Текст книги "Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– За то, что попался, – с недоброй улыбкой ответил ротный, – за то, что я выслушивал от всяких… из-за тебя. Еще раз попадешься, получишь в бубен! Понял?!

Так точно! Все понял. И больше я с водкой не попадался, но и других залетов у меня было предостаточно. Как наказывали за них? Да по разному. Сделать замечание или объявить выговор? Ой как смешно! Даже самые, самые тупоголовые штабисты и то до такой глупости не опускались, а строевые офицеры об этом даже и не задумывались. Да кого взволнует полученное замечание, или обеспокоит выговор? Да никого, только рассмеется солдат за спиной у офицера, а то и глядя прямо ему в глаза вежливо поинтересуется: «Ты что, дурак? Или совсем допился?». Наряд вне очереди? Так это почти не наказание. Подумаешь, отстоишь на посту с автоматом два часа, так потом четыре отдыхаешь, а других обязанностей у наряда в то время не было. Арест на гауптвахте? Так не было ее, не построили еще, не до того было. Вместо ареста ямы рыли. Откопал ямку посидел в ней, поспал, отдохнул от тягот службы и пожалуйте обратно в строй товарищ солдат. Дисциплинарный батальон? За то время что я служил никого туда не упекли. Кроме лишения свободы по уголовному делу, я вам все меры дисциплинарных наказаний предусмотренные уставом перечислил: замечание; выговор; наряд вне очереди; арест; дисбат. Не работали они у нас, никто этой херни уставно-дисциплинарной не боялся. А солдаты чем дольше служат тем больше наглеют, а воспитывать их надо, а воинская дисциплина должна быть. Была у нас дисциплина, была, прямо скажем особенная дисциплинка, военно-полевая.

Стою я ночью на посту номер один и охраняю воинскую святыню – знамя части. Полотно знамени упаковано в чехол и опечатано, чехол с упакованной святыней хранится в БРДМ (боевая разведывательная десантная машина), БРДМ стоит в трех шагах от караульного помещения и тоже опечатан, сама караулка расположена на территории штаба бригады. Уставная смерть нашей части охранялась прямо как в сказке: дуб, ларец, птица, яйцо, игла. Правда я на дракона охранителя никак не тянул, но так и дело не сказке было. А было дело в том, что накануне выдали нам дополнительный месячный десантный паек – банку консервированного сгущенного молока. Месячную норму, я за пять минут выхлебал, и вот стою на посту и пучит меня. Сил терпеть уж нет, а до смены еще час остался. Положено на пост номер один самых лучших солдат ставить. Так на что положено, уж давно наложено. Не лучший я был в роте солдат, совсем не лучший, если откровенно то полный расп…дяй, именно поэтому и стоял на посту номер один, в трех шагах от палатки караульного помещения, почти на виду у начкара. Выйдет начкар поссать видит стоит у знамени часовой, ему и легчает. Выйдет дежурный по части по своим неотложным делам, смотрит, бдит часовой у знамени, вот он и спокоен, будет жить бригада. А у часового смерть в глазах и так живот пучит, что чувствует часовой стоит ему промедлить минуту и навсегда будет замарана его воинская честь. Буквально замарана, поносом замарана. Такое дело не то что до дембеля, а и после службы с хохотом сослуживцы вспоминать будут. Да ну его на х…й это знамя! Ничего с ним не станется за пару то минут, вот и кричу я второму часовому, что охранял вход в караульное помещение:

– Лёха! Присмотри за постом, а мне сбегать посрать надо.

– Ладно, – равнодушно отвечает Лёха О*** и не спеша закуривает, нагло начхав на обязанности часового строго прописанные в уставе караульной службы.

Бросил я пост, побежал, на бегу достаю из подсумка газету «На боевом посту» ее в ТуркВО издавали. Читать ее конечно никто не читал, но другой бумаги не было.

Возвращаюсь на службу в боевой строй с пустым кишечником и песней в душе. Уж так мне хорошо стало. Глянул на пост и тут же мне подурнело. Стоит у поста номер один мой командир взвода он же начальник караула лейтенант П***, а рядом с ним дежурный по бригаде командир двенадцатой роты капитан Т***.

– Товарищ лейтенант за время несения службы происшествий не случилось, – сдури докладываю я и весь замер.

За самовольное оставление поста, за то что бросил я беззащитной воинскую святыню, меня должны немедленно снять с караула, посадить под арест, а потом отдать под суд. Начальнику караула должны впаять строгий выговор с занесением в личное дело (т. е. надолго испортить парню карьеру), командиру моей роты указать на неполное служебное соответствие (т. е. пригрозить отстранением от командования ротой).

– Саша, – спокойно обращается дежурный по части к начкару, – ты с этим уродом сам разберись, а я пошел.

Капитан уходит, а я стою у знамени части: «не жив не мертв».

– Ну и в чем дело? – тихо спрашивает меня Саша П***.

Объясняю, сильно стараюсь чтобы голос не дрожал, не очень то и получалось. Саша молча уходит в караульное помещение, затем возвращается и приносит две таблетки активированного угля. Таблетки я выпил, полегчало, дальше караул прошел без происшествий. Это только присказка, а сказка впереди.

Только с караула сменились, так меня раз и вызывают к ротному.

– Мне дежурный по части сообщил о вашем поступке, – испепеляя меня взором, начал говорить командир роты.

Я стою в офицерском помещении по стойке смирно и знаю пощады не будет. Желудок жалобно урчит, душа в пятках.

– Вы что это себе позволяете товарищ ефрейтор?! – не надеясь получить совершенно ненужный ему ответ и повысив голос продолжает спрашивать капитан А***.

Что он мне потом еще сказал я вам передать не могу, но смысл был такой: «что раз такой нехороший солдат и навязался на его голову, то он его или убьет или превратит в хорошего бойца». Ротный у нас гиревик был, мастер спорта, гирька 32 кг. у него в ручках как пушинка летала. Дальше я стал летать в помещении как та пушинка и все искал пятый угол. Помещение небольшое было, и потому пятый угол я нашел довольно быстро, вышиб головой дверь и вылетел на белый свет, без видимых повреждений.

Так если бы это только один случай был, увы нет.

В батальонной батарее СПТГ (станковый противотанковый гранатомет) у меня земляк служил. Танков у духов и в помине не было, стрелять из СПТГ не по кому, вот потому то батарейцы в основном несли службу в боевом охранении. Ребята отлично устроились. Сами оборудовали блиндажи, всячески территорию батареи облагородили, с местным населением афганцами наладили взаимовыгодное сотрудничество. Батарейцы им деревянные ящики от боеприпасов поставляют, те им жратву на выбор. Кудряво жили, я так им завидовал. Но самое главное брага у них почти не переводилась и даже свой самогонный аппаратик умельцы сварганили. Принес я земеле сувениров, пару ручек и китайский фонарик, что взял на последней операции. Пока «за жизнь» болтали он меня самогонкой угощал и еще в дорогу фляжку с бражкой дал. Возвращаюсь я в роту песенку распеваю весь такой счастливый ну просто до потери бдительности счастливый и не вижу что мне навстречу крадется «корейский фельдмаршал» Э***. Он как раз в эту батарею с проверкой шел. Э*** и сам выпить не дурак, вот и был возмущен до глубины души, тем что никак у батарейцев не может найти и конфисковать аппарат и наличный самогон. Батарейцы свое «личное счастье» отлично прятали. Но «фельдмаршал» Э*** попыток не оставлял и частенько их навещал. Когда я начальника штаба батальона капитана Э*** заметил то бежать было уже поздно. Память у Э*** военная была и личный состав батальона он не только в лицо помнил, но и по фамилиям и прозвищам знал.

– А позор татарского народа! – радостно приветствовал он меня, зловеще сощурив и без того узкие глазки.

Сам Э*** был корейцем, отсюда и прозвище «корейский фельдмаршал».

Дело было летом и форма одежды у меня была соответствующая. Обут в трофейные раздолбанные и дырявые кроссовки, на потрескавшемся кожаном поясе ремень с флягой, на груди болтается пулемет, на чреслах длинные выцветшие сатиновые трусы, вот и вся форма. Сам длинный худющий, наголо стриженный. Но невзирая на внешний вид позором я себе не считал. С подогретой алкоголем обидой я напомнил Э*** что это Корея входила в монгольскую империю, а не наоборот, и кто является позором своего народа вопрос спорный. Спорить Э*** не стал, обнюхивать тоже, и так ясно что солдат пьян.

– Где эти мерзавцы самогон прячут? – закричал Э*** и пообещал, – скажешь, я забуду что тебя встретил. Нет? Не взыщи!

– Да вы что товарищ капитан уху ели? – совершенно искренне возмутился я и от крайнего изумления развел руками.

Э*** не стал визжа цитировать уставы, этот офицер службу знал. Не разоружая меня, но отобрав флягу с брагой, он предложил мне следовать за ним. Я чуть расстроившись побрел в штаб батальона. Э*** зашел в штаб, я остался мяться у порога. Через пару минут Э*** выходит из помещения в руках у него пара боксерских перчаток.

– Ну алкаш! – протягивая мне перчатки без улыбки заметил Э***, – Посмотрим на что ты способен.

За пять лет до призыва я аж три месяца занимался боксом, и был даже удостоен третьего юношеского разряда. Об этом я честно перед боем предупредил Э***. Капитан только ухмыльнулся, он то был мастером спорта по боксу. Прямо на первой минуте схватки я был нокаутирован. Вставать с земли не хотелось, но Э*** бесцеремонно толкнув меня ногой предложил продолжить поединок. Выблевав выпитый самогон, я с трудом поднялся и продолжил бой. Три нокаута, за две минуты, вот результат поединка между пьяным и наглым солдатом и трезвым, злым «корейским фельдмаршалом». На третьей минуте раунда уже протрезвев я все же умудрился боковым справа заехать Э *** по широкой скуле. Э*** разозлился не шутя и так мне двинул, что я только почувствовал как кто-то поливает меня водой. Открываю глаза, фокусирую взгляд, льет из канистры на меня воду батальонный писарь. Осторожно осматриваюсь, Э*** в пределах видимости нет. Облегченно вздыхаю и с трудом встав поплелся в расположение роты. Голова гудит, бровь рассечена, губа разбита, сам трезв как стеклышко. На следующий день после построения встречаю Э***.

– Здравия желаю товарищ капитан, – по-уставному приветствую я Э***.

– Брага дрянь была, – злобно ворчит Э***, – какое уж тут здоровье.

И приказывает мне:

– На тренировку к штабу батальона бегом марш!

– Товарищ капитан? – пытаюсь увильнуть я от бокса, и жалобно заискивающе улыбаюсь, – Первая рота с операции пришла и трех духов в плен привела. Может на них потренируетесь?

– Разве вы не знаете товарищ солдат, – возмутился Э***, – что избиение военнопленных строго запрещено.

Если бы я сам не видел как Э*** проводит на операциях допросы, то безусловно бы ему поверил, так искренен был его тон, таким неподдельным было его возмущение, а Э*** между тем продолжал:

– Нет в тебе солдат, подлинного советского гуманизма, да что там, – посетовал Э*** и безнадежно махнул рукой, – в тебе даже совести нет, хоть бы предупредил что брага х…вая.

– Да я товарищ капитан… – начал было оправдываться я, но Э*** ничего не хотел слушать:

– Солдат! На тренировку бегом марш!

Еще три дня я был спарринг-партнером капитана Э*** в его занятиях по боксу. Потом он нашел другую дисциплинарную жертву. О том что он меня встретил пьяного с оружием и в не расположении роты, о том что я его фактически послал на х…й Э*** никому не докладывал. Не той пробы был мужик, сам все проблемы решал, как умел. А решать и бить он умел неплохо, уж можете мне поверить.

Вот так или почти так дисциплину у нас и поддерживали. А что было бы лучше, суд, а потом дисбат или зона? Вы решайте как хотите, но у нас в батальоне жалоб вышестоящему командованию на неуставные взаимоотношения не было.

Можно было исключительно по уставу отношения между военнослужащими построить? Ясный день, как дубовый пень! Можно! У нас даже плакатик в ленинской комнате висел на стене: «Живи по уставу! Завоюешь честь и славу!» Что из такой попытки бы вышло, я вам расскажу. Был и такой случай, пытался один боец по уставу жить, но честь и славу он не заслужил.

Как его имя и в каком конкретно подразделении он служил, я говорить не буду. Зачем? Я его немного знал, романтичный юноша был, в десант и в Афган добровольцем напросился. И сейчас мне его искренне жаль. В роте куда он попал служить в самом начале, он там что-то с бойцами не поделил и получил пи…лей. Дело самое заурядное, обычное для мужского коллектива. Боец побежал жаловаться к командиру роты. Ротный вызвал его обидчиков и для порядка их отчитал. Бойцу же офицер порекомендовал, больше к нему не бегать, а то ему же хуже будет. Боец возвращается в палатку и его бьют посильнее, и кроме того объясняют, что стучать на товарищей очень нехорошо. Боец бежит с жалобой к комбату. Комбат вызывает ротного достает «вазелин» и вваливает бедняге офицеру «по самое не хочу» за неумение работать с личным составом. Ротного солдаты уважали, и за полученную им обиду, бойцу хотят сурово отомстить. Офицер просит их пожалеть дурака, его слушают и бойца больше не трогают. Но зато весь личный состав включая и офицеров роты подвергает его полной обструкции. Боец пребывает в обиде на жизнь и тяжело переживает крушение романтических идеалов. И вот рота возвращается с боевой операции и вся затаренная барахлом. Боец, которого на операции не брали, видя принесенные трофеи невоенного характера, решил что настал его час поквитаться с обидчиками. Он потихоньку приходит в особый отдел бригады и докладывает: так мол и так; а вся ***рота включая и командный состав, мародеры.

А бригадные особисты и без него все это распрекрасно знают. Сами такими вещами баловались. По настоящему по служебному особистов волновало три вопроса: обеспечение контрразведывательного режима; пресечение возможности перехода военнослужащих к противнику; пресечение возможной утечки оружия и боеприпасов.

Особисты словесно хвалят бойца за проявленную бдительность, а один из них хорошо ему знакомому начальнику разведки бригады в частном порядке сообщает: «Ой ребята! Это конечно ваше дело, но смотрите как бы вся эта вонь дальше не пошла, мы конечно рапорт придержим… а вы сами уж как нибудь разберитесь».

Начальник разведки бригады просит зайти к нему командира *** роты. Вдвоем решают, убрать «бдительного» бойца в другое подразделение, а то если солдаты узнают, о том что боец и в особую часть на них стучит, то точно его убью.

Переводят бойца в другой батальон. Бригада это ж большая деревня, все друг про друга знают, вот вместе с бойцом и «слава» его переходит. Новый ротный зная все обстоятельства перевода возмущается: «Да на х. й он мне такой нужен!» и сразу предупреждает своих солдат: «Вы смотрите с этим поосторожнее». В первую же ночь на новом месте, сослуживцы бьют бойца, что называется до потери пульса. Бойца опять офицеры спасают и переводят в комендантский взвод бригады. Там ему должность подбирают что бы он заведомо ничего не знал и был всегда на отшибе. Туалеты штабные убирать и помои с офицерской кухни выносить, вот чем боец занимался. Все равно ему и там писаря да кладовщики «темную» устроили. С недельку боец потерпел, а потом взял автомат, подсумок с магазинами и бежать. А вот это уже ЧП! А вот за переход военнослужащего к душманам всем так дадут, что никому мало не покажется. Комбриг орет, особисты рвут и мечут. Ладно, быстренько подняли по тревоге дежурное подразделение и искать бойца. Нашли! Далеко он уйти не успел. Боец зная, что теперь уж его точно до смерти забьют, залег в арык и стал отстреливаться. Патронов у него полно, рисковать и брать его живьем, как приказал комбриг, никому не охота. Вот значится и закидали его гранатами. Жаль парня, ни за что погиб, но и тех кто гранаты бросал, не осуждаю, они тоже жить хотели. Дело замяли, никаких письменных источников (рапорт, докладная и т. д.) от этого случая не осталось.

Погиб рядовой N при исполнении интернационального долга, так в похоронке сообщили. В известном смысле так оно и было.

Еще была в бригаде одна поганая история, но не в нашем батальоне, в инженерно-саперной роте.

Вечером в палатке, доеб… сь, дембеля-саперы от скуки к молодому солдату. Поставили его по «стойке смирно» и давай «грудь качать». Качать грудь так на военном жаргоне, назывался удар в грудную клетку, прямо в пуговицу х/б, а у военных пуговиц ушко, за которое она пришивается металлическое, поэтому удар в третью пуговицу получается болезненным, и приходится прямо в диафрагму. Мне в учебке пару раз «грудь качали», поэтому, знаю, о чем говорю. Молчит солдатик, скривиться и то боится, а те и рады стараться, бьют по очереди, на спор, кто сильнее ударит, да кто раньше мальчишку свалит. Терпел мальчишка, терпел, да и свалился. Тот, кто спор выиграл, радуется, и пацана ногой пинает: «Вставай, чего развалился!» А у того внутренне кровоизлияние, улетела у мальчика душа, только труп в палатке валяется. Про дознание и суд рассказывать не буду, но огребли эти… по десять лет, да хоть бы им по пять дали, хоть по пятнадцать, все без разницы. Почему? Да потому, что пока дознание шло, караулили их бойцы бригадной разведроты. Подробностей не ведаю, но знающие люди говорили, что больше не жильцы на белом свете эти мерзавцы, отбили им разведчики все что можно и что нельзя, на суде они уже кровью ссали. Что о его смерти убитого мальчика его матери сообщили, я не знаю.

Была ли в бригаде в то время, что я служил «дедовщина»? Так это надо сначала с терминами разобраться. Сейчас «дедовщиной» называют не уставные взаимоотношения. Так вот в то время вся наша служба, была сплошь и рядом не уставными отношениями. Если под термином «дедовщина» понимать, что старослужащие: «еб…т в хвост и в гриву» молодых солдат, то в разных подразделениях по всякому бывало. Но изуверский случай был только один, я о нем рассказал. А так… у нас в роте это не особенно процветало, работа по грязнее и по тяжелее «молодому» достанется, это да было. Полы в палатке, помыть в очередь с остальными, бывало. Термосы после еды вымыть тоже было, вот и все, пожалуй. Приходилось ли мне все это делать, пока я был молодым воином? Да приходилось, я уже рассказывал, меня сразу земляки предупредили не вы…ся, вот я и вел себя достойно, согласно статусу. Обычные драки между собой, да были, как и в любом другом коллективе, где собираются молодые парни. Но и другое тоже было, ребята по роте и помогали на первых порах во время боевых операций и учили, как выжить, так что я не в претензии, за те работы, что выполнял пока был «молодым».

Может у вас сложилось впечатление, что у нас солдаты только и делали, что бухали, пыхали, мародерничали, всячески нарушали дисциплину и дерзили офицерам? А в ответ те только и делали что их избивали? Уверяю вас это далеко не так, просто есть события которые наиболее ярко запомнились, есть которые менее. У нас была самая обычная воинская часть, как в любой другой части были свои порядки, свои не писаные правила, свои ЧП. Что касается дисциплины, то она была самая настоящая, одно слово военная дисциплина, на боевых операциях только попробуй не исполнить приказ, струсить или сдохнуть на марше, тебя свои же забьют. В быту то есть в расположение, это как говорится твое дело, если хочешь бухать, пыхать, самовольничать, дерзить, то будь готов за это получить на «полную катушку».

Смертных грехов, было четыре: сдох на марше так что тебя тащить пришлось; струсил в бою; бросил раненого или убитого товарища; заложил сослуживцев. Причем эти грехи были смертными буквально. Вот так. А зря и без причины никого не трогали.

Афганистан
Провинция Кундуз

1981 год от Рождества Христова

1402 год по хиджре – мусульманскому летоисчислению.

В ту ночь в марте 1981 года я был помощником дежурного по штабу, прошу не путать с помощником дежурного по части, это должность офицерская, а вот помощник дежурного по штабу это, в сущности, посыльный, сбегай, подай, принеси, да пошел на х…й.

Дежурным по штабу бригады в эти сутки заступил начальник разведки бригады капитан М***. Здоровенный темноволосый капитан-молдаванин, любимчик бойцов из разведроты. Палатка дежурного по части большая была, капитан сидит себе за столом на самодельном табурете, книжечку читает да страницы перелистывает. Помощник дежурного по части ушел караулы проверять. Я в уголке палатки у радиоприемника на пустом снарядном ящике пристроился и радиостанцию «Маяк» слушаю. Тишь да гладь, и симфоническая мелодия звучит такая нежная, такая душевная. Следующей в эфире должна прозвучать «Полевая почта юности» в ней песни для солдат передавали и пожелания всякие от близких и родных. Я все ждал когда же «Полевая почта юности» обо мне вспомнит, да так и не дождался. Зато другого дождался:

– Бери его суку! – крикнул мне разведчик, и швырнул в палатку афганца. Тот на пол упал, за ним разведчики вошли, трое.

Капитан М*** сразу к ним подошел, ему что-то тихо доложили, я не слушал, да и не прислушивался честно то говоря, своих забот хватало.

– Разогрей его! – небрежно кивнув в сторону пленного приказал мне капитан, продолжая слушать, что ему докладывают бойцы бригадной разведроты.

Это обычная практика при ведении допросов была. Разогрев или разминка это, надавать пи…лей, сломать человека психологически и физически, и только потом, вопросы задавать.

Дух на земле все крутился и изворачивался, да и мне не хотелось избивать лежащего и связанного человека.

– Ты чего? Первый раз что ли?! Да не держи ты его, бей в дыхалку он и успокоится! – рассерженно приказывает мне офицер и с негодованием смотрит как долго я вожусь с пленным духом.

– А ну… быстро отошел, – распорядился капитан, я сделал шаг в сторону.

– Ну-ка ребятки – приказал он разведчикам, – покажите этому сраному гуманисту как такие дела делать надо.

Стоявшие в палатке разведчики сноровисто за заломленные руки подняли с пола бабая и начали его разогревать. Бац! Хряк! Шмяк! Ломают человеческую плоть жесткие удары, рукой, ногой, по болевым точкам. Разбито у пленного лицо, кровью и криком заливается душман, аж завывает от боли… хорошо его разогрели, только это еще не все…

– Бегом в роту связи, – приказывает мне капитан, – полевой телефон возьми, и сюда тащи.

Пока бегал, пока взял, немного время прошло, прибегаю в штабную палатку, а там уже офицеры в форму афганскую одетые, наши советники, вокруг пленного сгрудились. Волками на него смотрят.

– Давай, телефон, – говорит один из них, – будем связь с духами налаживать.

Один оголенный провод к небу рта закрепили, второй к самой нежной части мужского детородного органа. Я знать то знал что это такое, но видел первый раз. Стоял рот разинул. А советник ручку полевого телефона крутанул, и электрический разряд в теплое человеческое тело пошел. Гнется уже избитый и привязанный к стулу пленный, мычит, а кричать не может, разбитый рот кляпом забит. Глаза у него кровоподтеками заплыли, нос раздроблен, кровью исходит. Боль, ужас, ненависть как порывы ветра в палатке хлестали. Плохо мне стало, вот я и вышел. Знакомые ребята из разведроты, двоих я еще по учебке знал, стоят у входа в палатку покуривают.

– Ты чего? – один спрашивает, – чего сопли распустил? Знаешь, кого мы взяли, по наводке? Помнишь, тела пацанов из дивизионного автобата нашли? – с клокочущей ненавистью в голосе добавляет, – Помнишь, что с ними сделали?

Помню! Да разве забудешь такое? Попали наши ребята в плен, вот их и пытали, а потом над мертвыми надругались. Тела к нашим постам подкинули. Что бы значит, затрепетали мы от ужаса. Злобы это нам добавило, а не трепета, а пленных тогда почти брать перестали. Когда тела наших мальчишек в морг дивизии принесли, то даже патологоанатома стошнило.

– Вот этот, которого сейчас обрабатывают, тем отрядом, что наших ребят изувечил, и командовал, – пояснил разведчик.

– Откуда знаешь? – угрюмо спросил я, вот только тошнота, от увиденного допроса прошла.

– Наши советники, что царандоев учат, место, где он прячется, нашли, а чтобы не предупредили его стукачи душманские, попросили нас его взять, желательно живым. Вот мы его и взяли. А банду его всю положили. Дом, где его взяли из пушек БМД раздолбали. Так что сопли то подбери, гуманист под такую…..

Жарко, даже ночью, хоть и привык, а все равно потом омываешься, пить хочется. Стоим покуриваем. О делах бригадных неспешно болтаем, а из палатки возбужденно громкий выкрик:

– Эй, дежурный! Воды принеси.

Заношу в палатку термос с водой, смотрю, а дух готов уже, в крови и блевотине лежит, по виду не дышит. А офицеры у стола стоят и водку жрут без закуски. Потом запили спецы по допросам выпитый алкоголь принесенной водой, жадно полными кружками хлебали. Посмотрел на меня начальник разведки, подумал, и набулькал из бутылки полкружки. Пей! Огнем водка обожгла. Поставил кружку на дощатый стол, машинально глянул на его поверхность, а там среди прочих бумаг толстенный том лежит, на обложке название книги и автор: «Война и Мир» Л.Н. Толстой, середина книги бумажкой заложена. От выпитой водки так грустно мне стало, тяжело: «Господи! Это что же с нами такое происходит? Мы же не такие совсем… Мы же нормальные люди… солдаты».

А офицеры всё о своём переговариваются, голоса все ожесточенно возбужденные:

– Нет, ты только посмотри тварь какая, как его за жопу взяли так всех сдал… одно слово…сучара….. даже умереть толком не смог…. Визжал…. Пощады просил…. Ну капитан давай рапорт готовь о реализации разведанных….

Разведанные реализовывал четвертый батальон, если верить их рассказам, по покрошили они духов немало.

Больше я начальника бригадной разведки капитана М*** не видел.

Выписка из боевого формуляра в/44585

Время проведения	Привлекаемые подразделения	Район Боевых действий	Примечания автора
22.03. 1981–05.06. 1981 г.	Бригада (без 1-го ПДБ);	Лашкаргах, Дарвешак, Марджа	Боевые действия велись совместно с Кандагарской МСБ

Ушли десантно-штурмовые батальоны на усиление Кандагарской мотострелковой бригады, и капитан с ними. В июне от батальона только половина вернулась. А капитан М***…

По БМД разведроты на которой он ехал, шмальнули из гранатомета. Загорелась машина, экипаж выпрыгивать, а по ним из засады духи с винтовок и автоматов бьют. Капитан, ребят разведчиков огнем из автомата прикрывал, вот и поцеловался со своей судьбой и смертью. Тело его десантники вынесли, не отдали духам на поругание. А у нас… у нас служба продолжается, место убитых займут другие, народа хватает. Пока хватает…

Служба солдата она приказами министра обороны меряется. Приказ – вот ты и в армии. Приказ – полгода службы прошло. Приказ – вот и год исполнился как ты форму одел. Перематывай приказы как портянку солдат, вот и легче тебе будет идти, может и дойдешь до дембеля.

Весной 1981 года уходили на дембель мои земляки, с нашего города я один в бригаде остался. Я за них рад был, а до остального… так привык я к службе, да и друзья у меня были, так что одиночество мне не грозило. Даю свой домашний адрес, прошу ребят зайти к матери успокоить ее, письмо ей передать… и счастливо вам доехать до дома братцы, мы еще увидимся.

Дорогой сыночек!

Получила твое письмо, рада что у тебя все хорошо и у меня все хорошо. Вчера заходили твои друзья по службе и передали твое письмо. Много про тебя рассказывали, хвалили тебя. Я им очень рада была, стол накрыла, стала их угощать. Кушали они с большим аппетитом, а вот выпивать отказались. Говорят, что в десанте не пьют. Вот только худые какие то твои друзья. Я им говорю: «Какие же вы худенькие мальчики! Вас что так плохо кормят?» А они объясняют, что это от постоянных занятий спортом они такими стройными стали, а кормят вас очень хорошо, всего вдоволь. Еще они подтвердили, что никакой войны в Афганистане нет, и ваша часть только гарнизоном стоит и за ее пределы вас командиры не отпускают. Я очень рада, что ты в своих письмах меня не обманывал. Я показала им твои школьные фотографии, а они говорят, что ты в армии сильно загорел, вырос и поправился.

Сыночек миленький, раз они живые и здоровые вернулись, то и ты вернешься, я ведь тебя так жду.

Коля случайно обмолвился, что у вас бывают случаи желудочных заболеваний. Сыночек не забывай мыть руки перед едой. Береги себя.

Твоя мама

Не волнуйся мама, я мою руки перед едой и стараюсь беречь себя, я всегда помню, что ты меня ждешь.

А ты Колька и ты Цукер, ну какие же вы молодцы ребята! Огромное вам спасибо, что зашли, успокоили и за то что так врали, ну это ж надо такое выдать: «в десанте не пьют».

Разрываю второй конверт из полученных писем, достаю исписанный аккуратным почерком лист и:.

Братик привет!

Ты почему не пишешь? Вот приедешь я тебе холку намылю. А у меня все хорошо, я теперь на первом курсе мединститута учусь, только тройбан по анатомии получила, вот и сижу без стипендии. Моя мама, твоя тетя сильно меня ругала, а мой папа только смеется и говорит, что: «я у тебя троечница никогда лечится не буду». А у нас весна здорово так, скоро сессию сдам и на море отдыхать. Все ребята у нас в городе ходят сейчас как одурелые и постоянно пристают: «пойдем в кино, пошли на танцы, поехали за город», а сами взглядами так и лезут под юбку, так я специально стала джинсы носить – не помогает. Я то девушка строгих правил, а вот некоторые девчата у нас… одно слово весна. Помнишь Лерочку? Ну ты за ней еще ухлестывал, так вот она замуж за старика вышла. Ее мужу уже тридцать лет, а у него ни машины ни квартиры, и что она дурища в нем нашла? Недавно в кафе встретила твоего одноклассника Темку, он теперь на третьем курсе в рыбтузе учится, он сразу клеиться стал, а я ему: «вот брату скажу, он как вернется тебе все кости переломает», а он сразу назад сдал, и мол я женится на тебе хочу, у меня мол любовь с первого взгляда. Ты как думаешь это он серьезно? Или так же врет как ты моим подружкам заливал? Кстати насчет подружек, есть такая хорошенькая девушка Зиночка, мы в одной группе учимся, так вот она видела твою фотографию ту что ты еще прошлой осенью из Литвы прислал в парадной форме и берете, она говорит что ты ничего мальчик – симпатичный. Посылаю тебе ее фотографию на оборотной стороне адрес, если хочешь, напиши ей. ХА-ХА вот я и свахой стала. Между прочим она отличница. А еще мне в апреле исполнилось восемнадцать лет, а ты меня даже и не поздравил, вот какой ты плохой родственник совсем сестру забыл. А вот твоя мама приходила меня поздравлять, подарков кучу надарила. Выглядит она хорошо, вот только грустная все время. Потом мы ее с моей мамой навестили, о тебе стали говорить, а она в рев, говорит что ты ее обманываешь, что в Афганистане идет война, ты служишь в десанте, а значит вас в самое пекло посылают. Моя мама стала ее утешать, а она как закричит: «Убит Валентин, убит Олег, вот только недавно их в цинковых гробах привезли и похоронили, а они с моим сыном в одной группе на парашютистов учились и призвали их вместе». Я растерялась и тоже заревела, это что правда? У вас там и вправду война идет? Братушка миленький ты уж береги себя, мы же тебя так любим. Потом когда твоя мама немного успокоилась, мы все вместе в мечеть сходили, садака дали, помолились за тебя. Возвращайся братик!

Крепко тебя целую твоя сестра.

Весной 1981 года двенадцать месяцев исполнился, как я в армии мыкался. Стал я к тому времени настоящим «волчарой», дочерна загорелый, наголо остриженный, худой, жилистый, злой, выносливый, хороший стрелок. Знал, как на войне выжить, ну и… крови не боялся. Только не думайте, что я себя нахваливаю, у нас в роте почти все такие были, почти… а были ребята и получше и намного лучше.