Текст книги "Включите северное сияние"

Автор книги: Радий Погодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Повесть об одном длинном дне

Пролог

От скалистой земли когда-то давно отбежал островок. Так и замерзли они рядом. Потому замерзли, что отбежал островок от мамки-земли, потому заледенели, что земля отдела за своим своевольным детенышем. Спохватилась она, потянулась за ним, да уж поздно. Так и плывут в бесконечном времени каменный островок и вытянутый к нему большой полуостров, похожий на испуганные опоздавшие руки, – с трех сторон ледовитое море, с четвертой – болотная мерзлая тундра. Небо над ними торжественное, в ярких звездах, как в орденах. Что-то неведомое шелестит в темноте. Поет ветер. Миллиарды снежинок, сталкиваясь, порождают чудесный, еле приметный звон. Слагаются звуки в музыку.

Вдруг быстрый морзяночныи писк: тревога!

Откуда? С какой стороны? Иногда раздается в ночи словно пушечный выстрел, может в море ломается лед, может быть, камни скал лопаются от стужи. Иногда что-то стонет тоскливо – это ветер свивается для коварства в тугую пружину. Иногда что-то ухнет и загудит, словно дальний экспресс, – это снег перемерзший сорвался с утесов. И снова – тревога!

Какая беда надвигается? Какая идет опасность? На самом краю полуострова под отвесными черными скалами – люди живут в деревянных домах с паровым отоплением.

И на острове люди живут. А вокруг на тысячу километров безлюдье, только песцы, да тюлени, да полярные совы, да редкостный ныне белый медведь.

Имеются в этом безлюдье зимовки. Они поставлены так редко и так далеко друг от друга, что в смысле население упоминать о них так же странно, как о единственном неопавшем листочке в зимнем лесу. Но именно с дальних зимовок, едва различимых под снегом, несутся на материк всевозможные ценные сведения.

Измеряют люди на зимовках тревогу приборами, сами готовятся к защите и на Большую землю посылают предупредительные сигналы.

"Тревога! Идет ураган-циклон такой сокрушительной силы, что, постепенно ослабевая, добежит до самого Черного моря. Беды понаделает. Готовьтесь! Готовьтесь! Север шуток не шутит".

Посадку разрешаем

В воскресенье тихо было в природе, так тихо, словно лопнул барабан в духовом оркестре и все музыканты, опустив медные трубы, сидят в изумлении – не дышат.

Картина эта для простых ушей. Для ушей, оснащенных аппаратурой, картина другая.

Толкаются над землей радиоголоса. Шумят, смеются и плачут. Английские разговоры смешиваются с итальянскими, джаз заглушается финским церковным пением, и органная музыка отступает под натиском громкозвучной французской певицы.

– Борт тринадцать-сто тридцать шесть. Прошу разрешения на посадку.

– Посадку разрешаем. Заходите с востока, у нас низовой ветер...

И уже совсем рядом голос местной радистки Раи:

– Я – "Фиалка". Борт тринадцать-сто тридцать шесть, не встречали в Архангельске Володю Бойкова? Он мой брат.

– "Фиалка", "Фиалка", мы его в Печоре встретили на неделе. Жив-здоров, велел кланяться. Он на Диксоне нынче. Мы к вам мальчика доставили, Колю.

Через несколько минут другой близкий голос, уставший от работы:

– "Фиалка", не в курсе, почему гидролог Чембарцев не пришел встретить сына? Должен был.

Сразу же голос Раи, сдержанно-тревожный:

– Я – "Фиалка". Вызываю гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, ваш сын Коля только что прибыл рейсовым самолетом. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить? Гидропост Топорково... Гидропост Топорково... И нет ответа.

В школе-интернате на втором этаже, в комнате номер пятнадцать, проживал Соколов Ленька, ученик третьего класса. Имелись у него в комнате шкаф, стол, радиоприемник, портрет космонавта, картинки из жизни животного мира, зеркало, стулья и две железные кровати, застланные малиновыми одеялами. Была у Леньки в комнате муха, которая по какой-то причине не заснула на зиму, но подолгу сидела в каком-нибудь углу. Потом, обалдев от тоски, громко и быстро летела через всю комнату и снова садилась дремать. Мухой Ленька очень гордился. Еще была у Леньки родная сестра Наташка. Правда, жила она в другой комнате, этажом выше, но сейчас находилась у Леньки в гостях.

Ленька книжку читал про шпионов. Наташка шагала по комнате туда-сюда. Когда Наташка думала, она всегда расхаживала таким образом. Наверное, потому отметки по предметам, были у Наташки некрепкими и неустойчивыми – в классе и ведь не походишь, в классе нужно тихо сидеть и не ёрзать.

Наташкой Ленька гордился редко, чаще бывал на нее сердит.

–Ленька.

Молчание.

–Ленька!

Молчание.

– Ленька!!

Молчание.

Я знал одного мальчика, который любил читать детективы и приключения. Когда он читал их, он весь был там – на месте происшествия. Говорят, семья его собиралась на дачу как раз и то время, когда он читал. Его погрузили в машину – он ничего не заметил. Привезли на дачу – он ничего не заметил. Когда же он, закрыв книжку, оглянулся и увидел вокруг незнакомую обстановку, то выпрыгнул в окно, решив, что его украли.

–Ленька!

Молчание.

Наташка заглянула брату в лицо и увидела – спит Ленька и во сне шевелит губами.

– Не иначе всю ночь читал. И куда в него столько влезает?.. – Наташка тряхнула Леньку за плечо. Со всей силы тряхнула. – Ну, Ленька, какой ватиканский язык? На какой похож?

– На твой – без костей! – закричал Ленька, мгновенно проснувшись.

Наташка вздохнула глубоко и протяжно. Шаги ее стали короче. Лицо погрустнело.

– Ленька, как ты думаешь, в Южной Америке сейчас что цветет?

Ленька заткнул уши пальцами.

Скучно? Конечно – если один читает, а другой от безделья пристает с вопросами на отвлеченные темы. Можно было Наташке пойти в комнату развлечений и в кружки, даже в читальню. Но именно в тот вечер Наташка была настроена меланхолически и въедливо. Отчего такое бывает, науке пока неизвестно. В сущность ребячьих поступков наука тоже пока не вникла.

– Ленька, мухи задом летают?

Ленька посмотрел на сестру глазами, полными укоризны.

– Не мешай, а? Он сейчас как раз ловит.

– Глупый ты. Ленька. И книжки читаешь бесчувственные. То рыбу ловят, то крокодилов, то шпионов каких-то. Все ловят, ловят – нет чтобы отпускать...

От такого беспримерного заявления Ленька Соколов вмиг оторвался от книжки. Вскочил.

– Отпускать? Шпионов? Ты, Наташка, сегодня что? Или ты ужо совсем не того?

Наташкины шаги стали еще короче – почти на одном месте. Она вздохнула еще протяжнее, наверно, жалея всех переловленных Ленькой в его мужественном воображении животных диких, птиц огромнокрылых и этих бестолковых шпионов. Вздыхая возле радиоприемника, Наташка нажала на клавишу – включила. Из приемника донесся далекий тревожный голос. Наташка, даже не двигаясь, сообразила: наверно, тонет корабль в южном розовом море. Погибают матросы, и нет помощи им ниоткуда.

– Ленька, – сказала она, всхлипнув. – В южном море корабль тонет. Слышишь, как он страдает.

Ленька тоже прислушался. Гибнущий в южном море корабль вообразить легко, и картина выходит красивая. Можно даже уловить запах бананов и ананасов, которые в трюме.

Но характер! Характер у Леньки был поперечный и гордый.

– Нет, не корабль, – сказал он. – Это в Сахаре, наверное, люди от жажды мучаются. Когда корабль, тогда SOS кричат. "Спасите наши души"... – Опровергнув таким авторитетным способом Наташкино заявление, Ленька добавил с досадой: – Ух, Наташка. Ух, враг, говорю – не мешай читать. Он как раз отрывается... – Ленька двинул кулаком снизу вверх, шумно выдохнул, еще раз двинул, но уже сверху вниз и углубился в КНИГУ, в том месте, где наш разведчик, переодетый в красивую женщину, сокрушительным апперкотом сваливает обнаглевшего гангстера Гориллу Дуду. Такие места Ленька прочитывал по два раза.

– Я – "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот. Под нашей станцией разорвало льдину. Льды лопаются и расходятся во всех направлениях, – громко произнесло радио. – Высылайте самолет для эвакуации...

Засвистали, завыли помехи. Ленька, отшвырнув книжку и оттолкнув сестренку, подскочил к приемнику. Принялся ручку настройки крутить.

Ленька и Наташка отлично знали, что сообщение, адресованное РУН-700, а именно – Главному полярному управлению, уже принято во всех пунктах недремлющими радистами, им же, малолеткам, остается только одно – мучиться, ожидая дальнейших событий.

Скучно? Что поделаешь? Не напрасно ребят называют цветами. Цветы, как известно, стадия в развитии хоть и красивая, но промежуточная, так сказать – ожидающая.

А вообще, в реальности. Ленька и Наташка ребята румяные, упитанные, против насморка закаленные, глаза имеют серые с голубизной, брови малоприметные, носы любопытные, одинаково вздернутые.

Ленька ручку настройки крутил. Приемник в нужном месте молчал. Зато Ленькин нос, лишенный контроля и управления, сопел, шмыгал и морщился. Ленька подкрадывался к радиоволне, затаив дыхание, сдвигая настройку, может быть, только на волосок. Вот-вот ухватит. Но...

Широко отворив двери, в комнату вошел директор школы-интерната Петр Савельевич. Следом за ним щуплый мальчишка – в одной руке широкий плоский предмет, завернутый в бумагу и перевязанный, в другой – чемодан.

– Соколовы, это ваш новый товарищ, Коля Чембарцев. – Директор посмотрел на Леньку и Наташку поверх очков, как старики и старухи смотрят на внуков. Потом он поправил очки, приосанился, голос его стал командирским: – Я сказал – наш новый товарищ. Задача ясна, Соколовы?

– У меня времени нет, – пробурчал Ленька. – Мне в кружок надо. Сначала в хор, потом в умелые руки. И еще на радиосеанс...

– Соколовы, повторяю – ваш новый товарищ. Со всеми вытекающими. Задача ясна, Соколовы? Ленька вздохнул,

– Ясно... Петр Савельевич, мне еще тропики поливать... Наташка сунулась в разговор:

– А у девочек товарищей не бывает. У девочек только друзья и подруги детства.

Новый мальчишка положил на кровать упакованный предмет, а также чемодан, потряс плечами, повихлялся немного и закатил глаза.

– Я и подругой детства могу.

– Ты? – спросил Ленька.

– Я. Я из Одессы.

Дверь отворилась. В комнату впорхнула ученица девятого класса – хорошенькая Ниночка Вострецова.

– Петр Савельевич, извините, вас в учительской ожидают. Все педагоги уже там собрались и курят. Попросили: "Ниночка, сбегай".

Директор заторопился. Сказал Коле:

– Извини, я спешу. Соколовы тебе все покажут.

И ушел.

Ниночка Вострецова поправила перед зеркалом волосы. Стала в красивую позу и запела с заграничным акцентом:

"Четвертый день пурга качается над Диксоном, но только ты об этом лучше песню расспроси..."

Была Ниночка похожа на птицу с яркими короткими перьями, которая не умеет ни летать, ни плавать, зато любуется собой в каждой лужице. Нужно сказать, что уже в седьмом классе ребята перестают походить на растения, беззаботно и удивленно торчащие из земли, они похожи на птиц: гусей и уток, павлинов и трясогузок и прочих пернатых, исключая орлов.

– На полярной станции у Воронина острова льды разорвало, а ты перед зеркалом изгибаешься, – сказала Наташка.

– Что?

– А то, что не изгибайся.

– А я тебя за ухо. Ты как со старшими разговариваешь?

– И не командуй, ты не наш шеф. У нас Нитка шеф! А ты нам никто.

Ниночка окатила Наташку, Леньку и Колю презрительным взглядом, холодным, как ледовитое море. Запела: "Четвертый день пурга качается над Диксоном..." – и пошла из комнаты прочь. С порога она успела сказать:

– Подумаешь, Нитка. Она очки носит, потому что у нее глаза – поросячьи.

– Певица! – закричала Наташка. – Кукла с закрывающимися глазами!

Высунув голову в коридор, Наташка высказала вслед Ниночке Вострецовой множество громких и разнообразных слов, из которых следовало, что некая Нитка в тысячу раз красивее и умнее Ниночки – не торчит целый день и клубе, учится только на "хорошо" и "отлично".

Ленька в этот скандал не вмешивался.

– Ты одессит? – спросил он. Коля ответил:

– Пли... – Потом он уселся на кровать, попрыгал на ней сидя. Сказал: – Это койка моя? Годится. Не люблю мягких. Я в самолете выспался. – И принялся вприскочку расправляться со своими вещами, поясняя каждое действие: – Чемодан под кровать. Пальтишко в шкаф. Шарф туда же. – Шапку Коля бросил вверх и слегка назад – себе за спину. Затем ловким способом ударил по шапке ногой, и она, перелетев через его голову, угодила в шкаф, прямо на полку. – Так в темноте и живете? – спросил он, зевнув.

– Почему в темноте? Коля кивнул на окно.

– Ночь, – сказал Ленька. – Полярная.

Коля принялся распаковывать плоский предмет.

– Ночью все кошки серы.

– Некоторые, – сказал Ленька.

– Все, – сказал Коля. – Ночью ничего не различишь. Я Арктику надеялся увидеть.

– Еще увидишь. – Ленька протянул Коле руку. – Я Ленька. Она – Наташка. Мы брат и сестра. Она, враг, без меня не может.

Наташка подошла к ним.

– Будто он без меня может. Тоже небось скучает. У нас еще братья есть, взрослые. В Норильске живут. А я одна дочка. Ленька меня беречь должен...

Коля наконец распечатал предмет, снял со стены картинку из жизни животных и повесил предмет на ее место.

– Подарок, – сказал он. – Отцу.

Предмет оказался фанерой, на которой был приклеен большой сушеный омар, крытый лаком, снизу нарисован белый корабль в зеленых острых волнах, а сверху написано: "Привет из Одессы".

– Сувенир, – сказал Коля. – Народное творчество моряков... – Посмотрел на омара долгим печальным взглядом, потом на Леньку посмотрел и сказал вдруг: – Хочешь, тебе подарю?

Наташка сунулась.

– Ты же отцу привез.

– Ему не понравится. Порицать будет... Маме тоже не нравилось.

– А почему он тебя не встретил? – спросила Наташка.

– Откуда ты знаешь?

Наташка напустила на себя таинственный вид, для чего спрятала руки за спину, глаза ее округлились.

– У меня талант такой...

Ленька велел сестре помолчать, настроил приемник на местную радиоволну. Комнату заполнил голос радистки Раи. В нем были усталость, тревога и даже обида.

– Гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, рейсовым самолетом прибыл, ваш сын Коля. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить?

– Болтать у нее талант, – сказал Ленька. – У нас тут все по радио сообщают. Всякое дело, всякую тревогу... и новости. Специфика северной жизни.

– Я – "Фиалка". Вызываю зимовку Дальнюю. К вам вылетел вертолет с акушеркой. Встречайте.

– Раиса дежурит. Мы их по голосу узнаем.

– А почему он меня не встретил? – спросил Коля. Ленька, пожав плечами, подкрутил настройку.

– Я – "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот, – тихо сказал приемник. Ленька прибавил громкость. – Под нашей станцией разорвало льды. Трещины достигают пятидесяти – ста метров. Ощущаем толчки. Срочно высылайте самолет. – Голос "Кристалла" становился все громче и громче. Была в этом далеком голосе строгость и не было страха.

Коля Чембарцев, мальчик начитанный, представил в своем воображении, как ломаются льды толщиной с этаж. Отважные люди-зимовщики идут цепочкой к посадочной полосе, расчищенной от торосов. По пути они спасают приборы и оборудование. Лица у них суровые, подбородки, невзирая на стужу лютую, выдвинуты вперед, в глазах сверкает огонь отваги. Этот огонь освещает путь в их бедственном положении. Вода через трещины лезет из океана, как черное масло, вскипает и лопается черными пузырями. А вокруг! Будто громы грохочут – то ломаются льдины; с чавканьем и шипением расходятся они в ручные стороны. Умные полярные собаки стоят возле трещин и лают, предупреждая людей.

Наташка тоже вообразила себе полярную станцию, словно цветное кино. Ледяная глыба, жутко красивая, мерцающая по всему излому голубыми и зелеными искрами, а иногда фиолетовыми, медленно надвигается на оранжевые, высотой чуть повыше палаток, домики. Сейчас, сейчас она их сотрет. Собаки скулят, жмутся к людям. Жалко Наташке людей, которые очень торопятся. Жаль Наташке собак, которые не могут людям помочь и оттого скулят. Одна собака оказалась на оторвавшейся небольшой льдине и уплывает в черную страшную пустоту океана... А тут еще Колька Чембарцев стоит – подбородок выпятил.

– Ты чего подбородок выпятил? – сказала Наташка. – Там сейчас погибель, а ты – подбородок... – Снова представила Наташка уплывающую в океан собаку.

– А ты чего глазами крутишь? – сказал Наташке Коля. – Там сейчас героизм творится, а ты глазами крутишь.

Только Ленька ничего не сказал – не было Леньки в комнате.

Наташка и Коля выскочили в коридор. Ленька стоял в небольшой толпе ребятишек, в основном малышей, перед радиоточкой, укрепленной в коридоре на самодельной полочке.

"Четвертый день пурга качается над Диксоном..." – запел тонкоголосый, очень старательный хор.

– Завал, – сказал Коля. – У всего хора слуха нет. Ленька открыл дверь в музыкальную комнату. Крикнул с порога:

– У Воронина острова льды разорвало!

– "Четвертый день..." – пропел хор и умолк. Руководительница Лиля Ивановна включила приемник.

– Я – РУН-семьсот. Вас понял, – сказало радио в тишине. – Высылаем самолет для эвакуации... "Фиалка", запросите, как у вас с самолетами?

– Я – "Фиалка". Только что был рейсовый. Ушел в порт Тикси. Базовый вертолет вылетел на зимовку Дальнюю с акушеркой.

Хор шмыгнул носом. Мигнул голубыми глазами. А Ленька уже мчался по лестнице. Разве можно сидеть на месте, когда у людей беда? Я знал одного мальчика, который, прочитав в газете, что где-то случилось землетрясение, наводнение или переворот, начинал двигать и переставлять мебель. Родители, возвратись с работы, не могли узнать своего дома, зато знали, что где-то случилась беда. Отец мальчика надумал мебель приклеить к полу эпоксидной смолой, но мама мальчика не разрешила портить паркетный пол.

– Пусть двигает. Это ему полезно для общего и физического развития.

Ленька, Коля и Наташка мчались по большому, хорошо оснащенному спортивному залу. Они проскочили бы этот зал единым духом. Но в углу, опоясав живот полотенцем, здоровенный десятиклассник выжимал штангу. Он уже выжал ее и так стоял со штангой на весу, наверно, тренировал выдержку.

– У Воронина, – сказал ему Ленька в выпученные глаза, – льды под полярной станцией лопнули.

Десятиклассник опустил штангу на грудь, потом на пол и так шумно выдохнул, словно Ленька был мухой, которую нужно сдуть.

Ленька, Коля и Наташка вбежали в читальню. Тихо в читальне и мало народу.

– Читаете тут и ничего не знаете! – закричал Ленька то ли с ужасом, то ли с восторгом. – У Воронина острова льдину разорвало. Станцию заливает! – Он включил приемник.

– Я – РУН-семьсот. Вызываю Архангельск. Срочно высылайте самолет для эвакуации научной станции в районе острова Воронина.

– Вот! – сказал Ленька.

Читатели молча кивнули и принялись читать дальше. Коля посмотрел на их отрешенные лица. Кто в читальне в воскресенье сидит? Только самые невероятные книголюбы.

– Может быть, ты зря паникуешь? – спросил Коля. – Может быть, это и не смертельно? Подумаешь, льдина лопнула – на другую перескочат, и все.

Книголюбы снова оторвались от книжек. Они смотрели на Колю, как если бы он заблеял козлом или закукарекал. Ленька выхватил у одной девчонки книжку, схватил другую у мальчишки, толстого и лобастого. Составил книжки на столе впритык.

– Вот она, льдина. Понял?.. Вот она лопнула... – Ленька немного раздвинул книги. – Это еще ничего... Вот они начали расходиться. – Ленька широко раздвинул книги. – Это тоже пока ничего. Но вот... – Ленька принялся медленно сближать книги. – Это уже чего... – Ленька надвинул книги одна на другую, – И все. Понял?

– Понял, – киснул Коля. – Траурная музыка по всей Арктике.

Наташка положила рядом с книгами конфету и обертке.

– А это, – сказала она, – оторвалась от больших льдин маленькая льдинка и уплывает в океан. А на льдинке собака ЖУЛИК совсем, совсем одна.

– Жалко собачку. – Коля послюнил палец, прочертил им от глаза к подбородку. Развернул конфету и съел. – Собачек всегда жалко... – Заметив, что ребята смотрят на него с укором и недоумением, Коля принялся хохотать. Он хохотал так громко и так искусно – с бульканьем, с хрюканьем, с подвизгом, с подвывом, с переливами, – что Наташка захохотала тоже, и Ленька захохотал – не выдержав. А книголюбы сказали:

– Нечего вам тут хохотать, тут вам не комната развлечений.

– Баклажаны, – сказал Коля им всем. – Чувства юмора вам не хватает. В самый трудный момент нужно шутить. Это еще Архимед обнаружил – он из нашего города, из Одессы. – Коля помолчал и вдруг сказал ни с того, ни с сего: – Меня бы не отправили, если бы знали, что он меня лично не встретит.

– А почему с тобой мама не полетела? – спросила Наташка.

– Чего?

– Мама, говорю.

Коля отвел глаза и опустил голову. Ленька прислонил к Наташкиному носу кулак.

– Ух, Наташка. – Он прошептал Наташке что-то на ухо. Можно было расслышать только: "Она уже год..."

Наташка прикрыла ладошкой разинутый было для возражений рот.

– Кто под нами вверх ногами? – вдруг спросил Коля.

– Австралийцы, – сказала Наташка.

– Правильно. – Коля засмеялся совсем не весело. А Лёнька сказал:

– Пошли тропики поливать.

Ребята пробежали по коридору, который назывался "Картинная галерея". На стенах висело много репродукций картин на тему "Советский Север". Потом оказались в рекреации, уставленной растениями. Над каждой группой растений надписи: "Зона пустынь", "Субтропики", "Тропики" и тому подобное. В "Тропиках" росли пальмы и другие соответствующие растения. Ленька принялся совать палец в горшки и кадки.

– Кто-то уже полил, – бормотал он. – Пусть поливают, пусть. Зальют корни, кто отвечать будет? "Зона пустынь" занюханная. "Степи и саванны" тоже. У них как вода остается – всю на тропики льют... – Ленька все же полил маленькую, в палец высотой, пальму, вздохнул и предложил: – Идем, кто кого в шашки обдует.

Можно было еще заглянуть в теплицу, где круглый год произрастают свежие огурцы, редиска, салат и аккуратно-красные помидоры, в кабинет автодела, где стоит разобранная на основные узлы машина ГАЗ-69; в кабинет иностранного языка с прозрачными кабинами и наушниками, где крутились бобины магнитофонов с записями самого чистого произношения, где можно было посмотреть фильм, предположим, об Англии с комментариями на чистейшем английском языке. Можно было увидеть многое другое, что приготовили ребятам взрослые люди для их умственного, духовного и физического развития в трудных условиях Крайнего Севера... Но ребята уже входили в игровую комнату...

В игровой комнате в азартном возбуждении сидело несколько игроков.

– Играете? – сказал Ленька, войдя. – А между прочим, у Воронина острова катастрофа.

– Снимут, – спокойно ответил ему шахматист, стриженный под нулевку, и кивнул на радио. – К ним уже самолет из Архангельска пошел... И не такое слыхали, – пропел он, продвигая пешку. – И не такое у нас бывало...

Ленька почесал в голове, послушал шум помех, достал из шкафа шашки и жестом пригласил Колю к столу. Наташка вдруг сунулась:

– А что это – чувство юмора? – Она, видать, долго думала.

– Ты он не отвечай – вопросами замучит. – Ленька отстранил Наташку рукой. – Меня вконец извела.

– Это ты меня извел.

– Я? Ух, Наташка, ух, враг. Я тебя тресну.

– Ну, тресни! Ну, тресни! Ты только и знаешь – тресну да тресну...

– Пусть треснет, – вмешался Коля. – У кого чувство юмора, тому не страшно. У нас в Одессе силач есть, Васька Куценко. Он говорит, нас с Санькой бить неинтересно. У него сила мускулов, а у нас сила духа. Чувство юмора от силы духа зависит.

– У тебя сила духа? – спросил Ленька, прищурясь. Коля ответил спокойно:

– У меня. Давай вздохнем. Кто кого перетерпит?

– Давай, – Ленька грозно кивнул. Оглядел слабовыпуклую Колину грудь и повторил с нажимом: – Давай, давай.

Коля поставил Леньку и Наташку рядом. Хотел привлечь шахматистов, но они отмахнулись от него, не отводя взгляда от шахмат. Коля стал перед Наташкой и Ленькой.

– Приготовились, – сказал он. – Вздохнули... Ап! Все трое разом захлопнули рты. Глаза у них резко выпучились. Головы задрожали от напряжения. Лица сделались красными и всё краснели и наливались. Первой выдохнула Наташка.

– Ух, враг, голова чуть не лопнула. Коля еще немножко потаращился и подрожал, но и он выдохнул шумно и с облегчением. Ленька же все терпел.

– Ух-х, – выдохнул он наконец. – Ну, кто сильный духом?

– Я. – сказал Коля.

Свекольный цвет сбежал с Ленькиного лица в Ленькины кулаки.

– Как – ты? Я же последний выдохнул.

– Это не дух, а дыхание, – как ни в чем не бывало объяснил Коля и даже похлопал Леньку по плечу. – Дух – это несгибаемость перед невзгодами, а ты глаза выпучил, да и только.

Свекольный цвет снова стал скапливаться на Ленькиных щеках, даже на лбу, превратив Ленькины брови в две напряженные белые полоски.

– Ну, враг... Ну, ты мне ответишь... – Ленька пошевелил сухими, резиновыми от возмущения губами и вдруг повалил Колю на пол и уселся на него верхом. – За обман ответишь! Нахалист какой... – Ленька тряс лежащего Колю за грудь одной рукой, другой он сграбастал Колину бледную челку. А Коля смеялся. Визжал и просил, якобы задыхаясь от смеха:

– Не щекочись... Слышишь, не щекочись, говорю. Ой, умираю...

– Я тебя щекочу? Я тебя трясу! А сейчас тресну... Плачь – или тресну.

– Треснет, – сказал шахматист, стриженный под нулёвку. – Точно, треснет.

– Запросто, – подтвердил его партнер. И они снова углубились в шахматные лабиринты.

Внезапно отворилась дверь. В комнату вошла Антонина Стекольникова, или, попросту. Нитка. В круглых очках и с красной повязкой на рукаве.

Вы замечали, какое большое место в жизни ребят, особенно малышей, занимают понятия: НЕВЗНАЧАЙ, НЕОЖИДАННО, ВДРУГ, ВНЕЗАПНО, ПОЧЕМУ-ТО и МЫ НЕ ХОТЕЛИ?

Я знал одну девочку, которая любила залезать на фикус. Девочка была очень маленькая, с тонкими ножками, тонкими ручками и кудрявыми, легкими, как тополиный пух, волосами. Она залезала с табуретки на подоконник, с подоконника на фикус и непременно падала вместе с фикусом на пол. Прибежавшим родителям или соседям она говорила:

– Чуть не упала. Это я невзначай.

– Что невзначай? – спрашивали огорченные родители и рассерженные соседи.

– Почему-то. И само собой, – отвечала девочка. В глазах ее, в самой глубине, загоралась синяя искра и ВДРУГ превращала девочкино лицо в сплошную улыбку.

– Так нельзя, – говорили родители и соседи.

– Я больше не буду, – соглашалась девочка. Дня через два, через три, а то и на следующий день девочка снова залезала на фикус. Кем она хотела себя представить, сидя на ветке, птицей или цветком, неизвестно, но она тут же падала вместе с фикусом и опять отвечала прибежавшим родителям и соседям:

– Я невзначай... Неожиданно...

В нашем случае дверь, отворившаяся ВНЕЗАПНО, спасла Колину челку.

– Уже познакомились? – спросила Антонина Стекольникова, разглядывая барахтающихся на полу мальчишек.

– А что он, – сказал Ленька. – Все хохочет. Наташка закричала на брата:

– А ты чего на нем сидишь, как на диване? Он новенький – пусть Нитка на него посмотрит.

– Нитка – красивое имя. "Нитка, Нитка, где твоя иголка?" – запел Коля.

Нитка слегка заалела. Поправила очки.

– Видишь, – сказал ей Ленька, слезая с Коли. – Он такой...

– Меня Антониной Стекольниковой зовут, к твоему сведению, – сказала Нитка, не обращая внимания на протянутую Колей руку. – Ниткой меня папа прозвал... И все подхватили.

– Это ничего, – Коля улыбнулся ей приветливо и подбадривающе, схватил за руку и потряс. – Не огорчайся, моего друга Саньку отец прозвал Пысей.

– Как Пысей? – спросила Наташка.

– Пыся, и все. Кто их, отцов, поймет... Не знаешь, почему ни меня не встретил? Может, я ему и не нужен?

Во время потасовки Колина курточка расстегнулась. Нитка ткнула пальцем в Колину грудь, прикрытую тельняшкой.

– Застегнись, моряк, и не говоря глупостей.

– Моряк, – пробормотал Ленька, – тельняшку надел... Коля глянул на него с доброй ухмылкой.

– Точно подмечено с твоей стороны. Моряк не тот, кто в тельняшке, а тот, кто из Одессы.

– Я – РУН-семьсот. Вызываю "Кристалл", – сказало радио. – К вам вылетел самолет с Диксона. Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Как у вас? Отвечайте.

– Я – "Кристалл". Я – "Кристалл". Станцию свернули. Склад с продовольствием ушел под воду. Льды начинают сближаться. Боимся за посадочную полосу.

– У них дядя Лепя Семенов начальником, – прошептала Наташка.

– Семенов в прошлом году был. Нынче у них Скворцов Алексей Иванович, – поправил ее стриженный под нулёвку шахматист. Он хотел дать еще какие-то разъяснения, но вдруг вытащил из-под себя книжку и шлепнул ею своего партнера по голове. – Поставь пешку на место! Проходную пешку стибрил.

– Не тибрил, – ответил его партнер простодушно. – Я о другом думал.

Коля достал из кармана пешку и ласково, как воспитатель в детском саду, поставил ее на доску.

– Когда успел? – спросил его шахматист, стриженный под нулевку. – Мы тут играем...

– Играйте, играйте, – ласково разрешил Коля. – Между прочим, у вас у обоих мат, а вы все играете, Петросяны... – Потом Коля вытащил из кармана коня и поставил его рядом с пешкой.

– Ну, ты даешь! – восхищенно сказал шахматист. И все, даже Нитка, посмотрели на Колю с большим любопытством.

Дыра в полу

Ленька первым вошел в свою комнату на втором этаже. Ногой запихнул валенок под кровать, повесил картину из жизни животных на другую стену – напротив омара. Следом за ним вошли Нитка, Коля и Наташка. Нитка оглядела комнату.

– Это твоя красота?

– Сувенир, – сказал Коля. – Привет из Одессы.

– Для полной гармонии не хватает только пивной кружки... Соколовы, не позабыли? У вас радиосеанс с родителями в пятнадцать ноль-ноль... – Нитка еще раз глянула на Колиного омара, поморщилась и ушла.

– Много она понимает, – сказал Коля. – Народное творчество моряков...

Ленька Соколов ходил по комнате. На его круглом лице отчетливо отражалась, работа мысли. Он даже пыхтел – так сильно думал и все смотрел на портрет космонавта, словно желал посоветоваться.

Есть, конечно, разные способы думать. Однажды, еще в ту далекую пору, когда вместо касс сидели в троллейбусах живые кондукторы, вошел в троллейбус мальчик и положил вместо денег в протянутую руку кондуктора кусочек сухого льда.

– Ай! – сказала кондуктор.

– Жарко или холодно? – спросил мальчик.

Кондуктор его за ухо. Мальчик, вырываясь, объясняет: – Я не хотел вас обидеть. Я только хотел спросить – жарко это или холодно? Я сам никак не пойму.

– Это лед, – сказала кондуктор.

– Чего же он тогда жжется?

– Не знаю. Наверно, в нем сильный мороз.

– Вам нужно учиться, – сказал мальчик.

– И тебе, – сказала кондуктор. – Садись, прокачу до кольца и обратно. – Когда мальчик сел рядом с ней, кондуктор сказала: – Осенью пойду в техникум.

– А я в первый класс, – сказал мальчик.

И некоторое время они сидели молча, наверное, вглядывались в свое будущее, в котором не будет обмана.

– Нет такого чувства юмора, – наконец решительно заявил Ленька. – Органа такого нет у людей. Зрение у человека есть – раз. Слух у человека есть – два. Нюх – три. Осязание – четыре. И все.