Текст книги "Убийцы кораблей"

Автор книги: Ральф Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Ловейтт повернул на северо—запад, медленно теряя высоту. Он лихорадочно прикидывал дистанцию, скорость и время. Он должен проложить курс прямо на центр светового пятна, чтобы иметь возможность внести последние поправки.

Ловейтт начал заход с расстояния 3 мили, все еще снижаясь. Газ убран, скорость упала до 140 узлов. Теперь он находился именно там, где хотел – в 20 футах над водой, дожидаясь появления из темноты кораблей противника. Может, они услышали шум моторов? Они должны услышать. Может, они изменили курс, а плохая погода скрыла это? Как пилот снова найдет их? И вообще, найдет ли? Имеются только два лунных пятна. Но как раз в этот момент из мрака возник тралящий эсминец. Он стремительно мчался совершенно прямым курсом.

Ловейтт подался вперед в своем кресле, ожидая «Лютцов». До сих пор не замеченный самолет должен был появиться на сцене внезапно, как падающая звезда.

А вот и линкор, абсолютно не подозревающий о грозящей опасности. Внезапность была полнейшей. И корабль был прекрасен, прямо как на картинке.

Какая—то отстраненная часть сознания пилота восхитилась этим враждебным созданием.

В тот же момент пилот увидел 4 эсминца. Передний левый оказался как раз у него на пути.

Ловейтт держал прежний курс, медленно набрав высоту сброса торпеды – 60 футов. Этого мало, чтобы перескочить мачты эсминца, поэтому придется пролететь у него за кормой. Эсминец почти наверняка идет на расстоянии 1000 ярдов от «Лютцова». Оценить расстояние над водой – крайне трудная задача, но таким образом пилот получал точное значение дистанции.

Еще через несколько секунд немцы заметят его, и начнется бешеная стрельба. Просто невероятно, что торпедоносец сумел подобраться так близко незамеченным. Эсминец стремительно приближался. Ловейтт действовал совершенно механически. Скорость и высота были надлежащими. Он должен быть уверен, что торпеда правильно войдет в воду и не выскочит на поверхность. Проскочив мимо эсминца, он будет иметь 300 или 400 ярдов, чтобы выровнять самолет, прицелиться и сбросить «рыбку».

Ловейтт проскочил за кормой эсминца, внезапно ощутив свою скорость. Кто—то с мостика выпустил в самолет красную ракету. Скорее всего, это был жест отчаяния. Разноцветные осветительные снаряды залили своим светом сцену, вернув некое подобие дня. Впереди, освещенный луной, появился «Лютцов». Он напоминал римскую свечу. Могучий линкор, сидячая утка.

Ловейтт чуть поднял нос самолета, чтобы нацелить торпеду. Он взял упреждение полтора корпуса, целясь в носовую часть корабля, впереди броневой цитадели. У пилота было достаточно времени, чтобы выполнить все нужные маневры; всё, что ему оставалось – чуть утопить левую педаль, немного доворачивая самолет. Нос торпедоносца дернулся влево и указал как раз туда, куда хотел Ловейтт. Промаха просто не могло быть. Он целился за всю эскадрилью. Внезапно корабль заполнил все лобовое стекло кабины. Последний взгляд на указатель авиагоризонта, чтобы удостовериться, что самолет летит нормально. Указательный палец уже лег на кнопку сброса. Ловейтт надавил ее, затаив дыхание.

Затем последовал характерный ощутимый толчок, когда разжались захваты.

– Эй, – произнес Даунинг, сидевший внутри фюзеляжа, – а ведь вы сбросили торпеду.

Только тогда пилот понял, что за все это время не произнес ни слова, и один штурман знал, что происходит.

Внезапно он вернулся обратно в самолет и рванул сектора газа. Прижав «Бофорт» к самой воде, пилот проскочил под форштевнем линкора, повернул влево и начал набирать высоту, чтобы уйти от огня зениток. Уже много позднее ему в кошмарах снилось, что зенитки поймали его, и он просыпался с криком ужаса.

– Мы попали! Мы попали! – дружно закричали Даунинг и Уоллес—Пеннелл, наконец сообразившие, что происходит.

Ловейтт заложил круто вираж влево над головным эсминцем и посмотрел через плечо вниз на свою цель. Гигантский столб воды, выброшенный взрывом, еще стоял в воздухе над подбитым кораблем. Дым и пар окутали носовую часть линкора. Ловейтт позволил себе долгий изумленный взгляд на дело рук своих. Потом вернулся страх, и он начал спешный набор высоты с отворотом. Эскадра снизила скорость. Ни один выстрел не прогремел вслед самолету. Полнейшая внезапность!

Немцы приняли «Бофорт» Ловейтта за Ju–88, сопровождавший эскадру. Торпеда попала в цель, несмотря на лихорадочную попытку в последний момент переложить руль. «Лютцов» сразу получил сильный крен на левый борт, часть верхней палубы ушла под воду, обе машины встали. Левый винт был тяжело поврежден, а из—за сильного крена правый почти вышел из воды. Один из эсминцев взял линкор на буксир, и эскадра поползла под прикрытием береговых батарей Эгерсунда.

Тем временем в 2.25 Ловейтт передал по радио сообщение об атаке. Его перехватили остальные самолеты 42–й эскадрильи. Руни, который пережил бомбардировку «Шарнхорста» год назад, нашел «Лютцов», окутанный дымом. Он сбросил торпеду в центр дымового облака. Взрыва не было видно, и потом стало известно, что торпеда прошла мимо. Еще один самолет 42–й эскадрильи обнаружил германскую эскадру, но не смог сбросить торпеду.

До этого времени 5 самолетов 22–й эскадрильи из Вика не видели удачи. 2 из них были вынуждены вернуться в Вик после отказа турелей, а 3 не нашли цель. Однако 2 самолета, совершившие вынужденную посадку, около 2.00 снова поднялись в воздух. В 4.23 один из них нашел «Лютцов», который двигался к Ставангеру своим ходом. Правый дизель немцам удалось запустить час назад. Корабль делал около 12 узлов. Было уже светло, и одинокий «Бофорт», встреченный плотным зенитным огнем, был вынужден сбросить торпеду издалека. Уже отворачивая, он был сбит Me–109.

Однако «Лютцов» был так тяжело поврежден торпедой Ловейтта, что командир решил немедленно поворачивать назад. Около 16.00 в этот же день он был замечен самолетом—разведчиком. Однако в это время он уже огибал Ска—ген и находился вне пределов досягаемости наших ударных сил. Уже через 4 дня другой фоторазведчик обнаружил «Лютцов» в Киле в сухом доке. Он простоял в ремонте 6 месяцев.

Когда Ловейтт сел, его окружили летчики, перехватившие сообщение об атаке. Его потащили в центр управления полетами, засыпая множеством вопросов. Казалось, они не верят в успех его атаки. Это была первая боевая атака британского торпедоносца. Он сбросил первую торпеду КВВС в германский линкор в открытом море.

Глава 2
Свободная охота

Когда началась война, в Соединенном Королевстве базировались 2 эскадрильи торпедоносцев – 22–я и 42–я. Обе они были вооружены устаревшими «Уайлдбистами» и ждали поступления новых Бристоль «Бофортов». Этот самолет был развитием «Бленхейма». Он начал поступать в 42–ю эскадрилью, базирующуюся на острове Торни, возле Портсмута, в начале 1940 года.

«Бофорт» был исключительно прочным самолетом. В свое время его считали самым скоростным средним бомбардировщиком в мире. 2 мотора «Таурус» позволяли ему развить скорость 290 миль/час при крейсерской скорости 145 узлов. Экипаж из 4 человек комфортно располагался внутри фюзеляжа. Штурман имел отличный обзор вперед сквозь носовое остекление. Он мог легко попасть в носовую кабину со своего взлетного места справа от пилота. Радист удобно располагался позади пилота, отделенный от него бронеспинкой и рацией. Он тоже мог легко перемещаться по самолету. Когда самолету угрожали истребители, он оставлял рацию и стрелял из 2 бортовых пулеметов «Виккерс» через боковые окна фюзеляжа. Примерно на середине фюзеляжа располагалась турель, прикрывавшая заднюю полусферу. Стрелки легко могли меняться местами, что позволяло избежать лишнего утомления. Просидеть целый день возле турели, напряженно разыскивая в небе вражеские самолеты, – крайне утомительное занятие.

Все предыдущие учебные атаки проводились на «Суордфишах» или «Уайлдбистах», чья крейсерская скорость не превышала 100 узлов. Эти самолеты использовали только один метод атаки – пологое пике с относительно безопасной высоты, выравнивание и сброс торпеды. Но «Бофорт» при пикировании очень быстро набирал скорость и превышал скорость безопасного сброса торпеды. Быстро погасить скорость при выравнивании оказалось невозможно. Поэтому атаку «Бофорты» проводили с малой высоты – и заход на цель, и сброс торпеды. Проводились различные эксперименты, чтобы преодолеть эти ограничения – устанавливались воздушные тормоза, применялась планирующая торпеда, которую можно было сбрасывать с высоты 1500 футов. Однако ни один метод при испытаниях не оказался достаточно надежным и в бою не применялся. При заходе на цель на бреющем полете «Бофорт» подвергался обстрелу из всех орудий, но при этом торпедоносец был ограничен в применении маневров уклонения.

В феврале 1940 года на острове Торни началось обучение экипажей новым методам атаки. В апреле 22–я эскадрилья была переброшена в Норт Коутс на побережье Линкольншира, в нескольких милях к югу от Гримсби. Отсюда «Бофорты» провели первые боевые вылеты, ставя мины у германского побережья.

«Бофорт» был новейшим самолетом и, как все новые самолеты, страдал множеством детских болезней. Во время минных постановок пропали без вести несколько экипажей. Произошло несколько аварий при взлете, причем некоторые завершились трагически. Пилоты начали подозревать моторы. Но моторы прошли полный цикл испытаний на фирме—изготовителе, и все они были новыми. Что могло быть неверного в этом новом прекрасном самолете? Командир эскадрильи приложил все усилия, чтобы убедить пилотов, что причиной всех аварий была неопытность летчиков. Часто это было действительно так.

«Бофорт» действительно был не слишком легким в управлении самолетом. Пилоты торпедоносцев привыкли летать на «Суордфишах» и «Уайлдбистах», которые летели буквально сами по себе. Но «Бофорт» был совсем иным самолетом. Он был много тяжелее, имел 2 мощных мотора, а площадь его крыла была маленькой. Он легко нес торпеду и 4 человека экипажа на большое расстояние с большой скоростью. Однако пилотировать его было нелегко.

К концу мая подозрения, что причиной поломок стали отказы моторов «Таурус», окрепли, когда сам командир эскадрильи не вернулся с обычнейшей минной постановки. Была создана следственная комиссия, что бы изучить эффективность действий «Бофорта» и его моторов. В результате работы комиссия потребовала доработать моторы «Таурус». Но 21 июня 42–я эскадрилья провела бомбардировку «Шарнхорста» на старых моторах, пока комиссия еще заседала.

22–я эскадрилья получила нового командира, подполковника авиации Ф. Дж. Сент—Дж. Брайтуэйта. В сентябре она возобновила действия, проведя серию бомбардировок вражеских портов – Флиссингена, Остенде, Кале, Булони. 11 сентября эскадрилья провела первую торпедную атаку. В 14.30 возле Кале был замечен вражеский конвой, и Брайтуэйту приказали нанести удар. 5 самолетов под командой капитана авиации Дика Бомана, одного из двух командиров звеньев, должны были встретиться с истребителями сопровождения над Детлингом и оттуда проследовать к цели. Когда соединение прилетело к Кале, там не оказалось никаких признаков конвоя. Боман решил выполнить поиск на северо—запад до Остенде, и конвой был замечен. «Бофорты» атаковали по отдельности. 3 самолета не смогли сбросить торпеды из—за отказов электросетей. Однако Боман и второй командир звена «Фанни» Фрэнсис выполнили атаку. Одна торпеда взорвалась преждевременно, попав в песчаную отмель между самолетом и мишенью. Вторая торпеда попала в большой транспорт и уничтожила его. Остальные «Бофорты» обстреляли из бортовых пулеметов корабли сопровождения, и все 5 торпедоносцев благополучно вернулись в Норт Коутс. Хотя почти всё в этой операции пошло наперекосяк, начало было обнадеживающим.

Через 4 дня был проведен вылет на свободную охоту, что потом на многие месяцы стало рутинной операцией. Это был вылет небольшой группы самолетов, проводивших поиск вражеских кораблей в указанном районе, нечто вроде разведки боем. Каждый самолет действовал самостоятельно в собственном секторе. Такие поисково—ударные группы родились как следствие общей нехватки самолетов, как разведчиков, так и ударных. «Бофорты» искали свои цели на выявленных судоходных маршрутах.

Кроме того, эскадрильи торпедоносцев были вынуждены вырабатывать тактику торпедных атак для новых типов самолетов. Учебная эскадрилья торпедоносцев Госпорте ждала предложений боевых эскадрилий по тактике. Учеба даже была на время приостановлена.

Тем временем окончательно оформилась тактика свободной охоты, которая воспитывала в пилотах индивидуализм. Скоро он стал характерной чертой летчиков—торпедоносцев. Вообще—то правила действий во время таких полетов были достаточно строгими. Пилоты держались в видимости вражеского берега. Для 22–й эскадрильи, которая действовала возле берегов Голландии, это было около 10 миль при хорошей погоде. Облачность обычно была достаточно плотной, чтобы торпедоносец мог укрыться от вражеских истребителей. Ни у кого не было сомнений в исходе столкновения «Бофорта» со стаей Me–109. Кроме того, задачей «Бофорта» была охота за вражескими кораблями, а не воздушные бои. Если пилот не имел облачного прикрытия вблизи вражеского берега, он должен был, согласно приказу, возвращаться назад.

Обычно поиск проводился буквально над самой водой. Это ограничивало видимость, зато и сам «Бофорт» было трудно увидеть или услышать. Таким образом «Бофорт» превращался в сверхскоростной торпедный катер. Часто пилоты атаковали цель совершенно внезапно для нее.

Первые вылеты проводились на высоте облачности. Предполагалось, что это поможет уходить от вражеских истребителей и в то же время увеличит радиус обзора. Однако оказалось, что «Бофорт», летящий на такой высоте, противник обнаруживает издалека. Более того, еще не выйдя на прямую видимость цели, торпедоносец обнаруживался радаром противника. И в любом случае, заметив цель, «Бофорт» был вынужден снижаться, чтобы атаковать ее.

При этом наличие низкой облачности считалось обязательным условием операции, и летчики всегда одним глазом косили на тучи.

Главной особенностью тактики свободной охоты было постоянное движение. Провести несколько минут в одном районе или кружить над целью перед атакой значило привлечь внимание и подвергнуть себя ненужной опасности. Секрет успешной операции крылся в быстром обнаружении цели и немедленной атаке. Это был единственный способ захватить систему обороны врасплох.

Такая тактика быстро стала шаблоном. Впрочем, многие понимали, что одинокие рейдеры, которые совершали вылазки во вражеские воды, выполняли действия всего лишь диверсионного характера. Прежде всего следует упомянуть командира эскадрильи Брайтуэйта. Этот человек был идеальным командиром эскадрильи, который пользовался всеобщим уважением и восхищением. Штаб группы запретил ему совершать больше 2 боевых вылетов в месяц, поэтому Брайтуэйт понимал, что многие летчики его подразделения имеют больший опыт свободной охоты. И он не стеснялся иногда летать под их командованием. Брайтуэйт отличался большой проницательностью. Он очень быстро улавливал, когда пилот начинал не выдерживать постоянного напряжения боевых вылетов, или что он просто не подходит по характеру для полетов на торпедоносце. Хотя в начале войны не существовало такого понятия, как оперативный цикл, нехватка обученных экипажей вынуждала опытных летчиков (если им везло) совершать более 50 вылетов, причем они не имели никаких надежд на отпуск. Брайтуэйт находил возможность переводить летчиков, которые готовы были сломаться, в инструкторы, прежде чем они переступали грань. Он понимал, что любой человек раньше или позже ломается. Многие из его летчиков добились больших успехов во время второго цикла.

В эскадрилье служили два великолепных пилота, резко отличавшихся друг от друга – Дик Боман и сержант Норман Хирн—Филипс. Боман имел все внешние признаки героя – порывистый, дерзкий красавчик, избалованный успехами, решительный и бесстрашный. Он любил свою роль одинокого волка. Самым большим счастьем для него были полеты вдоль голландского берега. Он летал на расстоянии прямой видимости от побережья, часто даже над самой сушей, вламываясь в голландские порты в поисках противника. Он был женат на прекрасной девушке, имел чудесного сына. Можно сказать, что у него было все, о чем может мечтать мужчина. Однако он был упрям и нетерпелив. Топить корабли стало для Бомана смыслом и целью жизни. Он хотел топить противника каждый день. Это был самый выдающийся пилот периода свободной охоты. Он задал такой темп, что невольно подстегнул дух соревнования в эскадрилье.

Если у Бомана и была слабость, то лишь его излишняя пылкость. Он всегда жаждал добиться результата и работал на публику. Однажды он посетил штаб Берегового Командования, и там ему показали фотографии «Бремена» и «Европы», стоящих в Бремерхафене в окружении барж и противоторпедных сетей. С этого момента мысли Бомана постоянно устремлялись к Бремерхафену. Его просто физически тянуло туда. Он нарисовал план акватории и определил, где можно сбросить торпеду. Однажды лунной ночью он на своем «Бофорте» проник в гавань. Бомана встретил шквал огня. Прожектора ослепили пилота, и он заметил лайнеры только в самый последний момент. Сбрасывать торпеду было поздно, и он поспешно отвернул, набирая высоту, чтобы не протаранить корабли. Когда Боман вернулся на базу, остальные офицеры попытались отговорить его от новых попыток атаковать эти корабли. Они говорили, что такая попытка будет просто бессмысленным самоубийством. Но Боман не услышал их.

Хирн—Филипс поступил в КВВС в 1936 году в качестве пилота—сержанта. После летной школы он закончил курсы торпедоносцев и общей авиаразведки. Возможно, это был самый хорошо подготовленный летчик эскадрильи. Хирн—Филипс придерживался правил. Он был профессиональным солдатом. Его работой было уничтожать противника, но при этом сохранить себя и свой самолет в целости. Он никогда не выходил на прямую видимость берега, исключая те случаи, когда это было необходимо для выполнения атаки. Впрочем, если это делал командир группы, Хирн—Филипс неизменно подчинялся, хотя без малейшей охоты. В основном он держался в 10 милях от берега, откуда были видны корабли не только под берегом, но и на некотором расстоянии от него. Если не было облачного прикрытия, Хирн—Филипс спокойно возвращался. Он всегда помнил о завтрашнем дне. Война была его бизнесом, и он относился к бизнесу крайне серьезно. Он отвечал за дорогой самолет и обученный экипаж. После одной атаки, когда сброшенная торпеда внезапно выскочила на отмель, Хирн—Филипс вернулся в этот район и тщательно изучил его с картой в руках, отмечая мелководные участки, где нельзя было использовать торпеды. Он обнаружил, что существует много районов, где нет необходимости приближаться к берегу на 10 миль, так как глубины препятствуют торпедным атакам. Это позволяло ему повысить шансы на уничтожение противника и на собственное выживание.

В другом случае радист Хирн—Филипса опоздал к старту. Хирн—Филипс сознавал опасность некомплекта экипажа, но не собирался пропускать вылет. У него не оставалось выбора, как лететь без радиста. Хирн—Филипс хорошо относился к этому парню и считал его хорошим радистом. Однако тут же выкинул из своего экипажа.

Визитеры эскадрильи, проверяющие из штаба группы, корреспонденты и прочие бездельники всегда летали с флегматичным Хирн—Филипсом. Он имел привычку возвращаться.

«Фанни» Фрэнсис, второй командир звена, был, наверное, одним из лучших командиров в эскадрилье. Боман грешил безответственностью. Хотя его личные достижения были выдающимися, он был слишком индивидуалистом, чтобы стать хорошим лидером. Зато Фрэнсис был прирожденным лидером, отважным, решительным, но без опрометчивости. Он служил в экспериментальном подразделении торпедоносцев в Госпорте до июля 1940 года. Лишь после долгой борьбы ему удалось вырваться в 22–ю эскадрилью, проявив при этом незаурядную настойчивость.

Фрэнсис руководил первой атакой торпедоносцев в этой войне – ночным полетом на вражеские корабли в гавани Шербура. Подразделение из 6 самолетов было перебазировано на остров Торни для этой операции. Они прибыли из Норт Коутса примерно в полдень, прождали до вечера и были милостиво отпущены до следующего утра.

– Можем мы покинуть расположение части? – спросил Хирн—Филипс.

Хирн—Филипс и штурман Фрэнсиса Фартинг служили на острове Торни в первые месяцы войны и обзавелись друзьями.

– Да, но не опоздайте. Нам придется вылететь завтра рано утром.

Хирн—Филипс и Фартинг ушли. Большая часть летчиков принялась слоняться по лагерю. Вечером было решено перенести атаку Шербура на ночь. Пару гуляк выудили из баров и доставили автобусом на аэродром, остальных собрали громкоговорители. Но никто и понятия не имел, куда могли деться Хирн—Филипс и Фартинг.

У них оставался один призрачный шанс успеть к вылету. Хирн—Филипс решил, что они с Фартингом, старшие унтер—офицеры эскадрильи, должны подавать всем пример, и потому им следует вернуться как можно раньше. Когда они прибыли на аэродром, их тут же схватили и потащили в штаб. Там они обнаружили, что все экипажи собрались и получили инструкции. Более того, летчики уже расходились по самолетам. Им коротко описали предстоящее дело и сообщили, что ожидается рандеву с «Бленхеймами» над Уиттерингом.

– Какая цель?

– Шербур. Корабли в гавани. Самые большие на ваше усмотрение.

Они помчались к самолетам, получив дополнительные инструкции от Фрэнсиса, который уже приготовился взлетать со штурманом Хирн—Филипса. Экипажи были восстановлены, самолеты взлетели, построились и легли на курс. Такого рода события могут выбить из колеи любого – только не хладнокровного Хирн—Филипса.

Стояла полная луна, хотя ее укрывали облака, и ночь была темной. Планом предусматривалось, что «Бленхеймы» первыми сбросят зажигательные бомбы на доки. Начавшиеся пожары осветят корабли в гавани, что облегчит задачу «Бофортов». Торпедоносцы пойдут на порт 3 волнами по 2 самолета с различных направлений: 2–е востока, 2 – с севера, 2–е запада.

Во время перелета над полуостровом Шербур соединение попало в густую облачность. Самолетам пришлось выбираться оттуда. Хирн—Филипс спустился ниже облаков и обнаружил, что остался один. Он продолжал полет, пытаясь найти остальные самолеты. Его штурман теперь вел свою собственную прокладку. Когда они увидели французский берег, то поняли, что уклонились к востоку. Хирн—Филипс повернул вправо и несколько минут летел вдоль берега. Очень скоро разрывы зенитных снарядов над Шербуром подсказали им, где они находятся. «Бленхеймы» были уже над гаванью. Хирн—Филипс имел приказ атаковать с востока. Он так и поступил, однако, уже пересекая брекватер, увидел в миле впереди себя 2 «Бофорта». Он повернул вправо, чтобы обогнуть гавань и атаковать с запада. Однако, двигаясь параллельно брекватеру, увидел еще один «Бофорт», летящий с запада. Тогда Хирн—Филипс плюнул на все приказы и решил перескочить брекватер и атаковать немедленно, чтобы находиться подальше от других самолетов. Когда пилот повернул в направлении гавани, то заметил на горизонте багровое свечение и уловил отблеск пожаров, бушующих в городе.

Хирн—Филипс миновал волнолом. Мачты множества кораблей возникли перед ним на фоне пожаров, бушующих на причалах. Он знал, что в гавани находятся 3 эсминца и 2–3 транспорта. Пилот увидел перекрывающиеся силуэты эсминца и транспорта. Он решил, что если торпеда пройдет под килем первого корабля, то наверняка поразит второй. Сразу за брекватером самолет попал под огонь зениток. Осколки хлестали по плоскостям «Бофорта», как металлический град. Хирн—Филипс определил свою высоту по мачтам и трубам целей. Но в любом случае полет оставался рискованным, и он всерьез опасался врезаться в какой—нибудь корабль в темноте. Он сбросил торпеду и ударил по газам. «Бофорт» сразу пошел вверх. Но Хирн—Филипс совсем не собирался лететь на бушующий там огонь, как мотылек на пламя свечи. Он не хотел становиться прекрасно освещенной целью. Поэтому Хирн—Филипс начал отчаянно сражаться с собственным самолетом, пытаясь удержать его внизу. Попытка работать триммерами ни к чему не привела. Половина хвоста вместе с триммерами была отстрелена.

Хирн—Филипс сумел вывести свой «Бофорт» из пламени над Шербуром и долететь до острова Торни. Но когда он попытался выпустить закрылки, они тоже отказали. Это означало, что гидравлика сдохла. Однако пилот мог выпустить шасси аварийно, с помощью подрывных патронов. Он робко нажал на кнопку. Ничего не произошло.

Тогда Хирн—Филипс снова набрал высоту и позвал радиста.

– Скажи им, что у нас проблемы с шасси. Пусть остальные садятся вперед нас. Если мы сядем на брюхо, то перепашем им аэродром.

Радист отправил сообщение, и вскоре Хирн—Филипс получил зеленую ракету с контрольной башни. Он не видел, как садились остальные самолеты, но так как он сам атаковал последним, другие должны были вернуться раньше. Поэтому он совершил идеальную аварийную посадку прямо посреди световой дорожки. Но что—то пошло не так. Когда Хирн—Филипс выбрался из обломков, на него набросился дежурный по аэродрому.

– Какого черта! Как я буду сажать остальных?

У Хирн—Филипса позади была достаточно веселая ночь, и он на время мог забыть о своей невозмутимости. Но это было не в его привычках.

– Я послал радиограмму, что у меня повреждено шасси, и получил зеленую ракету. Это не моя вина, старик. Мы поможем тебе переставить посадочные огни.

Все вместе они быстро переставили фонари, и остальные самолеты сели благополучно. Но вернулись еще только четверо. Шестой самолет был сбит над Шербуром. 4 пилота сбросили торпеды, 1 потерял снаряд по дороге и вернулся. На следующий день снимки разведчика показали, что по крайней мере 1 транспорт получил попадание. Это была веселая ночь для Шербура.

Попробовав свои силы в новом типе атак, экипажи вернулись в Норт Коутс к более знакомой свободной охоте. Боман, Фрэнсис и Хирн—Филипс быстро зарекомендовали себя как выдающиеся пилоты.

В октябре в эскадрилью прибыли 3 новых пилота, которые сразу начали соперничать с признанными асами. В течение следующих 2 лет они получили 5 орденов, в том числе Крест Виктории. Это были Джимми Хайд, Кен Кэмпбелл и Пэт Гиббс. Австралиец Хайд уже летал на торпедоносце в качестве второго пилота—штурмана вместе с Боманом. Теперь он был готов водить самолет самостоятельно. Хайд показал себя рассудительным, но решительным пилотом. Точно таким же был и шотландец Кэмпбелл. Он быстро проявил себя как необычайно волевой и агрессивный пилот со всеми задатками лидера. Завершал это выдающееся трио Пэт Гиббс.

Гиббс был молодым офицером, который поступил в КВВС в 1934 году, закончив кадетское училище в Гранвелле. Он не собирался делать военную карьеру. Его привлекал сам полет. Первый год войны он провел в качестве инструктора в Госпорте, где помог обучить многих летчиков. Долгое время он добивался назначения в 22–ю эскадрилью. Когда Фрэнсис покинул свое экспериментальное подразделение в Госпорте, Гиббс полушутя сказал ему:

– Передай своему новому командиру, что я хочу поступить в его эскадрилью.

Только одна вещь могла вырвать Гиббса из летной школы – заявка командира эскадрильи, которому мог потребоваться особенно опытный пилот. Фрэнсис достаточно хорошо знал Гиббса. Он хорошо представлял разочарование от бесчисленных вывозных полетов и не забыл Гиббса, когда попал в 22–ю эскадрилью. Брайтуэйт отправил требуемую заявку. Число самолетов в эскадрилье увеличивалось, и было сформировано третье звено. Гиббс был назначен командиром звена «С».

Он был опытным и изобретательным пилотом, но не выдающимся. Его пилотаж был как раз таким, чтобы удовлетворить всех. Однако он провел 5 лет в эскадрилье торпедоносцев и уверовал в торпеду как оружие. Его боевой дух, его желание атаковать врага долго оставались подавленными. Он говорил о предстоящей войне по мере того, как росла мощь нацистов, но был вынужден провести первые 12 месяцев войны в Госпорте. Он рвался испытать себя в бою. При упоминании имени Пэта Гиббса многие невольно роняли: «Помешанный». Он действительно был помешан на задаче потопления корабля противника с помощью торпеды.

В воздушной войне участвовали тысячи смельчаков во всех видах авиации. И каждый тип самолета имел своего «помешанного», который выделялся среди своих товарищей неистовой одержимостью. Чешир на бомбардировщике, Бадер и Джонсон на истребителях, Пейп на разведчике… Все они были фанатиками. Имя Пэта Гиббса стоит рядом с ними.

Ужиться с Гиббсом было совсем непросто. Он был слишком убежден в собственной правоте относительно торпедного оружия, чтобы воспринимать мнение других. Он считал себя единственным человеком, которому открыта истина. Сам Гиббс всегда был прав, а несогласные с ним всегда ошибались. Причем не имело значения, сколько их там и в каких они чинах. Он ВСЕГДА был прав. Это делало его не слишком популярным среди товарищей и всегда приводило к столкновениям с золотофуражечниками. Но его энтузиазм победил многих высоких начальников и оппонентов, а все подчиненные были на его стороне. Гиббс был восприимчивым человеком с развитым воображением. Поэтому ему приходилось многое переживать во время полетов. Но большую часть времени он сражался с врагом внутренним, который не понимал торпеду и пренебрегал ею.

Гиббс совершил свой первый боевой вылет вскоре после появления в эскадрилье. Он отправился на свободную охоту в качестве ведомого Дика Бомана. Погода для подобной операции была просто идеальной. Облачность на высоте пары сотен футов, дождевые заряды, плохая видимость, что избавляло от атак истребителей, но в то же время не помогло прятаться кораблям на известном заранее маршруте. Гиббс перед вылетом испытывал привычное всем новичкам возбуждение, еще больше обостренное его восприимчивым характером. Но как только самолет оказался в воздухе, возбуждение уступило место холодному ожиданию. Он будет лететь столько, сколько потребуется.

Гиббс держался справа от Бомана на расстоянии размаха крыльев. Это было достаточно близко, и временами лидер покачивал крыльями, чтобы приободрить ведомого. Гиббс испытывал успокоительное чувство общности. Он всегда предпочитал быть одним из, а не командовать или подчиняться.

Очертания островов у голландского берега выглядели НЕПРАВИЛЬНО. Они были слишком мирными и дружескими. Ничто не отличало их от таких же островов у берегов Англии. Видимость у берега составляла 3–4 мили, и Гиббс ожидал, что Боман повернет, когда они достигнут берега. Но лидер продолжал лететь по прямой, над островами и материком. Его штурман постоянно делал фотоснимки. Держась ниже уровня облачности, 2 самолета пролетели над Текселем, Тершеллингом и Боркумом, проскочили над портами, посмеялись над зенитными батареями, бессильно посылавшими вдогонку снаряды. Их стрельба казалась обманчиво безвредной.