Текст книги "Жених из Чернодырья (СИ)"

Автор книги: Полина Верховцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

А Ханс прямо перед ней стоял! Еще и махал мне, требуя, чтобы я вышла.

Что вообще тут происходит?

А тут еще и дверь входная возьми, да и бахни со всей дури по стене.

Я вздрогнула и попятилась, а бабушка с какой-то странной прытью подхватила кочергу и пружинистым шагом вышла на крыльцо, дабы проверить все ли в порядке. Хищно прищурившись, посмотрела по сторонам и гаркнула:

– Кто здесь?!

В ответ ветер бросил ей в лицо целый ворох снега.

Не к добру – подумала я. И что-то мне в этот момент так домой захотелось, в родное Синеречье, к батюшке, что даже в груди защемило.

Может, ну его? Это Чернодырье? Пойду-ка лучше обратно.

Я даже про Марка на какой-то краткий миг забыла, правда потом вспомнила и устыдилась своей слабости.

Там человек помирает, а я от просто ветра дрожь словила. Стыдно, дорогая Симелла. Стыдно! Тоже мне невеста!

– Так что там с начинкой? – переспросила я, когда бабулечка вернулась обратно.

– Сейчас все увидишь, – сказала она, и почему-то мне в ее ласковом голосе почудилась не то угроза, не то злорадство, – ты только портки свои тяжелые скинь, да жилетку меховую.

– Зачем?

– Они жуются плохо, да к зубам пристают.

Я натянуто засмеялась:

– Хорошая шутка.

– Какая же это шутка, милая? От меха вечно вонь стоит такая, будто курицу задом в огонь сунули, да изжога лютая мучает. Так что давай, скидывай барахлишко, только носки мои не забудь вернуть. И полезай на стол, – она кивнула на раскатанное тесто, – пирожок лепить буду.

– Ээээ…бабушка? – прокряхтела я и отступила от нее на пару шагов, потому что эту самую бабушку, как-то нездорово перекорежило на бок, – с вами все в порядке?

– В полнейшем, внученька, – сказала она и хрустнула. То ли шеей, то ли ребрами, то ли чем-то еще.

Потом хрустнуло еще раз, уже где-то в районе поясницы, и еще раз у того места, на котором сидят.

Бабку скрючило еще сильнее. Голова, как у совы завернулась назад, а руки с ногами начали изгибаться в противоестественных направлениях.

– Точно все хорошо? – прошептала я, обливаясь ледяным потом, – может, водички?

– Нет воды, – проскрежетала она замогильным голосом, – закончилась.

– Так я сейчас мигом сбегаю, принесу.

Я бросилась к выходу, но на крыльцо выскочить не успела. Только схватилась за дверное кольцо, как в дверь над моей головой уперлась жилистая рука с грязными ногтями. Я аж присела.

Потом, с трудом сглотнув, медленно обернулась.

За спиной стояла…или вернее сказать, стояло что-то очень большое. Выше меня в полтора раза, с длинными ручищами, короткими ножищами, свирепой мордой, лишь отдаленно напоминающей человеческую, и голубеньким платочком на макушке.

– Ба-бу-шка… – просипела я, вжимаясь спиной в дверь, – эк тебя перекосило-то…

Оно улыбнулось, демонстрируя ряд неровных желтых зубов, и хрипло сказало:

– Начинке не положено бегать. Начинке положено лежать.

Я и опомниться не успела, как меня схватили за грудки, рывком оторвали от пола и поволокли обратно на кухню, по дороге небрежно стаскивая одежду.

А потом плюх на стол и запеленали в тесто, как младенчика с тряпочку.

– То-то леший пирожкам порадуется, когда ночью на чай пожалует, – довольно осклабилась «бабушка».

Я же шало скосила глаза на окно и снова увидела Ханса, который стоял, прикрыв глаза рукой, и сокрушенно качал головой.

Глава 6

Это как же…

Это что же…

Я, значит, к ним со всей душой, пришла о помощи просить, а они меня сожрать решили? Вот так вот запечь пирожочком с румяной корочкой и вдвоем под чаек умять? Или озерная ведьма тоже в деле?

Как это вообще называется? Не стыдно?!

От возмущения меня аж трясти начало. Попыталась выбраться, но тесто оказалось неожиданно липким, и сколько бы я ни барахталась – все без толку, ни рук, ни ног освободить не удалось.

Зато Люсенька рассердилась:

– А ну лежи спокойно, а то потом корочка прохудится и сок вытечет!

Ага, сейчас! Размечталась! Буду я тут спокойно лежать, да ждать, когда меня в печку вперед ногами засунут. Я принялась брыкаться что есть мочи, крутиться, вертеться, но в какой-то миг мне поплохело. В висках подозрительно застучало, в груди сдавило. Я даже испугалась, что сейчас снова подкатит обморок и тогда, меня бесчувственную, затолкают в печку без малейшего усилия и сопротивления.

Однако обморок не наступал, но в ушах звенело все сильнее. И в какой-то миг так больно внутри стало, что я чуть не ослепла.

Воздуха не хватало, и все мое спелёнатое тело вытянулось, как струна. Боль в каждой клеточке, на каждом сантиметре кожи. Каждый вдох через силу, будто и не воздух вовсе в избушке был, а жидкое пламя.

– Хватит кряхтеть, – сказала баба Люся, разбивая в глиняную чашку с десяток яиц. Потом туда же отправила пару щедрых ложек густой сметаны. Все это переболтала деревянным венчиком, взяла помазок и принялась смазывать тесто и ласково приговаривать, – чтобы бочок румяный был, чтобы хрустело.

Затем, начала фальшиво напевая:

– Люблю пирог с котятами, когда они пищат. Кишочки тихо тянутся и косточки хрустят. – откуда-то приволокла здоровенную лопату на обгоревшей ручке. Размером – аккурат под сверток, в котором я была замотана.

Собралась меня на эту лопату подхватить, но отвлек громкий стук в дверь:

– Кого там еще нелегкая принесла? – гаркнула она и, не получив ответа, пошла открывать.

Стоило ей только распахнуть дверь, как в дом ворвался порыв ветра, принеся с собой мглу и колючие хлопья снега. Со звериным ревом вихрь, как живой ринулся внутрь, сбив с ног ошалелую хозяйку.

– Ах, ты негодный! – прорычала она, неуклюже размахивая длинными конечностями и пытаясь встать.

Тем временем ветер добрался до кухни и перевернул стол, на котором я лежала. Кулек из теста плюхнулся на пол, ровнехонько возле приставленной к стенке кочерге, которая от порыва тоже начала заваливаться и, зацепив острым краем за тесто, порвала мои сдобные оковы.

Я выкатилась к печке, пребольно ударилась коленкой об один угол, затылком об другой, и в тот же миг в голове расцвели разноцветные огни. Полоснуло такой безудержной яростью, что из горла вырвался не крик, но рычание, похожее на звериное.

– Сожрать меня вздумала? – с этими словами я вскочила на ноги, схватила здоровенный ухват и выставила его перед несущейся на меня Люсей.

Он пережал ее поперек жилистой талии, да засел намертво, так что вырваться она не могла и дотянуться до меня когтистой лапой тоже не получалось – ручка слишком длинная оказалась.

– Тесто испортила, мерзавка! – шипела она, клацая грязными когтями прямо у меня перед лицом, – все равно не уйдешь. Сейчас я тебя…

– А может я тебя?

Вот бы мне ее в печь затолкать. Сгореть не сгорит, но присмиреет точно.

– Силешек не хватит, деточка!

А мне взяло и хватило!

Не знаю откуда столько дури в моем тщедушном тельце появилось, но я подняла эту гадину над полом, да в печь с размаху сунула.

Как она выла. Это что-то!

Барахталась, а выбраться никак не могла, потому что ухват в стенку уперся да заблокировал ее. Я же, не теряя времени, принялась одеваться. Сапоги напялила, плащ свой полусырой с лавки сдернула и на выход.

– Не уйдешь! – позади громыхнуло. Ей все-таки удалось вырваться из печи, и теперь она металась по кухне с полыхающим задом, – шкуру спущу!

С перекошенным от ярости лицом Люся бросилась за мной, но навстречу ей снова порыв ветра. Мало того, что снова с ног сбил, так еще и огонь по всему дому разметал.

Эх и заполыхало!

Я не стала ждать чем все закончится и бросилась наутек, подальше от этого страшного дома и его хозяйки.

Несмотря на то, что осталась без теплых штанов и мехового жилета, мне было жарко. Внутри полыхала такая ярость, что еще немного и из ушей повалит пар!

Ну, и получите вы все у меня! Не захотели по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Как я добежала до землянки Лешего – даже не заметила. Так быстро, словно и не я это вовсе была, а молодая резвая кобыла, вырвавшаяся на волю после долгого простоя.

Со всего маха обрушилась на хлипкую дверь и принялась по ней бить кулаками да пинать.

– Дед! А ну, открывай! Живо!

– Кто там еще!

– Это я! Твой пирожок! – прогремела я и схватившись за ручку дернула так, что снесла дверь с петель.

Леший в одних подштанниках сидел на смятой кровати и, держа перед собой маленькое мутное зеркальце, пытался подстричь волосы в носу. Небось прихорашивался перед визитом к Люсеньке.

Увидев меня, он удивленно крякнул, а потом начал меняться на глазах.

Борода становилась длиннее, плечи шире, из-под вздернутой губы показались длинные клыки, а глаза начали наливаться кровью.

Я бы может испугалась. В другой раз. Но не сейчас.

– Ты?! – прогремел он зычным голосом.

– Я, дедуля, я.

С этими словами схватила весло, небрежно приваленное к стене возле покосившегося топчана, да как взмахнула!

Магия, как у озерной ведьмы, не получилась, но пару зубов я ему выбила. Потом еще раз вмазала и еще.

Леший прекратил перевоплощаться в чудище и снова стал обычным лохматым дедом. И запричитал:

– Что творится-то? Что творится! Хулиганка! Совсем дедушку не жалеет.

– Жалею, – рявкнула я, – иначе бы это весло торчало…

Не договорила. Ушла. Напоследок даже за беспорядок извинилась и сорванную с петель дверь обратно к косяку приставила.

Ну, а что? Я девочка вежливая.

Заполучив весло, я отправилась к озеру. Побежала, что есть мочи, и еще засветло выскочила на пологий берег, начинающийся прямо от кромки леса. Откуда во мне такая прыть взялась, я так и не поняла, ну да ладно.

Бабки было не видать, поэтому я потопала к избушке и громко постучала рукояткой весла по треснувшему от времени наличнику.

– Бабуля! Выходи!

– Проваливай подобру-поздорову, – донеслось изнутри, – а то, как выпрыгну, как выскочу…

– Выскакивай уже давай! Я весло второе принесла.

В домушке подозрительно затихло. Памятуя о том, как бабка в прошлый раз меня чуть не зашибла, а отступила в сторону.

И не зря!

Потому что дверь распахнулась и с такой силою ботнула по стене, что весь дом содрогнулся до самого основания, и прямо из темного проема ударил воздушный поток щедро сдобренный яркими искрами. Не отойди я в сторону – снесло бы, и кувыркаться бы мне до другого конца озера.

Я притихла, свое весло перехватила поудобнее и принялась ждать, когда эта мерзавка нос свой бородавчатый наружу высунет.

Однако бабка тоже не проста оказалась, перед тем как выйти снова поток пустила, а потом и вовсе вокруг себя вихрь закрутила. Пришлось мне глаза ладонью прикрывать, да в стену вжиматься, чтобы меня назад не отбросило.

Вся такая вьюжная и искристая она вышла на крыльцо, увидела меня и зло прищурилась:

– Живая?

– Живая, бабушка, живая.

– Не радуйся. Ненадолго это, – и подняла весло для очередного магического удара.

Пришлось отбиваться.

Она взмахнула – я взмахнула. С ее стороны вихрь – с моей огненный шар. От нее удар – от меня тоже.

Почувствовав, как сквозь пальцы струилась неведомая ранее сила, я даже увлеклась, воспряла духом и начала в два раз чаще размахивать, да всякое разное придумывать. То штопором искры закрутила, то воронкой, то веером.

Смешивала воздух с огнем, и землю с водой. Особенно хорошо отзывалась вода, будто только и ждала, когда я ее за собой потяну.

Бабка сначала держалась, потом кряхтеть начала, потом надрывно запыхтела. А уж когда я очередным порывом все окна в ее доме вынесла, да крышу на бок свезла, она повалилась ничком в сугроб и взмолилась:

– Хватит! Хватит!

Замахнувшись веслом, я подступила к ней и грозно спросила:

– Будешь еще мешать?

– Нет-нет, твоя взяла. Иди с миром.

– Весло гони, – я протянула ей руку и поманила пальцами, – гони-гони, давай. Не жадничай. Мне на остров надо.

Она горестно вздохнула:

– Надо же, как похожа… – и отдала мне свое весло.

На кого я была похожа – она не сказала, а я спрашивать не стала, потому что время поджимало. Пора доставать этот дурацкий ключ, освобождать дурацкого медведя, набирать дурацкой воды и возвращаться домой.

При мысли о доме и женихе, сердце как-то недобро екнуло, но я сделала вид, что не заметила этого. Чувствовала, что если начну думать, размышлять, то приду к таким выводам, которые мне точно не понравятся. Так что дурные мысли подождут, а я буду решать проблемы по мере их поступления.

Утлая лодочка подозрительно накренилась, когда я перелезла в нее с узких мостков. Стылая вода подо мной возмутилась и пошла пузырями, но я опустила в нее оба весла и прошептала:

– Тихо, родная. Не надо.

Озеро нехотя успокоилось и позволило мне отчалить к острову.

Я еще не остыла после стычки с бабкой, поэтом гребла рвано и зло. И уже не удивлялась, что каждый взмах весел толкал лодку вперед на добрый десяток метров. Мне нравилась непонятно откуда взявшаяся сила.

Очередной гребок и лодка зарылась носом в снег на берегу острова. Я кое-как выбралась и, по колено проваливаясь в сугробы, отправилась в центр. Туда, где среди аккуратных елок мелькали розовые блики.

Шли они от небольшого ларца, стоящего на старом пне. Сам ларец был простым – деревянным с медными скобами, но на крышке сверкала россыпь драгоценных камней. И откуда-то пришло понимание, что вот как раз камней-то касаться и не стоит, что это ловушка для проходимцев, жадных до сокровищ. И подозрительный мерцающий круг, опоясывающий пень тоже не следовало пересекать…

На помощь снова пришло весло.

Используя его как рычаг, я подцепила и откинула крышку ларца. В тот же миг в него ударил розовый луч, а в центре него неспешно вращаясь вокруг своей оси, покачивался неказистый старый ключ.

Одним ударом я вышибла его за пределы круга, потом выкопала из сугроба, в который он угодил, отряхнула, сунула в карман и пошла обратно.

Озеро беспрекословно пропустило меня к противоположному берегу. Я оставила лодку на том же месте, где взяла, а хозяйке, уныло сидевшей на крыльце потрепанной избушки, вернула ее весло.

– А второе? – заискивающе улыбнулась она.

– А второе – мое! – припечатала я, – боевой трофей и оберег от всяких…доброжелателей.

Оставив бабку на крыльце, я отправилась в пещеру. Пришло время освобождать медведя из западни.

Он встретил меня хмурым взглядом исподлобья и молча поднял заднюю лапу, когда я сердито буркнула:

– Где замок?

Ключ подошел идеально. Скользнул в скважину и провернулся, как по маслу. Тихо звякнув, цепь упала на снег, а медведь громко и облегченно вздохнул.

Я же напомнила:

– Я свою часть сделки выполнила.

Он отступил в сторону, освобождая проход в пещеру, но не ушел. Вместо этого смотрел, как я отсчитывала семь шагов от источника и набирала воды в старую флягу.

– Зачем тебе это надо?

– Я же говорила. Жениха спасаю.

– Я не об этом? Зачем воду берешь именно из этого места.

– Потому что она целебная, – устало пояснила я, – и поможет изгнать черный боб.

– Я же говорил, не боб это…

Я хмыкнула и, неспешно закрутив крышечку на фляге, уточнила:

– Когда успел-то? Мы с тобой только вначале общались.

– Ммм… – невразумительно промычал он.

– Хватит уже меня за нос водить. Давай, оборачивайся.

Медведь недовольно фыркнул, пошел рябью и спустя мгновение на его месте оказался знакомый синеглазый парень.

– Догадалась?

– Догадалась.

– Сейчас или раньше?

– В избе у людоедки. Когда вместе с ураганом раздался звериный рев.

– Ты не должна была его слышать, – как-то растерянно сказал он.

Я пожала плечами:

– А я услышала. Ты за что на самом деле на цепь-то угодил?

Ханс сморщился, совсем по-мальчишески взлохматил и без того растрепанный чуб, и признался:

– По глупости. Ведьме озерной в карты проиграл, вот она и посадила меня в пещеру. И сидеть бы мне здесь еще три года, если бы не ты.

– Будем считать, что мы квиты. Ты спас меня у людоедки, я отпустила на волю. Кстати, а баба Люся почему тебя не видела? Ты же прямо перед ней стоял.

– Ну, так и не положено ей было меня видеть. Тело-то мое тут на цепи осталось, а дух отдельно. Никто не должен был его видеть. Только ты.

– Почему?

– Потому что судьба такая у нас, – он провел кончиками пальцев по моей щеке и я, как блаженная кошка, нанюхавшаяся душистой травы, потерлась о его ладонь. Отпуская прошлое, принимая настоящая.

Судьба значит…

А я все думала, почему так ломило в груди, когда его не видела. Почему оглядывалась, высматривая знакомую фигуру между заснеженных еловых лап.

Я уже даже ничему не удивлялась. Это путешествие в Чернодырье и так все с ног на голову перевернуло. Перетряхнуло меня до самого основания, вытащив на поверхность то, что все эти годы спало.

Той Симки, которая пожаловала в лес пару дней назад, уже не было.

На ее месте была я. Странная, самой себе еще не привычная, и в то же время такая, какой и должна была быть. Будто спустя много лет все детали встали на место и механизм заработал как надо.

Однако, когда Ханс склонился, чтобы поцеловать меня, я отодвинулась, хоть всем сердцем и жаждала этого поцелуя:

– Боюсь, жених у меня уже есть, – мрачно и совершенно без радости произнесла я, – пока есть… Ты мне скажи вот чего… Вода в семи шагах от истока и правда обладает какими-то особыми свойствами или это вранье?

– Вода, как вода. Ничего особенного, – прошептал он.

– Я так и думала, – обхватив его ладонь я через силу убрала ее от своего лица. Стало холодно и неприятно, но прежде, чем строить что-то новое, я должна была разобраться со старым.

– Мне нужно в Синеречье.

– К жениху? – ревниво прищурился Ханс.

– Ага. К нему родненькому. Чую, ждет меня там не один сюрприз.

– Вернешься?

– В Чернодырье?

– Ко мне.

Я оглянулась по сторонам. Посмотрела на высокие деревья, укрытые зимой-хозяйкой в снежные покрывала, на по-особенному яркое небо. Вдохнула полной грудью чуть сладковатый свежий воздух и улыбнулась:

– Вернусь.

Глава 7

Сюрпризы начались в тот момент, как я перешагнула границу между Черным лесом и Синеречьем.

Только что был снег и зимнее холодное солнце, а вот уже весна, грязь, слякоть и первая трава, пробивающаяся вдоль обочины.

Сердце дрогнула от дурных предчувствий. Это сколько же я отсутствовала? В Чернодырье прошло всего несколько дней. А здесь? Сколько времени прошло здесь?

Я поспешила в усадьбу, но чем ближе к ней подходила, тем тяжелее становилось в груди и надрывнее билось сердце.

Потому что она поменялась.

Я чувствовала это в каждой детали. В непривычно запущенном саду, который в прежние годы, как только земля начинала освобождаться от снега, вычищался придирчивым садовником. В незнакомых голосах, доносящихся с кухни.

Где прежние слуги? Куда все запропастились?

Поудобнее перехватив верное весло, я тихой тенью шмыгнула в дом через черный ход. Юркнула в нишу за раздевалкой и прислушалась.

В главном зале играла музыка и шумели гости.

Праздник что ли какой? Вроде по календарю не положено.

Не желая раньше времени обнаруживать свое присутствие, я прокралась ко входу и спряталась за тяжелым, пыльным гобеленом.

Вид из моего укрытия открывался прекрасный. Я видела гостей – большая часть которых мне была не знакома. Видела разодетого Марка, рядом с которым сияла МОИМИ украшениями дочь целителя. Чуть в стороне и сам целитель – улыбающийся как сытый довольный кот.

Зато нигде не было моего отца…

Ощущение того, что в мое отсутствие случилось что-то страшное, усиливалось, и вместе с этим росла моя ярость. Мне едва удавалось удержать себя на месте и не вломиться в зал, размахивая веслом направо и налево.

Надо было ждать. Слушать. Искать зацепки.

И я дождалась. Спустя пару танцев, музыка затихла и Марк, сжимая в руки бокал на тонкой ножке – между прочим, из императорского набора, который отец берег, как зеницу ока – выступил вперед:

– Дорогие гости, – еще минуту назад он смеялся вместе с Лейлой, но сейчас его голос звучал смиренно, –   я рад, что вы все нашли время и посетили наш скромный вечер памяти прекрасной Симеллы. Три месяца прошло в той ужасной ночи, как злодеи похитили ее и уволокли в черный лес. Три месяца поисков и страданий. Три месяца отчаяния.

Я содрогнулась. Три месяца? Меня не было три месяца?! И Марк со своей любовницей – а в том, что это именно она, уже не было никаких сомнений – знали о разнице во времени, когда отправляли за водой! Сволочи!

Ярость разгоралась все больше и больше, раскаляя не только кровь, надрывно пульсирующую в венах, но и ручку весла, которую я стискивала.

Мерзавцы!

Тем временем женишок скорбно вздохнул, обвел зал горестным взглядом и продолжил:

– Ее бедный отец так тяжело воспринял исчезновение дочери, что слег. Он уже давно никого не узнает и в последние дни практически не приходит в себя, не смотря на старания нашего целителя…

И этот с ними заодно. Вон как глаза сверкали.

– Мне как официальному жениху Симеллы пришлось взять управление усадьбой на себя.

Да что ты будешь делать. Бедолажка какая… Вынужден он был. Ага, как бы не так. Спланировал все заранее вместе со своей курицей и ее папашей, прекрасно зная, что по нашим законам он будет единственным наследником всего, что могло бы принадлежать безвременно ушедшей невесте.

Эх и дурой же я была…

– И тем не менее, я могу с уверенность утверждать, что Сима не хотела бы, чтобы о ее гибели долго скорбели. Этот праздник я устроил ради неё и для нее. И вы все должны хорошенько повеселиться, чтобы почтить ее память. Чтобы в лучшем мире моя бедная невеста могла облегченно вздохнуть и возрадоваться, после всего, что с ней случилось…

Все. С меня хватит.

– Поподробнее, пожалуйста. Что там случилось с бедной мной? – громко спросила я выходя из своего укрытия.

Надо было видеть их лица в этот момент – сплошной ужас и неверие:

– Си…си…сима…

– Сам ты сисисима, – припечатала я, подойдя ближе, – ну давай, поведай людям, как разыграл спектакль с бобовым зернышком и вместе со своей подельницей отправил меня в Чернодырье.

Лейла сдавленно охнула, взмахнула руками и ничком повалилась на пол, явно рассчитывая что ее поймают.

Только Марк настолько опешил, что не обратил на нее никакого внимания. Она рухнула на пол, как мешок с картошкой, а он лишь таращился на меня, да мычал что-то невразумительное.

– Любимая… ты… тебе привиделось все. Да-да, – его голос постепенно набирал уверенности.

– Правда?

– Тебя в Черный лес утащили, накачали чем-то, вот и почудилось не весь что. – он закивал и потянул ко мне свои грабли с явным намерением обнять, – ты же знаешь, люблю только тебя.

И столько страсти в голос напустил, что прежняя Симелла наверняка бы прониклась и растеклась под наплывом эмоций. К счастью, после путешествия в Чернодырье мозгов у меня прибыло, и розовая пелена с глазонек слетела. Поэтому:

– Да заткнись, ты! Ты все заранее спланировал со своей любовницей и ее папашей. Меня в лес отправить, отца на этом фоне подкосить, а тебя, как официального жениха, во главе всего поставить.

Начавшая было подниматься Лейла, снова повалилась на пол. Зато ее папаша возмутился:

– Это оскорбительно! Я заслуженный целитель! Помогаю всем и в усадьбе, и в городе!

Со стороны людей раздался ободряющий ропот, но меня уже было не остановить.

– Надо же, какая прекрасная самоотверженность, – в наигранном восторге и умилении смахнула с глаз несуществующие слезы, – а может, расскажете людям, почему в нашем городке другие целители надолго не задерживались? Или почему только вы могли справиться со многими хворями, а остальные лишь руками разводили?

– Потому что я – мастер своего дела, – чопорно заявил он.

Я ласково улыбнулась:

– А может, потому что вы эти хвори сами на всех и напускали?

– Да как ты смеешь!

– Вот так и смею. Водичку ты таскал из Чернодырья. Летом из луж приграничных, а зимой из снега талого, да подливал то тут, то там. В потом приходил и спасал от напасти, тобой и насланной. И черный боб, которым якобы жених мой бедный подавился – твоих рук дело, – откуда ко мне пришли эти знания, я понятия не имела, но видела всю картину четко и могла перед любым судом поклясться, поставив на кон собственную жизнь, – а может, еще расскажете всем, почему я всю свою жизнь от малейшего перенапряжения в обмороки падала? А еще лучше покажете, что за порошок у вас в мешочке на поясе вечно болтается? И чтобы народ не сомневался, давайте в столицу его, для верности отправим. На проверку к придворным целителям и магистрам. Как и все остальные банки-склянки из вашего кабинета? Уверена, там много интересного найдут. И запрещенного. И того, что больше калечит, а не лечит. Что скажете?

По мере того, как я говорила, целитель все больше багровел, его доченька дважды пыталась разыграть хрупкую деву, которую довели до обморока, а Марк…Мой любимый, дорогой и самый прекрасный Марк стал приближаться ко мне, думая, что я ничего не замечаю.

Дурак.

Я никогда в жизни так хорошо не видела, как после возвращения из Черного Леса. Все видела! И то, что показывали, старательно выпячивая вперед, и то что скрыть пытались, натягивая убогие маски.

Поэтому, когда между нами оставалось всего пара шагов, я развернулась, встретилась с ним взглядом в упор:

– Достал, – и плашмя веслом по кудрявой башке огрела.

Хлоп!!!

Вместо жениха перед нами оказался пестрый пучеглазый петух. Повернул голову в одну сторону, в другую, да как заорал, а я его хвать за шею и встряхнула хорошенько:

– На суп сгодится.

Девка его сдавленно хрюкнула и, подтягиваясь на руках, поползла прочь, а целитель как-то сразу оробел и заикаться начал:

– Ты… ты… неправильно все поняла…ты…ты…

– Я-я, – удобнее весло перехватила и двинулась на него, – показывай, что у тебя там в мешочках.

– Хо…хорошо… – этот гад начал развязывать тесемку своими дрожащими пальцами, снял один из мешочков…и швырнул в меня!

Я по инерции снова веслом взмахнула – и полыхнуло так, что чуть окна в зале не вынесло. Люди попадали на пол, прикрывая головы руками, а целитель бросился наутек, фактически сознаваясь в своих проступках.

Только далеко все равно не убежал, потому что на входе со всего маха врезался в Ханса и отлетел от него, как мяч от стенки.

У меня аж сердечко екнуло и забилось так сладко, что воздуха перестало хватать. Я ведь уже соскучиться успела.

– Ты еще кто?

– Дух леса, – ответила я, не отводя взгляда от нового гостя.

– Какого такого леса? – целитель начал активнее помогать себе локтями и пятками, отползая все дальше.

– Черного, конечно. Наши-то леса уже давно всех своих духов растеряли, одна трава да деревья остались.

– Да какой же это дух! – внезапно прорезался голос у дочери целителя, – проходимец какой-то.

Ханс хмыкнул, посмотрел на меня и после того, как я кивнула, взял и обернулся, представ в образе огромного черного медведя с пылающим взором.

– Еще вопросы есть? – я обвела всех присутствующих наглым взглядом. Было очень приятно чувствовать себя под защитой такой зверюги. Приятно и трепетно. И все силы уходили на то, чтобы сдержать блаженную улыбку, – если нет, то прошу всех на выход. Всех, кроме тебя, цыпочка, твоего папани и вот этого петуха. С вами будет разговор отдельный.

Просить дважды никого не пришлось. Были гости – и нет гостей. Только входная дверь за ними жалобно всхлипнула и закрылась.

– Ну и где твой жених? – хмуро спросил Ханс.

Я протянула ему вяло трепыхающегося петуха и робко улыбнулась:

– Я это… рассердилась немножко…

Он посмотрел на меня, на петуха, потом кашлянул и, сконфуженно потирая бровь, произнес:

– Напомни мне тебя не злить.