Текст книги "Тайны Парижа. Том 1"

Автор книги: Понсон дю Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

VII

Замок Пульцинелла состоял из четырех корпусов, окруженных обширным двором с четырьмя башнями по углам, выстроенными в стиле феодальных времен. Три из них были разрушены, и лунный свет скользил по их обгорелым стенам, лишенным крыш. Огонь пощадил лишь ту часть дома, которая выходила на море. Двор был завален обломками, и карета не могла въехать в него.

– Будьте любезны опереться на мою руку, сударыня, – сказал Гонтран, открывая дверцу кареты, – и позвольте мне проводить вас в приемный зал.

Сердце Леоны сжалось; ей показалось, что эти развалины будут ее могилой, но все же ее гордость не позволила ей просить о пощаде: она скорее умерла бы, чем оперлась бы на руку Гонтрана.

– Укажите мне дорогу, я последую за вами, – сказала она. Гонтран взял фонарь из рук почтальона и повел Леону через груду обломков. Развалины были безмолвны, и если бы не мелькавшие то тут, то там огоньки, то их можно было бы принять за необитаемое жилище. Пройдя двор, Гонтран остановился перед дверью, ведущей в жилое помещение.

Он постучал; дверь открылась, скрипнув со зловещим шумом, и за нею открылся коридор, чуть освещенный красным светом.

Леона услыхала вдали веселые пьяные голоса.

– Пойдемте, – сказал Гонтран, – я хочу познакомить вас с моими друзьями.

Леона, как и все глубоко порочные натуры, была храбра и отважна, хотя временами на нее нападал страх. В данный момент она дрожала и боялась Гонтрана.

Он провел ее до порога большой залы, откуда доносились хохот и голоса. Странное и величественное зрелище представилось глазам Леоны.

Зала, в которую они вошли, имела суровый и законченный вид; старые красные обои покрывали стены; в углах в железные скобы были вставлены смоляные факелы, озарявшие своим тусклым светом залу.

Здесь, сидя и лежа на полу, находились семь или восемь человек, одетые как крестьяне в Калабрии. На большом столе стояли пустые стаканы и бутылки. Все пели песни в честь вина и смеялись. При виде Гонтрана и Леоны они тотчас смолкли и почтительно встали.

– Капитан! – пробормотали они.

– Молчать! Болтуны, – сердито крикнул Гонтран, – вместо того, чтобы пить, вы лучше бы помнили то, что нам предстоит в эту ночь. Ночь приближается. Убирайтесь вон!

Разбойники повиновались.

Гонтран повернулся к Леоне. Она была страшно бледна.

– Ну-с, дорогая моя, – спросил он, – как вам нравится это зрелище?

– Восхитительно, – с язвительной улыбкой сказала флорентинка.

– Прекрасно! Но вы ничего пока не видали; впрочем, еще будет время… Когда вы немного осмотритесь, я возьму вас с собой в экспедицию. Теперь же позвольте проводить вас в ваше помещение.

Гонтран приподнял пурпурную занавеску и нажал кнопку в стене. Дверь отворилась, и луч света упал на пораженную Леону; запах духов пахнул ей прямо в лицо.

– Войдите, войдите, – пригласил Гонтран и ввел Леону в комнату.

Это была прелестная маленькая спальня, утопавшая в тумане голубого шелка, прекрасно меблированная. Несколько ламп под голубыми колпаками придавали комнате таинственный вид. Леона вскрикнула от удивления. Две прелестные этажерки были полны ценных безделушек – современная роскошь, введенная в моду женщинами. Третья полка была уставлена книгами для легкого чтения – модными романами и стихотворениями.

Посредине комнаты на круглом столе лежали альбом, ящик с акварельными красками и душистый голубой сургуч. На стенах висели картины самых лучших мастеров новой школы.

– Как видите, сударыня, – сыронизировал Гонтран, – ваша темница прелестна. Вы можете развлечься и вспомнить Париж.

– Я, значит, пленница? – спросила она с презрением.

– Да.

– Надолго?

– Навсегда, – спокойно ответил он.

Леона вздрогнула и опустила голову: она была осуждена. Гонтран крикнул:

– Джакомо! Подайте ужин графине.

Казалось, приказания маркиза исполняются как бы по мановению палочки феи.

Джакомо немедленно появился, катя перед собой столик, на котором стояли тонкий гастрономический ужин и графин лакрима-Христи. Гонтран вышел из комнаты вместе с Джакомо. Молодая женщина упала на стул; она слышала, как ключ два раза повернулся в замке. Она в самом деле была пленница.

Леона, несмотря на пылкую и энергичную натуру, долго еще предавалась отчаянию. Опустив голову на руки, она забыла об ужине, принесенном Джакомо, и размышляла, ища выхода из своего положения.

Гонтран де Ласи, человек, над которым она так жестоко посмеялась и которого несколько часов назад ненавидела, начал внушать ей чувство симпатии, смешанное с ненавистью. Человек, не так давно бывший у ее ног, разлюбил ее и сделался ее повелителем. Эта мысль зажгла страшное пламя гнева в сердце флорентинки; теперь она была унижена, растоптана, а человек, которого она безжалостно терзала, заставит ее, в свою очередь, испытать те же мучения.

– О, – прошептала она вне себя, – я не хочу любить его! Я не хочу этого. Лучше умереть!

Она вскочила. Подобно всем тем, кто лишился свободы, Леона начала шарить по стенам в надежде найти какой-нибудь выход или потайную дверь. В течение десяти минут она металась по своей раззолоченной тюрьме, ощупывая стены рукою, с пеной на губах и горящими глазами; ее можно было бы принять за дикого зверя, мечущегося по клетке, и кусающего от злобы ее прутья. Она подошла к двери и сильно потрясла ее. Тогда дверь отворилась, и появился Джакомо.

– Сударыня, – сказал он грубо, – капитан приказал мне убить вас, если вы будете стараться убежать.

И он снова закрыл дверь.

– О, – прошептала Леона, – это безжалостный человек. Она упала на стул, яростно ломая свои прекрасные руки.

Остаток ночи Леона провела без сна. Но сильное волнение истощило ее, и она лишилась чувств. Когда Леона очнулась, она услыхала голоса и шаги в соседней комнате. Шаги были тяжелы, а среди многих голосов она узнала голос Гонтрана. Леона подбежала к двери и, сгорая от любопытства, приложила ухо к замочной скважине.

– Капитан, – говорил какой-то голос, – эти итальянцы страшные трусы.

– Я это знаю, – ответил Гонтран, – начиная с их бывшего капитана Джузеппе.

– Они отважно направляют из засады свои карабины в робкого почтаря, но если им оказывают сопротивление, то они обращаются в бегство. Так и теперь: не будь меня, этих трех дураков немцев и двух французов, которых мы захватили из Парижа, англичане убежали бы от нас.

– Как это? – спросил Гонтран. Леона слушала с беспокойством.

– Англичан было трое, трое храбрых джентльменов, которые со своими двумя лакеями защищались отчаянно. Они убили у нас троих людей, а Джакомо, который привел к нам подкрепление, был ранен в плечо. Теперь он нам бесполезен, а это очень жаль, так как он был самый отважный и энергичный из итальянцев.

– В таком случае этот человек умер для нас, – холодно сказал Гонтран, – и самое лучшее – развязаться с ним: с какой стати кормить лишний рот?

Леона вздрогнула, услышав эти слова. Эта женщина, любившая убийцу, затрепетала при словах Гонтрана. «Это чудовище!» – подумала она.

– Продолжай свой рассказ, – гневно сказал маркиз, – что произошло дальше?

– Я уже сказал вам, капитан, – продолжал тот же голос, – что англичане защищались отчаянно, и не будь у нас наших карабинов, которые стреляют вернее пистолетов, и не помоги нам Джакомо, нам не одолеть бы их.

– Ну, – перебил Гонтран, – они умерли?

– Все трое.

– А оба лакея?

– Точно так же, капитан.

– Сколько денег нашли вы в карете?

– Черт возьми! Мы не успели сосчитать: мы нашли портфель, набитый банковыми билетами, и кошелек с золотом; вот они.

Леона слышала, как золотые монеты звякнули об стол. Затем кто-то спокойно начал пересчитывать их.

– Ну, – прошептала она, – благородный маркиз де Ласи сделался, действительно, грабителем на большой дороге.

Новые шаги раздались в зале; они были тяжелы, как у людей, несших что-то. Затем послышались стоны, и Леона узнала голос Джакомо.

– Ну что, старина, – спросил Гонтран, – с тобою случилось несчастье?

– Ах, капитан, – прошептал итальянец, – я погибший человек. Мне кажется, что я умираю.

– А где доктор? – спросил Гонтран.

– Я здесь, капитан, – ответил кто-то по-французски.

– Осмотри-ка этого человека.

Наступило молчание. Затем тот же голос пробормотал:

– Погиб!

– Он умрет? – спросил Гонтран.

– Нет, но лишится руки. Ее придется отнять.

– Гм! – заметил Гонтран. – Человек без руки, все равно что тело без души.

Леона вся дрожала. Она услыхала, как заряжают пистолет.

Джакомо вскрикнул… раздался выстрел… затем наступило молчание… Леона без чувств упала на пол.

VIII

Когда Леона открыла глаза, в соседней комнате царило молчание.

Ни шума, ни звука голоса не долетало оттуда. Она посмотрела на свечи, стоявшие на камине ее спальни; они уже сгорели на три четверти, так что не было сомнения, что обморок ее продолжался несколько часов. Голова Леоны была тяжела, дыхание затруднено, во всем теле она чувствовала недомогание. Все происшедшее снова пришло ей на память.

От равнодушия до ненависти и от ненависти до любви один шаг. Леона поняла, что она любит своего мучителя, любит страстно, насколько способна ее натура. Позор ее поражения казался ей заслуженной карой; она чувствовала, что сердце ее трепещет от никогда не испытанного ею раньше упоения, которое внушил ей этот человек, обратившийся в тигра. Если бы Гонтран пришел в этот момент убить ее, то она приняла бы смерть, стоя на коленях и с улыбкой. Но Гонтран не приходил. В комнату вошел незнакомый ей человек, принесший завтрак пленнице.

– Где Джакомо? – спросила она, все еще надеясь, что перед нею разыграли комедию.

Это были последние усилия, которые она употребляла, чтобы освободиться от той любви, которая начинала захватывать ее.

– Он умер, – ответил разбойник. – Капитан, убедившись, что он не поправится, убил его.

Леона выразила желание увидеться с Гонтраном, но его не было в замке.

Бандит, оставленный для ее услуг, удалился. Прошел день, Гонтран не возвращался. Леона страстно хотела видеть его. Вечером тот же разбойник принес ужин и, покачав отрицательно головой на все вопросы, предложенные Леоной, ушел. Леона страдала. Она хотела видеть Гонтрана, говорить с ним, слушать его, стать на колени передним, как раба пред своим повелителем. Но надежды ее были тщетны. Гонтран не приходил.

В течение ночи она несколько раз слышала шум в соседней комнате, но ее внимательное ухо не различало голоса, который заставлял ее сердце лихорадочно биться. Тогда она, горя нетерпением, принялась писать ему.

Леона как бы разговаривала с ним в длинном письме, которое отдала своему сторожу, когда тот явился на другой день, и с беспокойством начала ждать. Наконец, рассердившись, Леона принялась кричать и звать, стуча в дубовую дверь. Вдруг она услышала голоса разбойников в зале и уловила странный разговор на итальянском языке:

– Капитан – страшный эгоист; он обращается с нами, как с лакеями. Он платит нам хорошо, но все удовольствия приходятся на его долю.

– Черт возьми! – отвечал другой голос. – С него мало красивой синьоры, которую он отнял у нашего покойного капитана и держит под замком, как сокровище. Он хочет завладеть еще белокурой англичанкой, которую мы захватили ночью.

– Ах, – продолжал первый, – она так прекрасна, эта англичанка!

Леона слушала, бледная и задыхающаяся; яд ревности терзал ее сердце. Голоса удалились, и она ничего более не слыхала.

Что перечувствовала Леона, невозможно описать; когда вошел сторож, она стала перед ним на колени.

– Дай мне кинжал, – молила она, – я хочу умереть… Если ты любил, если ты страдал, то ты поймешь мои мучения. Сжалься надо мною!

– Я пойду и скажу капитану, – проговорил тронутый разбойник.

Если Гонтран не зверь, то он придет, услышав эти слова, полные отчаяния, которые ему должен был передать разбойник.

И Гонтран действительно пришел. Увидев его, Леона радостно вскрикнула и, открыв объятия, бросилась ему навстречу; но Гонтран жестом остановил ее.

– Что угодно вам от меня, сударыня? – спросил он.

– Я хочу просить вас положить конец моим мучениям, – ответила она.

– Вы страдаете? – язвительно спросил Гонтран.

– Адски.

– Отчего же это, Боже мой?

Она взглянула на него тем выразительным и глубоким взглядом, который столько раз заставлял его вздрагивать от неизъяснимого блаженства. Леона упала пред ним на колени и взяла его руку:

– Смотри, – сказала она, прикладывая ее к своей груди, – достаточно ли вы отмщены?

Маркиз вздрогнул, но лицо его оставалось бесстрастным.

– Вы ошибаетесь, – сказал он, – вы любите не меня, а Джузеппе.

– Да, – вскричала она горько и гневно, – я вас люблю, я боюсь за вас и за себя. За себя, потому, что я достигла последних границ преступления и порочности, и только любовь такого человека, как вы, которого я прежде презирала и попирала ногами, могла бы исправить меня…

– Хорошо, – улыбнулся Гонтран, – чем же вы докажете, что любите меня?

Его улыбка была так зла, что у Леоны закружилась голова. Вошел Джакомо, он был невредим. Леона вскрикнула и, обвив руками шею Гонтрана, прошептала:

– Я люблю тебя!

Эта развратная и грубая натура подчинялась влиянию самых гнусных страстей; она была очарована, порабощена силой характера Гонтрана: как дикий зверь смиряется под взглядом своего укротителя.

На другой день Гонтран де Ласи и Леона покинули Пульцинеллу, а два дня спустя их можно было видеть на палубе корабля, отходящего во Францию.

Гонтран в течение пяти дней плавания забыл, какою ужасною ценой он купил любовь Леоны. Но в то время, когда корабль высадил обоих путешественников на набережную Марселя, Гонтран заметил на ней человека, при виде которого его охватила дрожь. Это был полковник. Он взял маркиза за руку и спросил:

– Ну, теперь вы довольны вашей комедией? Трое сообщников хорошо услужили вам.

– Признаюсь, полковник…

– Но это еще не все, ваш дядя шевалье де Ласи снова назначил вас своим наследником.

Гонтран вздрогнул.

– Он сначала завещал все свое состояние Георгу де Ласи, вашему двоюродному брату, – продолжал полковник, – и это завещание разоряло вас, но смерть Георга изменила его распоряжение.

– Георг умер! – воскликнул маркиз.

– Неделю назад.

– Он был еще так молод!

– Умирают люди всякого возраста. Он поссорился с человеком, без сомнения, знакомым вам, с капитаном Гектором Лембленом, когда выходил из маскарада, и на другой день был убит ударом шпаги. Когда Георг де Ласи умер, шевалье изменил завещание. Теперь вы единственный законный наследник. Вы богаты и молоды. Гонтран был бледен как смерть.

– О, Боже мой, – прошептал он, – чего вы теперь потребуете от меня?

– Очень немногого в данный момент.

И полковник протянул руку по направлению к порту и указал на только что показавшийся корабль.

– Вот, – сказал он, – «Минос» прибыл из Алжира.

– И что же?

– На «Миносе» едет тот самый генерал, адъютантом у которого был капитан Лемблен он возвращается во Францию единственно для того, чтобы приказать расстрелять капитана. Генерал имеет на это право. Капитан любит его жену и ради нее-то он и дезертировал, поняли вы?

– Не совсем, – прошептал взволнованный Гонтран.

– Вы лучше всех нас владеете шпагой, – хладнокровно заметил полковник.

Маркиз страшно побледнел.

– Как зовут этого генерала? – спросил он.

– Право же, он носит знатное имя, и если он умрет, то, так как он бездетен, один из наших может присоединить к своему имени имя маркиза Флар-Монгори.

– Его имя? – настаивал Гонтран, волосы которого встали дыбом.

– Он глава младшей линии Фларов, представляющий собою единственное препятствие к усыновлению адвоката Шаламбеля, – генерал Флар-Рювиньи.

– Лучший друг моего отца! – вскричал Гонтран. – Никогда! Никогда!

– Хорошо! – спокойно продолжал полковник. – Вам прекрасно известно, что «Друзья шпаги» не имеют права выбирать себе дело. Вы убьете барона, так надо! К тому же вы дали клятву и подписались.

IX

Наше повествование обнимает собою множество драм. Это не история семи членов организованного общества, а вернее, история их жертв, и для того, чтобы шаг за шагом проследить все события и распутать нить огромной интриги, нам придется не раз делать отступления и переноситься к тем временам, когда наши герои не обладали еще коллективной и страшной силой ассоциации. Итак, перенесемся к отдаленным событиям и расскажем о них.

Всякий путешественник, выезжающий из Оксера и направляющийся в Кламеси, маленькую супрефектуру департамента Ньевры, может выбрать по своему усмотрению один из двух путей: первый, пролегая через Курзон, оканчивается у Куланжа, пограничного города департамента Ионны.

Второй идет вдоль верховьев реки, именем которой называется орошаемая ею страна; он соединяется с первым у моста, отделяющего Ньевру от Ионны. Ионнская долина – одна из самых красивых, живописных и плодоносных местностей. По берегам реки расположены деревни, утопающие в роскошных лугах и тенистых тополях. Долина окружена цепью холмов, по склонам которых растет прекрасный виноград, а вершины покрыты лесом, изобилующим дичью. То там, то сям возвышается полуразрушенный замок, служащий порою жилищем какому-нибудь отпрыску бургундской знати, игравшей некогда видную роль в истории.

Но наступил век искусства и промышленности, и дворянин с берегов Ионны обратился в земледельца и виноградаря, оставаясь в то же время и охотником. Итак, по правому берегу прекрасной Ионны между Шатель-де-Цензуаром и Куланжем, невдалеке от деревушки Ляри, турист, осматривающий фантастичные скалы Сосуа, не мог бы удержаться от любопытства при виде красивого замка в стиле ренессанс, окруженного большим парком и построенного на опушке одного из громадных лесов, простирающихся между настоящей Бургундией и Морваном, маленькой Шотландией, приютившейся в центре Франции.

Этот замок, теперь уже проданный и разоренный разбойничьей бандой, в эпоху нашего рассказа принадлежал барону де Шастенэ, бывшему телохранителю короля Людовика XVI, дивизионному генералу, а впоследствии члену генерального совета Ионнского департамента. Шастенэ не был родом из Бургундии, семья эта была выходцами из Блэзуа, переселившимися сюда в конце царствования Людовика XV, и принадлежала к потомкам славного барона Флер де Мэ де Шастенэ. Барон Флер де Мэ был женат на канониссе де Майльи, род которой владел в Бургундии двумя поместьями: Майльи ла Билль и Майльи ле Шато.

Когда прекратилась старшая линия рода де Майльи, Шастенэ наследовали имение Майльи ле Шато и поселились в Бургундии.

Итак, маленький замок, в котором жил настоящий барон Шастенэ, представлял собою сначала охотничий домик, но благодаря своему живописному местоположению обратился, наконец, в постоянное местожительство своих владельцев.

Барон де Шастенэ женился довольно поздно; его жена, мадемуазель де Малеверт, уроженка Бретани, умерла в день рождения двух дочерей-близнецов, Марты и Камиллы. Марта была стройная брюнетка, и лоб ее увенчивался густыми черными волосами, а губы напоминали июньские вишни. Ее сестра, Камилла, белокурая, как херувим, обладала большими синими глазами, взгляд которых выражал ангельскую кротость. Она была мала, хрупка, грациозна и шаловлива, как ребенок. Г. Шастенэ проводил зиму в Париже, в собственном отеле на улице Вернейль, а остальное время года в Бельвю, маленьком бургундском замке. Он никогда не хотел расставаться со своими дочерьми.

Марта и ее сестра получили всестороннее образование. В восемнадцать лет сестры-близнецы были отличные музыкантши, художницы, прекрасно ездили верхом, были красивы, и каждая из них могла принести своему мужу приданое в тридцать тысяч ливров годового дохода. Но, как скупец, дрожащий над своим сокровищем, старый дворянин не мог выбрать женихов, достойных своих дочерей.

Марта и Камилла обожали отца и были очень привязаны друг к другу. Крестьяне, жившие в окрестностях Бельвю, которым барон в эпоху государственных смут оказал немало услуг, с восторгом и улыбкою смотрели на милых девушек, беспечно резвившихся в тени парка. Любовь к отцу и их взаимная привязанность совершенно удовлетворяли их.

Однако в этом году, когда почтовая карета барона, приехавшего из Парижа, остановилась у ворот замка Бельвю, внимательный наблюдатель заметил бы тень грусти на лице Марты и, быть может, догадался бы о тайне ее сердечной печали.

Дни шли, а непонятная грусть Марты все росла, омрачая в то же время и лицо Камиллы, так что печаль сестры передалась наконец и ей. Миновала весна, прошло и лето, настали печальные сентябрьские вечера; грусть Марты усилилась, краска сбежала с ее лица, и черные круги легли вокруг ее глаз.

Только один человек, ослепленный своею любовью, не замечал этой перемены; это был отец, старый барон Шастенэ. Что касается слуг, то они говорили:

– Должно быть, на сердце у барышни Марты сильное горе, если она так заметно переменилась.

Однажды вечером обе молодые девушки гуляли, обнявшись, по берегу Ионны и тихо разговаривали. Вдруг к ним подошел деревенский почтальон и почтительно поклонился.

– Сударыни, – сказал он, – у меня есть новость для вас.

– А? В чем дело, Жан? – рассеянно спросила Марта.

– Сегодня к вам приедет гость. Марта вздрогнула.

– Прекрасный офицер, ей-богу! – продолжал почтальон. – Говорят, генерал. Он остановился в Куланже, куда он приехал сегодня ночью в почтовой карете; он приказал мне известить о своем приезде барона и дал мне письмо к нему.

При слове «офицер» Марта побледнела.

– Как зовут этого офицера? – поспешно спросила Камилла.

– Ну, сударыни, – сказал почтальон, – этого я не знаю, но, по-видимому, он такой же барон, как и ваш батюшка.

Марта с облегчением вздохнула, а на губах Камиллы мелькнула улыбка. Почтальон поклонился молодым девушкам и направился к замку.

– Бедная Марта! – прошептала Камилла, сжимая в своих руках руки сестры.

Марта вздохнула, и слезы блеснули на ее ресницах.

– Ты так его любишь? – с волнением спросила Камилла. Марта вздохнула и подняла глаза к небу с выражением отчаяния.

– Что же ты хочешь? Это невозможно!.. – продолжала Камилла. – Бедный лейтенант, без имени, без состояния… Ах, наш отец никогда бы не согласился. Он умер бы с горя…

– Ах, Боже мой! – сказала Марта, глаза которой были полны слез. – Разве он не храбр, не прекрасен, не честолюбив?

– Ребенок! – ответила Камилла. – Отец мечтает для нас о блестящей партии. Он хочет, чтобы ты вышла за человека с титулом. За богача…

Марта молчала и плакала.

– Барышни, – позвал их кто-то издали, – барышни, идите, господин барон желает вас видеть.

Они узнали голос старого слуги и пошли к замку; Марта сильно волновалась, и Камилла вполне сочувствовала ее горю.

Барон Шастенэ ждал дочерей в маленькой гостиной в нижнем этаже замка.

Барон был старик лет семидесяти. Он хорошо сохранился, был представителен, а его густые седые волосы еще более усиливали это впечатление. Лицо его, доброе и мужественное, с первого взгляда внушало почтение и располагало.

В ту минуту, когда дочери вошли в маленькую гостиную, де Шастенэ кончал просматривать газеты, которые ему принес почтальон, и около него лежало нераспечатанное письмо из Куланжа, полученное вместе с газетами.

– Дитя мое, – сказал он, целуя Марту в лоб, – я хочу поговорить с тобою. Сядь рядом… вот сюда, на кресло. – Говоря это, старик улыбнулся Камилле, точно хотел улыбкой вознаградить ее за то, что ничего не сказал ей.

Марта села, а старик взял ее руку.

– Тебе теперь исполнилось восемнадцать лет, – сказал он, нежно смотря на нее.

– Так что же, отец? – спросила Марта, вздохнув.

– Ни ты, ни твоя сестра не можете вечно оставаться в девушках.

Марта страшно побледнела.

– Однако, – продолжал старик, – я, как скупец, который не в силах расстаться со своими сокровищами, решил не отдавать их все сразу.

Марта слушала его, опустив глаза.

– У кого есть две такие жемчужины, как вы, мои сокровища, тот не выдаст их замуж разом. Когда ты, дитя мое, покинешь меня, то я оставлю у себя Камиллу.

– А я непременно должна покинуть вас, отец? – спросила дрожащая Марта.

– Да, – сказал барон, – твой муж приедет сегодня.

– Мой муж?

– Да, генерал барон де Рювиньи; между его семьей и нашей всегда были дружеские отношения.

Марта побледнела. Барон ошибочно истолковал ее волнение.

– Теперь, дитя мое, – сказал он, – иди к себе. Я знаю: все девушки плачут, когда им говорят о замужестве; им надо дать время успокоиться. К тому же, милая моя, если тебе генерал не понравится, то я принуждать тебя не буду.

Марта выбежала из комнаты вне себя: она думала, что умрет от горя.

Все прошлое лето Марта провела в Блэзуа у сестры своего отца, и с того времени сердце ее заговорило. Виконтесса де Мароль – так звали ее тетку – жила очень открыто в своем замке, в окрестностях Блуа, а ее единственный сын, молодой виконт Мароль, страстный охотник, приглашал к себе в гости всех соседей. И вот среди них-то Марта встретила молодого офицера, лейтенанта главного штаба. Он был красив, храбр, но беден, страшно беден и даже в будущем не ждал ниоткуда наследства. Они полюбили друг друга, но скоро оба поняли, что брак их невозможен. Лейтенант притом происходил из буржуазной семьи: звали его Гектор Лемблен, а любившая его Марта должна была получить тридцать тысяч ливров годового дохода и принадлежала к аристократии. Барон де Шастенэ никогда не согласился бы на подобный союз; бедные влюбленные прекрасно понимали это. Гектор решил уехать в Африку и, быстро сделав там блестящую карьеру, заслужить таким образом руку Марты. Она же поклялась ждать его и упорно отказываться от всех партий, которые могли бы представиться ей.

Легко понять волнение девушки, когда она услышала волю отца. В течение нескольких часов она предавалась отчаянию, заперевшись у себя в комнате, и не хотела видеть даже Камиллы, от которой у нее никогда не было тайн. Но когда первый порыв горя прошел, она впала в мрачное оцепенение, и у нее наступило то странное состояние духа, когда люди ожидают смерти и в то же время не имеют мужества пойти ей навстречу. В это время вошла Камилла.

Пока старый отец с любовью гладил по волосам белокурую Камиллу, последняя взяла газету и начала бегло просматривать ее. Вдруг смертельная бледность разлилась по ее лицу. Вот что она прочла:

«В последнюю стычку нашего отряда с кабилами наша армия понесла горестную утрату. Лейтенант Гектор Лемблен найден в числе убитых. Г. Лемблен был одним из самых храбрых наших офицеров».

С этим известием в руках Камилла вошла в комнату Марты.

– Дорогая сестра, – сказала она, – тот, кого ты любишь, уже не существует: не заставляй же нашего отца страдать понапрасну.

Марта в отчаянии призывала смерть, но смерть не явилась. Она осталась жива и, месяц спустя, вышла замуж за барона де Рювиньи.