Текст книги "Цветок лотоса"

Автор книги: Полина Жураковска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

XI

Буря настигла его сразу же, как только он попал в этот лепесток. Он знал, что так будет, но надеялся быстро пересечь опасный участок, и уйти в следующий мир. Он очень спешил. Лошадь уже выбивалась из сил, черные пыльные смерчи завывали со всех сторон, сыпя жгучим песком, сбивая с ног, раскаленный ветер обдавал жаром так, что трескалась кожа. Буря была всюду, и не было ей ни конца, ни края. Немыслимо было в этом пыльном котле отыскать правильную дорогу, и он просто старался удержаться в седле, не дать обезуметь лошади, которая совсем ослепла от секущего ветра, и любой ценой выбраться на чистое пространство. Он отдал все свои силы лошади, и та, ничего уже не осознавая, неслась вперед, сквозь ураган. Но все усилия были тщетны. Буря, получив в свои пыльные лапы игрушку, уже не хотела расставаться с ней. Она тешилась им внутри своей воющей утробы, хлестала смерчами, смеялась и хохотала на разные лады, опрокидывая над путником все новые горнила раскаленных углей. Она оживляла страшные мороки, дрожащие в угольном мареве, натравливала их на лошадь, лишая бедное животное последних крупиц сил и разума. Истерзанная земля раскрывала пропасти, скалящиеся острыми зубами камней под ногами коня, стараясь поймать, заглотить и раздавить животное и всадника, отрыгнув буре грязно-розовой сукровицей. Жестокий ветер свистел, завывал, стараясь содрать кожу с рук и мясо с костей. И человек понял, что настала пора умирать. Тогда он достал средство, которое берег как раз для такого случая. И вот, похоже, пришел его черед. С трудом двигая рукой, он достал из-за пазухи небольшой хрустальный флакон, полный рубиновой жидкости. Кровь дракона. Кровь друга. Повелитель Ветров сам подарил ему скляницу, сказав, что она поможет ему в минуту гибели. Именно и непременно только в минуту смерти. Смерти насильственной, нежелаемой, смерти страшной. Непослушной рукой он вытащил плотно притертую пробку, и припал губами к горлышку. Жидкие капли раскаленными жемчужинами опалили горло, протекли в желудок и остались там, образовав рубиновое озерцо. Оставшуюся жидкость всадник вылил на ладонь и, прижавшись к шее лошади, дотянулся до ее морды. Плеснул в раздвинутые удилами, покрытые черной пеной губы, и лошадь невольно захрипела.

*** О Повелитель Ветров, живущий в стране вечных ураганов и бурь! Твоя жизнь – это вечный полет. Ты бросаешь вызов самым сильным, и побеждаешь их! Ты скользишь на спине бури, и вихри прислуживают тебе! Ты купаешься в гигантских штормовых волнах, неподвижно паришь в центре тайфуна и вторишь голосу урагана, поющего песнь разрушения. О воспетый тобою полет, когда сильфы, духи ветра, танцуют на твоих распахнутых крылах!

*** Всадник привстал в стременах, полной грудью вдохнул ветер, который ранее стремился разорвать легкие, а теперь услужливо наполнил их чистым воздухом, и засмеялся. Как он мог не замечать, насколько прекрасна буря! Он был слеп, не видя ее великолепия, буйства ее красок, силы ее очарования! Человек стоял в центре урагана, и смеялся. Смеялся счастливо, радостно, открыто, без злобы, и властности. Лошадь под ним больше не шарахалась безумно от мороков бури, глаза ее светились рубиновым светом, ноздри раздувались, впитывая в себя запахи, несомые ветром, и животное нетерпеливо било копытом, готовое рвануться, распластаться в потоке ветра, испытать сладость полета. И они помчались. Лошадь, которой досталась капля драконьей крови, теперь обгоняла ураган. Буря накрыла очень большую территорию, и всаднику потребовалось много времени, чтобы достичь ее границы. Они вырвались из черной клокочущей завесы, и полетели вперед, а буря гналась за ними по пятам. Всадник не сразу заметил, что под копытами лошади расстилается дорога. Неровная, иногда пропадающая под россыпями камней, она вела к стенам крепости, выросшей на горизонте. Действие волшебного снадобья кончилось, и лошадь опять стала задыхаться. – Ничего! – уговаривал всадник животное, – осталось совсем немного. Крепость оказалась гораздо дальше, чем показалось всаднику. Просто она была настолько огромна, что ее башни и контрфорсы парили над горизонтом, когда основания еще не было видно. Полумертвый от бешеной скачки всадник спешился, и ударил в колокол, висевший у запертых ворот. Долго никто не открывал. Буря, воспользовавшись промедлением человека, опять настигла его, и завыла вокруг с удвоенной силой, повиснув густой клубящейся завесой вокруг. Человек звонил, с силой дергая за веревку, привязанную к языку колокола, и колокольный звон причудливо вплетался в вой бури. Наконец за воротами послышался шорох, открылось небольшое окошко, и еле слышный голос спросил, что ему нужно. Его впустили внутрь. В мятущемся свете факела угадывалась фигура женщины. Кто она? Человек так устал, что ни о чем сейчас не хотел думать. Она проводила его к камину, и ушла заняться лошадью. Когда женщина появилась опять, в освещенной зале, и он наконец увидел ее, то не смог сдержать дрожи. Он мог только стоять, и смотреть на нее, не в силах оторвать глаз. И ничего не говорить. Не нужно сейчас ничего говорить. Как будто почувствовав что-то, женщина отвела его наверх, отдыхать, и оставила одного.

XII

Мечты господни многооки,

Рука Дающего щедра,

И есть еще, как он, пророки

Святые рыцари добра.

Он говорит, что мир не страшен,

Что он Зари Грядущей князь...

Но только духи темных башен

Те речи слушают, смеясь.

Человек проснулся от тишины. Всю ночь вокруг крепости выла и бесновалась буря, вой ее не могли заглушить никакие толстые стены. Но теперь она ушла. Человек встал, оделся, взял в руки шпагу, подержал в раздумьи, и отложил в сторону. Вчера запыленная, пропитанная потом одежда, сейчас была вычищена, выстирана, даже клинок, в ножны которого набился песок, был смазан и отполирован. Женщина сидела у камина, и, видимо, ждала его, так как рядом на столе был накрыт завтрак на двоих. При виде ее мужчину опять охватила дрожь, и он не мог найти ей объяснения. Да, она очень красива. Стройная, прекрасная. Но это не от того. Он и раньше встречал прекрасных женщин. Она была просто особенная. Как будто он всегда знал ее, только забыл, или не видел очень давно, а теперь встретил вновь. – Меня зовут Роланд. – Слова давались с таким трудом, как будто ранее он не умел говорить вовсе, и вдруг научился, только еще не знает, как применять это свое умение, не знает, как нужно управлять языком и горлом, чтобы речь лилась легко и свободно... -Марита. – произнесла она после некоторого колебания. Она вздрогнула, когда он произнес свое имя. Так похоже... И решила назваться тоже тем, другим именем... Может, он тоже вздрогнет, узнавая ее? Нет, он ничем не показал, что знает ее. Просто улыбнулся. На мгновение в его взгляде даже мелькнуло облегчение. И все же...

– Зачем вы здесь? – спросила Тереза за завтраком. – Случайно. – Роланд помолчал. – Хотя... опыт мой говорит, что случайностей не бывает. Это нам предстоит выяснить вместе. Зачем я здесь. Тереза вопросительно приподняла брови. – Я попытаюсь объяснить. – Завтрак был съеден, и Роланд откинулся в высоком кресле. Уставшее тело все еще требовало отдыха. – Меня застигла буря, когда я въехал в ваш мир... – В наш мир? – перебила его Тереза. – Вы из другого мира? Возможно ли такое... разве есть еще другие миры? – Да, я из другого мира... из других миров. – О, не перебивайте! Я расскажу вам. Меня застигла буря, когда я въехал в ваш мир. Я знал, что она начнется, как только я пересеку границу, но я должен был спешить. Теперь это уже не важно. На самом деле мне нужно было совсем в другое место, через ваш мир – самая короткая дорога. Я спешил к другу, живущему в соседнем лепестке... Извините меня, я опять начал не с того, вы не понимаете. Итак, я начну с того, что миров множество. – Вы имеете в виду великие сферы творения из АЙН СОФ? спросила Тереза – Нет. – Роланд внимательно посмотрел на свою слушательницу, но решил, что вопросы он задаст потом. Я говорю о мирах, содержащихся в четвертой короне, Ассиах. Философы представляют их в виде лепестков мифического лотоса, числом всего десять. Они расположены кругом, центром которого является линия, восходящая к непостижимой неуловимой высоте, центру всего сущего, Макропрософусу. Этот центр еще именуют белой головой, цветом подобной лепестку лотоса, отражающему солнечный свет. Каждый лепесток – это мир. Лепестки охватывают все сферы, сходящиеся в центре, АЙН СОФ, возвышающимся подобно пестику цветка. Когда-то, на заре жизни, лепестки были плотно сжаты, свернуты в бутон, вокруг неуловимой высоты. И вот они начали раскрываться, подобно тому, как земной цветок распускается навстречу солнечным лучам. Но все же они были близки, соприкасались друг с другом, что давало возможность переходить из одного лепесткамира в другой. Лепестки раскрылись, отдалившись друг от друга, явив миру центральную точку, Эхейх, что означает Я ЕСТЬ. И было сказано: " Когда сокрытое Сокрытого желает раскрыть Себя, Оно сначала делает единственную точку: Бесконечность была полностью неизвестной и не рассеивала никакого света, пока появление точки не пробило брешь." И когда Мировой Лотос расцвел, сияние Кетер освещало его. Теперь, на закате мира, лепестки вновь закрываются, подобно тому, как земной цветок сворачивает лепестки, чтобы переждать холодную ночь. Опять стало возможным путешествовать из мира в мир, но сияние Кетер меркнет, и высшие прекрасные сферы удаляются от Ассиах, уходя внутрь, в центр АЙН СОФ. – Наступает ночь? Мы все погибнем? Может, это нужно как-то остановить? – со страхом спросила Тереза. Роланд тихо рассмеялся. – Зачем? Это естественный процесс, завершающий цикл существования. Пройдет еще много эонов, прежде чем лепестки сомкнуться, мы с вами этого не увидим. А потом будет новый рассвет, и миры возродятся, светлые и чистые, как лепестки цветка, умытые утренней росой. Мы живем на закате мира, и ничего с этим нельзя поделать. Вы видели, как пуста земля? Она готовится к долгому отдыху. Но там, где еще сохранились очаги жизни, заметнее всего агония, растянувшаяся на столетия. Древние, собранные на заре жизни знания уходят, оставляя после себя невежество, болезни, суеверия. Люди ожесточаются. Сами не зная того, сеют они разрушения и смерть, ускоряя процесс распада. А я, и несколько моих товарищей, путешествуя по мирам, стараемся спасти остатки древних знаний, культур, помогаем немногим оставшимся просвещенным людям. Мы стараемся уберечь мир от скверны, что норовит опутать всякое умирающее тело. – Но... если мир умирает, разве не напрасна ваша работа? Не все ли равно, если всех ждет один конец? – Ничего не бывает напрасно! – Голос Роланда зазвенел. Пусть умирает старое, отслужившее свое тело. Важно сохранить дух. Необходимо сохранить энергию, накопленную за время сияния Кетер, и передать ее в новый, возродившийся мир. – Кто вы, Роланд? – Внезапно спросила Тереза. – Вы говорите о таких вещах... Роланд опять улыбнулся. Какая хорошая у него улыбка... – Вы правы, Марита. Я... не совсем человек. То есть, тело мое вполне человеческое, – поспешно сказал он, заметив недоверчивый взгляд Терезы. – Я один из немногих эмиссаров Первой Короны, добровольно пожертвовавший бессмертием в Кольцах Священных Имен для того, чтобы следить за мирами, оберегать их, и, когда придет время, передать энергию в новое космическое яйцо, из которого когда-нибудь возникнет молодой мир. В начале нас было десять, по числу миров, и потому, что десять – есть священное число, скрывающее тайну универсальной природы. Но сейчас, когда срок близок, я даже не знаю, сколько нас осталось. Многие исчезли. Но должно быть непременно десять. В противовес нам, существуют десять эмиссаров из рода человеческого, вставших на путь разрушения. Это тоже естественный процесс. Ничто, ни свет, ни тьма, ни добро, ни зло, не могут единолично существовать во вселенной. Они усиливают агонию мира, заставляя тратить накопленную энергию. Марита сразу вспомнила Орландо. Догадка сверкнула перед ее мысленным взором... Его безумное лицо, непонятный, страшный смех при виде любого насилия... – Я... кажется, знаю одного такого человека... – Голос ее был холоден. – В самом деле? – Роланд был искренне удивлен. – Но как? Откуда? Рыцари разрушения, как и мы, не живут в миру. – Один из них был моим мужем, – тихим голосом пояснила Марита. – И я поклялась убить его. – О Боже! – только и произнес Роланд побелевшими губами. О Боже! Марите вдруг показалось, что повеяло холодом, и вот здесь, сейчас, появится призрак Орландо. Она поежилась, несмотря на исходящий от камина жар. – Буря давно кончилась, сейчас светит солнце. Пойдемте на крышу, оттуда видна вся равнина! – Марита встала, и призывно протянула руку Роланду. – Да, да, конечно, пойдемте! – поспешно произнес Роланд, проведя рукой по лицу. Он, казалось, внезапно очнулся от сна. За стенами замка был ветер. Он свистел в зубцах башни, гнал мелкие соринки по поверхности крыши, трепал жидкие метелки травы внизу, на земле, поднимал небольшие пыльные смерчики. Марита с наслаждением вдохнула свежий воздух, немного пропитанный пылью, но от этого имеющий особенный вкус. Платье хлопало на ветру, и пришлось все время держать подол рукой. Роланд тоже подставил лицо упругим ветряным струям, и волосы его, длинные и светлые, полетели в потоке воздуха. Марита огляделась. Пусто. Торчат одни камни, кое-где пошатнувшиеся во время прошлой бури. Странно, – подумала Марита, – тонкие травинки уцелели перед натиском бури, а тяжелые, большие камни повыворачивало из земли... – Раньше здесь все было по другому – задумчиво произнесла Марита. Кругом были неприступные скалы, а дорога вилась по дну узкого каньона, который, при необходимости, мог оборонять один человек. Я не знаю, что было там, по ту сторону скал, меня привезли в крепость совсем молоденькой, и я не видела дороги. Но замок остался прежним. Те же неприступные стены, громадные холодные залы, те же штандарты на стенах... – Роланд внимательно слушал ее, но не перебивал. – А потом все вокруг изменилось. – продолжила Тереза. Замок стоял на холме, был частично разрушен, а на горизонте виднелся город... Теперь крепость цела, как прежде, но вокруг расстилается пустынная равнина, ставшая домом для чудовищных бурь, и живут на ней одни камни... и я, в этой одинокой, пережившей всех своих хозяев крепости. Зачем я здесь? – Внезапно Марита испытывающе посмотрела прямо в глаза Роланду. – Может быть, чтобы встретиться с вами? – Может быть. – Как эхо отозвался Роланд. Они надолго замолчали. Марита стояла, опершись о высокий парапет, и бездумно смотрела, как ветер катит по дороге шарики перекати-поля. Откуда они могли взяться? Буря должна была унести все вокруг на много дневных переходов... Наконец она нарушила молчание: – Орландо, мой муж, тоже любил эту башню. Он проводил на ней все время между своими отлучками. Хотя, наверное, не любил... просто ему тяжело было ощущать над собой стены, и людей вокруг. Со временем слуги разбежались, старый рыцарь умер, и мы остались вдвоем, если не считать того черного человечка, которого я боялась почти так же, как Орландо. Хотя однажды он спас мне жизнь... При упоминании имени Орландо Роланд насторожился, но Марита ничего не заметила, продолжая задумчиво говорить, глядя вдаль. – Когда он привез мертвую голову, как две капли воды похожую на его собственную... – Роланд не дал ей договорить, порывисто схватив за руки. – Молчите! Не нужно ничего говорить! Теперь я знаю, кто вы! Я догадывался, но не смел поверить! О Боже! – опять вскричал он как тогда, в замке. О Боже! Марита была напугана его порывом. Удивленно смотрела она ему в лицо, не смея отнять руки. – Теперь я точно могу сказать: мы встретились не случайно! Марита! Помните, я говорил вам о рыцарях Разрушения и рыцарях Сохранения? Так вот, вы правильно догадались, ваш муж, Орландо, был одним из них. Так же, как я являюсь одним из рыцарей сохранения... последним, на данный момент. Я вам не сказал, что орден Разрушения является проекцией на ваш мир нашего, и я... Марита не дала ему договорить. Она с силой вырвала руки, которые до тех пор держал Роланд в своих, и отшатнулась к самому парапету, ограждающему крышу башни. Она все поняла. Да, теперь было понятно то неуловимое чувство сходства, преследовавшее ее. Но это не страшно. Не так страшно. Роланд – проективное отражение ее мужа, но, в нем нет его злобы. Успокоившись, она снова подошла к Роланду. Тот, поймав ее взгляд, продолжил: – Да, мы с ним связаны. Связаны настолько прочно, что только смерть обоих может разорвать эти узы. Вы говорили, что он когда-то привез голову, похожую на его собственную? Так вот, была битва. Мы дрались, это неизбежно. Орландо победил. Вы видели мою голову. – Но... вы не похожи на Орландо! – возразила Марита. – Мое тело похоже. Все различия в облике, и внешнем и внутреннем, определяются моей духовной сущностью. Когда тело умирает, дух покидает его, и все видят то, что осталось. Вспомните, ведь Орландо не был похож на человека. Он должен был быть страшен, как смерть. Но вы видели голову такой, какая была у вашего мужа до того, как он вступил в сговор с дьяволом. Вспомните! Да, Марита осознала это только сейчас: когда Орландо стал привозить ей головы, он уже не был похож на того гордого рыцаря, за которого она вышла замуж. Только теперь она поняла, почему так испугалась тогда. Она думала, что Тот, кто привез голову Орландо – вовсе не он, что то монстр, убивший ее мужа. И решила отомстить. – Да, теперь вы поняли, – грустно сказал Роланд, – это был Он. Никто его не убивал, кроме него самого. Роланд отошел к парапету, и, глядя вдаль, глухо произнес: – Вы были его женой... Я видел вас. Видел во сне. И... всегда любил. Я знал, кто вы, я... чувствовал вашу боль, но вы были недосягаемы для меня. И это было так давно... Марита почти не слушала Роланда, у нее в голове билась одна мысль: если все так, как говорит Роланд, значит, ее муж жив. Орландо жив.

Шло время. Но уже не так тоскливо и медленно, как раньше. Ведь рядом был Роланд. Он умел так счастливо смеяться, так радовался жизни, каждому дню, проведенному с Маритой, что даже ее замерзшее сердце понемногу отогревалось. И все же, между ними было что-то... какая-то недосказанность, тайна, о которой знали оба, но ни один не хотел говорить. Им было хорошо вместе. Когда Марита спросила, собирается ли он продолжить прерванное путешествие, Роланд, как мальчишка, замотал головой и заявил, что ни под каким видом не покинет ее. Ведь впереди еще много времени, почти целая вечность. Еще только однажды у них случился разговор на тему, о которой предпочитали молчать оба. Они гуляли за стенами замка. Марита ехала на лошади Роланда, а он шел рядом, держась за подпругу. Был вечер, усталое солнце, как тусклый от долгого употребления золотой, падало в горизонт. Здесь не было багровых закатов. Просто становилось все темнее, и никаких звезд. Роланд говорил, что звезды есть, просто они остались позади... Неожиданно лошадь споткнулась, и прянула в сторону, испуганно ржа. Марита еле удержалась в седле. Из-за скопления стоячих камней поднялась смутная тень, едва отличимая от сумерек, и стала расползаться в стороны, окружая путников. Марите пришлось соскочить с лошади, и крепко взять ее под уздцы, чтоб животное не убежало. Тень расползалась, как красноватый туман, заполняя собой пространство между камней, и уже приближалось к Марите, старающейся справится с лошадью, и ничего не замечающей. Только когда холодное щупальце коснулось ее, она почувствовала нестерпимый ужас, выворачивающий душу, заставляющий опустится на колени, зажать голову между колен, прикрыть ее руками, и только тихо поскуливать при накатывающихся волнах страха. Лошадь, вырвав поводья, понеслась, и скрылась в темноте. Марита уже находилась на грани безумия, когда Роланд, рыча, как дикий зверь, подполз к ней, загребая землю скрюченными, как когти, руками, сжав зубы, подхватил почти бесчувственное тело Мариты на руки, все так же задавленно рыча поднялся, и, шатаясь, пошел прочь из тени. Шаг. Как будто двигаешь гору, и она, что самое интересное, подается. Шаг. Титаны, дети Земли, смотрите и завидуйте мне! Шаг. Нога по щиколотку уходит в землю. Шаг... Сколько лет прошло? Сколько шагов? Они очнулись от холода. Днем раскаленная равнина без солнца быстро остывала, оставляя для жизни время на рассвете и недолго перед закатом. Теперь, видимо, глубокая ночь. И очень, очень холодно. Теперь пришла очередь Мариты помочь Роланду подняться, сделать несколько шагов, отдохнуть, еще несколько шагов... Движение превратилось в пытку. Но неподвижность означала смерть. Марита не сразу заметила, что упирается в стену, продолжая упрямо переставлять ноги. Просто воздух впереди, раньше просто вязкий, обрел плотность камня. Там, где они наткнулись на стену, двери не было, и ее предстояло еще найти. К счастью, уходя, они не плотно ее закрыли: здесь, в пустыне, нечего было опасаться незванный гостей.

*** Роланд, неся зажженную свечу, вошел в комнату Мариты. Прошло уже несколько дней с той роковой прогулки, а Марита была все еще очень слаба, для того, чтобы встать. – Вы поняли, что это было предупреждение, Роланд? – тихо произнесла она, когда Роланд, поставив свечу на низкий столик, сел рядом с ее ложем. Он кивнул, грустно улыбнувшись. – Он скоро придет сюда. Если раньше я отгоняла от себя это знание, теперь я не прячу его: Он придет, чтобы убить вас, Роланд. – Скорее, ему нужны вы. – Возразил он. – В вас столько жизненной силы, он захочет получить ее. А что я? Такой же призрак, как и он сам. Но мы подготовимся. Живите спокойно, и ничего не бойтесь.

Роланд поднялся на башню, и остановился на смотровой площадке. Сколько счастливых часов они провели здесь с Маритой. Но... за все нужно платить. Своеобычный ветер налетел резким порывом, с ходу попытался опрокинуть мощным толчком в грудь, потерпел поражение и обиженно завыл, со свистом врезаясь в острые каменные зубцы. Роланд отвернулся от равнины, подставив ветру спину, и стал смотреть на каменные плиты пола. Орландо! Мой преданный враг. Мой ненавистный друг. Приходи, и мы сразимся, в который раз... Чья голова станет трофеем? Я приложу все усилия, чтоб это была твоя голова. Только я не стану дарить ее любимой женщине. Раньше было все равно, победить или нет. Равновесие все равно сохранялось. Теперь я должен победить. Ради нее. И плевать на равновесие. Боже мой, какие же мы, к черту, рыцари Сохранения?! Ведь всегда было все равно, кто победит. Все равно, уцелеет такойто город, или будет стерт с лица земли волной ярости. Лишь бы не дать пропасть энергии. Успеть вовремя, и собрать готовую вспыхнуть огненной вспышкой и рассыпаться на тлеющие искры силу... Все равно, выкипит ли из-за чудовищного взрыва, произведенного глупыми людьми море, или останется спокойно колыхать свои воды... Важен не взрыв, унесший миллионы жизней, важно не дать пропасть энергии, выплескиваемой каждым существом в момент смерти. А что жизни? И только теперь, когда миры почти пусты, мы начинаем понимать. Медленно, не хотя, со скрипом, до нас начинает доходить, что без жизни нет и энергии. Только когда в мирах остались лишь тлеющие угольки, мы спохватились, и теперь пытаемся на остывшем кострище раздуть новое пламя... Да только всякому известно, пока не убрана из очага старая, прогоревшая зола, новый огонь не займется. Вот и ломаем головы теперь, когда уже стало почти слишком поздно. Странно... Почти слишком..., значит, если не "слишком", то почти поздно? И если все-таки поздно, но не совсем, не слишком?

Мы беспечно растрясли время по пустым дорогам, как прохожий, у которого прореха в кошельке, а он об этом не знает. И сыплются на дорогу монеты – капли времени. И совсем мелкие, медные, которым цена – одна черствая лепешка, и серебро, и совсем большие – золотые мгновения, которых не вернуть, ни восстановить... А прохожий идет себе беспечно, остановится, поболтает с кем-нибудь, и в том месте целая горсть просыпана. Или редкими блестками отмечает путь его бесцельный в дорожной пыли... И не разыскать уже те монетки, не поднять, не сложить обратно в дырявый кошель. А спохватится глупец, – там, на дне, лишь несколько медяков завалялось. И думает теперь, как ему на эти медяки и дом поставить, и корову купить, да еще жене гостинец с ярмарки... И теперь за все нужно платить. Платить теми завалявшимися грошами, что еще остались. И за беспечность тоже. За все нужно. За все.

XIII

И вслед волхвам, кудесникам и грандам

Сын Человеческий с неистовым Роландом.

Ф.Лорка. И настал тот час. И пришел тот миг. Марита первой почувствовала приближение Его. Черная тень накрыла равнину от горизонта до горизонта. И раздался низкий, свербящий гул – то камни, усеивающие равнину, вибрировали в такт стуку копыт его черного коня. Миг – и черный всадник стоит посреди крепостного двора, и смеется в предвкушении битвы. В предвкушении смерти. Навстречу черному рыцарю выходит другой, облаченный в доспехи цвета лунного серебра. И шпага с острием, теряющимся в бесконечности, противостоит громадному, поглощающему свет мечу.

Клинки скрестились. Как гром и молния, как ночь и день, как свет и тьма... А что получается, когда смешиваются тьма и свет? Серые сумерки. Могуч стал Орландо. Силен и велик. Череп, обтянутый сухой кожей мелькает в прорезях шлема, похожего на звериную маску. И безумен оскал смеющегося трупа. Стальные руки крепко сжимают черный меч. И беспощадный, жаждущий смерти клинок опускается все ниже, ниже...

Ты правильно сделал, Роланд, что ждал меня здесь. Рыцарь ордена Несохранения. Я возьму твою ничтожную жизнь, до следующего витка. А вот Она умрет навсегда. И это для тебя страшней, чем собственная смерть. Каково тебе будет жить с сознанием того, что не сумел ее защитить, любовничек? Ха! Ха! Ха! А я буду пить твое горе, и будет оно сладостно для меня, как терпкое вино, и будет невыносимо горек каждый миг твоей вечной жизни.

А черный меч опускается все ниже. И кости трещат от напряжения, стараясь удержать эфес шпаги, и тонкая сталь жалобно звенит, подаваясь под напором слепой мощи, имя которой – Ненависть. Вот уже сминается тонкий клинок, как травинка под косой, и меч касается серебряных доспехов. Фигура серебряного рыцаря начинает струиться, течь, теряет форму и расползается зыбким маревом.

Марита, не отдавая себе отчета, сбегает по ступеням во двор, туда, где только что был Роланд. Холодная пустота только начинает обволакивать все внутри, еще только шевелится, пробуя слабые крылышки, Отчаянье, но сквозь него пробивается уверенность, что так и нужно. Только сейчас она понимает, что Роланд никак, никогда не мог убить его. Это должна сделать она, и только она. Ведь они предназначены друг для друга. Марита и Орландо.

Эфес шпаги еще хранит тепло руки Роланда, клинок раскален и еще звенит от удара черного меча...

И тогда рождается крик. Как это больно, когда режут по живому. По живой душе. Режут кривым мясницким ножом с иззубренным краем. Когда отрывают еще теплые, дымящиеся, сочащиеся свежей сукровицей куски души, и бросают их в пыль. И само небо кричит и сворачивается в тугую воронку, чтобы не смотреть, не видеть, как убивают душу. Последнюю на земле.

XIV

Дорогой, обрамленной плачем,

Шагает смерть в венке увядшем.

Она шагает с песней старой...

Ф. Лорка.

Она совсем не удивилась, когда шпага легко, как воздух, пронзила черные доспехи Орландо. Черный меч, готовый уже пасть на голову Мариты, в недоумении застывает в верхней точке, а затем неловко, неуклюже валится на каменные плиты. И звенит. И со звоном разбивается на осколки. Грохочут, рушатся рядом пустые доспехи, лишенные опоры. Осенним листом опускается рядом женщина, покойно закрывая глаза. С ревом разворачивается тугой жгут неба и накрывает пронзительной синью пустую равнину. Теперь совсем пустую. Только ветер бездумно гонит по степи кусты перекати-поля, с сухим шелестом бьющиеся о разрушенные стены мертвой крепости.

Эпилог

Пусть! Я приму! Но как же те, другие

Чьей мыслью мы теперь живем и дышим

Чьи имена звучат нам как призывы?

Искупят чем они свое величье?

Как им заплатит воля равновесья?

Гумилев.

Тереза открыла глаза. Недоуменно посмотрела вокруг. Узкий высокий коридор. На стенах висят портреты. Нет, не портреты... зеркала. В золоченых рамах. Висят, отражаясь друг в друге, и создавая уходящий в никуда путь. Тереза приподняла подол платья и осторожно сошла с этой замкнутой бесконечности, встав рядом с человеком с черными раскосыми глазами и светлыми, оттеняющими лицо волосами. Как только она отошла от зеркал, те пошли трещинами, покрылись тонкой паутинной сеткой и замутнились. Теперь в них отражалось Ничего. Она покачнулась, почувствовав головокружение, и оперлась о подставленную руку Мендеса. Промелькнул перед глазами серебряный рыцарь, и в груди жалобно и непонятно защемило. Появился тонкий, уходящий в бесконечность клинок, дымящийся кровью... Беззвучно рушатся наземь пустые черные доспехи... Тереза вскрикнула, и стала оседать на пол, несмотря на поддержку Мендеса. Окружила плотная ватная темнота, сквозь которую доносилось невнятное бормотанье, шелест шагов... Тереза пришла в себя от какого-то резкого запаха. Открыла глаза. Мендес убрал руку с открытым флаконом от ее лица. – Она дождалась его. – Тихо произнесла Тереза. – Да. – Коротко подтвердил Мендес. – И убила. – Да. – И теперь они вместе. Марита и Орландо. – ... Да. Теперь они вместе.

Терезой постепенно овладевала ярость. – Вы... воспользовались мной! Все вы! – Она вырвалась от Мендеса, резко встала и опять покачнулась. Чтоб не упасть, оперлась о стену. Нет, рука попала на помутневшее зеркальное стекло, которое под напором посыпалось на пол серебряной пудрой. Тереза отдернула руку. Ладонь покрылась зеркальной пылью. Nна осторожно поднесла руку к губам, и подула. Пыль легким облачком слетела с ладони, закружилась в воздухе, мягко опустилась на пол, на золоченые рамы, на ее платье, на светлые волосы Мендеса, украсив их звездной пыльцой... Тереза бессильно опустилась рядом с Мендесом. – Но теперь, теперь-то я могу быть свободной? – Ты всегда была свободна. – Ответил Мендес. – Ты могла бы отвергнуть Мариту с самого начала, но не сделала этого. Что определило дальнейший ход событий. Раз ступив на бесконечный путь, нельзя сойти, пока не пройдешь виток до конца. Тереза молча кивнула, и осторожно встала. Раз она свободна, то не намерена оставаться здесь. – И еще, – произнес Мендес. Тереза повернулась к нему. Ты уплатила свой долг Бельфегору Тогарини. Сполна. Отныне ничто и никто не может заставить тебя делать то, чего тебе не хочется. Например, ты можешь не являться на бал Архидемонов, даже если они хором начнут упрашивать тебя. Мендес привстал и снял с ее руки браслет с желтым камнем. Камень на мгновение вспыхнул и браслет исчез. Тереза вздохнула, и опять села рядом с Мендесом. – Что мне теперь делать? – Все, что захочешь, – ровно ответил Мендес. Но чувствовалось, что он чего-то не договаривает, что есть чтото еще, о чем он пока молчит. Наконец, он решился. – У меня есть кое-что, что я должен передать тебе. Но я должен подчеркнуть, что решать ты должна сама. – Давай, – устало произнесла Тереза. Ее клонило в сон. – Это тебе просил передать Он... – Орландо? – встрепенулась Тереза, чувствуя на спине нехороший холодок. – Нет... Да. Это просил передать Роланд. Тереза сильно сжала его локоть: – Ну! Мендес вытянул руку, и на ладони у него появился небольшой клинок. Корд, длиной всего с ладонь. С рукояткой в форме креста, и тонким трехгранным лезвием. Тереза осторожно взяла клинок. На перекрестье рукоятки светилась искусно выгравированная роза. – Ты принимаешь это послание? – спросил Мендес. И что-то в его голосе заставило Терезу не отвечать сразу, а прислушаться к себе, к своим ощущениям. Она помолчала, легко держа клинок на ладони. Чувствуя, как холодное лезвие постепенно теплеет, впитывая тепло ее руки. – Да. Я принимаю. – Спасибо, Госпожа. – Мендес встал, а потом преклонил колено.