Текст книги "Улица убитых"

Автор книги: Расти Шеклфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Северин сказал, что меня могли использовать.

– И ты думаешь, я тебя использовал?

– Ты появился незадолго до взрыва, – сказал Бенджи. Ил и песок немного осели, вода стала немного прозрачнее и вылавливать нужные вопросы стало гораздо проще.

– По-твоему, это я убил всех этих людей? Ты не в своем уме, морячок, – крякнул Панчо, опустил руки и сделал шаг вперед. Бенджи схватил пистолет двумя руками. – Хорошо, хорошо. Допустим, это я заложил бомбу. Зачем мне тогда ты?

– Чтобы повесить все на меня. Террористы используют таких, как я в качестве смертников. Слышал?

– Да, но ты-то жив. Поэтому не верь всему, что говорят в новостях, – заревел Домингез. – Это ведь я вытащил тебя из толпы, помнишь? Ты жив только благодаря мне. Зачем мне спасать того, на кого бы я хотел повесить взрыв бомбы?

Звучало убедительно. Бенджи опустил пистолет. Не потому, что ответ удовлетворил его, а потому, что он оказался снова там, откуда начал. В мутных водах Великой Реки, на самом дне которой, словно выброшенный пистолет, покоилось и ржавело его сознание. Коррозия проникала внутрь, сковывая спусковой механизм, погружая личность Бенджи в забвение. Это ощущалось физически. И было похоже на действие транквилизатора, постепенно отключающего мозговые центры.

Бенджи замер на мгновение, обдумывая сказанное. Затем повернулся к окну, со злостью ударил ногой по креслу и выругался.

– Вот именно, – подытожил Домингез. – Северин знал, что ты отреагируешь именно таким образом и перестреляешь всех вокруг себя. Ты не представляешь, что это за человек. Его имя здесь не принято упоминать всуе. А теперь нам пора. Одевайся.

Бенджи тяжело выдохнул и кивнул. Он натянул старое пальто и последовал за Панчо на улицу. Вокруг было темно и тихо. Словно это место было оставлено людьми давным-давно. Снег усилился и падал на землю крупными хлопьями. Старый Паккард покрылся ровным белым слоем.

– Куда мы едем? – спросил Бенджи. В сущности, место назначения не играло абсолютно никакой роли. Он лишь хотел удостовериться, что у Панчо есть хоть какой-то план. В такие минуты нужна хоть какая-то определенность. Точнее, понимание того, что хотя бы один из них знает, что делать.

– Думаю, нужно начать сначала,– сказал Панчо Домингез. – С того, где ты оказался, когда появился здесь. Или с места, которое ты помнишь первым. Ты ведь что-то помнишь до Парада?

– Немного. Я помню женщину.

– Женщину? Уже неплохо. Симпатичную?

– Да, наверное.

– Значит, нам стоит поехать к ней и задать пару вопросов. Ты будешь хорошим полицейским, а я плохим, – Панчо нажал на металлическую кнопку и дверь автомобиля со скрипом открылась. Бенджи посмотрел в черное небо Улицы Убитых. Звезды померкли. Где-то на севере виднелся край одной из желтых лун.

НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ЭТО ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ…

Снова эхом прокатился голос ведущей. А затем последовала вспышка. Взрыв, сотрясший вековую тишину Герника-Лумо. От него содрогнулось все сущее и исчезло, оставив после себя белую горизонтальную полоску на черном экране. Этим взрывом был голос. Он не принадлежал ни Панчо, ни Ведущей, ни самому Бенджи. Это был рычащий сдавленный стон, исторгнутый из самых недр всепоглощающей тьмы. Бенджи вздрогнул, когда он прозвучал:

– А можно я буду плохим полицейским?

4 глава

Дети чувствуют время по-другому. Не так как взрослые. Оно то замирает, обманом заставляя секундную стрелку пробегать один минутный круг снова и снова, то ускоряется до немыслимых пределов. Часы проносятся со скоростью света, а все живое за окном движется со скоростью вращения земли. Времена года сменяют друг друга за один короткий месяц, а движения небесных тел можно наблюдать так же легко, как движение самолета. Поэтому две недели, положенные в наказание за два погнутых гвоздя и несколько вмятин на дубовых досках, пролетели незаметно.

За время наказания мальчик и старик покрасили внешние стены дома (после чего и без того белый дом засиял необыкновенной белизной), перебрали хлам, скопившийся на чердаке и в подвале, и даже вычерпали остатки зацветшей воды из пересохшего колодца. Лебедки на нем не было. Приходилось раз за разом опускать цинковое ведро на металлической цепи вниз, на три метра в глубину, и в четыре руки тянуть наверх. Особенно тяжело дались последние разы, когда ведро лишь билось по дну, зачерпывая грязь и ил.

– Думаю, мы сделали все, что могли, – сказал Виктор, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Он плюхнулся в бессилии на землю и улыбнулся. Мальчишка справлялся с отдышкой куда лучше. Он вытер лившийся со лба пот и упер тощие руки в бока. Стоял погожий ясный день. На небе не было ни облака. Майская теплая погода сменялась июньской жарой.

– Без лестницы тут не обойтись, – сказал Летун. – У вас есть что-нибудь подходящее?

– Ничего такого у меня нет, – Виктор посмотрел на колодец. – Я и подумать не мог, что этот колодец может когда-нибудь пересохнуть. Ключи в нем били настолько сильно, что вода иногда переливалась через край. Приходилось без остановки черпать ведрами и пить. Сколько же я тогда выпил, дай-ка вспомнить.

– Не думаю, что так было на самом деле. Колодцы не переливаются через край.

– Точно? – Виктор вопросительно изогнул густые брови.

– Совершенно точно.

– Уверен? – старик приложил ладонь ко лбу, спасая выгоревшие глаза от тени.

– Уверен, – безапелляционно ответил Летун. Для своего возраста он был очень рассудительным мальчиком. Обдурить такого может только профессионал и то лишь раз в году, подумал старик.

– Ну, тогда дай руку и помоги мне встать.

Мальчик отклонил тело назад, пытаясь поднять Виктора с земли. Тот подыграл, дав мальчишке поверить в свои сверхчеловеческие силы. Но и без всяких шуток Виктор заметил, что Летун был силен. Сравнивать было не с чем, но он думал, что ЕГО мальчик сильнее большинства мальчишек в округе (если не всех на свете). Вполне возможно, что это было так.

Их привязанность друг к другу росла день ото дня. Возвращаясь домой, Летун без конца рассказывал родителям о старике – Виктор то, Виктор сё – роняя зерна ревности в благодатную почву злопамятного женского характера, сам того не понимая.

Каждый раз, когда они заканчивали намеченное дело, Виктор испытывал чувство гордости. Во-первых, за Летуна – за то, что малец потянул очередное непростое задание. Во-вторых, за себя. Ведь он смог научить мальчишку чему-то полезному. Чему-то, что обязательно пригодится ему в жизни. Однажды он удивит родителей тем, что умеет столь многое, думал Виктор. Но он ошибался. Летун действительно был смышленым и многое умел. Он вязал морские узлы, неплохо управлялся с садовыми инструментами и иногда, когда было скучно, вырезал из дерева несуразных человекоподобных существ. Давал им смешные имена, вроде Вонючки или Поджопника, после чего всегда ритуально сжигал на костре, который, конечно же, разжигал с одной спички. Но больше всего ему нравилось рубить дрова.

Словно грозный варвар из Киммерии или рыцарь Круглого Стола, он опускал на головы противников наточенную до предела алебарду. Один за одним он разрубал их пополам, перебивая таким образом орды врагов. Усталость тоже была частью игры. В ударе из последних сил был особый драматизм. И хотя Летун не знал этого слова, он чувствовал, что так его маленькое представление становилось интереснее.

Каждый понедельник, среду и четверг – именно по этим дням приходи молодой помощник – Виктор готовил обед, который в большинстве семей вполне можно было назвать праздничным. Возвращаясь домой, мальчик видел стол без скатертей, изрезанный отметинами от ножа. На нем, как правило, располагались блюда, приготовленные самым простым образом. Овощи или бобы и немного мяса. Без специально смешанных соусов или изысканных (именно это слово ему приходило на ум) приправ. Никаких украшений. Нож к вилке также полагался далеко не всегда. Такую еду, думал он, можно есть лишь когда голоден. И она совершенно точно не годится для того, чтобы получать от процесса удовольствие. И как он только не замечал этого раньше?

Перемену в сыне заметили родители. После расспросов о том, почему их сын стал есть без аппетита, ребенок со свойственной всем детям непосредственностью поделился своими новыми представлениями о том, как должен выглядеть ужин.

Он долго не мог понять, почему после его рассказа о барбекю, блинчиках или шницелях у Виктора, мама потухла. Она не проронила ни слова, только смотрела на наскоро приготовленное картофельное пюре и подгоревшее куриное крыло. После ужина, не произнося ни звука, она встала и собрала грязную посуду. Бен жестом поманил мальчика на улицу.

Они уселись на ступени крыльца. Луна была почти полной. Опустившуюся на окрестности тишину нарушал стрекот насекомых.

– Ты же понимаешь, – спросил Бен сына, – что мы с мамой делаем для тебя все, что можем? Все, что в наших силах.

– Понимаю.

– Ты понимаешь, что мы много работаем для того, чтобы обеспечить тебя? Чтобы выкупить эту землю?

Мальчик промолчал. Кажется, он понял к чему идет разговор. Отец не сказал прямо «ты должен молча есть, даже если еда тебе не нравится, потому что твоя мать пашет как ломовая лошадь». Теперь это и не требовалось. Суть разговора была ясна даже одиннадцатилетнему ребенку.

– Вот и хорошо, – сказал отец и посмотрел на звездное небо. – Может быть, он и нас как-нибудь пригласит?

Виктор подумал, что это было бы просто замечательно. Праздничный ужин в честь окончания наказания. Как на счет пятницы, спросил он мальчика. В пятницу? Чудесно. К его удивлению, мать не была в восторге. А поздно вечером, когда он лежал в своей комнате в темноте пытаясь заснуть, он слышал, как родители ругаются.

– Это плохая идея. Просто ужасная, – утверждал женский голос.

– Что же тут ужасного, если старик так любит готовить? Ничего такого в этом нет. К тому же тебе не придется стоять пол вечера у плиты. Он все сделает сам. А ты могла бы надеть красивое платье. То, голубое.

– Он мне совершенно не нравится. Я очень зла на тебя. За то, что заставил сына трижды в неделю работать на этого старика. Ты знаешь, что все считают его сумасшедшим? А вдруг он сделал бы с ним что-нибудь плохое. В газетах только об этом и пишут.

– В газетах вообще много чего пишут. Да, старик может показаться странным. Но только потому, что живет один. Если бы я прожил в одиночестве хотя бы год, то наверняка съехал бы с катушек. Что уж говорить про десять, двадцать или сорок лет, – отвечал мужской голос. – И не надо говорить так, будто я продал сына в рабство, на хлопковую плантацию. Он всего лишь помог старику по хозяйству. По-моему, в этом есть только положительная сторона. Пацан учится ответственности.

– Может быть, – голос матери звучал устало. – Просто я не хочу туда идти.

– Нет, мы пойдем. Это всем пойдет на пользу. К старику в кои-то веки придут гости. Мы наконец-то выберемся из дома. Нельзя же бесконечно работать! Да и пацан за это время к нему сильно привязался. Поужинаем и вернемся домой.

Привязанность мальчика к Виктору пугала их обоих. Что общего могло быть между одиннадцатилетним мальчишкой и семидесятилетним стариком?

Голоса смолкли. Летун вжался в подушку и ждал окончательного вердикта. В тишине своей спальни он слышал, как сердце гонит кровь по сосудам.

– Хорошо, – ответила она.

Паккард подкатил к свежевыкрашенному белому дому у подножья холма к семи часам вечера. Жара спала, повеяло долгожданной вечерней прохладой. Они поднялись по ступеням вверх, и Летун трижды постучал в дверь. Внутри неразборчиво звучала музыка, а свет горел во всех окнах дома без исключения. Из открытого окна кухни доносился запах жареного мяса и какой-то выпечки. Женщина насторожено посмотрела на мужа, а тот в ответ парировал: "Пахнет вкусно". Не согласиться с этим было нельзя.

С собой они привезли миску с картофельным салатом и бутылку недорогого вина. Женщина, которую звали Сьюзен, зажмурилась, посылая сигнал всем потусторонним силам, что ее могли услышать в этот момент, сделать так, чтобы старик не готовил на ужин картофельный салат. А если звезды сошлись так, что и его черт дернул приготовить именно его, господи или кто там вместо него, сделай так, чтобы мой салат оказался лучше. Мужчина дотронулся до ее локтя. Сьюзен от неожиданности отпрянула.

За дверью послышалось легкое шарканье. Ручка со скрипом провернулась.

– Добрый вечер, – поприветствовал гостей Виктор.

– Добрый вечер, – ему ответил нестройный хор. Летун заметил, что голос и улыбка матери были невероятно добродушными. Всего секунду назад она была зла и растеряна.

Такое настроение матери вполне могло испортить вечер всем присутствующим. Теперь же она была само дружелюбие. Он вспомнил, что отец как-то упоминал о том, что женщин понять непросто. Слишком уж они сложно устроены. Резкая перемена настроения – неотъемлемая часть этого устройства. Как погода в городах: всего секунду назад было солнце, и вдруг пошел проливной дождь. Приходится всегда быть начеку. Но мальчик подумал, что это не обычная для женского характера смена настроения. Это было нечто плохое, неправильное, злобное. Лицемерие?

– Мы принесли салат и вино.

– Это просто замечательно. У меня как раз нет ни того, ни другого, – он открыл шире дверь. – Проходите, проходите.

В динамиках Фрэнк Синатра нараспев просился войти, но женщина, певшая с ним в паре, не пускала. Виктор поставил на стол вино и салат. На нем были серые мешковатые брюки и коричневый джемпер. Старики вечно мерзнут. Мужчина снял фетровую шляпу и повесил на стоящую у двери вешалку. Сьюзен замешкалась у входа, вцепившись в старомодный черный клатч. Будто старик мог его вырвать. Мальчик взял ее за руку и подвел к столу.

Посуда была новой и дорогой. На керамике не было ни одной царапины, какие обычно с пронзительным визгом оставляют ножи и вилки. Сьюзен видела этот набор в магазине "Все для дома" на прошлой неделе. В красивой бежевой коробке с пергаментной прокладкой нежно-голубого цвета. В магазине коробку с набором повязывают красивой атласной лентой, чтобы все вокруг знали, в ней находится нечто очень ценное и невероятно красивое.

За эту неделю она трижды представляла, как выходит из магазина "Все для дома" с бежевой коробкой в руке. На ней солнцезащитные очки и широкополая шляпа. Продавцы открывают перед ней дверь, а она легко кивает им в ответ. Муж подхватывает покупку и легко ставит на заднее сидение автомобиля. Пусть даже того самого Паккарда. Так даже смешнее. Но он непременно должен быть вычищен от грязи и ржавчины, а во время хода не издавать хлопков и едкого запаха машинного масла.

И зачем старику, живущему одному, дорогая посуда? Ответить на этот вопрос она не могла. А вот множество книг в открытых деревянных стеллажах вполне вписывалось в образ одинокого необщительного старика. Женщина прищурилась, настраивая падающее зрение. На полках соседствовали Джейн Остин и Луиза Мэй Олкотт, которых она знала хорошо, и Вальтер Скотт с Джеком Лондоном, о которых она где-то слышала, Мольер и Шекспир, которых она всегда хотела прочитать, и Шопенгауэр с Ницше, о которых она никогда и не слышала. Самая настоящая библиотека на дому. Издания были в отличном состоянии. Они были одного размера и выглядели, как самая настоящая букинистическая коллекция. Вот бы ей такую!

Стол освещала изящная стеклянная люстра. Она висела ровно над круглым обеденным столом. Кухня огорожена стеной (фальш-стеной, точно подметил Бен, кое-что смысливший в строительстве) и легкой деревянной дверью. В динамиках Фрэнк Синатра затянул "Пусть идет снег" и в комнате повеяло Рождеством. Как на открытках, где счастливая семья в одинаковых шерстяных свитерах обменивается подарками. Сьюзен, кажется, почувствовала запах запеченного гуся и на мгновенье вернулась в беззаботное детство. Надо же, как одна песня может вызвать в тебе столь сильные чувства, подумала она. Начинаешь ощущать запахи. Да к тому же так явно, что сводит желудок.

Из окна напротив, над верхушками хвойных деревьев, был виден холм. Солнце клонилось к закату. Мужчина сидел напротив и курил, не спросив разрешения хозяина дома. Просто по привычке. Достал крепкую сигарету из мягкой пачки и зажег. Мальчик сел спиной к кухне. Как обычно, когда обедал у Виктора. Он уперся руками в колени. На лице читалась некоторая нервозность, но прочесть ее было некому. Взрослые были слишком увлечены своей игрой. В ревность и безразличие.

Виктор показался из кухни с большим подносом, на котором красовался запеченный гусь. Точь-в-точь такой, какой Сьюзен представляла на рождественских открытках. Крупный, с поджаристой корочкой. Ему было самое место посредине стола. Когда Виктор пошел за следующими блюдами (это был овощной салат и картофельное пюре) мужчина посмотрел на жену и подмигнул. Та (на этот раз) искренне улыбнулась в ответ. Возможно, прийти сюда было не такой уж и плохой идеей.

Она поправила подол легкого голубого платья и сдернула со стола салфетку. Мужчина откупорил вино штопором, который нашел на столе, рядом с хлебницей. Налил три бокала до половины, как по пути на ужин его учила Сьюзен, и один глоток для Летуна. Это был экспромт, который женщина не оценила, но вида не подала.

– О! – воскликнул Виктор, увидев, что и его маленькому помощнику досталось немного. – Все правильно. Так и должно быть. Я помню, как мои родители тоже давали мне немного вина по праздникам. Современные мамы и папы будто свихнулись. Оберегают детей от всего. От солнца, от грязи, от еды. От всего того, что веками было в порядке вещей.

– Да, но вы же не станете спорить с тем, что сегодняшняя медицина шагнула дальше, чем сто или двести лет назад. Разумно предположить, что то, что было в порядке вещей тогда, сегодня неприемлемо.

Мальчик никогда не слышал, чтобы его мать выражалась таким образом. Она говорила будто по писанному и таким тоном, что в пору подавать не гуся на большом подносе, а французские сыры, которые, как он слышал, сплошь покрыты плесенью, изъедены сырными червями и пахнут грязными носками.

– Чистая правда, – ответил Виктор. – По-моему, чрезмерная опека вредит детям. Они ведь должны постигать окружающий мир на собственных ошибках. Как вы и ваш муж, как дети моего поколения. Рано или поздно призрачные знания о том, что нельзя трогать горячий чайник, не подкрепленные собственным опытом, окажутся слабее обстоятельств. И тогда жди беды, – он положил салфетку на колени. – Но ваш парнишка не такой. Этот парень пробует жизнь на зуб, в прямом смысле этого слова.

– Что ж, будем надеяться, что жизнь окажется ему по зубам и он их не обломает.

Виктор был единственным, кто не заметил колкости. Они подняли бокалы – все, в том числе Летун – с переливным звоном коснулись бокалами. Очень осторожно, боясь разбить хрупкую посуду. Старик так нервно улыбается, подумал мужчина, посмотрев на старика, должно быть и сам боится разбить. Стаканы дорогущие. Мальчишка сделал короткий глоток. Вино слегка опалило слизистую и согрело горло. Он бы выпил больше, все разом, но знал, что больше вина он не получит, придется растянуть удовольствие.

Это не первый раз, когда он пробовал алкоголь. Когда-то давно отец давал ему попробовать мутную белую жидкость из банки. Противную, кислую на вкус с запахом сгнившей древесной стружки. Тот глоток он мог сравнить с глотком керосина или машинного масла. Тогда он подумал, что отец над ним пошутил и действительно предложил выпить что-то такое. Так мальчишки предлагают выпить мочу или съесть собачье дерьмо. Летун и сам предлагал это другим ребятам. Но потом он понял, что взрослые мужчины действительно пьют это. Пьют по чуть-чуть, жмурясь и рыча. Потом странно разговаривают и засыпают в странным местах.

Отец Летуна не был из тех, кто часто прикладывался к бутылке. Потому что попросту не мог позволить себе такую роскошь, как тратить вечер сначала на опьянение, а потом утро и день на похмелье. За такую точку зрения он пользовался уважением среди лесорубов. Обычно пропустить рюмку-другую он отправлялся в город. Это происходило не чаще, чем раз в месяц. Мальчишка вспомнил лишь два случая, когда отец пил дома. В первый раз, когда кто-то умер. Летун не понял кто именно, он был слишком маленьким. Помнил только, как мать обняла его за плечи дрожащими руками и сказала, чтобы тот не подходил сегодня к папе, потому что кто-то умер.

Второй раз отец набрался дома (как говорили про своих отцов другие мальчишки) совсем недавно. Это случилось погожим солнечным деньком. Он вернулся из города, а точнее из банка, и объявил, что с сегодняшнего дня это земля принадлежит им. Разумеется, не полностью и не окончательно. Внесен только первый взнос. Платить предстоит еще долго, но уже за свою землю. По этому поводу он достал банку, собиравшую пыль на верхнем шкафчике в кухне, и сделал несколько жадных глотков.

Отец никогда не "распускал руки". Возвращаясь в подпитии из города, он наоборот нежно трепал сына за волосы и почти всегда давал купюру. Мальчик прятал их в картонную коробку под кроватью. Он еще не знал, на что конкретно хочет копить. Новый велосипед он быстро расхотел, да и старый хорошо ездит, а кроссовки, о каких мечтал любой парень в его возрасте, синие теннисные туфли с красными полосками, всего за неделю превратились бы у него в черти что. Так пророчила его мама. С таким же успехом, утверждала она, эти деньги проще сжечь. Это звучало убедительно. Поэтому мальчишка решил, что придумает, на что потратит деньги потом. А пока просто будет складывать купюру к купюре и преумножать свое довольно внушительное для одиннадцатилетнего мальчика состояние.

В тот вечер отец не дал сыну купюру, зато дал сделать глоток из банки. Но все же пить алкоголь в присутствие матери – такое было впервые.

– Слышал, вы выкупили землю.

– Выкупим через три-четыре месяца, – ответил Бен. Говорить о ферме он мог часами: о том, какие культуры собирается выращивать и какой породы разведет коров; о том, почему намерен выращивать только овощи, а не фрукты; о том, когда планирует построить "нормальный" дом, а ту "халупу", где они живут сейчас превратит в сарай – "ведь сарай это и есть". Последнее высказывание вызвало у Сьюзен гордость за мужа. И одновременно обиду. С одной стороны, ей нравилась его решимость и непоколебимость. Да и дом действительно больше напоминал подсобное, а не жилое помещение. Как и все остальные рабочие, трудившиеся в лесу или в поле, они строили свой дом, не думая о красоте.

Дом в этих краях должен строиться максимально быстро. Он должен быть сухим и теплым. На большее никто не претендовал. Ведь все, что было нужно работягам – поскорее подзаработать деньжат да уехать из этой глуши. Но у медали две стороны. И с другой – это был их Дом. Она привыкла к нему и даже полюбила. Представить, что в какой-то момент в нем поселятся коровы или овцы было странно, почти невероятно.

– Очень вкусно пахнет, – прервала мужчину Сьюзен. Она знала, что если дать мужу волю, он будет без умолку болтать о ферме и тонкостях работы в поле.

– О, простите, – сказал Виктор. Он подскочил со стула и ловкими движениями отрезал четыре кусочка от запечённого гуся.

Мальчику досталась ножка, женщина настояла на крылышке. Этот гусь настолько большой, что мне этого крыла хватило бы на обед и на ужин, сказала она.

Мужчина предпочел бедро. Если бы не четкие инструкции от жены, он бы попросил оба. Виктор же отрезал тоненький слой мяса со спины.

– Нам старикам много не требуется, – пояснил он. – А вот тебе, – он указал на мальчика, – нужно есть как можно больше, чтобы вырасти здоровым и крепким. – Мальчишка был не против. Он положил себе несколько ложек картофельного пюре и принялся за еду не дожидаясь остальных.

– Виктор, у вас совершенно точно талант, – заметил мужчина. Это не был один из тех комплиментов, что говорят просто так, из вежливости. Мясо таяло во рту, оставляя на кончике языка едва заметный вкус экзотических трав из далеких стран.

– Вы мне льстите, – поскромничал старик. На самом деле он так не думал. Гусь действительно удался на славу.

– Нет, мясо действительно бесподобное, – подхватила женщина. Мальчику это понравилось. Он словно разделял похвалу. – Вы просто обязаны дать мне рецепт. Где вы научились так готовить?

– Здесь нет ничего сложного. Достаточно придерживаться инструкций.

– Каких инструкций?

– По приготовлению, конечно, – старик вышел из-за стола и взял с полки одну из книг. "Поваренная книга хорошей хозяйки" была громоздким изданием. Книга с таким объемом, должно быть, содержала в себе секреты кухонь всего мира, а заодно и все загадки древности. Виктор раскрыл книгу на нужной странице и продемонстрировал женщине. Она пробежалась глазами по рецепту:

– Натереть… извлечь… посыпать… поставить. Хм. И в правду ничего сложного.

– Вот видите. Мясо готовится само. Нужно лишь слегка за ним приглядывать.

– Ну, знаете, это не каждому мужчине под силу. Вы научились готовить по книге?

– По ней. Хотя если бы не моя жена, – Виктор улыбнулся. – Ни одного блюда у меня не вышло бы.

– Она учила вас готовить? – спросил мальчик.

– И сейчас учит. Без ее подсказок гусь точно не вышел бы таким аппетитным. Так что вашу похвалу я должен разделить с ней.

– Ваша жена? – спросил Бен. – Разве она не умерла?

В комнате повисло молчание. Старик понял, что сболтнул лишнего. Ну, какое им дело до того, что пожилой человек слышит, буквально слышит свою покойную жену. Не так, как бывает в дурацких рассказах про дома с привидениями. По-другому. Многие люди говорят сами с собой. То есть ведут с кем-то диалог, бурча вслух собственные реплики. Ведь так? И здесь ровно тот же случай.

– Виктор хочет взять меня с собой в город, – поспешил сменить тему мальчик. Он не подумал о том, что сейчас, возможно, не самый лучший момент спросить разрешение на дальнюю поездку с человеком, беседующим с покойной женой. Мать посмотрела на сына так, будто он признался в чем-то постыдном на центральной площади.

– Да,– сказал Виктор. – Раз в несколько месяцев я бываю в городе, чтобы получить выплаты. Малец, – так старик назвал его в первые, – сказал как-то, что редко бывает в городе. Я предложил ему поехать в следующий раз со мной. Если, конечно, вы не против.

Он смотрел на женщину в ожидании ответа. Ему, также как и остальным присутствующим в комнате, было ясно, подобные решения в семье принимает она.

– Даже не знаю, – ответила Сьюзен. – А как же школа?

– Начинаются каникулы. Мам, летом нет занятий, разве ты не знаешь?

Она знала. Просто сказала первое, что пришло ей на ум. Отпускать сына со странным стариком ей совсем не хотелось. В газетах только и пишут о том, как маленькие мальчики то и дело становятся жертвами сексуального насилия. Угрозу представляют в том числе и старики. Но сказать это вслух она не решилась.

– Я думала, что на каникулах ты будешь помогать мне по хозяйству.

– Но ведь это только один день, мам.

– Ты можешь подождать, пока мы с твоим отцом поедем в город. Мы тоже выезжаем в город раз в месяц.

Они выезжали. Только на увеселительные прогулки эти поездки не были похожи. Чтобы добраться к открытию банка, родители вставали ни свет ни заря, приводили себя в порядок и мчались на старом Паккарде, чтобы успеть занять очередь у еще закрытой двери. Летун, когда они брали его с собой, досыпал в машине и мог проспать до тех пор, пока родители не выйдут из банка и не разбудят сына стуком в стекло, как стучат полицейские, чтобы убедиться, что в припаркованной в лесу машине не происходит ничего незаконного.

Потом они бежали по магазинам. Спешка не подразумевала ни завтрака, ни похода в кино, ни кафе с мороженным. Нужно купить все необходимое – одежду, если старая пришла в негодность, бытовую химию (в местной лавке выбор был невелик), рабочие инструменты или еще что-нибудь. А затем нужно спешить назад, чтобы вернуться к обеду домой. Мальчик ненавидел эти поездки.

Сьюзен посмотрела на мужа в надежде, что он поддержит ее и скажет решительное нет. Но он не сказал.

– А мне кажется, что это отличная идея, – сказал Бен.

– Что?

– А что такого? Мы вечно торопимся. А парню хочется прогуляться по центральным улицам, сходить в кино, насыпать стиральный порошок в фонтан. Или чем они там сейчас занимаются.

– Стиральный порошок в фонтан? – она опешила. Мужчина подался вперед и поднял ладони вверх, пытаясь объяснить ей "на пальцах".

– Парню хочется отдохнуть, а не шататься по магазинам. Покататься на каруселях.

– А в городе очень хорошие карусели, – подметил Виктор.

– Да, хорошие. Но я думала, что мы откладываем деньги на выплату по кредиту.

– Об этом не беспокойтесь. Это я возьму на себя.

– Даже не знаю, – недоверчиво проговорила женщина. – Поездка может выйти дорогостоящей.

– Никаких проблем. Я стар и тратиться мне особенно не на что. Разве, что на новые грабли. Но их я уже приобрел. Поэтому я с удовольствием возьму на себя расходы на поездку.

Только дай им палец, и они оттяпают всю руку, подумала Сьюзен. Она ведь даже не хотела ехать сюда. Решение пойти на ужин к старику стоило ей больших усилий. Мальчик и так без конца тараторит о том, что старик интересный собеседник и великолепно готовит. Прямо, как о будущей жене. Кстати, часть о готовке была чистой правдой, в этом она уже убедилась. Признать этот факт где-то внутри себя требовало ей больших усилий. Ведь он значил, что старик кое в чем лучшее ее.

Именно так. Старик лучше, чем она. Та, которая родила и вырастила этого неблагодарного пацана. Она делала все, чтобы он не голодал, носил чистую одежду, пусть даже не новую и не модную. И теперь он так просто ее предает. Так просто, за стейк и поездку в кафе мороженого.

Она уже пошла им на встречу один раз – ему и Бену – когда пришла сюда. И вот опять, двое мужчин, ее мужчин, смотрят ей в глаза и требуют невозможного – позволить старику увезти ее сына. Неужели они не понимают, что старик увезет его… навсегда? Обратно вернется совсем другой ребенок. Да и не ребенок вовсе. Совсем другое существо. Еще не мужчина, но уже не мальчик. Она знала наверняка, он вернется другим.

Ей не хватило сил отказать. Но и произнести "хорошо" у нее тоже не вышло. Сьюзен лишь легко кивнула, будто дала согласие на что-то страшное. Все внутри сжалось в одно мгновение. По внутренностям прокатился огонь. Еще немного, и слезы польются ручьем из глаз.

Летун и Виктор ликовали, подняв руки вверх, словно их любимая команда выиграла тяжелый матч. Так в прочем, оно и было. Отец мальчика был более сдержан. Для радости у него не было особых причин. Просто он доверял Виктору – а человек, которому всю жизнь доверяли чужие деньги, определенно заслуживал его доверия – и считал, что такая поездка будет полезна для мальчика. Когда он был ребенком, родители еле сводили концы с концами, что уж говорить о поездках в город и о кафе-мороженое. Подобных предложений ему не поступало. Бен представил себя на месте одиннадцатилетнего мальчика и четко определил, что навсегда возненавидел бы того, кто встал бы на его пути к каруселям и чертовому колесу.