Текст книги "Доктор Син: история контрабандистов из Ромни-Марш (СИ)"

Автор книги: Расселл Торндайк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Знаменитый роман Расселла Торндайка, полный иронии и теплого британского юмора, повествует о маленькой деревушке Даймчерч, где, по слухам, обосновались контрабандисты. Жители Даймчерча взволнованы! Что скажет доктор Син, приходской священник? Что будет делать местный сквайр? Загадочные события только подогревают волнения. Действие происходит во второй половине восемнадцатого века. Роман был написан в 1915 году и экранизирован.

Торндайк Расселл

Торндайк Расселл

Доктор Син: история контрабандистов из Ромни-Марш

Глава I

ДАЙМЧЕРЧ-У-НАСЫПИ

ДЛЯ ТЕХ, КТО слабо представляет себе графство Кент, я бы хотел заметить, что рыбацкая деревушка Даймчерч-у-насыпи располагается на южном берегу между двумя городами, принадлежавшими старинной конфедерации Пяти портов: Ромни и Хайтом.

Во времена короля Георга Третьего, до Трафальгарской битвы, этот широкий извилистый берег Ламанша кишел нашей береговой стражей, вооруженной отличными подзорными трубами; нет, они следили не за контрабандистами (любому из них Даймчерч вряд ли бы пришелся по сердцу, с его-то плоским берегом, протянувшимся от Дуврских холмов вокруг мыса Данженесс до мыса Бичи-Хэд), они высматривали французские военные корабли.

Хоть Даймчерч и был столь опасно открыт всем опасностям, грозящим с французских берегов, в те дни люди здесь жили счастливо – и, да, к тому же богато, благодаря местному сквайру. Сэр Энтони Кобтри, который в молодости был неукротимым искателем приключений, игроком и дуэлистом, в последние годы превратился в типичного кентского сквайра, щедрого к деревне и потому необычайно уважаемого. Столь же уважаемым и известным был доктор Син, приходской священник Даймчерча, набожный и снисходительный, отличавшийся как прекрасным вкусом к хорошему виргинскому табачку и стаканчику чего-нибудь горячительного, так и к сочинению длиннейших проповедей, которые усыпляли любого по воскресеньям. И все же, разумеется, читать эти проповеди было его обязанностью, поскольку, как я уже упомянул, он отличался набожностью, и хоть большая часть прихожан засыпала, люди изо всех сил старались не храпеть, ведь на голову оскорбившего таким образом доктора пал бы несмываемый позор.

Церквушка была старой и уютной, в ней слышался легкий шепот моря, и как же было приятно вечером в воскресенье во время долгих, импровизированных молитв доктора слышать и шелест, и плеск, и продолжительный шорох песка под волной.

Но служба в конце концов кончалась, как заканчиваются все хорошие вещи, хотя огромная часть прихода – особенно молодые люди – считала, что подобных хороших вещей для них как-то многовато.

Впрочем, тяжелая скука длинной проповеди и бесконечных молитв рассеивалась, как только начинали петь церковные гимны. В гимнах Даймчерча было кое-что особенное, что делало их достойными пения. Увы, в церкви не было органа, чтобы направлять их, но значения это не имело, поскольку мистер Рэш, местный учитель – юноша с землистым лицо, впалыми щеками и склонностью к музыке – проигрывал мелодию на скрипке, а затем, ведомый звучным голосом доктора, которому душераздирающе вторил причётник Миппс, вступал хор, целиком набранный из моряков, чьи голоса огрубели за многие годы, проведенные под парусами. Они раскатисто пели какую-нибудь славную старую мелодию, например, благодарственный гимн, потрясавший самое церковь своей яростью, и гораздо больше он напоминал песни, что пелись за работой на кабестане, подогретые ромом, чем достойные и богобоязненные псалмы. Они чувствовали, что стоило преклонить колени на протяжении длиннейших молитв, чтобы дождаться гимнов. Торжественных доктор никогда не выбирал, хотя, если он вдруг это делал, то разницы не было; их также ревели на манер шанти, и заключительное аминь сей мореходный хор тянул долго с продолжительной нотой сожаления.

Частенько, когда хор расходился с большей силой, чем обычно, доктор хлопал по крышке кафедры и тепло обращался к хору:

– А теперь, парни, последний куплет еще раз, – и добавлял, поворачиваясь к прихожанам: – Братья, во славу Господню и ради спасения наших душ, споем еще разок... два последних куплета.

После чего мистер Рэш заново начинал пиликать на скрипке, доктор Син задавал ритм похлопыванием по кафедре, и за ним воздымался гром хора бывалых моряков с таким пылом, что сулил напугать сам ад.

Когда в их телах едва теплились остатки голоса, доктор Син завершал службу, и прихожане сбивались в маленькие группки у церкви, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Но еще несколько минут доктор тратил на то, чтобы сменить свое черное платье на суконный плащ; кроме того, надо было сосчитать пожертвования и спрятать их в книгу, и обменяться парой слов о делах прихода с причетником... Однако, в конце концов, все дела были сделаны, и доктор выходил получить дань уважения от паствы. Его обычно сопровождал сэр Энтони, который был не только сквайром и верным прихожанином – о чем свидетельствовали засаленные страницы молитвенника на его семейной скамье, – но и церковным старостой. Джентльмены, раздавая направо и налево добрые слова и радушно кивая, обыкновенно следовали в здание суда, где после сытного ужина доктор Син, так сказать, скидывал с себя одежды праведника и, набив длинную курительную трубку любимым табаком, поставив перед собой дымящуюся чашу с горячим вином со специями, рассказывал множество забавных историй, происходивших на суше и на море, отчего веселый сквайр смеялся, пока у него не начинали болеть бока. Доктор обладал счастливым даром рассказывать славные истории; он далеко путешествовал и много читал, даром, что был священником.

В то время, пока приходской священник развлекал своего покровителя в здании суда, мистер Миппс таким же манером собирал всех своих почитателей за запертыми дверями старой таверны под названием "Корабль". Здесь он, пыхая из треснувшей глиняной трубки дымом, как горящий очаг, подвергаясь очевидной угрозе опалить себе нос, во всех подробностях рассказывал множество историй о невообразимых ужасах и приключениях. Его всячески подбадривала хозяйка таверны, миссис Уоггеттс, которая чувствовала, что присутствие причетника идет на пользу ее делу. Вот так и получалось, что благодаря богатому воображению приходского помощника доктора Сина потчевали выпивкой за счет "Корабля". А маленький причетник рвался рассказывать; ему льстило видеть, как все ему верят, и воодушевляло, что он действительно заставляет людей дрожать. Он чувствовал свою власть над ними и посмеивался про себя, когда видел, как его слушатели проглатывают и переваривают его преувеличения столь же легко, как он сам выпивал кружку рома – а Миппс любил ром. Большую часть своей жизни он пробыл плотником на корабле, и ему нравилось это занятие, потому-то люди его уважали как закаленного путешественника; а что до того, что он не видел ужасов далеких земель... Что ж, вся деревня отдала бы свои парики в заклад, что их и видеть-то не стоило.

Глава II

ПРИБЫТИЕ КОРОЛЕВСКОГО ФРЕГАТА

СТОИТ сказать, что доктор Син очень любил море и никогда от него далеко не уезжал. Даже зимой он имел обыкновение гулять по насыпи с огромной подзорной трубой подмышкой; ладони он держал глубоко в карманах длинного морского камзола, а его старая треуголка приходского священника задорно торчала вперед и съезжала ему на глаза. И хотя этот бесхитростный старичок в уме сочинял свои скучнейшие как овсяный кисель проповеди, он при этом двигался с бешеной скоростью; и его вид тревожил тех, кто не знал его, поскольку в такт своим быстрым шагам он обычно напевал первый куплет старой морской песни-шанти, которую услышал от какого-то прихожанина, морского волка с разбойничьей натурой. И вот, пока он размашисто ходил, все время бдительно наблюдая за большими кораблями, появлявшимися в Ламанше, грубые слова, совершенно не подобающие кротким устам, срывались с его губ:

Выпьем за тех, кто прошел по доске,

Йо-хо, из-за мертвецкой злобной ухмылки.

Выпьем за трупы, что кружат на дне,

И за мертвецкие зубы в бутылке.

Он так гордился этой песней, словно сам ее написал, и рыбаки вечно потешались над ним, когда слышали, как он ее напевает. Он частенько мурлыкал ее по вечерам в зале старого «Корабля», когда приходил туда побеседовать и выкурить трубочку в хорошей компании. Доктор Син, как я уже упоминал, был человеком терпимым и придерживался взглядов, которые, несомненно, отличались от тех, что присущи высшим церковным лицам. Сама отвага священника, который дерзнул пить с простыми людьми в таверне, утверждал он, влияет на приход хорошо, поскольку хороший священник, как и хороший моряк должен знать, когда следует остановиться. Сквайр обычно поддерживал его в этом, и каждый вечер они сидели в таверне, смеялись и болтали с рыбаками. Очень часто они помогали кому-нибудь из людей снарядить лодку – и, конечно, все это влияло на приязнь к ним. Но воскресными вечерами они ужинали в здании суда, оставив поле боя храброму Миппсу, который, как было сказано выше, полностью этим пользовался.

Надо заметить, что у нескладного маленького причетника была горячая поклонница в лице миссис Уоггеттс, хозяйки "Корабля". Ее муж скончался много лет назад, и она все время искала нового. В Миппсе она признала своего истинного властителя и хозяина. Он отличался предприимчивостью, у него водились деньги -он был не только причетником, но и приходским гробовщиком, да еще держал в деревне лавочку, где торговал всем, что только могло прийти на ум. В этой замызганной лавчонке вы могли купить все, что угодно, от бочонка соленых огурчиков до шила для заплетки каната, и заодно со сделкой услышать чудовищную шутку, сорвавшуюся с губ старика, который во время разговора с вами продолжал сколачивать недоделанный гроб.

Однако та пылающая страсть, что бушевала в груди хозяйки "Корабля", увы, не находила отклика у маленького причетника.

– Миссус Уоггеттс, – говорил он, – те, кто занят в похоронном деле, должны поодиночке держаться. Знает Господь, мы свою честную долю горя получаем, когда смерть забирает столь редких людей, что рядом с нами.

– Что ж, – вздыхала миссис Уоггеттс, – я часто жалею, что смерть забрала Уоггеттса, а не меня. Я, право, завидую ему, что он лежит там, такой тихий, и просто гниет в своем гробу.

Но причетник немедленно взвился:

– Погодите, миссус Уоггеттс, вы сказали, что гроб Уоггеттса гниет? Нет уж, только не мой. Я хоронил Уоггеттса, позволю себе вам напомнить, и я не хороню, чтоб люди гнили. Эти гробы меня разоряют, миссус Уоггеттс. Я, мэм, знаете ли, хороню, чтоб обеспечить достойный результат, который задержит сырость и влагу, да отведет глаза жукам, червям, слизням и всяким там личинкам!

– Мистер Миппс, никто не посмеет отрицать, что вы хороший гробовщик, – примирительно заметила хозяйка. – Даже полуслепой одноглазый увидел бы, как вы крепко сколачиваете гробы.

Миппс, однако, не поощрил лесть миссис Уоггеттс и обиженно замкнулся, чтобы избежать ее дальнейшего внимания.

Этот самый разговор случился в один ноябрьский денек, и причетник, хлопнув дверью таверны, чтобы выпустить раздражение, поспешил вдоль насыпи к своей лавке, утешая себя, что удобно устроится в гробу и отведет душу тем, что хорошенько пройдется по нему молотком.

По пути он увидел фигуру доктора Сина, чернеющую на фоне неба. Доктор рассматривал через подзорную трубу большой корабль, который виднелся у мыса Данженесс.

– О, мистер Миппс, – сказал священник и подал трубу причетнику, – ну-ка, скажите мне, что вы думаете об этом?

Миппс направил трубу на корабль и взглянул в нее.

– Вот дьявол! – воскликнул он.

– Простите? – переспросил доктор. – Что вы сказали?

Один из королевских береговыхстражей вышел из своего домика и направлялся к ним.

– Понятия не имею, что это за корабль, – ответил причетник. – А вы как думаете, сэр?

– Что ж, мне кажется, – протянул священник, – м-н-е к-а-ж-е-т-с-я, что он до странности похож на королевский фрегат. Разве вы не видите пушки на его левом борту?

– Точно! – закричал причетник. – Повесьте меня, если вы ошибаетесь! Это чертов королевский корабль, спору нет.

– Мистер Миппс, – поправил его священник, – я опять должен попросить вас повторить вашу реплику.

– Сэр, я сказал, – ответил тот, безропотно отдав подзорную трубу хозяину, – что вы совершенно правы. Это королевский корабль, прекрасный королевский корабль!

– И он идет сюда, – продолжил священник. – Теперь его ясно видно, и... Мой Бог! Они спускают лодку.

– Ого, – отозвался мистер Миппс. – Интересно, зачем бы это?

– Это патруль, – вмешался страж.

Миппс осекся. Он не заметил, как тот подошел.

– Здравствуйте, сэр Френсис Дрейк, – воскликнул он, обернувшись, – а я и не заметил, что вы тут. Что вы думаете об этом корабле?

– Королевский фрегат, – отчеканил страж. – Они высаживают команду на берег.

– Но зачем?

– Я же сказал, патруль. Ищут контрабандистов.

– Контрабандистов! – рассмеялся священник. – Здесь? В Даймчерче?

– Так точно, сэр, такие ходят слухи. Контрабандисты в Даймчерче.

– Господи помилуй! – с недоверием произнес священник.

– Чушь какая-то, – поддержал его причетник.

– А это мы посмотрим, мистер, – парировал страж.

– Чего?

– Я сказал, там будет видно, мистер.

– Ясное дело! – вскинулся причетник. – Давайте-ка еще разок на него взглянем. Ну, – сказал он наконец, с щелчком сложив подзорную трубу и отдав ее владельцу, – королевский это корабль или нет, но мне кажется, что это кучка краснорожих пиратов, и пойду-ка я запру церковь. Люди короля – одно дело, но иметь дело с этими вот – совсем другое, и мне оно не по душе. Так что хорошего вам дня, сэр, – он прикоснулся к своей шляпе, прощаясь со священником, – и вам тоже, Христофор Колумб.

Отпустив эту шуточку, которая ему самому показалось вершиной юмористического искусства, несуразный низенький причетник на огромной скорости припустил назад к таверне.

– Какой странный коротышка, сэр, – заметил страж.

– Очень странный, – подтвердил священник.

Глава III

ЛЮДИ КОРОЛЯ

В ЭТО ЖЕ время маленький причетник, пыхтя и хватая ртом воздух, уже заходил в таверну. Первым, что он услышал, было беззаботное:

– Доброго дня, мистер Миппс, а где доктор?

Говорившего звали Деннис Кобтри, и он был единственным сыном сквайра.

Этот юноша, которому было примерно восемнадцать лет, шел следом за священником по стезе учения с прицелом поступить в университет. Но, как и его отец, Деннис мало думал о книгах, и как только доктор Син поворачивался к нему спиной, юноша обычно ускользал, чтобы поболтать с каким-нибудь просоленным морем моряком или поухаживать за Имоджен, темноволосой девчушкой, которая помогала хозяйке в таверне.

– Только что говорил с ним на насыпи, – отозвался Миппс, споро пересекая зал и выкрикивая имя миссис Уоггеттс.

– Чего вы хотите? – поинтересовалась сия добрая хозяйка, выплывая из кухни с чайничком в руках. Чай был той роскошью, которой она позволяла себе побаловаться.

– Слово, – обронил причетник, втолкнул ее назад на кухню и затворил за собой дверь.

– Да какое же? – встревоженно спросила хозяйка.

– Сколько времени? – перебил ее Миппс.

– Без пятнадцати четыре, – ответила миссис Уоггеттс, бледнея.

– Славно, – одобрил причетник. – Школа закроется через минуту две, поэтому пошлите-ка туда Имоджен, и пускай она попросит, чтобы мистер Рэш живо шел сюда, как только запрет дверь. Хотя нет, – задумчиво добавил он. – Я позабыл. Она нравится Рэшу, и они наверняка задержатся... Пошлите вашего мальчика на побегушках, юного Джерка.

– Джерк сейчас как раз в школе, – заметила миссис Уоггеттс.

– Тогда идите вы, – парировал причетник.

– Нет, – хозяйка заколебалась. – Ладно, я пошлю девчонку. Она терпеть не может Рэша, потому задерживаться не будет. А пока ее нет, я заварю вам чашечку хорошего чая.

– Выкиньте его к дьяволу, – ощерился причетник. – Вы его так хлебаете, что можно подумать, что вы когда-то были сиятельной герцогиней. Когда я вобью вам в голову, что чай – это роскошь? Напиток, который пьют, чтоб пропотеть! Вы, наверное, и понятия не имеете, какую кучу денег он стоит!

– Перестаньте, – захихикала хозяйка, – Нам-то что до этого, мистер Миппс? Мы его не тем путем получаем.

– Понятия не имею, о чем вы толкуете, – рявкнул подозрительный причетник. – Но я бы очень хотел, чтобы вы научились держать свой рот закрытым! Если вы будете открывать его больше, чем надо, ваш язык-метелка нас до виселицы доведет.

– Так что же случилось? – простонала хозяйка.

– Да вы сделаете наконец, что я вас прошу? – завопил причетник.

– Господи Боже! – воскликнула миссис Уоггеттс, в волнении уронила драгоценный чайничек и вихрем выбежала через заднюю дверь в сторону школу. Миппс поднял чайник и поставил на стол, затем зажег коротенькую глиняную трубку и принялся ждать у окна.

Деннис Кобтри сидел у стойки, с трудом продираясь сквозь книгу на латыни, раскрытую у него на коленях. С другой стороны стойки за ним следила Имоджен.

О, эта Имоджен! Она была высокой, худенькой, диковатой, одевалась как рыбачка в грубую коричневую юбку и черную рубаху с короткими рукавами и не носила ни чулок, ни туфель. Родителей у нее не было; ее отец – не кто иной, как сам печально известный пират Клегг – был повешен в городке Рай, повешен на глазах у толпы солдатами за убийство. Что касается матери... Что ж, никто не знал, кем была ее мать; Клегг вел разгульную и бродячую жизнь. Точно было одно – эта женщина должна была быть южанкой, если судить по фигуре и ладной посадке головы этой девушки; вероятно, она была родом с островов в Южных морях. Имоджен была любимицей у всех местных мужчин, за свой милый облик и за неиссякаемую храбрость, когда выходила в море: она любила водную стихию и была прекрасна в лодке – ее темные глаза сверкали, волосы трепал ветер, а юная грудь вздымалась от волнения, когда приходилось бороться с волнами.

Деннис нравился ей, потому что он вел себя с ней мило и, кроме того, умел ее рассмешить; он был таким забавным – и его привычки, и его благовоспитанность! Но все-таки больше всего ей нравилась в нем его робость.

Сейчас он робел оттого, что они остались наедине, и он чувствовал, что она смотрит на него. Потому-то он притворился, что погрузился в латынь, но Имоджен видела, что думает он вовсе не о науках.

– Не быстро вы делаете успехи, мистер Деннис, – заметила она.

Он взглянул на нее поверх книги и засмеялся.

– Нет, – ответил он, – боюсь, совсем не быстро. Я не очень люблю книги.

– А что вы любите? – она наклонилась над стойкой, опершись локтями на столешницу.

"Какая возможность сказать "вас"!" – подумал юноша, но слова никак не ложились ему на язык, и он только пробормотал:

– Да так, ничего особенного. Вот лошади мне нравятся. Да, я люблю кататься верхом.

– И все?

– Вроде все.

– Мистер Рэш, наш учитель, говорил мне, что тоже любит ездить верхом, – насмешливо сказала она, – но он и книги любит. Он читает очень быстро, гораздо быстрей вас.

– Но уж точно не на латыни, – возразил юный Деннис, багровея от ярости. Он терпеть не мог учителя, в котором видел возможного соперника в борьбе за благосклонность девушки. – А что до верховой езды, так он, конечно, в этом хорош, когда даже не может отличить кобылку от жеребчика. У него только белая кляча, и он трусит на ней со скоростью воды в сточной канаве – и это он называет верховой ездой! Посади дурака на лошадь, и он тут же окажется головой под ее копытами, еще до того, как всунет ноги в стремена. Он, кстати, вдобавок и трус. Я слышал, что он порет розгами только малышей. Еще бы! Если б у них была хоть капля разума, они бы взбунтовались и погнали бы его пинками через школьный двор.

– Как вы жестоки к учителю, мистер Деннис, – заметила Имоджен.

– Вам ведь он не нравится? – серьезно спросил юноша. – Он не может вам нравиться!

Но девчонка только рассмеялась, потому что в этот миг в зал вошла миссис Уоггеттс в сопровождении склоняемого на все лады джентльмена, а за ними плелся Джерк, мальчик на побегушках.

Джерри Джерк, хотя ему было всего двенадцать лет, обладал двумя прекраснейшими качествами: он всегда сохранял бодрость духа, а голова у него была похожа на грузило. За все время, проведенное в школе, он еще ни разу не отведал розог. Не то, чтобы он их не заслуживал, нет; истина заключалась в том, что мистер Рэш побаивался его. Однажды учитель сильно побил этого сорванца кулаками по голове, настолько сильно, что хлынула кровь. Однако она потекла вовсе не из головы господина Джерка, о нет! – из кулаков учителя. На это Джерри только разразился смехом и решительно заявил своим товарищам по школе, что станет палачом, когда вырастет, только лишь ради удовольствия подготовить для учителя виселицу. С тех самых пор к Джерри приклеилась кличка "Палач Джерк", и когда бы взгляд бледных, водянистых глаз светловолосого учителя не падал на него, мистер Рэш тут же представлял виселицу в десять футов высотой, где этот дьяволенок в образе мальчишки прилаживал петлю к его тощей шее.

Юный безобразник, следовавший по пятам учителя и нарочно наступавший ему на пятки при каждом шаге, тут же завладел стойкой, отодвинув Имоджен в сторону. Мистер Рэш, впустив в свой голос нотку сарказма, заметил, что он надеется, что не прервал приятной беседы, и ему крайне, крайне жаль, если все-таки так случилось, настолько жаль, что он даже не может выразить это словами.

На это Деннис ответил, что он всем сердцем разделяет сожаления учителя, но дверь-то открыта, поэтому он – учитель – может с легкостью выйти так же быстро, как и зашел. На это юный Джерк испустил смешок и согнулся за стойкой в три погибели от смеха.

В этот же миг их беседу неожиданно прервала голова мистера Миппса, показавшаяся из кухни и ядовито осведомившаяся, уж не собираются ли они заставить его ждать весь вечер.

– Конечно, нет, мистер Миппс, конечно, нет! – запротестовал учитель, а затем повернулся к Имоджен и сказал: – Мы нужны мистеру Миппсу прямо сейчас.

Деннис собрался было возразить, но Имоджен прошла мимо него и исчезла на кухне. За ней последовали миссис Уоггеттс и соломенноволосый мистер Рэш; последний плотно притворил за собой дверь.

Теперь Деннис оказался наедине с юным Джерком. Будущий палач уже угощался кружечкой рома и вежливо спросил, не желает ли сын сквайра к нему присоединиться, на что Деннис ответил кратким:

– Нет, я не пью.

– Нет? – переспросил двенадцатилетний мальчишка. – Стоит начать. Вот когда я все кумекаю, и мне плохо становится... ну, сами знаете, вроде когда наступает час, и я думаю, мол, вырасту висельником, а не вешателем, то всегда выпиваю кружечку рома. Ром – настоящий британский напиток, мистер Кобтри. Только ром дал нам лучших моряков и палачей.

– Если будешь так пить, – ответил на это Деннис, – то не доживешь, чтобы вздернуть учителя.

– Да ну? – задумчиво пробормотал Джерри. – Эх, мистер Кобтри, если б я поверил, что в этом есть правда, я бы бросил пить. Да, – воодушевился он и продолжил с сильным подъемом, словно совершал великое жертвоприношение, – да, я бы даже ром бросил, чтобы вздернуть нашего учителя, и виселица его дождется, а не гробовщик мистер Миппс.

Деннис усмехнулся и через весь зал подошел к двери на кухню, прислушиваясь.

– Что они там так мрачно обсуждают? – спросил он скорее у себя, чем у своего собеседника. Но Джерри Джерк залпом допил свой ром из жестяной кружки, забрался на высокий стул за стойкой и наклонился над ней, не сводя многозначительного взгляда с Денниса.

– Мистер Кобтри, – прошептал он с испугом, – вы меня старше, но, что-то мне кажется, вам нужно кой-чего знать, вы ж человек с головой. Я вот здесь в Кенте родился, ага, и рано или поздно стану палачом, но, главное, что я это болото знаю и понимаю, и они понимают их тоже. И болото их понимает, и вот что оно им говорит, чего они улавливают: прячьтесь, мол, под травкой, как я, пока не поймете, что готовы стать настоящей топью. Я вот этому совету следую, ага; я в траве сижу, да, но терпеть могу, потому что знаю, что однажды стану всамделишной грязью. Сразу-то ей стать нельзя, потому траву на себе расти, пока можешь, и если я буду годами под ней скрываться, то однажды этой топью обращусь, и случится это в тот день, когда мистер Рэш будет повешен, а гробовщик без его тела останется.

И чтобы поддержать себя в этом решении, Джерри налил себе еще одну кружку рома.

– Боюсь, я не слишком понимаю, что ты имеешь в виду, – заметил Деннис.

– И не пытайтесь. Не пытайтесь. Потом поймете. Болото покажет. Оно все в свое время делает. Достанет вас однажды и жижей черной зальет, тогда-то вы и станете человеком из Кента и нельзя будет вас за другого принять.

Деннис, который так и не уловил смысла в этом потоке слов, опять засмеялся, чем заставил Джерри подпрыгнуть за стойкой.

– Да гляньте, мистер Кобтри, – прошипел он, наклоняясь ближе, – вы мне нравитесь. Вы один в деревне, кого я еще в голове не повесил, а что еще важней, вы не проболтаетесь, если я вам скажу (я знаю, знаю, что не проболтаетесь), вы – один такой в деревне, которого я не смогу повесить.

– Да о чем ты болтаешь? – спросил сын сквайра.

– Я сказал то, что я сказал, и больше ничего не скажу, только слушайте! Вы слышите, как причетник там что-то бормочет? Как думаете, о чем? Ну да, вы не знаете, и я не знаю – ну, точно не знаю, ага, – но есть кое-кто, кому это известно. Подите-ка сюда, – и он подвел Денниса к окну, выходящему на задний двор прямиком на болото Ромни-Марш. – Оно знает, вот это вот болото. Оно все знает, что здесь творится, каждый уголок. Э, я б все отдал, что у меня есть или будет – кроме шеи учителя – только чтоб это знание получить, потому что все оно знает, мистер Кобтри. В каждом доме шепчут и бормочут, и в каждой канаве эти голоса. Сами вон услышите, мистер Кобтри, если встанете между ними. Попробуйте. Только знаете, мастер Деннис, – и он умоляюще схватил Денниса за руку, – вы эти канавы по ночам не слушайте. Болото тогда молчит, молчит оно. Оно делает в это время, ага. Оно делает то, о чем все эти шепоты говорят, а говорят они о смерти в болоте ночью. Я это узнал, – добавил он гордо. – Хотите знать как?

– Как?

– Ходил на болото днем и постепенно привыкал к тому, что оно бормочет, вот как, и иначе нельзя.

В этот же миг за порогом таверны послышался адский шум, и прежде чем Деннис избавился от дружеских объятий своего ангела-хранителя и прежде чем шепот мистера Миппса умолк на кухне, зал заполнился моряками – грубыми, краснолицыми людьми с волосами, завязанными в хвостик и с медными кольцами на пальцах, пахнущими смолой и, к удовольствию Джерка, воняющими ромом. Они наводнили комнату, толкаясь, сплевывая, хохоча, и звали мальчишку подать им выпить. Но их появление было таким неожиданным, а вид – столь ошеломляющим, что юный палач на мгновение был выбит из колеи, и он стоял с раскрытым ртом, охваченный благоговейным трепетом, глядя на то, как эти гиганты, не страдая застенчивостью, сами наливают себе выпивку из бочек. Для Денниса их появление стало не меньшим сюрпризом. Ему доводилось видеть раньше береговую стражу, у него было много друзей среди рыбаков, но эти-то были настоящими моряками, людьми с военного корабля, которые видели тысячи морских сражений и пережили ад штормов – настоящие мореплаватели, люди Короля. Да, это люди Короля явились в Даймчерч.

Глава IV

КАПИТАН

СТОЛЬ же неожиданно, как этот пандемониум начался, он так же внезапно и утих, поскольку в дверь вошел низенький коренастый человек с бычьей шеей и красным лицом, похожий на свирепого бульдога. По его платью и тому сногсшибательному эффекту, который он произвел на людей, Деннис и Джерк сразу поняли, что перед ними офицер.

– Боцман, – сказал он низким голосом, обращаясь к одному из моряков. – Чтоб через четверть часа в таверне никого не было, мы будем расквартировываться. Заставь их расплатиться за спиртное и никакой пачкотни в долг. Привет, парень! – проревел он, схватив Джерка за ухо. – Если ты тут прислуживаешь, то разворачивайся и займись делом.

Джерк, мысленно приговоривший его к виселице, тут же повиновался, поскольку ухо невыносимо болело.

– А теперь, сэр, – продолжил офицер, уже обращаясь к Деннису, – в этой забытой законом дыре есть кто-нибудь, кто может ответить на вопросы, если их задают на чистейшем английском языке?

– Конечно, сэр, – с достоинством ответил Деннис, – если их при этом еще и задают вежливо. Я – Деннис Кобтри, а мой отец, сквайр, – самый известный человек в Ромни-Марш.

– Тогда иди и немедленно приведи его сюда, – приказал коротко этот морской волк.

– Послушайте, сэр, – горячо запротестовал Деннис. – Я не думаю, что вы будете ему хоть как-то интересны. Он не имеет чести быть с вами знакомым, и я склонен считать, что вряд ли для него будет великой целью завести это знакомство.

– И я, и я незнаком, – заметил мистер Миппс, выглядывавший из-за кухонной двери. – Мне ваш вид не нравится.

Разъяренный офицер немедленно ураганом ворвался в кухню, смерив маленького причетника взглядом, в котором была вся ярость британского флота.

– Это еще что? – спросил он опять у Денниса, который последовал за ним на кухню, чтобы избавиться от шума толпы моряков. – Догадываюсь, что вы скажете мне, будто эта чахлая мартышка тоже сын сквайра, да?

– Сын сквайра! – повторил за ним причетник. – О, увы, если б было так, то я еще не получил свой титул.

– Не притворяйтесь болваном, сэр! – рявкнул королевский офицер.

– А вы передо мной не чваньтесь, сэр! – отбил удар причетник.

– Я – чванюсь перед вами, сэр?

– Именно так, сэр, – заявил причетник. – Я это и сказал – чванитесь.

Его собеседник подавил гнев и холодно сказал:

– Меня зовут капитан Колльер. Капитан Говард Колльер, морской патруль, слуга Его Величества. Высадился на берег, чтобы, без сомнения, отправить в застенки кое-кого из вас.

– И это все? – спросил причетник со вздохом облегчения. – О, тогда я, должно быть, ошибся. Я-то уж вообразил, что вы сам турецкий султан или, по крайней мере, лорд вице-адмирал с островов Силли.

Оставив без внимания юмор причетника, капитан повернулся к Деннису:

– Кто это такой?

Но Миппса трудно было смутить, и он воскликнул:

– Перед вами человек, которого в этих краях ценит. Я – местный гробовщик. Единственный на мили вокруг. Они все ко мне приходят, и бедные, и богатые, и я вам говорю – это потому, что Миппс делает их крепкими.

– Кого делает крепкими? – с яростью спросил капитан.

– Гробы, – быстро ответил Миппс.

– Гробы! Значит, гробовщик, так? Что ж, вы похожи на него. Я думал, вы могли быть хозяином этой охваченной безумием старой таверны. Вот человек, который мне нужен. Где мне его искать?