Текст книги "Невольница"

Автор книги: Разия Саджад Захир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

10

Ахтар открыла комнату брата и принялась за уборку. Вечером поднялась пыльная буря, и теперь все в комнате было покрыто густой серой пеленой. Юсуф встал очень рано и сразу же отправился по своим делам. Ахтар воспользовалась его отсутствием и принялась за уборку, торопясь сделать все до его прихода. Юсуф не позволял ей наводить порядок в его комнате.

У стены в комнате Юсуфа стояла кровать, покрытая набивным покрывалом ручной работы. У изголовья – стол. Слева – письменные принадлежности, справа – бритвенный прибор. Рядом на вешалке – брюки, рубашка и потертый шелковый халат. Ниши в стенах заставлены книгами. Книги лежали и на кровати, ими были забиты до отказа и обе тумбочки письменного стола. У кровати – еще один шкаф. В нем тоже полно книг. На стене напротив – портреты Галиба и Фаиза, а на другой стене у окна – большой портрет Максима Горького.

Ахтар подпрыгнула и хлопнула тряпкой по верхней полке с книгами. Ахтар была маленького роста и не доставала до полки. Сверху свалилось несколько книг, они упали на шкаф у кровати и увлекли за собой все, что было на нем.

– О, горе мне, – вырвалось у нее. Она присела на корточки и стала подбирать книги. Прежде всего она стряхнула пыль с альбомов и положила их на кровать, потом принялась за книги, упавшие со шкафа, затем подтащила стул. Забралась на него, поставила книги на место и еще раз посмотрела – так ли она расставила, как надо, не узнает ли Юсуф, что кто-то трогал его книги. Она уже собиралась спрыгнуть со стула, но тут шевельнулась занавеска на двери и приятный голос спросил, можно ли войти. Ахтар не сразу узнала Суман.

– Войдите, – чуть слышно ответила она и затаила дыхание. Неожиданно для себя она разозлилась на Суман. «Ничего себе, выбрала время для хождения по гостям… Как принимать ее в таком виде? Волосы растрепанные, одежда в беспорядке и еще сама, как слуга, вытираю пыль». Но Суман уже стояла на пороге.

Ахтар провела рукой по волосам, отложила тряпку.

– Сколько наносит пыли за ночь, просто ужас! – сказала Суман. – Я тоже только что кончила уборку.

Она открыла свою дешевенькую сумочку из пластика, вытащила из нее шесть новых хрустящих бумажек по рупии и протянула их Ахтар.

– Я принесла квартирную плату.

– Отдайте маме, – грубовато ответила Ахтар.

– Я так и хотела сделать, но Кариман сказала, что госпожа принимает ванну, а вы здесь. Я и подумала, что могу передать вам.

– Хорошо. Положите на стол и придавите чернильницей, – сказала Ахтар и показала на письменный стол.

Суман пошла туда и увидела на столе рядом с чернильницей фотографию Ахтар. На карточке она была в сари. Суман повернулась к Ахтар и сказала:

– Как вы хорошо получились на фотографии. И сари вам очень к лицу. – Потом присела на кровать, взяла в руки альбом и спросила: – Можно посмотреть? – И стала листать альбом, не ожидая ответа.

Больше всего там было фотографий самой Ахтар, или Ахтар вместе с Юсуфом, или Юсуфа с матерью. В одном месте всю страницу занимал большой портрет Нафис.

– А это кто? – полюбопытствовала Суман.

Ахтар подошла и посмотрела.

– Это моя троюродная сестра Нафис. Ее мать и наша мать – двоюродные сестры. Мы собираемся женить на ней брата.

Ахтар сказала об этом предполагаемом браке специально, чтобы посмотреть, как на это будет реагировать Суман. Но она удивилась и даже почувствовала неудовольствие, когда увидела на лице Суман искреннюю радость. Та оторвала взгляд от карточки и теперь смотрела на Ахтар.

– До чего же она красива, ваша сестрица Нафис. Дай бог, чтобы побыстрее исполнилось ваше желание! Господин Юсуф и она составят замечательную пару. Может быть, и меня пригласят на свадьбу.

– Конечно, – улыбнулась Ахтар. – Подождите, я покажу вам новые фотографии Нафис. Она прислала их из Найниталя. Это такой курорт.

Ахтар убежала в свою комнату и вернулась с красным конвертом в руках.

– Смотрите. – Она протянула конверт Суман.

На первой фотографии была госпожа Саха-ват Хусейн. Тяжелое ожерелье из семи ниток жемчуга плотно охватывало ее шею. Вместе с очками в золотой оправе оно почему-то делало ее похожей на птицу.

На второй карточке была Нилам в шароварах и длинной рубахе. Она стояла рядом с огромной овчаркой.

– Это Нилам, – склонившись над столом, объяснила Ахтар. – Она живет у наших родственников с самого детства. Во время голода тетушка купила ее у какой-то бенгалки. А сейчас она все умеет делать – прекрасно шьет, готовит. Гладит белье, убирает дом. С нею тетушке не приходится ни о чем беспокоиться. Нилам умеет даже читать и писать на урду. Ее научил Юсуф.

Потом она достала третью карточку. Это был вид ночью на озеро в Найнитале.

– Ох, какая красота, – вырвалось у Суман. – Вы были там?

– Однажды, еще совсем маленькой. Как сейчас помню, в марте я болела тифом, и в мае тетя увезла меня с собой в Найниталь. Я приехала оттуда такой здоровой толстушкой.

На четвертой фотографии была изображена Нафис в бриджах и рубашке с открытым воротом, с шелковым цветастым платком на голове, концы платка небрежно свесились на грудь. Огромные круглые серьги придавали образованной городской девушке из знатной семьи вид кокетливой цыганки. В одной руке она держала авторучку, в другой – конверт.

Суман очень понравился этот снимок. Она даже присвистнула от удовольствия.

– Трепещите, мужчины! – Она засмеялась и спросила: – А господин Юсуф видел эту карточку? – И они обе захохотали.

– А знаете, Юсуф говорит, что, как только они вернутся, он посоветует ей учиться у вас пению.

– С удовольствием буду учить ее пению. – Суман вынула из конверта следующую карточку. На ней тоже была Нафис, но уже в широких женских шароварах, длинной рубахе с разрезами, с шарфиком на плечах. Она сидела в благочестивой позе и читала Коран.

– Вот такой мне хочется видеть ее, когда она станет невестой Юсуфа. Как ослепительно красива она будет в свадебном наряде!

Ахтар взглянула на карточку и подтвердила:

– Да, она будет прекрасна. А вот еще одна фотография.

Ахтар заметила, как побледнела Суман. Даже прикрыла рукою рот, будто хотела удержать крик. Суман рассматривала карточку широко раскрытыми глазами, потом перевернула ее. На обороте было написано: «Но не бывает то тебя, то меня…»

Она вопросительно взглянула на Ахтар.

– Это тоже Нафис, – объяснила та. – Разве можно не узнать?

– Ее-то я узнала. А кто это вместе с ней в лодке?

– Ах, это! Это Джавид, – ответила Ахтар. – В Нурпуре был раджа Али Хусейн. Вы, очевидно, слышали это имя? Так вот это его сын. Они хорошо знакомы с дядюшкой. Но все же и мама и я соблюдаем при нем обычай парды: он никогда не приходит к нам, даже не знает нашего дома.

– Разумно поступает ваша мама, что сама соблюдает обычай и не позволяет вам показываться ему на глаза, – задумчиво сказала Суман и бросила карточку на кровать.

Ахтар удивленно наблюдала за ней, потом взяла карточку и долго изучала лицо Джавида.

– Вы знакомы с ним? – спросила она.

Суман поудобнее устроилась на кровати, подняла конверт с фотокарточками, которые Ахтар бросила на постель, повертела его в руках, положила на подушку, охватила руками колени и после долгой паузы с трудом выдавила:

– И да, и нет. Единственное, что я могу вам сказать, – не позволяйте встречаться с ним вашей невестке. Это очень плохой человек.

– Родители Нафис – современные свободомыслящие люди. Они принимают у себя всех. Нужны веские причины, чтобы делать исключение для Джавида. А почему им нельзя встречаться?

– Не могу я сейчас ответить вам на этот вопрос. Вы еще ребенок, Ахтар. А я уж такого насмотрелась за свой век…

Ахтар внимательно следила за нею. Когда у Суман вырвалось это горькое признание, она и вправду будто постарела на двадцать лет. Она сникла, добрые блестящие глаза затуманились печалью, сжатые губы стали походить на кровоточащую рану, и вся она как бы согнулась под грузом чего-то тяжелого.

– Ахтар! Я пойду, – чуть слышно сказала она. – Передайте госпоже мой поклон. – Она дошла до двери, остановилась, ласково положила руку на плечо Ахтар и добавила: – Передайте господину Юсуфу, что я согласна учить Нафис пению. Вы, наверное, не знаете, как внимательно отнесся ко мне господин Юсуф. Он ангел, а не человек… В моей душе – безмерная любовь, безграничное уважение к нему. Таких людей поискать. И я… Я не потерплю, чтобы его счастью… Простите меня, – осеклась она. – У меня нет никаких прав вмешиваться в ваши семейные отношения, но когда я увидела эту карточку… Я друг господину Юсуфу, и ведь существуют же какие-то права у друзей… – Заметив, что Ахтар ничего не поняла из ее бессвязной речи, Суман опустила занавеску, попрощалась и быстрым шагом спустилась по лестнице.

Ахтар забыла про уборку. Что тут наговорила эта Суман? Брат – ее друг. Ахтар никогда не слышала, что между мужчиной и женщиной бывает такое. Друг! Ясно, что Суман влюблена в Юсуфа. И откуда она знает Джавида? Как она рассердилась… Откуда она знает его? Мало ли кого ей приходилось знать. Кто считал их, ее знакомых. Никто не знает, откуда она. А брат? Что брат – он готов помочь каждому. Потом ей припомнились слова Суман – простые, искренние и незатейливые, точно такие, какие она не раз слыхала от своих подруг. Суман была веселой и радовалась, когда рассматривала эти фотографии, а стоило ей взглянуть на карточку Джавида – и ее словно подменили. Ей стало жаль Суман. Конечно, Джавид причинил ей какую-то боль, и если он такой человек, то Суман права, надо обязательно предупредить Нафис. Потом она рассердилась на Нафис. Нужно ей было сниматься вдвоем с Джавидом!.. И что это за надпись на обороте? На глазах Ахтар появились слезы. Кажется, брат перестал и надеяться на Нафис. Он, наверное, всерьез считает, что нечего тачать мешковину с муслином. А почему? Чем мы хуже их? Разве только тем, что у нас нет денег. Но зато мы никому не должны, ни от кого не зависим… И где они найдут такого зятя, как ее братец? Правильно говорит Суман, он действительно ангел. Тогда зачем эти рассуждения о дружбе? Что это за дружба?

Ахтар взяла конверт с фотографиями, сунула его в середину альбома, захлопнула альбом, поставила его на полку шкафа и снова взялась за тряпку.

11

Не вставая с постели, Суман протянула руку и отдернула занавеску на двери своей комнаты. Если приподняться на локте, отсюда виден весь внутренний двор. Было около шести вечера. Жильцы госпожи Асаф выползали из своих щелей, куда их загнал полуденный зной, и собирались у маленькой харчевни. Одни прохлаждались там шербетами, другие, искупавшись и переодевшись во все белое, направлялись к воротам, решив провести вечер на прохладной зеленой лужайке какого-нибудь парка. Дня четыре или пять назад прошел дождь, он прибил пыль, а после того, как водоносы еще польют лужайки, земля станет совсем прохладной. Рикша Рахмат мыл из ведра свою коляску.

Суман вздохнула и задернула занавеску. С тех пор, как она увидела эту фотокарточку, ее ни на миг не оставляло чувство тревоги. Что, если он разузнает, где ее найти. И еще неизвестно, что он может наговорить о ней матери этой Нафис. После вмешательства Юсуфа соседи наконец-то оставили ее в покое. Некоторые даже жалели ее, конечно, им просто надоело злословить или было все абсолютно безразлично, но Суман больше не трогали.

… С каким трудом она добралась тогда до дома учителя Рам Дина! А учитель умер. Еще за месяц до этого. Она тогда впала в какое-то забытье. Она не плакала, не рвала на себе волосы, не царапала лицо, не кусала губы, просто проглотила подступивший к горлу ком и дала себе клятву, что не свернет с указанного им пути. Она рассказала все о себе его старушке вдове. Та пыталась утешить и ободрить ее, называла дочкой и плакала вместе с ней. Но ее слезы не могли смыть стену религии, что стояла между нею и Суман. А потом она и сама во всем зависела от домашних. Суман осталась у них. А на четвертый или пятый день она почувствовала, что сколько здесь ни работай, невестка все равно не потерпит, чтобы в их доме жила красивая молодая женщина. Суман потихоньку принялась искать квартиру, и соседи дали ей вот этот адрес… А потом она пришла к матери Юсуфа, госпоже Асаф. Она еще долго колебалась, но все-таки решила откровенно рассказать обо всем.

Госпожа с большим сочувствием выслушала ее горестный рассказ, долго ее успокаивала и сразу же дала ключи от квартиры. Суман знала, что многие жильцы пытались настроить госпожу против нее, но тщетно. Госпожа осталась при своем мнении, она поверила Суман, а не им. Немалую роль в этом сыграл Юсуф.

Когда она сюда переехала, у нее было только кое-что из одежды, пишущая машинка да четыре с мелочью рупии денег. Это все, что осталось от денег, которые ей тайком от невестки сунула жена учителя Рам Дина. А в тот день, когда Суман уже стала подумывать, не заложить ли ей машинку, госпожа прислала за ней Кариман, и, когда Суман пришла, ей сообщили, что Юсуф подыскал для нее уроки. В тот день она долго и очень ласково разговаривала с Суман. Больше всего говорилось о Юсуфе, и Суман поняла, что все самое дорогое в мире для этой благородной, богобоязненной, мужественной и принципиальной женщины сосредоточено в сыне. Через некоторое время Суман подыскала еще одно место, уроки пения. Иногда Юсуф приносил ей что-нибудь перепечатывать. И хотя все это означало, что она должна трудиться с утра до ночи, она была счастлива. Она даже купила вдове Рам Дина кое-какую одежду. И себе тоже. Одежду, немного посуды, туфли и даже будильник! И ей еще удалось отложить около полусотни рупий. И теперь, когда она как-то устроилась и свыклась со своей новой жизнью, на нее снова сваливается это несчастье… Снова этот человек.

Она ускользнула от Джавида только благодаря тому, что на повороте дороги случайно оказался какой-то благородный человек и, рискуя собственной жизнью, спас ее. Та машина могла сбить его, и никто не проведал бы об этом. Она не знала, кто был ее спасителем, но кто бы он ни был, это прежде всего большой Человек, храбрый Человек. Ведь чаще всего в таких случаях люди предпочитают держаться подальше, чтобы не нарываться на неприятности из-за чужой беды.

Тут без всякой видимой связи она вспомнила доктора Рафика, его голос и то, как он пожал ей руку в ресторане.

Но ведь это же и был доктор Рафик!

Как только ей раньше не пришло этого в голову?!

Суман вскочила с кровати. Почему бы ей и вправду не пойти к доктору Рафику, не рассказать ему все? Уж он-то что-нибудь присоветует. Ведь дело теперь не только в том, чтобы спастись от Джавида самой. Надо еще предупредить и родных Юсуфа. Вступаясь за нее, он не побоялся перессориться с соседями. А она будет молча наблюдать, как этот Джавид вырвет из рук Юсуфа ему принадлежащее счастье?!

Нет, она должна непременно пойти что-то делать и сделать сегодня же, сейчас, немедленно.

Она вылила на себя две кружки воды, сменила одежду, достала из-под подушки записную книжку, в которую записала тогда адрес доктора Рафика, сунула ее в сумочку, закрыла на замок свою комнатушку и помчалась.

Суман постучала, и ей тут же открыли. Слуга доктора Рафика оглядел Суман с головы до ног, провел ее во внутренний дворик и попросил подождать, а сам отправился на кухню. «Доктор в ванной, он сейчас выйдет», – сказал он.

Суман села в одно из стоявших во дворике кресел и осмотрелась. На столике перед креслом в беспорядке лежали несколько журналов, сигареты и спички. В стороне под навесом стояла кровать, застланная синим покрывалом. У изголовья на маленьком столике стояли кувшин и стаканы, а на нижней полочке – стопка газет и журналов.

Суман волновалась. Прийти-то она пришла, а как она начнет разговор? Конечно, он посчитает ее дурой или подумает что-нибудь похуже. Открыть ему все или нет? Если не рассказывать все, он может подумать, что у нее что-то было с Джавидом. Конечно, надо было посоветоваться с Юсуфом… Калитка на улицу оставалась открытой. Ей захотелось встать и убежать. Но это было бы совсем глупо. Неизвестно, зачем пришла и неизвестно почему убежала.

Она услышала скрип открывающейся двери, густой бас, что-то мурлыкающий, и шлепанье домашних туфель, и на веранде появился доктор Рафик. На одной руке у него висело мокрое отжатое белье, другой он приглаживал коротко остриженные волосы. Он заметил ее, приподнял брови и приветливо улыбнулся.

– Вот и вы. Прекрасно, – сказал он.

Суман встала и почтительно приветствовала его.

– Сидите, сидите, я вот только повешу эти тряпки. – Он пошел к натянутой между двумя деревьями веревке.

Суман поколебалась, потом вышла вперед и, запинаясь от страха, предложила:

– Позвольте, я помогу вам.

Он протянул ей рубашку, а сам стал расправлять на веревке полотенце.

– Здоровы? Чем теперь занимаетесь?

– Спасибо, здорова… Просто работаю. Преподаю, как и раньше…

Она успокоилась. И сама по себе пришла уверенность, что все обойдется хорошо. Они развесили белье, и доктор Рафик закрыл калитку на улицу. Суман села в кресло, он устроился напротив нее и, закуривая, спросил:

– Чашку чаю? Я тоже еще не пил. – И, не ожидая ответа, попросил слугу подать чай.

– Курите. – Он подвинул ей сигареты.

– Что вы, нет, – смущенно ответила Суман.

Немного помолчали. Он не произносил ни слова, будто хотел ей дать время собраться с мыслями и справиться со смущением. Суман собрала все свое мужество и заговорила:

– У вас найдется для меня свободная минута? Если нет, я зайду в другой раз.

– Рассказывайте, – просто ответил доктор Рафик. Суман заметила, что он очень внимательно смотрел на ее руки. Она волновалась и никак не могла сообразить, с чего начать.

– Я слыхал, что вы прекрасно поете, – сказал он. – Я не очень разбираюсь в тонкостях музыкального искусства, но хорошая песня радует и мою душу.

Суман стало легче от его улыбки.

– Господин Рафик, – решилась она наконец, – я попала в ужасно трудное положение. Я пришла к вам посоветоваться.

Он молча курил сигарету.

– Господин Юсуф не рассказывал вам обо мне? – Она подняла голову и вопросительно посмотрела на него.

Подали чай. Он стал разливать и, не глядя на нее, заговорил:

– Я не расспрашивал Юсуфа о вас, и он ничего не рассказывал. Однажды, когда мне надо было перепечатать какие-то бумаги, он взял их и сказал, что отдаст их вам. А о том, что вы поете, он сказал тогда в ресторане. Помните? Вот и все. Больше я ничего не знаю. Но я готов выслушать все, что вы захотите мне рассказать.

– Я дочь танаиф, куртизанки, – вымолвила Суман, вскинув голову, и тут же снова опустила ее. – Дочь подруги богатых мужчин.

– И это мешает вам держать голову прямо? Не от нас зависит наше рождение. А часто и выбор профессии, – добавил он.

У Суман защемило сердце. Он пододвинул ей чашку и сказал:

– Рожденному в добродетели остается только следовать ее примеру. Не больше ли достоин похвалы тот, кто боролся с породившей его средой, чтобы изменить ее к лучшему и наперекор всему стать человеком? Пейте чай, Суман.

Суман взяла чашку, взглянула на него благодарными глазами и, размешивая ложечкой сахар, стала рассказывать о своей жизни. Он не перебивал ее, когда она останавливалась.

И она продолжала:

– …А потом я, вымазав лицо сажей, убежала. Я взяла рикшу, а они погнались за мной. Но бог посчитал нужным меня защитить. Со стороны Университетской улицы показался какой-то человек, схватился с этими негодяями и, рискуя жизнью, вступился за меня. Автомобиль мчался на него… Подумайте, они могли сбить его, и никто бы не узнал, что произошло на той пустынной улице… Я как подумаю, меня бросает в дрожь – ведь могло случиться, что он сам погиб бы там…

– Он поступил так, а не иначе потому, что счел это своим долгом, – сказал доктор Рафик. – А расправиться с теми, кто готов рисковать своей жизнью ради долга, тоже не так-то легко. Они испытывали его нервы, Суман.

Суман внимательно следила за ним. Он был очень серьезен и больше никаких чувств не отражалось на его лице. Неужели она ошиблась, когда думала о нем, как о своем спасителе.

Темнело. Теперь она уже плохо различала черты его лица, но, собрав все силы, продолжала рассказ. А закончив, умолкла и стала ждать, что он скажет.

Он закурил вторую сигарету, наклонился вперед, чтобы видеть ее лицо, и сказал:

– Суман, вы видели много богатых мужчин, но, судя по всему, не встречались с женщинами из богатых домов. Вам приходилось сталкиваться с ними вплотную?

– Нет, – ответила Суман, не поняв, к чему он спрашивает об этом.

– Тогда я скажу вам, что жалеть таких, как Нафис, – слишком неблагодарное дело.

– Но… но ради Юсуфа, – запинаясь, пробормотала Суман.

– Я понимаю. Но что такое Юсуф для Нафис? Я давно знаю их семью. Нафис – типичная девушка из богатой семьи. Литература для них – мода, политика – забава, поэты и писатели – реквизит для спектаклей, которые они разыгрывают, вроде бенаресских игрушек из дерева, лакнауских – из глины или бенгальских – из папье-маше… Разве трудно тем, кто каждый день покупает для своей собачки кувшин молока, достать каплю хмельного для поэта? А цель одна – развлечение…

Суман смотрела на него, не отрывая глаз.

– Это так неожиданно для меня, – прошептала она. – Но… но ведь эти поэты, писатели и другие – грамотные, ученые люди… Как же они не поймут этого? Как они позволяют дурачить себя, не разгадают этого лицемерия?

– Они понимают, – горько усмехнулся Рафик. – Но все это очень сложно, Суман. Каждому человеку хочется побыть в красивой обстановке. Всем нам присуще стремление к красоте. Человек с рождения любит слушать, как его хвалят. Очень трудно удержаться от соблазна. Остается ответить на другой вопрос: какой ценой приходится расплачиваться за это? И ответ на этот вопрос определяет выбор человека.

Суман молчала.

Он затянулся сигаретой и продолжал:

– Скажите, неужели вам не хочется, чтобы на вас было красивое сари, на ногах изящные туфли, в ушах, на шее и запястьях рук сверкали украшения, чтобы вы ездили в роскошной машине по фешенебельным курортам, чтобы в вашей сумочке не переводились деньги, чтобы вы могли купить в магазине все, что хочется. Вся беда в том, что цену, которую надо заплатить за это, вы лично считаете слишком высокой. Поэтому сейчас на вашем красивом теле грубое ситцевое сари, поэтому ваша шея не украшена дорогим ожерельем, а на руках нет браслетов, поэтому ваши ноги покрыты дорожной пылью…

Суман молчала. Она внимательно прислушивалась к каждому слову.

Еще никто так не разговаривал с ней. Она не все понимала, но ей нравились его слова, она видела, что они искренни. Она слушала очень внимательно и ощущала радость и силу, которые ей никогда раньше не приходилось испытывать.

– Вы знаете Нафис? Расскажите мне, какая она? – спросила Суман.

– Добрая, хорошо воспитана, умна. Насколько я понимаю, привязана к Юсуфу, но, по-моему, она еще сама не разобралась, чего ищет в жизни. Вот поэтому, очевидно, она и не сможет быть с Юсуфом.

Суман все больше запутывалась. Любит Юсуфа и не может быть с ним? Бессмысленная любовь.

– Но ее все-таки нужно предупредить, – напомнила она.

– Я рад, что вы настойчивы, – улыбнулся доктор Рафик. – Я не удерживаю вас, Суман, от этого намерения. Вам надо самой убедиться, что богатые люди, может быть, и не сумеют оценить ваш чистосердечный порыв. Их приводит в смущение сама мысль о бескорыстии, так как это – единственное, что они не могут купить за деньги.

– Что же вы посоветуете? Я расскажу Нафис все, как и намеревалась, но вдруг это действительно будет неправильно понято?

– Ну, бояться тут нечего. Расскажите, чего тут бояться. Но если вы ищете совета… Я поделился бы вначале с Юсуфом именно для того, чтобы не произошло недоразумений между ним и вами, Суман.

– Вы правы, – согласилась Суман.

– Ну, и не забывайте меня. Тем более что Нафис еще не вернулась из Найниталя. Когда она приезжает?

– Сестра Юсуфа сказала, что на следующей неделе. Господин Юсуф хотел рекомендовать меня Нафис как учительницу пения. Вот я и подумала – я стану учить ее пению, подружусь с нею и тогда смогу рассказать ей все. Но сначала она должна почувствовать ко мне доверие.

– Это будет их счастье. Но никогда не надейтесь на богачей, Суман! Какими бы они ни казались, их мозг опутан паутиной принадлежности к богатой и знатной фамилии.

Суман почему-то вспомнила Номана. Ей захотелось рассмеяться, но она сдержалась. Она встала, взяла сумочку и хотела попрощаться, когда в калитку постучали. Слуга выскочил из кухни, но Рафик жестом остановил его, встал и сам пошел открывать. Он приоткрыл калитку – так чтобы пришедший не мог видеть Суман, но тут же распахнул ее.

– Ты очень кстати, – сказал он гостю.

Он отступил в сторону, и Суман увидела Юсуфа. Судя по всему, Юсуф не ожидал ее здесь встретить. Но он ни слова не сказал, просто опустился в кресло рядом.

– Как поживаешь? – спросил он чуть погодя.

– Все в порядке, – ответила Суман. И повернулась к Рафику: – Заварить свежий чай?

– Обязательно.

Когда она принесла из кухни чайник, над столиком горел свет, они обсуждали вопрос об устройстве Юсуфа на работу.

– Похоже, что сейчас мы не придумаем ничего лучшего, как согласиться на службу в этом магазине нормированных товаров. А между делом будем продолжать поиски.

– Я тоже так думаю, – без энтузиазма согласился Юсуф. – Хоть мне и не по душе эта правительственная служба.

– Какое бы у нас сейчас ни было правительство, оно прежде всего индийское, – сказал доктор Рафик. – Государственная служба теперь не означает прислуживание иностранным господам.

– Я не хочу вообще никому прислуживать, – как-то смущенно проговорил Юсуф.

– Это несерьезно, Юсуф. Наша задача сейчас – принимать самое активное участие в любом деле в своей стране. Мы ничего не добьемся, если будем стоять в стороне, как мальчики-нигилисты. Критиковать смело и плодотворно может только тот, кто что-то делает сам. Что, если бы мы принялись обвинять строителей плотины в том, что в ней образовалась течь, а сами бы палец о палец не ударили, чтобы ликвидировать ее? Мог, да не хотел?

– Вы же сами знаете, в четырех местах мне отказали в работе лишь потому, что я коммунист, – проворчал Юсуф. – А вы говорите палец о палец… Рады бы…

– Частный случай. Если б не такие, как Номан, мы б давно доказали, что страна не может обойтись без нас, и с нами считались бы в любом деле. Мы, которые всегда и везде стояли и стоим за коллективизм, из-за таких Номанов скатываемся порой до сектантства. Вот и теряем доверие, вот и складывается мнение, что, куда ни прими нас на работу, мы только и занимаемся, что протестами и обструкциями.

– Значит, по-вашему, я могу поступать на эту работу?

– Должен. И работать там старательно, не считаясь со временем, работать лучше, чем кто-либо другой. Я уверен, что никто не может продемонстрировать такое качество труда, как мы. На любой работе.

Суман поднялась.

– До свидания, господин Юсуф, до свидания, господин Рафик, я отняла у вас столько времени.

– Ну что вы, что вы. – Он встал и проводил ее до дверей. Поднялся и Юсуф. Суман еще раз попрощалась с обоими и вышла.

Пробило десять. Но на улице еще царило оживление. У ворот рынка на Лайош-роуд при тусклом свете фонарей распродавали овощи, оставшиеся от дневной торговли. У подъезда кино ждали рикши, они полулежали в колясках, вытянув ноги на велосипедные седла, и бормотали песенки из кинофильмов.

У Суман были деньги, чтобы заплатить рикше. Но она все-таки пошла пешком. Она повторяла про себя каждое слово, сказанное доктором Рафиком. И чем больше она думала над его словами, тем острее чувствовала, будто снова отправляется в какую-то неизведанную дорогу, готовится стать на такой путь, о многих каменистых милях которого она не имеет ни малейшего понятия.

Она повернула к Назирабаду, кварталу кустарей, прошла мимо всех этих людей, которым ночь не отдых, вышивальщиков, которые и ночью шили золотом по тончайшему муслину, мимо штопальщиков, цветочниц, мимо хозяев дешевых харчевен и сновавших около посетителей ребятишек в грязных, засаленных рубахах, с тарелками в руках. Все это, как в калейдоскопе, промелькнуло перед глазами, и через несколько минут она дошла до поворота на Аминабад.

Теперь, чтобы добраться домой, ей нужно было идти прямо, а потом повернуть к мосту Джаолала. Она перешла на левую сторону улицы и тут неожиданно для себя остановилась. В витрине мануфактурного магазина, рядом с лавкой ювелира Рикхабдаса, висело сари того волшебного цвета, назвать который Суман не могла, но любила больше всех других цветов. Казалось, что в этом сари воплотилось все умение мастеров, веками выделывавших воздушные чандери. Все беспримерные, непревзойденные образцы искусства, которые веками демонстрировала Индия в производстве тончайших тканей, воплотились в этом сари. Взгляд скользил по воздушной сетке из белых и зеленых нитей, и нельзя даже было определенно сказать – существует ли это сари в действительности или это лишь игра воображения. Сари заканчивалось золотистой каймой, о которую плескались волны этого изумрудного моря, покрытого нежными цветами. Разбросанные по кайме красные и белые капли переливались, как драгоценные камешки в кольце невесты.

Как бы она выглядела в нем? Она даже стала машинально притопывать ногой, ей показалось, что она танцует в этом сари. Она берет подол сари кончиками пальцев и оттягивает в сторону, и тут она как бы сливается с небом, нежной зеленью, растворяется в воздухе, кругом рассыпаются красные и белые драгоценные самоцветы, сотканная из золотых лучей сеть обволакивает все вокруг, с неба начинают срываться звезды и падают к ее ногам… А она все танцует, танцует, танцует… Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

И тут она увидела, что воздух и в самом деле стал зеленоватым, сари поползло и исчезло в проникшей в витрину руке, на запястье которой были золотые браслеты. Сари ползло и приоткрывало того, кто его снимал с витрины. Суман отпрянула в изумлении – перед ней за стеклом витрины стояла Сохни!

Суман машинально протянула вперед руки, руки, на которых не было украшений, и попыталась остановить Сохни. Но вместо того, чтобы дотянуться до Сохни, она сжала себе шею, на которой тоже не было украшений, и к горлу подкатил ком, а потом она почувствовала что-то холодное на шее и поняла, что это ее старая дешевая черная сумка из пластика, в которой бренчала мелочь.

…Сохни открыла сумочку, вытащила несколько новых, еще не смятых бумажек и протянула их продавцу, ее холеная рука взяла пакет с сари, и ее красивые золотые туфельки отправились к машине с красными колесами.

Голос Рафика звучал в ушах Суман:

«…Неужели вам не хочется, чтобы на вас было красивое сари, на ногах изящные туфли, в ушах, на шее и запястьях рук сверкали украшения, чтобы вы ездили в роскошной машине по фешенебельным курортам, чтобы в вашей сумочке не переводились деньги, чтобы вы могли купить все, что захочется… Вся беда в том, что цену, которую надо заплатить за это, вы лично считаете слишком высокой…»