Текст книги "Франек"

Автор книги: Радек Кнапп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Люди корчились от смеха, похлопывали его по плечу – и так, мол, верим.

Впрочем, это было только начало. Франек вытаскивал привезенные из странствий газеты и тряс ими над головой.

– Брат говорит, я неграмотный! – громко, чтоб было слышно в самом конце очереди, кричал Франек. – Тогда что же это? – Он взмахивал газетами и с торжеством оглядывал всех вокруг. Некоторые зрители зажимали рот ладонью, еле сдерживая смех. – Что это? – настаивал Франек. – Может… огурец?

– Нет! – хором выкрикивала очередь, включая и тех, кто уже вошел в лавку.

– Зонтик?..

– Нет! – еще громче надрывалась очередь.

– Тогда… что это? – вопрошал Франек, внимательно рассматривая газету.

– Журнал! – кричали ему. В эту игру возле лавки мои земляки играли вот уже две недели и знали, как следует отвечать.

– Неверно! – ревел Франек, делая вид, что страшно сердится. – Вы что, не можете отличить от журнала ежедневную газету? Боже, в какие времена мы живем! Ну уж нет! Читать я вам не стану.

– Не сердитесь, пан Франек. Почитайте немножко. В последний раз… —упрашивали его зрители, подмигивая друг другу.

– Так я ж неграмотный. Разве могу я что-нибудь прочесть? – отбивался Франек.

– Простите вашего брата. Что он понимает? Прочтите статеечку, ну хоть одну… – умоляли зрители, испытывая при этом ни с чем не сравнимую радость. Они чувствовали себя актерами, и им не терпелось доиграть роль до конца.

Франек разворачивал газету, листал ее. Искал, что бы такое прочесть.

– Вот тут, на пятой странице, коротенькая заметка. Пожалуй, я мог бы вам ее прочитать.

Все умолкали. Некоторые, не в силах сдержать возбуждение, подталкивали соседа локтем в бок. Франек начинал:

– “Вчера в Люблине был задержан пятидесятипятилетний вагоновожатый. Вечером в часы пик он похитил трамвай шестнадцатого маршрута…”

– Пан Франек, вы держите газету вверх ногами… – выкрикивали из очереди. Франек переворачивал газету и продолжал:

– “Целый час он ездил по городу, не обращая внимания на просьбы запертых в вагоне пассажиров. Лишь после того, как власти приняли решение перекрыть движение в городе, украденный трамвай удалось остановить”.

Франек перевернул страницу, словно перед ним была книга.

– “В результате долгих переговоров с невменяемым вагоновожатым полиции удалось добиться освобождения перепуганных пассажиров. Пока стороны договаривались, общественный транспорт в Люблине стоял. Лишь поздно вечером угонщика уговорили покинуть трамвай. Он объяснил свой поступок тем, что всегда мечтал хоть раз вернуться с работы домой на любимом трамвае”.

В очереди громко захохотали.

Франек торжествовал:

– Ну и фрукт, верно? Хорошо еще, что он не был пилотом! Люди рыдали от смеха. Даже хозяин лавки, пан Вацек, вышел на улицу поглядеть, что происходит.

– Почитайте еще… еще что-нибудь, пан Франек… – наперебой кричали зрители, смахивая слезы. Франек тут же посерьезнел и принялся листать газету. На предпоследней странице задержался и объявил:

– Про авиакатастрофу. Пойдет?..

– Авиакатастрофа… – выдохнули слушатели, будто ничего смешнее им слышать еще не приходилось.

Франек обвел всех взглядом, очередь замерла. Хозяин лавки, пан Вацек, стоял, прислонившись к дверному косяку, в ожидании, что за этим последует. Франек начал читать:

– “В прошлый понедельник на борту пассажирского лайнера, выполнявшего рейс Краков – Берлин, произошел несчастный случай, стоивший жизни двум пассажирам…”

– Но этой газете уже три года… – крикнул кто-то. Пропустив замечание мимо ушей, Франек продолжал:

– “По не установленным до сих пор причинам через четверть часа после взлета открылась дверь запасного выхода. Прежде чем экипаж успел принять необходимые меры, двоих пассажиров вытянуло за борт…”

Слушатели разразились хохотом.

– “Как выяснилось, в результате инцидента пострадали некий богатый бизнесмен и сапожник из Варшавы, всю жизнь копивший на это путешествие. Когда они поняли, что произошло, бедняги разговорились. Сидя в самолете, они не чувствовали друг к другу особой симпатии, теперь же стали гораздо общительнее. Они падали, оставаясь на таком же расстоянии друг от друга, как прежде в самолете, и могли достаточно хорошо слышать друг друга, если старались говорить погромче. Под влиянием шока оба продолжали вести себя так, будто все еще находились в самолете. Бизнесмен рассказывал сапожнику о своей семье и о добермане, показал ему фотографию своей виллы. Когда ветер вырвал фотографию у него из рук, пришел черед сапожника, и тот поведал о своем домике с крышей из черного рубероида.

Через пять минут полета, когда земля внизу была уже хорошо видна, оба замолчали. Они вывалились из самолета как раз во время обеда, поэтому у каждого в руках оказалась бутылочка вина. Они чокнулись и выпили. Выброшенные бутылочки взмыли вверх, мужчины переглянулись: волосы у них стояли дыбом, они почти синхронно взмахивали руками. Внезапно заметили, что очень друг на друга похожи, и удивились, как это не пришло им в голову раньше. Они назвались. Фамилии были одинаковые. Удивительное совпадение! Оказалось, что это родные братья, которые не виделись с детства и ничего друг о друге не знали.

На радостях они обнялись и поклялись отныне никогда не разлучаться. Внизу они увидели озеро. Растерянно переглянулись и через несколько мгновений рухнули в воду. Больше никто их не видел…” – с чувством глубокого удовлетворения закончил Франек и сложил газету.

– Они оказались братьями! – радовались слушатели.

– …Падая, еще успели бутылочку распить… Потом это озеро… – гудела очередь.

– Их до сих пор не нашли, – добавил Франек.

Пан Вацек, хозяин лавки, который видел эту сцену впервые и не знал еще, что это просто комедия, аж покраснел от удовольствия. Он отступил в сторону, освобождая проход, и повернулся к Франеку:

– Входите-входите, пан Франтишек, прошу… Мне еще не приходилось слышать столь интересной статьи… Здесь вас обслужат без очереди… У вас, конечно же, мало времени и вообще…

Франек с удивлением посмотрел на хозяина и обвел взглядом остальных, выжидая, как отреагируют в очереди. Никто ничего не сказал, зрители изо всех сил старались сдержать смех, догадываясь, что за этим последует.

–Входите же… Входите,—манил его пан Вацек. Франек сунул газету в карман брюк, показывая, что сегодня читать больше не намерен, и последовал за хозяином.

– Чего изволите? – осведомился Вацек, заступив за прилавок. Снаружи люди облепили окна лавки, чтобы ничего не пропустить. Франек выложил свой список.

– Восемь булочек, пачку чаю и килограмм помидоров, – выпалил он. – Вот, прочтите сами.

Он протянул листок хозяину. Вацек уставился на художества пани Мушек.

– Могу повторить, – сказал Франек. – Восемь булочек, пачку чаю и килограмм помидоров. Или вы читаете не лучше меня, пан Вацек? – прибавил он с тревогой.

– Сию минуту, – пробормотал сбитый с толку Вацек. В третий раз за утро в очереди смеялись до слез.

Вечером Франеку досталось. Шагая по кухне из угла в угол, сапожник Мушек осыпал брата упреками. А тот, понурив голову, сидел за столом и слушал.

– Ты выставляешь нас на посмешище! – причитал сапожник. – Не успел приехать, а на тебя уже пальцем показывают.

– Я здесь целых три недели, – тихо возразил Франек. Мушек остановился и уставился на брата:

– Ну как ты не понимаешь? Ты же неграмотный!

Франек кивнул.

Пани Мушек внесла еду и поставила на стол.

– Сегодня у нас тушеный окорок, – возвестила она. – Любишь окорок, Франек? Франек посмотрел на тарелку. Казалось, при виде еды он тут же позабыл все, что говорил брат.

– Больше всего на свете! – обрадовался он. Сапожник глубоко вздохнул:

– С завтрашнего дня будешь мне помогать в саду. Работа – лучшее средство от этого твоего чтения.

– Угу… – кивнул Франек. Его рот был занят едой.

Но еще в тот же вечер сапожнику Мушеку довелось услышать, как Франек, который читать не умеет и уже никогда не научится, в своей комнате себе самому громко читает историю о пропавших без вести братьях, которые вывалились из самолета.

В то лето, когда объявился брат сапожника Мушека, в нашем лесу было на удивление много птиц. Непонятно, откуда они взялись. Воробьи, скворцы, певчие и черные дрозды – вся эта огромная птичья стая рано по утрам взмывала в воздух и отправлялась на поиски корма. Чаще всего путь их лежал в наши сады, где росли подсолнечники и зрели сладкие груши.

Сад сапожника Мушека был ближайшим к лесу, и большая часть птиц собиралась там. Чтобы они не склевали в его саду все подчистую, нужно было немедленно соорудить пугало.

На это потребовалось два дня. Мушек сшил его на своем “Зингере” из русской шинели и старой подушки. Франек помогал ему. С раскрытой газетой в руках он сидел рядом на скамейке и читал брату вслух. Особого впечатления на сапожника Мушека все эти статьи по-прежнему не производили, но некоторые все же нравились и ему. Их-то и должен был Франек дважды в день читать вслух.

В первый раз – ранним утром, когда Мушек только вставлял нить в иглу своей машинки. И еще раз – около полудня, когда ему уже хотелось выбросить к чертовой матери все, что было уже сделано.

Особенно сапожник любил одну статейку. Речь там шла о знахарке, которая лечила людей травами, но точнехонько в свой семидесятый день рожденья попала под комбайн.

Как обычно собирая травы на пшеничном поле, она вдруг задремала. Тут как раз подошел комбайн и в две секунды всосал ее. Вывалившись с другой стороны машины, она имела уже форму куба, как прессованная солома.

Трудно сказать, почему Мушеку нравилась именно эта история, но каждый раз, когда Франек добирался до места, где знахарку одолевает дремота, Мушек разражался хохотом, в точности как люди из очереди, и смеялся до слез. Франек, которому до сих пор не приходилось видеть, чтоб брат его так смеялся, принимался ковырять в носу и еще старательнее приукрашивал свой рассказ:

“…Мало того что старуха крепко спала, она была к тому же туговата на левое ухо… – читал он, – комбайн же надвигался на нее слева. Комбайнер в это самое время жевал бутерброд и не слишком внимательно смотрел вперед. Вдруг внутри машины раздался странный треск. Водитель подумал, что в механизм затянуло толстую ветку. Когда же из трубы вывалился куб, обвязанный колыхавшимся на ветру фартуком, бутерброд выпал у бедняги изо рта, и он.стал белым как мел…”

– Вчера комбайн надвигался справа, – с неудовольствием отметил Мушек, не отрываясь от работы.

– Слева, справа… Какая разница? Было слишком поздно. “Самое худшее произошло, – продолжал Франек. – Похороны были торжественны и печальны. Ведь старуху все знали. В прошлом ей довелось избавить от язвы желудка нескольких обитателей политического Олимпа. Некоторые даже пришли на похороны. Торжественная речь председателя Счетной палаты – в свое время у него был гастрит – продолжалась час. Ближе к концу своей речи он вытащил из кармана носовой платок, который в дни юности будто бы получил в подарок от покойной. Поднял над головой, чтобы все могли его видеть, и громко прочел изречение, вышитое на нем собственноручно усопшей: “В лес иди, человек, и проживешь ты целый век”. Участники похорон, разумеется, засмеялись. Такое иногда случается во время великих событий”, – закончил Франек и сложил газету.

Склонившись над швейной машинкой, сапожник продолжал трудиться. Через два дня пугало было готово. Мушек установил его позади дома, чтобы птицы не объедали фруктовые деревья.

Но птицы в то лето вели себя очень странно. Еще через два дня они уже точно знали, что пугало не представляет для них никакой опасности. Теперь по утрам огромной стаей слетались они в сад сапожника. Словно какая-то таинственная сила влекла их сюда. Мушек был в отчаянье. Не верил своим глазам: каждый божий день в один и тот же час стая птиц снова и снова прилетала в его сад.

– Откуда такая туча птиц? Что, у Косы, например, плодовые деревья хуже, чем у меня?! – Сапожник только качал головой и беспомощно оглядывался. Если взгляд его при этом падал на Франека, тот пожимал плечами и уходил в дом.

Вообще во время этой птичьей чумы Франек тоже вел себя как-то странно. Стал запираться в комнате. Выходил из дома только по вечерам. Старался не привлекать к себе внимания и держаться от птиц как можно дальше.

Но как-то раз после обеда Франек все-таки присел на скамейке в саду. Он был погружен в себя и не сразу заметил, какая тишина воцарилась с его появлением. Где же птицы, которые в этот час обычно чирикают на деревьях? Франек размышлял об этом, когда в кронах деревьев вдруг поднялся невообразимый гвалт. Воробьи, скворцы, певчие и черные дрозды со всех сторон летели прямо к нему. Франек замер от удивления, а птицы расселись у его ног, образовав широкий круг. Казалось, они совсем его не боятся. Несколько старых воробьев подобрались к нему так близко, что он запросто мог схватить их.

Франек почесал в затылке.

– Чего уставились? Ничего вы от меня не получите! Мой брат подсчитал, что за день вы сжираете три килограмма груш. Вам что, больше нечем заняться, кроме как дни напролет набивать себе брюхо?

Птицы с любопытством разглядывали его. Похоже, его речь не произвела на них впечатления.

И тут произошло нечто странное. Франек украдкой огляделся по сторонам, будто боялся, что его увидят.

– Валите прочь к черту, – скороговоркой зашептал он, – вы соображаете, что будет, если кто-нибудь меня тут с вами увидит? Как вы меня нашли? – Это тоже не возымело действия, и он перешел к угрозам: – Если сейчас же не уберетесь, я позову брата. Он спит и видит, как бы с вами разделаться.

Птицы продолжали смотреть на Франека, словно его угрозы не были им в новинку.

– Хватит с меня, – объявил он, – я вас предупредил. – Повернулся в сторону дома и крикнул: – Антоний! Антоний!.. Куда ты подевался?

В открытом окне появилась голова Мушека. Сапожник смотрел в ту сторону, откуда слышался голос брата.

– Здесь я! Здесь! – крикнул Франек, взмахнув рукой. – Я вас предупредил, – шепотом сказал он птицам. – Только погляди, что делается! – заорал он, указывая на птиц у своих ног.

Мушек от удивления открыл рот. Высунулся из окна почти по пояс: еще немного, и свалился бы в сад.

– Что там делают эти твари?! – разволновался он. – Что ты им даешь?

– Да ничего я им не даю!

– Гони их! А не то принесу метлу!

Франек замахал руками и заорал во все горло:

– Кыш, паразиты! Кыш! Катитесь к черту!

Птицы не двинулись с места. Франек повернулся к брату и только развел руками:

– Видишь? Ничего не могу поделать. Они меня не боятся. Мушек посмотрел на брата, потом на птиц, потом снова на брата.

– Сидят как приклеенные. Почему они не улетают?! Это же ненормально.

– Ненормально, – согласился Франек. Тон его свидетельствовал, что с этим явлением он сталкивается не впервые.

– Надо заманить их в ловушку, – размышлял сапожник Мушек. Франек покачал головой:

– Вряд ли поможет.

– Ты-то почем знаешь, поможет или нет? – спросил Мушек, совершенно сбитый с толку. Франек сунул руки в карманы. Потом снова вытащил их. Взглянул на брата и произнес:

– Они здесь из-за меня.

– Вот как? – усмехнулся Мушек.

– Ну да. Повсюду таскаются за мной. Где бы я ни был, они меня находят. На этот раз прошло недели две, прежде чем они меня разыскали. Теперь уже не отстанут. Упрямые. Летят за мной, даже когда я в туалет иду.

– Они у тебя что, дрессированные?

– Нет. Просто я спас им жизнь. Еще когда работал у нотариуса, того, с ружьем. С тех пор они повсюду за мной таскаются… Ничего не могу поделать.

– Но ведь это было тридцать лет назад! – вскричал Мушек. – Птицы столько не живут!

– Не скажи! Они живут столько же, сколько люди, – он указал пальцем на двух воробьев, примостившихся у его ботинка.—Я их различаю. Знаю их всех. Эти вот те же, что были там. Конечно, они успели вывести целую кучу птенцов, поэтому их так много. Младшие подражают старикам. Думают, я у них что-то вроде дядюшки, бог его знает…

– Дядюшка? Ну-ну.

– Не веришь? Смотри.

Франек поднялся на ноги и зашагал по дорожке. Дошел до калитки, обошел вокруг дома и вернулся к скамейке. Птицы не отставали ни на шаг и, когда он снова уселся, сгрудились у его ног.

– Видел? – спросил не без гордости. – Теперь-то уж они меня не отпустят.

– И фрукты жрать не будут?

– А я почем знаю?

Сапожник Мушек задумался. Потом сказал:

– Никому не рассказывай, Франек. Даже моей жене. А то через пару дней об этом будет болтать весь город. Им вовсе не обязательно знать, что ты с птицами… – он сделал рукой неопределенный жест, – в дружбе.

– Это они со мной в дружбе! – воскликнул Франек. – Они мне осточертели!

– Ладно, отстань, у меня голова болит, – для убедительности Мушек схватился за голову, – а ты еще этих дармоедов мне на шею повесил! Они сожрали у меня добрую половину плодов, а самое лучшее в мире пугало для них что твой клоун! И все из-за тебя. Сам заварил кашу, сам теперь и расхлебывай.

– Что же мне делать? – встревожился Франек.

– Работать будешь.

– Работать?!

– Ну да. Птиц пасти.

– Да это же не я их пасу. Это они меня пасут! Мушек махнул рукой:

– Какая разница-то? Пока ты сидишь здесь, на скамейке, мои деревья в безопасности. Ясно?

– Угу…

– Я куплю целую кучу газет, чтобы ты не скучал.

– Спасибо.

– Завтра же и начнем, – сказал Мушек. Потом вынес из дома кусачки и уселся разбирать пугало. Отмахнулся от Франека, желая показать, что слышать ничего не хочет, и вообще ужасно расстроен полным неуважением к своему пугалу, и теперь, в наказание, Франеку самому придется выполнять роль такового. Потом удалился с драгоценным чучелом под мышкой.

Франек оглядел птицу своих ног и прошептал:

– Так бы вас всех и передушил. По одной.

Новость о необыкновенном влиянии Франека на пернатых облетела наш городок быстрее молнии. Люди приходили издалека, чтоб только увидеть, как он сидит на скамейке в окружении нескольких сотен птиц.

Это было настолько странное зрелище, что у забора постоянно толпились люди с раскрытыми от удивления ртами. И качали головами. Вдоволь насмотревшись, окликали Франека: что, мол, все это значит. Но он только прикладывал к уху ладонь, кричите, мол, громче – ведь из-за птичьего гомона нельзя было разобрать ни слова. А если кричали громче, из дома выскакивал сапожник Мушек с недошитым ботинком в руке и бежал прямиком к забору, выкрикивая на ходу:

– Подите к черту! Это вам не цирк!

Зеваки отступали на пару шагов. Ребятишки, напротив, протискивались вперед и спрашивали его:

– Пан Мушек, а что это Франек там делает?

Мушек наклонялся вперед, чтоб сквозь прутья забора разглядеть дерзкого мальчишку.

– Сам, что ли, не видишь, негодник?

– Не-а.

– Работает.

Зеваки хихикали. Мушек замахивался ботинком, и толпа рассасывалась так же быстро, как перед тем собралась.

Если сапожника не было дома, Франека охраняла невестка. Приносила из чулана метлу и размахивала ею над забором, стараясь достать кого-нибудь из любопытных. Но ее всерьез не принимали. Люди со смехом отскакивали, и те, кого она задевала, смеялись громче всех.

Однажды она заехала почтальону Мотылю по голове – стоя слишком близко к забору, тот зазевался. Он упал как подкошенный. Из огромной сумки на землю посыпались сотни писем в белоснежных конвертах. Пани Мушек перепугалась до смерти – решила, что убила единственного нашего почтальона. Но пан Мотыль тут же открыл глаза, покачиваясь, поднялся на ноги и принялся осыпать ошарашенную сапожницу комплиментами:

– Брависсимо, мадам! Брависсимо! Я это заслужил… Именно это… Вот бы моя жена хоть чуть-чуть походила на вас! – бормотал он, ползая на четвереньках и подбирая письма.

Но кое-что изменилось. Франек работал, и отношение пани Мушек к деверю стало иным. Вместо того чтобы хвалить его: наконец-то, мол, стал похож на брата, сапожница к нему придиралась. То ей вдруг не понравится, как Франек за столом держит вилку и нож; то, как он поет в ванной, то его привычка вывешивать кеды на шнурках за окно. Что бы Франек ни делал, как бы ни старался ей угодить – смягчить невестку не удавалось.

Как-то раз они вдвоем сидели в кухне. Было еще лето, хоть август уже кончался и дни стали заметно короче. Косые лучи вечернего солнца падали прямо на стол, за которым они сидели. Мушек ушел к клиенту: снимать мерку для новых ботинок. Пани Мушек и Франек пили вишневый сок. В доме еще с обеда ощущался запах жареной курицы. Сапожница сидела на стуле и смотрела в окно. Оба молчали.

Пани Мушек не произнесла ни слова, не удостоила деверя ни единым взглядом, но Франек твердо знал, что опять провинился, что-то сделал не так. Он был убежден, что на самом деле невестка смотрит на него. И чем демонстративнее она отворачивалась, тем крепче становилось в нем чувство вины, хотя он и понятия не имел, в чем эта вина состоит. Наконец он не выдержал и прервал молчание.

– Ты сама забила курицу? – спросил он.

– Нет, – ответила она не шелохнувшись.

– Тебе что-нибудь рассказать? – предложил он.

– Нет, спасибо.

– Могу почитать вслух… только принесу газету, она наверху.

–Сиди.

Пани Мушек смерила Франека взглядом, который более походил на острый кинжал. Глаза ее с укором задержались на его лице, оглядели шею, рубашку и даже брюки. Он позабыл все, что хотел сказать.

– Как случилось, что ты в жизни ничего не достиг? У других работа, постоянный доход. Дом, дети… А у тебя? Пачка старых газет в рюкзаке. Как ты так можешь? Просто не понимаю.

– У меня есть еще шорты и кеды.

– Не смешно. Ведь тебе уж за пятьдесят, пусть ты и выглядишь моложе. В твоем возрасте люди выходят на пенсию и наслаждаются покоем в собственном саду.

– Так и я целыми днями наслаждаюсь покоем в саду.

– Есть разница. Ты не на пенсии.

– Но ведь если меня не знать, просто идти мимо, как определишь, на пенсии я или нет?

– Здесь тебя знают все. Каждый, глядя на тебя, думает: “А вот и дурачок Франек”. Ты вообще в курсе, что о тебе говорят?

– Меня все любят.

– Потому только, что ты в гостях. Вот поживешь с годик, поймешь, что они думают на самом деле.

– Через пару недель я уйду. Осенью.

Пани Мушек потерла лоб, будто ей стало нехорошо.

– Ну, не будем больше об этом.

– Что с тобой? – с беспокойством спросил Франек. – Принести порошок?

– Сиди. Когда ты в последний раз стригся? Франек пощупал свою прическу.

– Точно не знаю… С полгода назад, наверное… С кислой улыбкой сапожница спросила:

– Длинноваты, ты не находишь?

–Угу…

– Через час вернется Антоний, у меня будет куча дел. А сейчас я могла бы сходить за ножницами и остричь тебе волосы. Что скажешь?

– Не знаю. Ты серьезно? – спросил Франек, пятерней приглаживая волосы. Пани Мушек энергично поднялась и принялась убирать со стола.

– Когда еще у тебя будет такая возможность! – сказала она и скрылась в ванной. Франеку показалось, что невестка будет недовольна, если он откажется. А ведь он и так уже доставил ей массу хлопот и на этот раз возражать поостерегся. Он услышал, как невестка моет руки, выдвигает ящик и тут же задвигает его. В следующее мгновение она уже снова стояла на кухне с ножницами и полотенцем в руках.

Она указала на его стул и попросила:

– Отодвинь подальше, чтоб волосы не падали на стол… еще… так… нет, еще чуть-чуть.

Франек исполнял ее приказы, как солдат.

Пани Мушек обвязала вокруг его шеи полотенце.

– Что ты на меня так смотришь, – сказала она, – это недолго. Франек только кивнул, в тот же миг прядь его волос упала на пол.

– Раньше я всегда сама стригла Антония, – продолжала она. – По воскресеньям. После завтрака. Потом он доставал из шкафа лучший костюм и мы отправлялись гулять. Иногда шли в церковь, слушали проповедь. На самом-то деле Антоний просто хотел подразнить священника. Мы садились в первом ряду. Антоний снимал шляпу, чтобы все видели его новую прическу. Святому отцу это действовало на нервы – он-то был лысым. Он скрежетал зубами, да так, что даже в последнем ряду было слышно.

Пани Мушек вздохнула:

– Так-то вот… А теперь он и сам облысел.

– Расскажи, как вы познакомились? – попросил Франек.

– Это было двадцать с лишним лет назад. Я тогда работала в кондитерской лавке на Хмельной. Теперь там химчистка. Когда я шла с работы, моя одежда пахла шоколадом. Люди оборачивались и смотрели мне вслед. Однажды Антоний пригласил меня в кино. Он работал неподалеку в обувной мастерской. Мы пошли в кино сразу после работы. Через пятнадцать минут во всем зале уже пахло шоколадом. Люди смотрели на нас и улыбались. Антоний понял, что запах от меня, и посмотрел так, как никто никогда на меня не смотрел, – пани Мушек хихикнула. – Фильма я совершенно не помню.

– Да-да, – кивнул Франек, – в детстве Антоний был охоч до сладкого. Пани Мушек наклонилась к нему, и нос Франека уткнулся в ее блузку.

– Слышишь запах? – В ее шутливой интонации прозвучало странное любопытство.

– Через двадцать лет? – удивился Франек.

– Неужели нет? – Пани Мушек наклонилась еще ниже. Нос Франека очутился между двумя холмами, приподнимавшими блузку.

– Я слышу только запах курицы, которую мы ели на обед, – признался Франек и, чтобы не обидеть невестку, добавил: – Слышу, как бьется твое сердце… Колотится, будто молоток.

Пани Мушек покраснела.

– У меня аритмия. Это, между прочим, серьезно.

– Наверное, нужно сходить к врачу? – попытался Франек выйти из положения.

– К врачу? – воскликнула пани Мушек. – Да что он понимает в женских болезнях? Посчитай лучше, как часто оно стучит.

–: Сердце?

– Что же еще?

Франек глубоко вдохнул и принялся считать:

– Один, два, три…

– Торопишься, давай помедленнее…

– …четыре… пять… шесть…

– Да ты считать не умеешь, – поддела она его. Франек почувствовал, что покрывается потом.

– Неправда! Я умею считать до тысячи.

– Так давай считай.

– Нет, ты права. Я не умею считать до тысячи.

– Вот ты сказал, что осенью уйдешь. Почему ты не хочешь остаться с нами?

– Не хочу, и все.

– А если Антоний будет против? Ты нужен ему. Кто будет пасти птиц?

– Все равно уйду. И птицы со мной.

– Франек! – потребовала пани Мушек. – Посмотри на меня.

Франек поднял голову. Глаза их встретились. Больше всего хотелось ему опустить голову. Но сапожница всем телом давила ему на шею, отрезав путь к отступлению. Его подбородок оказался вдруг зажатым между могучими грудями невестки – проявилось ее редкое умение использовать их как тиски. Франек ощутил слабость. Ситуация выходила из-под контроля. О подобных вещах Франек имел весьма смутное представление.

– Я тоже имею право высказаться. В конце концов я жена твоего брата. Она протянула руку и потрепала его по щеке. Франек с ужасом покосился на эту руку, будто перед ним была ядовитая змея.

– Сидишь, будто аршин проглотил, – посетовала невестка. – Если останешься, я всегда буду стричь тебя. С длинными волосами ты похож на женщину.

Мысль, что невестка всегда будет стричь ему волосы, привела Франека в ужас. И хотя ее прикосновения отнюдь не были ему неприятны, сам факт, что он полностью обездвижен, ничего хорошего не сулил. К тому же два холма у него под подбородком, похоже, вовсе не собирались сдавать с таким трудом занятые позиции.

Ужас его нарастал. Франек сделал попытку высвободиться – напрасно; воздуха стало еще меньше. Но в ту самую секунду, когда страх сделался невыносимым, его одолела странная усталость. Такая же, как в Вене во время ограбления банка, которая уберегла его тогда от неприятностей. У него больше не было сил сидеть с открытыми глазами. Ему удалось лишь слегка улыбнуться.

– Вот видишь, – обрадовалась пани Мушек, – а я уж было подумала, что ты боишься меня.

– Чтоб я боялся… – прошептал Франек.

– Я и говорю. Глупо бояться женщины! Женщина не способна причинить зло. Зло в наш мир приносят мужчины. Если правильно вести себя с женщиной, рай на земле тебе обеспечен. Любое твое желание будет угадываться прежде, чем ты его выскажешь.

Пани Мушек просто сама поражалась: надо же, какие умные слова она говорит! Она обращалась к стене, будто бы именно там находились воображаемые слушатели.

– Во-первых, женщины никогда не начинали войн. Они не способны на хладнокровное убийство. Насилие столь же чуждо им, как и управление автомобилем. Женщина всегда готова помочь и пойти на жертву. И вот вместо благодарности ее поднимают на смех…

Тут глаза Франека окончательно закрылись. Нос еще глубже уткнулся в грудь невестки.

Пани Мушек вдохновенно продолжала свою речь:

– Конечно, у женщин тоже есть недостатки. Действительно, они ищут удобной, спокойной жизни. И порой второпях выбирают не того мужчину. Мы верим: если мужчина что-то обещает, все так и будет. Соглашаемся на посредственность. Но такой ли это серьезный недостаток, Франек? Женщина хочет счастья. Как же ей быть?

Сапожница посмотрела вниз, на Франека.

–Что бы ты посоветовал?

Франек ничего не ответил. Его дыхание было ровным. Лицо неподвижным. Пани Мушек умолкла. Наклонилась к деверю и прислушалась: никаких признаков жизни. Она встревожилась.

– Франек? С тобой все в порядке? – спросила она.—Франек! Отвечай!.. Господи, я его задушила!

В эту секунду раздался громкий храп, который все объяснил: Франек просто-напросто спит. Она легонько похлопала его по щекам.

– Проснись! – крикнула с возмущением. – Сию же минуту проснись!

Но ничто на свете не могло сейчас его разбудить. То ли пани Мушек этого не знала, то ли просто не могла с этим смириться, но она крепко обхватила голову деверя и принялась довольно сильно ее трясти. Было похоже, что она хочет оторвать ему голову.

– Будешь ты отвечать или нет? – кричала в ярости. – Ты меня не слушал! Тебя совершенно не интересует, что я говорю! Никто еще так меня не унижал! Ты делаешь из меня… – она затравленно огляделась по сторонам, – идиотку!

Выкрикнув все это, пани Мушек немного успокоилась. Кажется, поняла наконец, что все усилия тщетны.

– Не понимаю, – пробормотала она, – как можно уснуть, когда тебя стригут? Трудно было подождать, пока я закончу?

Вместо ответа, Франек вновь испустил громкий храп. Это оказалось последней каплей. Пани Мушек схватила ножницы и вцепилась в его прекрасные волосы. Время от времени она делала шаг назад и с довольным видом оглядывала свое творение. Храп, ставший теперь ритмичным, будто удваивал ее энергию. Через десять минут все было кончено. Она отложила ножницы и залюбовалась необычным зрелищем: вместо того чтобы, как обещала, модно постричь Франека, она обкорнала его наголо. Пани Мушек повернула его голову влево, потом вправо, лицо ее при этом выражало умиротворение. Насытившись созерцанием, она прошла в ванную. Убрала ножницы в ящик. Бросила полотенце в корзину с грязным бельем.

Потом остановилась перед зеркалом и вперилась взглядом в свое отражение.

– Тебе не следовало так поступать, – проговорила она. Но другая ее половина, считавшая, что “это послужит ему уроком”, в конце концов одержала верх.