Текст книги "Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях"

Автор книги: Рамазан Абдулатипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

§ 3. Сознание, дух, характер в этнонациональных процессах

В свое время подверглось жесткой критике то, что в число нациообразующих признаков включали «психический склад нации», «национальную психологию». Теперь это уже раздел социальной психологии «этническая психология». Еще античные историки и географы (Ксенофонт, Страбон и др.), описывая окружающие этносы, прибегали к чрезвычайно субъективным психологическим характеристикам, определяя одни из них как «трудолюбивые», другие как «воинственные», третьи как «изнеженные и развращенные» и т. п. Некоторые мыслители, например Гиппократ, пытались отыскать причины таких психологических различий, связывая их обычно с особенностями климата, ландшафта, в котором живут те или иные этносы. В последующие столетия усиление взаимообщений между развивавшимися государствами и особенно массовая колонизаторская экспансия европейцев в заокеанские страны способствовали расширению и умножению этнографических работ, посвященных описанию иноземных народов с их психологическими характеристиками, а мыслители того времени приложили еще больше стараний к отысканию причин этих различий. Так, французский философ Ш. Монтескье в книге «О духе законов» развивал мысль о том, что психические особенности народов («народный дух») формируются главным образом, как и у Гиппократа, под влиянием климата и определяют быт, нравы, общественный строй народов и даже систему их законодательства[207]207
  Монтескье Ш. Избранные произведения. М, 1955.


[Закрыть]. Но психические характеристики использовались не совсем в благовидных целях, например, что «негры – ленивы, а японцы – трудолюбивы», «индейцы могикане – благородны, а ирокезы – коварны», испанцы – вспыльчивы, а финны – невозмутимы и т. д. и т. п.

Философ Г. Гегель главным вел учение о «духе народа»[208]208
  Гегель Г.В.Ф. Философия духа. Соч. Т. 3. М., 1935; см. также: Парыгин БД. Основы социальнопсихологической теории. М., 1971. С. 11–14.


[Закрыть]. Г. Гегель и И. Кант говорили о «национальном духе» народов своего времени. Кант свои размышления «о характере народов» связывал в целом с «характером рода человеческого»[209]209
  Гегель Г.В.Ф. Философия духа. Энциклопедия философских наук. М., 1977; Кант И. Антропология с практической точки зрения. М., 1999.


[Закрыть], но видел и специфику. В своей работе «Очерк научных понятий по некоторым вопросам всеобщей истории» Н. Чернышевский «о различиях между народами по национальному характеру» отметил, прежде всего, неполноту знаний о психических особенностях исторических и современных ему народов, а также неправильное толкование имеющихся о них сведений. По мнению Н. Чернышевского, эти погрешности вызваны тем, что за национальный характер всего народа принимают некоторые психические особенности какой-то его группы на одной из этапов ее исторического развития. При этом данные характеристики национального характера сочетаются с прямыми вымыслами и приводят к тому, например, что ходячие характеристики даже таких сравнительно изученных народов, как французы, англичане и немцы, – фантастичны, так что сами эти народы «дивятся и, смотря по настроению духа, хохочут или сердятся, читая нелепости, пользующиеся у иноземцев репутацией их характеристик»[210]210
  Чернышевский Н.Г. Избранные философские соч. М., 1951. Т. 3. С. 598.


[Закрыть].

Но он выступал против противопоставления нравов и традиций народов. Он писал: «По образу жизни есть очень важные различия между людьми, но в Западной Европе все существенные различия этого рода – не национальные, а сословные или профессиональные. Землепашец ведет не такую жизнь, как ремесленник, работающий в комнате… По образу жизни и понятиям земледельческий класс всей Европы представляет собой как бы одно целое; то же должно сказать о ремесленниках, о сословии богатых простолюдинов, о знатном сословии. Португальский вельможа по образу жизни и по понятиям гораздо больше походит на шведского вельможу, чем на земледельца своего народа; португальский земледелец в этом отношении больше походит на шотландского или норвежского земледельца, чем на лиссабонского богатого негоцианта»[211]211
  Там же. С. 113, 115–116.


[Закрыть].

Труд В. Вундта «Психология народов» представлял собой лишь сводку имевшихся в этнографической литературе описаний тех элементов духовной культуры (мифов, традиций и пр.), которые, по мнению автора, не вмещались в рамки индивидуальной психологии и характеризовали собой особенности «этнической психологии»[212]212
  Wundt W. Volker psychologien. U. 1–2. Berlin, 1900; см. также: Вундт В. Проблемы психологии народов. М., 1912.


[Закрыть]. По ходу изложения этой, в сущности, «психологизированной этнографии» В. Вундт пытался доказать, что основой всех психических процессов является внутренняя активность души – «апперцепция». Существенным недостатком работ В. Вундта и его последователей является чрезмерно идеалистическое понимание соотношения между «этнической психологией» и «культурой», которая, по их мнению, возникает как продукт психологии, более того, отождествление духа и психологии этнонаций.

Идеалистической концепцией руководствовался и теоретик австрийских социал-демократов О. Бауэр, попытавшийся, как уже отмечалось в первой главе, изложить «марксистскую» теорию нации. Главным признаком нации он полагал «национальный характер»: «Нация – это вся совокупность людей, связанная общностью характера на почве общности судьбы»[213]213
  Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб., 1909. С. 142.


[Закрыть]. «Под национальным характером, – писал он, – мы, прежде всего, понимаем не совокупность всех физических и духовных качеств, свойственных нации, а только особенности в направлении воли, тот факт, что у различных наций одни и те же вещи вызывают различные реакции, одно и тоже внешнее положение обуславливает различные волевые действия… Немец и англичанин различно действуют в одинаковых условиях… различно подходят к одной и той же работе…. желая развлечься, выбирают себе разнородные удовольствия… Будучи одинаково состоятельными, предпочитают различный образ жизни, удовлетворяют различные потребности»[214]214
  Там же.


[Закрыть].

Этнонациональный дух, национальный дух – это, видимо, прежде всего определенные целостные формы проявления социокультурной природы этнонаций, чувств и инстинктов, идей и действий в соответствии с особенностями развития данного общества. Вся система духовной, традиционной жизни общности – это поддержание и передача от поколения к поколению «этнонационального характера, от которого зависит существование общества» (А. Рэдклифф-Браун). При этом «дух народа» есть определенное сцепление, форма тех или иных проявлений чувств, поведения на определенных, общепринятых ценностях и образах, характерных для людей данной общности. У каждой этнонаций формируется «доминирующий настрой», «этнос» этнонациональной общности. Э. Фромм выводит четыре типа культур, характерных для этнонациональных общностей[215]215
  Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.


[Закрыть], но во всех в них общая социокультурная природа человека и общности людей.

С. Калтахчян в работе «Ленинизм о сущности нации…» много места уделил опровержению признака общности психического склада нации или «национального характера»[216]216
  Калтахчян С.Т. Марксистско-ленинская теория нации и современность. М., 1983. Гл. IV.


[Закрыть]. Как бы в ответ на нее вышла книга другого философа Н. Джандильдина, который доказывал реальность и важность «национального характера» и порицал инакомыслящих словами: «Те товарищи, которые оспаривают реальность национального характера, выступают, на наш взгляд, против очевидного факта, проявляя при этом излишнее упрямство»[217]217
  Джандильдин Н. Природа национальной психологии. Алма-Ата, 1977. С. 3.


[Закрыть]. «Очевидные факты» в данном случае обычно сводились к утверждениям, будто бы французам свойственны «юмор и остроумие», немцам – «пунктуальность», испанцам – «темпераментность»[218]218
  Алексеев В.В. Род, племя, народность, нация как исторические формы общности людей. М., 1962. С. 29.


[Закрыть], а японцам, по Н. Джандильдину, – «невозмутимость перед лицом опасности»[219]219
  Джандильдин Н. Указ. соч. С. 121.


[Закрыть]. Были, наконец, и такие знатоки, которые по данному вопросу как бы вели споры сами с собой; показательны в этом отношении работы историка и психолога И. Кона, в которых признание «национального характера» каждый раз сопровождалось существенными оговорками; даже поставив в заглавие одной из своих статей прямой вопрос: «Национальный характер – миф или реальность?», в конце статьи он ответил уклончиво: «Мне кажется – и то, и другое»[220]220
  Кон И. С. Национальный характер – миф или реальность? // Иностранная литература. 1968. № 9. С. 216.


[Закрыть]. Думается, что это правильный ответ, ибо сущностное и идеологическое, объективное и субъективное здесь сочетаются, и духовно-психологические характеристики многих этнонаций созвучны.

С. Токарев авторитетно отметил, что привлечение к проблеме определения этнической общности признака «психического склада» или «национального характера» «кроме путаницы ничего не вносит»[221]221
  Токарев С А. Проблемы типов этнических общностей // Вопросы философии. 1964. № 2.


[Закрыть]. Его противники, будучи не в состоянии опереться на методологическую базу, обычно взывали к «здравому смыслу». Так, В. Алексеев писал, что «каждому непредубежденному человеку ясно… существование национального характера»[222]222
  Алексеев В.В. Человек: биология и социальные проблемы // Природа. 1971. № 8. С. 49.


[Закрыть]. Ясно, если каждый человек имеет свой характер, то и общности людей формируют своеобразие психического характера. Индивидуальные проявления никто не отрицает, но и общностные имеют место как момент систематизации отдельных элементов, ценностей и установок. При сравнительном анализе «дух нации», ментальность нельзя определять по принципу: хорошее и плохое.

Дискуссия по этой тематике вновь возникла десять лет спустя в связи со статьей А. Дашдамирова о методологии исследования «национально-психологических» проблем. Возможность использования каких-то обобщенных этнопсихологических характеристик, могущих быть объединенными в «национальный характер» или подобные ему понятия для использования в качестве этнических признаков, в этой дискуссии не стояли в центре внимания, тем не менее многие участники затронули и эту проблематику[223]223
  Дашдамиров А.Ф. К методологии исследования национально-психологических проблем // Советская этнография. 1983. № 2; Козлов В.И. О некоторых методологических проблемах изучения этнической психологии. Там же: Арутюнов С.А. Об условности понятия «этнопсихология». Там же: Леонтьев А А. Национальная психология и этнопсихология. Там же: Кузнецов И.М. Об обыденных этнокультурных психологических представлениях. Там же: Бромлей Ю.В. К вопросу о влиянии особенностей культуры среды на психику. Там же: Кон И.С. Нужна помощь психологов. Там же и др.


[Закрыть]. При этом А. Дашдамиров был одним из первых исследователей, обративших внимание на проблему личности в системе этнонациональных отношений, без изучения которой невозможно оценивать дух, психологию, характер как целостное проявление на уровне общности. Здесь приближение к особенностям индивидов, которые все же растворялись в общности. В постановочном плане эти проблемы рассматривались и в кандидатской диссертации автора[224]224
  Абдулатипов Р.Г. Личность в системе национальных отношений развитого социализма. Л., 1978: Автореф. дис…. канд. философ, наук.


[Закрыть].

Почти все участники дискуссии признавали существование каких-то психических особенностей у различных этнических групп, отмечали желательность и даже важность их исследования с учетом влияния таких особенностей психики на национальные и межнациональные отношения. При этом отмечалась сложность подобных исследований и полезность взаимодействия этнографов с психологами, работающими как по общей психологии (психологии личности), так и социальной психологии (психологии общности).

В. Алексеев, например, определил русский национальный характер такими качествами, как «чувство национальной гордости», «чувство сотоварищества», «смекалка», «миролюбие», добавив корректно, что «многие из таких черт в той или иной степени свойственны духовному облику и других народов»[225]225
  Алексеев В.В. Указ. соч. С. 39.


[Закрыть]. Скорее речь может идти об особенностях проявления черт характера данной общности. Нет народов, которым вообще было бы не свойственно, скажем, чувство национальной гордости или товарищества, или смекалки, а если свойственно, то не полностью, а лишь в слабой степени!? Дело не в слабом и сильном, а в особенностях их проявления. А. Дашдамиров отнес себя к сторонникам тех, кто считает, что «специфика национального характера того или иного народа заключается не в каких-то неповторимых характерологических чертах, а скорее в неповторимом их сочетании»; вместе с тем он заявил, что различия между нациями следует искать не в том, «насколько одна храбрее, трудолюбивее или добрее другой», а в «стереотипизации своеобразия форм проявления черт человеческого характера»[226]226
  Дашдамиров А.Ф. Указ. соч. С. 70–71.


[Закрыть]. Такова общефилософская методология рассмотрения этнонационального характера, которая влияет и на формирование характеристики многонациональной общности, нации-государства.

Более осторожный И. Кон, характеризуя основные направления поисков «национального характера», кроме рассмотренного уже выше прямого «психологического» подхода, предложил выделять «этнографический» и «историко-культурный» подходы[227]227
  Кон И.С. К проблеме национального характера // История и психология. М., 1971. С. 131.


[Закрыть]. По первому из них во главу угла ставится непосредственное наблюдение с описанием бытового поведения и нравов народов, что, как и в случае «психологического» подхода, ставит перед исследователем вопросы: какие же именно группы этого народа следует наблюдать, как эти наблюдения фиксировать, с какими группами других народов их сравнивать и как синтезировать полученные результаты. Специалисты-этнографы в таких занятиях не преуспели, а заслуживают внимания некоторые произведения путешествующих журналистов, например очерки В. Овчинникова о жизни японцев и англичан[228]228
  Овчинников В. Сакура и дуб. Впечатления и размышления о японцах и англичанах. М., 1983.


[Закрыть]. Кстати, прекрасные работы, которые содержат высокий научно-исследовательский взгляд на особенности духа и характера народа.

Вернемся к Н. Чернышевскому, который критически рассматривал проблему «национального характера» и заключал: «Мы имеем очень мало прямых и точных сведений об умственных и нравственных качествах даже тех современных народов, которые наиболее известны нам, и ходячие понятия о характерах их составлены по материалам не только недостаточным, но пристрастно и небрежно… Заменить небрежные и пристрастные характеристики народов верными – дело очень хлопотливое, и у большинства ученых нет серьезного желания, чтобы оно было исполнено, потому что обыкновенная цель употребления характеристик народов состоит вовсе не в том, чтобы говорить беспристрастно, а в том, чтобы высказывать такие суждения, какие или кажутся выгодными для нас, или льстят нашему самолюбию». Этот вывод можно было бы повторить и сейчас, используя, например, весьма пристрастные определения психического склада чеченцев, обусловленные проходившей там войной[229]229
  Чернышевский Н.Г. Указ. соч. С. 613.


[Закрыть]. И в массовом сознании насаждаются как бы свойственные чеченцам сиюминутные, обусловленные чаще внешними факторами черты характера – агрессивности, чуть ли не доведенной до бандитизма, при этом вновь забывая, что внешние и внутренние агрессии деструктируют дух, психологию индивидов и общности, искажают их. Кризисное проявление духа и характера нельзя истолковывать как этнонациональный дух.

Мнение о существовании какой-то общности психического склада наций (этносов) или национального (этнического) характера еще продолжает бытовать особенно среди части философов, слабо разбирающихся в существе этой проблематики[230]230
  См.: Тишков В А. Общество в вооруженном конфликте. М., 2004.


[Закрыть]. А что делать, если «сильно разбирающиеся в существе этой проблематики» этнологи и антропологи заняты лишь голым отрицанием всех проявлений этнонационального? Но независимо от философов социальная общность формирует особенности своего психического склада, духа, характера, менталитета. Тем более, если мы признаем то, что групповое сознание проявляется у конкретных общностей людей; одной из его разновидностей является этническое сознание[231]231
  См.: Краткий психологический словарь-хрестоматия. М., 1974.


[Закрыть]. Странно утверждать, что если не было бы философов, то духа, психики этнонации не было бы. Другое дело, когда «весь дух» направлен против других и утверждается на свержении других. Это уже деструктивный дух[232]232
  См.: Касьянов А А. Дух нации. Ростов н/Д, 1997.


[Закрыть]. Но это уже не исследование духа, а дух ругательства и свержения других. Почему-то наши этнологи не пишут о таких работах, где расизм и нацизм буквально выпирают.

Понятие «самосознание» носит более узкий смысл и представляет собой индивидуальное сознание, направленное на самого себя с целью идентификации, самопознания и т. п. По И. Кону, самосознание есть «осознание себя как некоей устойчивой, более или менее определенной единицы, которая сохраняется независимо от меняющихся ситуаций (сознание своей идентичности)»[233]233
  Кон И.С. Социология личности. М., 1967. С. 56.


[Закрыть]. Такая самоидентификация может осуществляться на личностном уровне путем сопоставления себя с другими конкретными людьми и на личностно-групповом уровне путем сопоставления себя с различными группами (коллективами) людей, идентифицируя себя с одной из этих групп и отделяя от других по принципу «мы» – «они», не в смысле свержения, а сравнения. Сущность таких групп разнообразна – род, конфессиональная община, землячество и т. д., поэтому в головах людей сосуществуют различные виды самосознания и характера.

Важность этнического, этнонационального самосознания для определения этноса (нации) была понятна не сразу, и этот признак этноса-нации в первой половине XIX в., когда этнонациональные движения в Европе уже набирали силу, еще не был назван, так сказать, своим именем. Примерно то же самое происходит и с особенностями этнонациональной психологии, а сознание не бывает без психики, как психика без сознания. Т. Стейни – специалист по психоанализу – подчеркивает, что даже культуры в большинстве своем – вторичный институт, производный от институтов сознания, опосредованный ранним опытом[234]234
  См.: Стейни Т. Личность. Культура. Этнос. Современная психологическая антропология. М., 2001. С. 200–201.


[Закрыть]. Он же говорит, что и «этничность – это не то, что ты есть (реальность), а то, каким бы ты хотел быть (фантазия)»[235]235
  Там же.


[Закрыть]. Но вместе с тем важен и опыт, каков он (человек) на практике сегодня и сейчас есть. В этом реальность между мифами прошлого и фантазиями будущего. Но человеческое (общинное и индивидуальное) еще находится под давлением идей, где одни боятся индивида, а другие – их общностей. Но и то, и другое – реальность. Самобытность их проявления – другой вопрос. Это для исследования, а не отрицания и свержения.

Состоявшийся в Санкт-Петербурге в 1872 г. Международный статистический конгресс, рассмотрев вопрос об определении национальной принадлежности в переписях населения, пришел к заключению, что эта принадлежность не тождественна языковой и что ее определение должно основываться на самосознании опрашиваемых лиц. В подтверждение правильности такого подхода известный русский этнограф В. Водовозов в начале XX в. писал: «Если человек считает себя поляком, значит – он поляк, хотя бы он не был католиком, хотя бы он был оторван от польской территории и хотя бы даже он забыл свой язык (в этом последнем случае, однако, он по большей части себя поляком считать не будет). Если человек, происходящий от польских родителей, отказывается от наименования поляка, то, хотя бы он был католиком, хотя бы он жил в Польше, его все же не следует считать за поляка. Таков единственный рациональный принцип, которого следовало бы держаться и при статистических вычислениях национального состава данного государства, и при создании разных культурных учреждений (школ, академий и т. д.) для отдельных национальностей»[236]236
  Водовозов В. Национальность и государство // Формы национального движения в современных государствах. СПб., 1910. С. 732.


[Закрыть]. Вполне приемлемый подход, который был определен достаточно давно. Надо все это учитывать.

Рекомендации Петербургского статистического конгресса были практически воплощены в жизнь лишь после Первой мировой войны, когда в Советской России (1920 г.), в Венгрии (1920 г.), а затем и в некоторых других странах были проведены переписи населения, в программу которых был включен вопрос о «национальности», относимый к самосознанию опрашиваемых, либо в сочетании с вопросом о родном языке, либо как единственный этнический вопрос. Все последующие советские переписи населения (1926,1937 и 1939,1959,1970, 1979 и 1989 гг.) содержали оба эти вопроса, причем определение этнической принадлежности основывалось в них именно на вопросе о «национальности» (в 1926 г. – «народности»), а вопрос о родном языке имел в этом отношении вспомогательное значение. Материалы этих переписей показали, что случаи несовпадения национальности и родного языка имеют массовый характер: в 1959 г., например, 11,9 млн. человек, а в 1989 г. – 20,8 млн. показали своим «родным» языком язык другой национальности при сохранении прежней национальной принадлежности. Это объясняется языковой ассимиляцией, широко распространенной, кстати сказать, и в других многонациональных странах мира. При этом такая практика не приводила к корректировке подхода И.В. Сталина в его определении. Почему-то из переписи 2002 г. вопрос о родном языке был исключен стараниями в том числе и тех, кто построил свою этнологию на отрицании тех или иных признаков принадлежности этнонаций. В данном случае удалось «отменить» родной язык. Они в моделях и типах автомобилей разбираются лучше, чем в характеристиках этнонационального. Порой даже пренебрежительное незнание этнонационального, уход от него, его отрицание объявляется высшим достижением этнологии.

На этом фоне достаточно абстрактно улавливают эту проблематику философы-обществоведы – специалисты по этнонациональной проблематике, этнонациональному сознанию и самосознанию. Так, И. Цамерян писал, что «нельзя субъективное отражение (элемент сознания) превращать в один из основных признаков отражаемого объекта (нации)»[237]237
  Цамерян И.П. Актуальные проблемы марксистско-ленинской теории нации // Вопросы истории. 1967. № 6.


[Закрыть]. С ним по существу солидаризировался Н. Джандильдин, рассматривавший этнонациональное самосознание как часть «национальной идеологии», не имеющей тем самым какого-то самостоятельного значения[238]238
  Джандильдин Н. Природа национальной психологии. Алма-Ата, 1971. С. 129.


[Закрыть]. Странное для философов негативное отношение к признаку национального (этнического) самосознания не получило поддержки большинства философов, и такие подходы стали сходить на нет, ибо они объяснялись идеологическим диктатом над элементами этнонационального сознания и самосознания.

Идеологизация этнонационального самосознания вместе с тем искажает его истинное, самобытное содержание. Так, П. Рогачев и М. Свердлин рассматривали «национальное самосознание» как «элемент идеологии» и включили в него не только сознание этнонациональной принадлежности, но и «приверженность к национальным ценностям, чувство национальной гордости и сознание общности интересов в освободительной борьбе», а также «то или иное отношение к другим нациям»[239]239
  Рогачев П.М., Свердлин МЛ. О понятии «нация» // Вопросы истории. 1966. № 1.


[Закрыть]. Другой участник дискуссии А. Агаев заявил о существующей, якобы, противоречивости «проявления национального самосознания у буржуазии и пролетариата и подчинение национального сознания классовому»[240]240
  Агаев А.Г. Нация, ее сущность и самосознание // Вопросы истории. 1967. № 7.


[Закрыть]. Это крайние догматические подходы, обусловленные господством пресловутой классовой идеологии, которой мы недавно придерживались. Это уже не наука, а идеология.

По-моему, справедливо и оправданно расширенное толкование этнонационального (этнического) самосознания. Впервые оно проступило в рассуждениях Ю. Бромлея в начале 1970-х гг., когда он, признав этническое самосознание важным «компонентом» и «непременным условием функционирования каждого этноса», заявил, что «нет оснований сводить этническое (национальное) самосознание лишь к осознанию этнической (национальной) принадлежности… Этническое самосознание включает суждения членов этноса о характере действий своей общности, ее свойствах и достижениях… эти суждения неразрывно связаны с представлениями о других этносах…». Он же усмотрел у этнического (национального) самосознания два «уровня» – самосознание личности и самосознание этнической общности, которое представлялось им «сильно социально окрашенным»[241]241
  Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. С. 97–98,108.


[Закрыть]. С Ю. Бромлеем солидаризировалась этносоциолог Л. Дробижева, посчитавшая, что «национальное самосознание личности – это осознание субъектом совокупности своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним»[242]242
  Дробижева Л.М. Национальное самосознание: база формирования и социально-культурные стимулы развития // Советская этнография. 1985. № 5.


[Закрыть]. Это совершенно точное определение. В свое время Ю. Бромлей предложил толковать этническое самосознание в «узком» и «широком» смысле, да еще на двух «уровнях», фактически сводя его операциональную роль на нет. Узкое толкование этнического (национального) самосознания как основного этнического определителя уже давно утвердилось в переписях и других формах массового учета структуры населения и придавать ему какое-то идеологическое, классовое и прочее «социальное» содержание, ждать от опрашиваемого осознания «совокупности» своих национальных (этнических) связей и своего отношения к ним» значит чрезвычайно осложнить и даже нарушить основные принципы определения этнической (национальной) принадлежности. Особенность этого самосознания как раз-таки в том и состоит, что оно объединяет людей независимо от их социально-классовой принадлежности, идеологической ориентации и даже их отношения к другим этносам (нациям), в то время как классовое самосознание объединяет людей различной этнической и, скажем, религиозной принадлежности[243]243
  См.: Глезерман Г.В. Классы и нации. М., 1977.


[Закрыть].

Этнонациональное самосознание – это надстройка всей совокупности этничности, национальности. М. Крюков предложил разделить источники формирования этнического самосознания на три группы, включив в первую из них этноформирующие факторы (например, территорию), во вторую – компоненты, которые отражают объективные признаки этноса «адекватно» (например, язык) и «избирательно» (например, особенности культуры), в третью – субъективные представления, которые не связаны с этноформирующими факторами или с признаками этноса (например, представление о «превосходстве» своего этноса над другими)[244]244
  Крюков М.В. Эволюция этнического самосознания и проблемы этногенеза // Советская этнография. 1974. № 2.


[Закрыть]. Такая группировка была затем поддержана Р. Джарылгасиновой в обзорной статье об изучении этнического самосознания[245]245
  Джарылгасинова Р.Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографической науке (основные аспекты проблемы)// Советская этнография. 1987. № 4.


[Закрыть]. Ясно, что этническое самосознание не является врожденным: оно формируется вместе с социализацией личности, т. е. в процессе выработки его основных социальных ориентаций под влиянием целого ряда факторов развития общества, государства, этнонации и т. д., и т. п.

Г. Шелепов пришел к выводу, что «общность происхождения во всех своих проявлениях, в том числе и в этническом самосознании, является очень важным и обязательным признаком любого этнического образования»[246]246
  Шелепов Г.В. Общность происхождения – признак этнической общности // Советская этнография. 1968. № 4.


[Закрыть]. Здесь речь идет, скорее всего, об этнонациональной памяти как части этнонационального самосознания.

Бромлей заключил, что «представление об общности происхождения членов этноса и своеобразное отражение его объективных свойств, будучи важнейшими составляющими этнического самосознания, находятся в тесном взаимодействии, контролируя и дополняя друг друга»[247]247
  Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. Указ. соч. С. 103–105.


[Закрыть]. Общность происхождения во многом определяет национальное сознание и самосознание этнонации и человека. Но нельзя видеть в атрибутах этнонационального (культура, сознание, психология, поведение) только функции разобщения. Это крайне предвзятое мнение, говорящее не вообще о самобытности, а об иноэтнонациональной самобытности. Для меня самое комфортное интегрироваться на базе собственного этнонационального духа, культуры, языка и характера. Это ясно. И для многих этнонациональное миропонимание является базовым в миропонимании вообще.

Л. Дробижева вслед за Ю. Бромлеем включила в этническое самосознание не только «сознание принадлежности к определенному этносу», но также представление о типичных чертах «своей» общности, ее свойствах как целого» и представления о других народах (в том числе так называемые автостереотипы, т. е. представления о себе, и гетеростереотипы, т. е. представления других народов), а также «отношение к материальным и духовным ценностям, достижениям своего народа» и «осознание национальных интересов»[248]248
  Дробижева Л.М. Национальное самосознание… С. 4, 7.


[Закрыть]. В одной из своих последних работ она пишет: «Этническое самосознание включает в себя… 3 элемента: когнитивные, рациональные элементы – это наши знания, представления о народе; эмоциональные элементы – мы переживаем за свою культуру, язык, так или иначе относимся к историческим событиям, памятникам и т. д…. И, наконец, элементы регулятивные, то есть те, которые от знаний и переживаний приводят к действиям людей»[249]249
  Дробижева Л.М. Этническое и историческое самосознание народов СССР на рубеже последнего десятилетия XX в. // Духовная культура и этническое самосознание. Вып. 2. М., 1991. С. 67.


[Закрыть]. В целом этнонациональное самосознание выполняет на уровне специфики своего проявления функции самобытности самосознания и характера.

Из англоязычной литературы к нам перекочевала «этничность» как социально-культурная характеристика, как что-то неуловимое, призрачное.

«Теория этноса, – заявил С. Чешко, – вроде бы отличается четкостью своих положений. Но она оставляет без ответа главный вопрос: что же такое само «этническое»? Этносы понимаются как разновидности человеческих общностей, складывающиеся из целого ряда атрибутов (язык, культура, психический склад, самосознание, самоназвание, некоторые исследователи добавляют сюда еще эндогамию). Здесь нет только одного – самой этнической субстанции. В отечественной этнологической литературе… по сути даже не ставится вопрос, откуда вообще взялось «этническое», из каких потребностей и сторон жизнедеятельности людей оно возникло, какова присущая только ему природная функция?.. Мы не в состоянии даже точно идентифицировать этническое самосознание, поскольку его главный компонент (оппозиция «мы – они») характерен и для других типов человеческих общностей, вырабатывающих собственную идентичность… Перед исследователем явление, которое, безусловно, существует, но неизменно ускользает сквозь пальцы, несмотря на любые методологические ухищрения. Оно может проявляться всюду, влиять на любые сферы жизни и деятельности человека, и в то же время его нигде нет»¹. При этом неуловимость (для С. Чешко!) этничности в США определяется оторванностью людей от корневых начал родового этноса. Кроме того, деление на «мы» и «они» – не главное для этнонационального самосознания. Творчество этнонациональной общности может проявиться и без «они». Тут, прежде всего, самосознание себя общностью людей, а потом уже – по сравнению с другими. В США уже есть и движение «Новой этничности», в котором многие видят угрозу относительно культурной сбалансированности американского общества[250]250
  Чешко С.В. Человек и этничность // Этнографическое обозрение. 1994. № 6. С. 38–45.


[Закрыть].

Вывод о неуловимости «этничности» С. Чешко подкрепляет словами о том, что явление этничности «… отчасти находится вне досягаемости научного анализа. Какие бы объективные корни не имела этничность, она в конечном счете представляет собой продукт человеческого (массового) сознания, спонтанную форму идеологического отражения и освоения социальной среды. Этничность, вне всякого сомнения, имеет иррациональную природу, наука же, оперирующая сугубо рациональными методами познания (чем она отличается, например, от религии или искусства), ограничена в возможностях исследования иррационального».

Тем не менее С. Чешко, казалось бы, взялся за объяснение феномена «этничности». «Этничность, с одной стороны, – пишет он, – это представление о наследуемой групповой солидарности, основанное на представлениях об общих (не всегда реально общих) происхождении, исторических судьбах, интересах и культуре[251]251
  Чешко С.В. Указ соч.


[Закрыть]. Ну, наконец-то, нашел хоть что-то общее в этносах, этнонациях.

В 1997 году был опубликован сборник статей В. Тишкова, под названием «Очерки теории и политики этничности в России», где «теория этничности» сводится, как и у С. Чешко, главным образом к ее неопределенности, а «политика этничности» – это сведение на нет этнонациональных факторов в многонациональной России. Еще раз вопрос: надо ли заниматься этносами, нациями и этничностью, чтобы доказывать их отсутствие? Этнология – это не поиск черной кошки в темной комнате, а изучение радуги многообразия этнонационального в реальной жизни при единстве человеческого общества, и не надо писать о народах России черными чернилами на черной бумаге. Кроме того, тут плохой советчик опыт США, где этничность и этносы являются мифом, воспоминанием, ибо здесь люди оторваны от этнической почвы. У нас другая ситуация. Видимо, оторвались от России в такой же степени. Кроме того, справедливо отмечено, что «именно неуважение, игнорирование этнокультурных особенностей «духа» народа есть важнейший питательный источник самых различных форм экстремизма, а не какое бы то ни было этническое возрождение»[252]252
  Велик АА. Психология культур //Личность. Культура. Этнос. М, 2001. С. 203.


[Закрыть].

Этнические, этнонациональные процессы часто преподносятся через призму завоевания, колонизации других этносов, их ассимиляции в той или иной степени. Здесь можно условно подчеркивать ассимилятивную способность той или иной этнонации. Нередко говорят об ассимилятивной способности русского этноса. Ассимиляция – процесс объективный, хотя и она бывает насильственная и интеграционная. При социализме это называлось «продолжающейся консолидацией и развитием социалистических наций и народностей, а также общим процессом все большего сближения социалистических наций и народностей…»[253]253
  Гарданов В.К., Долгих Б.О., Жданко ТА. Основные направления этнических процессов у народов СССР // Советская этнография. 1961. № 4.


[Закрыть]. Попытки же охватить термином «консолидация» все основные виды этнических процессов СССР, в том числе и процессы ассимиляции, продолжались и в последующие годы[254]254
  Гурвич И.С. Некоторые проблемы этнического развития народов СССР // Советская этнография. 1967. № 5.


[Закрыть]. Это явление было закономерное, но многообразное, которое как раз-таки и упускалось при анализе.