Текст книги "Буканьер его величества"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Лич и не думал скрывать своего восхищения прекрасной миссис де Берни, даже в присутствии ее «супруга». Однако он не довольствовался одними лишь несуразными комплиментами – его знаки внимания носили вполне материальный характер: бутылки перуанского вина, банки мармелада из гуаявы, миндаль в сахаре и прочие лакомства из трюмов «Черного Лебедя».

Его ухаживания выводили майора из себя, не говоря уже о слишком фривольном поведении мисс Присциллы, которая их милостиво принимала: нашему герою было невдомек, что девушка вела себя так именно потому, что того требовало благоразумие.

Что же касается де Берни, то к действиям Лича он относился, в общем-то, спокойно, даже равнодушно; иногда, правда, ему приходилось напоминать о своих супружеских правах, и он вдруг возникал между девушкой и Личем как неприступная стена, если видел, что в своих ухаживаниях пират заходит слишком далеко.

При этом Лич смотрел на него, как пес, у которого пытаются отобрать лакомую кость, но под острым и вместе с тем как бы отсутствующим взглядом француза этот изверг прятал свои клыки под насмешливой и одновременно заискивающей улыбкой.

Глава XII. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Очень скоро чувство, каким Том Лич воспылал к мнимой миссис де Берни – давайте именно так, безобидно, назовем животную страсть этого дикаря, – заметили и люди из его ближайшего окружения. Они уже было собирались вдосталь посмеяться над своим предводителем, но Бандри вовремя растолковал им, чем это может для них закончиться.

И вот однажды, не на шутку встревожившись, они решили созвать совет штаба и после обеда собрались вчетвером, вместе с Личем, в своей хижине.

По общему желанию, говорить от их имени должен был Бандри. Решительный и хладнокровный, он был единственный, кто мог смело, не страшась ярости капитана, повести с ним разговор на столь деликатную тему. Его бледное как мел, выщербленное мелкой оспой лицо являло собой воплощение посмертной маски, способной нагнать страх на кого угодно; ничто в нем, кроме тонкой складки губ и ярко сверкающих глаз, не выдавало его мыслей. Маленький, коренастый, он был облачен в довольно опрятное платье – как в те далекие времена, когда он плавал капитаном на торговом судне.

Ледяным, металлическим голосом, взвешивая каждое слово, он изложил капитану претензии штаба по поводу его гнусного поведения.

Лич разъярился как черт: он орал, дико хохотал, угрожал выпустить кишки первому, кто посмеет перечить его желаниям.

Уоган, Холлиуэл и Эллис сидели тише воды, ниже травы и уже пожалели, что затронули эту тему.

Но Бандри продолжал буравить капитана своими неподвижными, змеиными глазками, из глубины которых исходила необыкновенная гипнотическая, как у кобры, сила.

– Давай, бесись, капитан. Не стесняйся. Может, скоро поостынешь… А уж после придется выслушать правду.

– Правду? К черту правду!

– Ты посылаешь правду к черту, но в конце концов она сама пошлет тебя туда, попомни мое слово, уж я-то знаю. Да-да, так и будет, капитан, если не убавишь паруса.

Эти слова Лич воспринял как угрозу. Хотя он весь так и кипел от злости, голос его, по крайней мере, уже звучал на полтона ниже. Он сел на место и бросил полный ненависти взгляд на зловещее, мертвенно-бледное лицо Бандри.

– Я тебе не какой-нибудь салага, знаю, что делаю, и мне не нравится, когда суют нос в мои дела. Понял?

– Если б дело было только в тебе, – невозмутимо сказал Бандри, – черт с тобой, Том, поступай, как знаешь. Но дело это касается и нас. Мы ходим по одной палубе и не желаем, чтоб из-за твоих дурацких выкрутасов наше корыто угодило на дно раньше, чем мы бросим якорь в порту, битком набитом испанским золотом.

– Выходит, без вашего позволения мне теперь и шагу нельзя ступить? Клянусь преисподней, у меня так и чешутся руки прикончить тебя па месте – тогда узнаешь, кто здесь капитан!

Злобным взглядом он обвел всех остальных.

– Вы, как я погляжу, с ним заодно? – насмешливо бросил он.

На сей раз Холлиуэл взял на себя смелость ответить ему. Тяжело подавшись грузным телом вперед, он оперся огромной ручищей на стол.

– Ты должен выслушать правду, капитан. Неужто ты думаешь, Чарли Великолепный впрямь слепой и не видит того, что видим мы все? Неужели ты считаешь, он не чует ловушку? Не гляди, что он прикидывается эдаким невинным франтом, этот малый опасен как дьявол, и ты это знаешь не хуже нас, Том!

– Ну и что! Со мной он ласковый, как ягненок. И пускай только попробует что-нибудь выкинуть!

– Как же! Разуй-ка глаза, дружище капитан, – воскликнул Уоган. – Это ж настоящий волк в овечьей шкуре!

– Клянусь всеми чертями, скоты, зато глотка у него, у вашего Чарли, такая же, как и у всех. Или нет?

– Какая разница? – сиплым голосом, сухо произнес Бандри.

– А такая, что перерезать ее ничуть не труднее, чем любую другую. Пусть только попробует похорохориться, живо собьем с него спесь!

– А вот этого, – сказал Бандри, – делать как раз и не следует. Он принес нам тайну. Уйму сокровищ. Стоит ли жертвовать всем ради какой-то юбки, Том? Пораскинь-ка мозгами и оставь девку в покое.

– Что верно, то верно, – проговорил ретивый Эллис. – Пока сокровища не попадут к нам в трюмы, задрай-ка иллюминаторы и перестань артачиться.

– А уж после, – примирительно сказал Уоган, – можешь расставлять сети на свою рыбку, никто тебе и слова не скажет. Ну а пока мы просим, капитан, наберись немного терпения.

Уоган рассмеялся, а следом за ним загоготали Эллис и Холлиуэл. Своим хохотом они разрядили возросшую напряженность, и, глядя на них, Лич недобро усмехнулся.

Однако Бандри было не до смеха, он продолжал сверлить капитана своими холодными, змеиными, таящими угрозу глазками. В конце концов, немного поворчав, Лич сдался.

– Ах, если б не ваши заячьи душонки! – выдавил он. – Что ж, видать, и впрямь придется убирать паруса.

В тот день, следуя данному обещанию, капитан Лич не пошел с визитом к очаровательной Присцилле. На другой день он также не переступил ручья – своего рода границы лагеря буканьеров. Мисс Присцилла уже думала, что навсегда избавилась от его посещений, которые были для нее самым тяжким испытанием из всех, какие ей когда-либо случалось пережить, и этой радостью ей захотелось поделиться со своими друзьями.

Она призналась в этом однажды после ужина, когда они все вместе сидели на крохотной полянке и разговаривали. После ее признания наступила короткая тишина. Слова девушки, очевидно, расстроили майора. Немного поразмыслив, он обратился к де Берни.

– Ответьте, пожалуйста, сударь, – заговорил он, – я очень давно хочу вас об этом спросить, – что вы собираетесь с нами сделать после вашего разбойного налета на испанский караван?

Мисс Присцилла, услышав столь дерзкое обращение майора, недовольно нахмурилась. Что же касается де Берни, вопрос майора, похоже, окончательно вывел его из терпения. Он долго собирался с мыслями, после чего, странно улыбаясь, спросил:

– Майор, скажите наконец, кто вы такой? Верный и смелый товарищ или законченный болван?

– Что это значит? – вспылил Сэндз. – Извольте объясниться.

– Я хочу сказать, что так до сих пор и не понял, вы храбрый только на словах или просто глупец?

На несколько секунд майор лишился дара речи.

– Сударь, – проговорил он наконец, – я ни от кого не потерплю подобных оскорблений.

– Неужели? А оскорблять других, значит, вы имеете право? Опасное занятие! Тем более в этих-то местах…

Он встал и медленно встряхнулся.

– Я уже не раз говорил вам, дорогой Бартоломью: ваша жизнь – лучшая гарантия моей добропорядочности. И постарайтесь впредь не злоупотреблять ею.

– Злоупотреблять?

Вскипев от бешенства, майор вскочил на ноги и отдернул свою руку от руки мисс Присциллы, которая попыталась было его удержать.

– Сударь, я задал вам конкретный вопрос и думаю, мы с мисс Присциллой вправе получить такой же ответ.

– Вы задали его дерзким, провокационным тоном, – невозмутимо ответил де Берни.

– Я привык называть людей и вещи своими именами. Своими именами, черт возьми!

Взглянув на него, де Берни произнес:

– Хорошо-хорошо! Скажите спасибо, что я не ответил вам тем же.

С этими словами он попрощался с мисс Присциллой, надел шляпу с пером и направился к лагерю буканьеров.

Пока майор собирался с мыслями, де Берни отошел уже метров на двадцать. Он еще успел бы его догнать, но мисс Присцилла твердым голосом попросила его остаться. И он безвольно повиновался.

– Честное слово! – через какое-то мгновение воскликнул он. – Это просто невыносимо! Я больше не собираюсь терпеть его дерзости!

– Вы сами виноваты, – холодно заметила мисс Присцилла. – Почему бы вам не быть с ним полюбезней? Или вы считаете, что своим отношением к нам он этого не заслуживает?

Насмешливый тон девушки разозлил майора.

– И вы еще защищаете этого наглеца! Это уж слишком! Но от кого? От меня?! Скажите же на милость, мисс, кто он вам, этот растреклятый разбойник, хвастун?

Но мисс Присцилла по-прежнему держалась холодно. Казалось, она решила следовать примеру де Берни.

– Дело вовсе не в этом. А в том, что ожидает вас, оскорби вы его всерьез. Сколько раз он давал вам понять очевидное: да будь он тот, за кого вы его принимаете, он бы уже давно избавился от вас как от надоевшей обузы…

– Черт меня возьми! – вскричал майор, но тут же осекся, осознав, что не стоит в присутствии дамы употреблять выражения, недостойные истинного джентльмена.

Поведение девушки привело его в отчаяние. Вопрос, что он задал де Берни, касался ее больше, чем других. То был вопрос жизни или смерти, а этой несмышленой девочке приспичило рассуждать про какую-то благопристойность! В самом деле, какое жеманство!

Откровенно говоря, майор был не прав, думая так о мисс Присцилле. Она прекрасно понимала важность вопроса, который задал ее опекун, – единственно, ей не понравился тон, каким он его задал. Но и странный ответ француза поразил ее в не меньшей степени… Была ли его раздражительность простой реакцией на грубость майора? Или тому есть другие, более глубокие причины? И тревога, о которой она уже почти забыла, вновь закралась в ее душу.

Ночью де Берни, спавший по обыкновению у входа в хижину мисс Присциллы, ощутил плечом чье-то мягкое прикосновение. Несмотря на его легкость, он тут же встрепенулся – в доказательство того, что даже во сне он продолжал бодрствовать. От резкого движения плащ на нем распахнулся, и под ним, в лунном свете, сверкнул обнаженный клинок: де Берни не расставался со шпагой, даже когда спал. Увидев перед собой мисс Присциллу она стояла, поднеся палец к губам, – он принялся озираться по сторонам, пытаясь понять, что могло нарушить ее покой. Но кругом было тихо. Безмолвие ночи нарушали лишь тихий шорох прибоя и мирное посапывание майора.

– Что-нибудь случилось? – шепотом спросил он, собравшись вскочить на ноги.

Ее едва слышное «тише!» успокоило его – прежнего напряжения как не бывало.

– Господин де Берни, мне нужно с вами поговорить.

– К вашим услугам, – произнес он.

Француз сел на песок спиной к хижине. Девушка присела рядом. Прошло несколько мгновений перед тем, как она заговорила.

– Сегодня Барт задал вам один вопрос… Но вы ничего не ответили… Конечно, он был не прав, позволив себе выражения, которые, вполне естественно, вас больно задели.

– О, нисколько! – так же тихо и мягко ответил француз. – Если человек глуп, он причиняет боль прежде всего самому себе, а не другим.

Тут девушка принялась извиняться за поведение майора: сама жизнь-де сделала его таким грубым, а также страх за ее участь…

– Не стоит продолжать, мисс, – сказал он после недолгого молчания. – Какие пустяки! По правде сказать, он нисколько меня не оскорбил… «Терпение – царица добродетели» – таков девиз нашего рода. И я следую ему всю жизнь. Я необидчив по натуре, уверяю вас.

– Вам нет надобности уверять меня, – промолвила она. – Я это уже заметила.

Эта беседа показалась девушке несколько странной. И немудрено! Что заставило ее быть откровенной с этим человеком, отъявленным пиратом, объявленным вне закона? Еще давеча он строил планы, как напасть на испанский караван, а нынче самым серьезным тоном рассуждает о таких понятиях, как фамильная гордость!

Однако мисс Присцилла быстро прогнала беспокоившие ее сомнения.

– Но вы так и не ответили на вопрос Барта, – снова заговорила она. – Если вы не забыли, он спросил, что вы и эти люди намерены делать после того, как все закончится? Уж мне-то вы можете сказать?

После долгого раздумья де Берни наконец произнес:

– Я жду, как повернутся события.

– И тем не менее должен же быть у вас какой-то план, какие-то мысли? – настаивала девушка и после короткой паузы, поскольку француз так ничего и не ответил, мягко прибавила: – До сих пор я верила вам всей душой. Только благодаря этому доверию я спокойно сносила все, что с нами стряслось.

– А теперь вы мне не верите?

– О, не говорите так! Если б я перестала верить вам, я бы этого не вынесла. Но вы должны понять меня и без слов.

– Вы проявили редкое мужество, – сказал де Берни голосом, исполненным восхищения и уважения. – Вы даже не представляете, какую помощь вы оказали мне своей стойкостью. Будьте мужественны и впредь. Помогая мне, смею сказать, вы помогаете и себе.

– Но почему вы не хотите объяснить мне свои намерения? Если б я их знала, это придало мне мужества еще больше.

– Я уже сказал, что жду, как повернутся события… Но знайте – я говорю это от всего сердца, – вам нечего опасаться. Уверен, пока меня не убьют, вашей жизни и чести ничто не угрожает.

– Пока не убьют!

Услышав, как участилось дыхание девушки и задрожал ее голос, он поспешил ее успокоить:

– Мне не следовало вам этого говорить, чтобы лишний раз не тревожить. Нет, меня не убьют, – проговорил он твердо. – Уж будьте уверены.

– Чтобы лишний раз не тревожить!.. – повторила она, и из груди у нее вырвался сдавленный крик: – Отчего вы мне не доверяете!

– Не доверяю – вам? – возразил он.

Де Берни не понял смысла ее слов, а мисс Присцилла не стала ничего растолковывать. Вслед за тем она задала вопрос, касавшийся уже непосредственно его участи:

– А вы верите этим людям? Они сдержат свое слово после того, как захватят караван?

Француз мягко улыбнулся:

– Нет, конечно, не сдержат… Когда-то буканьеры жили по законам чести. Теперь же… Лич – чудовище! Понятие чести для него – ничто, как, впрочем, жалости или добродетели. Ничто! Они и не собирались сдержать его.

У мисс Присциллы, охваченной тревогой, перехватило дыхание.

– Что же будет? Если так, на что же вы надеетесь?

– Повернуть дело в свою пользу. Надежда есть, притом немалая. Такая возможность непременно представится. Она всегда существует. Однажды судьба уже сыграла со мной злую шутку – что ж, теперь она должна быть ко мне более благосклонной! Что же касается вас, то вам не следует ее опасаться – она не сделает вам ничего плохого.

– И это все, что вы можете мне сказать?

– Пока – все. Но еще раз прошу вас, верьте мне, со мной вам ничто не угрожает.

На какой-то миг девушка умолкла, потом, вздохнув, промолвила:

– Что ж, прекрасно. Доброй ночи, господин де Берни. Когда она ушла, француз еще долго лежал не смыкая глаз, погруженный в свои мысли. Он никак не мог уразуметь, что означал ее возглас – «Отчего вы мне не доверяете?».

Что она хотела этим сказать? Неужели судьба де Берни волновала ее не меньше, чем своя собственная? А может, она имела в виду нечто другое? И почему она спросила именно об этом?

Глава XIII. СЛЕЗЫ ЖАЛОСТИ

На другое утро майор Сэндз сидел в палатке грозный, как Ахилл note 61Note61
  Ахилл – легендарный греческий герой, один из вождей греческой армии, осаждавшей малоазиатский город Трою (Илион)


[Закрыть], как вдруг над входом в нее, загородив солнечный свет, нависла тень – это была темная фигура де Берни.

– Не кажется ли вам, майор, что вы здесь совсем заплыли жиром, – заявил незваный гость. – Вам не мешало бы немного похудеть, тогда б и нервишки у вас перестали шалить. Берите-ка вашу шпагу и ступайте за мной.

Вспомнив их давешнюю размолвку, майор подумал, что француз собрался поквитаться с ним в поединке. Вскипев от злобы, красный, как вареный омар, он поднялся.

– Право, сударь! Вы что, ищете со мной ссоры? А вы не подумали, что будет, если я вас убью?

– Я никогда не думаю о невозможном, сударь.

– Черт вас возьми, сударь! Я больше не намерен терпеть ваши оскорбления.

Он схватил шпагу и повесил ее на пояс:

– К вашим услугам. Тем хуже для вас.

Де Берни вздохнул:

– Неужели вы не догадываетесь, зачем я вас позвал? Я предлагаю вам поупражняться, только и всего, так что смерть здесь ни при чем.

– Как бы то ни было, я к вашим услугам, черт бы вас побрал!

Они ушли так, чтобы их никто не заметил, в том числе и мисс Присцилла; для этого де Берни направился вдоль берега, по кромке мангровых зарослей.

Шли они молча. Вдруг, услышав сзади шорох, майор резко обернулся.

– Ничего страшного, это Пьер, – сказал де Берни. – Он проследит, чтобы нам никто не помешал.

Ошеломленный, ничего не соображая, майор двинулся дальше; он думал только об одном – о поединке, который якобы хотел затеять его спутник. С трудом переводя дух и обливаясь потом, он вскарабкался по крутому склону скалы и обнаружил, что они очутились в небольшой бухточке, надежно укрытой от посторонних глаз.

Француз снял портупею и обнажил шпагу. Майор безмолвно последовал его примеру. Затем француз извлек из кармана деревянный набалдашник, похожий на маленькую грушу, и на глазах изумленного майора нацепил его на острие своей шпаги.

– Что, черт возьми, все это значит? – спросил Сэндз.

Де Берни, протянув ему точно такую же грушу, ответил:

– Неужто вы в самом деле подумали, будто я привел вас сюда ради того, чтоб совершить кровопролитие? Ну да Бог с вами, что бы вы ни думали, а того требуют обстоятельства. Я уже говорил, пришло время вам немного поразмяться и похудеть…

Майор, продолжавший обливаться потом, посчитал себя оскорбленным и разозлился не на шутку:

– Какого дьявола, сударь! Вы еще вздумали насмехаться надо мной?

– Ради бога, сударь, успокойтесь. День, когда нам придется проливать кровь, уже не за горами, и если мы не подготовимся к нему как следует – нам конец. По крайней мере, мне.

И он снова протянул майору набалдашник для шпаги. Не зная, что думать, майор неохотно взял его.

– Понимаю, – проговорил он, явно переоценивая свои умственные способности. – Значит, вы привели меня сюда, чтобы поупражняться на шпагах? Но почему вы не предупредили меня заранее?

Де Берни снял камзол и парик. Майор не без удовольствия сделал то же самое: мысль о дуэли привела его в дикий восторг. Он считал себя непревзойденным фехтовальщиком. Когда-то, в пору юности, он слыл первой шпагой в своем полку. И сейчас он покажет этому французишке, почем фунт лиха и что он, майор Сэндз, не тот, с кем можно шутки шутить.

Оставшись в рубахах, мужчины встали в исходную позицию.

Желая ошеломить противника, англичанин молниеносно ринулся в атаку. Однако, несмотря на целую серию выпадов, ему так и не удалось добраться до противника, Тот только оборонялся, и вся инициатива была в руках у майора, но продолжалось это до тех пор, покуда француз вдруг не крикнул:

– Живее, майор! Живее! Глубже выпад! Не дайте мне перейти в атаку!

Словно следуя его советам, майор с еще большим ожесточением устремился вперед, однако противник отражал все его удары легко, без всяких усилий.

Вконец выдохшись, майор остановился. С его коротко остриженной головы градом лился пот; он утерся рукавом рубахи и посмотрел на француза: стройный и гибкий, тот, похоже, устал не больше, чем в начале схватки. Из чего же был сделан этот человек, которого ничто не брало?

Взглянув на раскрасневшегося, запыхавшегося майора, де Берни с улыбкой произнес:

– Вот видите, я же говорил, вам необходимо поупражняться. Ваше положение гораздо хуже моего.

В ответ майор что-то проворчал, и только. Однако он должен был признаться, что даже в молодости ему никогда не приходилось иметь дела с таким мастером защиты. И от этой мысли на душе у него стало еще горше.

Немного передохнув, майор вновь бросился в атаку, но француз так лихо защищался и контратаковал, что Сэндз избежал укола, лишь отскочив назад.

Де Берни рассмеялся.

– Слишком много усилий, – сказал он. – Осторожней, сударь!

Выставив вперед шпагу, он отразил очередной выпад и нанес майору удар прямо в живот.

Затем они вновь заняли исходную позицию, и после быстрой серии обменных ударов де Берни, вконец измотав майора, поразил его точно в грудь.

– Довольно! – выпрямившись, скомандовал победитель. Теперь дыхание его заметно участилось. – На сегодня хватит. Что касается меня, то для начала не так уж плохо, правда, резкости мне все же не хватает. Завтра, с вашего позволенья, продолжим – это необходимо как мне, так и вам. А вы, майор, довольно слабоваты: раз – и скисли. Столкнись вы лицом к лицу с тем, кто половчее, я бы вам не позавидовал.

Майор и сам бы себе не позавидовал, и от нового приступа злости его затрясло как в лихорадке. Перед тем как одеться, он, решив немного поостыть, сел прямо на песок, а де Берни, скинув оставшееся платье, ринулся в прохладные воды бухты.

В лагерь они вернулись к полудню. Майор все еще дулся – главным образом потому, что думал, будто де Берни намеренно позвал его скрестить шпаги, чтобы показать, чем обернется для него их следующая ссора.

И от этой навязчивой мысли толстяк майор еще пуще невзлюбил француза: кроме того, что он презренный пират, разбойник и головорез, он еще и жалкий комедиант и хвастун.

Однако по прошествии трех дней, в течение которых они совершенствовались в мастерстве владения шпагой, злость майора несколько поубавилась. Постепенно он изменил свое мнение о французе, убедившись, что, в конце концов, де Берни, возможно, прав и занятия фехтованием им обоим пойдут на пользу, тем паче, если, как он говорил, впереди их ждут опасности. К советам француза он стал относиться более спокойно и даже старался прислушиваться. Во всяком случае, от прежней лютой неприязни к де Берни у него не осталось и следа.

Странная вещь, но дружеские отношения между де Берни и мисс Присциллой, крепшие с каждым днем, уже не раздражали или почти не раздражали майора. Бесцеремонность француза, пришедшаяся, как ни странно, по душе мисс Присцилле, конечно же, действовала нашему герою на нервы, поскольку, как ему казалось, подобным поведением де Берни мог задеть достоинство той, которую он, майор, уже видел своей супругой. Нет, он нисколько не ревновал, потому как был убежден, что мисс Присцилла никогда не переступит грань, лежащую между нею и этим флибустьером.

Откуда ему было знать – ведь он уже давно перестал бодрствовать по ночам, – что как раз в это время мисс Присцилла осторожно покидала свою хижину и часами напролет разговаривала со своим телохранителем.

Сидя рядом друг с другом, они обсуждали в основном события минувшего дня. Порой их беседы становились более задушевными. Так, однажды ночью мисс Присцилла попросила де Берни ответить честно, что он намерен делать дальше. Неужели он так и будет все время скитаться по морям, что ни день рискуя жизнью?

– О нет! – заявил он. – С этим покончено. Я хочу на родину. Так уж случилось, что мне, как когда-то Генриху IV, пришлось однажды покинуть Францию note 62Note62
  Видимо, автор имеет в виду эпизод из биографии французского короля Генриха IV, когда он, будучи еще только французским принцем и королем Наваррским, тайком покинул в 1576 г. французский королевский двор, где он фактически находился в плену после Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.), во время которой католики осуществили массовое избиение гугенотов в Париже и других крупных городах страны


[Закрыть], чтобы потом снова ступить на ее мягкую землю, увидеть ее склоны, поросшие виноградниками и оливковыми деревьями, и услышать плавный южный акцент моих земляков.

– Понимаю, – промолвила девушка. – Значит, желание вновь обрести родину оказалось сильнее ваших религиозных убеждений?

На какое-то время он задумался, потом вдруг рассмеялся:

– Действительно, я похож на человека, у которого отобрали одежду и предложили надеть новую. Какими же лицемерами бываем мы, когда речь заходит о вере! После всего, что мне довелось пережить, я начинаю рассуждать о религии, о том, что придется ею поступиться, словно это некая великая жертва!

Мисс Присцилла впервые слышала, как де Берни с горечью заговорил о своем прошлом. Прежде он рассказывал о нем даже с радостью, как будто пиратство для него было обычным, честным делом.

– Вы еще молоды и сможете начать жизнь сызнова, – проговорила она, как бы отвечая на свои собственные мысли, а не на слова де Берни.

– Но что я могу начать с тем багажом, который везу из Нового Света? Знайте, всякий человек строит свое будущее с помощью опыта, накопленного в прошлом.

– Да, но он может наверстать упущенное. В этом нет ничего страшного. Вы обзаведетесь семьей…

Тут француз прервал ее:

– Семьей? Я?

– А почему нет?

– Разве вы не успели заметить, что за долгое время, проведенное в этих диких краях, я потерял все, что было во мне святого, не говоря уже о чести?

– Но и в этом нет ничего страшного, – заметила девушка.

– Откуда вам знать?

– Я знаю это потому, что чувствую. Думаю, за последние недели я кое-что о вас узнала. Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Послушайте, ну какая женщина согласится стать матерью моих детей?

– Не понимаю… Наверно, это вам решать?

– Ну уж нет. Моя участь уже решена. За меня это сделало мое прошлое! Всю жизнь я убивал, грабил, совершал ужаснейшие злодеяния. Конечно, я кое-что успел приобрести. Земли на Ямайке и на других островах, плантации и все такое прочее. Но даже если я женюсь, выдав себя за другого, моя супруга будет несчастнейшей из женщин, доведись ей узнать, откуда у меня все это богатство. И если такому презренному человеку, как я, и будет суждено однажды выбрать себе жену, то только под стать себе, потому как я никогда не позволю себе пасть столь низко, начав ухаживать за женщиной из чуждой мне среды. Это единственное из оставшихся у меня достоинств, последняя, тончайшая нить, связующая меня с таким понятием, как честь. Но если она оборвется, пусть я буду проклят. Нет-нет, славная моя девочка, если мне когда-то и доведется увидеть Старый Свет и если я еще сумею что-то создать, то только не семью.

Его голос, пронизанный глубокой печалью, звучал волнующе, совсем не так, как всегда – легко, твердо и уверенно. Какое-то время они оба молчали, и тут француз ощутил, как на его левую руку упало что-то блестящее и влажное.

Он вздрогнул и повернулся лицом к девушке: она сидела совсем близко, чуть склонясь вперед и отвернувшись в сторону.

– Присцилла! – дрожащим голосом сказал он, с волнением обнаружив, что глубоко тронул сердце девушки.

Смутившись, мисс Присцилла поспешно встала.

– Доброй ночи! – быстро проговорила она тихим голосом.

Тяжелая занавеска упала следом за нею. Де Берни остался один. Повернувшись ко входу в хижину, он едва слышно произнес:

– Благодарю тебя за слезу, пролитую на надгробье разбитого сердца.

И, поднеся левую руку к губам, он приник к ней в долгом поцелуе.