Текст книги "Конан и слуги чародея"

Автор книги: Поль Уинлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 5.

– Теперь можно немного отдохнуть, – выдохнул Терша, совсем по-человечески пытаясь утереть пот со лба, почти отсутствующего у сусликов. В его торжественном храме вновь царил чинный порядок. Все изваяния застыли на своих местах; а нагрянь сюда с обыском хоть вся городская стража Столицы Воров, Аренджуна, – она ничего бы не нашла.

Теперь следовало осуществить вторую часть нехитрого плана. Терша знал, что его создания благополучно прорвались через все заслоны и в погоню за ними устремились девять десятых воинства Цхесты. Город почти не охранялся.

Бесконечная ночь, вместившая в себя такое обилие событий, все никак не могла окончиться. Неужели в храм никто так и не зайдет? На такую удачу Хранитель Цхесты боялся даже надеяться.

Он не успел даже перевести дух, как из бокового проулка вновь раздалось казавшееся ему донельзя отвратительным, режущее слух торжественное пение. Терша кое-как охватил короткими лапками голову и мысленно застонал. Конечно! Как он мог позабыть об этом! Его подопечные, конечно, уже поняли, что их бог никуда не делся, что он в своем храме – и решили, не дожидаясь окончания погони, совершить-таки торжественный обряд бракосочетания бессмертного Хранителя с выбранной ими "душой Цхесты" – пятнадцатилетней девственницей, с самого рождения подготовлявшейся к этому кошмарному для Терши ритуалу. Надо было что-то делать... немедленно... избавиться от этого облика... Маленький рыжеватый суслик стрелой вскочил на алтарный камень.

– Превеликий Хануман! – ту часть храма, где стоял жертвенник, быстро затягивало плотным теплым туманом. – Помоги! Молю тебя вновь! Избавь меня от этого кошмара! – в глубине белесых волн мглы стремительно метались из стороны в сторону какие-то темные тени. Внезапно они замерли – словно молящий и впрямь получил какой-то ответ.

– Конан! – заверещал Терша. – Очнись, очнись же, о благочестивый воин!

Одно из уродливых изваяний возле стены медленно разлепило серые каменные губы:

– Ну, чего тебе? – пробурчал искаженный, весьма отдаленно напоминавший прежний голос – низкий рык, почти что бас.

– Нам надо поменяться местами. Замени меня в этой ужасной церемонии! Ах да, ты же ничего не знаешь...

Терша, как мог, в нескольких словах объяснил свой замысел. Губы статуи снова вздрогнули, на сей раз сложившись в подобие саркастической ухмылки, свойственной киммерийцу.

– Ясное дело, я согласен!

– Тогда повелеваю камню, нынешней плоти твоей – иди сюда!

Раздался скрип. Одна из мощных ног статуи оторвалась от постамента и сделала первый, еще не слишком уверенный шаг. Второй дался уже легче, третий получился и совсем хорошо.

Торжественное пение за дверьми не умолкало. Площадь мало-помалу заполнялась народом в торжественных алых плащах. Воинов почти не было, зато пришли все остальные горожане, от мала до велика.

Во главе процессии двое облаченных в синие мантии жрецов осторожно вели под руки закутанную с ног до головы в полупрозрачный белый газ девушку. Взоры простых смертных не могли коснуться ее красоты, предназначенной для лицезрения одним лишь Хранителем Города.

Предназначенная в невесты девушка шагала, не чуя под собой ног; несчастная была ни жива ни мертва от страха. Будущих подруг Терши держали, словно в тюрьме, и пуще всего следили, чтобы те, кто уже побывал во храме и вкусил сомнительные радости плотского соития, не поколебали бы веры юных божьих невест. Женщины, уже ставшие Женами Терши, высоко почитались в Цхесте; они составляли особую касту могущественных жриц, однако вход им в Обитель невест был строго-настрого заказан. И все же какие-то слухи не могли не просачиваться. По Цхесте шепотом опасливо передавалось, что эти жрицы предаются самому ужасному разврату, не сумев снискать расположения Божественного Хранителя, обделившего их во время брачной ночи супружескими радостями...

И потому девушка по имени Шейол, которую осторожно вели ко Храму два Великих Жреца, едва переставляла ноги. Она лишь смутно догадывалась о том, что ей предстоит.

А тем временем внутри строения над алтарным гранитом продолжал клубиться колдовской туман. Изваяние, тяжело шагая, преодолело последние футы до алтаря и, словно в воду, погрузилось в непроглядную мглу. Тоненький голосок божка забормотал непонятные заклинания.

Киммериец повел затекшими плечами. Он вновь стал самим собой; а на том месте, с которого только что ушло ожившее изваяние, уже стоял Терша, приняв вид статуи... Все было готово к началу церемонии.

Конан ожидал, что двери вот-вот распахнутся и торжественная процессия вступит внутрь; однако у него уже сводило от зевоты рот – а крыши домов окрасились первыми лучами наступающего рассвета – когда нескончаемые хоровые песнопения, наконец, закончились.

Короткая пауза... и тишина вновь сменилась медленной, тягучей мелодией. Предыдущие гимны навевали одну зевоту; однако этот отчего-то пробудил в Конане неясную тревогу. Посланное для поимки дерзких святотатцев войско все еще не возвращалось; а ведь по замыслу Терши двойники должны были погибнуть, чтобы, по крайней мере, успокоились обитатели Цхесты. Конан старался не думать о том, что изначально они должны были выбраться из храма чуть ли не вслед за ушедшими воинами...

Двери храма медленно распахнулись; внутрь хлынул бледный свет разгорающегося дня. Поспешно прячась за алтарь, киммериец успел заметить плотные ряды народа на площади и медленно двигающееся к Храму величественное шествие.

"А эти жрецы, оказывается, знают толк в женщинах", – невольно подумалось киммерийцу при одном взгляде на точеную фигурку божьей невесты. Лицо девушки скрывала вуаль, но волнующие линии плеч, ног и талии говорили сами за себя.

"Интересно, долго еще они будут завывать? – Конан начинал проявлять нетерпение, тем более, что хоры неспешно втягивались внутрь вслед за ведущими девушку жрецами. – Я чувствую, что возненавижу музыку навеки!.."

Приготовления к таинству оказались долги, скучны и однообразны. Что-то гнусавили жрецы, хоры продолжали распевать ("И как только не охрипнут?" подивился их выносливости Конан), служки возжигали в курильницах незнакомые киммерийцу благовония... Храм мало-помалу наполнялся сладковатым дымком, от которого немилосердно першило в горле и щипало глаза. Конан с трудом подавлял неудержимое желание откашляться.

Закутанную в белый невесомый газ девушку долго водили взад-вперед, останавливая перед каждым изваянием, и тогда тонкая фигурка начинала медленно извиваться в причудливых фигурах завораживающего танца под негромкие звуки больших струнных арф, внесенных в храм одними из последних.

"Ну сколько можно!.."

Но вот, наконец, хоры потянулись к выходу; пятились задом, низко кланяясь нареченной, многочисленные жрецы; последними уходили музыканты. Однако песнопения вовсе не утихли, на что очень надеялся Конан; священные гимны грянули с утроенной силой – чтобы было слышно через любые стены, с тоской подумал киммериец.

Девушка осталась одна; трясущиеся пальчики начали разматывать скрывавшие лицо покровы. Киммериец осторожно выглянул...

"Да, она и впрямь могла стать Божьей Невестой, – невольно подумалось ему. – Хороша!.. Хороша, нечего сказать!.. И откуда только такая взялась здесь, в богами забытой Цхесте?!"

"Никто не должен ничего заметить, киммериец!" – вспомнил он последние слова Терши, сказанные божком за миг до того, как он сам обратился в статую.

"Да, разрази меня Кром... но девчонка же так юна..."

"Вот и хорошо, что ей встретился ты, знающий толк в женщинах и умеющий не причинить боли..." – отозвался ему чей-то голос в сознании.

Песенники на площади завопили так, что, казалось, сейчас рухнут толстенные стены замка. Девушка судорожными, механическими движениями снимала с себя слои невесомого, прозрачного газа; она тряслась от страха, хорошенькое личико помертвело, неестественная бледность пробилась даже сквозь толстый слой наложенных румян.

"Пора", – подумал Конан, вспомнив наставления Терши. Он знал, что, стоит ему выпрямиться – и его окутает алая светящаяся аура. Божок постарался обставить выход киммерийца должным образом.

Девушка только слабо вскрикнула, закрыв нарумяненное лицо ладонями. Ее обеспамятевшему взору предстал полуобнаженный великан с невероятными, никогда не виданными в Цхесте глубокими ярко-синими глазами. Словно торжественный плащ, его окутывало алое свечение; могучие руки, перевитые тугими жгутами великолепных мускулов, тянулись к ней, губы улыбались, открывая ряды белоснежных зубов. Да, это был истинный бог!..

Рука киммерийца осторожно коснулась немыслимо тонкой талии. Девушка вновь вскрикнула; глаза ее закатились, казалось, что она вот-вот может лишиться чувств. "Только этого мне не хватало... Сейчас, того и гляди, рухнет... Ну, этого мы тебе сделать не дадим. Таких, как ты, на руках носить нужно..."

И Конан легко, словно перышко, поднял обомлевшую цхестийку.

За алтарным камнем обнаружилось широкое и жесткое ритуальное ложе: на него киммериец и опустил свою бесценную ношу. Сознание девушка все-таки не потеряла и сейчас крепко прижималась к груди воина. Что ж, она, как видно, не из трусливых...

А потом произошло то, что мириады раз уже случалось на земле, когда красивый мужчина оставался наедине с красивой девушкой. Киммериец старался, как только мог; такого усердия он не проявлял и в спальнях лучших куртизанок хайборийских Королевств. К мужскому желанию впервые примешалось и нечто большее: неосознанное стремление защитить и сохранить – "Ну хотя бы на ночь, черт возьми", – это нежное и хрупкое создание, волей судеб доставшееся ему...

И Конан добился своего, хотя при этом с него сошло семь потов. Высокий потолок храмового зала отразил ликующий крик. Забыв обо всем, юная жрица что есть мочи обнимала за шею своего бога, доставившего ей величайшее наслаждение в ее такой короткой и обделенной радостями жизни...

Однако он не успел даже перевести дух – не говоря уж о том, чтобы натянуть одежду – когда стройный хор на площади внезапно рассыпался и умолк, сменившись чьим-то низким, яростно-гневным рыком. Некто, облеченный силой и властью, явился, чтобы взыскать с нерадивых жрецов; а затем железные створки дверей сотряс мягкий, но страшный удар.

"Кивайдин! – огнем обожгла страшная мысль. – Разобрался-таки что к чему, подлец... Ловко, ничего не скажешь!"

В следующую секунду киммериец был уже на ногах. Все, что он успел сделать, это обмотать чресла набедренной повязкой и выхватить меч; и тут ворота рухнули.

По залу пронесся ледяной шипящий ветер. В дверном проеме полыхало багровое зарево; а на пороге, скрестив руки, неподвижно застыла темная, исполненная силы фигура. Конану хватило одного взгляда, чтобы понять, кто сейчас перед ним. Увы, его подозрения оправдались. Великий маг и впрямь добрался до них.

– Ну вот и пришел конец вашей дурацкой игре, Конан-киммериец, прогремел от двери мрачный, глубокий голос. – Приблизься и прими свою судьбу! В виде особой милости я дарую тебе право умереть в бою.

Девушка недоуменно открыла блаженно смеженные было глаза. Что здесь происходит? Куда делась алая аура ее бога, который только что был с ней, обнимал ее, оставил в ней часть самого себя – драгоценнейшую часть своего божественного семени? И кто этот жуткий человек у входа?.. Что ему надо? Как он вообще смог войти? Ведь засов был заперт!

Понимая, что все кончено, Конан медленно шел через зал. Его разум тщетно искал путей к спасению и не находил их. Конечно, что Кивайдину и его меч, и все чародейство Терши... В голову лезли темные, полные беспросветного отчаяния мысли.

Девушка за алтарным камнем приподнялась на ложе, во все глаза смотря на происходящее. Казалось, ее охватил столбняк. Она не кричала, не билась молча и сосредоточенно смотрела...

Признаться, киммериец думал о ней в эти последние – как он полагал свои минуты:

"Бедная девочка, лучше уж сшибиться с магом поближе к двери – авось, крыша если и обвалится, то ее – там, за алтарным камнем – все-таки не придавит..."

Казалось, что за спиной разгневанного мага полыхает весь город. Площадь исчезла, без остатка затопленная пламенем, и Конан не знал, искусная ли это иллюзия, или Кивайдин и впрямь решил разделаться со всей Цхестой...

Киммериец мягко продвигался вперед; чародей стоял неподвижно. Лица его Конан не видел – лишь порой что-то сверкало там, где должны были располагаться глаза.

– Ну что же ты медлишь, отважный Конан? – в голосе Кивайдина слышалась неприкрытая издевка. – Не больно-то ты скор! Разве так предписывают поступать тебе правила киммерийской чести?!

"Пусть говорит. Ему для чего-то надо меня раздразнить... но уж этого удовольствия я ему не доставлю!"

– Неужели ты боишься меня? – продолжал издеваться чародей. – Разве ты не видишь – я безоружен!

Конан лишь усмехнулся про себя. На такие фокусы он был горазд и сам. Иногда выгоднее напоказ отбросить меч, а дело решить ударом небольшого, затаившегося в рукаве кинжальчика...

Врагов разделяло не более шести футов. Конан приостановился; маг же продолжал говорить, явно потешаясь:

– Хотя, может быть, мне и не убивать тебя? Всего лишь оскопить, чтобы навсегда отбить охоту портить девушек! Ведь ты, в конце концов, оказал мне немалую услугу – мои нерадивые, заслужившие казни слуги здесь, и обращены в недвижные изваяния... Это очень, очень мне на руку! Ты избавил меня от множества хлопот, Конан из Киммерии...

Пока длилась эта хвастливая речь, варвар успел собраться с духом. В конце концов, это не первый волшебник, столь самоуверенно грозивший ему скорым и неизбежным концом. Хозяин Башни Слона тоже, к примеру, грозил. И многие другие тоже... Чего стоил хотя бы один Аманар!

– Что же ты медлишь, киммериец? Ну, подойди же, снеси мне голову своим славным мечом!

– Вряд ли мне это удастся, чародей, – стараясь, чтобы безнадежность и отчаяние звучали бы в голосе как можно явственнее, ответил Конан, в знак признания своего поражения низко опуская голову. – Что я могу сделать тебе, если мой меч против тебя бессилен?

Говоря так, он мало-помалу повернулся к чародею боком, прикрывая плечами и грудью напрягшуюся, готовую к удару правую руку с опущенным мечом. И, все еще продолжая говорить что-то сокрушенно-покорное, киммериец внезапно и резко взорвался стремительным движением. Все его мышцы напряглись в едином порыве, тело, точно отпущенная пружина, послало вперед руку с мечом; клинок был нацелен в грудь чародея. Конан надеялся только на внезапность, на то, что этот выпад в упор Кивайдин уже не отобьет.

Киммериец жестоко ошибался. Глаза волшебника внезапно и грозно блеснули на окутанном тьмой лице; в них светилось злое торжество. Молниеносным движением, которого не мог различить человеческий глаз, он отпрянул в сторону; острие меча прошло в пальце от его груди. Инерция собственного удара развернула Конана спиной к врагу; и тотчас же страшный удар в затылок отправил киммерийца на пол. Глаза застлал красный туман, однако варвар не потерял сознания и даже не выпустил меча из руки. Позади него раздался приглушенный, полный отчаяния девичий вскрик.

– Ну, вставай же, Конан! – загремел Кивайдин. – Вставай и сразись со мной, глубоким стариком! Я даже оставлю тебе твою железную игрушку! Поднимайся же и продолжим бой! Не порти мне развлечение, вставай!

И Конан встал. Больше ему просто ничего не оставалось. Перед ним стоял усмехающийся Кивайдин; в разверстых дверях храма по-прежнему полыхал негасимый магический огонь. Быть может, это была лишь иллюзия, и Конану была оставлена дорога для бегства – по странной прихоти волшебника; а быть может, это был и самый настоящий огонь... Во всяком случае, киммериец, стиснув зубы, заставил себя не смотреть на манящую арку входа.

– Атакуй же, чего ты ждешь! – Кивайдин вновь пренебрежительно скрестил на груди руки.

В сердце Конана начинала закипать медленная, черная ненависть. Обычно он не давал ей воли, понимая, что победу может дать лишь хладнокровие; но теперь становилось ясно, что если что и вручит, так только это – древнее и страшное наследие несчетных поколений предков-варваров, переданное от них неукротимое стремление во что бы то ни стало убить врага, даже если ты уже весь изранен и изрублен... И порой эта ненависть способна была творить чудеса.

Второй выпад киммерийца прочертил кровавую полосу на груди чародея. Тот слишком увлекся насмешками и пропустил удар; хотя рана и была пустяковой, Конан внезапно ощутил прилив сил и уверенности. Враг вовсе не так уж неуязвим, как хочет казаться!

И тут Кивайдин показал, как он на самом деле умеет сражаться. Его голая ладонь небрежно, играючи отшибла в сторону закаленный тяжелый клинок варвара, в то время как другая рука резко ударила киммерийца в подбородок. Шейные позвонки хрустнули, но выдержали; удар, способный сломать шею даже быку, лишь еще раз опрокинул Конана наземь.

И вновь он поднялся. Рот был полон крови, в висках раздавались гулкие, глухие удары сердца, уже предчувствовавшего конец. Еще один выпад, еще, еще... Кивайдин уклонялся ловко, однако меч киммерийца еще дважды оставлял на нем легкие отметины.

Казалось, они бьются уже вечность, хотя на самом деле прошли считанные секунды после начала их поединка. В очередной раз сбитый с ног, Конан со всего размаха врезался в сваленную у стены груду их заплечных мешков и седельных сумок; ткань затрещала, и по полу покатился, слабо постукивая, какой-то зеленоватый, слабо светящийся предмет, при виде которого Кивайдин слабо ахнул – точь-в-точь как робкая девушка – и проворно отскочил в сторону.

Из прорехи в мешке выкатилась изумрудная статуэтка Ханумана, и странно-живые глаза горели яростным пламенем. Оно билось в глазницах, стремясь на волю – и внезапно пробило-таки себе путь.

Конан ощутил, как в спину ему ударили две горячие воздушные струи – это вырвавшиеся из глаз Ханумана желтые лучи коснулись тела варвара. Боль тотчас исчезла; ноющие мышцы налились новой силой. И, когда Конан поднялся на ноги, в глазах Кивайдина он заметил на миг проскользнувшую искорку неподдельного страха. Меч сверкнул серебристым полукружьем, словно и не полыхал совсем рядом мрачный багровый огонь, и на сей раз чародей уклониться не сумел. Левый бок его бесформенной хламиды стремительно потемнел от крови; Кивайдин беспомощно пошатнулся, прижимая к ране обе руки...

Киммериец потерял осторожность только на краткий миг, однако чародею хватило и этого. Кивайдин внезапно оказался совсем рядом; по-змеиному гибкие пальцы впились в сжимавшую меч кисть Конана, вторая рука метнулась к горлу. Ее Конан успел отбросить, однако из-за этого пропустил самый что ни на есть прозаический удар в пах, после которого он опять оказался на полу.

Кивайдин не повторил его ошибки. Он прыгнул вперед, точно голодный тигр на добычу. Выроненный Конаном меч был уже в его занесенной руке.

И тут ему под ноги с отчаянным визгом бросилась невысокая, закутанная в белый газ фигура. Руки ее были вскинуты в жесте не то мольбы, не то угрозы; тонкие пальчики, только что ласкавшие мощное тело Конана, обхватили руку чародея с мечом... предназначенная в невесты Хранителю Города, девушка теперь готова была на все, собой закрывая его от демона тьмы...

И предназначенный киммерийцу удар достался ей.

Клинок рассек ее левое плечо, дойдя до сердца. Белый газ окрасился багровым, кровь фонтаном брызнула из страшной раны; потолок зала отразил слабый предсмертный крик...

Как в страшном сне, Конан видел эту сцену; время словно остановилось, маг замер, вцепившись в эфес торчащего из груди девушки меча, почти до самой крестовины залитого кровью. Несколько мгновений в храме царила жуткая тишина; а потом мертвые губы девушки приоткрылись, упавшие было веки поднялись вновь. Взор ее, странный и невидящий, казалось, источал холодный безжизненный свет. Залитый кровью клинок внезапно осветился, а затем покрывавшая его кровь несчастной словно ожила. Десятки и сотни ярко-красных змеек ринулись вверх по мечу – к сжимавшей его руке Кивайдина. И взор красных зрачков Ханумана был направлен прямо в спину убитой...

Маг заревел. Дико, страшно, в голосе его не осталось ничего человеческого; родившиеся из крови змейки впились в его незащищенную плоть, рука окуталась красноватым дымком...

Спустя еще миг Кивайдин швырнул меч и, завывая, опрометью бросился прочь, к выходу из храма, на бегу срывая с себя терзавших его красных тварей.

Подхватив меч, на острие которого извивался еще целый клубок алых созданий, Конан бросился в погоню. Такой случай упускать было нельзя; он обязан был догнать!

И он догнал, чуть не влетев в смертельные объятия бушующего на пороге пламени. Клинок еще раз вонзился в спину Кивайдина; новый вопль, красные змейки вновь ринулись вперед, но... Конан знал, что рана неглубока. Меч остался в его руке, а змейки, точно по волшебству, мгновенно исчезли.

Обессиленный Конан едва дотащился до погибшей девушки. Она лежала с блаженной, умиротворенной улыбкой на сомкнутых устах, как сломанная злой судьбой прекрасная игрушка – наивное, невинное и истово верившее в него, Конана, создание...

И тут могучее тело никогда не плакавшего киммерийца сотрясло отрывистое глухое рыдание: "Она умерла за тебя, помни это; она отдала свою жизнь, чтобы жил ты; и, значит, твой долг теперь – преследовать этого мага до самых дальних земных пределов, пока он не ответит за все".

Конан стиснул зубы так, что они захрустели. Однако, хотелось бы знать, что все это время делал доблестный Терша?! Конан одним прыжком подскочил к бессмысленно скалящемуся каменному истукану; не сдержавшись, он со всего размаха треснул по статуе кулаком.

– Что же ты сидел, пока меня убивали, а? – рявкнул киммериец, не слишком задаваясь вопросом, слышит его божок или нет. – Или, быть может, мне расколотить это идолище, чтобы ты понял, что такое боль?!.

Очертания изваяния внезапно подернулись знакомой киммерийцу магической дымкой, задрожали, теряя четкость... спустя мгновение ниша полностью утонула в сером мареве, а когда туман рассеялся, на постаменте вместо массивного обезьянца сидел Терша в прежнем своем сусличьем обличье.

– Прости, прости меня, благочестивый Конан, – виновато зачастил божок. – Прости, я не мог распутать собственное заклятье... я был так испуган, что перезабыл все на свете."

– Трус, – с презрением бросил ему киммериец. – Девчонка погибла из-за тебя, а ты... испугался он, видите ли! – передразнил Тершу Конан, зло сверкая глазами. – Ты можешь ей помочь? Лекарь-человек, конечно, давно бы отступился; но, быть может, ты докажешь, что не зря именуешься Богом?!

– Сейчас, сейчас... – торопливо забормотал Терша, опрометью кидаясь к убитой. Несколько мгновений его лапки осторожно скользили по краям страшной раны... а затем божок виновато развел ими.

– Скорблю и проливаю потоки слез вместе с тобой, Конан... но тут уж ничего не поделаешь. Я бессилен! Нам и впрямь остается только оплакать ее, увы! Душа уже покинула тело...

– Вовсе еще не покинула, – вдруг раздался чей-то медленный, скрипучий голос – будто терлись друг о друга два шершавых камня. Конан и Терша обернулись разом, точно ужаленные – к ним обращалась изумрудная статуэтка Ханумана. Каменная пасть бога-обезьяны приоткрылась, глаза по-прежнему мерцали огнем. – Поднесите меня ближе к ней!

– П-повелитель... – жалко задрожал Терша. – Ты з-здесь? О, молю, не карай меня очень су...

– Я сказал – поднесите меня к ней! – обрывая бормотание Терши, зло проговорило изображение Ханумана.

Киммериец поспешно нагнулся, подхватив ожившую статуэтку. Она жгла руку, словно была только что вынута из печи; взор каменных светящихся глаз упал на разрубленное плечо, уже покрывшееся бурой коркой свернувшейся крови.

– Да... – тихо и чуть слышно выговорил Хануман (или его изображение? ). – Мы опоздали. Из-за тебя, Терша, трусливый и нерадивый раб!

Суслик повалился на пол, очевидно, он пытался встать на колени, забыв, что тело его несколько отличается от человеческого. Его била крупная дрожь, шерстка встала дыбом...

– Хватит корчиться! – сурово бросил Хануман. – Если хочешь заслужить мое прощение – то должен будешь сопровождать этих людей, что принесли сюда мое изображение, к известному тебе тайному храму. Ты понял меня? Они должны дойти!..

И тут у обитавшего в статуэтке духа как будто иссякли силы. Озарявший глазницы свет бесследно исчез, приугасло и внутреннее изумрудное сияние; перед Конаном и Тершей на полу вновь лежала мертвая каменная статуэтка.

Киммериец и глазом моргнуть не успел, как Терша опрометью метнулся к превращенным в изваяния спутникам Конана. Не прошло минуты, как Скарфен, Скольд, Эйджес и Фьюри уже стояли вокруг киммерийца, забрасывая его вопросами.

– Потом, все потом! – отмахнулся тот. – Идемте, надо отыскать хоть каких-то коней, иначе нам не унести отсюда ноги!.. Давайте, разбирайте тюки, я вас сейчас догоню...

Магический огонь в дверях тем временем угас; взорам открывалась пустая, залитая солнцем площадь. На ней не было ни одной живой души.

Возглавляемая Тершей процессия в открытую двинулась через открытое пространство; киммериец же чуть задержался. Он в последний раз взглянул в лицо девушки; даже сейчас, отмеченное Смертью, оно не потеряло своего очарования.

– Ради меня ты пролила свою кровь, – негромко произнес Конан, обращаясь к убитой. – И клянусь тебе Кромом, богом моих отцов, что твой убийца перед смертью узнает ее вкус. Я заставлю его!

С этими словами он вытащил кусок тряпицы из своего заплечного мешка и, сломав запекшуюся корку, смочил платок кровью девушки. Потом аккуратно сложил его, спрятал в кожаный мешочек, а его – в потайной карман заплечного мешка.

Спутники уже ждали его.