Текст книги "Златоустый шут"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Колпак шута верой и правдой служил мне в дороге, но поскольку я хочу встретиться с Лукрецией Борджа, мне необходим совсем иной наряд... И тут мои мысли побежали в другом направлении. Что могло содержаться в том письме, которое я вез? Почему Чезаре Борджа состоял в тайной переписке с сестрой? Что ж, ответа ждать недолго – не зря же кардинал обещал, что Джованни Сфорца вскоре постигнет участь, над которой будет потешаться вся Италия. Но ведь и мне предстояло внести в это дело свою малую лепту! О Боже! Если бы мои читатели знали, как эта мысль ободрила и обрадовала меня. Мне, Ладдзаро Бьянкомонте, кого столько лет унижали, чей дух считали окончательно сломленным, предстоит оказаться инструментом ниспровержения тирана и узурпатора. И, с особой остротой осознав всю важность и ответственность своей миссии, я поклялся доставить письмо во что бы то ни стало, невзирая ни на какие препятствия, даже на угрозу для жизни.

Но тут другой, более практичный голос заговорил во мне: «Прекрасно, прекрасно, но как это сделать?»

Я поднялся со своего ложа и, подойдя к столу, налил себе вина. Я залпом выпил его и выплеснул осадок прямо на пол, спугнув любопытную крысу, высунувшуюся из одной из многочисленных дырок. Затем я задул лампу и вновь улегся на кровати, рассчитывая, что в темноте ничто не будет отвлекать меня и я смогу найти решение волнующей меня проблемы. Но вместо этого я задремал и проснулся, когда утренние лучи неяркого январского солнца уже рисовали узоры на потолке моей комнаты. Стояла ясная и тихая погода, и при дневном свете место моего ночлега показалось мне еще более отвратительным, чем вчера в полутьме. Желая поскорее убраться отсюда, я вскочил с постели и кликнул хозяйку. Затем, порывшись в кармане, я нашел там золотой дукат и швырнул его на стол. Я услышал, как заскрипели ступеньки лестницы, и передо мной предстала слегка запыхавшаяся после подъема трактирщица. Увидев мой шутовской наряд, она изумленно-негодующе воскликнула, видимо приняв меня за одного из тех ряженых в разноцветное тряпье бродяг, которые норовят расплатиться за обед плоскими шутками и непристойным кривляньем, горделиво именуемым акробатикой.

– Ossa di Cristo! [Ossa di Cristo (и дальше Sangue di Cristo) – это выражение не надо воспринимать буквально. Оно относится к категории ругательств, которые возникли в ряде европейских государств из выражений, объявленных средневековой церковью богохульными. Смысловое значение подобных фраз приблизительно соответствует русскому «Черт побери!»] – вскричала она. – Никак я приютила дурака?

– Чему ты удивляешься, баба? Неужели до сих пор в этой развалюхе ночевали одни умники?

– Это я-то баба? – напустилась она на меня.

– Конечно же, нет, – вежливо отозвался я. – Это обращение я приберегу для твоего муженька – да поможет ему Бог!

Она мрачно улыбнулась.

– Подобными остротами ты собираешься рассчитаться со мной за ночлег? – с ядовитейшим сарказмом осведомилась она.

– Остротами? – возмущенно переспросил я. – Фу! Хозяйке, которая чурается дураков, не пристало быть такой слепой и болтливой.

С этими словами я широким жестом указал на стол, где поблескивал золотой дукат. При виде монеты ее глаза жадно сверкнули.

– Мой хозяин... – начала было она и, быстро подойдя к столу, торопливо схватила дукат, словно желая убедиться, что это не колдовство и не обман зрения, – Ну и ну! Шут, и при деньгах! – изумилась она.

– Позор для нашего сословия, – сокрушенно вздохнув, согласился я и уже другим тоном добавил: – А теперь принеси-ка мне иголку с ниткой, да поживее.

Я думаю, что проворности, с которой она поспешила исполнить мою просьбу, позавидовали бы и крысы, во множестве населявшие ее лачугу. Поистине, золото способно творить великие чудеса! Убедитесь сами, мои читатели, сколь вежливыми и услужливыми оно делает людей, даже тех, кто, казалось бы, навсегда закоснел в грубости и невежестве.

Быстро отремонтировав порванный рукав своего камзола, я надел шляпу, накинул на плечи плащ и спустился вниз. Я решительно отказался от предложенного мне вина – вчерашний глоток навсегда отбил у меня желание утолять жажду бурдой местного изготовления – и велел хозяину поскорее приготовить мне лошадь. Дожидаясь, пока моя просьба будет исполнена, я расположился в грязной общей комнате и в очередной раз попытался решить не дававшую мне покоя проблему: как попасть в Пезаро, не лишившись своей головы?

Мои размышления были прерваны долетевшим до меня приглушенным топотом копыт. К трактиру приближалась кавалькада всадников, и вскоре снаружи раздался громкий и требовательный крик:

– Трактирщик! Где ты, лежебока?

Движимый любопытством, я подошел к двери и увидел четырех всадников, сопровождавших запряженную мулами карету с плотно зашторенными окнами. То, что все четверо были конюхами, любой понял бы с первого же взгляда; о том, что они служили знатному роду Сантафьор, свидетельствовали белоснежные цветки айвы, вышитые у каждого на груди, а о трудностях выпавшего на их долю путешествия говорили их забрызганные грязью длиннополые кафтаны из грубого сукна и взмыленные лошади.

Появился трактирщик, ведя в поводу мою лошадь; внезапно он остановился и застыл перед ними в поклоне, словно напрочь забыв обо мне, – люди его сорта всегда уделяют больше внимания вновь прибывшим постояльцам, чем отъезжающим.

– Приказывайте, синьоры, – подобострастно произнес он.

– Нам нужен проводник, – не обременяя себя излишней учтивостью, сказал один из них, по виду старший.

– Проводник, почтеннейший? – переспросил трактирщик.

– Да, болван, проводник, – огрызнулся конюх. – Ты что, никогда не слышал о таких существах? Нам нужен знающий окрестности человек, который провел бы нас кратчайшим путем к Кальи [Кальи селение на западном склоне Умбро-Маркских Апеннин].

Трактирщик недоуменно покачал своей седовласой головой и вновь низко поклонился – мне показалось, что я даже услышал, как хрустнули его старые суставы.

– Здесь нет проводников, синьоры, – извиняющимся тоном произнес он. – Быть может, в Гуальдо...

– Дурак! – оборвал его всадник, который, как и большинство лакеев знатных синьоров, не стеснялся в выборе выражений. – Стали бы мы сворачивать к твоей лачуге, если бы хотели ехать в Гуальдо.

Я до сих пор не знаю, что тогда заставило меня вмешаться в их разговор, – манеры лакея совершенно не внушали мне доверия, да и его хозяин, позволявший ему так запросто поносить несчастного трактирщика, был, скорее всего, одного с ним поля ягода – однако я шагнул вперед и спросил:

– Вы говорите, что едете в Кальи?

Он угрюмо уставился на меня и даже не потрудился скрыть появившееся у него на лице подозрительно-пренебрежительное выражение. И хотя, глядя на мои шляпу, плащ и сапоги, нельзя было с уверенностью сказать кто – дворянин или шут – скрывается под ними, он всего лишь недовольно проворчал в ответ:

– Для чего вам это знать?

– Чтобы предложить свои услуги вашему господину, кто бы он ни был, – невозмутимо ответил я. – Я тоже еду в Кальи и, подобно вам, тороплюсь. Я хорошо знаю эти места, и если вы соизволите следовать за мной, то прибудете к месту назначения в кратчайший срок. Впрочем, я нисколько не настаиваю.

Только разговаривая в таком тоне, я мог рассчитывать на его согласие. Заикнись я о совместной поездке – мое предложение наверняка было бы с негодованием отвергнуто. Теперь же ему не оставалось ничего другого, как с подчеркнутой вежливостью поблагодарить меня от имени своего хозяина.

Я впрыгнул в седло и без лишних слов поскакал вперед; вскоре за мной тронулись повозка и ее эскорт. Дорога продолжала идти вверх, снег под копытами лошадей становился глубже и тверже, а невеселые мысли о моей будущей судьбе – все навязчивее. Да и откуда я мог знать, что мучившая меня проблема сама собой разрешилась в тот момент, когда я вызвался провести этот маленький караван через холмы?

Глава III
МАДОННА ПАОЛА

Незадолго до полудня мы достигли наивысшей точки подъема и остановились, чтобы дать передохнуть лошадям. Воздух здесь казался особенно чистым и холодным; безупречно белый снег покрывал все вокруг, сверкая на солнце, изливавшем потоки света с безоблачно-синего небосвода, так что на него было больно смотреть.

До сих пор я ехал впереди кавалькады, временами начисто забывая о ее существовании, но теперь, когда мы оказались рядом, их старший, полный круглолицый малый по имени Джакомо, подошел ко мне с явным намерением завести разговор. Я не стал возражать: плотно зашторенные окна кареты успели возбудить мое любопытство, равно как и сама спешка, с которой путешествовал тот, кто за ними прятался.

– Вы не задержитесь в Кальи? – небрежно обронил я.

Он искоса взглянул на меня, и промелькнувшее в его глазах выражение лишь подтвердило мои подозрения: действительно, здесь скрывалась какая-то тайна.

– Нет, – после небольшой паузы ответил он. – Мы рассчитываем к наступлению темноты добраться до Урбино. А вы? Вы едете дальше?

– Скорее всего, – столь же уклончиво ответил я.

В этот момент у меня за спиной раздался металлический скрежет, как если бы кто-то отдернул кожаную шторку, закрывавшую окна кареты. Я обернулся на звук и замер от удивления и восхищения, настолько представшее предо мной зрелище не соответствовало моим ожиданиям: из кареты ловко спрыгнула на землю совсем юная дама, почти девочка. Я подумал, что мне никогда не доводилось видеть более прекрасное создание, да и всякому, читавшему знаменитый трактат мессера Фиренцуолы о красоте [Фиренцуола Аньоло (1493-1543) – получил церковное образование, постригся в монахи и занимал видные должности при папском дворе, но после смерти Льва X охладел к религии, в 1526 г. вышел из монашеского ордена и занялся литературной деятельностью. Здесь речь идет о трактате Фиренцуолы «Беседы о красоте женщин»], в эту минуту показалось бы, что перед ним возник облеченный во плоть идеал женщины.

Несмотря на нежный возраст, у нее была стройная и вполне оформившаяся фигура; Фиренцуола вряд ли одобрил бы цвет ее небесно-голубых глаз, равно как и бронзово-золотистый отлив волос, обрамлявших идеальный овал ее молочно-белого лица. Однако, если бы мессеру Фиренцуоле довелось встретиться с этой девушкой, вполне возможно, он внес бы некоторые коррективы в разработанный им канон женского совершенства. На ней был роскошный плащ из серого бархата, подбитый дорогим мехом, на голове поблескивали самоцветы, украшавшие золотую сетку, стягивавшую ее волосы, а подчеркивавший ее талию восхитительной красоты золотой пояс, усеянный драгоценными камнями, в лучах солнца сверкал, словно пылающий в ночи факел. Она полной грудью вдохнула бодрящий горный воздух и прямо по снегу направилась к нам с Джакомо.

– Это тот самый путешественник, который согласился стать нашим проводником? – приятным мелодичным голосом, так идущим ко всему ее очаровательному облику, спросила она у Джакомо, и тот утвердительно кивнул головой.

– Я в долгу перед вами, мессер, – продолжала девушка. – Вы не представляете, сколь ценную услугу оказали мне. И если вы когда-нибудь окажетесь в затруднительном положении, Паола Сфорца ди Сантафьор сделает все возможное, чтобы помочь вам.

Услышав, что она назвала себя, Джакомо сердито нахмурился. Я же низко поклонился ей, но ответил весьма сухо – всякое упоминание имени Сфорца вызывало у меня приступ жгучей ненависти, которая отчасти распространялась и на всех его родственников.

– Мадонна, вы преувеличиваете значение оказанной вам услуги. Лишь по чистой случайности нам с вами оказалось по пути.

Она пристально посмотрела на меня, словно пытаясь понять причину не слишком учтивого ответа, и я почему-то обрадовался, что мой шутовской наряд был на сей раз тщательно спрятан под плащом и шляпой. Вероятно, она решила, что имеет дело с неотесанным мужланом, и, отвернувшись от меня, велела Джакомо поскорее отправляться в путь.

– Если мы хотим добраться хотя бы до Кальи, мадонна, животным надо дать отдохнуть, – возразил тот, – Дай Бог, чтобы там нашлись свежие лошади, иначе все пропало.

Она нахмурилась – видимо, его слова не понравились ей.

– Не забывайте, если в Кальи нет лошадей, то не только для нас, но и для тех, кто следует за нами, – она сделала жест рукой в сторону дороги, по которой мы поднимались сюда.

Итак, загадка начинала проясняться, – мои попутчики от кого-то спасались.

– Я уверен, что им велено догнать нас во что бы то ни стало, – мрачно ответил Джакомо. – В Кальи они не станут церемониться; они достанут лошадей, даже если для этого им придется ограбить местных жителей.

Но она лишь нетерпеливо отмахнулась, словно досадуя более на его страхи, чем на грозившую им опасность, повернулась и пошла к карете.

– Укрыли бы вы плащом свою лошадь, мессер незнакомец, – посоветовал мне Джакомо.

Он был совершенно прав, но я всего лишь пренебрежительно пожал плечами.

– Пусть лучше сдохнет от холода лошадь, чем я, – грубо ответил я и принялся расхаживать взад и вперед по снегу, чтобы согреться.

Красота зимнего пейзажа никогда не оставляла меня равнодушным. Нередко его находят унылым, сравнивая с буйным ликованием весны, но я всегда попадал под очарование девственной белизны просторов, безмятежных и в то же время величественно-впечатляющих. На восток от Фабриано [Фабриано – город в Умбро-Маркских Апеннинах] начиналась широкая равнина, расстилавшаяся между Эзино и Музоне [Эзино, Музоне – реки, стекающие с восточных склонов Умбро-Маркских Апеннин в Адриатическое море] и доходившая до горы Комеро, чья округлая вершина выглядывала из поднимавшейся с моря дымки. На западе же, насколько хватало глаз, все было укутано толстым слоем снега: от едва видимых башен Перуджи [Перуджа – центр современной провинции Умбрия] до Тразименского озера [Тразименское озеро – крупнейшее из Апеннинских озер к северу от Рима], поверхность которого отливала серебром на фоне заснеженных полей, и от угнездившейся на самой вершине горы этрусской Кортоны [Кортона – центр коммуны в провинции Ареццо; расположен на обрыве высокого холма в 494 м над уровнем моря. С VIII в. до н. э. город был важным центром этрусков] до холмов Тосканы [Тоскана – историческая область Италии между побережьем Тирренского моря и Апеннинами], напоминавших тяжелые облака, нависшие на горизонте.

Громкий крик и последовавшие за ним проклятия вернули меня к действительности. Мои спутники сбились в кучу возле крутого обрыва на западном склоне холма и напряженно вглядывались в даль, туда, откуда мы только что приехали. Заинтересовавшись причиной их беспокойства, я подошел поближе. Мне показалось, будто внизу на равнине, на расстоянии не более мили от нас, сверкнули на солнце множество зеркал; присмотревшись, я различил отряд солдат в доспехах. Их было никак не меньше дюжины, и они мчались по нашему следу, хорошо заметному в глубоком снегу. Может быть, это и были те самые преследователи, которых опасался Джакомо? И тут у себя за спиной я услышал звонкий голос синьоры, облекший тот же самый вопрос в словесную форму. Она высунулась из окна кареты и пристально следила за приближавшимися к нам пятнышками мерцающего света.

– Мадонна, – испуганно выкрикнул один из конюхов, – за нами скачут всадники Борджа!

– Неужели у страха глаза настолько велики, что тебе удалось разглядеть, кто это, на таком расстоянии? – насмешливо отозвалась она.

Либо Бог наградил этого малого орлиным зрением, либо он в своем воображении увидел то, чего боялся, но ответил он не задумываясь:

– У них на знамени красный бык!

Мне показалось, что она слегка побледнела и ее брови дрогнули.

– Ради всего святого, поехали! – воскликнул Джакомо. – По коням, живее, олухи!

Ему не потребовалось дважды повторять приказ. В мгновение ока все сидели в седлах, а один из слуг занял свое место на передке кареты с вожжами в руках. Весьма бесцеремонно, словно я был одним из них, Джакомо велел мне возглавить вместе с ним кавалькаду. Я не стал особо привередничать, и мы помчались очертя голову по круто уходившей вниз скользкой дороге, ведущей к Кальи, ежеминутно подвергаясь опасности неизмеримо большей, чем та, что грозила нам со стороны преследователей. Страх, подстегивавший этих безмозглых трусов, казалось, заставил их позабыть обо всем остальном, и когда я обратился к Джакомо с увещеваниями, призывая его соблюдать осторожность и сбавить скорость, он лишь повернул ко мне искаженное ужасом иссиня-бледное лицо и прокричал:

– Не время мешкать, мессер. За нами скачет смерть.

– С такой же уверенностью я бы сказал, что смерть скачет перед самым нашим носом, – мрачно отозвался я. – Если вы решили поиграть с ней – не буду вам мешать. Но мне жаль свои молодые годы и совсем неохота свернуть себе шею и остаться здесь кормом для ворон. Я поеду медленнее.

– Gesu! [Иисус (ит.)] – воскликнул он стуча зубами. – Неужели вы боитесь?

В другое время его слова рассердили бы меня, но, понимая, в каком состоянии находился бедняга, я всего лишь весело рассмеялся:

– Тогда пришпорим лошадей, отважный беглец.

Впрочем, это едва ли возымело действие на бедных животных, которые, надо отдать им должное, вели себя куда более разумно и осмотрительно, чем их седоки. Мне думается, что только благодаря их инстинктивной осторожности да еще, наверное, молитвам, которые мадонна в своей карете возносила к Небесам, мы в целости и сохранности спустились на равнину.

И можно ли винить наших верных скакунов в том, что после напряженного спуска, сколь поспешного, столь же и опасного, сил у них хватило лишь на то, чтобы бежать легкой иноходью? Однако это обстоятельство, похоже, окончательно доконало трусливого Джакомо. Он постоянно оборачивался назад, словно в любой момент ожидал увидеть на вершине холма своих преследователей, и в конце концов натянул поводья и велел остановиться. Тут же заскрежетали кольца отдергиваемой шторки, и в окне кареты появилась головка мадонны Паолы, пожелавшей узнать о причине неожиданной задержки. Джакомо подъехал к ней поближе и убитым голосом произнес:

– Мадонна, наши лошади выдохлись. Бессмысленно ехать дальше.

– Бессмысленно? – вскричала она, и я подивился резким и властным ноткам ее голоса, совсем недавно звучавшего столь мягко и учтиво. – О чем ты болтаешь, плут? Не медленно трогай.

– Что в этом толку? – с дерзким упрямством повторил он. – Еще пол-лиги, в лучшем случае лига, и нас нагонят.

– Но и до Кальи осталось не более лиги, – напомнила она ему. – Там мы непременно достанем свежих лошадей. Не подводи же меня, Джакомо.

– В Кальи не обойдется без проволочек, – не уступал Джакомо, – а sbirri [Сбирры – полицейские агенты, сыщики (в частности – в средневековых и ренессансных коммунах, республиках и синьориях)] Борджа тем временем без труда выследят нас, – с этими словами он указал на глубокие следы, которые карета оставляла на заснеженной дороге.

– Друзья, я знаю, что вы не бросите меня! – с мольбой в голосе вскричала она, обращаясь к трем другим слугам. – Джакомо оказался трусом; но вы-то не такие, как он, вы же лучше него.

Столь горячий и искренний призыв явно произвел впечатление на слуг, и один из них храбро отозвался:

– Мы с вами, мадонна! Пускай Джакомо остается здесь, если хочет.

Но прохвост Джакомо, тщеславный и злопамятный, видимо, не любил, когда ему перечат и говорят правду в глаза.

– За ваши труды вас и повесят, когда схватят, – пообещал он своим товарищам. – И это произойдет в ближайший час. Если мы хотим спасти свои шкуры, мы не должны никуда двигаться с этого места и сдаться.

Собравшиеся было продолжить путь слуги вновь замерли в нерешительности; увидев, что они колеблются, мадонна выпрыгнула из кареты. Уголки ее тонко очерченного рта подрагивали, выдавая с трудом сдерживаемые эмоции, и на глаза навернулись слезы.

– Трусы! – выпалила она. – У вас не хватает духу даже на то, чтобы удрать. Хороши вы были бы, если бы вам пришлось сражаться, защищая меня. И как только могла я, глупая, довериться вам? – всхлипнула она и с такой силой топнула ногой, что из-под ее каблука взвился целый фонтан снега.

– Мадонна, – ответил один из них, – мы не стали бы противиться вашему желанию ехать дальше, будь у нас хоть малейший шанс оторваться от преследователей. Но мы опережаем их на какие-то пол-лиги, и скоро они будут на вершине холма, откуда все видно как на ладони.

– Болван! – в негодовании воскликнула она. – Пол-лиги, говоришь? Наверное, ты забыл, что когда мы находились наверху, они еще не начинали подъем. И если мы поспешим, то это расстояние утроится. А потом, Джакомо, – добавила она, – ты мог ошибиться, приняв этих всадников за солдат Чезаре Борджа.

Но тот только пожал плечами и, покачав головой, проворчал:

– Арнальдо не ошибается. Он ясно видел их.

– Боже милосердный! Неужели вы готовы предать меня? – в отчаянии всплеснула руками она.

Я бы оказался ничем не лучше этих малодушных негодяев, если бы ее горе оставило меня безучастным. Как я уже говорил, само имя Сфорца было мне ненавистно, но могла ли эта девочка, совсем еще ребенок, являться причиной выпавших на мою долю несчастий? Из разговоров своих попутчиков я давно понял, кого они боялись, а раз так, – пришла мне в голову неожиданная мысль, – я, пожалуй, единственный во всей Италии сумел бы отвратить нависшую над ними опасность, воспользовавшись имевшимся у меня кольцом. Раз возникнув, идея казалась мне все более и более привлекательной, и виной тому, надо признать честно, была несравненная красота мадонны Паолы – иначе с какой стати я стал бы рисковать своей драгоценной шеей. Смейтесь, читатели этих строк, смейтесь. В глубине души мне и сейчас трудно удержаться от смеха, когда я вижу себя, шута, ничтожнейшего из лакеев, предлагавшего свои услуги даме из прославленного рода Сантафьор. И что, как не чувство стыда, заставило меня поплотнее запахнуть свой плащ, когда я направил лошадь прямиком к ее карете?

– Синьора, – без обиняков начал я, – согласитесь ли вы принять помощь от незнакомца? Я уже догадался, какая опасность угрожает вам, и знаю, каким образом можно избежать ее.

Пять пар глаз удивленно-недоуменно уставились на меня.

– Но что вы способны сделать в одиночку, синьор? – негромко произнесла мадонна Паола.

– Вы уверены, что вас в самом деле преследуют солдаты Борджа? – в свою очередь, спросил я.

– Скорее всего, это они, – не колеблясь ответила она, и в ее голосе прозвучали доверительные нотки.

На первый взгляд могло показаться странным, что она с такой готовностью доверилась мне. Но оставался ли у нее, покинутой струсившими слугами и преследуемой по пятам врагами, иной выбор? И как цепляется за соломинку утопающий, она ухватилась за самый слабый шанс на спасение.

– Синьор! – воскликнула она. – Я совершенно не знаю ни вас, ни причин, которые движут вами. Но сейчас не время размышлять об этом, и, поверьте, я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. Расскажите, что вы собираетесь предпринять.

– Откуда вы? – вновь спросил я.

– Я еду из Рима в Пезаро, ко двору моего кузена, спасаясь от преследований, которым я подверглась со стороны семейства Борджа.

Ко двору своего кузена в Пезаро! Странное совпадение, подумал я, и тут же мне в голову пришла другая мысль: может статься, в моих же интересах помочь ей.

– Но в Пезаро находится мадонна Лукреция, родная сестра Чезаре Борджа, – удивился я.

Она улыбнулась, пытаясь рассеять охватившие меня сомнения.

– Мадонна Лукреция мой самый верный и преданный друг, – сказала она. – Она защитит меня, даже если ради этого ей придется пойти против воли ее родных.

Удовлетворившись таким ответом, я переключил свое внимание на более животрепещущие проблемы.

– И вы все время ехали в таком виде? – усмехнулся я, указывая на ее лакеев. – Вам, наверное, показалось мало того, что ваши следы на снегу читаются как нельзя лучше, и, чтобы облегчить задачу преследователям, вы решили одеть своих слуг в ливреи дома Сантафьор.

Ее глаза удивленно расширились. Что ж, не впервой доводится дуракам учить сильных мира сего. Я спрыгнул на землю и, не выпуская из руки уздечку, шагнул к ней.

– Слушайте меня внимательно, мадонна. Если вы хотите оторваться от погони, вам, прежде всего, необходимо избавиться от вашего бесполезного эскорта. Возьмите мою лошадь – она самая свежая и не доставит вам хлопот – и скачите в Кальи в одиночку.

– В одиночку? – опять удивилась она.

– Да, а что в этом особенного? – грубовато отозвался я. – В гостинице «Луна» вы спросите хозяйку, скажете ей, что ваш эскорт отстал, и попросите ее позаботиться о вас до тех пор, пока ваши люди не нагонят вас. Не сомневайтесь, она добрая душа и не оставит вас в беде. Но ничего не рассказывайте ей о том, что на самом деле случилось с вами.

– А потом? – нетерпеливо спросила она.

– Ждите до вечера или, в крайнем случае, до завтрашнего утра, чтобы эти олухи успели присоединиться к вам, и затем продолжайте свое путешествие.

– Но мы... – начал было Джакомо.

Предвидя возражения, я резко оборвал его:

– А вы вчетвером будете верхом сопровождать меня. Я займу место мадонны в карете и, чтобы отвлечь на себя погоню, мы поедем в сторону Фабриано.

Слуги разразились громкими проклятиями, смысл которых сводился к тому, что мой план являлся чистейшим безумием, и мне пришлось потратить несколько драгоценных минут на то, чтобы доказать им обратное.

– Дурни, – в конце концов заявил я, – стал бы я связываться с вами, если бы дело обстояло так, как вы представляете. Неужели вы думаете, что случайный попутчик решится рискнуть головой ради синьоры, о существовании которой он еще вчера и слыхом не слыхивал?

Трудно придумать занятие более бессмысленное, чем всеми правдами и неправдами уговаривать тупиц, и потому мне пришлось-таки воспользоваться талисманом Чезаре.

– Вот эта штуковина, – заверил я их, доставая кольцо, врученное мне кардиналом Валенсии, – убережет нас от всякого, кто служит под знаменем, на котором изображен такой же герб.

Однако те же самые аргументы, которые помогли мне уговорить лакеев, возымели совершенно обратное действие на их госпожу.

– Вы служите роду Борджа? – недоверчиво спросила она.

По ее глазам я видел, что ей хотелось сказать нечто совсем иное: не кроется ли за столь бескорыстным поступком с моей стороны коварная интрига?

– Мадонна, – взмолился я, – если вы хотите спастись, вы должны верить мне. Вот-вот ваши преследователи появятся на вершине холма, и все будет потеряно. Задумайтесь только: нет проще способа предать вас в руки солдат Борджа, чем оставить вас с вашими же слугами.

Ее лицо просветлело, и ее божественные глаза радостно улыбнулись мне.

– Я совсем забыла об этом, – призналась она и наверняка добавила бы что-то еще, если бы я в самой категоричной форме не предложил ей немедленно отправляться в путь.

– До Кальи не более мили, и дорога приведет вас прямо туда, – напутствовал я, когда она уже сидела в седле. – Прощайте, мадонна!

– Могу я узнать хотя бы имя того, кто протянул мне руку помощи в трудную минуту? – спросила она.

– Меня зовут Боккадоро, – после секундного колебания ответил я.

– Что-что, а уж сердце у вас воистину золотое, – с чувством проговорила она и, помахав мне на прощанье, ускакала, даже не взглянув на своих слуг.

Несколько мгновений я смотрел ей вслед, отметив про себя, как ловко она сидела – ведь на лошади было мужское седло, – затем подошел к карете и забрался внутрь.

– А теперь, мошенники, – скомандовал я, высунувшись из окна, – поехали вперед – на Фабриано.

– Мессер, – угрожающе произнес Джакомо, – не знаю, каковы ваши намерения, но если вы собираетесь заманить нас в ловушку, то знайте, что у меня приготовлен для вас нож.

– Болваны! – презрительно отозвался я. – Стоят ли ваши трусливые задницы того, чтобы на них охотиться? Вы мне надоели, дурачье. Пошевеливайтесь-ка, если хотите остаться в живых.

Когда надо призвать лакеев к послушанию и поставить их на место, подобный тон обычно действует безотказно. И этот случай не явился исключением: один из конюхов тут же вскочил на передок кареты и тронул мулов, а Джакомо и остальные последовали за нами легкой трусцой. Некоторое время мы не спеша ехали на юг, в сторону, противоположную той, куда умчалась мадонна Паола, затем я вновь высунулся из окошка кареты и подозвал Джакомо.

– Срежьте нашивки с ваших кафтанов, – велел я ему. – Позаботьтесь, чтобы на них не осталось никаких следов герба дома Сантафьор. Будь у вас хоть на йоту сообразительности, вы бы уже давно сделали это.

Джакомо согласно кивнул, однако моя критика явно задела его за живое, и он сердито нахмурился.

Тем не менее все они беспрекословно повиновались мне; убедившись, что приказ выполнен, я задернул шторки кареты и задумался над тем, как я буду встречать солдат Борджа, когда они нагонят нас. Что и говорить, шутка, которую я собирался сыграть, изумляла меня самого; такая burla [Шутка (ит.)] была вполне достойна несравненного таланта Боккадоро и могла со славой завершить его блестящую карьеру шута.

Внезапный толчок вывел меня из задумчивости. К моему удивлению, карета явно набирала скорость. Я высунулся наружу и осведомился у Джакомо о причине такой спешки.

– Они скачут за нами, – ответил он, повернув ко мне побледневшее от страха лицо.

– Кто это «они»? – спросил я.

– Солдаты Борджа, разумеется.

– Какое нам до них дело, дубина? – недовольно сказал я. – Солдаты, наверное, по ошибке приняли нас за беглецов, которых они преследуют. Умерьте шаг, иначе бедные животные не дотащат нас даже до Фабриано. И не забывайте: мы должны иметь вид никуда не торопящихся путешественников.

Он понял меня, и с полчаса мы лениво трусили по дороге. До Фабриано оставалось, наверное, не более лиги, когда вокруг кареты загремели копыта обгоняющих нас лошадей и чей-то грубый голос велел нам остановиться. Мы немедленно повиновались приказу, и всадники с торжествующими криками окружили нас. Я сорвал с головы шляпу и по грудь высунулся в окошко, чтобы мой колпак с колокольчиками был виден всем. Трудно сказать, кого это удивило больше, солдат Борджа или слуг мадонны Паолы: на каждом обращенном ко мне лице читалось самое неподдельное изумление.