Текст книги "Грешница"

Автор книги: Понсон дю Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Молодая женщина невольно побледнела… хладнокровие подлого Андреа возмущало ее.

– Нет, нет! – проговорила она. – Я никогда не буду сообщницей. Это верно, что я женщина без стыда и сердца… но я не хочу убивать…

Сэр Артур взял совершенно спокойно свой кинжал, который лежал на камине.

– Вы совершенно глупы, – сказал он, – вы торгуетесь со мной относительно жизни другого, упуская совершенно из виду, что ваша жизнь принадлежит мне.

Он поднял при этом свой кинжал так, что лезвие его блеснуло при свете свечи. Тюркуаза молчала… Он нагнулся к ней и тихо сказал: «Слушай!..»

Что произошло между сэром Вильямсом и Тюркуазой, этого мы в настоящее время не можем еще сказать. Но вечером в этот день, часов в семь, отель этой молодой женщины в улице Виль л'Евэк принял какой-то таинственный праздничный вид… лестница его была вся убрана цветами, а гостиная освещена как для бала.

Тюркуаза была разодета, хотя никуда не собиралась и ждала к себе только одного Фернана, к которому было отправлено ею письмо следующего содержания: «Приезжайте ко мне обедать; запрещение с вас снято. Жду вас ровно в семь часов».

В назначенное время. она услыхала во дворе стук колес кареты.

– Это, он, – подумала она, – он точен, как влюбленный!..

Через несколько секунд после этого в комнату к ней вошел Фернан.

Она не встала, а только обернулась, улыбнулась и протянула ему свою крошечную ручку.

– Здравствуйте, мой друг, – проговорила она ласково и нежно.

Он бросился к ней как школьник.

– Наконец-то я вижу вас, – прошептал он, – наконец-то я снова вижусь с вами!

– Неужели же вы могли предполагать, безумный, что не увидите меня больше никогда?

– Человеку, который любит так, как я, малейшее облачко на горизонте уже представляется чем-то вроде урагана.

– Если так, – ответила она, улыбаясь, – то я могу вам сказать, что ураган прошел и даже выглянуло солнце.

И при этом она снова улыбнулась и добавила:

– Ну, а что вы скажете мне, если я сознаюсь вам в одной правде?

– Говорите!

– Ну, так я не "выходила из этого отеля и никуда не выезжала из Парижа.

Фернан удивился.

– Сегодня утром, – продолжала она, – я сидела у себя во втором этаже и из-за занавески наблюдала за вами, когда вы поехала верхом.

– И вы были так жестоки, что даже не воротили меня?..

– Да, была так жестока.

– Но за что же… в чем я провинился перед вами?

– Это был просто женский каприз, – ответила она, – но, впрочем, теперь вы уже прощены, а потому и не жалуйтесь.

– Разве вы ждете гостей сегодня? – спросил он.

– Я даю обед.

– Кому?

– Тс-с, – ответила она, – вы это сейчас увидите, мой друг, а теперь я вам могу сказать только то, что ожидаю сегодня такого гостя, для которого я бы хотела иметь хрустальный дворец, самые изысканные вина и самые лучшие кушанья.

– Гм, – заметил Фернан, – вы заинтриговали меня. В эту самую минуту лакей отворил двери в столовую и доложил:

– Кушанье подано!

– Вашу руку, мой друг, – сказала она, беря его за руку.

К своему удивлению, Фернан увидел, что в столовой накрыт стол на два куверта.

– Но, – проговорил он, – где же ваш гость?.. Она взглянула на него и улыбнулась.

– Мы будем обедать только вдвоем, – проговорила она.

Тюркуаза представлялась теперь Фернану прекраснее мифологической Гебы… она наливала ему вино, и он пил, глядя на нее… Мы можем, со своей стороны, сказать только то, что Фернан мало-помалу пьянел, а Тюркуаза сохраняла все свое хладнокровие и только для виду подносила стакан к губам.

Через два часа после этого они кончили обедать и вошли в будуар.

Здесь Тюркуаза вдруг сделалась серьезною и почти печальною.

– Что с вами? – спросил ее Фернан, пораженный этой тоской.

– Со мной? – сказала она. – Решительно ничего, мой милый друг.

– Но вы сделались так грустны.

– Может быть, от полноты счастья, – ответила она и глубоко вздохнула.

– Я уверен, однако, – заметил Фернан, – что вы что-то скрываете от меня.

Тюркуаза молчала.

– Женни! – вскрикнул молодой безумец, опускаясь перед ней на колени. – Вы плачете!

Она отвернулась от него. На ее ресницах блестели слезинки.

– Вы ошибаетесь, – прошептала она, – со мной ничего.

– Вы грустны, вздыхаете, плачете, что все это значит… или я не ваш друг?

Тюркуаза не отвечала и залилась слезами.

– Вы ничего не можете сделать, – наконец сказала она.

– Я?.. Я не могу ничего сделать?

– Нет.

– Но что же значат эти слезы?

– Нет, нет, – шептала она, – это положительно невозможно.

Фернан стоял перед ней на коленях и страстно целовал ее руки.

– Женни, – шептал он, – ответьте мне только на один вопрос…

Она молча кивнула головой.

– Вы страдаете?

– Может быть!..

– В таком случае скажите мне, что я должен сделать… и я, не расспрашивая вас ни о чем, сделаю все, что только нужно…

– Вы клянетесь мне в этом?

– Клянусь.

Она радостно вскрикнула и прошептала:

– О, какой ты благородный и добрый, Фернан, я буду любить тебя всю свею жизнь…

Но при этом она опять стала как бы колебаться.

– Ну что же мне делать, говорите скорей? – настаивал Фернан.

– Вот что… мне нужно спасти одного моего родственника, – наконец выговорила она, как бы преодолевая себя…

– Глупенькая! – заметил, засмеявшись, Фернан. – Вам, верно, надо денег?

Она закрыла свое лицо руками и ничего не отвечала. Фернан протянул ей руку.

– Глупенькая! – повторил он. – И ты плачешь из-за таких пустяков? Из-за денег? Говори скорее, сколько тебе надо денег, чтобы спасти твоего родственника?

– Огромную сумму…

– Но какую же?

– Пятьдесят тысяч франков, – простонала она жалобно.

Фернан так и расхохотался.

– Это такие пустяки! – сказал он. – Я дам тебе сейчас записку к своему банкиру…

– Нет, – прошептала она, – мне этого не нужно.

– Тебе не надо пятидесяти тысяч франков?

– Надо…

– Ну, так дай мне перо…

– Вы дали мне клятву не расспрашивать меня?..

– Я еще раз повторяю свою клятву.

– Ну, так слушайте же меня – – мне не надо записки на пятьдесят тысяч франков.

– А что же надо?

– Просто акцептировать на эту сумму векселей…

– Но…

– Я не могу вам больше ничего сказать… не спрашивайте меня, зачем это…

– Ну, где же твои векселя?

– Я сейчас принесу их… подождите меня здесь несколько минут, – сказала она и проворно выбежала из комнаты.

Она улыбнулась ему при этом так, что он потерял и последние остатки своего благоразумия.

Гостиная уже не была освещена так, как перед обедом, и только топившийся камин слабо освещал окружавшие предметы. Около камина сидел человек, закутанный в широкий плащ, в котором при полусвете, царствовавшем вокруг него, с трудом можно бы было узнать сэра Вильямса.

Тюркуаза положила ему на плечо руку, наклонилась к нему и шепнула:

– Дайте векселя, он теперь готов на все. Негодяй открыл свой бумажник и подал ей пять гербовых бумажек.

– Вот, – сказал он, – когда будут подписаны, ты принесешь мне их обратно.

– Хорошо… а потом?

– Черт возьми! Потом ты воротишься к нему, чтобы разыграть и остальную часть этой комедии.

– Скажите лучше, трагедии, – прошептала Тюркуаза дрожащим голосом.

– Ну, ну, – пробормотал подлый Андреа, – а ведь, право, будет очень интересно посмотреть на драку этих людей, которые будут резаться на ножах… Леон – Геркулес, и если только де Камбольх дал ему надлежащий урок, то он в десять минут убьет Фернана.

– Боже! – прошептала Тюркуаза. – Что же будет тогда со мною?

– Во-первых, ты – спрячешься в своей уборной.

– А потом… он тоже убьет меня!

– Нет, потому что к тебе скоро придут на помощь..

– Ну, а последствия этой истории?

– Тебя арестуют, конечно, будут допрашивать, а потом будет совершенно ясно для всех, что у тебя зарезались два человека из-за одной только ревности… вот и все. Репутация твоя – несколько пострадает, но тебя опять скоро выпустят, а вследствие этого ты попадешь в большую моду у всех ослов и сумасшедших.

– Ах! – прошептала Тюркуаза. – Это ужасно, и я положительно не хочу.

– Полно, не глупи… ты знаешь, что у тебя выбора нет, – холодно ответил он.

Тюркуаза замолчала; она была убеждена, что сэр Вильямс убьет ее, если только она вздумает отказаться быть его сообщницей.

Она взяла векселя и вошла в будуар, где ждал ее Фернан.

Роше был пьян – вокруг него все вертелось, и хотя будуар был освещен только одной свечкой, но ему казалось, что их стоят десятки.

Впрочем, нужно здесь заметить, что в ожидании этой страшной драмы, подготовленной подлым Андреа, камин в будуаре не был затоплен, так что если бы пришлось задуть свечу, то вся комната осталась бы во мраке.

Тюркуаза положила перед Фернаном пять векселей, которые тот хотя и с большим трудом, но все-таки подписал.

Тогда Тюркуаза крепко пожала его руку и прошептала: «Благодарю тебя, мой милый друг, за того, кого ты спасаешь этим!»

Она взяла векселя, воротилась в гостиную и подала их сэру Вильямсу, который взял их и спокойно сложил.

– Хорошо, – заметил он, – теперь отправляйся, человек с ножом скоро придет.

Тюркуаза воротилась в будуар, а Андреа вынул бумажник, чтобы положить в него добытые векселя… но он вдруг задрожал, потому что ему послышалось сзади человеческое дыхание.

Он обернулся…

Потухавшее пламя бросало вокруг себя слабый свет; но тем не менее низкий негодяй заметил в двух шагах от себя неподвижную тень – а" наверху этой тени две блестящие точки, светившиеся во мраке, как глаза тигра.

Неужели в эту минуту к Фернану явился спаситель?

Вернемся назад.

Мы, вероятно, помним, что когда Тюркуаза уехала в Париж, то Рокамболь и Вантюр возвратились назад в харчевню.

– Черт побери! – ворчал импровизированный трактирщик. – Пусть меня лучше повесят, если я только хоть что-нибудь понимаю из всего этого.

Рокамболь расхохотался.

– Почтеннейший, – проговорил он, – человек никогда не может знать всего и всего понимать, но, пожалуй, я тебе объясню, почему этот болван, перед которым мы разыгрывали всю эту штуку, может слышать – но не может двигаться и говорить.

– Я не верю в колдунов, – заметил скептически трактирщик.

– Вы никогда не были в Америке, Вантюр? – спросил Рокамболь.

– Никогда.

– Очень жаль, иначе бы вы знали, что там живут дикие люди, обладающие многими весьма дельными познаниями как в медицине, так и в свойствах различных корней и трав.

Вот эти-то милые люди и продали мне тот серый порошок, который я всыпал вчера в бордо и который имеет свойство парализовать на известное время все чувства за исключением одного слуха.

– Так. А долго ли этот болван будет наслаждаться таким положением?

– До завтрашнего вечера.

– Ну, а завтра?

– Это уж мое дело.

– Что же мы-то будем делать до тех пор?

– Сначала поужинаем, а потом ляжем спать… Через несколько минут после этого они привели свой план в полное исполнение.

Леон Роллан находился все в одном и том же состоянии. Он вспомнил случаи, что живых людей принимали за мертвых, и затрепетал.

Наконец, на другое уже утро дверь в его комнату отворилась, и к нему кто-то вошел.

– Каков! – пробормотал голос трактирщика. – Хорош, он все еще спит и даже не проснулся в эту ночь.

И Вантюр опять ушел.

– Он, вероятно, опять придет, – подумал Леон, – потом зайдет еще раза два или три и, наконец, подумает, что я умер.

Конечно, если бы летаргия Леона Роллана продлилась еще несколько часов, то он очнулся бы, верно, с поседевшими волосами и состарившись на десяток лет – но это ужасное положение прекратилось вдруг.

Сначала к нему возвратилось зрение, затем он нервно вздрогнул и почувствовал, что движение тоже возвратилось к нему.

Он вскрикнул.

На этот крик явился трактирщик.

– А, наконец-то вы проснулись, – заметил он.

– Где она?

– А вы, барин, славно спите, – продолжал трактирщик.

– Где она? – повторил еще раз Леон.

– Кто она?

– Дама, которая приехала со мной.

– Гм!.. надо предполагать, милейший, что она так же думала о вас, как и о всяком другом… она снова уехала в Париж.

Леон вскрикнул… итак, это была правда, что Тюркуаза уехала.

Он проворно вскочил с постели.

– Я хочу ехать тотчас же в Париж, – крикнул он и бросился на лестницу.

Проходя через кухню, он услышал сзади себя хриплый голос, кричавший ему: «Барин, если хотите ехать в Париж, то я живо свезу вас туда».

Леон обернулся и увидал вчерашнего почтаря в рыжем парике, который сидел у печки и спокойно покуривал себе трубочку.

– Давай, скорей лошадей!

– Подаю, только, барин, я съем здесь кусочек хлеба да выпью стаканчик вина. Эй! Вантюр! (Вошел трактирщик.) г

– Я еду на обратных и вот зараз отвезу и барина, а поэтому-то, милый друг, дай нам чего-нибудь поесть и выпить.

– Я не голоден, – заметил Леон.

– Все равно! Вам, вероятно, захочется пить, когда я вам расскажу тайну одной особы.

– Вы!

– Ну да. И почтальон сел к столу.

Последние слова почтаря взволновали всю кровь у Леона.

Несчастный безумец машинально сел за стол с почтарем, налил себе стакан вина и выпил. Ему хотелось узнать что-нибудь.

Трактирщик уселся рядом с ними и снова налил Леону вина.

– Что же вы знаете? – допытывался Леон.

– Ведь я, – начал почтарь, – был в услужении у этой госпожи.

– А!

– Да выпейте же, – угощал между тем добродушный трактирщик, беспрестанно подливая Леону вина.

– Этот господин, – продолжал почтарь, – настоящий мерзавец, он бьет напропалую эту развратницу и, вероятно, кончит тем, что добьет ее.

– А! – вскрикнул Леон, схватив со стола большой кухонный нож. – Тогда ему будет беда!

– Если бы этот негодяй" умер, – продолжал почтарь, – то она была бы одной из самых счастливейших женщин, так как она сходит с ума от любви к вам.

– Если так, – вскрикнул опять Леон, – то я убью его.

Через час после этого Леон был страшно пьян.

На Леона, как и вообще на всех людей из простого звания, вино действовало убийственным образом, возбуждая в нем жестокость и свирепость.

Трактирщик с помощью Рокамболя усадил Роллана в экипаж, который помчался быстрее вихря в Париж.

Когда карета доехала до Рульской заставы, то столяр, благодаря тому, что Рокамболь не переставал поить его всю дорогу, был почти не человеком – опьянение сделало из него хищного зверя.

Карета быстро проехала предместье, повернула в улицу Виль л'Евэк и с шумом въехала во двор отеля Тюркуазы. ЙГ

– Идем! Идем! – шептал почтарь.

Леон, шатаясь, следовал за ним и яростно махал во все стороны длинным ножом.

Глаза его налились кровью, и вокруг него все представлялось в красном цвете.

На дворе отеля и на лестнице не было ни души. Почтарь шел вперед и указывал ему дорогу.

– Я уверен, – говорил он, – что он теперь там наверху вместе с ней.

Они прошли приемную комнату и подошли к будуару. Здесь они встретили лакея.

– Куда вы лезете? – крикнул он. Леон молча, грубо оттолкнул его.

– Мне нужно видеть барыню! – крикнул он.

– Их нет, или, лучше сказать, они теперь с барином…

Эти несколько слов окончательно взъярили столяра.

Он толкнул еще раз лакея и громко стукнул в дверь будуара.

– Отворите, отворите! Или я вышибу дверь, – заорал он во все горло.

– А теперь, – проворчал Рокамболь, – будь что будет… я же бегу…

Отдав векселя сэру Вильямсу, Тюркуаза снова вошла в будуар, где Фернан полулежал на диване, предавшись какому-то восторженному блаженству.

– Вы благородны и добры, мой милый друг, – шептала она, садясь около него, – в настоящую минуту есть на этом свете один человек, который выходит из этого отеля, благословляя вас.

– Этому человеку надо благословлять тебя, мой ангел.

– Боже! – шептала она. – Я еще никогда не была так счастлива, как теперь.

В это самое время во дворе послышался какой-то особенный шум… на лестнице раздались шаги и чьи-то голоса.

Шум этот заставил Фернана невольно вздрогнуть… он привстал со своего дивана.

– Господи! – вырвалось у Тюркуазы, и Роше не мог не заметить, как она побледнела и смешалась.

Прошло еще около двух минут, шум все усиливался и усиливался и наконец раздался у самых дверей будуара, где они сидели.

– Она дома, я хочу ее видеть, – раздалось за дверью. При этих словах Тюркуаза вскрикнула, бросилась к двери будуара и проворно заперла ее на ключ.

– Что вы делаете? – вскричал Фернан.

– Тсс! – едва слышно прошептала Тюркуаза.

В приемной в это время происходило что-то вроде борьбы, и наконец в дверь крепко и громко стукнули.

– Это он! – вскрикнула Тюркуаза.

– Кто он?

– Он! он! – говорила она в страхе. – Бегите… в эту дверь ради всего святого…

– Бежать? – вскрикнул в свою очередь Фернан. – Но кто же этот человек, который смеет таким образом врываться к вам… Бежать?!

– Он убьет вас! – прошептала она с ужасом, который ясно проглядывал во всех ее движениях.

– Женни, моя милая, – кричал между тем из-за двери чей-то яростный голос, – Женни, отвори мне… я тебя прошу… мне надо только его…

И дверь комнаты начала колебаться, уступая силе,

– Бегите, Фернан, ради Бога, – повторяла молодая женщина, – этот человек, который там, этот человек – любим мною!.. Я обманула вас… простите меня…

В эту минуту дверь отворилась, и Тюркуаза выронила из рук свечу, которая потухла.

В комнате стало темно.

Тюркуаза бросилась к дверям уборной, чтобы спрятаться в ней, но в эту минуту дверь уборной отворилась: на пороге стояла женщина со свечой в руке.

Мы настолько хорошо знаем сэра Вильямса, что, вероятно, не можем усомниться в его храбрости. Тем не менее при виде этой неподвижной тени, при блеске двух ярких точек он страшно смутился и невольно отступил.

Тень в свою очередь приблизилась. Сэр Вильямс отступал, а тень продолжала подходить все ближе и ближе.

– Кто вы? Что это такое? – спросил он с внезапным ужасом, которому никогда не поддавался.

Тень молчала, но чья-то железная рука схватила сэра Вильямса за горло, и в то же время негодяй почувствовал, что к его лбу приставляют что-то холодное. Он понял, что это было дуло пистолета. И почти в то же время женский голос сказал ему: «Мне надо векселя… или вы будете убиты…»

Этот голос заставил его вздрогнуть всем телом.

– Векселя! – повторила тень повелительным голосом, не отнимая пистолета от его лба.

Сэр Вильямс узнал по голосу Баккара и понял, что она не остановится и убьет его, если он не послушается. Он молча подал векселя.

Но Баккара, так как это была она. не выпустила шеи баронета, которую она сдавила ему левой рукой.

– В огонь, – сказала она, – сейчас же бросьте все это в огонь или вы погибли!..

Баронету было трудно дышать, он стоял, прислонившись к стене между дверью будуара и камином, в котором догорала последняя головня.

Сэр Вильямс молча бросил туда векселя, которые мгновенно вспыхнули и осветили гостиную, что дало возможность двум действующим лицам этой сцены несколько минут смотреть друг на друга.

Сэр Вильямс узнал в своей противнице Баккара. Но если сэру Вильямсу было не трудно узнать Баккара, то зато ему было почти невозможно узнать виконта Андреа.

Мнимый англичанин сразу понял, что он может спастись только посредством какой-нибудь хитрости. Сила в этом случае была положительно неприменима.

– А! – прошептал он своим хриплым голосом. – Мне душно!..

Баккара отпустила его и отскочила на два шага назад, все еще держа в руке пистолет.

– Милорд, – проговорила она совершенно спокойно, – если вы не желаете умереть сейчас же, то повинуйтесь мне.

– А! – возразил сэр Вильямс, все больше и больше приобретавший свое обычное хладнокровие и искавший выхода из этого затруднительного положения.

– Наклонитесь, – продолжала Баккара резким голосом, достаточно доказывавшим, что она сумеет заставить повиноваться себе, – возьмите с камина свечку и зажгите ее… Знаете… ведь рыбак видит рыбака издалека.

Баронет молча повиновался.

– Зажгите другую, – сказала Баккара, – я вообще люблю симметрию и желаю теперь, чтобы у нас горели две свечки.

Сэр Вильямс исполнил и это приказание молодой женщины.

– Теперь, – продолжала Баккара, – негодяй, который ворует при помощи развратницы два миллиона триста тысяч франков, не может быть без оружия, и у него, вероятно, есть кинжал.

Сэр Вильямс покачал отрицательно головой.

– Ну, – повторила Баккара, – торопитесь же, милорд, и бросьте свою игрушку.

И, заметив, что он еще колеблется, она подняла свой пистолет и сказала:

– Ну, я целю в голову – Сэр Вильямс понял, что ему остается жить только несколько минут, если он вздумает еще колебаться, а потому он торопливо расстегнул свой сюртук, вынул из кармана кинжал и бросил его к ногам Баккара. г Молодая женщина наступила на него ногой и продолжала держать в руке пистолет.

– Она довольно сильна, – думал он, – лишь бы только она не узнала меня и отпустила, – затем он громко добавил: – Я бедный карманник, и, право, будет гораздо лучше, если вы отпустите меня… И без того уже печально лишиться всех этих векселей.

Между тем Баккара продолжала вглядываться в него и думала: я глубоко убеждена, что это Андреа, несмотря на все его новое превращение. Он не мог изменить в себе только одного своего взгляда, и я по этому-то взгляду и узнала его… но я не должна подавать вида, что узнаю его…

И, не переставая смотреть на него, она добавила:

– Я отлично вижу, что вы ловкий карманник, то есть просто английский плут, перед которым наши доморощенные французские плуты совершенно пасуют, но я все-таки не вижу данных для того, чтобы «-мне следовало вас отпустить.

Сказав это, она отступила еще на два шага и, достигнув двери, стукнула в нее два раза.

Эта дверь отворилась, и в гостиную вошел человек.

Он был высокого роста, молод и, подобно Баккара, держал в руке пистолет.

– Мой милый граф, – сказала она, – вот человек, которого я вам поручаю и оставляю его под вашей стражей.

– Хорошо, – ответил ей граф Артов.

Граф сделал шаг к своему пленному и холодно взглянул на него.

– Милостивый государь, – сказал граф, – я никогда не изменяю своего решения. Потрудитесь сесть вот там в амбразуре этого окна и сидите спокойно… Если вы пошевелитесь, то я пущу вам пулю в лоб.

– А я не пошевелюсь. – прошептал мнимый англичанин и сел на указанное ему место.

Тогда Баккара направилась к камину, взяла с него свечку и отворила дверь в спальню Тюркуазы, соединявшуюся с будуаром и уборной.

Итак, в ту минуту, как Леон Роллан приходил в бешенство, а Фернан вставал со своего места, пораженный и отрезвленный внезапным цинизмом Тюркуазы, – итак, в эту-то минуту дверь уборной отворилась и осветила всю сцену… В эту-то минуту на пороге уборной показалась женщина со свечой в руке… при виде ее растерявшаяся Тюркуаза отступила назад и вскрикнула от ужаса!..

В будуаре произошла сцена поразительная и ужасная. Два человека встретились лицом к лицу на близком расстоянии: один из них был бледен, с блуждающим взором; волосы его были растрепаны, и он яростно махал ножом во все стороны. В дверях стояла Баккара, распространяя вокруг себя свет, и казалась в эту минуту ангелом примирения. Несколько в стороне находилась Тюркуаза… ее лицо было искажено от ужаса, и она уже полагала, что теперь настал ее последний час.

Первое чувство двух людей, движимых обоюдною, ненавистью, всегда заставляет их взглянуть друг на друга.

Свет, распространившийся по всему будуару, остановил внезапный порыв Леона, который бросился к человеку, решившему, что это последняя ночь в его жизни. Фернан, со своей стороны, тоже взглянул на своего соперника. Взгляды их встретились… Оба они вскрикнули ужасно, дико, невыразимо, так, как могли бы вскрикнуть только отец и сын, встретившись лицом к лицу с оружием в руках.

– Фернан! – вырвалось у столяра, и нож вывалился у него из рук и упал на пол.

– Роллан! – вскрикнул в свою очередь Роше и отступил назад, пораженный глубоким ужасом.

Эти два человека были друзьями, связанными десятилетней дружбой.

В эту минуту к ним подошла Баккара, которую они оба тотчас же узнали. Она молча поставила свечу на стол – на тот стол, где Фернан только что подписал свое разорение. Затем она своею сильною и крепкою рукой схватила за руку Тюркуазу и бросила ее на колени между двумя людьми, которые чуть было не зарезались из-за нее.

Поза, жесты, взгляд Баккара были настолько величественны и повелительны, что ни Фернан, ни Леон, которые за несколько часов перед этим умерли бы за улыбку их идола, не нашли ни слова, ни движения, чтобы защитить ее и протестовать против такого грубого и энергического вмешательства Баккара.

– Бедные безумцы! – проговорила наконец она, пожимая плечами, и, подняв нож, выпавший у Леона, она приставила его к горлу Тюркуазы.

– Выбирай, – решительно и твердо сказала Баккара, – или полное признание во всем или смерть.

Леон и Фернан стояли неподвижно и молча смотрели на то, что происходило перед их глазами.

– Ну, змея! – продолжала Баккара. – Признавайся же скорей Леону Роллану, что ты хотела увезти его сына только для того, чтобы отдать его в воспитательный дом, и что все происшедшее в последнюю ночь было только одной комедией, и что ты же вооружила его руку против Фернана. Признавайся, или я тебя тотчас же убью. – и при этом она надавила на нож…

– г Признаюсь, что все это чистая правда, – прошептала растерявшаяся и испуганная Тюркуаза.

Леон глухо вскрикнул.

– А теперь, – продолжала Баккара, – теперь признавайся Фернану, что ты заставила его подписать векселей не на пятьдесят тысяч франков, а на два миллиона, что ты привлекла его сюда для того, чтобы убить, и что ты продала его жизнь за триста тысяч франков.

Фернан пришел в ужас.

– Ну, Признавайся же, – резко проговорила Баккара.

– Это правда, – прошептала опять Тюркуаза.

– А теперь, – добавила повелительно Баккара, – скажи им имя того чудовища, орудием которого ты была.

Но Тюркуаза ответила ей только каким-то странным хохотом.

Баккара толкнула его ногой.

– Сумасшедшая! – проговорила она. – Теперь она больше уже ничего не ответит.

Баккара бросилась к двери, ведущей из будуара в гостиную, и обернулась к молодым людям.

Фернан и Леон, казалось, едва понимали, что случилось, и стояли как две статуи.

– Идемте же, – крикнула им Баккара, – идите же оба, я покажу вам человека, который так давно уже преследует вас во мраке… Идемте… Идемте – он там... я сорву с него маску перед вами. Вы убьете его, как убивают бешеную собаку… Идемте же! – повторила она еще раз громким голосом.

Она с шумом растворила дверь в гостиную… но в ту же минуту раздался выстрел… затем глухой крик, и" Баккара отшатнулась назад.

– Неужели, – подумала она, – совершилось наконец правосудие, и граф Артов убил проклятого Андреа?..

Но нет – наказание еще не настигло этого великого преступника, и. казалось, провидение ожидало, когда он закончит свои злодеяния, чтобы поразить его своим беспощадным бичом.

Вот что произошло.

Когда граф Артов остался с сэром Вильямсом, то ни один из них не пропустил ни одного слова из сцены, происходившей в соседней комнате.

Была минута, когда сэр Вильямс, никогда ничего не боявшийся, струсил и понял, что его положение больше чем отчаянное, так как его бывшие жертвы беспощадно убьют его.

Что же оставалось ему делать?

Граф охранял единственный выход между двух опасностей: в сомнительной смерти от пули и несомненной от ножа, вложенной Рокамболем в руки Леона Роллана, – предстоял выбор.

Сэр Вильямс не колебался.

Граф стоял перед дверью, а он находился в амбразуре окна, ставни которого не были закрыты.

Андреа решился…

В ту минуту, как отворилась дверь будуара, в этот момент он живо отворил окно и выпрыгнул в него.

Граф спустил курок… раздался выстрел, и негодяй исчез в облаке дыма.

– Где он? Умер? – вскрикнула Баккара. Граф молча указал ей на открытое окно.

Баккара вздрогнула и несколько минут находилась в глубоком отчаянии.

Но вдруг она подняла голову, глаза ее снова оживились и заблистали, а лицо приняло обычное спокойное выражение. Она вздохнула и прошептала:

– Надо начинать игру снова. Не вечно же этот негодяй будет ускользать от меня…

Затем она обернулась к Фернану и рассказала ему, что все то, что произошло с ним и с Ролланом. было устроено нарочно с целью погубить их обоих.

– Я узнала это, – добавила она, – от горничной, которую я подкупила.

– А! – вскрикнул тогда Роллан. – Теперь только я все понимаю; но… этот человек!

– Какой?

– Который приезжал за Тюркуазой и хотел убить меня.

– Это был третий актер; вас обманывали обоих, и развязка этой комедии без меня была бы кровавая.

Они оба вздрогнули.

– Идите же, бедные безумцы, – проговорила Баккара, – и возвращайтесь к истинному счастию… и предоставьте, – добавила она с волнением, – заботу охранять вас тем людям, у которых нет в этом мире ни детей, ни любви…

Посмотрим теперь, что делал несколько часов тому назад граф де Шато-Мальи.

Мы помним, что после ухода сэра Артура от молодого графа этот последний написал к госпоже Роше, прося ее позволенья быть у нее.

Это было как раз за несколько часов до только что описанных нами потрясающих сцен, театром для которых послужил отель в улице Виль л'Евэк.

В восемь часов вечера граф де Шато-Мальи был у Эрмины Роше, которая видела в нем самого искреннего и доброго друга.

Он молча поцеловал поданную ему Эрминой руку и остановился перед нею.

– Боже! – заметила она, – что с вами, граф, вы так бледны? Уж не случилось ли какого-либо несчастия?

Он покачал головой и опустился на колени.

– Успокойтесь, я пришел поговорить с вами и открыть вам страшного преступника.

– Преступника? – переспросила она, не доверяя своим ушам.

– Да, меня самого…

– Вы просто с ума сошли, – заметила она, улыбаясь, – но в чем же состоит ваше преступление?

– Оно не имеет даже названия.

– Но что с вами?

– Вы только тогда поймете, – сказал он, – когда выслушаете меня.

– Я вас слушаю, хотя, право…

– Вы скоро убедитесь в том, что я говорю правду. Но позвольте мне раньше всего задать вам один вопрос?

– Задавайте.

– Не встречали ли вы где-нибудь и когда-нибудь англичанина по имени сэр Артур Коллинс, он ходит постоянно в синем фраке и нанковом жилете.

– Да, сколько мне помнится, – ответила она, подумав, – я видела его однажды на бале у маркизы Ван-Гоп.

– И видели его только там?

– Да.

– Вы никогда не встречали его раньше?

– Никогда.

– В таком случае он нагло лгал, – заметил граф, – и это чрезвычайно странно.

Эти последние слова удивили до крайности госпожу Роше.

– Что вы этим хотите сказать? – спросила она.

– Он уверял меня, – ответил граф де Шато-Мальи, – будто бы он любил вас и долго преследовал своим обожанием.

Она невольно улыбнулась.

– Он просто фат, – сказала она, – и я только раз видела его.

Но граф продолжал быть мрачным. – Нет ли у вашего мужа врагов? – спросил он.

– Не думаю, – ответила она, – Фернан очень добр для того, чтобы иметь врагов.

– Однако, – продолжал граф, – я уверен, что у вас или у него есть ужасный и смертельный враг.

– Боже! – прошептала Эрмина.

– И этот-то враг, – продолжал он. – это не кто иной, как сэр Артур Коллинс!..

– Это немыслимо! – заметила Эрмина.

– Однако – это верно…

– Но ведь это человек, которого я почти не знаю…