Текст книги "Испанка"

Автор книги: Понсон дю Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Тут Росиньоль рассказал все, что мы о ней уже знаем. Она совершенно спокойно слушала его.

– Таким образом, – сказал под конец Росиньоль, – вы несправедливо носите имя де Шамери. Вы имеете доходу около девятнадцати тысяч ливров и по смерти вашей родительницы могли бы сделать приличную партию, но вы предпочли вести жизнь независимую и несколько ветреную…

– Господин Росиньоль, – перебила его Андрэ, – до поведения моего вам нет дела.

– Я только хотел доказать вам, что знаю о вас больше, чем вы обо мне.

– Послушайте, – вдруг проговорила Андрэ, – хотите получить двести тысяч франков?

– Весьма понятно. Что прикажете делать?

– Прежде всего выслушать меня. Муж моей матери маркиз де Шамери получил огромное наследство после дяди своего шевалье де Шамери, который оставил духовное завещание следующего содержания:

«Назначаю своим единственным наследником племянника моего, Антуана-Жозефа-Фердинанда маркиза де Шамери. Я желаю, чтобы мое состояние оставалось в руках младшей линии де Шамери, главою которого в настоящее время – маркиз де Шамери».

– Маркиз де Шамери, – сказала она, – передал состояние своему сыну Гектору, т. е. моему брату, который, согласно завещанию шевалье де Шамери, сделал своим единственным наследником своего кузена, графа де Шамери. Но в духовной шевалье де Шамери была еще следующая приписка:

«В случае, если младшая линия Шамери пресечется в мужском колене, я требую, чтобы состояние мое перешло к дальним родственникам моим, Шамери де Шамеруа».

– Где же это завещание? – спросил Росиньоль.

– У меня; я нашла его в бумагах моей матери.

– Но я все-таки не могу понять, что вы намерены делать.

– У последнего маркиза де Шамери был сын десяти лет, который пропал без вести или, вернее, умер.

– Но о его смерти нет никаких доказательств.

– Этих-то доказательств мне и нужно. Ваша всесторонняя деятельность, надеюсь, не исключает из своей программы подделку актов о смерти?

– Пожалуй, что и так, – отвечал с достоинством Росиньоль.

– Кроме того, – продолжала Андрэ, – остался еще один Шамери де Шамеруа, но не далее как через две недели он будем моим мужем.

– Теперь понимаю, – проговорил он после короткого размышления, – дело ясное, что если доказано будет перед судом, что сын маркизы де Шамери умер…

– За это вы получите двести тысяч франков. Итак, я жду вас через неделю с свидетельством о смерти.

– Вы получите его, – отвечал самоуверенно Росиньоль.

Он взял у Андрэ в задаток десять тысяч и, удаляясь, проговорил:

– Через неделю вы услышите обо мне.

Лишь только Росиньоль вышел, в спальню вошел грум.

– Барон ждет уже давно; прикажете принять?

– Проси.

Через несколько секунд вошел красивый мужчина лет шестидесяти, одетый просто, но со вкусом.

– Здравствуйте, – сказал он, целуя руку молодой женщины, – как вы себя сегодня чувствуете?

– Как женщина, которая видела весьма странный сон. Сядьте, если хотите, я расскажу вам его.

Пожилой мужчина, вошедший так фамильярно в спальню молодой женщины, называвшей себя де Шамери, был некто барон Б.

– Что же приснилось вам? – спросил он, сев у изголовья Андрэ.

– Что я выхожу замуж.

Барон разразился хохотом.

– Вы смеетесь, следовательно, по вашему мнению, я женщина, неспособная соблазниться замужеством?

– Вы – пожалуй, но женихи…

– Женихи всегда найдутся у привлекательной женщины.

– А вы привлекательны?

– Имея девятнадцать тысяч ливров дохода – да.

– Действительно, моя милая, сон ваш самый вздорный; советую вам не выходить замуж, а довольствоваться моими поклонениями.

– Любезный барон, – проговорила Андрэ, – я выхожу замуж не во сне, а в действительности.

– Вы говорите серьезно?

– Очень серьезно.

– Когда же?

– Через две недели, а может быть, и раньше.

– Кто же этот счастливец?

– Красивый мужчина двадцати восьми лет с титулом барона.

– Промотавшийся?

– Да.

– Прощайте, – сказал барон, взяв свою шляпу и трость, – вы стали женщиной сильной. Прощайте, баронесса, – повторил он, злобно улыбаясь.

– Кстати, – сказала Андрэ, – вы знаете, что в глазах света вы всегда были кузеном моей матери?

– Я останусь им и теперь, но я сегодня вечером уезжаю на весьма продолжительное время и поэтому не буду иметь счастья присутствовать при вашем бракосочетании.

И барон ушел.

– Наконец-то, – прошептала Андрэ.

Она оделась в утренний туалет, велела заложить купе и поехала одна, около одиннадцати часов, в улицу Сен-Лазар.

Андрэ де Шамери вошла без доклада к госпоже Сент-Альфонс, той самой красивой брюнетке, с которой был дружен граф Артов.

Андрэ отправилась к ней прямо в спальню.

– Здравствуй, милая, – сказала она, бросая на диван муфту и перчатки, – как поживаешь?

Они пожали друг другу руки.

– Я сейчас сбыла с рук барона, – сказала Андрэ.

– Это немного рискованно, хотя не опасно.

– Я ему сказала о замужестве и сказала, что нареченный мой хорош собой.

– Ты не ошиблась: он действительно прехорошенький.

– И ты уверена, что он согласится?

– Утопающий хватается за соломинку, а бедный Шамеруа положительно погибает от долгов… Но, кстати, что ты сделаешь с Ролланом?

– О! С этим я легко развяжусь.

– Я, право, не понимаю, как ты можешь предпочесть ему…

– Три месяца тому назад я действительно хотела согласиться на его предложение, но в тот день, как ты открыла мне де Шамеруа, сообщив мне, что он на пути к аресту за ничтожные должишки, – в тот день я поклялась, что он будет моим мужем.

– Странная фантазия!

– У меня есть свои планы, – проговорила спокойно Андрэ.

В прихожей раздался звонок.

– Скорей, – сказала Сент-Альфонс, – это он; возьми свою муфту и перчатки и иди туда.

Андрэ проскользнула в уборную, затворила за собой дверь и села около нее в кресле.

Спустя минуту вошел барон де Шамеруа. Это был красивый мужчина высокого роста, лет около тридцати.

– Здравствуй, Эдгар, – проговорила Сент-Альфонс, лукаво улыбаясь.

– Здравствуй, Анаиса, – отвечал он. – Как здоровье?

– Благодарю. Сядь около меня. Мне нужно с тобой поговорить об очень серьезном деле.

– Записка твоя меня сильно удивила… я тебе нужен?

– Да. Слушай, Эдгар, на тебя подан к взысканию вексель в десять тысяч франков, и сегодня или завтра тебя посадят в тюрьму.

– Правда, – прошептал барон со вздохом.

– В несколько лет ты промотал пятьсот тысяч франков и вчера проиграл последний луидор и, кроме того, проиграл на слово тысячу франков.

Молодой человек вздрогнул.

– Я знаю тебя, – продолжала Анаиса, – если ты не заплатишь их сегодня, ты пустишь себе пулю в лоб.

– Совершенно верно.

– И ты не вспомнил о своей прежней Анаисе, – сказала она с упреком, – ведь и я отчасти причина твоего разорения.

– Анаиса, – проговорил барон угрюмо, – я упал низко, ниже, чем ты думаешь, но…

– Полторы тысячи франков, которые ты задолжал, я отослала уже от твоего имени, надеюсь, что ты мне их отдашь, когда будут. Но дела не в том, я пригласила тебя, чтобы спасти вполне: я хочу женить тебя на красивой тридцатилетней девице с девятнадцатью тысячами ливров дохода.

Барон отшатнулся в изумлении.

– Ты ее знаешь?

– Знаю.

– Черт возьми! – пробормотал де Шамеруа. – Это требует размышления.

– Размышлять некогда: да или нет. Если да, то после завтрака мы поедем на свидание с твоей будущей супругой, и через две недели ты будешь ее мужем, если же нет, то…

– Вези меня, – проговорил с каким-то отчаянием барон, – покажи мне эту женщину и расскажи вкратце ее биографию. Если я буду согласен, я отправлюсь прямо к ней, если же нет, ворочусь и пущу себе пулю в лоб.

– Даешь слово?

– Честное слово дворянина, которым никого еще не обманул.

– В таком случае отправляйся в гостиную, выкури там сигару, а мне пришли горничную; я оденусь.

Барон повиновался.

Сент-Альфонс отворила дверь в уборную.

– Ну, что? – спросила она.

– Он мне нравится, – отвечала Андрэ, – в нем есть еще гордость, которая отчасти даже пугает меня.

– Отчего?

– Быть может, от откажется.

– Никогда; в этом я уверена.

– Итак, я ухожу, – сказала Андрэ. – Пройду через кухню по черной лестнице. Ровно в два часа я буду в лесу.

В два часа ландо Андрэ де Шамери поравнялось с коляской Сент-Альфонс.

Барон де Шамеруа, пораженный красотой Андрэ, прошептал своей спутнице:

– Не рассказывай мне о ней ничего; я ничего не хочу знать… Женюсь!

Познакомимся поближе с виконтом Фабьеном д’Асмоллем.

Ему было тридцать лет, он был среднего роста и имел весьма привлекательную наружность.

Оставшись шестнадцати лет сиротою и получив в наследство огромное состояние, он пристрастился к наукам и путешествиям. Он путешествовал несколько лет и в двадцать четыре года возвратился в Париж с тем, чтобы поселиться в нем.

Он жил в Вернельской улице, рядом с отелем де Шамери.

Отец Фабьена, покойный виконт д'Асмолль, служил вместе с маркизом де Шамери, по прибытии своем в Париж Фабьен принят был маркизом как родной сын. Бланш де Шамери была тогда еще восьмилетним ребенком.

Когда он воротился из путешествий, ребенок превратился в прелестную молодую девушку. В первые три года своего пребывания в Париже Фабьен редко бывал у Шамери, но однажды вечером он был так поражен ангельским взглядом Бланш де Шамери, что почувствовал какое-то душевное волнение и месяц спустя Фабьен уже любил Бланш.

– Разумеется, – рассуждал он, – маркиз согласится на мое предложение, и Бланш, покорная воле родителей, пойдет за меня. Но я хочу, чтобы она сама полюбила меня, если я добьюсь этого – я женюсь, если же нет – то скрою свои чувства в глубине сердца.

Он чаще начал бывать у де Шамери и вскоре стал замечать, что Бланш краснела и смущалась в его присутствии. Он уже готов был открыться ей в любви, но непредвиденное событие разрушило все его планы.

Однажды, придя в отель де Шамери, Фабьен встретил маркиза. Жены его и дочери не было дома.

– Здравствуй, Фабьен, – обратился к нему маркиз, – я очень рад, что ты теперь пришел; я уже несколько дней собираюсь поговорить с тобой о весьма серьезном деле.

Он провел Фабьена в летнюю гостиную, запер дверь и после короткого молчания проговорил:

– Милый Фабьен! Ты сын моего лучшего друга, и я люблю тебя как отец. Веришь ли ты, что я от души желаю тебе добра?

– Безусловно, – отвечал Фабьен.

– Слушай же, – продолжал маркиз взволнованным голосом. – Я заметил, что ты любишь Бланш.

– Это правда, – отвечал Фабьен, и на лице его заиграла радостная улыбка.

– В таком случае, сын мой, ты должен отказаться от этой любви.

Фабьен вздрогнул.

– Заклинаю тебя прахом отца твоего, именем чести твоего рода, что даже после моей смерти ты не будешь просить руки Бланш у ее матери… Причина моего отказа есть тайна, которая вместе со мною сойдет в гроб.

Фабьен вышел из отеля де Шамери с разбитою душой.

На другой же день он уехал в Италию, где прожил более года, стараясь забыть свою любовь. Но по возвращении в Париж он чувствовал себя еще более влюбленным.

В продолжение этого года маркиз де Шамери скончался, унеся в могилу клятву несчастного Фабьена.

Но если д'Асмолль отказался от женитьбы на Бланш, он не мог отказаться видеть ее.

На другой же день своего приезда он отправился в отель де Шамери.

Увидя входящего Фабьена, Бланш побледнела как мраморная статуя. Фабьен понял, что он еще любим, и сердце его готово было вырваться из груди.

– Я поклялся маркизу, – подумал он, – никогда не жениться на его дочери, но я могу быть ее братом. Жена и дочь его остались одни; я заменю маркизе пропавшего сына, а Бланш – ее брата.

Чтобы угасить в сердце Бланш любовь к нему и вместе с тем не Дать простору своим к ней чувствам» Фабьен начал все реже и реже бывать в доме маркизы. Но каждый день, каждый час он тайно охранял Бланш и ее мать.

Читатель, вероятно, догадывается, какое роковое заблуждение руководило маркизом де Шамери. Из ложного письма покойной вдовы де Шамери, матери Гектора, он узнал о неверности своей жены и о внебрачном происхождении своей дочери, он содрогался при мысли, что сын его друга может сделаться ее мужем.

Фабьен уже положительно бросил мысль о возможности жениться на Бланш. Но вдруг неожиданное известие озарило его надеждой. Он узнал, что маркиз на смертном одре снял с него клятву и позволил жениться на его законной дочери Бланш.

Это случилось в день дуэли с Ролланом де Клэ.

Возвращаясь домой, Фабьен удивился, видя бегущего к нему слугу маркизы де Шамери.

– Ах, господин виконт, – сказал слуга, – пожалуйте к нам скорей, с барышней сделалось очень дурно!

Фабьен бросился в отель де Шамери.

Увидя Фабьена, маркиза от радости вскрикнула.

– Боже мой! – сказал Фабьен дрожащим голосом. – Что такое случилось?

– Успокойтесь, ничего… Бланш сделалось дурно, но теперь ей лучше… Ах, виконт, она чуть не умерла из-за вас…

– Из-за меня? – спросил Фабьен, изумившись.

– Вы дрались сегодня утром; Бланш узнала об этом в то время, как вы уезжали со своими секундантами. Окна ее комнаты выходят в сад, и из них видна аллея, ведущая к вашему павильону. Бедная Бланш упала без чувств на пол; она была ужасно бледна, и я уже думала, что она умерла. Придя, наконец, в себя, она открыла глаза и залилась слезами. Затем с ней сделался бред, в котором она произносила ваше имя, говорила о дуэли, шпагах, секундантах и т. п.

Маркиза остановилась и взглянула кротким, но испытующим взглядом на Фабьена.

Он стоял нахмурившись и был бледен как полотно.

– О, моя клятва… моя клятва! – воскликнул он прерывающимся голосом.

– Вы любите Бланш, – произнесла маркиза умоляющим голосом, – я это вижу… Фабьен, друг мой, сын мой… если вы ее любите, то не убивайте ее.

– Маркиза, я должен открыть вам тайну, которую хотел навсегда сохранить в глубине моего сердца. Я люблю Бланш, – сказал он, чуть не рыдая, – я люблю ее, но никогда не женюсь на ней!

– Но почему же? – спросила с отчаянием маркиза.

– Потому что в этом я поклялся вашему супругу.

– Но вы разве не знаете, – проговорила озаренная надеждою мать, – вы разве не знаете, что граф на смертном одре переменил свое мнение?

Тут маркиза рассказала ему до мельчайших подробностей о своих страданиях в продолжение восемнадцати лет и посвятила его в тайну, открытую покойным маркизом пред самою смертью.

Итак, Фабьен понял, что маркиз де Шамери не хотел допустить женитьбы его на Бланш потому, что считал Бланш плодом супружеской неверности. Но сознанием своего заблуждения перед смертью маркиз снимал с него клятву.

Когда маркиза кончила, Фабьен с радостью ребенка начал целовать ее руки.

– Матушка, ради Бога, пойдемте к ней! – проговорил он умоляющим голосом.

– Пойдемте, – радостно ответила маркиза.

Бланш знала уже о возвращении здравым и невредимым Фабьена, и потому, когда они вошли, она была несколько спокойнее и улыбалась им.

– Дитя мое, – обратилась к ней маркиза, – ты должна во всем простить Фабьена, потому что, как я сейчас узнала, он вполне достоин прощения. Он просит твоей руки, на что я уже дала свое согласие.

Молодая девушка вскрикнула и от радости чуть не лишилась, чувств.

Фабьен взял ее за руку и нежно проговорил:

– Дорогая Бланш, неужели вы сомневались, что я всегда любил вас и что вся жизнь моя принадлежит вам?

Вернемся теперь на Флорентийскую улицу.

Барон Шамери де Шамеруа по первому лишь взгляду на Андрэ решил жениться на ней.

В назначенный час он явился к ней.

Грум провел барона в будуар, где на кушетке возле камина лежала Андрэ в великолепном неглиже.

Он поцеловал ее руку и сел.

– Барон, – сказала она, – я знаю, зачем вы приехали, следовательно, мы должны обойтись без всяких вступлений. Вы хотите просить моей руки, я согласна.

Барон в свою очередь тоже утвердительно кивнул головой.

– Вы хотели застрелиться, – продолжала Андрэ, – но предпочли жениться на мне или, вернее, на моих девятнадцати тысячах ливров дохода.

– Час тому назад, – возразил немного сконфуженный барон, – это была бы правда, но теперь я женюсь на вас, потому что вы прекрасны…

– Хорошо, – сказала Андрэ, улыбнувшись. – Теперь я должна объяснить вам, почему я выхожу за вас.

На лице барона отразилось недоумение.

– Барон, – сказала она, – имя ваше послужит мне орудием мщения. Кроме того, выйдя за вас, я войду законным путем в фамилию де Шамери, которая меня отвергла.

– Понимаю, – пробормотал барон закусив губы.

Затем Андрэ подошла к комоду и, вынув оттуда пожелтевшую бумагу, сказала:

– Взгляните на эту бумагу. Это не более не менее как духовное завещание, по которому, если оно только будет в ваших руках, вы получите сотни тысяч ливров дохода.

– Что вы говорите! – вскричал барон, протягивая к бумаге дрожащую руку.

– Позвольте, – сказала она, – если вы осмелитесь дотронуться до бумаги, я брошу ее в камин и уже никогда не буду вашей женой. Бумага эта касается вас, но в настоящее время есть моя собственность. О существовании ее никто не знает, и если я ее уничтожу, то все, как для вас, так и для меня, погибло, – поэтому я хочу предложить вам условия.

– Чего вы требуете? – спросил барон, сгоравший от нетерпения.

– Вашей руки и имени.

– Я давно уже согласен.

– В таком случае, когда я сделаюсь баронессой Шамери де Шамеруа, вы прочтете завещание.

– О, надменная маркиза де Шамери, – прошептала она со злобой гиены, – скоро я выгоню тебя из твоего отеля!..

Бедная маркиза де Шамери все вздыхала о своем сыне. Прошел уже почти год, как она написала ему, но ответа не было.

Один только Фабьен был посвящен в тайну о нем.

Перед смертью маркиз обрадовал свою жену, что он ежегодно получал из Индии известия о сыне; следовательно, если случилось какое-нибудь несчастье с молодым моряком де Шамери, то не раньше как полтора года назад.

Между тем здоровье маркизы становилось все хуже и хуже.

Спустя неделю после дуэли Фабьен вспомнил о Роллане де Клэ.

– Надо, однако, узнать, как его здоровье, – сказал он и, попросив позволения у Бланш отлучиться на несколько часов, поехал в Прованскую улицу.

– Любезный противник, – сказал д'Асмолль, входя, – не удивляйтесь моему посещению, тем более что это в обычаях дуэли.

– Друг мой, – вскрикнул Роллан, – дружески протягивая Фабьену руку, – прости меня, я сознаю, что был не в своем уме!..

– А, так ты уже исцелил свое сердце?

– Да, – ответил Роллан, подавая Фабьену записку Андрэ, полученную им через несколько часов после дуэли.

– Все-таки, – проговорил Фабьен по прочтении записки, – я – предполагаю, что Андрэ, как ловкая интриганка, ждет твоего выздоровления и уже видит тебя у своих ног умоляющим о прощении и согласии на брак…

– Ошибаешься, – перебил его Роллан. – Прочти вот это, – добавил он, подавая Фабьену лежавший на столе пригласительный билет следующего содержания:

«Барон де Шамери-Шамеруа покорнейше просит вас пожаловать на бракосочетание его с девицей Андрэ Брюно де Шамери сего…»

– То есть бракосочетание сегодня уже совершилось, – сказал Роллан.

– Вот как, – проговорил Фабьен после короткого молчания. – Однако странно, почему она предпочла тебе барона де Шамеруа, тут кроется какой-нибудь гнусный умысел.

В душе Фабьена зародилось какое-то смутное предчувствие беды, угрожавшей маркизе и ее дочери, потому что он знал, какую злобу и ненависть питала к ним эта презренная женщина, называвшая себя де Шамери.

Фабьен воротился к обеду в отель де Шамери.

– Маркиза, – проговорил он после обеда, – сегодня я узнал интересную новость: эта женщина, которой вы платите пенсию, то есть Андрэ Брюно, вышла замуж.

– Замуж? Кто же мог жениться на этой жалкой девушке?

– Барон де Шамери-Шамеруа.

– Боже мой! – сказала маркиза, скорбно покачивая головой. – Наш последний родственник женится и дает свое имя этому погибшему созданию!..

– Маркиза, известно, что тьма ненавидит свет… эта женщина, осыпанная вашими благодеяниями…

– О, я знаю очень хорошо, что она питает к нам страшную вражду.

Вошел слуга и подал маркизе карточку: «Росиньоль, адвокат».

– Это имя мне незнакомо, – проговорила она. – Проси!

Минуту спустя вошел Росиньоль, тот самый человек, которого мы видели у Андрэ, но преобразившийся по наружности в приличного человека.

– Я адвокат вашего кузена барона де Шамери-Шамеруа и баронессы де Шамери-Шамеруа, вашей кузины…

– Продолжайте, – гордо проговорила маркиза.

– До начатия с вами процесса, в котором вы проиграете все свое состояние, доверитель мой предлагает вам мировую сделку.

– Процесс… мировая сделка… что же это такое? – проговорила изумленная маркиза и бросила вопросительный взгляд на Фабьена.

Фабьен вскочил со своего места, подошел к Росиньолю и измерил его взглядом с головы до ног.

– Милостивый государь, – сказал он вне себя от злобы, – не угодно ли вам говорить яснее!..

– Извините, я вас не знаю, я…

– Так я вам скажу, кто я. Я виконт Фабьен д’Асмолль, который через месяц женится на Бланш де Шамери и который теперь велит вышвырнуть вас в окно!..

. – В таком случае вы разорите свою невесту, – отвечал Росиньоль с адским хладнокровием.

Фабьен вздрогнул, предчувствуя что-то недоброе, и после короткого молчания сказал:

– Говорите, я вас слушаю. Росиньоль поклонился и начал:

– Маркиза, девица Андрэ де Шамери принесла барону в приданое девятнадцать тысяч ливров дохода и завещание.

– Завещание? – вскрикнули в один голос Фабьен и маркиза.

– Завещание шевалье де Шамери, дяди отца маркиза Гектора, – продолжал Росиньоль с тем же хладнокровием, – которому вы наследовали. Не угодно ли вам прочесть копию с этого завещания.

Росиньоль вынул из своего портфеля бумагу и громко прочитал ее.

– Следовательно, – сказал он в заключение, – так как сын ваш умер…

– Кто вам это сказал? – спросила маркиза в страхе.

– Кажется, уже восемнадцать лет, – отвечал, улыбаясь, Росиньоль.

Лицо маркизы прояснилось.

В эту минуту вбежала Бланш де Шамери.

– Мама, мама, – воскликнула она, – письмо из Лондона., с печатью адмиралтейства!

Маркиза с жадностью схватила письмо, но Фабьен взял его из ее рук, говоря:

– Позвольте мне сперва прочесть его.

Фабьен вскрыл письмо, торопливо пробежал его, и на лице его показалась радостная улыбка.

– Альберт приехал в Лондон, – проговорил он наконец.

Радостные восклицания одновременно вырвались из груди маркизы и ее дочери. Росиньоль хотел удалиться.

– Подождите, – обратился к нему Фабьен, – должны же вы принести вашему доверителю известие, основанное на неопровержимых доказательствах.

И он громко прочел ему письмо:

«Маркиза!

В ответ на ваше письмо от… имею честь препроводить вам сведение о вашем сыне.

8 апреля маркиз Альберт де Шамери получил, по собственной просьбе, отставку из службы в Индийской компании и немедленно отправился в Европу. Он прибыл в Лондон 5 ноября, откуда уехал во Францию на бриге «Чайка…»

– «Чайка», – вскричал Росиньоль с дикою радостью, – «Чайка» три месяца тому назад погибла со всеми пассажирами на пути из Ливерпуля в Гавр!

Маркиза де Шамери испустила крик отчаяния и упала без чувств.

Появились признаки предсмертной агонии.

– Берите этого человека, – приказал Фабьен вбежавшим лакеям, – и бейте его до смерти! Он убил вашу барыню!

Лакеи схватили Росиньоля за горло и в точности исполнили бы приказание Фабьена, если бы на пороге не явился незнакомец.

Это был человек лет двадцати восьми, высокого роста, с загорелым цветом лица. На нем был английский флотский мундир, который заставил вскрикнуть от радости Бланш и Фабьена.

Молодой моряк остановился на пороге.

– Кто говорит, что все пассажиры «Чайки» погибли? – спросил он торжественным голосом.

– Да, все… – простонал Росиньоль.

– Кроме меня. Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери.

Фабьен и Бланш с радостным криком бросились к моряку.

– Шамери, брат мой, – проговорил Фабьен, – этот человек сейчас поразил насмерть вашу мать.

Моряк бросился в соседнюю комнату, куда уже была перенесена маркиза.

Но она все еще была без чувств.

– Маркиза не проживет и ночи, – объяснили призванные доктора после короткого консилиума.

Они не ошиблись: в три часа утра де Шамери скончалась, не придя в сознание, не благословив дочери и Фабьена и не увидав своего сына.

Спустя два дня Альберт де Шамери и Фабьен д’Асмолль возвращались с кладбища.

– Фабьен, брат мой, – проговорил после долгого молчания моряк, – ты поможешь мне исполнить последний долг?

Фабьен вздрогнул.

– Дворянин, – продолжал Альберт, – потерявший честь, опозоривший свое имя женитьбой на распутной женщине и ради нее питающий ненависть к нашему дому… человек, убивший нашу мать, должен погибнуть.

– Быть по сему! – решительно сказал Фабьен и подал своему брату руку.

Они отправились в Флорентийскую улицу в дом господ де Шамери-Шамеруа.

Человек, явившийся в отель во время обморока маркизы, назвавший себя Альбертом де Шамери и рыдавший над трупом маркизы, – был не кто иной, как Рокамболь.

Бланш была еще грудным ребенком, когда пропал ее брат; в отеле уже не было никого из старых слуг; маркиза умерла, не придя в сознание; следовательно, владея документами, Рокамболь смело сделался маркизом Альбертом де Шамери.

Весьма понятно, что он придумал ловкую историю чудесного спасения его с потонувшего брига «Чайка», а также объяснил опоздание приезда в Париж.

Андрэ де Шамери горько раскаивалась, что вышла замуж за барона, так как Росиньоль разрушил все ее планы известием, что молодой де Шамери жив и возвратился в Париж.

Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль подали лакею свои визитные карточки и прошли в гостиную.

Барон, сидевший в комнате жены, тотчас же вышел к ним.

Он узнал Фабьена, с которым когда-то был знаком, и знал, что он жених Бланш де Шамери.

Рокамболь заговорил первый.

– Имею честь видеть господина де Шамеруа?

– К вашим услугам, – отвечал барон.

– Меня зовут маркиз Альберт де Шамери. Барон почтительно поклонился.

– Милостивый государь, – продолжал Рокамболь, – два дня тому назад я вернулся домой после восемнадцатилетнего отсутствия. Я нашел свою мать, пораженную насмерть известием негодяя, который называл себя поверенным какой-то развратной женщины, присвоившей себе наше имя…

– Милостивый государь!..

– Позвольте!.. Эта развратница и самозванка, которая вышла замуж за одного из выродков…

– Довольно!.. Я вас понимаю. Я к вашим услугам.

– Надеюсь.

– Завтра.

– Нет, сейчас.

– Извольте. Какое оружие?

– Все равно. Шпага, если хотите; через час у Кателанекого оврага.

Молодые люди удалились.

Менее чем через час они приехали на назначенное место, привезя с собою шпаги и пистолеты.

Спустя некоторое время явился и барон де Шамеруа в сопровождении молодого человека, с которым Фабьен тотчас же провел переговоры.

Дуэль началась.

Мнимый маркиз дрался с поразительным хладнокровием и искусством, но барон де Шамеруа был также недюжинный боец.

Бой был жаркий, но непродолжительный. Рокамболь получил две легкие раны, но тут он употребил знаменитый удар, от которого барон грохнулся на землю.

– Моя мать отомщена! – воскликнул Рокамболь торжественно.

Смертельно раненный барон был тотчас же перенесен в карету.

Два дня спустя в парижской газете появилось известие об этой дуэли с присоединением краткой биографии возвратившегося после восемнадцатилетнего странствования молодого маркиза де Шамери.

Итак, мнимый маркиз де Шамери, которого раны вынуждали лежать в постели несколько дней, сделался героем.

Спустя три месяца он увидел в балагане дикаря О'Пенни, в котором узнал сэра Вильямса.

Как мы уже сказали, он привез его к себе на квартиру и послал за доктором, желая вылечить, насколько это будет возможно, своего злополучного наставника!

– Вот ваш пациент, – сказал Рокамболь, указывая доктору на О'Пенни.

Доктор, видимо, был поражен безобразием О'Пенни.

– Этот несчастный, – объяснил он – был жертвою татуировок два раза: сначала его выжигали, а затем, спустя некоторое время, его татуировали; но, быть может, он был жертвою какого-нибудь бесчеловечного мщения, а затем его бросили куда-нибудь на берег Австралии, где им завладели дикари.

Эта прозорливость специалиста по болезням, зарожденным под тропиками, встревожила немного Рокамболя.

И он рассказал доктору целый импровизированный роман из жизни Вальтера Брайта (так назвал он сэра Вильямса).

– Однако приступим к консультации, – сказал он по окончании своего рассказа.

– Извините, – сказал доктор, – еще один вопрос: где вы нашли этого человека.

– В балагане паяцев, совершенно случайно.

– Но он почти неузнаваем.

– Да, но я узнал его по шраму на груди; шрам этот от сабельного удара, который он получил из-за меня. Я был тогда еще гардемарином; однажды, сидя в гостинице, я поссорился с товарищем и вызвал его на боксировку, но он бросился на меня с обнаженной шпагой. В эту минуту между нами встал незнакомый человек, но он тотчас же упал, получив удар прямо в грудь. Сегодня вечером страшное безобразие этого дикаря привлекло мое внимание; увидя этот шрам, я начал подозревать, не тот ли это самый человек. Я шепотом спросил его по-английски: «Ты не Вальтер ли Брайт?» Он отвечал наклонением головы, и я купил его у балаганщика, привез домой и послал за вами, рассчитывая на ваше удивительное искусство.

Доктор велел О'Пенни встать и снова начал его осматривать.

– По всей вероятности, это австралийская татуировка; ее можно уничтожить.

– А ожоги?

– Об этом нечего и думать.

– А глаза?

– Один совершенно пропал, другой очень болен. Впрочем, я заеду завтра утром: мне нужно рассмотреть его при дневном свете, и тогда увидим, что можно будет сделать. До свидания.

Рокамболь проводил доктора и воротился к сэру Вильямсу.

– Ну, старикашка, – сказал он, хлопнув его по плечу, – постараемся немного переделать твою образину.

На лице сэра Вильямса заиграла отвратительная радостная улыбка.

Позвав лакея и отдав ему приказание ухаживать за О'Пенни, Рокамболь ушел.

Сев в экипаж, он сказал кучеру: «Домой!»

Экипаж быстро помчался в Вернельскую улицу.

Швейцар подал ему письмо. Маркиз с важностью открыл его и прочел:

«Герцог и герцогиня де Салландрера покорнейше просят маркиза Альберта де Шамери сделать им честь пожаловать к ним на обед в будущую среду».

На другой день около десяти часов маркиз отправился к сэру Вильямсу и уже застал там доктора, который осматривал его с большим вниманием.

– Теперь я не сомневаюсь, – сказал он Рокамболю, уводя его в другую комнату, – что уничтожу татуировку, но опасаюсь, что пациент ослепнет.

– Ах, черт возьми! – пробормотал Рокамболь и, оставив доктора, пошел к сэру Вильямсу.

– Ты умеешь еще писать? – спросил он, подавая чернила и перо.

Сэр Вильямс взял перо и трепетной рукой написал: «Я помню все и жажду отомстить за себя».

– Отлично! Но так как ты можешь потерять остатки зрения, то попробуй написать, закрыв глаза рукой.

Сэр Вильямс отвернул голову и написал:

«Будь я совсем слепой, я узнаю своих врагов по одному прикосновению к ним».

– Браво, сэр Вильямс!

И Рокамболь возвратился к доктору.

– Можете его лечить, – сказал он, – глаза ему не нужны.

Через месяц сэр Вильямс совершенно преобразился в европейца: татуировка была уничтожена, а ожоги, которыми было покрыто его лицо, придавали ему вид механика, обезображенного взрывом котла, или артиллериста, опаленного пушечным зарядом, но зато он поплатился последним своим глазом – он ослеп совершенно.