Текст книги "Борщевик. Без пощады, без жалости (СИ)"
Автор книги: Полина Олехнович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
Часть 4. Больница
Глава 1. Все, что не убивает, делает сильнее
Белый потолок, светло-зеленые стены, запах лекарств и мочи – больница, догадываюсь я. Осматриваюсь, не поднимая голову с подушки: палата совсем небольшая, три койки, не считая моей, на них старушки.
Одна сидит на кровати и раскачивается из стороны в сторону, другая, лежа, разгадывает кроссворд, третья болтает по телефону.
К обеим рукам присоединены капельницы, что-то больно давит мне на живот. Осторожно тянусь пальцами к очагу боли, нащупываю лед. Внутри все разрывается, невольно издаю стон.
– А – а, очнулась? – откладывая журнал с кроссвордами, говорит одна из пожилых женщин. – Ты полежи, не шевелись, сейчас медсестра придет.
– Да, мам, нормально, – кричит в телефон другая. – Вот девочку тут с нами положили. Только после операции.
Надо же, даже у такой бабульки есть мама. Мне тоже сейчас мама очень нужна. На тумбочке лежит мой мобильник, превозмогая боль, дотягиваюсь – пять пропущенных маминых вызовов.
– Ты куда пропала? Звоню, звоню… – слышу дорогой сердцу голос в трубке.
– Да я…не слышала, – охрипшим, не своим голосом отвечаю я.
– Спишь что – ли? Приеду через две недели, уже билеты взяла! – радостно кричит она.
– Ура! – стараюсь говорить бодро.
– А ты как?
– Я в больнице.
– Что? Плохо слышно. Тут я решаю не расстраивать маму. Зачем? Будет волноваться, побежит сдавать билеты, брать новые, чтобы скорее приехать.
– Отлично все, – собравшись с силами, кричу я. – Соскучилась. Очень жду. Мамочка приедет, мамочка… Что ж так больно-то?! Медсестра делает мне укол, боль медленно уходит. Засыпаю.
* * *
Шум голосов. Открываю глаза. Надо мной стоит врач с мохнатыми бровями, крупным носом и звучным голосом.
– Малявина Милена Александровна, – читает он нараспев надпись на истории болезни.
– Как самочувствие?
– Так себе, – стараясь улыбнуться, отвечаю я.
Самое большое неудобство я испытываю из-за невозможности самостоятельно ходить в туалет. Врач пальпирует живот, осматривает шов.
– Ну, что я могу сказать, – наконец произносит он, – Вам очень, очень повезло: ранение не глубокое, жизненно-важные органы не задеты. Но, к сожалению, хоть и незначительно, поврежден кишечник – ободочная кишка.
Врач делает паузу, затем добавляет:
– Серьезная кровопотеря. Но жить будете! – он улыбается. Доктор дает многочисленные указания медсестре.
– Обезбольте, – кивает он в мою сторону. Я получаю долгожданный анальгетик и снова погружаюсь в сон.
* * *
Первое, что я вижу, когда открываю глаза – цветы на тумбочке: прекрасные орхидеи, выращенные в закрытых лабораториях гидропонным методом (на губке, пропитанной необходимыми минеральными и органическими веществами). Сейчас растения выращивают только так. От земли отказались из-за угрозы попадания семян борщевика. Цветы стоят дорого и их трудно достать. Кто принес? Тут у кровати возникает Андрей.
– Врач сказал, что есть тебе пока нельзя, вот я и решил – цветы для поднятия боевого духа, – он старается, чтобы голос звучал жизнеутверждающе, но глаза наполнены жалостью. Я, наверно, жутко выгляжу.
Андрей стесняется показать свои эмоции, я стесняюсь своего внешнего вида.
– Как же ты умудряешься все время влипать в истории? – он берет меня за руку, и неловкость сразу исчезает.
Андрей рассказывает, что моя новая незадачливая напарница довольно долго ждала на крыльце того злополучного дома. Потом все же решила поторопить меня, но уже в прихожей увидела безумную старуху с ножом в руке. Девушка выбежала и позвала подкрепление. Нескольким крепким парням пришлось изрядно попотеть, чтобы обезвредить бабушку. С энергией и ловкостью, присущей сумасшедшим она носилась по всему дому, пряталась и оказывала ожесточенное сопротивление. В конце концов, ее скрутили и отправили в больницу для душевнобольных.
– А кот? – спрашиваю я.
– Какой кот? Про кота я ничего не знаю.
– Там был кот, наверное, он погибнет от голода. Жалко.
– Ну, если тебя это так сильно беспокоит, я, конечно, могу съездить…
Приходит медсестра и начинает устанавливать мне новую капельницу. Андрей смотрит на часы, желает мне поправляться и уходит.
– Это что, твой муж? – спрашивает любительница кроссвордов.
– Нет, с работы.
– А так смотрит…!
Глава 2. Нетелефонный разговор
Маневрируя между утками с мочой, которые мои соседки пенсионерки по какой-то непостижимой причине выставляют на табуретки, подхожу к окну.
Вид открывается на заросший борщевиком садик. Дождь. Деревья уже пестрят желтыми и красными листьями. Мутировавшие монстры тоже желтеют. Стекающие по зонтам и широким листьям струи воды делают ряды борщевика похожими на армию инопланетян.
Врач сказал, что нужно расхаживаться. Сначала дико боялась, что швы разойдутся, внутренности вывалятся, а я скоропостижно умру от внутреннего кровотечения и болевого шока. Теперь уже не страшно, только жуткая слабость. Удивительно, как быстро восстанавливается человеческий организм – неделя и я на ногах.
Выхожу в коридор. Вдоль стен на кроватях и на каталках больные. Те, кому не хватило места в палатах. Некоторые с ожогами борщевика, другие с колото-резаными и огнестрелами – результат столкновения с мародерами и озверевшими беженцами. Туда – сюда проносится медперсонал, тащатся больные. Люди стонут, кричат, в конце коридора плачет женщина. Пожилой усатый доктор ругает молоденькую медсестру.
– Как Вы отпустили ее одну в туалет с капельницей?! А если б она упала? – кричит он. – Под суд захотела?! Медсестра оправдывается сквозь слезы:
– Да их столько! Мы ничего не успеваем! Как за всеми-то уследить?
Я прохожу мимо молодого человека на носилках, у которого ноги полностью забинтованы. Он то ли под наркозом, то ли бредит. Голова мечется по подушке. Бедняга стонет и зовет маму. Сердце сжимается. Подхожу к нему и глажу по руке. Парень затихает.
Бабки в палате сказали, что если б «этот твой с работы» не договорился, я бы тоже лежала в коридоре. Андрей приходит каждый день, громко и весело здоровается, так, что даже у старушек в глазах загорается озорной блеск. И каждый день приносит мне вкуснейший бульон и гренки. Даже не знаю, где он все это достает.
Парень на носилках снова начинает кричать. Подойдет к нему кто-нибудь, в конце концов?! Лысый мужчина в очках требует главврача. Бомж с перевязанной головой пытается освободиться от капельницы и издает нечленораздельные звуки. Вот она реальная жизнь. Все-таки на базе совсем другой мир.
* * *
Ночью, когда все затихает, я выхожу бродить по больнице. Дежурной медсестры как всегда нет на посту – спит в сестринской или смотрит телек в ординаторской.
Шестиэтажное здание больницы построено еще в советское время, в тот период, когда строили для Человека с большой буквы. Сравнительно просторные палаты, высокие потолки, широкие коридоры, огромный вестибюль. Не больница, а дворец!
Я спускаюсь на лифте на первый этаж. На проходной у охранников громко работает телевизор. Прогуливаюсь по коридорам, словно в ином измерении, наслаждаясь тишиной, одиночеством и неповторимой больничной романтикой. В больнице проблемы внешнего мира уходят на дальний план. Есть только здесь и сейчас.
Петька бы понял! Не удерживаюсь и звоню. В районе лифтов у кого-то тоже звонит телефон, комкая ночную поэзию. Наконец слышу родной чуть хрипловатый, ласковый голос.
– Как ты? – шепчу я в трубку.
– Я в больнице – шепчет Петька в ответ.
– Ничего себе! – громко восклицаю я. Мой голос отражается от стен и потолков. Снова перехожу на шепот. – Что с тобой случилось?
– Да так… рука.
Я слышу шаги, направляющиеся от лифта в мою сторону. Если кто-нибудь из персонала заметит меня разгуливающую в ночное время, по головке не погладят. Прячусь за одну из колонн в вестибюле.
– Поподробней, пожалуйста, – не отстаю я, зная, что Петька не любит рассказывать о своих проблемах. Шаги все ближе.
– Да все так глупо получилось… Решил с начальником отряда армреслингом заняться. А он сто двадцать килограмм весит, ну и – перелом получился, – слышу я совсем рядом Петькин голос.
Не веря самой себе, осторожно выглядываю из-за колонны и вижу Петю, разговаривающего со мной по телефону. Он тоже меня замечает, и, кажется, что его глаза вываляться из орбит. Мы стоим, прижавшись друг к другу, ощущая тепло и родной запах кожи. Петька машет рукой в гипсе.
– Вот, такой я теперь, однорукий Джо, но у меня ведь есть и другая рука, – он обнимает меня, гладит по волосам. – Девочка моя…
Мы садимся на широкий подоконник и целый час болтаем о всякой ерунде, говорим все, что придет в голову, рассказываем о событиях своей жизни. Потом разговор неминуемо соскальзывает на отношения. И как-то получается, что при всей нашей взаимной любви, быть вместе мы не можем.
– Ты же знаешь, я пытался найти подход к Ярославе, но не получилось, – погрустнев, говорит Петя. – А если у нас родится ребенок, то разница в отношении к нему и к твоей дочке будет просто катастрофической. Это будет не жизнь, а ад.
Его фразы снова и снова булыжниками из-под колес грузовика бьются о мое сознание, оставляя паутину расползающихся трещин. «Из нашего брака получится тюрьма; я должен быть уверен в женщине на сто процентов; я ничего не знаю, и не знаю, когда буду знать; и не знаю, как жить без тебя и как жить с тобой; но ты единственная женщина, которую я по-настоящему люблю».
Облако эмоций накрывает меня с головой, я отчаянно машу руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь прочное, но вокруг только воздух и ускользающая сквозь пальцы вода.
– Ты же знаешь, мне нужна семья, – говорю я.
– Понимаю, – у Петьки слезы в глазах. – Я не хочу тебя потерять, Миленка, милая моя…
Глава 3. «Плохо только девушке…»
Каждое утро я начинаю с того, что смотрю в окно на все больше и больше желтеющий и чахнущий борщевик. Каждый день приближает нас к свободе. Неужели скоро снова можно будет спокойно открывать окна, жить нормальной жизнью?
* * *
– Ну, теперь можешь спать спокойно, – говорит Андрей, едва переступив порог палаты. – Кот спасен, пристроен в столовую, сыт и доволен. Я смотрю на него во все глаза, хлопаю ресницами. Надо же съездил в заброшенный столетний дом, где жила сумасшедшая старуха, нашел кота… Я и не думала, что Андрей воспримет мои слова серьезно.
* * *
Не успевает за Андреем захлопнуться дверь, входит Петька.
– Как насчет чашечки ароматного бодрящего кофе? Быть с ним в одном здании и не общаться выше моих сил. Спиной чувствую испепеляющие взгляды бабулек.
У Петьки в палате есть маленький телевизор. Я пью кофе, уставившись в экран, пропуская мимо ушей половину слов воодушевленного моим обществом молодого человека. Показывают Германию. На площади собралась группа людей, сотня – две, не меньше. Они что-то кричат и машут плакатами. Корреспондент сообщает, что это акция под названием «Человек – хозяин природы». Бородатый ариец громко скандирует в микрофон. Ему все аплодируют, а потом по команде срывают с лиц защитные маски, размахивают ими в воздухе, подбрасывают, топчут ногами.
– Ты вообще меня слушаешь? – внезапно спрашивает Петька.
– Я? Да. Ты посмотри на этих чокнутых. Дружными рядами участники акции направляются в сквер рядом с площадью, где с ожесточением и самозабвением, кто палками, кто кусками арматуры, лупят пожелтевшие, увядающие стебли и листья борщевика. Далее следуют кадры любительской съемки. Внезапно возникает какая-то суета, вопли, толпа расступается. Изображение дергается, и плохо понятно, что происходит. Видно как падают, истошно крича два человека, один катается по земле, обхватив голову руками, другой рвет на груди одежду. Поторопились. Борщевик все еще активен.
– Идиоты! Этого и следовало ожидать! – Петькин возглас заглушает комментарии корреспондента. Участники акции разбегаются, спешно натягивая защитные маски.
Журналист говорит, что, не смотря на осеннее увядание, некоторые особи борщевика все еще сохраняют аномальную активность, и пока рано отказываться от мер безопасности.
* * *
Мы с Андреем в больничном буфете. Я тут подумал, – он аккуратно ставит чашку на блюдце, – Давай поженимся. Я захлебываюсь и начинаю кашлять.
– Ну извини, не умею я красиво говорить, не с того начал. Ты такая нежная, такая женственная. Я, как тебя увидел, сразу понял – вот та женщина, которая мне нужна. Через месяц начнутся заморозки, борщевик потерпит поражение, и меня, наконец, отпустят в отпуск. Мы могли бы забрать детей из эвакуации и жить все вместе. У меня двушка. Первое время разместимся, а потом придумаем что-нибудь с увеличением жилплощади.
Андрей смотрит на меня и улыбается, в глазах прыгают бесовские искорки. Вероятно, его смешит мой напугано-озадаченный вид.
– Конечно, тебе надо подумать. Я совершенно не тороплю.
* * *
Соседки по палате оживленно обсуждают выписку той, что постоянно молчала и раскачивалась на кровати. После больницы старушка вернется в дом престарелых – у нее никого нет. Я смотрю в окно на медленно, но неотвратимо погибающего врага человечества. Я уже все для себя решила. С его смертью начнется моя новая жизнь.
* * *
Я всегда знала, что у мужчин есть особое чутье. Петя приходит ко мне в палату. Старушки на процедурах.
– Я выхожу замуж, – без лишних проволочек выпаливаю я.
– Как же я буду без тебя? – тихо, хрипло произносит Петька. – Я же тебя воспитал для себя, создал свой идеал, можно сказать.
Мы стоим посреди палаты. Мой растерянный друг обнимает меня и пытается поцеловать. И в это время входит Андрей. По его лицу проносится вереница эмоций, вычерчивая гримасу боли и разочарования. Но совладав с собой, начальник отдела безопасности быстро произносит: «Похоже я не вовремя». Поворачивается и выходит. Выйдя из ступора, я бегу за Андреем, но по коридору везут каталку с «тяжелым» пациентом. Вокруг него носятся медработники. Шлейф капельниц, кислородная маска. Что-то экстренное.
Наконец, путь свободен, но уже слишком поздно. Двери лифта, увозящего Андрея, наглухо захлопываются. Я смотрю на них, безвольно опустив руки. В голову приходит анекдот, который любит рассказывать моя мама: «Хорошо летчику – его в аэропорту встречает девушка; хорошо моряку – его в порту тоже встречает девушка; хорошо солдату – ждет его девушка на вокзале… Плохо только девушке».
* * *
Андрей не приходит, не звонит и не отвечает на мои звонки. Первое, что я делаю, вернувшись на базу – иду в отдел внутренней безопасности. Легкой, но решительной, не ведающей никаких препятствий походкой.
* * *
Мы взбираемся на пригорок. Андрей обнимает меня за плечи, дети носятся за маленьким мопсом. Он утопает по грудь в снегу, но с невероятным упорством снова и снова выкарабкивается.
Жадно вдыхаем свежий морозный воздух. Впереди еще несколько долгих часов в машине. Нетерпеливо тарахтит не заглушенный двигатель.
Мы смотрим на поле, усеянное серыми хрупкими, но по-прежнему устремленными ввысь, скелетами борщевика. Они четко выделяются на фоне белого снега. Природа дает несколько месяцев передышки. А что потом? Остается надеяться, что за зиму ученые придумают какой-нибудь эффективный метод борьбы.
