгуньями. «Всех вас повесить бы на одну осину с Черной овцой», – слышала непременно каждая Дженни или Элиза из уст тети Розы, не прослужив у нее и одного месяца. И все эти девицы быстро осваивались с положением Черной овцы в доме и всецело приравнивали его к себе. Гарри был у них «мастер Гарри», Юди официально называлась «мисс Юди», а Черная овца всегда был только Черной овцой.

С течением времени стиралась память о папе и маме, превращаясь постепенно в одну неприятную обязанность писать каждое воскресенье письма под наблюдением тети Розы. Мало-помалу Черная овца утратил всякое представление о жизни до переезда сюда. Даже предложения Юди поговорить о Бомбее не оживляли его.

– Я ничего не помню, – говорил он. – Мне кажется только, что все там делали, что я хотел, а мама целовала меня.

– Тетя Роза будет целовать тебя, если ты будешь хорошим, – благоразумно возражала Юди.

– Фу! Я не хочу, чтобы тетя Роза целовала меня! Она скажет, что я подлизываюсь к ней, чтобы поесть побольше или выпросить что-нибудь.

Неделя за неделей проходили месяцы, и приближались каникулы, но как раз перед каникулами Черная овца впал в смертный грех.

Среди мальчуганов, которых Гарри науськивал на Черную овцу, говоря, что его можно тузить, потому что он не смеет сопротивляться, был один особенно назойливый. Однажды он пристал к Черной овце в ту минуту, когда, на беду, Гарри не было поблизости. Черная овца, разъяренный ударом кулака изо всей силы, бросился на обидчика и подмял его под себя. Тот заревел. Черная овца опьянел от своего успеха и, не чувствуя отпора, начал с яростью молотить руками и ногами своего врага с добросовестным намерением убить его. Прибежавшие товарищи и Гарри оторвали его от противника и притащили домой дрожащего, но торжествующего. Тети Розы не было дома. Не дожидаясь ее прихода, Гарри начал сам читать проповедь Черной овце о грехе убийства, которое приравнивал к убийству Каином Авеля.

– Почему ты не боролся с ним открыто? Зачем ты бил его, когда он лежал, несчастная дворняжка?

Черная овца посмотрел на горло Гарри, а потом на ножик на обеденном столе.

– Я ничего не понимаю, – сказал он усталым голосом. – Ты всегда натравливал его на меня и дразнил меня трусом, когда я ревел. Оставь меня в покое, пока не придет тетя Роза. Все равно она будет меня бить, если ты скажешь, что меня нужно бить, ну и успокойся, значит, все хорошо.

– Ничего нет хорошего, – высокомерно заявил Гарри. – Ты почти убил его, и я думаю, он умрет.

– Умрет? – спросил Черная овца.

– Я уверен, – отвечал Гарри, – и тогда тебя повесят, и ты пойдешь в ад.

– И прекрасно, – ответил Черная овца, хватая нож со стола. – Я и тебя убью. Ты всегда говоришь, что со мной это будет. Ты никогда не оставляешь меня в покое. Ну и пусть будет!

Он побежал с ножом к Гарри, и тот бросился наверх, грозя отколотить его, когда вернется тетя Роза. Черная овца сидел на лестнице с ножом в руке и плакал о том, что не убил Гарри.

Прислуга пришла из кухни, взяла у него нож и старалась успокоить и утешить его. Но Черная овца был безутешен. Его изобьет тетя Роза, потом изобьет Гарри, потом Юди не позволят с ним говорить, потом обо всем расскажут в школе, потом…

Неоткуда было ждать помощи, нечего было беречь, и лучшим исходом из положения была бы смерть. Ножик может ранить, но еще в прошлом году тетя Роза говорила ему, что он умрет, если будет сосать краску. Он пошел в детскую, открыл давно уже забытый Ноев ковчег и обсосал всю уцелевшую на животных краску. Вкус был отвратительный, но он тщательно облизал всех обитателей ковчега и кончал уже голубя, когда вернулись тетя Роза и Юди. Поднявшись наверх, он приветствовал их такими словами: «Тетя Роза, я, кажется, почти убил мальчика в школе и хотел убить Гарри. Так, пожалуйста, когда вы скажете все относительно Бога и ада, отколотите меня поскорее и отпустите».

Рассказ об убийстве в передаче Гарри произвел громадное впечатление, и было решено, что Черная овца одержим дьяволом. Его усердно била тетя Роза и потом, когда он был уже достаточно усмирен, Гарри. Он выносил все, как каменный, и торжествовал. Сегодня ночью он умрет и освободится от всех. Нет, он не будет просить прощения у Гарри и, разбуженный поздно вечером, не будет отвечать на его вопросы, хотя бы даже он и назвал его «маленьким каином».

– Я дрался и делал разные гадости, – говорил он. – И мне все равно. Если ты будешь ночью разговаривать со мной, Гарри, я могу убить тебя. А если ты хочешь, убей меня, хоть сейчас.

Гарри унес свою постель в другую комнату, и Черная овца лег спать один.

Может быть, мастер, изготовлявший Ноев ковчег, знал, что его животные попадут в детский желудок, потому разукрасил их соответствующим образом. Достоверно известно, что Черная овца, проснувшись на другой день утром, чувствовал себя совершенно здоровым и хотя несколько пристыженным, но обогащенным новыми сведениями о том, как защищаться в будущем от Гарри.

Придя к завтраку в первый день каникул, он узнал, что тетя Роза, Гарри и Юди уехали в Брайтон, оставив его дома с прислугой. Его поведение в последние дни вполне соответствовало планам тети Розы. Оно оправдывало ее намерения отделаться, хотя бы на время, от тяготившего ее ребенка. Папа в Бомбее, как будто зная, в чем нуждался юный преступник в это время, прислал ему целый пакет новых книг. С ними и в обществе Дженни, получавшей на еду, Черная овца оставался целый месяц.

Книг хватило на десять дней. Они поглощались с неимоверной быстротой, при чтении по двенадцати часов в день. После этого настали дни полного безделья. Погруженный в мечты о воображаемых приключениях, он бродил вверх и вниз по лестнице, считая балясины, или ходил по комнатам, измеряя их шагами в длину, ширину и по диагонали. Дженни завела многочисленных друзей и, взяв клятву с Черной овцы, что он ничего не скажет тете Розе, исчезала на целые дни. Черная овца следил за лучами заходящего солнца от кухни до столовой и оттуда в своей комнате наверху, пока не становилось совсем темно. Затем он возвращался в кухню, зажигал огонь и начинал читать. Сначала он был счастлив, что его оставили в покое и он может читать сколько хочет, но потом одиночество стало пугать его. Он стал бояться темноты, стука дверей и скрипа ставень. В саду его пугал шелест листьев на деревьях.

Он был рад, когда вернулись все – тетя Роза, Гарри и Юди, – посвежевшие и веселые, и Юди, нагруженная подарками. Кто мог не любить послушную маленькую Юди? В ответ на ее веселую болтовню Черная овца мог сообщить только результаты измерений комнат.

Затем пошло все по-старому, с небольшой только разницей и новым грехом. К прежним беззакониям Черной овцы присоединилась теперь удивительная неуклюжесть – он стал так же неловок в действиях, как был прежде в словах. Он никогда не был уверен, что не испортит вещь, к которой прикасался. Он не только разбивал стаканы, попадавшие в его руки, но и расшибал собственную голову о запертые двери. Какой-то серый туман закрыл все, окружающее его, и он сгущался с каждым месяцем, пока наконец Черная овца не нашел себя совершенно одиноким в мире призраков, являющихся ему среди бела дня на месте развевающихся занавесок и висящих на вешалке платьев.