Текст книги "Грешница"

Автор книги: Понсон дю Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Может быть, ваш муж знал его?

– Нет, – сказала она, – этого не может быть… я теперь вспоминаю, как Фернан указал мне на него на бале у маркизы Ван-Гоп и сказал: «Вот странная личность!..»

– Непонятно! – подумал граф и рассказал Эрмине все то, что произошло между ним и сэром Артуром Коллинсом.

Эрмина слушала его с возрастающим удивлением, мысленно спрашивая себя, не бредит ли он и возможно ли, чтобы этот человек мог быть виновен перед нею.

Сначала она не находила даже слов для ответа и смотрела на графа де Шато-Мальи с грустным удивлением.

– Женщина, на которую я осмелился поднять свой дерзкий взгляд, – продолжал тихо граф, – были вы…

Эрмина продолжала молчать.

– Англичанин сказал мне, – говорил между тем граф де Шато-Мальи, – что женщина, за которой я должен ухаживать, будет именно та, муж которой поссорится в этот вечер из-за карт.

Эрмина вздрогнула.

– Итак, вы видите, – продолжал граф, – что сэр Артур знал наперед, что произойдет… да, я негодяй и достоин вполне вашего презрения… но раскаяние мое искупает мою вину, и на этот раз я вас спасу.

В его голосе было столько искренности, безнадежности и угрызений совести, что молодая женщина была глубоко тронута.

– Послушайте, – сказала она, – встаньте, ваше раскаяние исправляет и сглаживает вашу вину.

Граф де Шато-Мальи радостно вскрикнул.

– О, теперь, – сказал он, – этот человек может обесчестить меня.

– Обесчестить вас? – проговорила она с ужасом.

– Да, – ответил граф и рассказал ей всю сцену, которая произошла вчера между ним и сэром Артуром.

. Когда он замолчал, Эрмина протянула ему руку.

– Граф, – сказала она, – я вас охотно и от всей души извиняю… Хотите остаться моим другом?

Граф молча опустился перед ней на колени.

– Вы ангел доброты и невинности, – прошептал он.

– Нет, – заметила она с ласковой улыбкой, – я не ангел, а просто честная женщина, не забывающая своих обязанностей.

И она подняла его и посадила около себя.

– Вы меня назвали своим другом, – сказал он, – так позвольте же доказать мне это на деле и отдать свою жизнь до последней капли крови за исправление моей ошибки.

Она грустно покачала головой.

– Фернан, – проговорила она, – бедный больной… и его излечение может быть только со временем… Будем ждать и надеяться.

– О, вы правы, – прошептал граф, – надейтесь, так как положительно немыслимо, чтобы не настал тот час, когда он почувствует, что истинное счастье возможно только у ваших ног…

И, сказав это, граф поцеловал руку Эрмины и, простившись с ней, уехал домой.

– Мне кажется, – прошептал он, – что я остался по-прежнему честным человеком.

Когда граф вышел, Эрмина залилась слезами.

Она провела одна остаток этого вечера… Как мы знаем, , он обедал у Тюркуазы.

Часу в десятом вечера раздался звонок и заставил невольно вздрогнуть молодую женщину. Вскоре послышались знакомые шаги, и на пороге комнаты показался Фернан. Он направился прямо к молодой женщине и опустился перед ней на колени.

– Если я поклянусь вам теперь, – прошептал он, рыдая, – посвятить всю свою жизнь на исправление тех мучений, которые я причинил вам, – простите ли вы меня тогда и будете ли меня опять любить?

Она вскрикнула и страстно обняла его.

Счастье снова входило под кров Фернана и Эрмины.

Мы потеряли из виду сэра Вильямса с той самой минуты, когда он выпрыгнул в ок"но, рискуя сломать себе ноги. Но и на этот раз судьба была за него, он соскочил самым благополучным образом и, не раздумывая, отправился на квартиру к Рокамболю, который, как мы уже знаем, счел за самое удобное возвратиться к себе домой еще в начале той трагедии, которая произошла в отеле Тюркуазы. Сэр Вильямс застал своего достойного ученика сидящим в мягком кресле и спокойно покуривающим сигару.

– Я нисколько не забочусь об участи моего хозяина, – думал он, – вероятно, он уже ушел с векселями… Тюркуаза тоже как-нибудь поладит с убийцей – а мне положительно нечего было там делать.

Это спокойствие ученика сразу показало сэру Вильямсу, что он ничего не подозревает о том, что произошло.

Рокамболь в свою очередь, видя бледность сэра Вильямса, невольно вскрикнул:

– Боже, дядя, что с вами? Что случилось?

– То, что мы разбиты… – – Разбиты?..

– Женщиной, – добавил сэр Вильямс с горькой иронией.

– В самом деле, – пробормотал Рокамболь, побледнев от ужаса при одной только мысли о том поражении, которое потерпел сэр Вильямс, в гений которого он так глубоко верил.

Несколько минут продолжалось глубокое молчание.

– Да, – вздохнул через несколько минут сэр Вильямс, догадываясь о том, что происходило в душе его ученика, – мы побиты женщиной, но еще ничего не потеряно, и я, клянусь адом, выиграю это дело.

Тогда он рассказал в нескольких словах все, что произошло.

Рокамболь выслушал его до конца и ни разу не перебил.

– Действительно, – заметил он, когда сэр Вильямс остановился и успокоился, – Баккара вполне дельная баба, от которой нам необходимо отделаться как можно скорее.

– Это и мое мнение, и вслед за ней нужно отправить туда же Армана де Кергаца.

– Гм, – пробормотал Рокамболь, – я начинаю предполагать, дядя, что вы страдаете мономанией мести.

– Что?

– Я говорю, что вы страдаете мономанией, – повторил еще раз сухо Рокамболь.

Сэр Вильямс вздрогнул, взглянул на Рокамболя и замолчал.

– Вы даже забываете из-за мести действительность… нам, бедным смертным, право, не следует думать так много о мести, когда гораздо выгоднее заниматься денежными делами.

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что вы жалеете больше о том, что нам не удалось уничтожить Роше и Роллана, чем о потере двух миллионов.

– Это правда, – пробормотал сэр Вильямс, – но я их так ненавижу!

– Все это так, – продолжал, нисколько не смущаясь, Рокамболь, – но ведь нельзя же нам из-за всякой дряни бросать серьезные дела… положим, что вы можете иметь право мстить Арману де Кергацу, который отнял у вас двенадцать миллионов франков, но с какой же стати нам забывать теперь наши интересы ради каких-нибудь Фернанов, Ролланов и тому подобных личностей, которыми мы могли бы заняться в свободное время.

И, сказав это, Рокамболь посмотрел самым вызывающим взглядом на своего начальника.

– Что же, наконец, нужно, по-твоему, делать? – спросил его сэр Вильямс.

– Черт побери, да думать о пяти миллионах прелестной Дай Натха.

Эти слова окончательно возбудили деятельность сэра Вильямса.

– Это верно, – сказал он.

– Нам нужно торопиться, дядя.

– Сколько дней тому назад Дай Натха приняла ад?

– Завтра будет четыре дня.

Сэр Вильямс подскочил на своем месте.

– Черт побери! – вскрикнул он. – Ты .вполне прав, племянник, что я все позабыл из-за этой ревности, и если только маркиза не умрет в течение этих трех дней, то тогда миллионы Дай Натха отправятся вслед за этими векселями.

– Итак, дядя, – заметил Рокамболь, – оставим на время Баккара в покое.

– Да, это нужно так сделать.

– Кстати, узнала она вас?

– Нет.

– А как вы думаете, подозревает она вас?

– А, ну это совсем другое дело, я ничего не могу сказать ни за, ни против – эта женщина держит себя очень таинственно.

– Эта таинственность будет скоро разоблачена.

– Кем?

– Шерубеном.

– Ты думаешь?

– Положительно… он был у нее уже два раза, и всегда по вечерам.

– Боже! – воскликнул сэр Вильямс. – В таком случае это ясно, что мы разгаданы.

– Почему так?

– Да потому что Баккара, может быть, уже напала на следы дела Ван-Гоп. Неужели ты думаешь серьезно, что она может любить Шерубена?

– Черт побери! – проворчал Рокамболь. – Об этом нужно подумать.

Сэр Вильямс молчал и сидел задумавшись.

– Мое мнение, – проговорил он наконец, – что нам необходимо как можно скорее отделаться от Баккара, иначе мы погибли.

– Аминь! – произнес Рокамболь.

– Мой милый друг, – начал через несколько минут сэр Вильямс, – ты видишь, что я опять сделался, как ты говоришь, вполне положительным человеком.

– Вот как, – пробормотал Рокамболь насмешливым голосом.

– Ну-с, итак, я предполагаю, что нам необходимо поскорее отделаться от Баккара… теперь надо только придумать средство для этого.

– Средство… да просто – удар кинжала.

– Это довольно опасно – сперва надо найти для этого опытного человека, так как я предполагаю, что ни я, ни ты не согласишься лично устроить это.

– Конечно… нет.

– Затем… убийство Баккара у нее на квартире и убийство Ван-Гоп могут, наконец, заставить полицию взглянуть посерьезнее на эти дела и, быть может, вынудить нас скрыться.

– Не задушить ли ее?

– Ну – это тоже неудобно. – Отравить?

– Да, – ответил сэр Вильямс, кивая головой.

– Это довольно трудно, дядя.

– Ты думаешь?

– Во-первых, у нас нет ни малейшей возможности действовать в отеле улицы Монсей. Вся прислуга Баккара предана ей.

– Это подробности.

– Которые в моих глазах, – ответил Рокамболь, – представляют собой известную важность.

– Ты забываешь Шерубена.

– Черт побери, это важно.

– В каком отношении?

– Вы думаете о Шерубене, желая воспользоваться его услугами при отравлении Баккара.

– Да.

– Напрасно.

– Почему так?

– Да потому, что он хочет выиграть свое пари – а если Баккара умрет, то он потеряет пятьсот тысяч франков и попадет в руки графа Артова.

Сэр Вильямс улыбнулся.

– Ты все еще молод, – заметил он.

– Однако я говорю чистую правду.

– Конечно, это могло бы быть правдой, если бы мы имели глупость сказать Шерубену: ваша Баккара стесняет нас, а потому избавьте нас от нее; но ведь можно сделать так, что и Шерубен не будет знать про это.

– Например, я бы желал знать, как вы это сделаете?

Тогда сэр Вильямс сообщил ему свой план, состоящий в том, чтобы подбавить в флакон с духами несколько капель яду, один запах которого отравляет сразу человека.

– Ты скажешь Шерубену, – добавил он, – что если она только понюхает из этого флакона, то мгновенно влюбится в него.

– Вот это отлично, – вскричал Рокамболь, – это великолепная мысль, за которую я приношу вам искреннюю благодарность и дань уважения.

– А теперь, – окончил сэр Вильямс, – поговорим немного о серьезных делах.

– Вы хотите говорить о Дай Натха?

– Да.

– Не должен ли я побывать у ней?

– Конечно… я тебя снабжу сейчас же инструкциями. Мы увидим вскоре, какой ужасный план составил этот негодяй.

На другой день после этого, утром, когда Шерубен только что собирался выйти из дому, ливрейный лакей подал ему небольшую записочку.

Молодой человек сел в кресло и, развернув письмо, пробормотал:

– Это, вероятно, от Баккара!.. Он не ошибся.

«Я довольна вашим поведением, – писала ему молодая женщина, – а в особенности тем, что вы сознались публично в клубе в бестактности вашего пари, а потому я хочу немного вознаградить вас. Сегодня вечером в одиннадцать часов калитка моего сада не будет заперта».

– Черт побери, – пробормотал опять Шерубен, – хотя это письмо и не подписано, но я вижу в каждой его букве имя Баккара… Мне сдается, что я выиграл пари… и если только граф Артов настоящий дворянин, то он отсчитает мне завтра пятьсот тысяч франков.

И, положив это письмо в карман, он уже собирался выйти из дому, как резкий звонок в прихожей заставил его отложить свое намерение.

– Я готов держать пари, – подумал он, – что это виконт.

Он был прав: дверь отворилась и вошел Рокамболь. – Здравствуйте, дорогой мой, – сказал он, протягивая руку Шерубену, – как идут дела?

– Отлично, – ответил самодовольно Шерубен.

Рокамболь улыбнулся и опустился в кресло.

– А, – заметил Шерубен, – вам, вероятно, нужно поговорить о чем-нибудь?

– – Да, мой милый.

– Серьезно?

– Даже очень… но это дело всего десяти минут… а потом, если вы желаете, мы проедем в Булонский лес.

– Ион! – крикнул Шерубен. – Оседлай мне лошадь! Грум мгновенно исчез, чтобы исполнить приказание своего господина.

Шерубен сел напротив своего посетителя.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– Мой милый, – начал виконт, – вы возьмите перо и напишите то, что я вам продиктую.

– Кому?

– Маркизе.

– А!

Шерубен был несколько неуверен в отношении победы над маркизой, которая представлялась ему образцом добродетели.

Он молча подошел к столу и взял перо.

Рокамболь начал диктовать.

«Милостивая государыня! Если бы один из смертных умолял вас ради его жизни и всего того, что только есть для него дорогого в этой жизни, – о том, о чем я вас хочу просить, – вы бы, конечно, не смели отказать ему, так как вы добры, как какой-нибудь ангел».

– Ну, это довольно чувствительное послание, – заметил Шерубен.

Рокамболь не слушал его и продолжал диктовать: «А между тем я весь дрожу, боясь, что вы откажете тому, кто имел смелость писать вам эти строчки.

Но между тем дело идет не о моей жизни или о моем счастье, а о существе слабом, беззащитном – о женщине – может быть, моей матери…»

– Постойте! – вскрикнул Шерубен. – У меня есть, оказывается, мать?

– Кажется, – ответил ему, смеясь, Рокамболь, – пишите.

Шерубен снова взялся за перо.

«Это слабое существо, – продолжал диктовать Рокамболь, – покинуто всеми и останется положительно одно в ту минуту, когда я покину навсегда Европу, – вот почему я вас осмеливаюсь умолять теперь позволить мне видеться с вами завтра в восемь часов вечера у госпожи Маласси. Послезавтра я уезжаю в Гавр, откуда отправлюсь в Индию… Я умоляю вас теперь на коленях исполнить мою просьбу и надеюсь на благородство вашей души».

– Однако это, право, замечательная мелодрама, – вскричал Шерубен, дописав последнюю строчку этого письма.

– Это верно, – согласился с ним Рокамболь, – но она произведет все-таки порядочный эффект.

– Вы предполагаете?

– Я положительно уверен в этом.

– И маркиза приедет?

– Конечно.

– Но… ведь у меня нет матери!..

– Да ее и не нужно.

– Почему?

– Потому что, как только приедет маркиза, вы броситесь перед ней на колени и скажете ей следующее:

– А вот, наконец, и ты, мой дорогой ангел, как я счастлив увидеть тебя опять.

– Маркиза, конечно, не ожидает подобной встречи, а потому будет сильно поражена этим и, вероятно, не станет вам возражать, а вы между тем будете продолжать.

– О, как я страдаю, когда не вижу тебя… Всякий раз, когда мы расстаемся до нового свидания, мое сердце разрывается на части.

– Но, – заметил Шерубен, – она уничтожит меня своим взглядом.

– Ей недостанет времени.

– Почему?

– Потому что через стеклянную дверь соседней комнаты будет произведен выстрел, который размозжит ей голову.

Шерубен вздрогнул.

– О, будьте вполне спокойны, – заметил прехладнокровно Рокамболь, – маркиз Ван-Гоп лучший из всех стрелков, которых я только знаю, и вы можете быть уверены, что он не убьет вас нечаянно.

– Но, – возразил Шерубен, – когда он убьет свою жену… то и меня будет ожидать та же участь?

– Нет.

– Но ведь это так должно быть.

– Положим… но он поклялся не трогать вас.

– Это успокаивает меня.

– Да и к тому же у вас будет вполне достаточно времени, чтобы бежать… у дверей будет ожидать почтовая "карета… вы сядете в нее и отправитесь в Гавр, где и подождете меня, а оттуда мы проедемся с вами по Англии.

– Отлично.

– Но, кстати, что ваше пари?

– Тсс! – пробормотал Шерубен. – Сколько мне кажется, то оно выиграно.

– Как! Вы надеетесь? Шерубен вынул письмо Баккара.

– Прочтите, – заметил он, подавая, его Рокамболю. Виконт прочел его и возвратил тотчас же назад.

– Мой друг, – сказал он, – вы не боитесь ловушки?

– Боже мой! Какой ловушки?

– Баккара в глубине своей души должна ненавидеть вас… Ведь вы держали об ней пари?

– Мой милый, – ответил совершенно спокойно Шерубен, – женщины прощают всегда смелость… Баккара сходит с ума от меня.

– Что же из этого… на вашем месте я бы не надеялся. Фат только пожал плечами.

– Полноте, – сказал он, – вы не знаете женщин… Если бы Баккара не была искренна и я не произвел на нее впечатление, то она бы не потребовала от меня, чтобы я отказался от этого пари.

– Итак, она убеждена, что этого пари больше не существует?

– Конечно. Она хочет сохранить графа и его миллионы… этот граф представляет собой для нее прозу жизни, а я – поэзию ее сердца.

– Но пари все еще существует?

– Тайно.

– И вы надеетесь выиграть пятьсот тысяч франков?

– Конечно!..

– В таком случае, – заметил Рокамболь совершенно спокойно, – позвольте мне сделать вам небольшой подарок.

– Делайте…

– Я привез с собой из Америки особенную туземную эссенцию, которая распространяет великолепное благоухание вокруг себя и вместе с тем замечательно возбуждает нервную систему, располагая человека к приятному и веселому состоянию духа, что бывает очень полезно в таком положении, как ваше!..

– Конечно, – заметил Шерубен, – и ваш подарок для меня дорог.

– У меня есть еще один флакон… я вам пришлю его завтра… вы подарите его Баккара как какую-нибудь драгоценность и порекомендуете ей убедиться в том, понюхав этой эссенции… она из одного только женского любопытства понюхает.

– Вероятно, – заметил, улыбаясь, Шерубен.

– В особенности, – продолжал Рокамболь, – не нюхайте сами – иначе вы рискуете разоблачить все наши тайны… смотрите же, исполните в точности все, что я вам сказал.

– Будьте спокойны, но госпожа Маласси?

– Ее не будет дома… так что вы будете наедине с маркизой… Все это уже отлично обдумано и подстроено-

– Так!

– Итак, мой дорогой, – закончил Рокамболь, – отправимся теперь, если вы желаете, в Булонский лес. На обратном пути мы заедем ко мне, и я дам вам этот дорогой флакон.

Молодые люди сошли вниз и, сев на лошадей, отправились, через Елисейские поля, в Булонский лес.

Вечером в этот же день Оскар де Верни отправился в свой клуб… Граф Артов был уже там.

Шерубен раскланялся с ним.

Через две минуты после этого они встретились вместе с ним в курительной комнате.

Шерубен опять поклонился ему.

– Вы имеете что-нибудь сказать мне? – спросил его вежливо, но довольно гордо граф.

– Мне хотелось, граф, напомнить вам о нашем пари.

– Я держу его.

– Мне вот это-то и хотелось знать, потому что, сколько мне кажется, я выиграю его.

– А… – заметил совершенно спокойно граф.

Шерубен подал ему письмо, полученное им в этот день утром, и спросил:

– Вы, вероятно, знаете руку Баккара?

– Даже отлично.

– Так вы теперь узнаете ее.

– Нет… вы ошибаетесь, сударь. Шерубен удивился.

– Как! – проговорил он. – Это не ее рука?

– Нет, – ответил с глубоким убеждением граф.

– Но ведь нельзя же сомневаться, что это письмо от нее?

– Может быть… конечно, она могла, из благоразумия, попросить написать это письмо свою приятельницу или даже просто свою горничную.

Это было так правдоподобно и так походило на женские привычки, что убеждение Шерубена нисколько не поколебалось.

– Очевидно, – сказал он, – что если Баккара не писала сама, то, по крайней мере, заставила писать за себя.

– Может быть, – подтвердил опять граф.

– Итак, вы теперь думаете, что проиграете пари?

– Ну, нет еще…

– Как! – вскрикнул удивленный Шерубен.

– Очень просто… для того, чтобы я это думал, необходимо, чтобы я слышал, как Баккара скажет вам, Шерубену: «Я вас люблю».

– Но можете ли вы как-нибудь спрятаться у нее?

– Очень легко… я подкуплю ее горничную и при посредстве ее спрячусь к ней в уборную… Баккара, по всей вероятности, примет вас в своем будуаре.

– А когда вы услышите это знаменательное слово, то сочтете ли вы пари проигранным с вашей стороны?

– Да.

– В таком случае, – заметил нагло Шерубен, – советую вам написать вашему банкиру.

– Я сделаю еще лучше этого, – ответил граф, смотря на часы, – теперь ровно восемь – , она ждет меня в девять и, конечно, выпроводит ради вас еще до одиннадцати часов… я возвращусь домой, захвачу с собой пятьсот тысяч франков в банковых билетах и возвращусь потихоньку обратно к ней и спрячусь у нее в уборной… Если Баккара, как вы говорите, действительно любит вас, то вы возвратитесь от нее сегодня с пятьюстами тысячами франков.

Шерубен поклонился.

– Точно так же я возьму и свои пистолеты, – продолжал граф с таким хладнокровием, что невольно смутил Шерубена, – потому что если Баккара вас не любит и не она писала записку, которую вы мне сейчас показывали, то ваше пари проиграно, и я воспользуюсь своим правом, чтобы убить вас.

Шерубен невольно вздрогнул при этих словах, но так как он глубоко веровал в свою звезду, то быстро оправился от смущения.

– Вы правы, граф, – пробормотал он и поклонился.

– Прощайте, – ответил ему граф. Они раскланялись и разошлись.

Граф вышел из клуба и спокойно отправился сначала к себе, а потом к Баккара.

Шерубен вошел в игорную залу, проиграл около двух часов в вист и ровно в половине одиннадцатого встал со своего места и направился к выходу из клуба.

В дверях он столкнулся с Рокамболем.

– А! – заметил он. – Вы едете, верно, за пятьюстами тысячами франков.

– Да.

– Не забудьте только духов, которые я вам дал.

– Не беспокойтесь.

– Завтра мне положительно некогда, – добавил Рокамболь, – смотрите же не увлекитесь своим счастием и будьте к назначенному времени у госпожи Маласси.

– Будьте спокойны, я знаю хорошо свою роль и добросовестно сыграю ее.

– В эту минуту ваше письмо уже в руках маркизы… Прощайте, но не забудьте, что малейшая ошибка испортит все дело и через сутки вы будете убиты.

– Знаю, знаю!.. Прощайте.

Рокамболь вошел в клуб, а Шерубен вышел из него. Он отправился пешком до улицы Монсей и пришел туда ровно в одиннадцать часов.

Рука его сжимала склянку с духами, и он уже мысленно считал себя обладателем пятисот тысяч франков.

– Что это, – подумал он, – она пишет, что калитка будет отперта в одиннадцать часов, а на самом деле она заперта… подождем несколько минут.

Прошло около четверти часа, а калитка не отворялась.

– Тем хуже, – – подумал он, – я звоню. И он действительно позвонил.

Калитка отворилась, и он вошел в дом к той, к которой он нес, сам того не зная, яд, данный ему виконтом де Камбольхом.

Ровно за час перед этим Баккара сидела в кабинете с графом Артовым.

Баккара рассказывала графу про Андреа и его мерзкие дела.

– Так вы узнали его вчера? – спросил граф.

– Да, по его взгляду, который он не может изменить… Андреа, – добавила она, – знает или, по крайней мере, должен знать Шерубена, и я уверена, что между ними есть какой-то отвратительный союз.

– Мы это узнаем, – сказал граф, – так как Шерубен умрет, если он только не выскажет нам всей своей тайны.

В эту минуту раздался звонок. Часы били одиннадцать с четвертью.

– Это он, – сказала Баккара и указала рукой на свою уборную.

Граф тихо встал, вошел в уборную и запер, за собой дверь.

Жидовочка спала, не раздеваясь, в этой же самой комнате, на диване. Она спала тем странным сном, во время которого Баккара советовалась с ней, как с каким-нибудь оракулом. Оставшись одна, молодая женщина опустилась на кушетку.

Но скоро дверь ее комнаты отворилась, и в ней показался Шерубен.

При виде ею Баккара пожала плечами.

– Как? – проговорила она. – Вы являетесь сюда без позволенья?

Шерубен невольно вздрогнул, но в эту минуту молодая женщина улыбнулась, и он принял эту улыбку за признак своего будущего торжества.

– Но, – заметил он, – разве я когда-нибудь ослушивался вас?

– Но ведь я сказала вам третьего дня, – возразила Баккара, – что я не хочу видеть вас раньше трех дней.

– Вы очаровательно притворяетесь.

– Я притворяюсь? Шерубен подал ей письмо.

– Что это? – спросила Баккара.

– Это мое оправдание.

Она прочла.

– Да кто же вам это писал?

– Вы…

– Я? Никогда!

– В таком случае вы, вероятно, продиктовали это письмо кому-нибудь, – пробормотал смущенный Шерубен.

Она ничего не ответила, и это-то молчание Шерубен счел за полупризнание и успокоился.

– В таком случае меня обманули и подшутили надо мной, – сказал он, – а так как я здесь…

– То и можете остаться, – докончила она за него и опять улыбнулась.

Шерубен почувствовал тогда, что пятьсот тысяч франков находятся уже в его кармане.

– Положительно, – подумал он, – духи моего друга виконта совершенно не нужны, но раз уже они со мной, то нужно воспользоваться ими.

И при этом он вынул из кармана пузырек с духами.

– Что это? – спросила Баккара, невольно вздрогнув.

– Это смиренный подарок, который я повергаю к вашим ножкам, – ответил Шерубен и подал ей герметически закупоренный флакон.

Баккара взяла его и посмотрела на него на свет. – – Что в нем такое? – спросила она.

– Индийская эссенция, – ответил Шерубен, голос которого невольно дрожал.

– Для чего она?

– Для туалета… она распространяет вокруг себя великолепный запах.

Подозрение невольно промелькнуло в голове Баккара.

– Это какое-нибудь наркотическое средство, – подумала она, и при этом перед ней встала тень сэра Вильямса.

– Нужно посмотреть, – проговорила она и, сделав вид, что хочет открыть флакон и понюхать, неожиданно приостановилась и громко сказала: – Однако я положительно забываю свои дела с вами… погодите, я сейчас же вернусь.

И сказав это, она улыбнулась и вошла в свою уборную.

Там сидел граф Артов, перед которым лежали две пары пистолетов.

– Тсс! – прошептала молодая женщина, указывая на флакон.

Затем она нагнулась к дивану, где спала маленькая жидовочка, и, положив руку на ее голову, сказала:

– Я тебе приказываю видеть.

Ребенок пошевелился, вытянулся, но не открывал своих глаз. Он спал сном ясновидящих.

– Смотри, – повторила Баккара настоятельным тоном, – туда, в ту комнату, – и при этом она указала на стену, за которой сидел Шерубен.

Ребенок сделал испуганный жест.

– Что ты видишь? – спрашивала молодая женщина.

– Человека, который был в беседке, – ответила маленькая жидовочка.

– Это верно, – прошептала Баккара, между тем как граф смотрел с немым изумлением на эту сцену.

Затем Баккара сунула флакон в руки ребенка и спросила:

– Кто мне дал это?

– Он.

– Что в нем находится?

Ребенок крепко сжал его в своей руке и, казалось, сосредоточил на нем все свое внимание.

– О! – прошептала, наконец, с ужасом девочка.

– Говори… я требую этого, – настаивала Баккара.

– Это ликер, который сводит с ума людей.

– Когда его пьют?

– Нет, когда нюхают, – ответила, нисколько не колеблясь, молодая жидовочка.

– Итак, нюхая его, можно потерять рассудок?

– То есть, – ответил ребенок, – от него делаются очень веселым и выдают все свои тайны.

Баккара и граф были поражены.

– Спи! – повторила она, кладя ребенка на диван. Затем она простилась жестом с графом и возвратилась в гостиную.

И в это же время граф отворил потайной шкаф, чтобы слышать все, что будет происходить в будуаре.

Баккара, войдя к Шерубену, села около него и сказала:

– Итак, вы попались в ловушку, дорогой Верни!

И, произнося эти слова, тон ее голоса сделался резок и насмешлив.

Шерубен вздрогнул.

– Да, – продолжала молодая женщина тем же насмешливым тоном, – если только судить по письму, которое вы только что показывали мне.

– Но… – пробормотал было Шерубен.

– Ну-с, продолжайте!..

Замешательство Шерубена увеличивалось все больше и больше. Баккара засмеялась сардонически.

– Неужели вы могли предполагать, – сказала она, – что довольно бросить два или три притворно чарующих взгляда на женщину, чтобы заставить ее мгновенно влюбиться в вас?

– Но ведь, – пробормотал он, – вы все-таки дозволили же мне прийти сюда опять.

– Вы хотите, чтобы я была откровенна? – заметила серьезно Баккара.

– Да, – пробормотал Шерубен, начиная понимать, что над ним насмехаются.

– Господин де Верни, знаете ли вы, почему я не велела моим лакеям выкинуть вас прямо в окно, как бы следовало это сделать с человеком, который осмеливается держать пари о женщине, с дураком и фатом, который, одержав несколько успехов у гризеток, вообразил себе, что у него такой чарующий взгляд, что он сразу обольщает всех?

Обольститель затрепетал.

Баккара уже не смеялась больше, а, наоборот, смотрела на него самым презрительным образом.

Он почувствовал, что его постыдное пари проиграно.

– Я, – продолжала Баккара, – вместо этого подала вам свою руку и сделала это единственно потому, что я предполагала, что вы раскаетесь… Вы не знаете графа Артова, иначе вы бы никогда не осмелились держать это сумасшедшее пари… Так как, – продолжала Баккара, – он бы вас убил как бешеную собаку, без жалости и без угрызений совести, как какого-нибудь негодяя, который бросает грязью в такую женщину, у которой нет ни брата, ни отца, ни мужа, кто бы мог защитить ее!..

У Шерубена кружилась голова.

– Итак! – вскрикнул он. – Вы меня не любите? Громкий смех Баккара был ему ответом на этот вопрос.

И затем она презрительно посмотрела на него.

– Полноте… я… любить вас? Но вы сумасшедший… положительно сумасшедший.

Шерубен сделался чем-то вроде статуи. И тогда-то из уборной отворилась дверь, и в ней показался граф Артов.

При виде его Шерубен громко вскрикнул и попятился к двери будуара.

Но Баккара мгновенно загородила ему дорогу.

– А, а! – проговорила она, – ведь пари все-таки держалось… вы даже более подлы, чем я думала, вы сделали из своей любви ремесло и позволили себе оценить меня в пятьсот тысяч франков!..

У графа в руках был пистолет… он молча подошел к Шерубену, холодно посмотрел на него и сказал ему таким тоном, который ясно показал Шерубену, что его ожидает.

– Милостивый государь, я принес с собой пятьсот тысяч франков, которые я бы заплатил вам. Вы проиграли ваше пари и, конечно, найдете весьма естественным, если я потребую от вас буквального исполнения нашего контракта. Я вас сейчас убью…

За час перед этим элегантный виконт де Камбольх отправился к Дай Натха Ван-Гоп.

Улица, в которой жила мисс Ван-Гоп, была совершенно пустынна, так что когда он остановился у калитки отеля, можно было подумать, что он необитаем.

Лакей, ехавший с виконтом, проворно соскочил с своего места. Виконт позвонил.

Калитка сейчас же отворилась, и Рокамболь спросил по-английски: «Дома барыня?»

Как и при первом свидании, Дай Натха приняла его, лежа на подушках, – ее голые руки и ноги были убраны браслетами, а в волосах красовались большие кораллы.

Мисс Дай Натха Ван-Гоп была внучкою старых набобов и решалась одеваться по-европейски только в самых редких случаях.

Рокамболь заметил, что она была необыкновенно бледна и слаба.

Только одни ее глаза горели огнем, почти что лихорадочным. Она немного привстала и подала ему руку.

– Ах, мой друг, – сказала она, – я уже думала, что вы оставите меня умирать.

На губах молодого человека показалась улыбка.

– Что за вздор! – заметил он.

– Ведь сегодня пятый день, – продолжала она, – еще сорок восемь часов, и меня не будет на этом свете, если я не приму настоя голубого камня.

– Вы примете его.

– Когда?

– Завтра.

– Так это случится завтра?

– Да, – сказал Рокамболь, кивая утвердительно головой.

– Боже, как я боялась все это время! – продолжала Дай Натха. – Я думала, что вы слишком преувеличиваете силу и могущество вашего друга.

Под этим последним она подразумевала сэра Вильямса.

Рокамболь взглянул на нее и увидел, что во всей ее фигуре проглядывает полное утомление, выказывающее вполне ясно первые симптомы отравления.