Текст книги "Око Судии"

Автор книги: Р. Скотт Бэккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Сауглиш! – рыдал он, запрокинув голову. – О нет, мой друг, мой бедный, вконец лишившийся разума друг! – Он откинулся на спинку стула, хватая ртом воздух. – Да хранят боги твои чаши теплыми, полными и все что там полагается, – категорично и удивленно покачал он головой.

Что-то в его лице и голосе говорило: «Уходи, пока не поздно…»

У Ахкеймиона сами по себе сжались кулаки. Единственное, что он мог себе позволить, чтобы заставить себя не испепелить засранца. Наглая обезьяна! Только хоры Капитана и темно-синяя Метка его спутника в плаще остановили язык колдуна.

Тяжелый момент, когда улыбки начинают медленно таять.

Сарл почесал палец.

Потом Капитан спросил:

– Что там такое, в Сауглише?

От этих слов кровь отхлынула от раскрасневшегося лица Сарла. Возможно, он неверно истолковал интерес Капитана. Возможно, с пьяных ног он просто слишком далеко зашел. Ахкеймиону почему-то подумалось, что голос лорда Косотера всегда производит подобный эффект.

– Что вы о нем знаете? – спросил Ахкеймион. И немедленно понял, что отвечать вопросом на вопрос, когда беседуешь с Капитаном, – непростительная ошибка. Но он чувствовал, что должен противопоставить кремню кремень, должен не отступить под потусторонним взглядом этого человека, дать понять, что и он способен видеть зло, лежащее в основе всех вещей.

Он вглядывался в блестящие глаза лорда Косотера. Он слышал дыхание Сарла, звук, вырывающийся из его слабой груди, как у спящей собаки. Ахкеймион вдруг сообразил, что человек в капюшоне, кажется, так и не пошевелился. Помещение незаметно наполнилось звоном, высоким и неясным, и вместе с ним появилось предощущение трагического, исподволь нарастающее мрачное предчувствие. Ставкой в этом состязании было не просто влияние, уважение или даже сохранение собственной личности, но сама возможность бытия…

«Я – твоя погибель», – шептали глаза, глядящие в его глаза. И казалось, что им тысяча лет.

Ахкеймион чувствовал, что теряет присутствие духа. В сознании бешено мелькали хаотичные изображения, горячие от криков и крови. Он чувствовал, как колени начинает бить дрожь.

– Полегче, приятель, – примирительно и, кажется, искренне, промолвил Сарл. – Капитан, если потребуется, одной струей полмира перешибет. Просто ответь на его вопрос, и все.

Ахкеймион сглотнул, прищурился.

– Сокровищница, – произнес его голосом неизвестный предатель. Когда Ахкеймион перевел взгляд на Сарла, он почувствовал себя утопающим, которому все же удалось выплыть на поверхность.

– Сокровищница, – странно повторил Сарл. – Наверное, – стремительный вгляд на лорда Косотера, – стоит сказать Капитану, что ты имеешь в виду, когда говоришь «Сокровищница».

Ахкеймион видел неумолимые глаза Сарла, они обшаривали его, словно воплощение придирчивости. Колдун невольно бросил взгляд на лицо в капюшоне, отвел глаза, посмотрел вниз на загаженный пол.

Все должно было быть не так!

– Нет, – сказал он, глубоко вздохнув, потом пристально посмотрел на всех троих по очереди. С Капитаном, решил он, надо обращаться так, словно он всего лишь один из прочих. – Я попытаю удачи в другом месте. – Он стал вставать и почувствовал слабость, испарину и сильную дурноту.

– Эй, колдун, – громогласно окликнул его лорд Косотер.

Это слово захлестнуло Ахкеймиона, как струна гарроты.

– Я тебя помню, – продолжил мрачный человек, когда Ахкеймион обернулся. – Со Священной войны. – Он отодвинул чашу в сторону и наклонился к столу. – Ты его учил. Аспект-императора.

– Это так важно? – спросил Ахкеймион, не заботясь о том, звучат ли его слова горечью.

Ему показалось, что эти сплошные черные глаза моргнули в первый раз.

– Это важно, потому что отсюда следует – ты был колдуном Завета… когда-то был.

Его шейский язык был безупречен и искажал его, скорее, внутренний диалект недовольства говорившего, чем напевные модуляции его родного айнонского.

– Значит, ты и вправду знаешь, где найти Сокровищницу.

– Тем хуже для тебя, – произнес Ахкеймион. На самом деле, он мог думать только об одном: как?.. Как может скальпер, простой охотник за скальпами, знать о сохонкской Сокровищнице? Ахкеймион глянул на человека в кожаном плаще, сидящего слева от Капитана… Колдун. Интересно, какой школы?

– Вряд ли, – ответил лорд Косотер, откидываясь назад. – Скальперов в Мозхе полно, это правда. Сколько хочешь артелей. – Он подхватил свою чашу двумя мозолистыми пальцами. – Но никто не знает, кто ты… – Его ухмылка была странной и пугающей. – А значит, никто даже не задумается о твоей просьбе.

Смысл его заявления сталью повис в воздухе, безразличный к гулу голосов. Истина – то, что остается после смерти слов.

Ахкеймион стоял потрясенный.

– У меня есть листик, – с озорством, как закадычный приятель, доверительно сообщил ему Сарл. – Приложишь себе к заднему проходу…

Второй собеседник разразился хохотом, не показывая лица из-под капюшона. Когда он запрокинул голову, Ахкеймион увидел его левый глаз, едва заметный зрачок в окружении размытого серого. Но не по глазу, а по этому неровному гортанному смеху он понял, кто перед ним…

– За две-е-е… – стенал Сарл, хохоча так, что багровый лоб чуть не касался красных, как яблоки, щек. – Всего за д-две монеты отда-а-м!

Ахкеймион тоже усмехнулся, но с презрением. «Листик для заднего прохода» – это была старая шутка, выражение, относящееся к шарлатанам-торговцам, которые продавали надежду в виде фальшивых снадобий.

Капитан продолжал невозмутимо и внимательно его разглядывать.

Они правы, понял Ахкеймион. Здесь, в Мозхе он мог рассчитывать только на насмешку – если не хуже. Его единственной надеждой были Шкуродеры.

А они только что оттолкнули его.

Ахкеймион взял протянутую ему чашу двумя руками, чтобы она не дрожала. Осушив ее, он задохнулся. Неразбавленное вино с каких-то горьких галеотских почв.

– Сокровищница! – вопил Сарл. – Капитан! Он Сокровищницу прикарманить хочет!

Ахкеймион чмокнул губами, пригасил огонь в глотке и вытер жестким шерстяным рукавом бороду и рот. Удивительно, как одна-единственная чаша помогает стать частью чужой компании.

– Это не я. Это он, – сказал Ахкеймион Капитану, кивнув на человека в капюшоне. – Разве нет? Это же он рассказал тебе про Сокровищницу…

Новая ошибка. Очевидно, Капитан отказывался признавать даже самые невинные законы беседы. Намек, игра слов, скрытый смысл – все это встречалось осуждающим строгим взглядом и порицалось гнетущим молчанием.

– Мы зовем его Клирик, – сказал Сарл, указав головой, едва заметно передразнивая Ахкеймиона.

Из кожаного обрамления капюшона на Ахкеймиона пристально глядел невидимый черный овал лица.

– Клирик, – послушно повторил Ахкеймион.

Капюшон не пошевелился. Капитан продолжил пялиться в вино.

– Тебе бы послушать его в Пустошах, – воскликнул Сарл. – Такие заливистые проповеди! Подумать только, а ведь когда-то я себя считал красноречивым.

– Хочу напомнить, – осторожно сказал Ахкеймион, – у нелюдей нет священников.

– В том смысле, в каком это понимают люди, – нет, – ответила черная пустота под капюшоном.

Вот это да. Голос оказался приятным, мелодичным, но расцвеченным интонациями, неведомыми человеческому горлу. Словно в него были вплетены нотки голоса слабоумного ребенка.

Ахкеймион выпрямился.

– Откуда ты родом? – спросил он сдавленным голосом – легкие словно приклеились к хребту. – Из Иштеребинта?

Капюшон опустился почти до самого стола.

– Уже не помню. Кажется, Иштеребинт мне знаком… Но тогда он так не назывался.

– Я вижу твою Метку. Она у тебя мощная и глубокая.

Капюшон приподнялся, словно прислушиваясь к отдаленному звуку.

– Как и у тебя.

– Кто был твой мастер-квуйя? Из какой ты линии передачи?

– Я… я не помню.

Ахкеймион помедлил, облизнул губы и решился задать вопрос, который следовало задавать всем нелюдям.

– Что ты помнишь?

– Предметы. Друзей. Чужаков и возлюбленных. Все как-то очень трагично. Все полно ужаса.

– А Сокровищницу? Ее ты помнишь?

Едва заметный кивок.

– Когда погибла библиотека Сауглиша, я был там… наверное. Я очень хорошо помню ощущение ужаса… Но почему эти воспоминания вызывают у меня такую скорбь, я не знаю.

От его слов у Ахкеймиона мурашки побежали по телу. Ужасы Сауглиша он видел в Снах очень часто – стоило лишь закрыть глаза, и он видел горящие башни, бегущие толпы, видел, как бьется Сохонк с летающими в клубах дыма и языках пламени враку, покрытыми железной чешуей. Он чувствовал у ветра привкус пепла, слышал вопли множества людей. И рыдал над собственной трусостью…

Ахкеймион занимал особое место среди людей тем, что жил две жизни – два мгновения времени, Сесватха и Ахкеймиона, разнесенные на тысячелетия. Но жизнь сидевшего перед ним нечеловека охватывала сотню человеческих поколений. Он прожил от начала до конца многие века, поглотившие не один народ. От тех времен до сих пор – и дальше. От сумерек Первого Апокалипсиса до рассвета Второго.

Перед Ахкеймионом была живая линия поколений, глаза, которые видели все годы в промежутке между обеими его сущностями, между Ахкеймионом, колдуном в изгнании, и Сесватхой, Великим магистром Сохонка. Этот нечеловек прожил двухтысячелетний переход между ними двумя…

От этой мысли Ахкеймион почувствовал себя почти единым целым.

– А зовут тебя?..

Сарл вполголоса пробормотал какое-то ругательство.

– Инкариол, – сказал тот, кто скрывался под капюшоном, внутренне подобравшись. И повторил, словно пробуя звучание на языке: – Инкариол… Знакомо тебе такое имя?

Ахкеймион никогда его не слышал, по крайней мере, вспомнить не мог. Но так или иначе, понятно было, что скальперы не имеют ни малейшего представления о том, кто или что с ними разъезжает. Как может смертный вместить в себя столь многогранную душу?

«Древний, как Бивень…»

– Значит, ты Блуждающий?

– Да? Это так называется?

Как ответить на такой вопрос? Существо, сидевшее перед ним, прожило так долго, что сама его личность не выдержала, проломилась, сбросив его на дно жизни. Его душа иссыхала, в ней любовь, надежда, радость растворились в забвении, вымещенные менее стремительно улетучивающимися чувствами ужаса, тоски и ненависти.

Он был Блуждающий, который, чтобы сохранять память, цеплялся ею о злодеяния.

– Он тебя сумасшедшим назвал, – сказал Сарл, чуть поторопившись прервать серьезность их молчания.

Капюшон повернулся в его сторону.

– Я и есть сумасшедший.

Сарл замахал руками, пытаясь по-дружески возразить.

– Да ладно тебе, Клирик. Зачем ты так…

– Воспоминания, – прервал его черный провал под капюшоном. Голос, которым это было произнесено, заставлял вздрогнуть – так он был пропитан скорбью. – Здравомыслие нам даруют воспоминания.

– Видал! – воскликнул Сарл, стремительно повернувшись к Ахкеймиону. – Проповеди!

Его лицо исказилось торжествующей ухмылкой, как у человека, который беспрестанно изрекает суждения и ликует всякий раз, когда они подтверждаются.

– Как-то вечером в Пустошах один из нас спросил нашего Клирика: какое богатство люди называли при нем самым главным? О золоте, как ты понимаешь, у нас, у скальперов, говорят частенько, особенно когда охотишься в темноте – ну то есть, когда костров на ночлеге не разжигаешь. Разговоры про чьи-то персики да про золото – они косточки разогревают не хуже всякого огня.

То ли поворот головы, то ли поза, выражающая дух противоречия, то ли отзвук неискренности в его голосе – что-то подсказывало Ахкеймиону, что «проповеди» этого человека интересуют меньше всего.

– И тогда наш Клирик, – дребезжащим голосом продолжал Сарл, – подарил нам еще одну проповедь. Он назвал несколько славных вещей, ибо он видывал то, что мы, смертные, едва можем помыслить. Но запомнилась почему-то именно Сокровищница. Запасы, скрывавшиеся под библиотекой Сауглиша, до той поры, пока ее не уничтожил Первый Апокалипсис. Теперь мы говорим: «Сокровищница». «Сокровищница» – каждый раз, когда не хотим произносить злосчастнейшее из слов: «надежда». Сокровищница. Сокровищница. Сокровищница. Мы выходим погонять голых, задать им жару, но всегда говорим, что ищем мы – Сокровищницу.

Все добродушие, собиравшееся в морщинки, вдруг спало с его лица, обнажив нечто холодное, полное ненависти и уходящее корнями куда-то глубоко-глубоко.

– А теперь ты – явился, и не избавиться от тебя, как от судьбы.

Неугомонная переменчивость была свойственна всем выражениям этого лица.

– Ты человек ученый, – прибавил Сарл, стараясь говорить равнодушно и бесстрастно. Мышиное лицо застыло в необычной для него сосредоточенности – как будто он рисковал упустить некую жизненно важную возможность. – Скажи мне, что ты думаешь о понятии «совпадение»? Не считаешь ли ты, что все происходит не просто так?

Озадаченный взгляд. Вымученная улыбка. Больше ничего Ахкеймион выжать из себя не смог.

Сарл откинулся на спинку стула, закивал, посмеиваясь, и огладил белую бородку. «Ну конечно, считаешь!» – кричал его прищуренный взгляд, как будто Ахкеймион дал ему заранее выученный и вполне предсказуемый ответ.

Ахкеймион изо всех сил постарался не открыть рот от изумления. Он уже забыл, как это бывает – когда случается череда простых мелких неожиданностей, без которых не обходится, когда присоединяешься к компании незнакомых людей. В ней всегда существуют разнообразные общие истории, которые объединяют своих, а чужака отдаляют.

Но эта была неожиданность непростая.

Путешествие от Мозха до просторов Куниюрии занимало месяцы и шло по диким Пустошам, кишащим шранками. Если бы не Великая Ордалия, проход был бы просто невозможен: за многие века школа Завета потеряла немало экспедиций, пытаясь добраться до Сауглиша или до Голготтерата. Но и сейчас, когда Великая Ордалия приманивала шранков, как магнитом, Ахкеймион не пошел бы один – так далеко и в его возрасте. Именно поэтому он и пришел в Мозх: нанять помощников, без которых ему будет не обойтись. Сокровищницей Сохонка он решил воспользоваться как приманкой, откровенной уловкой… А теперь – вот.

Могло ли это быть простым совпадением?

Лорд Косотер следил за Сарлом взором, полным ледяной суровости.

Коротышка побледнел. Лицо его скорчилось в жалостливую гримасу.

– Если это не совпадение, Капитан, то это – она, Шлюха. Ананке. Судьба. – Он огляделся, словно ища поддержки у невидимых собеседников. – А Шлюха – прошу прощения, Капитан – в конце концов трахает всех – всех! Врага, друга, этих долбаных лохматых лесных чудищ…

Но его слова прозвучали в пустоту. Молчание Капитана было гробовым.

Ахкеймион так и не понял, когда было заключено соглашение – и как получилось, что люди, которых он надеялся нанять, стали его товарищами. Неужели он стал одним из Шкуродеров?

Испытывать ли благодарность? Облегчение? Ужас?

– Я помню, – донеслось из черноты, обрамленной сутаной. – Я помню, как убивали…

Причудливый звук, похожий на всхлип, который говорящий всеми силами старается замаскировать под неопределенное хмыканье.

– … детей.

– Мужчина обязан помнить, – мрачно заметил Капитан.

В ту ночь Ахкеймион видел сны, как прежде. Он видел Сауглиш.

Сперва появились враку, они всегда появлялись первыми, падали с облаков, растопырив когтистые лапы и расправив крылья. Казалось, что их рев доносится отовсюду, странно гулкий, как будто дети, балуясь, кричат в пещеру, – только не в пример злее.

Кружится голова. Сесватха вместе с братьями по Сохонку – над священной библиотекой, расположившейся на Тройниме, трех холмах, возвышающихся у западных пределов великого города. Под ними рушатся ее башни и стены. Им предстоит безумный спуск, их фигуры овевает голубая дымка гностических заклинаний. Из глаз и ртов вылетают искры света, и головы от этого похожи на магические кубки. От земли отлетает эхо, и они, упираясь в него ногами, ведут свою нечестивую песнь.

Напевы разрушения.

Зияющие пространства перечеркнуты линиями сверкающего белого света, которые перекрещиваются, складываются в удивительные фигуры, вспышки обращают в дым шкуру злобных тварей. Драконы становятся на дыбы, обнажают когти и извергают пламя, и, пронзительно крича, стремительно уходят вниз и сливаются в неразличимый блеск. Они отступают, истекая дымом; некоторые корчатся и бьются в конвульсиях, одно или два опрокидываются и падают, сраженные замертво. Пение становится неистовей. Струи жара вскипают, разбиваясь о стальную чешую. Невидимые молоты колотят по крыльям и лапам.

Затем враку снова атакуют.

На мгновение Сесватха стал Ахкеймионом, немолодым человеком другой эпохи. Зрачки его вращались, как у обезумевшей лошади. Оставшийся в одиночестве, он метался взглядом по сторонам, глядя то на парящих в воздухе людей, одетых в белые одежды, таких хрупких и уязвимых в своих сияющих сферах, то на косматых черных тварей, которые, пылая и разлетаясь на куски, продолжали нападать. Крылья полоскались, как паруса в бурю. Глаза сузились в полукруглые щелки. Дымились раны. Враку налетали и скребли когтями скругленные поверхности сфер, взрезая материю из иного мира. Колдуны кричали от отчаяния и страха. Упал один из драконов, пожираемый голубым пламенем. Одного из колдунов, юного Хуновиса, огненным дыханием опалило до костей. Вращаясь подобно горящему свитку, он стремительно полетел к расстилавшимся внизу пейзажам. Слепящее сияние заклинаний и извергавшееся из драконовых пастей пламя становились все сильнее, и наконец, различимы стали только неровные силуэты, спиралями вращающиеся над пустотой.

Вдалеке виднелся город – лоскутное одеяло запутанных улочек и громоздящихся друг на друга построек. На востоке блестела лента реки Аумрис, колыбели норсирайской славы. А к западу, за крепостными укреплениями, Ахкеймион видел намывные равнины, почерневшие от полчищ вопящих шранков. А позади них, на самом горизонте, исполинский и неиссякающий, завывал вихрь в обрамлении далеких розовых с золотыми отблесками небес. Даже через пелену дыма Ахкеймион чувствовал его присутствие… Мог-Фарау, конец всему сущему.

Крики наполнили воздух до самого небесного свода, змеиная злоба носилась вокруг таинственного ропота заклинаний, представлявших венец и славу Гнозиса. Бесновались драконы. Колдуны Сохонка, первой и величайшей из школ, сражались и погибали в битве.

Он не столько видел тех, кто внизу, сколько вспоминал их. Беженцы скопились на плоских крышах домов, наблюдая за медленным приближением неотвратимой судьбы. Отцы бросали младенцев на крепкий булыжник мостовых. Матери перерезали детям горло – все что угодно, только спасти их от неистовства шранков. Рабы и вожди взывали к небесам, отвернувшимся от них. Сломленные люди, как завороженные, глядели в сторону ужасного запада, не видя ничего, кроме надвигающегося вихря…

Их Верховный король был мертв. Чрева их жен и дочерей стали могилами. Доблестные вожди их кланов и рыцари, цвет боевой мощи, были разбиты. Небо над всей землей исполосовали столбы дыма.

Мир близился к концу.

Не хватает воздуха. Как удушье. Или как под водой. Бесплотный вес пронзает холодом, словно заледеневшим на морозе ножом, и Ахкеймион падал без сил в бездонные пучины. Друзей и братьев разрывали оскаленные пасти. Кто-то опадал на землю огненным цветком. Башни заваливаются набок, словно пьяные, и рушатся. Шранки облепили дальние стены, как муравьи – ломтик яблока, рыщут по лабиринту улиц. Крики, вопли – тысячи и тысячи – поднимаются к небу, как пар от горящих камней. Гибнет Сауглиш.

Безнадежность… Беспомощность.

Кажется, он никогда с такой яркостью не переживал во сне чувства.

Лишившись защиты, оставшиеся в живых сохонкцы спасались в небе, искали спасения в массивных квадратных башнях библиотеки. Отступление прикрывали батареи баллист, и несколько молодых враку пали, подбитые дротиками. Одинокий Ахкеймион парил в небе, глядя на могучего Скафру, его толстые, как веревки, шрамы и крепкие, как бревна, лапы. Тяжелые глухие удары чешуйчатых крыльев заглушали далекого Не-Бога. Старый враку усмехался безгубой драконьей ухмылкой, окидывал окрестности сероватыми налитыми кровью глазами…

И почему-то непостижимым, загадочным образом смотрел не на него, а сквозь него.

Скафра – так близко, что его огромная туша вызывала физический ужас. Ахкеймион беспомощно таращился на чудовище, глядя, как гневный багровый цвет исчезает с его чешуи и расцветает черный, что означало состояние мрачного раздумья. Отсвет бушевавшего внизу пожарища играл на хитиновом панцире, и Ахкеймион невольно опустил глаза в пропасть у себя под ногами.

Вид горящей Священной библиотеки был мучителен, словно в глаза втыкали иголки. Дорогие сердцу камни! Огромные стены, отделанные по скошенному основанию обсидианом, белые, высоко вздымавшиеся в небо. Медные крыши, громоздящиеся, как многослойные юбки. И глубокие дворики – с неба все строение напоминало половинку сердца большого причудливого зверя. Яркая на солнце слюна заливала пропитанный колдовством камень, проникала в швы и трещины. Драконий огонь поливал библиотеку по периметру дождем громовых взрывов.

Но где… где же Сесватха? Он же не может видеть Сон, в котором нет…

Старый колдун проснулся, крича вслух свои мысли из другого мира. «Сауглиш! Мы потеряли Сауглиш!»

Но по мере того, как его глаза постепенно отделяли остатки видений от мрака комнаты, а уши начинали отличать шум водопада от предсмертных криков, ему показалось, что он слышит голос этой обезумевшей женщины… голос Мимары.

«Ты стал пророком…» Разве не так она говорила?

«Пророком прошлого».

На следующий день Сарл привел Ахкеймиона в одну из самых больших комнат «Задранной лапы». Хотя двигался старый разбойник с тем же бойким проворством, вел он себя удивительно тихо. Трудно сказать, было ли это следствием вчерашней попойки или вчерашней беседы.

Помимо Косотера и Клирика, их ждал еще один человек: нансурец средних лет по имени Киампас. Если Сарл был устами Капитана, то Киампас – правой рукой. Чисто выбритый, с тонкими чертами лица, он выглядел младше пятидесяти лет, которые, по размышлении, дал ему Ахкеймион. Он явно был простой солдат, а не доблестный воин. Вид у него был насмешливый, аккуратный, выдававший склонность к меланхолии и опыт. Поэтому Ахкеймион сразу начал доверять и его интуиции, и его проницательности. Как бывший имперский офицер, Киампас свято верил в необходимость тщательной подготовки планов и средств для их воплощения. Обычно такие люди оставляют крупные стратегические цели старшим по званию, но когда он выслушал от Ахкеймиона объяснение будущей задачи, манеры его начали выдавать явные сомнения, если не сказать – откровенное замешательство.

– И когда вы надеетесь достичь этих руин?

В его голосе слышалась годами выработанная требовательность, привычка решать проблемы по порядку – которая свидетельствовала о том, что за плечами у него немало долгих кампаний.

– Сокровищницу охраняют заклинания особого рода, – солгал Ахкеймион, – сопряженные с движением небесных сфер. Мы должны прийти в Сауглиш до осеннего равноденствия.

Его буравили все взгляды – казалось, выискивали предательский блеск обмана в его невозмутимых глазах.

– Сейен милостивый! – в изумлении вскричал Киампас. – Конец лета?

– Так надо.

– Это невозможно. Этого осуществить нельзя!

– Нет, – отрезал Капитан. – Можно.

Киампас побледнел, невольно опустил глаза с виноватым видом. Хотя вылеплен он был из совершенно другого теста, Ахкеймион не удивился, что у них с Сарлом проявилась одна и та же реакция на суровый, леденящий душу голос своего Капитана.

– Ну хорошо, – продолжил нансурец. Видно было, как он пытается обрести равновесие. – Тогда выбор пути предельно ясен. Надо идти через Галеот, до…

– Этого нельзя, – перебил Ахкеймион.

По нарочито отсутствующему выражению лица легко было прочитать растущее презрение Киампаса.

– И какой же путь предлагаете вы?

– Вдоль Оствайских гор.

– Вдоль гор… – Этому человеку было свойственно ехидство, как и большинству людей ироничного склада характера. – Вы в своем уме? Вы отдаете себе отчет…

– Я не могу передвигаться по Новой Империи, – с искренним сокрушением сказал Ахкеймион. Из всех встретившихся ему Шкуродеров Киампас был единственным, кому он был готов доверять, пусть даже только в организационных вопросах. – Спросите у лорда Косотера. Он знает, кто я.

Очевидно, отсутствие возражения в мрачном взгляде Капитана было достаточным подтверждением.

– Значит, хотите избежать встречи с аспект-императором, – продолжил Киампас. Ахкеймиону не понравилось, как на этих словах его взгляд переместился на Капитана.

– Что с того?

Благородные черты лица делали его дерзкую улыбку еще более оскорбительной.

– Ходят слухи, что Сакарп пал и Священное Воинство сейчас движется к северу.

Этим он говорил, что им придется в любом случае пересечь Новую Империю. Ахкеймион склонил голову согласно джнану, показывая, что он принял сказанное к сведению. Он понимал, как нелепо, должно быть, выглядит: старый отшельник с нечесаной шевелюрой, в нищенских лохмотьях – и с манерами обитающей далеко отсюда кастовой знати. И тем не менее подобную учтивость следовало проявлять ко всем; он хотел дать понять Киампасу, что уважает и его самого, и его опасения.

Что-то подсказывало, что в следующие несколько недель и месяцев ему потребуются союзники.

– Послушайте, – ответил Ахкеймион. – Если бы не Великая Ордалия, подобная экспедиция была бы безумием. Сейчас, наверное, как раз то время – единственное, – когда возникла возможность предпринять подобную авантюру! Но то, что аспект-император расчищает нам путь, не означает, что мы должны вставать ему поперек дороги. Надо, чтобы он оказался далеко впереди нас.

Киампас был упрям.

– Капитан говорил мне, что вы – ветеран, участвовали в Первой Священной войне. Вы прекрасно знаете, что на марше все крупные армии разбалтываются и замедляют ход.

– Сауглиш им не по пути, – спокойно произнес Ахкеймион. – Шансы встретить Людей Кругораспятия исключительно малы.

Киампас скептически пожал плечами и откинулся на спинку стула, словно отодвинулся подальше от неприятного запаха.

Запаха безнадежности?

После той второй встречи часы в днях и дни в неделях проходили быстро. На следующее утро лорд Косотер устроил смотр всего отряда. Шкуродеры собрались на окраине старого Мозха, подальше от тумана, чтобы посушить свои куртки на солнце. Компания была разномастная, человек шестьдесят, со всевозможным оружием и амуницией. Некоторые изощрялись, явно намереваясь за время недолгого пребывания в Мозхе вернуться поближе к цивилизации. Один даже был облачен в чистые белые одежды нильнамешского дворянина и комично переживал, что заляпал грязью малиновые отвороты. Другие были неопрятны, как дикари, жестокая охота наложила на них свой отпечаток, так что некоторые уже сами походили на шранков. Многие переняли туньерский обычай носить в качестве украшения ссохшиеся головы либо на поясе, либо пришивая их к наружной лакированной поверхности щитов. Помимо этого, единственное, что роднило их, была какая-то глубокая душевная усталость и, конечно, неизменный почтительный страх перед своим Капитаном.

Когда они построились в шеренги, Сарл в высокопарных до глумливости выражениях описал суть экспедиции, которую планировал Капитан. Лорд Косотер стоял в стороне, рыща глазами вдоль горизонта. Клирик, чуть выше ростом и такой же широкий в плечах, пряча лицо в капюшон, держался рядом с ним. В отдалении шумел водопад, своим угрюмым ропотом напоминая Ахкеймиону, как два десятка лет назад ревели толпы айнрити в ответ Келлхусу. У ближайшей кромки леса птицы свивали узоры из песен.

Сарл живописал необычайные опасности, с которыми столкнется экспедиция, объяснил, что пойдут они на расстояние в десять раз больше обычной «тропы», как он выразился, и что «в дыре» им придется жить больше года. После этих слов, как бы подчеркивая их значимость, он сделал паузу. Ахкеймион напомнил себе, что Пустоши для этих людей не столько место, сколько искусство со своим сводом законов и преданий. Проведя многие месяцы «в дыре», скальперы возвращаются и травят байки о пропавших без вести артелях. Слова «больше года» придавали описанию их будущего похода тревожный оттенок.

Сухопарый старикан многократно возвращался в своей речи к Сокровищнице. «Сокровищница» – это произносилось как титул великого правителя. «Сокровищница», – повторяли вполголоса, будто символ общей надежды. «Сокровищница» – сквозь зубы, словно говоря: «Долго ли еще мы будем лишены того, что нам причитается по праву?» «Сокровищница», – кричали вновь и вновь, твердили, как имя потерянного ребенка. «Сокровищница», – взывали, будто к утраченной святыне, второму Шайме, который жаждали вернуть себе…

Но существеннее всего, важнее всего сказанного – ее можно было поделить всем на равные доли.

Ложь была разукрашена сверху витиеватой словесной резьбой.

Сарл все рассказал, багровея лицом все гуще и гуще, склоняя голову в самых пронзительных поворотах своей речи. Его тело подкрепляло рассказ ужимками, то вытягивалось в струну, то приплясывало на месте, расхаживало взад-вперед, пока голос медлил перед следующей фразой. И все это время царило строгое вышколенное молчание, которое Ахкеймион, учитывая невообразимый состав Шкуродеров, счел бы чудом, если бы до этого не делил трапезу с их Капитаном.

– Времени подумать у вас до завтрашнего утра, – объявил в заключение Сарл, широко разведя руки. – Завтра надо решить, рискнуть ли всем и прыгнуть в князи – или держаться за свое и умереть рабом. После этого отказы будут считаться дезертирством – дезертирством! – и по вашему следу будет пущен Клирик, прошу любить и жаловать. Закон тропы вы знаете, ребята. Одно колено подогнется – десятерых за собой потянет. Одно колено – и десятерых!

Глядя, как они смешали ряды и стали переговариваться, Ахкеймион мысленно сравнил их с суровыми людьми времен Первой Священной войны, воинами, чей пыл и жестокость позволили Келлхусу завоевать Три Моря. Шкуродеры были совсем другой породы, чем Люди Бивня. Они были не столько непримиримыми, сколько порочными. Не столько жесткими, сколько равнодушно-бесчувственными. И не столько целеустремленными, сколько голодными.

В конце концов, они были только наемниками… хотя и не простыми, а испытавшими на себе бессмысленную злобу шранков.

Лорд Косотер, насколько понял Ахкеймион по нескольким взглядам, которыми они с ним обменялись, кажется, думал о том же. Их с Ахкеймионом соединяла особая связь: общий опыт Первой Священной войны. Только они двое обладали истинным мерилом, только они знали, что почем. И от этого они становились своего рода людьми одного племени – эта мысль одновременно восторгала и тревожила Ахкеймиона.

В тот вечер во время непременной попойки к нему подошел Сарл.

– Капитан просил меня напомнить тебе, – сказал он, – что эти люди – охотники за скальпами. Ничего более. И ничего менее. Все легенды о Шкуродерах – это о нем.