Текст книги "Элемента"

Автор книги: Радж Ларго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Радж Ларго
Элемента

Пролог

Чувства возвращались ко мне поочередно, подолгу заставляя себя ждать. Внезапно до меня долетел шелест волн и множество иных удивительных отзвуков, отдалённо напоминавших пение птиц. Таких причудливо переливающихся мелодий мне еще не доводилось слышать в своей жизни. Судя по всему, мое тело находилось в горизонтальном положении, однако, под собой я ничего не ощущал, будто был в невесомости. Вслед за слухом, последовало обоняние, принеся с собой чистейший оксиген. Даже в горах мои легкие никогда не испытывали такого праздника жизни. Чувство невероятной легкости пронизывало каждую клеточку моего тела. Когда же открылись глаза, после забытья бог знает сколько длившегося, то первое, что предстало им – чрезвычайно чистейшее синее небо, наполненное причудливых и всевозможно невообразимых покорителей эмпирей. Будто перед моим взором ожило таинственное творение, вышедшее из-под пера выдающегося мастера Ренессанса. Естественно, не обошлось без удручающего обстоятельства: осязание, по-видимому, не собиралась следовать за своими, вернувшимся восвояси собратьями, а функции вестибулярного аппарата напрочь отказывались подавать признаки жизни.

Кряхтя, приняв сидячее положение, понемногу приходя в себя, я с испугом вскочил и, не почувствовав под ногами твердой почвы, тотчас же свалился, точнее плюхнулся с головой в воду. В приступе паники принялся усердно работать конечностями, которые, слава богу, функционировали в обычном режиме, но наотрез отказывались сокращать расстояние до поверхности. Попытки всплыть были тщетны. Ситуация напоминала занятия бегом, но не пробежку по тротуару или скверу, а бег на беговой дорожке. Нет худа без добра: все органы чувств теперь включились.

Видимо, этому дню еще не наскучило меня удивлять: оставив попытки вынырнуть, я с искренним изумлением и толикой ужаса заметил, что костюм на мне, как и темные кожаные ботинки – одежка, кстати говоря, как у покойника, совершенно не промокли, то есть, абсолютно сухи, как, иссохший без влаги сук посреди безжалостной пустыни. Да, конечно, понятно что прикид не из дешевых, но не до такой же степени.

– И как, черт возьми, он оказался на мне? Ведь в последний раз, если память мне не изменяет, на мне были синие джинсы, светлая футболка с самоуверенной надписью: «Carpe diem» и белые кроссовки, – негодуя, выпалил я вслух и осекся. Мой голос ничуть не исказился под водой; все слова были произнесены достаточно отчетливо. – Как такое может быть?

Прикоснувшись к волосам на голове, я с изумлением убедился, что они также ничуть не поддались натиску влаги; прическа не сильна потеряла от своего привычного состояния, лишь слегка растрепалась. Однако и подводное пространство ничуть не уступало в своей причудливости тем чертовщинам, что поразили мой взор до того, как мое тело погрузилось в эту пучину: легкие ничуть не требовали воздуха, как обычно бывает, когда человек ныряет. Органы дыхания невозмутимо чувствовали себя и под водой. Инстинкт самосохранения постепенно отступил на второй план, мало-помалу страх тоже улетучился.

Тут моему взору предстало зрелище, несомненно способное во сто крат, превзойти самое пытливое воображение. Это был Эдем! Со всеми соответствующими причиндалами, по крайней мере, тот сад, который я не единожды видел на фотографиях, полотнах просвещенных художников и в научно-популярных кинофильмах. Я парил в воде, как зачарованный с открытым ртом. Опомнившись, резко закрыл глаза и быстро протер их, полагая, что вижу мираж, открыв, однако, с радостью в душе заметил, что ничего не изменилось. В моем мозгу почему-то всплыл образ полотна под эфемерным названием «Рай» Чюрлениса Микалоюса. Наверное, из-за оригинального взгляда художника на «тот верхний мир»: с изумительным фейерверком красок, не менее привлекательными персонажами и чистым умопомрачительным пейзажем. Единственное отличие было лишь в его, так сказать, местоположении. Райский сад располагался под водой, а не на вершине горы Чистилища, как завещал нам Данте. Туземцами сего волшебного места являлись морские млекопитающие, более-менее известные мне и совершенно поразительные, ни капли не похожие на тех, что обитают в земных океанах. Будучи не зоологом и не океанографом, я был убежден в этом, чему способствовали заметки по зоологии, которые забавляли меня на досуге по вечерам и немалое число, просмотренных передач, посвященных фаунистическому комплексу Земли. Должен признаться, в этот момент, разглядывая всю эту великолепную подводную флору и фауну всех цветов и размеров, я ощущал себя матерым криптозоологом. Уверен, месье Бернар Эйвельманс гордился бы мной, как первооткрывателем таких криптидов, что и не снились ни лох-несскому чудищу, ни сасквочу. Я был беспредельно восхищен, переполнен эсхатологической эйфории и очарован всей той картиной, что раскинулась перед взором такого обыкновенного и невзрачного представителя человеческой расы, как я. При всем желании, невозможно описать всю масштабность и мифологическую красоту этой, с позволения сказать, «Le Paradis».

К сожалению, как и все на нашей планете, чувство восторга продлилось недолго. Заметив огромную рыбину, прямо по курсу, отдалённо напоминавшую тупорылую акулу, правда, не с четырехметровым телом, а вчетверо большим, направляющуюся в мою сторону с головокружительной скоростью, я отчаянно принялся драпать в противоположном направлении. В голове промелькнуло: акула-бык, насколько мне известно, плавает на глубине до ста пятидесяти двух метров, учитывая размеры моего преследователя, интересно узнать: на какой же глубине мы изображаем Тома и Джерри? Причем Джерри в моем лице намного меньше оригинала, если учесть габариты рыбки. Не успел я оглянуться, как она, со скоростью, не уступавшей скорости истребителя X-43A, уверен явно не меньшей, равной одиннадцати тысячам восьмистам пятидесяти километрам в час, созданного специалистами NASA в две тысячи четвертом году, о котором мне недавно поведал друг, возглавляющий исследовательский центр по нанотехнологиям в Токио, промчалась мимо меня. Схватившись за сердце, которое отбивало бешенный ритм, словно группа «Riverdance», вошедшая в раж, и потихоньку успокаивалось, я с облегчением выдохнул.

Понемногу некое подобие ясности зажглось в моем сознании. Оглядев все вокруг, я подметил, что здесь не действует тот жестокий закон, которым особенно не брезгуют homo sapiens: если не съешь ты, то съедят тебя. Крупные рыбы, даже хищники, не трогали более мелких своих соплеменников. Все были сосредоточены на своих насущных занятиях. Их абсолютно не тяготила мысль очутиться в брюхе своего собрата.

Мне посчастливилось стать свидетелем трогательной «ситуёвины» во время своего свободного плавания, когда больше не было необходимости опасаться за свою шкуру: одна грациозная двухметровая барракуда желто-фиолетовой окраски с неторопливой скоростью несла на себе двух каких-то жителей глубин, напоминавших крупных черепах, у которых что-то неладное было с их панцирями. Мне было невдомек зачем, оставив их, она несется в обратном направлении. Проследив за ней, я увидел еще с десяток точно таких же покалеченных, условно назовем их, черепах. Каждый раз, избавившись от груза, эта бесстрашная вершина своей пищевой цепи, способная развивать скорость до сорока пяти километров в час, по крайней мере, в наших тропических океанах, а здесь бог весть, с зубами, не уступающими акульим, возвращалась за оставшимися «пациентами». В тот миг меня посетила мысль, что не так уж и несостоятельна теория Томаса Мора об утопии. Более того, здесь эта система работала превосходнейшим образом, чему я стал свидетелем на собственном опыте несколько мгновений назад, полагая, что наверняка угожу в беспросветную утробу гигантского морского чудовища.

Вдруг промелькнула невероятная мысль: в таком месте могут обитать и представители мелового периода, к примеру, ихтиозавры, коими я чрезвычайно восхищался в детском возрасте. Собирал журналы и наклейки с их изображениями. Любил познавательные документальные и анимационные фильмы с их участием. Не успела эта мысль промелькнуть в моей голове, как надо мной проплыли двое из них, по-видимому, играющих в салочки. Они издавали, режущие слух звуки и играючи переворачивались вокруг собственной оси, подражая мертвой петле Нестерова. Хвост одного ихтиозавра – вытянутый с раздвоенным плавником на конце, ненароком достаточно ощутимо пришелся по моей удивленной физиономии. Я читал когда-то, что длина крупных представителей из них достигала до двадцати двух метров, но у этих морских рептилий с гладкой кожей она, казалось, не имеет границ. От удара я отлетел на несколько сотен метров, как отбитый, умелым бейсболистом, крошечный мяч. Мой «полет» был похож на взлет звездолета «Энтерпрайз» из американского научно-фантастического фильма «Star Trek». Когда, наконец, мое беспомощное тело остановилось, их и след простыл. Но, не успел я моргнуть, как передо мной вновь возникло устрашающее, но, в то же время, неподражаемое чудо матери природы. Я инстинктивно закрыл лицо руками и увернулся, готовясь к новому «запредельному рекорду бейсболиста», однако ничего не происходило. Когда же решился убрать руки, исполинская, исчезнувшая с лица земли, как мы думали, рыбина находилась на своем месте, виляла огромным хвостиком и премило причмокивала. Увидев мои глаза, она подмигнула мне своим левым глазом с длиннющими ресницами, как бы прося прощения за «пощечину» и с головокружительной скоростью умчалась прочь. Глаза рептилии были очень крупными, сто двадцать-сто сорок сантиметров в диаметре, снабженные склеротикальными кольцами. Очевидно, для защиты от давления воды. Эта сцена отразилась чуть смущенной улыбкой на моем, все еще помнящем неслабого удара, лице. Судя по всему, это была «она», а не «он». Из тех же далеких воспоминаний я вспомнил, что эти пелагические хищники славились самой быстрой скоростью, которой обеспечивали их неустанные игривые хвосты. Снова потрогав свое лицо руками, памятуя о случившемся эмпирическом опыте с участием заднего отростка «великорослой барышни», я не сомневался в этом. Тут сильной ударной волной меня опрокинуло вниз, на еще бо́льшую глубину. Сначала одна, а вслед за ней и вторая, затем еще шесть особей, присоединившихся к ним, с огромной скоростью, кружась, словно в быстром ритме вальса, неслись вверх и, подобно дельфинам, выпрыгивали из воды, оставляя за собой преогромную воронку. Это было воистину неподражаемое зрелище.

Пугающая мысль внезапно пронизывает меня до дрожи в коленях. Ведь эти удивительные доисторические животные существовали более двухсот миллионов лет назад и исчезли после сеномано-туронского массового вымирания, связанного с кислородным кризисом в позднем меловом периоде более девяноста миллионов лет тому назад.

– Уж не попал ли я в прошлое? – вслух спросил я, содрогаясь от такой страшной мысли. – Не этим ли феноменом объясняется такое искажение физических законов и исторических фактов? Так вот почему ни я, ни мое одеяние не мокнут! Но каким образом? Как такое могло случится? – вопрошал я в никуда.

Из прочитанных книг, вспомнилась теория относительности Эйнштейна, который утверждал, что мы имеем дело не с трехмерным пространством, а с четырехмерным, то есть, если возьмем все компоненты, а именно: глубину, длину и ширину – измерения, из которых состоит вселенная, да прибавим к ним вдобавок время, то в совокупности получим физическую модель под названием пространственно-временной континуум. Именно к помощи всемирно признанного ума, заложившего основы квантовой теории, прибег мой мозг в поисках ответов. Если я не ошибаюсь, пресловутая теория относительности гласит примерно так: «Когда человек видит движущийся предмет, то это означает, что он перемещается относительно него. Если же он движется с той же скоростью и в том же направлении, то для него предмет будет находиться в покое». Каков же вывод из этого следует для меня? Вероятно то, что изгиб пространства непосредственным образом влияет и на само время; что два события происходят одновременно по часам в одной системе отсчета, но в разные моменты времени по часам в другой системе отсчета. Зерно в этом, несомненно, имеется, вот только мои познания в области релятивистской физики весьма скудны для пробивания бреши в моем ограниченном сознании. От всех этих пертурбаций в голове, я еще больше запутался. При всем уважении к разработчику, широко известных монументальных теорий в области физики, разумеется, ни в чем не виновного, особенно в том, что его не сможет понять какой-то замухрышка вроде меня, все же должен признать, мне его теория мало, чем помогла. Только в очередной раз убедила, что бог не обделил своего покорного слугу цепкой памятью.

Страх вновь принялся заключать меня в свои крепкие объятия, отчего мое тело с еще большим усердием, чем прежде принялось работать руками и ногами, устремляясь к поверхности. К счастью, в этот раз все стало выходить как надо. Если учесть тот неоспоримый факт, что бессчетное количество природных явлений преклоняют голову перед законами гидродинамики, в том числе воздушные и океанические массы, определяющие климат на нашей планете, даже циркуляция крови в кровеносных сосудах не только животных, но и людей не обходится без участия этого удивительного ответвления науки о материи и всего, что с ней связано, то с большой долей вероятности можно утверждать, что ее законы, «взялись за ум», так сказать, и не стали усложнять мне задачу.

Наконец, мне все же удалось вынырнуть на поверхность, и острое чувство безнадежности с горьким привкусом одиночества обуяли меня. Непривычно было всплывать таким образом, то есть, не хватать лихорадочно ртом воздух, как и полагается в таких случаях. Мое новое сверхъестественное состояние одновременно и нравилось, и до смерти пугало меня. Всюду, куда бы ни устремлялся мой взгляд, был один сплошной, опостылевший монооксид дигидрогена. Приказав себе взять себя в руки, решил подумать, как, все -таки, я здесь очутился, но все попытки обвенчались провалом. Несмотря на то, что мне в достаточно легкой мере давались некоторые сцены из далекого прошлого и даже накопленные знания вспыхивали мгновенно, все же воспоминания были фрагментарны и хаотичны. Мнемозина все таки сыграла со мной злую шутку: главные детали касательно моей личной персоналии, будь то вопрос о том кто я, или род моей деятельности, или же вопрос, гложущий меня еще больше: откуда я, оставались за семью печатями. Единственное, что мне было достоверно известно, так это то, что зовут меня Шувин, а вот имя это или фамилия, мне было невдомек. Тут до меня достучалось-таки еще одно не менее удивительное обстоятельство: мне совершенно не было холодно. А учитывая тот факт, что тело мое столько времени находится в ледяной жидкой субстанции, оно должно было принять очертания Джека Фроста, превратиться в большой кубик льда. Но никакого ощущения дискомфорта по этому поводу у меня не имелось. Я был, словно рыба в воде. Мое восприятие энтропии напоминало нескладную работу, мигающей, почти перегоревшей лампочки где-нибудь на заброшенном опустевшем складе. Видимо термодинамика, точнее ее начало, гласящее: «Изменение внутренней энергии тела равно сумме количества теплоты, переданного телу, и работы, совершенной над телом», иными словами, закон сохранения энергии, решило не отставать от своих «собратьев» в причудливости и действовало на мое тело совершенно необъяснимым образом.

Мое внимание привлек диковинный предмет, который никак не мог находиться здесь, тем более, стоять, не колыхаясь на поверхности воды, а он совершенно точно не был подвластен волнам. Я хорошо это видел, плывя в его направлении. Подплыв ближе, передо мной более явственно проступили очертания объекта: это была небольшая деревянная скамья, крепко стоящая на своей стальной ноге.

– Но, каким образом, черт побери, она очутилась в этом богом забытом месте? – задал я вслух очередной вопрос, несомненно, обреченный остаться без какого-либо ответа. – Очередная чертовщина! – выпалил я, и в сердцах ударил правой рукой по воде. – Так вот откуда мое тело грохнулось, – сказал я, прикасаясь к ее конечности. – Ничего не понимаю, решительно ничего. Что тут такое творится? – с этими словами я приподнялся и сел на скамью. Мой траурный костюм, как и волосы были все еще сухи.

– А к месту, между прочим, траурные шмотки-то, – зло ухмыльнулся я, – самое оно. Как говорится: «Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба твоего», – растягивая слова, как церковнослужители проговорил я и засмеялся от этого уже во весь голос. – Несомненно так и будет, учитывая мое «завидное» положение. Скоро от меня и мокрого места не останется, растворившись в пучине, хотя, подозреваю этот шикарный костюм и черные лакированные туфли не претерпят никаких изменений, раз даже на той глубине, где мне пришлось побывать, ни одна нитка на них не промокла. Я осмотрел себя с ног до плеч, трогая руками брюки, рубашку, галстук и пиджак. Так и есть: ни одной капли воды не было на одежде. Но это меня уже совершенно не удивляло. Я так устал от всех потрясений, преследовавших меня с момента пробуждения, что мне просто хотелось уснуть и проснуться в другом месте. С желаниями у меня все оказалось в порядке, а вот с возможностями… За неимением кровати, мне пришлось лечь на странную скамью. Тело мое приняло положение усопшего, но, видать, Морфей был увлечен какими-то неотложными делами, что не обращал на меня никакого внимания в течение долгого промежутка времени. Точнее сказать затруднительно, не имея часов. В порядке бреда, впрочем, кто знает, мне кажется, в этом месте все иррациональное является нормальным, а все, что человек априори считает естественным, логичным – либо противоречит себе, либо отсутствует вовсе, так вот, в порядке бреда, в моем мозгу пролетела мысль: может место, где я оказался не в юрисдикции владыки снов? Тут же улыбка отразилась на моем лице от представления его образа из картины Герена, лежащего в эффектной позе в дезабилье у высоких сдвоенных ворот с охапкой маков, умоляющего стражников в лице каких-нибудь гигантских доисторических животных впустить формирователя сновидений в это «царство», а те только причмокивают и бьют его хвостиками, играя с новой игрушкой в пинг понг. А от новой мыслишки: представления себя со стороны, так сказать, с дальнего плана, я захохотал в голос.

– Ну вылитый труп, – смеясь, говорил я. – Не хватает лишь ящика вокруг тела, скорбящих, цветов и всех прочих атрибутов, что полагается при таких случаях.

Вдруг до меня долетел отзвук залпа из корабельной пушки. Резко соскочив со своей «постели», я огляделся по сторонам, но ни одного судна не наблюдалось. Тогда стал пристальнее смотреть в том направлении, откуда, как мне казалось, прогремел выстрел; мое зрение было напряжено до предела, только вот не видно было вообще ничего, что могло издать такой грохот. Отовсюду тишь да гладь. Ничего не понимая, я уселся на единственном объекте посреди океана, моем молчаливом деревянном брате по несчастью.

– Почудилось скорее всего, – с досадой проговорил я. – Как говорил один комедийный персонаж из моего далекого детства: «Все! Кина не будет. Электричество кончилось». Я, наверняка, схожу с ума, – подытожил я.

Внезапно до меня дошло еще одно очевидное, но, упущенное мной, обстоятельство: день не менялся. То есть совсем. Никакой зари, сумерек и закатов. С момента, как я очнулся здесь, солнце не покидало своей «дислокации». Оно все также жизнерадостно освещало всю водную гладь.

Взору ничего не мешало разглядывать, все окружающее меня пространство. Не было ни ветра, ни дождя, ни тумана. Не успел я об этом подумать, как вдруг, откуда ни возьмись, вдалеке, медленно направляясь в мою сторону, начал клубиться густой туман, окутывая собой все большую территорию. Внезапно подул свежий ветер, постепенно наращивая свой темп. Мой черный галстук принялся плясать под его «мелодию». Я снял его и отдал в дар, так приятно ласкающему мое лицо, потоку воздуха. Шейный платок воспарил, поднимаясь все выше и выше, не переставая изгибаться в ритме быстрого танца под мелодию своего нового хозяина. Я расстегнул на рубашке две верхние пуговицы, уселся по удобнее, закрыл глаза, предоставляя всего себя такому приятному незваному гостю, благоприятно принявшему мой подарок и от того, видимо, так приятно одаривавшему меня своими нежными прикосновениями.

Другой отзвук пушечного выстрела, не такого далекого, как в первый раз, вырвал меня из состояния блаженства. От неожиданности, я снова чуть не упал в воду, но новоприобретенный деревянный друг вовремя подставил свое плечо, за что я и крепко уцепился. Вскочив, стал озираться по сторонам. Туман теперь совершенно бесцеремонно царил повсюду, однако, источник возмутителя спокойствия упорно не желал явить себя миру. В поддержке у него теперь, к тому же, состояло, не очень приятное и таинственное атмосферное явление. Ветер в свою очередь с приветливого союзника превратился в разъяренного палача. Одной рукой держась за спинку безмолвного товарища, другой я стал застегивать пуговицы на рубашке и распахивать пиджак, подняв воротник.

– Значит залп был, – оживленно проговорил я, – мне не почудилось в тот раз. – Я не чокнулся, – прокричал я во все горло с радостной улыбкой. – По крайней мере, пока. Я очень надеюсь, – уже совсем тихо сказал я, осознавая, что испытания, если можно так выразиться, выпавшие на мою долю, правда не совсем понятно за какие грехи, еще не закончились.

Третий грохот прогремел совсем рядом, нисколько меня не напугав. Я остался невозмутим. Затем до меня стали доноситься голоса: выкрики, хриплые смешки и даже грубое пение, напоминающее пиратский хорал, правда, слов было не разобрать. Что-то из оперы «Остров сокровищ» Стивенсона. Самих же возмутителей «моего тихого гнездышка» пока не наблюдалось. Мне так и представлялся гордо реющий «Веселый Роджер» на бушприте Эспаньолы; невозмутимый и бесстрашный кок Сильвер, стоявший на своей деревянной ноге, со своим старым попугаем на плече на капитанском мостике, вокруг которого так и сновали его головорезы, затягивая известную пиратскую песнь: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». С одной стороны, конечно же, мне хотелось бы встретить наяву своих литературных героев детства, но с другой… На всякий случай, я стал немедленно подыскивать какой-нибудь предмет для обороны. Принялся было выдергивать одну из узких досок с лавки, да не преуспел. Она была изготовлена из прочного материала на совесть. Если что, придется рассчитывать только на смекалку и кулаки.

– Да! Сомнительная комбинация против сабель, шашек и мушкетов, не говоря уже об упомянутой пушке, вернее пушек, – досадливо процедил я, зажав выставленные кулаки перед собой.

Очередная неожиданность не заставила себя долго ждать, обрушившись всей своей мощью на мою голову: солнце моментально испарилось, из-за чего все окуталось кромешным мраком. Благо, хоть ветер утих, а то неизвестно чем бы все эти метаморфозы для меня кончились. Я присел и взглянул под ноги. Там, глубоко подо мной, бурлила оживленная жизнь и такой тьмы, как здесь не наблюдалось. Бессчетное количество флуоресцентных рыб всевозможных видов заполняло собой подводный мир, сея свет. Все больше преобладали черные удильщики Джонсона. Тогда, как максимальная длина самых крупных из них достигает до 20 сантиметров, здесь они являли собой настоящую щедрость природы, достигая необъятных размеров. Мелькали также бразильские светящиеся акулы, трехметровые хаулиоды, удивительные luciola cruciate (водяные светлячки), огромное количество миктофовых рыб. В общем, никого не оставляли во тьме, исключение составляли лишь желающие побыть наедине с собой, да я. Ведь весь этот необычный свет не просачивался наружу. Создавалось впечатление, будто смотришь сквозь щель между створками, закрашенных темно-алым окон.

Мое периферическое зрение неожиданно уловило какой-то тусклый свет. Подняв голову, я был ошеломлен увиденным: во-первых, на небе появились восхитительные звезды смешанных цветов, светящиеся все ярче и ярче, а, во-вторых, в вышине, совершенно чудесным образом, неторопливо, подобно проявляющейся пленке, преобразовался прекрасный диск луны, тотчас же осветив все вокруг. Я будто бы попал в доселе невиданный волшебный, богатый невообразимых красок, планетарий. Невыразимый восторг застыл в моих глазах. Невозможно было отвести взгляд от такой воодушевляющей красоты, благодаря которой мне удалось забыть на несколько мгновений о приближающейся опасности.

Между тем, голоса все приближались вместе с трескучими кряхтениями корабля сквозь шум рассекающихся волн. Мне пришлось оторвать восторженный взор от небосвода, должен заметить с преогромным сожалением. И тут, как призрак из тумана, невдалеке стали проглядывать очертания судна, стремительно мчащегося в мою сторону. Первое, что мне стало ясно при ее приближении, было то, что это вовсе не Эспаньола, как я давеча предположил, а трехмачтовая баркентина с косыми парусами с названием «Альфа» по всему правому борту, сильно походящая на галиот «Секрет» из кинокартины «Алые паруса». Кстати сказать, паруса у нее тоже были алыми. Никакого Долговязого Джона, естественно, тоже не было видно, равно, как и его устрашающих джентльменов удачи. По правде говоря, на судне, вообще, никого не было видно. Это стало очевидно, когда баркентина встала на якорь в нескольких ярдах от места, где я стоял. Ни на палубе, ни на гнезде впередсмотрящего, ни на фок, грот или бизань мачтах, даже за штурвалом никого не было. Возникает вполне резонный вопрос: кто произносил все эти звуки: выкрики, пение, пальбу из пушек? Ведь сами собой пушки, как известно, не стреляют.

– Неужто я смотрю на легендарный «Летучий голландец»? – спросил я вслух, поднявшись и подойдя ближе к судну. – Где тогда его печально известный капитан Филипп Ван Страатен? – спросил я, внутренне группируясь, готовый к нападению шайки головорезов в любую секунду.

Про себя же подумал: «Это бы по меньшей мере объяснило, почему я нахожусь посреди какого-то неизвестного океана. Ведь по легенде этот призрачный корабль вместе со всем экипажем и капитаном обречен вечно бороздить моря, не имея возможности причалить к берегу. Видать он пришел за мной, но тогда это может означать лишь одно…»

Ход моих мыслей был бесцеремонно прерван чьими-то внезапными шорохами за моей спиной. Обернувшись, готовый вступить в бой, я увидел…