Текст книги "Вечер в Венеции"
Автор книги: Полина Поплавская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Но я отвлеклась… Вот что рассказал мне высокий незнакомец на горе Петршин. Никогда после он не говорил мне ни о чем подобном, а я не спрашивала. Но оба мы знали, что я ничего не забыла, и тот рассказ не был просто сказкой.
Жил в лагунном городе человек, которого все знали. Звали его так же, как и его далекого предка, тоже преуспевшего в золотых дел мастерстве, – Америго Америги. Он был весьма искусен в своем художестве и имел собственную мастерскую.
До своего двадцатипятилетнего возраста он успел сделать много красивых вещиц, и о нем говорили – а в Венеции зря говорить не станут, – что его изделия столь божественны, как только можно вообразить.
К тридцати годам у него уже была слава первейшего и превосходнейшего золотых дел мастера в Венеции.
Однажды он взялся выполнить сложный заказ: мужской перстень с лилией из красивейших алмазов.
Но это был не простой перстень. Прекрасная лилия скрывала под собой тайник: один из нежных лепестков сдвигался, а под ним перстень был полый. Зачем это нужно, Америго не знал, да и не имел привычки докучать своим заказчикам излишними расспросами.
Америго сделал работу, а впоследствии человек, заказавший ему перстень, был обвинен в убийстве одной знатной дамы: она была отравлена. Ювелир оказался втянутым в расследование дела, и квестура в любой момент могла объявить его соучастником.
Имея повсюду друзей, Америго заранее был осведомлен о том, что случилось и что по венецианским законам ему может грозить, если суд признает его вину. Дело уже клонили к тому, что Америго будто знал, для чего в этом злосчастном перстне предусматривается тайник.
Америго успел продать свой дом одному из друзей, надеясь когда-нибудь выкупить его назад. Веря в магическую силу камней, он предварительно спрятал в нем клад – коллекцию из наиболее ценных камней, веря в то, что это поможет ему вернуть дом назад. Но не зная, какого цвета бывает страх, он не внял ничьим советам и не согласился тайно покинуть Венецию, чтобы переждать, пока все уляжется.
И дождался того, что у него в мастерской нашли пропавший после убийства перстень, видимо подброшенный туда самим следователем, а в перстне был найден яд, которым и была отравлена жертва.
И уже на следующий день громким, как из бочки, голосом, запомнившимся Америго на всю жизнь, председатель городского совета огласил ужаснейший приговор, какой Америго едва ли мог себе представить: лишение свободы и продажа с молотка его мастерской со всем содержимым в пользу одного из монастырей.
Что могло быть страшней для мастера, чем лишиться мастерской, своего инструмента и запасов превосходных камней и металлов?
И когда совет ушел обедать, Америго, видя, что никто из челяди совета за ним не смотрит, сбежал из дворца.
Он направился в ближайшую церковь и, увидев там какого-то монаха, с которым даже не был знаком, именем Божьим попросил спасти его. Добрый брат отвел его в свою монастырскую келью, а когда стемнело, показал ему потайной выход из монастыря, довел до хранимой им гондолы и лишь сказал на прощание: «Сила Божья тебе да поможет».
С этого и начались скитания Америго. Покинув город со стороны Торчелло, он, идя по ночам, а днем скрываясь в зарослях тростника, добрался до Пьяве. Знакомый таможенник в Сан-Доне, у которого Америго и хранил деньги за проданный дом, помог ему с документами. Переждав несколько дней, мой будущий муж простился с Италией навсегда и пустился под чужим именем путешествовать по Европе.
К тому времени, как он увидел меня на дорожке Петршин, он уже несколько лет прожил в Праге, которая пришлась ему по сердцу: и гербом, на котором, подобно венецианскому, красовался венценосный лев, и своей испещренной каналами частью – той, которую мы называем Пражской Венецией. Там он и обосновался и даже умудрился вскоре открыть собственную мастерскую: Америго успешно работал в Праге, поначалу даже не зная языка, но ему все удавалось, потому что руки у него и без языка говорили, кто он такой.
…Но это, пожалуй, получилась не сказка. Сам Америго лучше рассказывал.
Устав от своего рассказа, бабушка поднялась и попросила Божену проводить ее в спальню. Там ее встретила горничная, и они простились до утра.
Божена, чувствуя, что после того, что она услышала, долго не сможет заснуть, решила прогуляться по саду.
Но в передней ее остановил телефонный звонок. Трубку, видимо, было некому снять – все Фиалки спали, и Божена, уже одетая, прошла в гостиную и подошла к надрывающемуся телефону.
– Это дом Америго? Мне нужна Божена! – услышала она незнакомый мужской голос.
– Да, это я.
– Божена. Здравствуй. Это Карл. Карл Ледвинов. Я звоню из Венеции. Пожалуйста, возвращайся домой.
Глава 8
Карлу было смешно, больно и страшно. Не думая больше о конспирации, он передвигался по квартире на четвереньках, зажигая повсюду свет.
«Вот попал», – думал он, пытаясь добраться куда-нибудь, где можно было бы лечь. Двигаясь таким образом и время от времени ощущая острую жгучую боль, стреляющую в пояснице, он думал о том, что не отказался бы сейчас даже от того, чтобы хозяйка этой огромной квартиры оказалась где-нибудь поблизости и вызвала врачей. «А там – будь что будет! Эх, говорила тебе мама: „Карлуша, не связывайся с этой сумасбродкой!" А иначе она Франту и не называла».
Наконец Карл добрался до просторной комнаты, видимо служившей гостиной. Но когда он нажал на расположенный низко выключатель, то увидел, что ошибся. В комнате не было никакой мебели, кроме двух строгих кресел, маленького столика с разбросанными на нем бумагами и еще чего-то, напоминающего станок. Карл прополз дальше и увидел какие-то загадочные приспособления, полки с инструментами. В углу стояло большое бюро с множеством маленьких ящичков. Карл попытался открыть один из них – заперт. И все они, видимо, были закрыты на ключ: Карл заметил изящные замочные скважины, выполненные в форме раковин.
«Недурно», – оценил Карл и, словно в нем опять проснулся взломщик, забыв на какое-то время про боль, стал дергать за маленькие ручки-капельки, проверяя ящички по порядку.
Наконец один из них мягко выдвинулся: Карл заглянул внутрь и замер. Он увидел множество драгоценных камней, уже ограненных и сверкающих так, как сверкали сны Карла все последние ночи. «Клад!!!» – мелькнуло в его разгоряченном сознании; и какую-то долю секунды он был готов поверить, что это действительно и есть тот клад, к которому он так долго стремится, – просто хозяйка уже разыскала его и хранит теперь в ящичке.
Машинально он потянул за следующую ручку – этот ящичек тоже подался. Там лежало множество фотографий. Карл вытащил несколько и увидел на них перстни, подвески, колье, медали с эмблемами, броши, даже причудливо выгнутое пенсне, а с обратной стороны – надписи. Карл вдруг понял, что понимает написанное. Он прочитал по-чешски на одном из оборотов: «Исполнено для выставки во Флоренции мастерами Фаустиной Сальвиати и Боженой Америго». Повернув фотографию, он увидел необычный медальон в форме маски.
Не веря своим глазам, Карл резко встал и тут же опять опустился на пол, чертыхнувшись и схватившись за спину. «Как Боженой Америго?! Причем здесь Божена?!»
Ничего не понимая, он снова взглянул на фотографии. На каждой обратной стороне стояла подпись Божены Америго и дата.
Трудно было не догадаться, что все сфотографированные ювелирные изделия сделаны одним мастером, имя которого – Божена Америго.
«Не может быть…» – прошептал Карл. Наконец он понял, что находится в ювелирной мастерской. Он попытался вспомнить, как выглядела мастерская старого Америго, где он несколько раз бывал мальчишкой. Ему показалось, что именно такой станок, если не тот же самый, был и там.
Но все остальное в голове не укладывалось. В доме Америго Америги живет его внучка Божена, детская подружка Карла, и она – тоже ювелир?
Думая отыскать разгадку в других комнатах, он снова выполз в коридор. Но вскоре его спину пронзила такая ужасная боль, что он с трудом открыл первую попавшуюся дверь и оказался в спальне – судя по обстановке, которую Карл, не найдя выключателя, с трудом разглядел в слабом свете, проникающем в комнату из коридора. Добравшись до кровати, он с проклятиями взобрался на нее и стал искать какое-нибудь приемлемое положение для своего несчастного тела. А когда боль немного отпустила его, Карл неожиданно для себя крепко заснул.
* * *
Проспав почти до полудня, он проснулся действительно в спальне и, предполагая все что угодно – даже то, что в соседней комнате уже давно дежурит полицейский вместе с вернувшейся хозяйкой, – крикнул, не пытаясь подняться:
– Эй, есть тут кто-нибудь?!
Но потом спохватился и, решив, что кричать так, находясь в чужой, взломанной тобой накануне квартире, по меньшей мере невежливо, попробовал сесть.
За ночь ему лучше не стало. Более того, Карл вскоре понял, что сегодня он не может и ползать… Смирившись с этим, он стал разглядывать спальню.
То, что у хозяйки квартиры безупречный вкус, он понял еще накануне – ползая по просторному коридору. Но в том, спит он сейчас или бодрствует, Карл усомнился уже через минуту: блуждая по комнате, взгляд его вскоре наткнулся на то, что он видел в своем рождественском сне. Кованый лев снова глядел на него сквозь стеклянный овал столешницы. «Боже мой! – подумал Карл. – Да не сошел ли я с ума?»
Но тут зазвонил телефон, и знакомый ему женский голос – тот самый, который он слышал вчера, едва приоткрыв входную дверь, – произнес несколько слов по-итальянски, а потом заговорил на знакомом Карлу языке: «Вы попали в дом Божены Америго. К сожалению, сейчас я в отъезде. Если вы хотите мне что-нибудь передать, говорите после второго сигнала или перезвоните в Прагу по телефону…»
Далее следовал номер, а после паузы и гудка Карл снова услышал итальянскую речь – хрипловатый мужской голос сказал что-то по-итальянски…
Потом все стихло. Но через некоторое время снова раздался звонок – видимо, мужчина не успел записать пражский телефон, – и Карл опять прослушал информацию, записанную на автоответчик.
Глядя на блики, делающие потолок подвижным, и слушая голос Божены, Карл подумал, что, слава Богу, пока он еще в Венеции, то он есть и на этом свете. Но рассердившись на самого себя за невовремя проснувшееся чувство юмора, стал пенять на звезды и провидение, сыгравшие с ним такую злую шутку. На память пришли слова, которые он не раз слышал от того, у чьей внучки невольно оказался в гостях. Старый Америго любил начинать рассказ о своей жизни с одной и той же фразы, которую Карл дословно вспомнил сейчас: «Слушая это, познавай, как звезды не только направляют нас, но и принуждают».
«Ах, дедушка Америго, знал бы ты, как я хотел обмануть тебя… – Карл скорбно вздохнул, но тут же вспомнил о своем радикулите. – А может быть, ты уже наказал меня за несдержанное слово? Но Франта! Знал бы ты, что она сделала со мной! Ведь это только из-за нее я вспомнил о твоих чертежах и явился сюда».
Но сетовать на то, что уже произошло, было бесполезно, и Карл стал думать о том, как ему теперь быть.
Может, позвонить привратнику? Пусть вызывает полицию и заодно врача.
Но как только Карл представил себе, как мчатся по вызову катера с включенными сиренами, а потом его выносят из дома на носилках смеющиеся санитары, ему стало не по себе.
Он уже не сомневался в том, что взломал дверь своей детской подружки, которую не видел так много лет… И еще он знал, что вчера Божена уехала в Прагу и у него достаточно времени, чтобы все-таки довести задуманное до конца.
С огромным трудом спустившись на пол, он, глядя на телефон, подумал, что здорово было бы сейчас позвонить Франте. Карл представил, как у нее расширяются глаза, когда она узнает, откуда он звонит. «Можно сказать, что я ранен и скрываюсь от преследования в заброшенном доме с добычей в руках. И только она может спасти меня и сокровища – пусть приезжает!» В свете подобной перспективы Карл чуть было не схватил трубку, но вовремя опомнился, подумав, что лучше будет, если он для начала убедится, что попал именно туда, где в камине томится спрятанный Божениным дедушкой клад.
Но начал он с того, что нашел, где у Божены хранится аптечка. Наглотавшись таблеток, вскоре почувствовал, что боль чуть отступила. Карл попытался подняться на ноги – получилось! И тогда, медленно переступая, он пошел по квартире, отыскивая гостиную.
Следующая после спальни комната – судя по плану, который Карл помнил наизусть, самая большая – видимо, и есть гостиная. А в ней и должен быть камин… Карл заглянул в приоткрытую дверь.
Но в гостиной камина не оказалось! Карл схватился за карман и достал план. Рука Америго несколько раз обвела место, где он сейчас стоял; две жирные стрелки вели от круга к квадрату, обозначавшему камин. Да тут и понимать нечего – ясно написано: camino.
Карл смотрел и не верил своим глазам: камина не было.
Он подошел ближе и уставился на стену перед собой: со старой пожелтевшей фотографии, висевшей именно там, где предполагался клад, смотрел на него Америго Америги – и Карлу показалось, что тот ехидно прищуривает один глаз, глядя, как отчаянный кладоискатель буравит взглядом стену.
Но смотрел Карл недолго. Он с трудом подошел к стене и взялся простукивать ее вдоль и поперек, пытаясь отыскать спрятанный в ней камин. Но стена везде отзывалась одинаково… В отчаянии он сел прямо на ковер, а потом вдруг пополз по привычке куда-то и лишь в коридоре опомнился и с трудом поднялся в полный рост.
Он заглянул в соседнюю уютную комнату, окна которой тоже выходили на канал Grande… И здесь, в ее зеленоватой глубине, у стены, которую он только что простукивал с другой стороны, белел мраморный камин! Сердце Карла бешено заколотилось, он приблизился… и ужаснулся: камин, украшенный орнаментом из разноцветного фарфора, был новый!
До позднего вечера он простукивал его, пытался отыскать старую кирпичную кладку, в конце концов принялся выламывать его внутренности, ковыряя тяжелой кочергой, отмычкой, даже ножами, принесенными из кухни. Но под отделкой оказались не кирпичи, а огромные каменные глыбы, тщательно подогнанные одна к другой. И чем дальше он крушил, тем больше убеждался в том, что ломает недавно построенное.
Когда же Карл перестал видеть в темноте свои руки, он поднялся и пошатываясь вышел из комнаты. Измазанными в золе руками включил автоответчик и стал ждать, когда вежливый голос Божены продиктует ему пражский телефон.
Глава 9
Божена слушала, что ей говорит этот странный мужчина, и ничего не понимала.
Но потом постепенно стала вспоминать. Карл… Не тот ли это мальчик, сын доктора, старого дедушкиного друга, с которым она играла, когда дедушка брал ее с собой в гости? Он почему-то очень нравился Америго. Иногда дед, ласково беря Божену за руку, подводил ее к Карлу и говорил: «Посмотрите-ка друг на друга. Ну чем вы не пара? Надо бы нам с доктором Ледвиновым устроить вам настоящую помолвку. А уж на приданое я не поскуплюсь!»
Дети, весело хохоча, вырывались из сильных еще рук старика и разбегались в разные стороны, чтобы потом встретиться в саду и, пока взрослые не видят, залезть на старую сливу, понарошку спасаясь от стаи свирепых волков. Или убежать за ворота, туда, где по дну канавы бежал ручей – весной бурный, а летом больше похожий на болото. Если же зима выдавалась снежной, они выстраивали настоящие крепости из снега, а потом вместе сушились у камина и пили горячее молоко, слушая рассказы Божениного дедушки.
Но потом дети пошли в разные школы. А когда Америго умер, они встретились в последний раз – на дне памяти после его похорон.
И вот спустя больше двадцати лет Карл звонит ей и говорит, что ждет ее в доме Америго в Венеции.
Если бы по случайному стечению обстоятельств Божена не провела сегодняшний вечер в будуаре бабушки Сабины и не узнала наконец историю деда, она бы сразу бросила трубку и не стала бы слушать весь этот путаный вздор про какие-то клады.
Но подросший Карлуша рассказывал ей сейчас примерно то, что Божена услышала из уст бабушки полчаса назад.
Выходило, что Карл, безумно влюбленный в какую-то Франту, выболтал ей однажды тайну, доверенную ему Божениным дедом. Услышав это, Божена вспылила:
– А с какой стати дед рассказал тебе то, что скрывал даже от меня, своей любимой внучки?!
Тут-то Карл и поведал ей трогательную историю о том, что Америго когда-то помолвил их, следуя старинному итальянскому обычаю, и взял с него слово в будущем жениться на Божене, а до тех пор не раскрывать ей тайну о кладе. Сначала Америго доверил эту тайну отцу Карла, а когда понял, что тот не воспринял его рассказ всерьез, подарил доказательства – план и карту – маленькому Карлу.
– Но почему ты раньше не позвонил, не разыскал меня? – Божена вдруг почувствовала, что, словно маленькая, готова обидеться на человека, которого не вспоминала все эти годы, за то, что он открыл другой женщине тайну, которую дед приберег для нее.
– Понимаешь, я и сам уже давно перестал верить во всю эту историю. А когда вспоминал о конверте, который вручил мне твой дед много лет назад, то уже не мог точно сказать, что выдумал когда-то сам, а что было на самом деле. Иногда мне казалось, что Америго просто играл со мной в какую-то игру, после которой и остались все эти карты и чертежи…
– Но почему же ты звонишь мне из моего дома?
– Божена, пойми, еще пару дней назад я готов был сделать ради этой капризной девчонки все что угодно…
Божене вдруг стало ужасно смешно. Подумать только! Карл взломал ее дверь и ищет в ее квартире дедушкин клад. А не найдя, звонит ей, чтобы спросить, знает ли она что-нибудь о старом камине!
Чтобы не рассмеяться в трубку, Божена чуть прикрыла ее ладонью и, продолжая слушать Карла, прикрыла на всякий случай и свой рот, прижимая трубку щекою к плечу. Но тут Карл сказал такое, что трубка выскользнула у Божены на пол, а она сама, торопливо нажав на рычаг, просто согнулась от смеха в три погибели.
«Мой чайник неожиданно включился и напугал его!.. Ой, я не могу больше!» – Божена изо всех сил сдерживалась, чтобы ночью никого не разбудить своим бурным хохотом. Но взрывы смеха продолжали безжалостно сотрясать ее тело: «И у него случился приступ – ха-ха-ха! – радикулита… И я должна вызвать ему врача, потому что он не может… Он же взломщик…»
Вновь зазвонил телефон. Божена долго не брала трубку, пытаясь успокоиться. Но наконец взяв ее, ничего не услышала. «Наверное, плохо соединили. Надо перезвонить этому горе-кладоискателю – а вдруг с ним действительно что-нибудь серьезное? Представляю, что стало с моим новым камином!» – думала она, набирая свой венецианский номер.
– Алло? Карл?
Сначала трубка молчала, а потом Божена, все еще продолжая смеяться в сторону, неожиданно услышала итальянскую речь. Женский голос вежливо сообщил ей, что Божены нет дома, и так далее. Затем она выслушала то же самое по-чешски, надеясь, что Карл возьмет трубку. Но видимо, он боялся сам подходить к телефону, и вскоре раздался длинный гудок, а потом Божена услышала, что кто-то говорит с ней – снова по-итальянски:
– Божена. Ты не слышишь меня сейчас! Это Луиджи. Если я не дозвонюсь до Праги, то знай: я люблю тебя.
– Луиджи, я слышу. Где ты? Говори! – выдохнула в трубку Божена, но тут же поняла, что разговаривает с автоответчиком, и медленно опустила трубку на рычаг…
На следующий день она уже летела обратно в Италию и, глядя на огромные облачные горы, не знала, смеяться ей или плакать…
Глава 10
Луиджи вертел в руке перстень и вспоминал свою мать.
Маленькая венецианка с большим размахом… Последний ее роман закончился тем, что она уехала в Америку два года назад с богатым поклонником ее красоты и ее вокала; и теперь она, наверное, поет свои романсы для него одного…
Его мать была по-настоящему красивой женщиной. Она была плотью от плоти Венеции – льстивой и подозрительной красавицы – не то сказки, не то ловушки для иностранцев.
Всю жизнь имея дело с мужчинами, не отказывавшими ей ни в чем, она каким-то образом умудрилась ничего не накопить. Почему же, уезжая, она не взяла с собой этот перстень – может быть, свою единственную действительно ценную вещь? Оставила на память сыну?
Луиджи нашел этот перстень в старой шкатулке матери, пытаясь разыскать в ней какую-нибудь булавку, чтобы приколоть на стену пражский телефон Божены.
«Занятная вещица…» – подумал Луиджи, рассматривая явно старинный перстень. В том, что ему цены не было, он не сомневался. Перстень имел форму цветка, обвивавшего палец. «Похоже на лилию. А лепестки выложены алмазами! То есть – как их правильно назвать? – бриллиантами. Никогда раньше его не видел. Интересно, откуда он у нее?»
Но чем дольше Луиджи смотрел на свою находку, тем сильнее ему казалось, что он уже где-то видел эту вещь. Или его вводил в заблуждение переливающийся в лучах заходящего солнца цветок, или…
Но потом, вспомнив вдруг, зачем он полез в эту старую шкатулку, Луиджи судорожно схватился за карман, проверяя, хрустит ли там вчетверо сложенный листок с записанным на нем телефоном.
«А может, все-таки позвонить Божене в Прагу? Ведь не будет же она сама звонить в свою пустующую квартиру, чтобы узнать, не звонил ли ее странный заказчик, то вдруг являющийся к ней в рождественскую ночь, то исчезающий, даже не успев ее поздравить».
Луиджи хотел сказать Божене то, что он уже успел поведать ее автоответчику. И он хотел знать, почему она вдруг уехала, надолго ли.
Плохо еще представляя себе, что он скажет Божене по телефону, Луиджи разузнал код Праги и стал набирать непривычный номер, то и дело глядя в бумажку.
Трубку подняли так быстро, что Луиджи от неожиданности смутился и чуть было не передумал разговаривать, но потом быстро попросил к телефону Божену. Говоря, он вдруг понял, что вряд ли в Праге поймут его итальянский, если, конечно, трубку не взяла сама Божена.
Незнакомый голос на чистом итальянском языке ответил ему:
– Сегодня днем Божена улетела в Италию. Вам известен ее венецианский телефон?
– Да, спасибо.
– А с кем я говорю?
– Я ее заказчик. И не очень еще давний знакомый… – сформулировав это, Луиджи мысленно добавил: «…который ищет сейчас возможность признаться Божене в любви».
– Вы не могли бы назвать свое имя?
– Луиджи Бевилаква.
– Очень приятно. А я – Сабина Америго, бабушка Божены…
Некоторое время в Праге молчали, и Луиджи подумал, что связь почему-то прервалась. Он хотел уже повесить трубку, но вдруг услышал:
– Луиджи, я даже не знаю, могу ли попросить вас… Я так волнуюсь за Божену… Дело в том, что в ее квартиру влез один странный субъект… они вместе играли детьми, но не виделись уже много лет. И сейчас он – ни много ни мало – ищет в ее камине клад. Но не может никак найти и позвонил Божене, чтобы она поскорей приезжала… Все это похоже на бред, а может, я что-то и не так поняла. Но кто знает, что у этого Карла на уме? А вдруг он сумасшедший? Или, упаси Господи, маньяк? Божена, наверное, рассердится на меня за то, что я вас беспокою… Но не могли бы вы как-нибудь помочь ей? Хотя бы находиться с нею рядом, когда она вернется в свою квартиру… Ах, извините, Луиджи, я ведь даже не спросила, откуда вы звоните! Как услышала итальянца, так сразу решила, что непременно из Венеции.
Сабина говорила, сама удивляясь своей многословности, а Луиджи слушал и все больше хотел расцеловать эту милую замечательную старушку… Не дослушав, он быстро заговорил в ответ:
– Я с удовольствием помогу Божене. Сейчас же пойду туда и постараюсь опередить ее. Не беспокойтесь, я достаточно силен, чтобы справиться даже с сумасшедшим. До свидания, дорогая Сабина. И спасибо вам!
И не тратя больше ни минуты, воспламененный опасностью, Луиджи бросился к дому Божены, на все готовый ради той, которая так неожиданно вошла в его жизнь меньше месяца назад.
«А если она не приедет?» – с ужасом думал Карл, свернувшись калачиком на диване вблизи злополучного камина: ползать он уже не мог – запасы Божениной аптечки были исчерпаны, и боль в пояснице не отпускала его теперь ни на минуту…
И вдруг он услышал долгожданный звонок в дверь.
«Неужели Божена? – Но ему было уже все равно. – Кто бы там ни был, я открою!» И Карл, собрав последние силы, слез с дивана и на четвереньках пополз-таки к входной двери. Дотянувшись до замка, он пару раз повернул его, но открыть дверь уже не смог.
И после невыносимой для Карла паузы она открылась сама. Он поднял глаза и увидел на пороге внушительного вида мужчину со свирепым лицом и самыми серьезными намерениями.
«Да ты действительно маньяк! Ну-ка поднимайся!» – почти проревел Луиджи, который с минуту назад влетел в дом Божены и, боясь, что уже опоздал, так быстро промчался мимо зевающего привратника, что тот ничего не успел понять и лишь покрутил пальцем у виска.
Луиджи еще раз прокричал Карлу свой приказ, но увидев, что перед ним еще и сумасшедший, который ничего не понимает, бросился на него и, схватив в охапку, стал трясти, гневно вопрошая: «Говори, где Божена? Что ты сделал с ней?» До смерти перепуганный взломщик вдруг залопотал что-то на непонятном Луиджи языке, а потом внезапно размахнулся и что есть силы ударил его по голове чем-то тяжелым.
Чувствуя, что в голове у него помутилось, Луиджи разжал руки и стал медленно сползать по стене на пол. И уже сидя на полу, сквозь плавающий перед глазами туман, он увидел стоящую на пороге Божену.
Отослав перепуганного привратника, который, разыскивая незаконно ворвавшегося в дом гостя, оказался свидетелем этой ужасной сцены, Божена оказалась в компании двух мужчин, каждый из которых нуждался в ее помощи.
Карл, которого она никогда бы не узнала, видимо, потратил на удар свои последние силы. Он сидел на полу в странной позе, держа в руке отмычку, и слабо улыбался подруге своего детства, которую он не смог узнать раньше, даже следуя за ней по пятам и разглядывая в бинокль.
Положение Луиджи было более плачевным. Он, менее всего этого заслуживая, был без сознания.
Бросив дорожную сумку, Божена побежала в ванную и вернулась с кувшином, полным холодной воды, и с большим полотенцем. И сначала она окатила Луиджи водой с головы до ног, а потом, заметив, что он открыл глаза, принялась поспешно промакать его одежду и вытирать волосы.
Но очнувшийся Луиджи смотрел на нее сияющими глазами и что-то тихо шептал. С трудом Божена разобрала: «Если бы не бабушка, я бы даже не знал… И что случилось бы тогда?»
Не догадавшись, что он имеет в виду, Божена помогла ему подняться и уговорила пойти в ванную и переодеться в ее просторный халат.
Потом, вернувшись к несчастному Карлу, она дала ему обезболивающее, которое, по счастью, оказалось в ее сумке, и почти оттащила его, стонущего, на диван.
Разобравшись с мужчинами, она стала звонить бабушке, которая, она знала, не найдет себе места, пока не дождется ее звонка.
И только когда Сабина спросила, успел ли ее встретить Луиджи, Божена поняла, что произошло в квартире перед самым ее появлением.
Положив трубку, она пошла взглянуть на Карла – но тот, видимо окончательно измученный событиями последних дней, уже крепко спал.
Луиджи тоже ничем не проявлял свое присутствие – видимо, он пошел в спальню, чтобы прийти в себя, решила Божена.
Ей надо было все же собраться с мыслями. Она прошла на кухню и, заварив чай, села за стол.
Вся эта история с кладом, несмотря на комичность ее конца, ужасно взволновала ее, заставив совершенно иначе взглянуть на привычный образ деда.
Божена всегда восхищалась мастерством Америго, но привыкла слушать его рассказы, как занимательные сказки. И вдруг эти сказки ожили и стали вторгаться в ее жизнь. Карл вломился в ее дом, чтобы найти клад, который она всегда считала сказочным чудом. Но его радикулит и шишка на лбу Луиджи абсолютно реальны, а значит, реальны и перстень с тайником и бегство деда из Венеции…
И вдруг Божену обожгла догадка: бабушка упомянула о перстне в форме лилии; и Луиджи принес ей эскизы перстня-цветка. А исчезнув из ее дома в рождественскую ночь, оставил бумажник с новым эскизом. И на нем был изображен механизм, позволяющий одному из лепестков сдвигаться в сторону, открывая тайник! Как же она сразу не сопоставила то, что начала делать сама, со злополучным перстнем, сыгравшим такую важную роль в жизни ее деда…
Но неужели то, что предпринимает Луиджи по отношению к ней, – не что иное, как какой-то непонятный ей расчет? И если Карл знает об истории деда Америго больше, чем она сама, то почему бы и Луиджи тоже что-нибудь не знать? Она встала и заходила по кухне. Усталость, возбуждение и избыток впечатлений сыграли свою роль. Она вдруг поняла, что боится.
«А что, если Луиджи как-то связан с событиями, произошедшими здесь, в Венеции, в начале века? Может, он внук или правнук отравленной сеньоры и уверен в том, что мой дед причастен к этому преступлению. Не хочет ли он рассчитаться со мной? Я слышала, что такое кровная месть по-итальянски. Господи, что же мне делать? Я боюсь этого человека!»
Божена не узнавала себя. Она никогда не была такой мнительной, как сейчас. «Не слишком ли много совпадений? – думала она, направляясь в спальню, в которой, она полагала, сейчас находится Луиджи. – Ах, и зачем я так поспешно переехала в Венецию? Если бы Фаустина сейчас была рядом, она бы дала мне совет!»
Божена заглянула в спальню, но там Луиджи не оказалось. Тогда она, все больше и больше нервничая, обошла всю квартиру – он исчез, как и в ту рождественскую ночь. Она зашла в ванную: его мокрой одежды не было, а ее халат как ни в чем не бывало висел на своем обычном месте…
Она вернулась в кухню и села за стол. Ох, как она устала за этот день, как ей хотелось вытянуться на дедушкиной кровати и провалиться в глубокий сон без сновидений… Свет лампы, прикрытой матовым абажуром, падал на ее нежные руки, дорожное платье, заставлял светиться маленький сердолик, пригревшийся в ложбинке между ключицами, оставляя в молочной тени усталое лицо с чуть заметно подрагивающими ресницами. Глядя на пастельных тонов орхидеи, тонким кольцом обвивающие ободок ее любимого светильника, Божена словно плавала в собственных мыслях… Но потом мысли стали странным образом путаться, и она, уронив голову на руки, заснула прямо за столом.
А когда проснулась, то увидела Карла, спокойно сидящего напротив нее и допивающего остатки холодного чая.
* * *
Они просидели на кухне несколько часов. Карл, чувствуя себя так, словно он спасся с тонущего корабля, а теперь сидит в теплой каюте в полной безопасности и рассказывает тому, кто его спас, о своих приключениях, говорил, не умолкая.
Божена слушала его страстный рассказ о женщине по имени Франта, по капризу которой он целый месяц провел в Венеции, готовясь к тому, чтобы совершить настоящее преступление, и думала: а не окажись к этому времени взломанная Карлом квартира собственностью его детской подруги – кто знает, чем бы обернулось для него это приключение? Но сам ее собеседник, похоже, ни о чем подобном и не задумывался…
