Текст книги "О! Париж (СИ)"
Автор книги: Рай Мисми
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Эпизод приключенческого романа
Мисми Рай
Мисми Рай
О! Париж
О, ПАРИЖ!
Этьен Луи Лефевр толкнул стеклянную дверь на 15 Place Vendome, торопливо вошёл и бегло осмотрел присутствующих. Нет?! Она сидела в Хемингуэй-баре отеля Ритц, медленно покручивая бокал с белым вином на тонкой ножке. Рядом с ней на широком стуле в футляре из тиснёной кожи покоился саксофон. Успел!
Месяц назад в престижном закрытом мужском клубе Этьен бросил в её сторону снисходительный взгляд: молоденькая старлетка с саксофоном, весьма обворожительна и, если сыграет 'па-да-бу-да', с неё и хватит. Кажется, тогда она тоже взглянула на него, но Шарль прибыл из парламента, где обсуждался вопрос о введении нового налога, который заставил бы отдавать казне 75% с дохода, превышающего 1 миллион евро в год. Неслыханная наглость! Придётся подать документы на получение бельгийского гражданства. С подиума послышалось ожидаемое 'па-да-бу...' А затем он послал к чёрту и парламент, и Шарля. Эта девушка творила чудеса, сотканные из божественных звуков, изящных музыкальных интонаций и особой чувственности. Этьен стоял без движения, пока последняя нота не растаяла у него внутри. Рука так и застыла на плече друга, остановив его политический монолог.
Он рассматривал её: глаза – два зелёных озера, нос прелестен, а рот восхитителен!
– Шарль, она офигенна!
Тридцатидвухлетний современный буржуа, обладатель приятной внешности и не менее хорошей родословной неожиданно для себя диагностировал сердечную недостаточность.
– О, да! Ангел! Старина Луи был бы в восторге. Боюсь, дорогой Этьен, наши дела не позволят разуму раствориться в ...
– Что может быть важнее прехорошенькой женщины! Её Альт не повторим. Кажется, Сельмер Марк... И сложные пассажи взяла с лёгкостью.
Этьен стремительно двинулся в сторону девушки, окружённой членами клуба с безупречной или почти безупречной для прессы репутацией, стал ей что-то говорить, но в ответ была брошена только улыбка, и быстрое исчезновение зародило в нём ещё больший интерес и недоумение.
Через неделю на бизнес-форуме в La Défensede Paris мадемуазель
сняла с чопорной деловой элиты не жидкие ленивые хлопки, а звучные уверенные аплодисменты и ярко выраженное желание слушать ещё и за хорошие деньги. Он, Лефевр, свидетельствует – так и было! И что вы думаете, мадемуазель 'вздёрнутый нос' всем этим с лёгкостью пренебрегла и опять исчезла в неизвестном направлении. Этьен наводил справки, искал через агента по отелям – пропала и всё. Наконец, чтобы стряхнуть музыкальное наваждение, сотканное из плоти и крови, он сам бежал из Парижа на Лазурное средиземноморье, но, едва услышав саксофон местного музыканта, впал в хандру. Через неделю на пляже, когда он чувствовал себя совершенно здоровым и флиртовал с мулаткой Джейн из варьете, его взгляд ещё издалека зацепил прелестную крошку с двумя атлетически сложенными самцами по бокам. Её коралловое бикини можно было смело отнести к моделям женской одежды, от которой мужчины глохнут, немеют и становятся беспомощными, и, конечно, в данном случае даже гуманнее было появиться в стиле 'ню'. Да и наличие какого-либо изъяна в фигуре смогло бы погасить желание выпрыгнуть из плавок особей противоположного пола и заставить их переключиться на другой, более притягательный объект, но идеальное телосложение собирало рой соблазнённых взглядов. Когда светловолосое существо приблизилось на достаточное расстояние, Этьена прошибло током: это была она, Ева. Ещё утром он был уверен, что этим летним днём его ожидают солнечные очки, пляжный волейбол и море, а вечером уютный ресторанчик с отменной кухней и секс, возможно, с Джейн, ещё не решил... в конце концов, он имеет право на полноценный отдых!
Она лежала на животе на шезлонге чуть поодаль, поддерживая голову ладонями, и покачивала приподнятыми в воздух маленькими ступнями. Самцы бросили свои тела рядом на песок, не допуская у конкурентов даже мысли о приближении. Ева улыбалась, кокетничала с ними и смотрела сквозь Этьена, так и не признав. Прежде чем окончательно сделать его положение безнадёжным, небесное создание грациозно вошло в морскую пучину и умело исчезло в водах средиземноморья, махнув пятками. Сколько времени он простоял, тупо уставившись в бескрайний солёный простор, неизвестно, только в своём ожидании месье не был одинок. Наконец, Афродита явилась взору. Коралловые кусочки мокрой ткани сотворили своё злое дело, более чётко обозначив спрятанные под ними откровенные рельефы женского тела. Через полчаса Этьен с досадой наблюдал, как мадемуазель засобиралась с пляжа. Она коснулась пальцами плеча, чтобы поправить упавшую лямку сарафана, и обернулась, зелёный взгляд задержался на французе, чуть дрогнув, и вот... Эта умопомрачительная женщина шла прямо к нему!
Вечером он уже встречался с друзьями в том ресторанчике, который был указан в приглашении, полученном при жарком полуденном солнце из рук той, от которой бросает в жар. Она просто пожала руку, протянула стандартную цветную карточку 90х50 и с улыбкой хрустально прозвенела 'Приходите'. При-хо-ди-те – venez– и всё! И он, как деревенский дурачок с открытым ртом, даже не успел представиться.
В конце вечера Этьен через официанта отправил ответное приглашение, которое так и осталось лежать не востребованным на гримёрном столике.
– Мадемуазель очень спешила... в Париж, – оправдывался вышколенный курьер в безупречной форменной одежде.
– Шарль, она в Париже! Подключай к поискам этого бездельника Бертье! Я буду в шесть! – Лефевр слегка раздражённо и торопливо отправил просьбу-приказ в айфон. Спокойным голосом друг в ответ поинтересовался: 'Кто она?!' Но Этьен отключился и, покидав в сумку вещи, устремился в аэропорт. Ещё посмотрим кто кого, мадемуазель 'вздёрнутый нос'! Вы узнаете, на что способен истинный француз!
На авеню Фош без пятнадцати семь они пили виски со льдом.
– Шарль, представляешь! Я из кожи вон лезу, а она смотрит мимо меня и улыбается. У неё хороший французский, стройные ножки с тонкими лодыжками, изящные руки с музыкальными пальчиками. Правда, на безымянном несколько великоват камень в кольце...
– Но если учесть, что это чистейший изумруд, то его размер уже совсем не смущает ценителей прекрасного! Ха-ха-ха.
– Успел заметить, когда? Там в клубе?
– Угу. Бертье навёл справки: она пятнадцать лет как американка, родители по грин-карте отправились из России к янки. И, кстати, бабушка преподаёт французский, аристократка. Хотя какое это имеет значение для тебя сейчас.
Они сделали ещё по глотку.
– Ты прав. На пляже она уничтожила меня окончательно. Именно там я потерпел поражение, – Этьен протянул приятелю телефон, на заставке экрана девушка выходила из моря, сотни брызг, пронизанные солнечным светом, подчёркивали красоту её тела.
– Ева явно пользуется успехом. И тебя даже не интересует, есть у неё друг, чёрт побери, или нет?!
– Пусть он идёт к дьяволу, если так! Важнее, что чувствует мадемуазель! В этой связи нужно правильно выбрать стратегию и добиться её расположения...
– Спешу тебя уведомить, она одна! Но не стремится завязывать отношения... Те двое на пляже – охрана от навязчивых ловеласов вроде тебя, – Шарль звучно рассмеялся.
– Или Ева...
– Ну, нет! Скорее, в этом она традиционна...
– Видишь, мне как всегда везёт! А теперь давай поговорим об интересующей меня и Луи сделке.
Ближе к полуночи пришло сообщение от Бертье: 'Завтра в Лувре, в полдень'.
***
Итак, они были на острове Сите в первом округе Парижа: он болтался по Лувру в разгар заседания Национальной палаты, а умопомрачительная мадемуазель в лёгких джинсах и полупрозрачной белой рубашке с небольшой сумочкой наперевес плавно шествовала из зала в зал, вглядываясь в старинные полотна! Он следовал по пятам, раскланиваясь с работниками музея. Но на главной лестнице прямо у него перед носом бёдра Евы описали восхитительную волнистую линию. Отчего влюблённый француз даже споткнулся, рискуя оказаться опять на первой ступеньке, устлав дорогу пытливыми туристами. Только тогда ему была подарена соблазнительная, но не провоцирующая улыбка. Этьен решил, что следующий вираж станет губительным для мужского здоровья, и пора переходить к делу.
В одном из залов в присутствии Венеры Милосской он зашептал в женское ушко:
– Кстати, руки скульптура утратила в результате бессовестного поведения турок, – едва уловимый тонкий парфюм взволновал ещё больше. – Они считали себя 'хозяевами' острова Милос и никак не давали вывезти эту античную красавицу во Францию.
– Да, действительно, возмутительное нахальство! – с усмешкой поддержала мадемуазель. – Препятствовать незаконному вмешательству французских офицеров в судьбу столь прекрасной мраморной особы! И теперь, вероятно, только турки знают, как должны выглядеть идеальные женские ручки! – и тут же свои скрестила за спиной, предвосхищая самый скромный французский поцелуй.
'Не даёт шанса и улыбается!.. Ну, ну! Умница, по истории готова пройтись...' Далее они передвигались рядом, иногда настойчиво оттесняемые от особо значимых для окружающего человечества шедевров. Ему нравилось, что Ева – не миленькая простушка, заучившая несколько известных фамилий. У неё особый вкус!
– Меня не интересуют замученные уставшими глазами туристов полотна, а производят сильное впечатление малоизвестные произведения с почти стёртой временем историей, новые факты, связанные с Парижем, Францией. Всё остальное – интернет, – словно прочитала мысли она, когда Этьен жестом пригласил отметиться у популярной 'Mona Lisa'.
Далее всё произошло быстро, можно сказать, даже молниеносно: какое-то движение у очаровательной спутницы за спиной, и там возник весьма габаритный мужчина в льняном костюме цвета вон той старинной вазы с картины Лебрена и в соломенной шляпе почти на затылке (зачем в музее головной убор?), оказавшийся неожиданно весьма проворным. Его странный русский диалект зазвучал громогласно под овальным потолком среди приглушённого разноязыкого говора:
– Шо ты цапаешь, шо цапаешь!– он крепко сжимал пальцы робкого интеллигентного и очень молодого человека. – Верни бижутерию! Мама дорогая, куда мир шлёпает! Что у этого индивида с моторикой, я имею инфаркт от дилетантства! Фи, какая грубая работа! Чему в Сорбонне учат!
Ева и Этьен повернулись на голос и с удивлением принялись рассматривать мужчину и парня. Было видно, что у толстяка от сильного напряжения пуговица на брюках вот-вот выстрелит в толпу японских туристов, а правая нога, придавившая кеду 'индивида', благополучно через минуту другую превратит ту в ласту. Юный борец с материально-денежной зависимостью несознательных граждан извивался, словно полоз на сковородке, и причитал по-итальянски.
Ева стояла, слегка придерживая сумочку, она явно понимала речь Толстяка и переводила Этьену: 'Мужчина возмущён не корректным поведением юноши и его некомпетентностью в области изобразительного искусства!'
Вдруг 'льняной костюм' перевернул руку 'переводчицы' ладонью вверх и буквально выдавил из кулака своей брыкавшейся жертвы перстень с изумрудом.
– Девушка, вы просто наивностью обескураживаете! Зачем же на картины глазки тратить! В сумочку гляньте, всё ли на месте!
Потрясённая Ева быстро осмотрела содержимое и кивнула. Всё на месте. А парень, улучшив момент, юркнул в нескончаемую толпу китайцев, корейцев, немцев, американцев и растворился...
– Надо было держать его крепче! – выкрикнул кто-то из туристов. – У меня вчера в лифте на Эйфелеву башню портмоне вытащили!
– В апреле была забастовка персонала Лувра. В последнее время карманных воров в музее стало больше, и ведут они себя все более агрессивно. Причем от действий грабителей страдают и посетители музея, и сотрудники, – тихо поделился Этьен. – Часто это подростки, – он махнул в сторону исчезновения парня, – бесплатно проходят в музей. А если их ловят на краже, то вскоре отпускают. И они снова возвращаются, и уж, конечно, не смотреть картины и скульптуры. Во Франции много проблем...
Толстяк снял шляпу и посмотрел в девичьи зелёные глаза.
– Голова мёрзнет в ихних узких коридорах, – кивнул он в сторону француза. – Носимся с выпученными глазами, осталось ещё у 'Джоконды' потеснить ажиотаж и ...
– Мотя! – сотряс своды мировой сокровищницы женский голос, беспощадно заглушив рассказ экскурсовода.
История неизвестного художественного полотна из частной коллекции, выставленного на три месяца в Лувре, и как-то связанного с Филиппом II, а потом зачем-то подаренного Людовику XIV, спешно переместилась с экскурсионной группой к следующему экспонату.
– Шо ты уставился на худенькую девчонку, ты сюда смотри: какая фигура, какие формы!
– Всё ясно! Прямо по курсу Рубенс! Мало кто сможет поднять его женщин на руках и не завалиться наземь! Сумку держите, барышня! Ничего себе Лувр – одно ворьё! – и толстяк отправился к цели, легко пролагая себе дорогу.
Позже, когда Этьен и Ева вышли из Лувра, мадемуазель решила вернуть звук своему телефону, открыла сумочку, но та была пуста: ни телефона, ни паспорта, ни кошелька, ни карточек, финансирующих её достойное пребывание в Париже... Кошмар!
В момент растерянности и женского отчаяния, не дав опомниться, потомок рода Лефевр решительно усадил Еву в свою машину:
– Нет проблем! Давай исправим этот досадный эпизод поездкой в одно очень интересное место, и поверь, ты не пожалеешь! – с ней он легко перешёл на доверительное 'ты'.
– В полицейский департамент? O'key, там мне ещё не довелось побывать! – Ева расстроенно бросила пустую сумочку на заднее сидение.
– Вообще-то, я имел в виду другое... Но ты права, сначала туда...
***
Вот теперь долой из Парижа! Вещи в багажнике, футляр с саксофоном бережно пристёгнут, словно ребёнок, на заднем сидении, и мадемуазель забавно играет в гида:
– Месье Этьен, обратите внимание: вот шпиль дворца Сен-Шапель – кстати, готика, Аркду Каррузель, Ла Консьержери, – в женские пальчики вместо микрофона сжимали бесполезный мобильник, выданный в качестве компенсации в департаменте полиции, в котором услуга роуминга оказалась лишней.
Телефон месье, слава богу, 'сдох' ещё у Лувра.
Замки с острыми крышами, их соседи – неприступные крепости и башни с узкими бойницами, автострада вдоль посаженных кустарников и деревьев по набережной Сены... Прочь из Парижа! Только бы Еве не взбрело в голову вернуться на полпути. Чего стоило после десятка звонков и категоричного заявления Этьена об ужасном качестве временного жилья взамен фешенебельного отеля уговорить её принять предложение. Конечно, через неделю всё образуется: саксофонная импровизация в Милане на показе коллекции новичка-дизайнера покроет непредвиденные расходы, заблокированные банковские счета восстановят, а полиция непременно найдёт бессовестного воришку. Но сейчас надо же где-то жить, и жить достойно! Нет, он не собирается тащить её в холостяцкую квартиру в пятнадцатом округе, а покажет нечто особенное.
На шоссе всё было хорошо, за исключением короткого и странного происшествия. Невежа-мотоциклист, маневрируя среди машин и автобусов, притормозил справа от мадемуазель и некоторое время гарцевал вплотную с её улыбкой, шутливо приглашая это небесное создание пересесть к нему. Этьен Лефевр, приверженец гражданских свобод, в тот момент зафиксировал вспышку ревности и слегка шарахнул весельчака-наездника бампером. Подобного с потомственным французским аристократом не случалось с того провального аукциона, на котором прямо из-под носа увели вожделенное произведение искусства. Вот тогда Этьен вспылил! Ещё бы! Пять лет охоты отправились к праотцам! И только Шарль сумел вернуть утраченное равновесие.
Перед железными воротами мадемуазель вскрикнула и замолчала, но ещё раньше, увидев средневековый пейзаж, замерла, боясь выдохнуть. Именно эта реакция, которой Этьен никак не ожидал, доставила его на вершину эмоциональной гордости.
– Это ...– девушка, которую пришлось уговаривать совершить поездку в это уникальное место, не верила собственным глазам.
Они прошли оригинально подстриженные деревья, выглядевшие так, словно один конус поставили на другой, старинный бассейн и приблизились к огромному мощному каменному зданию, построенному в Средневековье и превратившемуся постепенно в комфортное жильё не без помощи династии Лефевр:
– Замок, возможно, Ордена тамплиеров? Настоящий?
– Самый что ни на есть настоящий! – рассмеялся потомок истинной французской крови. – Здесь ты проведёшь несколько дней...
– Это не может быть правдой!
'Не может!' – рядом с Этьеном была женщина, о которой мужчины не осмеливаются даже мечтать: светло-русые сверкающие в солнечных лучах волосы, падающие до плеч, большие изумрудные глаза той, что заставляет сердце отчаянно колотиться, пока тело в долю секунды совершает бросок по млечному пути и обратно.
***
Музыкальный багаж гостьи был размещён в светлой, благодаря дизайнеру, комнате средневекового пристанища тамплиеров. Необычно большой футляр с инструментом хозяйка не доверила никому. Как только эксклюзивное кожаное изделие на круглом столике щелкнуло замочками, его размеры стали понятны: рабочий Альт и раритетный Тенор, два брата семейства саксофонов, блестели глянцем, а рядом прятались в нишах трости, запасные мундштук и лигатура.
Разборчивая горничная Софи сразу защебетала, с одобрением поглядывая на Этьена: 'Она прелесть! Дай рассмотреть!'
Только в четверть восьмого они спустились на первый этаж. Этьен с усилием отворил массивную резную дверь в самое величественное помещение замка: подковообразная со стрельчатым завершением арка, сводчатые перекрытия, образующие восьмиконечную звезду, наборный деревянный потолок, гипсовый орнамент и цветные изразцы на стенах... На цыпочках, словно боясь разрушить своё книжное представление о подобном месте, Ева вошла ...
Из стула с высокой спинкой и подлокотниками словно храмовник, но без мантии с красным крестом, пред гостьей вырос Луи. Да, старик умеет произвести впечатление! Высокий месье с неподвижным лицом и усталыми глазами слегка наклонил голову, приветствуя гостью.
Но полтора часа тому назад отец воспротивился встрече, когда Этьен захотел по прибытию представить Еву.
Замок – родовое гнездо Лефевр – был гордостью Луи и одновременно головной болью. Трёхэтажное строение, где более тысячи квадратных метров жилой площади, дополнительные постройки, парк с ценными породами деревьев в верхней части и декоративными с геометрически-правильными формами в нижней, и много чего ещё требовали больших вложений на содержание. Отдельная статья – реставрация мебели, предметов старины и прочей утвари, бережно хранимой из столетия в столетие. Государство иногда оплачивало 50% расходов, но ...
Обязанность сорок дней в году открывать двери для туристов больше всего раздражала Луи. Он часто хитрил и допускал экскурсии в ноябре, когда жаждущих культурных зрелищ немного. Но не в этот сезон! Сейчас его одолевали киношники: для них разжигался камин, спускалась тяжёлая из золочёной бронзы люстра, открывались единственный средневековый парадный зал и спальня 19-го века.
Режиссёр со свойственным профессии упорством и беспардонностью уже третий день навязывал своё присутствие и лишал старика необходимого уединения. Потому Луи был крайне раздражен: 'Именно сейчас это очень некстати!' Всё же, как французский гражданин, он не мог препятствовать порывам общественности прикоснуться к архитектурному наследию страны. А тут ещё Этьен приехал не один! И это много значило!
– Обычно ты хранишь молчание, прилагаешь серьёзные усилия, чтобы твоя жизнь оставалась частной. А тут вдруг появляешься...
И вот момент, когда реальность и воображение Этьена, наконец, слились воедино: мадемуазель 'вздернутый нос' от волнения трепетала всем телом в сердце средневекового зала перед камином, и тени языков пламени почти касались её маленьких туфелек.
– Кто это милое дитя? – высокий старик поправил чёрные с проседью волосы.
– Отец, знакомься, Ева! – вздёрнутый носик принял горизонтальное положение, отчего Этьену стало смешно.
Тут же к нему метнулся быстрый зелёный взгляд, и носик 'зазнайки' в развороте к насмешнику обрёл опять приподнятое положение:'Beauté!'
'Beauté! Само очарование!' – это же повторил Луи, когда позже мадемуазель неожиданно упорхнула, а сын получил не вполне обоснованный реприманд.
***
Мадемуазель вернулась, держа в руках профессиональный Selmer Mark, и заиграла сразу на ходу, не дожидаясь, когда оба зрителя рассядутся на мебельном антиквариате.
Этьен привёз женщину, которая тоже умела произвести впечатление!
Отменная акустика давала звуки то сочно, то уводила под своды зала, эхом мягко накладывая один на другой. Этьен и сверкающий металлом Альт в тот момент торжествовали вместе: 'Получил, отшельник! Ты ещё не видел винтажный Тенор!'
Лефевр старший был просто пронизан любовью к старейшим представителям саксофонов... И даже когда-то сам пытался музицировать, но последние лет пять уж не удивлялся ничему и прослыл скептиком-одиночкой. А тут такое божество!
– Ладно, отец, перестань оттягивать вердикт. Как она тебе? – Этьен приблизился к отцу.
– Молчи... – Луи слушал самозабвенно, искренне наслаждаясь каждым звуком духового инструмента. – Красавец Альт в надёжных руках!
Этим глубоким вечером к старине Луи вернулся настоящий живой блюз.
Потом они втроём сидели у камина. Для Луи в красках был пересказан стотысячный драматический эпизод, похороненный сегодня древним Лувром, но приведший в это величественное жилище королеву блюза.
– Тот воришка всё равно опустошил твою сумочку, но стоит ли жалеть вдогонку... – Этьен внимательно посмотрел в зелёные глаза.
– Конечно, нет. Предприимчивый юноша всего лишь купил мне билет к этому камину... Не так ли? – смешливый взгляд отправился от сына к отцу.
– Мадемуазель, не исключено, что этот билет счастливый, – неторопливо ответил Луи, выдержав паузу.
– Всё же кое-что интересное я упустила, боюсь, безвозвратно!
– И что же? – молодой француз был уязвлён.
– Ха-ха-ха, рассказ экскурсовода рядом с вроде бы ничем не примечательной картиной, который захлебнулся гомоном толпы, желающей общепризнанных шедевров...
– О чём идёт речь?! – оживился старик. – Номер зала?
– Отец знает не одну сотню историй, связанных с Лувром...
– С прискорбием сообщаю... никакого ключевого слова... Филипп второй... Людовик...
– Неужели мадемуазель зацепила Лебрена? – Луи был удивлён.
– Есть! – Этьен поднял вверх большой палец.
– Эта картина написана Шарлем Лебреном между 1660 и 1663 годами. К слову сказать, он лично расписывал залы Аполлоновой галереи в Лувре, интерьеры замка Сен-Жермен и Версаля. Так вот на полотне предмет, принадлежавший Филиппу второму...
***
Два дня был сплошной джаз из суеты, восторженных возгласов, бесконечных разговоров о музыке и искусстве.
– Au revoir mon amour! Прощай, моя любовь! – пошутил младший Лефевр, наблюдая и изучая предмет любви лишь визуально.
Его отец, так стремившийся к уединению, второе утро вышагивал у комнаты 'маленькой мадемуазель', шикая на прислугу за остывший кофе. А накануне в течение дня сопровождал Еву везде. Своей легкостью и пытливой жаждой жизни она притягивала Луи.
– Чтобы продолжить диалог об искусстве... – старик самолично торжественно демонстрировал коллекцию антикварных вещиц, утвари, бережно собранных династией Лефевр.
Но Этьен знал, причина другая, старику нравилось слышать восхищённые возгласы Евы и наблюдать за её реакцией при виде нового шедевра. Чтобы это продолжалось, Луи даже попытался отослать Этьена в Париж, но натолкнулся на недоумённый смешливый взгляд отпрыска и чуть умерил свой пыл.
***
В каждом французском городке или окрестностях есть свои уникальные местечки, которыми гордятся жители. В миле от средневекового замка располагалась еще одна более востребованная населением достопримечательность – маленькая пекарня.
Приятной обязанностью сорокалетней метиски Софи, уже в течение семи лет служившей семье Лефевр, являлось ежедневное посещение сего рая. В этот раз около полудня среди хлебобулочных чудес она была с молодым хозяином и его гостьей.
Очередь из чуть более десятка человек ждала, когда вывезут свежий ароматный хлеб, а вернее партию тёплых багетов, уложенных в узкие пакеты, обязательно по 320 граммов веса и с семью надрезами, иначе это уже и не багет вовсе, а просто хлеб. Для старика Луи никакой прогресс не изменит верность традициям.
Очередь в основном из местных жителей была разбавлена двумя русскими туристами, которые жили вторую неделю на соседней улочке у мадам Моруа и впитывали французский язык в прямом смысле. Об этом поведала Софи. И в конце очереди пара иммигрантов в длинных белых одеждах громко беседовали языком поэтов и мудрецов, пренебрегая обществом проклятых кафиров.
Наконец, заветные багеты были доставлены прямо из печки в торговый зал пекарни. И томление в ожидании движения к своей заветной булке должно было вот-вот закончиться, но ...'Сыны востока', улыбаясь друг другу и не переставая дискутировать не иначе как на богословские темы, величественно перегрузили всю партию, источавших невероятный аромат багетов, в свою тележку. Четырёхколёсная авоська с поленницей свежевыпеченного хлеба медленно плыла мимо деликатно погрустневшей европейской очереди.
– Справедливости ради, могли пропустить вперёд мадам... – тоненький голосок Евы запнулся о нежное щебетание 'небожителей'.
Софи только вздохнула, пожав плечами:
– Следующая партия через полчаса.
Вдруг настойчиво прогремело:
– Так! Я не понял, что за фигня! – мужская ступня легла под колесо тележки. – Охренели ваще...
И далее несколько русских слов ушли гулять в местные окрестности без точного перевода. Ева сначала замялась, а потом дала определение 'фольклор'.
По встретившимся на переносице бровям одного русского туриста и, выступившим на шее, багровым жилам другого Этьену стало ясно, что уроженцам России творящаяся несправедливость встала поперёк горла.
– Куда спешат ночные сорочки в ясный день?! – почти по-французски пробасил второй русский, окинув тяжёлым взглядом белые балахоны сладкоголосых сарацинов.
И под немые раскрытые неожиданным поворотом событий рты посетителей пекарни постоялец мадам Моруа сгрёб длинные булки в охапку и переместил обратно в лоток, при этом опять же справедливости ради оставил пару хлебов 'ночнушкам'.
'Сарацины' как-то сразу сдулись, гордостью пообветшали и бочком через кассу ретировались в распахнутые двери солнечного дня французской провинции.
– Возможно, у них большая семья?.. – притормозила Ева приверженцев божественного принципа 'поделись с ближним своим' на родном языке.
– Ага, там за углом в камуфляжной форме! И главное все кушать просят! Ха-ха-ха... Шикарный русский... – откликнулся один из туристов и расплатился за всю партию булок.
– Мадам, месье, угощайтесь! Бог хранит Францию! – обратился к очереди второй борец за справедливость.
– Ля мур... – шепнул он на ушко Софи.
– Chouette! – ответила та на флирт.
'Рюмка водки на столе...' – прохрипел рингтоном на всю пекарню русский мобильник.
– Всё! Стартуем!
Приятели стали раскланиваться с освобождёнными десять минут назад от ига восточной непосредственности французами. Пожали руку Этьену... Один из них сунул свой багет Еве.
– На, поправляйся!
Лефевр младший захотел расплатиться...
– Я тебя умоляю! Жлобом меня не делай! Переведи... силь ву пле... Во! – он увидел на футболке русскоговорящей мадемуазель значок с Эйфелевой башней. – Культура в массы... Беру?..
–S'il vous plait!
Далее багеты, словно древки флагов битвы при Ватерлоо, немым доказательством отправились поддерживать новую тему к обеденному столу французских провинциалов.
***
Он обольщал её постепенно, не торопя события, хотя думал только об одном. Старался изгнать все мысли об обнажённой Еве на задворки разума, чтобы период ухаживания и завоевания был под контролем. Но пассивный звонок из департамента полиции нарушил гармонично выстроенный план соблазнения 'живого произведения' на фоне архитектурного памятника истории Франции, и подтолкнул Еву к мысли: 'Пора действовать самой!' Она решительно засобиралась в Париж. Никакие доводы отца и сына не помогали. К тому же режиссёр Гильбэ, шныряя туда-сюда между декораций, так он называл реликвии дома Лефевр, вдруг предложил через пару часов подкинуть мадемуазель в пункт В.
Это совсем вывело старика из себя:
– Какого черта я вас терплю, скоро весь замок превратите в руины!
– Смею напомнить, мы перечислили кругленькую сумму! Вы мне ещё спасибо скажете, когда прославитесь, при этом замечу, ничего не понимая в киноискусстве!
– А вы, месье 'золотая пальмовая ветвь', не умеете обращаться с ценнейшими экспонатами! Мало того, что разбрасываете их по всему замку, вы их портите.
– Что мы испортили? Факты, пожалуйста...
– На здоровье, затёртые надпись и штрих-код на шкатулке, которую потом еле отыскали! Чем вы аргументировали?! Видите ли, они мешали крупному плану!
– Как же иначе, табличка явно была лишней, а код мои ребята просто не заметили. И где вы видели наклейки в средневековье? Зачем так волноваться? С какого-то ящика пыль влажной тряпкой стерли, теперь приличнее выглядеть стал, – Гильбэ внимательно рассматривал прайс-лист 'товары для ремонта'.
– Это шкатулка семнадцатого века! Людовик XVI! Невежа...
– Ну, кто ж знал? – режиссёр пожал плечами. – А художника, между прочим, обидеть может каждый... – прохладно отреагировал на критику он.
– Кого-о-о-о?! – продолжил психологический прессинг старик. – А бокал, инкрустированный в честь Императора Наполеона, ваш, извиняюсь, "жрец Мельпомены" чуть не разбил о стену! Бедняга так вжился в роль, что на кровать XIX века с покрывалом, расшитым золотом, заскочил в грязных дешевых сапогах...
– И опять несправедливо, он муляж бросил.
– А мне кажется, ему было все равно, что бросать. Тем более гобелен со стены он сорвал настоящий! – заложив руки за спину, Луи нервно расхаживал туда-сюда.
– Между прочим, служанка Софи накричала на творческую личность! Серж переволновался...
Гильбэ небрежно сунул листы трубочкой в карман и сделал два шага в сторону Евы. Бумага тут же разметалась по полу.
– Мадемуазель, собирайтесь, едем в Париж.
– Пока не приведёте в порядок истерзанный газон и не оплатите издержки, съёмку запрещаю! – взвился Луи и поправил седую прядь, упавшую на лоб в порыве гнева.
– Месье, я всё исправлю! Но компенсация поступит на ваш счёт не ранее среды... – засуетился киношник.
– Если вы так же управляете автомобилем, как ведёте дела, мадемуазель и мили с вами не проедет.
Старик закончил разговор и отправился с Евой в другое крыло замка, подавая за спиной Этьену знак, чтобы нейтрализовал препятствие.
