Текст книги "Белларион"

Автор книги: Рафаэль Сабатини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Глава X. РЫЦАРЬ БЕЛЛАРИОН

Траурная месса за упокой души Беллариона так никогда и не была отслужена. В тот день, когда торжественный и печальный колокольный звон собирал верующих в церковь Святого Амброджо, у ворот города появился мессер Белларион собственной персоной в сопровождении Вернера фон Штоффеля, которого Фачино отправил на поиски его тела, и семидесяти швейцарцев, уцелевших из его отряда.

Стража, однако, поначалу приняла их за банду мародеров, частенько тревоживших в те времена пригороды Милана, и отказалась впустить. И к тому времени, когда Беллариону все же удалось убедить стражников открыть ворота, слух о его появлении успел распространиться по всему городу. Толпы восторженных миланцев высыпали на улицы, встречая его, и из их приветственных восклицаний Белларион узнал о славе, которой был во многом обязан своей предполагаемой смерти.

Колокола замолчали, поскольку мессу, естественно, пришлось отменить, и Белларион не без сожаления вздохнул об упущенной им редчайшей возможности поразвлечься, присутствуя на своем собственном отпевании.

Наконец он добрался до Старого Бролетто и, пересекая двор Арренго, заметил вверху, на лоджии, самого герцога, стоявшего между высоким, одетым в черное делла Торре и архиепископом Милана в своем традиционном ярко-красном облачении. Рядом с архиепископом он увидел графиню Беатриче, опиравшуюся одной рукой о парапет, а другой рукой размахивавшую шарфом в знак приветствия.

Словно эпикуреец note 80Note80
  Эпикуреец – человек, видящий цель и смысл жизни в наслаждении и удовольствиях


[Закрыть], Белларион наслаждался представшей перед его взором сценой, которую Фра Серафино совершенно справедливо назвал одним из многочисленных подарков судьбы, снискавших Беллариону прозвище счастливчика.

Фачино лично проводил его в зал Галеаццо, названный в честь этого сына Маттео Висконти, который родился под пенье петухов; там Белларион предстал перед герцогом и многочисленными придворными, и на вопрос о том, каким образом ему удалось избежать смерти, он ответил так же просто и безыскусно, как объяснял Фачино чудо с собаками.

Когда всадники Варалло форсировали брод, Белларион с семьюдесятью арбалетчиками находился внизу, неподалеку от подножия утеса. Убедившись в кровожадных намерениях солдат Буонтерцо, Белларион попытался спасти от гибели хотя бы тех людей, которые находились рядом с ним, и для этого воспользовался пещерой, случайно обнаруженной им на склоне утеса часом раньше, когда вел арбалетчиков на новую позицию. Пещера оказалась достаточно просторной, в нее вела узкая расселина, густо заросшая диким виноградом и жасмином.

– Мы едва успели замаскировать вход в пещеру, как на вершине утеса появились всадники. Они, вероятно, решили, что те тридцать человек, которых они обнаружили в роще, и составляли весь отряд, который противостоял им. Всадники развернулись и ускакали, но только через три часа мы решились покинуть наше убежище. К нашему удивлению, противоположный берег оказался совершенно пустынным, и еще больше удивило нас появление Штоффеля, который сообщил нам о полном разгроме армии Буонтерцо и о богатой добыче, попавшей в руки Фачино.

Затем он рассказал, как они попытались догнать армию Фачино, по, потерпев неудачу, решили самостоятельно вернуться в Милан, воспользовавшись дорогой через Пьяченцу. Однако едва они пересекли По, как Скотти велел задержать их на том основании, что они вошли в город без разрешения.

Скотти было известно о результатах битвы, но одна битва далеко не всегда определяет исход всей кампании, поэтому им разрешили покинуть Пьяченцу только через два дня, когда стало известно, что Буонтерцо наголову разбит и заперся в Парме. Свое повествование Белларион закончил такими словами:

– Я искренне рад, что мое своевременное прибытие предотвратило заупокойную мессу и исполнение реквиема по живому мертвецу.

Его последние слова были встречены взрывом громкого смеха; не смеялись только двое: щеголеватый Франческо рзоне Карманьола, с кислой миной на лице взиравший на триумф этого выскочки, в котором он уже начинал видеть соперника, и принцесса Валерия, лишь утвердившаяся в своем мнении о Белларионе как о низком обманщике и почти уверенная в том, что вся эта история с воскрешением из мертвых была намеренно подстроена им с тем, чтобы извлечь из нее наибольшую выгоду.

Габриэлло Мария подошел к Беллариону и пожал ему руку; сам герцог и делла Торре последовали его примеру, напыщенно провозглашая его Победителем при Траво.

– Этот титул, синьор герцог, может принадлежать только синьору Фачино, – вежливо ответил Белларион.

– Воистину, мессер, скромность украшает героя! – воскликнул делла Торре.

– Еще в большей степени это должно относиться к синьору Фачино, который из присущего ему благородства преувеличил значение моего скромного успеха.

Но его все же заставили выслушать изрядную толику лести, и прошло немало времени, прежде чем ему удалось улизнуть от этих придворных сикофантов note 81Note81
  Сикофант – здесь: доносчик, клеветник


[Закрыть]герцога, всегда готовых подлизаться к человеку, которому благоволит их повелитель, и отправиться, как он собирался сделать с самого начала, в апартаменты Фачино.

Он нашел там графиню, в одиночестве сидевшую на лоджии. При его появлении она вскочила со своего кресла и легко, словно паря над полом, поспешила ему навстречу.

– Белларион! – воскликнула она, протягивая к нему руки, и тот, увидев, как зарумянились ее щеки и радостно заблестели глаза, почувствовал себя крайне неуютно.

– К вашим услугам, синьора! – чопорно поклонился он.

– Белларион! – вновь воскликнула она, на этот раз с легким оттенком упрека в голосе, и положила свои руки ему на плечи. – Как я оплакивала тебя! Я думала, что мое сердце разорвется от горя и я не переживу тебя. Почему же у тебя не нашлось иных слов, кроме «к вашим услугам», чтобы поприветствовать меня? Из какого теста ты сделан, Белларион?

– А вы, синьора? Из какого теста сделаны вы сами? – с неожиданным гневом выпалил он и грубо стряхнул с себя ее руки. – О Боже! Осталась ли верность в этом мире? Только что герцог потчевал меня похвалой, которая в его устах звучала как предательство, как подлость по отношению к синьору Фачино. А что я вижу здесь? – все ту же измену, но которая бесконечно больнее ранит мое сердце.

Она отпрянула от него, словно ее ударили, и отвернулась. Но в следующую секунду они вновь стояли лицом к лицу, и ее длинные узкие глаза превратились совсем в щелочки, что, надо сказать, ничуть не украшало ее.

– Что ты имеешь в виду? Когда ты успел научиться солдафонству? – холодно проговорила она и неприятно рассмеялась, будто сделала неожиданное для себя открытие. – О, я вижу, вижу! Ты думал, что я… О, глупец! Надутый, тщеславный глупец! Что скажет Фачино, если узнает, как ты оскорбил меня своими гнусными измышлениями? Не зная, что ответить, он лишь ошеломленно глядел на нее.

– Вы говорили, синьора, – горячо начал было он, пытаясь вспомнить слова, которыми она столько раз донимала его, но вдруг осекся и резко сменил тон. – Вы правы, синьора. Конечно, я – дурак. Вы позволите мне откланяться?

Он сделал движение, собираясь уйти, но она не рассчитывала отпускать его, не сказав самого главного.

– Что же такого я тебе говорила? Чем я вызвала столь дикие предположения? Призналась, что оплакивала тебя? Верно. Но я оплакивала тебя как мать, а ты… Ты решил… – она повернулась и устремилась назад, к лоджии. – Оставьте меня, мессер. Подождите синьора в другом месте.

Не проронив ни слова, он ушел, но, как вскоре выяснилось, вовсе не для того, чтобы разыскать Фачино, поскольку сегодняшний день обещал быть для него на редкость насыщенным событиями.

Едва переступив порог апартаментов Фачино, Белларион столкнулся с Габриэлло Марией, который, как оказалось, повсюду разыскивал его, чтобы проводить в Новый Бролетто, где собирались представители коммуны Милана, готовые выразить Беллариону свою благодарность.

– Не надо мне благодарностей, которые я не заслужил, – угрюмо ответил он на приглашение Габриэлло.

– Однако вам придется принять их: отказываться было бы крайне неприлично и оскорбительно для народа.

И безродный, безымянный Белларион покорно поплелся за синьором Габриэлло Марией Висконти принимать уверения в любви и выражения в признательности от великого и славного города Милана. В огромном зале собраний дворца Раджоне он терпеливо выслушал восхваление своих выдающихся достоинств и описание замечательных подвигов, совершенных им, и с достойной подражания скромностью принял награду в десять тысяч золотых флоринов, назначенную ему советом коммуны. Другими словами, коммуна поровну разделила между ним и Фачино сумму, обещанную последнему за избавление города от угрозы нашествия армии Буонтерцо.

После этого Габриэлло, подчиняясь решению совета, сопроводил Беллариона обратно в Старый Бролетто, где во дворе Арренго должна была состояться церемония его посвяшения в рыцари. Беллариона облачили в доспехи, подаренные ему Бусико, и Фачино, ходатайствуя за него перед Джанмарией, облаченным в красно-белую мантию, и всем миланским дворянством, объявил своего оруженосца, верой и правдой послужившего ему, достойным рыцарской акколады note 82Note82
  Акколада – удар, который наносили шпагой или мечом плашмя по плечам рыцарям при церемонии их посвящения (ит. accolata, от collo – «шея»)


[Закрыть]. И когда Белларион поднялся с колен, сама графиня Бьяндратская, исполняя волю своего мужа, прикрепила золотые шпоры к сапогам новоиспеченного рыцаря.

Затем ему предложили выбрать герб, и он объявил, что остановится на одном из вариантов герба Фачино: серебряная голова собаки на лазурном поле.

В заключение герольд объявил, что завтра в замке Порто-Джовия состоится рыцарский турнир, где мессер Белларион получит возможность доказать всем, что заслуживает почестей, которых сегодня удостоился.

Однако подобная перспектива меньше всего воодушевила его, получившего лишь элементарные навыки владения оружием во время своего ученичества в Аббиатеграссо. Особенно его настроение упало после того, как Карманьола вразвалочку подошел к нему и, наигранно-дружелюбно улыбаясь, предложил скрестить копья в поединке с новоявленным рыцарем.

– Вы делаете мне честь, мессер Карманьола, – улыбаясь, столь же фальшиво ответил Белларион.

Он заметил, как сверкнули глаза Карманьолы, и, когда церемония закончилась, поспешил разыскать Штоффеля, дружеские отношения с которым у него особенно укрепились после битвы у Траво.

– Скажите мне, Вернер, вы когда-нибудь видели Карманьолу на турнирной арене?

– Всего однажды, год назад, в замке Порто-Джовия.

– Ха! Держу пари, он выглядел как здоровенный неуклюжий бык.

– Верно, но он и нападал как бык и победил всех, с кем ему довелось в тот день встретиться. Помнится, он сломал бедро синьору Дженестре.

– Н-да! – задумчиво покачал головой Белларион. – Завтра он хочет сломать мою шею. Я прочитал это в его взгляде.

– Он хвастун, – сказал Штоффель, – и однажды поплатится за это.

– Что, к сожалению, произойдет не завтра.

– Значит, вы встречаетесь с ним? – озабоченно спросил Штоффель.

– Так, по крайней мере, считает он. Но ни в коей мере не я. У меня есть предчувствие, что завтра меня свалит приступ лихорадки, – результат тяжелых испытаний, перенесенных мною на обратном пути из Траво.

– Вы боитесь? – строго посмотрел на него Щтоффель.

– Конечно.

– И вы готовы признаться в своих страхах?

– Для этого требуется мужество, и бояться вовсе не означает быть трусом; жизнь полна парадоксов, Вернер.

– После Траво я не сомневаюсь в вашем мужестве, – рассмеялся Штоффель.

– Там у меня оставался шанс на выигрыш, которого, увы, нет здесь, и если бы я принял вызов Карманьолы, меня следовало бы назвать не храбрецом, а дураком. Я не люблю ломать кости, но еще меньше мне нравится ронять свою репутацию. Мне хочется сохранить то, что я приобрел сегодня, а разве я сумею сделать это, если меня сбросят с лошади на глазах у всех?

– Вам не откажешь в расчетливости, мессер!

– В этом разница между мной и Карманьолой, который является всего лишь превосходным солдатом. Каждому – свое, Вернер, и скольких бы рыцарских званий меня ни удостоили, я не намерен появляться на арене. Именно по этой причине завтра я останусь в постели.

Однако этим же вечером ему чуть было не пришлось отказаться от столь благоразумного решения.

После приема в зале Галеаццо герцог давал банкет; Беллариону было велено появиться там, и глаза всех придворных обратились на него, когда он подошел к герцогу, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Действительно, его высокая фигура выглядела весьма впечатляюще в великолепной, до пола, мантии из голубого бархата, украшенной по краям горностаевым мехом и перехваченной в талии поясом из кованого золота. Белларион потратил немало усилий, чтобы выдержать весь свой наряд в бело-голубых тонах, характерных для его геральдического знака: на нем была серебристо-белая туника, видневшаяся из-под распахнутой на груди мантии, чулки с белыми и голубыми вертикальными полосами, и даже сетка из тонких серебряных нитей, охватывающая его густые черные волосы, была усеяна сапфирами.

Обменявшись несколькими словами с герцогом, затем с делла Торре и с архиепископом, Белларион неожиданно оказался лицом к лицу с принцессой Валерией, о присутствии которой в Милане он даже не подозревал.

В первую секунду он был настолько ошеломлен, что напрочь забыл о возданных ему почестях и о своем новом положении и вновь почувствовал себя дерзким безродным выскочкой, случайно затесавшимся среди знати.

Но в следующий момент он взял себя в руки и, шагнув к ней, поклонился с ленивым достоинством.

Ее щеки слегка порозовели, и она сделала движение, словно собиралась уйти, и с ее губ сорвалось одно-единственное слово: «Нахал».

– Синьора, я благодарен вам за подсказку. Теперь я знаю, каким будет мой девиз: «Фортуна благоволит нахальным».

– Фортуна действительно благосклонна к вам, – не удержалась она от ответа. – Вы явно преуспеваете, мессер.

– Божьей милостью, мадонна.

– Божьей ли? Мне кажется, куда в большей степени благодаря вашей ловкости.

– Какой же ловкости, мадонна?

– Вы сами легко ответите на свой вопрос, если вспом ните о деяниях Иуды Искариота. Но не забывайте, как он кончил note 83Note83
  Иуда Искариот, предавший своего учителя Иисуса Христа, через несколько дней был найден повешенным


[Закрыть].

Она повернулась и на этот раз непременно ушла бы, если бы резкость тона, которым он произнес следующие слова, не остановила ее:

– Мадонна, ваш упрек несправедлив по отношению к тому, кто служил вам всеми имевшимися в его распоряжении средствами.

Ее глаза гневно сверкнули.

– Значит, служа мне, вы шпионили за мной, предавали меня и в конце концов убили бедного Энцо Спиньо? Теперь у меня не осталось никаких иллюзий насчет вашей службы, – с горечью в голосе закончила она.

– О Боже! – задумчиво произнес он, убедившись, что она сделала именно такие выводы, которых он опасался, – Да вас переполняют иллюзии, мадонна. Вспомните, я предупреждал вас, что умозаключения не самая сильная ваша сторона.

– О, низкий шут! Вы хотите сказать, что не убивали Спиньо?

– Разумеется, я убил его.

– Значит, вы не отрицаете этого? – изумилась она, никак не ожидая услышать от него признание.

– Нет, конечно; зачем оставлять вас в неведении? А знаете, почему мне пришлось пойти на это? Потому что он шпионил за вами по приказу вашего дяди и предал бы вас и вашего брата в первый же удобный момент.

– Спиньо? – негодующе воскликнула она. – Как вы смеете говорить такое о Спиньо, который был самым верным и храбрым из всех моих друзей! Если существует на свете высшая справедливость, то вы поплатитесь за его смерть.

– Ну уж только не по этой причине, мадонна! Судью в Касале ведь не случайно заинтриговало то обстоятельство, что глубокой ночью, когда все слали, одни мы с графом Спиньо оказались бодрствующими и одетыми. Возможно, вы помните ту ложь, которую тогда с таким трудом проглотил суд, но хотите ли вы знать правду?

– Я не стану слушать того, кто только что признался во лжи и в убийстве.

– Увы, все это я совершил, служа неблагодарной синьоре. Но слушайте же. – И он вкратце рассказал ей о том, что произошло в ту ночь в доме Барбареско.

– И вы хотите, чтобы я поверила вам? – с явной насмешкой в голосе произнесла она, когда он закончил. – Эта история только лишний раз свидетельствует не в вашу пользу. Кем бы ни был граф, но он пришел спасти вас от неминуемой гибели, а вы вместо благодарности зарезали его.

Белларион в отчаянии заломил руки.

– О, почему же вы всегда делаете столь поспешные выводы? Ну хорошо, считайте меня кем угодно, но вы должны согласиться со мной хотя бы в том, что я действовал не ради собственной выгоды. Судите лучше по результатам. Я убил графа Спиньо ради вашей же безопасности. Будь у меня другие цели, неужели я промолчал бы о них на суде?

– Слова проходимца оказалось бы недостаточно, чтобы обвинить людей нашего положения.

– Но ведь для того, чтобы обвинителем не стал Спиньо, мне и пришлось убить его. Неужели это не понятно?

– Мне понятно другое: вы убили Спиньо только потому, что он раскусил ваш предательский замысел. И ответьте мне еще на один вопрос: вы уверяли меня, что для ушей маркиза Теодоро назвались сыном Фачино Кане, однако в действительности не являлись им. Вы и сейчас утверждаете это?

– Нет, вовсе нет, – чуть менее уверенно ответил он.

– Быть может, и самого синьора Фачино вам удалось ввести в заблуждение?

Не дожидаясь ответа на свою издевку, она нанесла главный удар:

– Что ж, с вашими-то способностями симулировать в такое вполне верится. Особенно если вспомнить фарс с воскрешением из мертвых, когда вы сделали все возможное, Чтобы вас сочли погибшим у Траво и прославили как героя.

– О какой позор! – негодующе воскликнул он.

– Разве ваша хитрость не вознаграждена рыцарским званием? Интересно будет посмотреть на вас завтра, на арене, где вам предстоит доказать, что вы достойны его.

С этими словами она удалилась, оставив его зализывать раны, которым не скоро предстояло зажить. И когда графиня Беатриче, прохаживаясь по залу под руку со своим мужем, остановилась возле него, от ее наблюдательного взгляда не укрылась произошедшая в Белларионе перемена.

– Ты что-то побледнел, Белларион, – злорадно заметила она, намекая на его продолжительную беседу с принцессой.

– В самом деле, синьора, я себя неважно чувствую.

– Ты, случайно, не заболел? – заботливо спросил Фачино.

– Пустяки, – ответил Белларион, проводя рукой по лбу. – Думаю, сказывается недавнее переутомление.

– Тебе следует пойти лечь в постель, мой мальчик. – Я как раз и подумываю об этом.

Он позволил Фачино убедить себя в необходимости беречь свое здоровье и незаметно ушел с банкета. Однако его отсутствие за столом привлекло всеобщее внимание, и на другое утро никто не удивился, когда стало известно, что внезапный приступ лихорадки не позволит ему принять участие в рыцарском турнире в замке Порто-Джовия.

Глава XI. ОСАДА АЛЕССАНДРИИ

Планам Габриэлло Марии Висконти восстановить влияние гибеллинов в Милане не суждено было сбыться, и причиной, за которую ухватился герцогский совет, чтобы отвергнуть их, оказалось требование маркиза Теодоро помочь вернуть Монферрато Геную.

– И тем самым навлечь на себя гнев французского короля! – презрительно рассмеялся делла Торре и принялся настолько ловко развивать этот аргумент, что даже Фачино не заподозрил его в неискренности.

– Возможно, удастся склонить Монферрато к союзу уступкой Верчелли, – предположил Габриэлло.

Но делла Торре был категорически против такого союза.

– Уступить Верчелли! Мы и так лишились уже слишком многого. Не пора ли искать союзников, которые помогут Милану вернуть кое-что из утраченных владений?

– И где же вы найдете таких союзников? – поинтересовался Фачино.

Делла Торре колебался с ответом. Он отдавал себе отчет, что если Фачино станет известно о вынашиваемом им замысле союза с Малатестой, тот непременно приложит все усилия, чтобы разрушить его.

– Я не знаю, – наконец сказал он, опустив взгляд. – Но я заявляю, что запрошенная маркизом Теодоро цена слишком высока, чтобы иметь с ним дело.

Габриэлло Марии пришлось принести извинения маркизу Теодоро, и тот, сочтя себя оскорбленным, мрачно намекнул, что Милан уже нажил себе немало врагов, чтобы так безрассудно увеличивать их число.

Очень скоро скрытность делла Торре была вознаграждена.

В самом начале июня из Павии пришло срочное письмо от Филиппе Марии, брата герцога, в котором он умолял помочь ему в борьбе против Виньяте, тирана Лоди, опустошавшего его земли и уже захватившего Алессандрию.

Когда принесли письмо, герцог находился в своем кабинете вместе с делла Торре и Лонате. Он недовольно уставился на пергаментный свиток, а затем подтолкнул его делла Торре.

– Чума побери этого писаку! Вы можете разобрать эти каракули, Антонио?

Делла Торре взял в руки письмо.

– Оно от вашего брата, синьора Филиппе Марии.

– От этого куска сала! – пренебрежительно отозвался о нем герцог, лениво поглаживая голову огромного мастифа note 84Note84
  Мастиф (uсn. mastino) – большая, рослая собака, коренастая, с короткой мордой и круглой головой, сильная и активная. В кинологии разделяется на породы: английские, испанские и неаполитанские доги


[Закрыть], растянувшегося у его ног. – Наверняка у него стряслось что-нибудь, раз он вспомнил о моем существовании.

Громким голосом делла Торре начал читать.

Герцог внимательно выслушал содержание письма, лишь два или три раза презрительно фыркнув над особенно жалостливыми фразами, и в конце заметил:

– Его Тучность потревожены наконец! Пускай этот ленивый кабан попотеет сам. Это пойдет на пользу его чудовищному пузу.

– Рано смеяться, синьор герцог, – серьезно заметил делла Торре. – Я всегда предупреждал вас насчет амбиций Виньяте: он воюет не столько против вашего брата, сколько против всего рода Висконти.

– О Боже! – Выпученные глаза герцога уставились на советника. Давая выход внезапно охватившей его ярости, он резко встал, ударил ногой собаку, и та убежала прочь, визжа от боли. – Черт возьми, вы что, предлагаете идти войной против Виньяте?

– Ничуть не меньше.

– Но мы едва успели разделаться с Буонтерцо! Неужели кроме войн и распрей мне нечем заняться? Стану я тратить время и деньги, гоняясь за разбойниками!

– Они не заставят себя долго ждать, если вы будете сидеть сложа руки, – заметил делла Торре.

– Черт побери, Антонио! – вскричал герцог и, схватив со стола ястребиную приманку, принялся рвать ее на части, усеивая комнату перьями. – Вы говорите, обуздать его? Но как я могу сделать это? Французы вернулись к Бусико. Прижимистые отцы нашего жалкого городишка чересчур поспешили отпустить их. Они не думают ни о чем, кроме своих дукатов, пропади они пропадом! И совсем не беспокоятся о своем герцоге.

Делла Торре терпеливо дождался, пока герцог остановится, чтобы перевести дух, и только тогда высказал ему свой хитроумный план:

– Навряд ли у Виньяте большая армия. Я думаю, одной кондотты Фачино вполне хватит, чтобы выгнать его из Алессандрии.

Джанмария беспокойно прошелся по комнате.

– А если нет? Что, если Виньяте разобьет Фачино? Что тогда? Виньяте объявится у ворот Милана.

– На этот случай мы должны принять необходимые меры предосторожности.

– Но какие же? – с неожиданным интересом спросил Джанмария. – Если бы мы могли…

Он запнулся, но его вспыхнувшие яростью и надеждой глаза яснее слов говорили о том, что он проглотил приманку, подброшенную ему делла Торре.

– Мы можем, – решительно заявил последний.

– Но как? Как?

– Союз вашего высочества с Малатестой гарантирует вашу безопасность против любого врага.

– С Малатестой? – герцог подскочил на месте, словно его ужалили. Но в следующее мгновение на его дряблом лице появились жесткие складки. – С Малатестой? – нерешительно повторил он, поудобнее уселся в своем просторном кресле и, закинув ногу на ногу, задумался.

Мягко ступая, делла Торре совсем близко подошел к нему и, понизив голос, убеждающе прошептал:

– В самом деле, ваше высочество, почему бы не пригласить Малатесту, когда Фачино не будет в городе?

И Лонате, до этого момента молчаливо стоявший у окна и не участвовавший в разговоре, прояснил все недомолвки:

– Чтобы навсегда избавиться от этого выскочки. Джанмария еще ниже опустил голову. Он увидел шанс сбросить наконец-то ненавистное ему опекунство этого кондотьера, сила которого заключалась в его популярности в народе.

– Вы говорите так, будто уверены в том, что Малатеста непременно придет.

Делла Торре решил, что пора выкладывать карты на стол.

– У меня есть его обещание, что он согласится на предложение вашего высочества о союзе с ним.

– У вас? – подозрительно взглянул на него герцог.

– Я интересовался его мнением на тот случай, если в тяжелую минуту вашему высочеству потребуется друг.

– И какой ценой?

– У Малатесты есть дочь, – развел руками делла Торре. – Если она станет герцогиней Миланской…

– Это единственное условие? – резко спросил герцог.

– Если союз с Малатестой станет семейным делом, о каких других условиях может пойти речь? – уклончиво ответил делла Торре.

– Разойдитесь! Дайте мне подумать! – Джанмария вскочил с кресла и своей худощавой рукой отпихнул делла Торре.

Он прошаркал ногами к окну, уступленному ему Лонате, и высунулся наружу. Мессер Лонате и делла Торре обменялись понимающими взглядами.

– Клянусь всеми святыми, что тут долго размышлять? – резко повернулся к ним Джанмария и во весь голос расхохотался, представив себе Фачино Кане, униженного и изгнанного из Милана. Глупец, в эту секунду он не отдавал себе отчета в том, что всего лишь меняет одно ярмо на другое, возможно значительно более тяжелое.

Он распрощался с делла Торре и Лонате и немедленно послал за Фачино. Когда кондотьер пришел, герцог показал ему письмо Филиппе Марии.

– Это очень серьезно, – сказал Фачино, в свое время получивший образование немногим лучшее, чем герцог, однако в отличие от последнего сумевший прочитать написанное.

– Вы считаете, что Виньяте опасен?

– Его можно не бояться, пока он действует в одиночку. Но что, если к нему присоединятся Эсторре Висконти и другие смутьяны? Каждый из них ничего не значит в отдельности. Но вместе они могут представлять собой серьезную силу. И эта дерзкая выходка Виньяте может послужить сигналом к объединению.

– Что же нам делать?

– Разбить Виньяте и прогнать его из Алессандрии, пока она не стала местом сбора его потенциальных союзников.

– Тогда вперед, – распорядился герцог. – Вы обладаете всеми необходимыми средствами для этого.

– С бургундцами, пополнившими мою кондотту после Траво, у меня сейчас более двух тысяч трехсот человек. Если к ним добавится городское ополчение…

– Оно потребуется для защиты города от Эсторре и ему подобных, – перебил его герцог.

– Тогда я обойдусь без него, – согласился Фачино.

На другой день, на рассвете, его армия выступила из Милана и к ночи, преодолев половину расстояния до Алессандрии, разбила лагерь под красными крепостными стенами Павии. В ту же ночь там состоялся военный совет, на котором Белларион – единственный из всех присутствовавших – решительно возразил против наступления на Алессандрию. Он утверждал, правда несколько дидактически, что легче всего разгромить противника, напав на него в самом уязвимом месте. Фачино и его офицеры придерживались той же точки зрения, однако в отличие от Беллариона ограничивали ее только самим полем битвы. Белларион же отстаивал более широкий взгляд на вещи: он предложил, вместо того чтобы двигаться на хорошо укрепленную Алессандрию, захватить беззащитную в данный момент тиранию Лоди, а в качестве иллюстрации подобной тактики, которой он всегда отдавал предпочтение и впоследствии неоднократно пользовался, привел в пример действия афинян против фиванцев во время Пелопоннесской войны.

Фачино слегка поиронизировал над его самоуверенностью, а Карманьола решил воспользоваться благоприятным случаем, чтобы поставить новичка на место.

– Мне кажется, вы по натуре склонны избегать прямого столкновения,

– усмехнулся он, намекая на недавнее поведение Беллариона во время турнира в Милане. – Вы забываете, мессер, к чему обязывает вас звание рыцаря.

– Надеюсь, оно никого не обязывает быть дураком, – с наигранным простодушием произнес Белларион.

– Вы имеете в виду меня? – с провоцирующей вкрадчивостью в голосе поинтересовался Карманьола.

– Вы хвалитесь умением атаковать в лоб, как это делают буйволы. Но я никогда не слышал, чтобы этим полезным животным приписывалась сообразительность.

– Значит, вы решили сравнить меня с буйволом? – побагровел Карманьола, а Кенигсхофен и Штоффель улыбнулись.

– Замолчите! – рявкнул Фачино. – Мы здесь не для того, чтобы пререкаться друг с другом. Твои предложения, Белларион, частенько бывают чересчур поспешными. – На Треббии вы думали точно так же. – Черт возьми! – грохнул Фачино кулаком по столу. – Что за дерзость, Белларион! Сколько раз можно прерывать меня! Мы идем на Алессандрию только потому, что там сейчас Виньяте, но я отнюдь не собираюсь лезть напролом, имея дело с ним.

Белларион молча проглотил такую отповедь и оставил при себе свой последний довод, что взятие Лоди могло бы иметь далеко идущие последствия для Миланского герцогства.

На другой день Фачино возобновил марш к Павии, и Филиппе Мария усилил его армию шестью сотнями итальянских наемников под командованием кондотьера по имени Джазоне Тротта и значительным количеством баллист, катапульт и пушек.

Однако Фачино вовсе не собирался пользоваться своей осадной артиллерией в ближайшем будущем. Ему была прекрасно известна прочность стен этого города-крепости, который гвельфы выстроили триста лет назад, во времена борьбы церкви и империи, на берегах реки Танаро, разделявшей Павию и Монферрато, и который хотя и был прозван гибеллинами замком на песке, однако так ни разу и не был взят ими.

Фачино намеревался обратить силу крепости в ее слабость, блокировав ее гарнизон, и заставить его капитулировать после того, как будет съедено все имеющееся там продовольствие.

Фачино форсировал реку По у местечка Бассиньяна и двинулся по левому берегу Танаро к Павоне – деревушке, расположенной на равнине, в трех милях от Алессандрии, где он намеревался устроить свою штаб-квартиру. Он немедленно распорядился выставить вокруг города кордоны, линия которых охватывала город кольцом радиусом в три мили и пересекала многочисленные речные протоки и заболоченные участки, которыми изобиловали его окрестности. Операция была произведена настолько быстро, что в городе узнали об осаде, только когда выходящих из него жителей стали останавливать на кордонах и заворачивать обратно.

По имеющимся у Фачино сведениям, запасы продовольствия в городе были крайне незначительны, и это косвенно подтвердили четыре отчаянные вылазки, предпринятые Виньяте с целью вырваться из осады. Однако местность не позволяла эффективно использовать кавалерию – главную ударную силу почти двухтысячной армии Виньяте; пехотинцы Кенигсхофена всякий раз успешно отбивали ее атаки, легко поражая своими длинными копьями вязнущих чуть ли не по самую щиколотку лошадей.