Текст книги "Необузданная сторона (ЛП)"

Автор книги: Р. К. Лилли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Я надел спортивный костюм и футболку, она – боксеры и обтягивающую майку без лифчика, и мы отправились на кухню, где она приготовила нам ланч.

Каким-то образом нам удалось проспать почти до полудня. Я не мог вспомнить, когда я так долго спал, даже в период крайней бессонницы.

Она сделала нам сэндвичи, в то время как я прислонился бедром к стойке и наблюдал, не помогая, слишком погруженный в свои собственные мысли, и просто ошеломленный ее присутствием.

Она так и удерживала меня в таком состоянии, двигаясь, чтобы поцеловать меня в плечо или нежно уткнуться носом в мою грудь.

– Мне нравится это место… прямо здесь, – прошептала она мне в грудь, прижимаясь своим прелестным личиком, ее сочные любящие губы запечатлели пять быстрых поцелуев, которые переместились к моей ключице, как будто это было самой естественной вещью в мире.

Воткни в меня вилку, и я готов, подумал я, чувствуя, что мой разум немного размяк.

Я крепко прижал ее к себе, желая сделать больше, желая знать, как ответить так, чтобы она почувствовала то же, что и я, и это было чудесно.

Она, казалось, не возражала против моей неумелой реакции на ее нежные чувства. К счастью, она была неизменно терпелива со мной, как будто знала, почему я колебался.

Мы вместе поели, а потом она уговорила меня после обеда посмотреть телевизор.

Сработало прекрасно (хотя это было последнее, что я хотел сделать), потому что это позволило преодолеть некоторую мою сдержанность, когда я чувствовал, что она была достаточно отвлечена.

Она смеялась над каким-то ужасным реалити-шоу, когда небрежно попросила меня размять ей шею.

Привязанность к цели, которую я мог бы совершить, я нашел. Это был хороший способ сломать меня. Я приложил все усилия, чтобы растереть ее шею и плечи, пока она не превратилась в безвольную лужицу на моих ноющих коленях.

Наконец, она со смехом убрала мои руки и положила их себе на плечи, чтобы медленно поцеловать каждый из моих суставов.

– Ты ведь ничего не делаешь наполовину, правда? – с нежностью спросила она.

Этого я не делал. Она попала точно в цель.

Я зарылся лицом в ее волосы и поцеловал ее в висок. Но я уже освоился с этим танцем любви. Это уже начинало казаться более естественным.

– Должен тебе сказать, я надеюсь, что это не единственное шоу, которое тебе нравится, – сказал я ей, спустя несколько часов после нашего марафона ужасного реалити-шоу.

Она повернулась и улыбнулась мне.

– Конечно, нет, но я не хочу включать ничего слишком увлекательного. Должна признаться, что я немного эгоистичная в плане внимания, когда дело касается тебя, и я хочу, чтобы ты полностью сосредоточился на мне.

Мои глаза чуть не выскочили из орбит.

– Я не знаю, какое шоу на планете, по-твоему, может отвлечь меня от тебя. Я даже не могу обмозговать эту мысль.

Она пожала плечами и глубже забралась ко мне на колени.

На мою совершенно очевидную эрекцию.

– Значит, мы смотрим это дерьмо только для того, чтобы я обратил на тебя внимание? – спросил я скептически. Она не могла действительно думать, что ей нужна такая уловка, чтобы заставить меня сосредоточиться на ней… не так ли? Я считал ее гораздо более наблюдательной.

– Это не повредит.

Я укусил ее за шею и погладил. Я бы показал ей сосредоточенность.

Я достиг своего предела несексуальных прикосновений.

Как будто она знала, и мне даже не пришлось говорить об этом, она включила музыку, какую-то знойную песню с тяжелым ритмом, с певицей, напевающей некоторые из самых непристойных текстов, которые я когда-либо слышал.

– Она только что сказала, что он кончил прямо на ее наряд? – Спросил я, чувствуя себя старым и немного медлительным.

Она хихикнула.

– Да. И он даже не принес полотенце.

Это вызвало у меня удивленный смешок, но она пошевелилась, выгнула спину, и смех оборвался.

Крепко удерживая на коленях, я развернул ее спиной к себе, и оголил грудь, а боксеры приспустил.

Я стянул свои спортивные штаны до колен и приподнял ее за бедра, мой член искал ее влажный вход. Я толкнулся в нее, мои руки притянули ее за бедра к себе, пока она не впустила меня.

Музыка играла, пока я брал ее вот так: так неторопливо, как только мог, останавливаясь время от времени, проникая по самое основание, чтобы поиграть с ее мягкими, округлыми грудями и пососать ее шелковистый мягкий затылок. Когда я больше не мог сдерживаться, мои руки легли на ее бедра, и я начал толкаться всерьез, мои глаза закрывались от удовольствия, челюсти сжимались с каждым ее нуждающимся стоном.

Я полностью отдавал должное всем своим эякуляциям накануне, заставляя ее кончать снова и снова, останавливаясь, чтобы ласкать ее для каждого из ее восхитительных оргазмов, все еще твердый и пульсирующий внутри нее. Моя выносливость, слава Богу, казалось, снова была на высоте, по крайней мере, на данный момент.

– О Боже, – простонала она, когда кончила от очередного оргазма, сжимая член, она закинула руки назад и обхватила меня за шею, толкая свои пышные груди в мои занятые руки. – Это было потрясающе. Ты потрясающий. Я никогда… Где ты, как тебе удалось сделать это… вот так?

У меня не было никакого ответа на это, кроме как чувствовать сияющее удовольствие. Я обхватил ее бедра и еще немного приподнял ее на своем измученном члене, стиснув зубы, чтобы не кончить. Больше всего на свете я хотел доставить ей удовольствие. Чем больше, тем лучше.

Я был писателем, но никогда не был хорош в романтических фразах, ни на бумаге, ни в жизни. Чтобы компенсировать это, я хотел, чтобы Ирис ощутила своим телом то, что она заставляла чувствовать меня своими сладкими, льстивыми словами.

Где-то в процессе ее боксеры были сброшены, и ее ноги были широко расставлены, колени на диване по обе стороны от меня. Я съехал, упершись бедрами в край дивана, чтобы иметь лучший обзор.

Я провел рукой вдоль ее наружной поверхности бедер. Было более чем впечатляюще, как она держалась в этой позе, так широко распластавшись на мне.

Я снова схватил ее за бедра и сильно вошел в нее, раз, другой, поглощая ее крики экстаза с глубоким удовлетворением.

Я терся о ее задницу, скользя руками по ее ногам, пока не смог помассировать внутреннюю поверхность бедер.

– Я слишком сильно тебя растягиваю? Ты чертовски близка к тому, чтобы сесть на шпагат.

Ее единственным ответом был стон и движение на мне, вращение бедрами, заставляя все мое тело сжиматься от удовольствия, когда ее тугие ножны сжимали меня. Я готов был поклясться, что нахожусь достаточно глубоко, чтобы коснуться ее шейки матки. Я резко дернулся и врезался в стенку так сильно, что она забилась в конвульсиях на мне. Да, так и было. Я делал это снова и снова, но остановился, когда ее крики стали звучать тревожно.

– Я делаю тебе больно? – Спросила я, мои руки дрожали. Я не смогу больше сдерживаться.

– Слишком много, – всхлипнула она, но все же прижалась ко мне. – Я чувствую себя слишком наполненной.

Я начал толкаться снова, трахая ее с абсолютной отчаянной серьезностью, но, не входя так глубоко, не терся об эту восхитительную часть ее до самого конца, когда она снова развалилась, и я позволил себе, наконец, милосердно кончить, извергаясь так глубоко, как только мог с грубым стоном.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мы выключили проклятый телевизор, по которому все еще крутили музыкальные клипы, и пошли приводить себя в порядок. В новом спортивном костюме и с мокрыми волосами, Ирис молча потащила меня в библиотеку, где схватила одну из моих книг, которую она прочитала примерно на четверть. Она свернулась калачиком на моем потертом коричневом кожаном диване и начала читать.

Это был мой первый роман, и я не был уверен, что хочу, чтобы она его прочла, но она, похоже, уже начала читать, так что было уже поздно ее останавливать.

Ирис подняла глаза, увидела мое лицо и улыбнулась.

– Это действительно хорошо. Меня сразу втянуло. Я нахожусь на сотой странице, и я уже чувствую, что погружена в этот мир, который ты создал.

Я начал заламывать руки – моя нервная привычка, которая обычно проявлялась только перед телевизионными интервью.

– Спасибо. Этот мир был частью моей жизни уже много лет. Хотя я написал эту книгу так давно, я не уверен, что могу рекомендовать ее как свою лучшую работу.

– Это была одна из твоих первых работ, верно?

– Самая первая.

Она выглядела впечатленной, ее хорошенькие губки сложились в маленькую букву «О».

– Это потрясающе. У тебя талант. Мне также нравится манера написания книги. Все так смело и мрачно. Запутанно, на самом деле. Просто идеально.

Я криво усмехнулся.

– Это своего рода такой жанр. Честно говоря, я хотел бы попробовать что-то совершенно другое, немного расшириться.

Она села, выглядя искренне заинтересованной в том, что я говорил, что не было реакцией, к которой я привык от кого-то вне бизнеса.

– Да? Как и что?

– Я бы с удовольствием создал такой персонаж. Что-то эмоциональное и грубое, и чтобы ни слова о криминалистике или брызгах крови.

– Ты должен это сделать.

– Я мог бы. На данный момент я заключил контракт только на одну книгу в год с моим издательством, но мне бы не хотелось подписываться на большее и еще чаще застревать в режиме дедлайна.

– Да пошли они. Просто пиши, что ты хочешь, и стань независимым.

Я слышал об этом, был восхищен на самом деле.

– Что ты слышала о независимой публикации?

– Это супер. Оно прижилось, и я думаю, тебе стоит попробовать. Прекрати отдавать свою жизнь этим кровососущим издательствам.

В некотором роде, я тоже так думал.

– А как насчет тебя? Есть ли у тебя что-то, что ты хотела бы сделать по-другому, с точки зрения карьеры или, может быть, с точки зрения образования?

Она ухмыльнулась, как будто я только что сказал что-то очень смешное, и я понял, что произнес это псевдо-отцовским лекторским тоном. Это было ужасно, и я немедленно извинился.

Она отмахнулась, ничуть не обидевшись.

– Я никогда не могла понять, чем именно хочу заниматься. Я бы хотела быть такой же, как ты, с чем-то, в чем я была так хороша, что не могла перестать бы это делать.

– Значит, ты бросила школу, потому что не знала, какой путь выбрать?

Она улыбнулась и склонила голову набок.

– Что ты пытаешься узнать?

– Ты очень умная девушка. Я просто пытаюсь понять, почему ты не поехала в колледж.

Она пожала плечами.

– Это действительно самое неинтересное во мне. Я просто покончила со школой. Не смогла заплатить, чтобы вернуться. В данный момент я хочу учиться у жизни.

Я поймал себя на том, что рассеянно выбираю книгу, сажусь рядом с ней, вытянувшись, закинув руку на спинку дивана, за ее плечи.

Мы оба держали в руках книги, но не читали.

Остаток дня растворился в воздухе, без сожаления, когда мы начали говорить о мелочах и важных вещах, о личном и политике. Ирис была не обделена умом и сообразительностью, и я обнаружил, что это привлекало так же, как и все остальное в ней.

Разговор с ней был очень странным и знакомым, как будто мы делали это тысячу раз. Все это было ново, каждая секунда с ней, но это было так правильно, что мгновенно нашло место в моей жизни, как будто это было вовсе не что-то новое, а скорее потерянная вещь, которую я нашел, как перечитывание старой книги, которую я совершенно забыл, была моей абсолютной любимой.

Когда она рассказывала какую-нибудь историю, ее глаза широко раскрывались и загорались обаятельным светом. Я был совершенно очарован ими. Ей. Мой нежный взгляд метался от ее глаз к ее губам и к ее милому маленькому носику, когда он морщился.

Ее рот, возможно, привлекал мой взгляд больше всего. Ее губы были пухлыми и сочными, но когда она говорила, они двигались вокруг ее слов, изгибаясь, истончаясь и утолщаясь. Было восхитительно наблюдать, как они формировались вокруг вещей, которые она говорила, добавляя столько же выражения словам, как и ее жестикулирующим рукам.

Ее упрямый подбородок и челюсть были еще одним очарованием, демонстрирующим точку зрения.

Она бы неплохо смотрелась на экране, подумал я. В качестве диктора новостей или даже актрисы. Было так приятно наблюдать за ней. Не думал, что буду единственным, кто так думает.

И от моего внимания не ускользнуло, что даже когда она подробно рассказывала о себе, о том, кто она такая, она не делилась абсолютно никакими подробностями своей реальной жизни, прошлой или настоящей. Она говорила о своей природе, о своих симпатиях, антипатиях, предпочтениях и слабостях, но ничего о том, откуда она родом, ничего о своих родителях, семье, учебе, профессии. Я попытался выудить побольше информации о том, чем она зарабатывает на жизнь, но она только скормила мне эту правдоподобную информацию о разносчице сигар.

Она не производила впечатления человека своего поколения. Она была взрослой, мягко говоря, и хорошо говорила, даже была начитанной. Она использовала такие слова, как абсурдность и двойственность, когда рассказывала простой анекдот. Это показалось мне странным. Мне казалось, что для такой молодой девушки, она слишком много знает.

Более удивительной, чем ее способность втягивать меня в разговор, была ее способность заставить меня излить ей душу.

Я обнаружил, что рассказываю ей все ужасные вещи, которые когда-либо случались со мной. Просто худшие вещи, которыми я не делился годами, потому что обычно я ненавидел говорить об этом. От тяжелой работы мне никогда не становилось легче, и в любом случае, я не думал, что кто-то захочет услышать об этом.

Я рассказал ей о парне, который терроризировал меня в старших классах. Я был на несколько лет моложе всех в классе, и это сделало меня самой легкой добычей.

– Он был на стипендии. Иначе он никогда бы не попал в такую школу. Это была очень дорогая частная школа на восточном побережье, и позже я узнал, что его домашняя жизнь была довольно ужасной, – сказал я ей. Часть меня всегда будет чувствовать себя виноватым за то, что родился слишком умным и слишком привилегированным, и поэтому я должен была найти оправдание для своего мучителя, прежде чем начать.

– Академическая стипендия? – спросила она, и рука, которая не держала мою книгу на коленях, мягко провела по моему предплечью.

Мне нравились ее неослабевающие нежные жесты, но я сидел неподвижно, не касаясь ее спины. Я хотел, но это было бы слишком настойчиво, поэтому я просто сидел и говорил.

– Да. Он был очень умен. Ум, хитрость и жестокость – плохое сочетание.

Она прикусила губу, ее нежная рука двинулась, чтобы сжать мою холодную руку.

– Что он с тобой сделал?

– Сначала по мелочи. Он называл это дедовщиной, потому что я был самым младшим в школе. Он стягивал с меня штаны перед классом или макал мою голову в унитаз. Такие вещи. Я ничего не говорил. Наверное, потому что думал, что это своего рода посвящение, но я уже чувствовал, что мне здесь не место. Я не хотел, чтобы из-за этого меня считали ребенком. На самом деле, это было последнее, чем я хотел заниматься, поэтому я молча терпел все это в течение довольно долгого времени.

– Как долго? – спросила она, выглядя полностью увлеченной рассказом, ее глаза поглощали каждую часть моего лица, так же, как мои, должно быть, делали с ее, когда она говорила.

– Весь мой первый год. Как я уже сказал, поначалу это было почти безобидно. Он несколько раз ударил меня коленом по яйцам, что было ужасно, но в тот год это было самым худшим.

Она оставила мою книгу лежать у нее между ног, а другой рукой погладила мою ладонь.

Мой взгляд был прикован к этой книге, когда я продолжил.

– Когда мы вернулись с летних каникул, я сразу понял, что все будет гораздо хуже. Позже я узнал, что его мать умерла, а отец довольно часто использовал его в качестве боксерской груши. Наверное, можно сказать, что я стал мишенью для вымещения его боли.

Она поморщилась, придвигаясь ближе. Мои глаза все еще были прикованы к моей книге между ее ног, перемещаясь по ее покрытой боксерами промежности. Я был достаточно хорошо знаком с тем, что скрывали эти боксеры, чтобы представить, как каждая часть ее тела соприкасалась с этой счастливой книгой в мягкой обложке. Она, казалось, даже не заметила этого, все еще полностью сосредоточенная на моем лице.

– Шалости переросли в откровенные побои. Я начал регулярно носить защитную чашку в школу, потому что было хуже всего, когда он коленом или кулаком бил меня в пах. Я был высок для своего возраста, хотя я был стройным, но не тощим, и, как я уже сказал, я был гораздо младше. Для меня было просто невозможно защитить себя, но никто другой не собирался этого делать.

Я глубоко вздохнул, потрясенный тем, что эта история все еще беспокоит меня, даже после стольких лет.

– Мои родители заметили несколько странных синяков, иногда фингал, но я не придал этому значения, сказав, что получил их, играя в теннис или на уроке физкультуры. Я ни разу не выдал его, что бы он ни делал. Однажды я спросил его, почему он меня ненавидит. Его ответ озадачил меня, но ничего не сказал.

– Что он ответил? – тихо спросила она, нежно взглянув.

– Он только сказал: «Разве это имеет значение?» Вот и все. Это все, что он сказал, но если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что он ненавидел меня, потому что ненавидел себя. Он видел, что жизнь дала ему, и что она дала мне, куда я двигаюсь, и я стал буквально боксерской грушей для его гнева из-за несправедливости жизни.

– Его враждебность беспокоила меня, она, конечно, подорвала мою самооценку, но мне всегда было легко погрузиться в учебу, и я так и делал. Я старался избегать конфликтов, насколько это было возможно, и с нетерпением ждал конца года, потому что он заканчивал школу. Это был ужасный год. По сей день это было худшее время в моей жизни, и это включая мой развод в прошлом году, который был адским.

– Он отстал от меня в последний месяц учебы, и я решил, что ему надоело мучить меня, или, черт возьми, он был слишком взволнован окончанием школы, чтобы беспокоиться об этом. Все стало прискорбным, потому что я потерял бдительность. Я просто не ожидал, что он так набросится на меня. Наверное, я был бы более осторожен. Видишь, это говорит моя низкая самооценка. Даже после всего, что он сделал со мной, я чувствую себя виноватым в том, что случилось.

Ее глаза были широко раскрыты, как будто она могла читать меня достаточно хорошо, чтобы знать, что худшая часть приближается.

– Ну, если уж на то пошло, он однажды загнал меня в угол одного после физкультуры, избил почти до потери сознания, а потом использовал мою футболку, чтобы попытаться повесить меня за шею на дверце шкафчика. Вокруг никого не было, и он оставил меня в таком состоянии. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы не потерять сознание, но даже тогда я не мог вдохнуть достаточно воздуха в легкие. До сих пор я не знаю, была ли это попытка убийства, обставленная как несчастный случай, или это был какой-то просчет с его стороны, но единственное, что меня спасло – это случайно проходивший мимо тренер по баскетболу.

– Это ужасно, – сказала Ирис, все еще потирая мою руку с сочувствием в глазах. Я всегда считал, что ненавижу жалость, но в ее устах это было как-то приятно. Даже успокаивающе.

Это показалось мне, по меньшей мере, странным.

– Да. Так думали все, особенно тренер и директор школы. И мои родители. И судья. Ему еще не исполнилось восемнадцати, но его, как взрослого, обвинили в покушении на убийство. Десять лет без права досрочного освобождения. Если он думал, что его жизнь была плохой до этого, что ж, подозреваю, что жизнь показалась ему гораздо хуже после всего, что случилось. Я ненавидел его, но до сих пор чувствую к нему жалость. Что я сделал, чтобы довести его до этого?

Она что-то проворчала, и на этом все.

– Тогда я чувствовал себя очень беспомощным, и примерно тогда же начал много тренироваться, как и сейчас. – Я не мог припомнить ни одного случая за всю мою взрослую жизнь, когда бы я признался вслух истинной причине, по которой я чувствовал необходимость так тренироваться. До Ирис. – Я просто хотел быть достаточно сильным, чтобы защитить себя.

– Ну, ты в этом преуспел. Я уже говорила это раньше, но ты же ничего не делаешь кое-как, не так ли?

Это вызвало улыбку и подняло настроение.

Работая со мной, воздействуя на меня, успокаивая меня, управляя мной, как бы вы это ни называли, она, казалось, обладала природным талантом к этому.

Пока мы разговаривали, она открыто призналась, что прагматична почти во всем. Мне следовало бы больше беспокоиться об этом, потому что она представляла собой дикую штучку, а хаос и прагматизм – непростой альянс.

Не без мотива.

Я знал, что должен был больше беспокоиться о ее мотивах.

Нет, я не был идиотом, и то, что Ирис хотела меня, было совершенно очевидным.

Дело в том, что мне было все равно. Поскольку у меня была самая наивная, оптимистичная, совершенно нелепая надежда, что она чувствовала что-то ко мне, даже если и подошла ко мне только потому, что смогла разглядеть во мне деньги.

И, честно говоря, мне казалось, что привнести радости в мои жизнь стоило немного денег. Потому что, черт возьми, у меня были деньги, и мне не помешало бы немного радости. Это точно лучше, чем обменять половину заработка моей жизни на двадцать лет страданий и прошлогодних унижений, которые я уже испытал.

В ту ночь, когда мы собирались лечь спать, она позвала меня из хозяйской ванной. Дверь была слегка приоткрыта, но я предоставил ей уединение.

– Аласдейр, – снова позвала она.

Я вздрогнул и почувствовал, что становлюсь твердым. Мне нравилось, когда она произносила мое имя.

Я просто стоял там, уставившись на дверь, но это заставило меня двигаться с места.

Она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало, все еще в своей тонкой белой майке без лифчика, и когда я подошел ближе, то не мог не заметить, что она разделась до одних трусиков. Крошечных, прозрачных трусиков.

Я уже собирался схватить ее, по очевидным причинам, когда несколько нежных слов из ее рта остановили меня.

– Ты расчешешь мне волосы? – спросила она.

Это застало меня врасплох, но я с готовностью согласился, взял щетку со столика и принялся за работу, поначалу очень неуверенно.

Я наблюдал за ее лицом, ненавидя саму мысль о том, чтобы заставить ее вздрогнуть, но выражение ее лица было спокойным. Ее глаза закрылись, а голова откинулась назад, когда я почувствовал себя увереннее, расчесывая ее волосы, а другой рукой потирая ее шею.

Это было приятно. Это было более чем неестественно, но приятно.

Все это было неестественно для меня. Простая физическая привязанность была для меня чем-то новым. И то, что мне это нравилось, было откровением.

Это заставило меня чувствовать себя хорошо. Это заставляло меня чувствовать себя довольным, даже счастливым. Все это было для меня в новинку.

Хорошее самочувствие никогда не было для меня главным приоритетом, как бы паршиво это не звучало.

Возможно, мне нужно было изменить некоторые из моих приоритетов. Возможно, пришло время начать наслаждаться жизнью, а не просто работать над ней.

И медленно, сладко Ирис учила меня кое-чему.

Я тут же решил, что хочу ей это позволить.

Ее глаза открылись, и она посмотрела на меня. Мое настроение менялось после каждого движения ресниц.

Я снова хотел ее. Нуждался в ней. Это было безумием.

Мне казалось, что мое тело переключилось в какой-то извращенный режим выживания, где оно хотело трахаться до потери сознания.

Это было немного похоже на провал в памяти, когда я так себя чувствовал, будто что-то другое овладело мной.

Ее пристальный взгляд оставался прикованным к моему, пока я стягивал лямки ее поношенной майки с плеч.

Ее ясные, как вода, глаза были переменчивы самым завораживающим образом. Они были похожи на море, местами зеленое и синее, становясь то темнее, то светлее в зависимости от времени дня. Теперь, когда солнце зашло и яркий свет ванной комнаты наполнил их, они были самыми таинственными, как будто день показал ей больше правды, чем ночь.

Я скользнул тонкой белой тканью вниз к ее соскам, потирая их взад и вперед по каждому твердому пику, дразня ее до судорожного вздоха. Она прикусила губу, и я придвинулся ближе, толкая свою эрекцию в ее плечо, пока грубо ласкал ее.

Ее руки накрыли мои, когда она заерзала на стуле.

Ирис была так восхитительно отзывчива на мои прикосновения. Несколько прикосновений – и она была готова. Я никак не мог прийти в себя от того, как сильно жаждал этой вызывающей привыкание реакции.

Я обошел ее, оседлав ее на стуле. Я вытащил свой член, схватив ее за волосы и прижав кончик к ее губам. Они открылись для меня, ее язык скользнул вдоль моей длины, пока я продвигался к задней части ее горла. Я хотел ее киску, а не рот, когда кончал, но я никогда не смогу забыть, как она поглощает меня.

Годы, проведенные без оральных ласк, у кого угодно вызвало бы привыкание, подумал я.

Я вытащил себя из ее рта, просто стыдясь кончить, подняв ее и встав позади нее, лицом к зеркалу. Я взял ее вот так, наблюдая, как мои руки ласкают ее, пока я медленно проникаю в нее, стоя и опираясь на раковину в ванной.

Ее ноги слишком ослабли, чтобы устоять, и я отнес ее в постель, опуская лицом вниз и подтягивая бедра вверх, и я глубоко вошел в нее, ускоряясь.

Она начала сжимать меня сильнее, когда стала кончать, и это вызвало мой оргазм. Я не знал, чего хочу; я хотел всего, поэтому я вышел из нее, все еще кончая, помечая ее ягодицы, переместившись вверх, чтобы проникнуть в эту маленькую дырочку.

Я устроил огромный беспорядок, и никому из нас не было до этого дела. Я заснул на ее спине, но был уверен, что она отключилась первой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В течение следующих нескольких недель мы выработали схему, если это можно так назвать. Иногда она оставалась на ночь, иногда нет. Но мы много времени проводили вместе. Достаточно, что я практически ничего не делал.

Я пытался работать, несколько раз. Я вошел в свой кабинет, надел толстые черные очки для редактирования и даже открыл программу на своем компьютере. Если бы ее не было рядом, я бы просто сидел там, в оцепенении, мои мысли были заняты ею, тем, где она была сейчас, тем, что мы делали, тем, что я хотел сделать, когда снова ее увижу, где она жила, почему она лгала, почему я позволял ей и никогда не упрекал.

Если бы она была рядом, то неизбежно постучала бы в дверь моего кабинета. Я бы сказал ей, чтобы она вошла. (Потому что, кто бы этого не сделал?). Она просовывала свою великолепную белокурую голову и улыбалась. Она говорила мне, как красиво я выгляжу в своих очках или спрашивала, не хочу ли я, чтобы она приготовила обед.

Однажды Ирис просто подошла и оседлала меня там, где я сидел, улыбаясь мне в лицо и рассказывая, как мои глаза заставляли ее таять.

Это влияло на меня. Я никогда в жизни не слышал ничего подобного.

– Мои глаза? – Спросил я ее, медленно моргая и снимая очки, чтобы положить их на стол.

Она кивнула, используя кончики пальцев, чтобы мягко пройтись по щетине.

– Да. Иногда они кажутся коричневыми, а иногда – скорее ореховыми, но всегда, всегда такие теплые. Они – твое самое опасное оружие, Дейр. Когда я впервые встретила тебя, я могла поклясться, что все из-за твоего тела, но нет. Все дело в твоих глазах.

Я просто продолжал смотреть на нее. У меня не было слов. Я знал, что должен сказать ей что-то приятное в ответ, и я чувствовал это, и хотел сказать правильную вещь, но я просто не имел ни малейшего представления, что это могло быть.

Что-то происходило внутри меня, что-то напрямую связанное с тем, что эта девушка заставляла меня чувствовать, что-то в том, как она помогала мне измениться, но у меня еще не было подходящих слов для этого.

Ни одного.

Хотя у меня было много неправильных слов, поэтому я произнес их.

– Ты глупая, – сказала я ей и тут же захотела взять свои слова обратно.

К счастью, она не обиделась, а просто рассмеялась.

– Да, я такая. И в этом я определенно виню твое тело.

Она была намного лучше меня в подборе подходящих слов. Делая мой день лучше. Я изо всех сил старался отплатить ей тем же.

Своим языком.

Секс с Ирис был потрясающим. Неземным. Он никогда не замедлялся, ни на один день из этих коротких недель.

Но почти каждый вечер она уходила одна.

И часто, все чаще и чаще, я следовал за ней. Она всегда находилась в разных местах, но занималась одним и тем же. Я был на сто процентов уверен, что у нее были проблемы с азартными играми, но в данный момент это, казалось, обеспечивало ее деньгами.

Я не был уверен, что с этим делать.

Иногда я убеждал себя, что все происходящее между нами реально, что между нами существует некая глубокая связь, простирающаяся через возрастные границы. Что я был достаточно влюблен, а она достаточно зрелой, чтобы превратить это в нечто постоянное.

Однако я не мог долго анализировать этот мыслительный процесс. Это не противоречило тому, что каждый грустный, одинокий старик, оказавшийся в таком положении, говорил себе то же самое. Мы делали это не просто так: потому что это было намного лучше, чем правда.

И тот факт, что она все еще ускользала, лгала мне о своем местонахождении почти каждую ночь, едва ли утешал.

До тех пор, пока я игнорировал всю эту маленькую ложь, в которой убеждал себя, все между нами шло очень гладко.

До тех пор, пока однажды утром, несколько недель спустя, вся моя неуверенность в ней, казалось, не достигла апогея.

Все началось с одного простого слова, и с того, что мне было так трудно сказать его ей.

Это слово было «нет», и я никогда раньше не использовал его в отношении нее.

Она снова осталась на ночь, невероятную ночь, когда она даже не ушла по своим делам, а вместо этого осталась дома и поужинала со мной, а затем произошло еще много чего приятного.

Пока я принимал душ, а Ирис все еще лежала в моей постели, мирно спала, мои мысли были заняты чем-то лучшим. Мне бы очень хотелось быть там с ней, на самом деле я проспал, я так наслаждался своим собственным мирным сном.

Проблема была в том, что ко мне должны были прийти, гости, с которыми я не хотел ее знакомить. И наоборот. Все это было просто… неловко.

За несколько месяцев до этого меня пригласили на интервью в журнал, где были представлены мои фотографии, сделанные в моем доме. Интервью должно было состояться примерно через неделю после того, как были сделаны фотографии, запланированное на этот злополучный день.

Я сам порекомендовал им фотографа, так как она была давней знакомой и в некотором роде другом.

Ну, все было гораздо сложнее.

Фотографом оказалась очень красивая женщина сорока одного года, которую я собирался пригласить на свидание, как только преодолею свою черную полосу и нырну в океан свиданий. Мы работали вместе несколько месяцев назад над снимками, и вроде как поладили.

Мы сблизились из-за того, что оба только что вырвались из неудачных браков.