Текст книги "Аватара"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 10

Возле аудитории в Колесе Сан-Джеронимо располагалась специальная комнатка, где ораторы и актеры могли отдохнуть, подготовиться к выступлению, если чувствовали в этом необходимость. Айра Квик не стал задерживаться в ней, но – тем не менее – на несколько секунд заглянул в зеркало, проверяя свой облик. Он увидел перед собой опрятного и тонкокостного мужчину белой расы в возрасте сорока четырех лет, с высоким лбом, тонким правильным лицом, карими глазами, черной вандейковской бородкой, с едва тронутыми сединой волнистыми черными волосами, уже редевшими на макушке, но в изобилии ниспадавшими на уши и закрывавшими шею. Моде соответствовала не только внешность, но и радужные переливы ткани на куртке, и блестящие черные брюки. Все это носили в прошлом году… мода, а не ее последний писк. Не будь среди первых, на ком опробуется новое.

«Сейчас я, как актер, готовлюсь к выходу, чтобы завоевать враждебную аудиторию, разве не так?» – подумал Квик, наслаждаясь редкой в людях способностью подшучивать над собой. Ведь в глубине души он ощущал на сей раз, сколь смертельно серьезно и трагично его пребывание здесь. Трагедию создавало не столкновение зла и добра: подобное случается лишь в неприхотливой мелодраме. Трагедия возникает в результате конфликта между личностями с равным моральным уровнем, равным (ну хорошо, почти равным) интеллектом и восприимчивостью.

Наконец Генри Трокселл, начальник охраны, пошевелился.

– Вы готовы к выходу, сэр? – осведомился он.

– Да, – отвечал Квик. – И пожалуйста, никаких вольностей в представлении.

– Как вы могли подумать подобное, сэр? О'кей.

Начал Трокселл. Густой его голос доносился через открытую дверь:

– Damas у caballeros. Сегодня я имею удовольствие… я много раз уже объяснял вам, что вместе со своими людьми всего лишь исполняю долг перед правительством – как моим, так и вашим. Вы потребовали встречи с лицом, облеченным властью. Персона эта прибыла к нам. Я имею честь представить Айру Квика, члена Ассамблеи Североамериканской федерации от Среднего Запада, министра исследований и разработок в Совете Всемирного Союза. Сэр Квик, прошу вас. – Отступая в глубь сцены, он пропустил гостя и первым захлопал в ладоши, но не сразу заметил, что аплодирует лишь он один.

Квик поднялся на трибуну, в которой видел психологически ценное подспорье, и улыбнулся собравшимся. Огромный пустой зал мог бы вместить не одну сотню людей. Но сейчас лишь на первом ряду сидели двенадцать пленников, с гневным видом разглядывавших его. Инопланетянина среди них не было, отметил Квик, не зная, радоваться этому или нет. Охрана, сидевшая или стоявшая, удваивала число присутствующих. Остальные занимали свои посты – на случай непредвиденных неприятностей. Все были в космических комбинезонах, секретные агенты при легком оружии в кобуре – в основном звуковые станнеры, и несколько пистолетов. Всеобщее молчание позволяло слышать шелест вентилятора, воздух пах свежестью, и легкая влажность ему, конечно же, мерещилась. По незаполненной аудитории, выдавая неплохую акустику, гуляло звонкое эхо. «Что ж, – подумал Квик, – мне приходилось выступать и в худших местах». Нахлынули воспоминания: школа в небольшом городке, набитая людьми с мозолистыми руками; дождливый вечер в масонском зале, отчасти разрушенном при бомбежке во время последней гражданской войны и так и не до конца восстановленном; жестокий зимний рассвет возле ворот фабрики, работники которой знали, что их уволят, когда починят автоматы, – к подобному положению дел смышленому молодому адвокату следовало привыкнуть, чтобы сделаться смышленым молодым политиком. «В некотором смысле это было неплохо, опыт помог мне понять среднего человека».

– Вы не будете возражать, если я буду говорить по-английски? – спросил Квик. – Это мой родной язык, и все вы владеете им не хуже чем испанским, на котором разговаривали на борту вашего корабля. – Ему отвечало угрюмое молчание. – Благодарю вас, – проговорил он неофициальным тоном и, оперевшись пальцами о трибуну, дал волю своему знаменитому баритону.

– Добрый день, дамы и господа. Я надеюсь, что этот день действительно окажется добрым и для вас и для всего человечества. Нет слов, которые могут выразить мое сожаление о том, что случилось с вами. Вы вернулись из экспедиции, и перед значением ваших открытий меркнет сделанное Колумбом. Вы трудились, вы страдали, вы потеряли трех близких друзей и, невзирая на все, выстояли. Более того, вы привезли с собой приз, который, как вы искренне полагали, действительно может открыть новую и более яркую эру. Вы имели все основания рассчитывать на триумф, на почести до конца своей жизни, место в истории. Но вместо того…

– Ах, да прекратите же болтать! – выкрикнула рослая блондинка. – Нечего фалить на нас это дерьмо. Уже нанюхались.

Значит, это Фрида фон Мольтке, стрелок и пилот бота, как и смуглый мужчина Сэм Калахеле, сидящий возле нее. Капитан Виллем Лангендийк обернулся, чтобы самым корректным образом поставить ее на место. Старший помощник Карлос Франсиско Руэда Суарес приподнял брови, как подобает аристократу, и пренебрежительно глянул на… сцену. Выражения на лицах всех остальных изменялись от ухмылок до откровенного смущения – за исключением худощавой и седоволосой Джоэль Кай, державшейся бесстрастно. Квик поднял руку.

– Я не обижаюсь, – объявил он. – Поверьте мне, я симпатизирую вам. Я проделал весь путь от Земли сюда, чтобы мы могли начать осмысленный диалог и достигнуть modus vivendi, способного удовлетворить всех. Я полагал, что могу начать с короткой речи, чтобы потом мы перешли к свободной дискуссии. Вы согласны?

– Выслушайте его, – приказал Лангендийк.

Квартирмейстер Бруно Бенедетти сложил на груди руки, откинулся назад и деланно зевнул.

– Ну что ж, можно послушать, – сказал он. – Делать-то все равно нечего…

– Пожалуйста, не надо, – Эстер Пински, врач и помощник биолога, говорила застенчиво (хотя, как и все остальные, прошла через Звездные ворота к неизведанной судьбе, готовая к встрече с неизвестными формами жизни, что могли оказаться и смертоносными). – Давайте будем вежливыми.

– Да, – добавил инженер Дайроку Мицукури. – Иначе нас, наверно, не выпустят.

Экипаж успокоился. Квик вновь принял позу оратора.

– Благодарю вас, – проговорил он. – Вы весьма благородны. – «И смертельно опасны, – подумал он, тут же добавив про себя: – В этом нет их вины. Я должен попытаться просветить их. Просвещение. А ведь ключ к завтрашнему дню именно в просвещении».

Квик как никогда ощущал сегодня собственную терпимость.

– Полковник Трокселл и, вне сомнения, все его люди старались как могли, объясняя вам причины, заставившие вас очутиться в столь скучных условиях, – начал он. – Однако при всем уважении к ним, быть может, они не самые красноречивые люди из тех, кто ходит по земле. Разговаривать – не их дело. Это моя обязанность, если я не хочу потерять работу.

Никто не отвечал ему даже улыбкой. Планетолог Ольга Разумовская презрительно фыркнула.

– Я намеревался переговорить и с э… бетанином, – продолжал Квик. – Могу ли я узнать, почему его нет среди вас?

Все повернулись к Джоэль Кай. Скрестив ноги, она невозмутимо ответила:

– Я посоветовала ему не приходить сюда. Позже мы проиграем всю эту сценку и попытаемся по пунктам интерпретировать происшедшее здесь для него.

Квик сошел с трибуны, несколько поумерив улыбку. Застывший взгляд и невыразительная поза мгновенно лишили оратора внимания аудитории. К тому же от голотевтов у него всегда мурашки по коже бегают. Они же не люди… Однако не следует позволять себе предрассудков, он уже достиг той величины, которая позволяет понимать, что это всего лишь предрассудки.

Мари Фюилли, химик, смягчила ответ Кай, добавив:

– Фиделио и без того уже озадачен и задет.

– Ну что ж, товарищам по путешествию лучше знать его, – продолжил Квик. – Фиделио, прошу вас, примите мои самые добрые пожелания; от имени всего правительства я приветствую вас в Солнечной системе.

И вновь обратившись к экипажу:

– Согласен, мы не проявили никакой радости при вашем возвращении. Я прибыл, чтобы принести вам извинения и в то же самое время пояснить, почему у правительства не оставалось другого выбора. Ваша охрана могла лишь наметить причины. Я же намереваюсь дать более полное описание. Задайте мне самые серьезные вопросы, которые у вас найдутся, и я отвечу на них со всей прямотой, на которую способен: впрочем, для начала полезно описать вам ситуацию в том виде, в каком ее воспринимают мои коллеги и я. Пожалуйста, не говорите: вы все это уже слыхали. Пожалуйста, послушайте. Быть может, вы все-таки не слыхали всего, что я хочу сказать.

Отправляясь в свое путешествие, вы, вероятно, понимали, что при возвращении будете подвергнуты карантину вне зависимости от ваших открытий. Ведь даже после полета на Деметру, когда Голос Иных заверил, что планета свободна от заболеваний, опасных для нашей расы… даже в таком случае прошло десять лет, прежде чем кто-либо из тех ученых, которые летали туда, сумел ступить на любое из тел Солнечной системы. Конечно, вам не придется ждать на орбите столь долго. И карантин мог бы оказаться значительно дольше, чем то время, которое вы провели здесь, в Колесе.

Флориано де Карвальо, главный биолог, покраснел.

– Но время могло бы идти совершенно иначе, Квик! – выкрикнул он в гневе.

Оратор чуть отступил, как древний матадор перед быком.

– Да-да, конечно-конечно. Вы бы поддерживали аудиовизуальный контакт с любимыми и всем миром, принимали бы подарки… наслаждались лучшей пищей и питьем, чем – увы – получаете здесь – о да! Но свыше того – разве я не прав? – уже поделились бы со всеми своим открытием, и человечество узнало бы, что теперь способно передвигаться по Галактике.

– Это не совсем правильно, – проговорил худощавый мужчина. – Бетане за тысячу лет сумели найти пути к сотне звезд и обратную дорогу от них к дому. Это всего лишь начало.

Какое-то мгновение Квик не мог узнать его. Умственный блок. Не сумев предотвратить экспедицию, он лично встречался со всеми членами экипажа и их дублерами, изучил все досье. Но тогда он рассчитывал на то, что пройдут годы, а, если судьба будет к нему благосклонна, «Эмиссар» вовсе не вернется. Тут пришло катастрофическое известие, и он даже пожалел, что не верит в Бога и потому не может поблагодарить его за то, что сторожевиком в тот момент командовал именно Томас Арчер. Офицеров флота трудно было уговорить на сотрудничество. Да и возможность того, что Т-машина может перенести корабль через пространство и время, казалась далекой и теоретической… да-да, такой же нереальной, как некогда Е = МС^2…

Известие пришло от Арчера: «Фарадей» провел «Эмиссара» через Ворота в Солнечную систему, а потом, умно одурачив сторожевик, дежуривший возле Т-машины, выставил охрану на захваченном корабле. Что же делать теперь? Позже Квик гордился скоростью, с которой уладил дальнейшее на Колесе и «Фарадее» (сторожевик сперва отослали назад – дежурить в системе Феба, а потом еще дальше – выполнять вдруг сделавшиеся необходимыми картографические исследования далекого Аида, с обычной в таких случаях жирной премией для всего экипажа). Так Квик выгадал некоторое время, позволившее ему устроить нечто более постоянное. И все же организовать все это, да еще втайне, было для него чистейшим полуночным кошмаром. Одиночка не сумел бы осилить такое дело. На это способна только группа людей, занимавших самые разные посты в дюжине стран; и они рискнули своей карьерой и тайными усилиями предотвратили несчастье, – ведь их связывали более чем братские узы.

Кроме того… переговоры между Колесом и Землей не могли проводиться кодом, раз все считали, что здесь находится всего лишь горстка скромных ученых. Курьерские боты тратили на путешествие несколько дней и все равно не могли совершать частые рейсы – чтобы не вызвать лишних разговоров. (К тому же находящихся в его распоряжении фондов не хватило бы на оплату полетов. Ох уж эти крохоборы! Черт побрал бы реакционеров, которые всегда мешают персонам, наделенным истинным предвиденьем!) Посему Квик появился здесь, лишь в общих чертах представляя то, что успели выяснить от прибывших люди Трокселла.

К счастью, Квик – быстрый ученик. Привычный каламбур избавил его от безмолвия, продлившегося более секунды, пока Квик стоял, покоряясь величию той услуги, которую он оказывает всему человечеству. Квик знал теперь имя последнего смутьяна, второго инженера «Эмиссара», он вспомнил все, что знал о нем, даже имя его жены.

– Это всего лишь метафора, мистер Свердруп, – проговорил он. – Насколько я понимаю, бетане могут открыть нам путь на планеты, которые мы можем заселить после того, как возможности Деметры окажутся исчерпаны. Еще более важно – я не ошибаюсь? – что они могут представить нас примерно двадцати разумным расам, каждая из которых может невероятно просветить нас в науке, искусстве, философии, и кто может сказать в чем еще.

– Начиная с самих бетан, – ответил Руэда. – Технологически они ушли дальше нас. В сравнении с их инженерами мы только расставляем прутики в песочнице. Для начала они могут научить нас делать космические корабли – фантастичные с нашей точки зрения по своим возможностям, – столь же простые и дешевые, как наши автомобили. И они хотят это сделать. Бетане предлагают нам торговать – на условиях, которые мне до сих пор кажутся сказочными. Мы уверили их в том, что на Земле личность посланника священна. И где же, сэр, находится первый посол чужой планеты в настоящее время? Не объясните ли вы нам свои намерения в отношении его?

Матадор уклонился от обвинения.

– Прошу вас, сэр Руэда, давайте поговорим об этом позже. Безусловно, вы не станете считать сторонником антинаучных мер меня, министра исследований и разработок.

Руэда отвечал одними бровями. «Черт бы побрал этого типа, всю свою взрослую жизнь он провел в космосе, – подумал Квик, – хотя тем не менее является членом этого проклятого тимократического клана и, конечно же, осведомлен в политике. Он знает, я метил на место министра исследований и разработок в кабинете не потому, что хотел выпустить эти слепые силы на волю. Напротив, я должен укротить их. Они хороши в качестве прислуги, но не командира. Ага, Айра, ты начал цитировать собственные речи себе же самому».

– Давайте вспомним двадцатое столетие, – проговорил он, – мне хочется вам напомнить о моратории на рекомбинационные исследования ДНК, предложенном и поддержанном самими учеными; понимая собственную ответственность, они придерживались его, пока не были выработаны строгие предосторожности, и что же? – мир не получил ни одной новой болезни, человечество обрело те безграничные блага, которые принесли новые фундаментальные познания.

Дамы и господа, сегодня вы находитесь в аналогичном положении. Я салютую вашему героизму, я симпатизирую перенесенным вами испытаниям и ценю тот безграничный добрый потенциал, который сулят ваши достижения; но все же не сомневаюсь, что и вы не захотите, чтобы на человечество обрушилась жуткая болезнь. Словом, я прошу вас не закончить исследования, но объявить мораторий на них. Я умоляю вас согласиться на это.

Вы спросите, какая болезнь грозит нам? Друзья мои, этот же самый вопрос задали и в генетических лабораториях. Никто не знал, какой ждать болезни. Если бы знать заранее, никаких проблем не возникло бы. Однако у них хватило мудрости, чтобы признать ограниченность собственных познаний.

Ваше правительство весьма серьезно относится к своим обязанностям. Когда бетанский корабль был замечен в системе Феба возле Ворот, отправить экспедицию по его следам разрешили только после долгих дебатов, как публичных, так и официальных. – «После адски горячих политических схваток, проигранных моей стороной, пусть и обеспечивших нам несколько концессий, некоторые из нас собрались, чтобы запланировать, как выиграть следующую битву». – Решение отправить экспедицию во многом основывалось на предположении, что вы будете отсутствовать в течение многих лет. Нам казалось очевидным, что общение с совершенно чуждыми видами потребует от вас много времени и сил. Этого времени должно было хватить, чтобы на Земле продумали последствия и подготовились к ним. И выбрали тех, кто скажет последнее слово. Но, потратив все эти годы, вы вернулись буквально через несколько месяцев.

Взволнованные интонации в голосе Квика сменились искренней скорбью:

– Фиделио, наш дорогой друг со звезд, простите мне эти вынужденные слова. Я не сомневаюсь в том, что и вы и ваш вид являете моральное благородство. Однако одной нравственной уверенности недостаточно, когда речь идет о правительстве, контролирующем миллиарды жизней. К тому же что вы знаете о человечестве?! Обладаете ли вы доказательствами нашей честности и миролюбия? Я думаю, что нам всем следует ради блага нашего и вашего потомства проявлять величайшую осторожность.

Парочка слушателей фыркнула. Зараза фон Мольтке расхохоталась и выкрикнула:

– Он фладеет только испанским, краснобай фы наш государстфенный. Или фы хотите, чтобы я перефодила?

Подавив вспышку гнева, Квик подумал, не повторить ли свои слова на другом языке, но решил, что таким образом лишь подчеркнет затруднительное положение, и отвечал самой едкой улыбкой:

– Ну если хотите, насколько это позволяет ваш досуг, мадам, – настырная немка как будто не заметила выпад.

Квик вновь обратился к экипажу:

– Даже не учитывая возможных агрессивных намерений – я согласен, подобное кажется маловероятным, – но, даже не учитывая их, подумайте о воздействии вашего открытия на общество. Иные дали нам Деметру и принесли Беды. Наш Союз остается на удивление хрупким. Миротворческие силы день ото дня перенапрягаются все более и более. Вы, идеалисты, полагаете, что мгновенное откровение – революционная информация, техника, идеи, философия, вера – не только необходимо человечеству, но и стимулирует ренессанс.

Друзья мои, мне следует напомнить вам, что европейский ренессанс действительно дал миру блестящие достижения в науке и искусстве, но он был и эрой забвения основ цивилизации; в это время рядом с Леонардо и Микеланджело существовали Борджиа и Ченчи. Они не знали ничего страшнее пороха, мы же владеем ядерными боеголовками.

Приношу свои извинения за то, что мне приходится повторять те самые аргументы, которых вы успели наслушаться еще до своего отбытия в экспедицию. Однако вы провели восемь лет своей жизни в весьма экзотическом предприятии. Энтузиазм открытия затмил в вашей памяти осторожность. Очевидно, полковник Трокселл и его люди не сумели в полной мере объяснить вам, сколь серьезна ситуация. Позвольте мне повторить: правительство должно обеспечить всеобщее благосостояние, и оно рассчитывало на годы, чтобы подготовиться к вашему возвращению. Учитывая все опасности, мы намеревались своевременно укрепить закон и порядок, просветить народ. Откровенно говоря, вернувшись настолько рано, вы сами спровоцировали кризис.

Руэда резко поднял руку вверх.

– А вы знаете, почему мы так поступили? – спросил он.

С легкой растерянностью министр услыхал свой собственный голос:

– Что? Ну… нет. Кажется, нет. Похоже, это было в отчетах – полковник Трокселл утверждает, что вы были весьма откровенны, – но там такая гора материала, а я не хотел, чтобы вы ждали меня… – он сбился. – Ну хорошо, сеньор Руэда. Я верю тому, что причиной всему неопределенность в действии Ворот.

– Вы ошибаетесь, мистер Квик, – объявил помощник, – бетане изучали Т-машину две тысячи лет. Они разработали дешевые зонды, которые можно рассылать миллиардами, – а мы послали только несколько тысяч, и некоторые из них вернулись. Получив информацию, они стали определять тенденции, складывать факты в теорию. Да, бетане тоже еще далеки от полного понимания. Но они обнаружили, что небольшие изменения траектории, – недостаточные, чтобы повлиять на положение в пространстве, – меняют положение корабля во времени. Диапазон невелик – примерно десять лет в обе стороны. Вне этих рамок они еще не обладают достаточной информацией. Бетане сообщили, что способны рассчитать такую траекторию подлета к машине у Центрума, которая вернет нас домой на несколько лет раньше или позже того часа, когда мы оставили Феб.

Мы рассчитывали вернуться через несколько дней после даты отправления, но получились месяцы, потому что мы не умеем управлять «Эмиссаром» так же точно, как они владеют своими кораблями.

И мы осознанно приняли такое решение.

Лангендийк нахмурился. Руэда качнул головой.

Потрясенный, ощущая, как онемели губы, Квик выдохнул:

– Почему? – хотя уже догадывался об ответе.

– Мы тоже не забыли предшествующие дебаты, – отвечал Руэда. – Более того, мы потратили восемь лет на раздумья. Мы предвидели возможность победы вашей фракции, потому что вы в точности знаете, что необходимо предпринять, а мы несем людям только надежду. Поэтому и мы решили вернуться домой пораньше.

Преодолевая смятение (Господи Иисусе Христе, сверх того еще и путешествие во времени!), Квик с удовольствием отметил, сколь быстра оказалась его контратака.

– Благодарю вас, сеньор Руэда, – мурлыкнул он. – Хотелось бы только, чтобы вы объяснили мне, что, собственно, нужно моей фракции, как вы ее назвали? Мне бы хотелось знать это. Я полагал, что партия Действия и другие подобным образом настроенные организации попросту добиваются всеобщего благосостояния человечества.

Руэда пожал плечами:

– А что такое благосостояние всего человечества? Кто может определить это? Позвольте и мне обратиться к истории. Несколько столетий назад японские сегуны не пускали в страну иноземцев, а с ними – новые идеи. Мистер Мицукури рассказывал мне, что они пытались регулировать всю жизнь целиком – вплоть до цены за детскую куколку.

– Festung menschengeim, – вставила вредная фон Мольтке. – А что – можно продержаться! Надо лишь разместить ракеты у каждой Т-машины и фсрыфать фсе странные корабли, которые могут показаться из Форот. О да.

Действительно, неплохая идея, Квик поднял руку.

– За какое же чудовище вы меня принимаете! – воскликнул он. – Какой ответ рассчитываете вы услышать на подобного рода обвинение? Как мне доказать, что я давно перестал бить жену? Дамы и господа, я не хочу думать, что долгие годы, проведенные в полете, сделали из вас параноиков, и прошу вас, умоляю: перестаньте разговаривать подобным образом!

Вмешался капитан Лангендийк:

– Прошу всех вести себя как подобает людям. – Он встал и обратился к сцене:

– Сэр, мы изменили дату нашего возвращения, не повинуясь мании преследования. Просто так нам казалось разумным. К тому же легко представить себе самые важные причины. За восемь лет многие из тех, кого мы любим, умерли бы или состарились. Мы надеялись избежать этого.

Квик попробовал ответить. Ровным как польдер голосом Лангендийк продолжал:

– Как говорил Карлос, мы не могли забыть все большие споры перед нашим отбытием. Мы тоже вновь обсуждали их – в том числе и перспективу возобновления Бед. И наконец сочли, что этой опасностью можно пренебречь.

Вы говорите о потоке новизны. Но его не будет. За сотню лет мы едва сумели познать Деметру, не имеющую разумного населения; что же касается Беты… бетане имеют опыт общения с различными видами разумных существ, и по их оценкам пройдет не менее пятидесяти лет, прежде чем мы с ними сможем выйти за пределы обмена культурными и научными миссиями. Нам потребуется полвека, только чтобы познакомиться. Земле хватит времени на адаптацию.

Послушайте. Дайте мне закончить. Техника внедрится быстрее. Это понятно. Но и что из того? Чем нам будет хуже? В первую очередь мы позаимствуем астронавтическую технику: маршруты через Ворота: дешевые, многочисленные, действительно надежные космические корабли, ненаселенные, похожие на Землю планеты – это же предохранительный клапан безопасности. Разве вы не понимаете этого? Каждый сможет уехать и начать заново… каждый, а не несколько тысяч в год, втиснутых в транспорт, – выход в космос без всяких ограничений. Свобода. Вот с чем мы вернулись со звезд.

Побагровев от непривычки к речам, он сел и замер в ожидании. Все ждали.

Квик дал молчанию сгуститься, чтобы подчеркнуть значение слов, которые он намеревался произнести, занял место на трибуне и, приняв пасторскую позу, продолжил:

– Все мы здесь идеалисты. Будь вы иными, то не отправились бы к Бете. И я бы не служил в Торонто и Лиме, если бы со мной дело обстояло иначе. И те люди, которые здесь заботятся о вас, не взялись бы за свою тяжелую и неблагодарную работу, если бы и они не были идеалистами.

«Я чуть затемнил истину, – подумал он, – говоря в эмоциональных терминах, это я, Айра Уолесс Квик, должен придавать форму судьбе. Нет высшего экстаза, чем этот. Будем судить на самом грубом уровне: вопли приветствующей меня толпы, ее восхищение заставляют забыть о женщинах.

Но как я честен с самим собой! Вообще-то я суховат, такое бывает нередко. Мне нравится в себе подобное качество. Поэтому я смею быть откровенным и признавать, что кому-то приходится брать власть на себя, уж я-то за годы узнал простого человека и его потребности».

– Капитан Лангендийк, – проговорил Квик, – я не сомневаюсь в вашей искренности, но едва ли вы действительно взвесили все последствия безрассудного обращения к подобного рода астронавтике? Вы говорите о предохранительном клапане. Позвольте мне тогда напомнить вам о бедной Земле, о целых нациях, что еще не воспрянули от изнурительного варварства, о миллионах бедных и униженных в так называемых передовых странах. Неужели они не достойны нашего внимания? Надеюсь, вы не думаете, что они просто соберутся и отправятся туда. Кто им оплатит даже самый дешевый билет… а ведь есть еще инструменты, необходимые на том конце пути? Где они получат образование, необходимое, чтобы выжить на новой планете? Деметра взяла не одну сотню жизней, а ведь это достаточно исследованный мир, на который переселяются тщательно отобранные эмигранты. Где и когда бедные обретут желание отправляться в космос, где им взять для этого силы?

Нет, ваше предложение потребует жизненно важных ресурсов и привлечения еще более жизненно необходимого квалифицированного труда. Ради процветания привилегированных единиц общество будет повергнуто в страдания – глубочайшие и еще более долгие. Неужели вы не ощущаете в себе долг по отношению к своим собратьям-людям?

– Mamma mia, – возопил Бенедетти, – неужели вы не понимаете основ экономики? Неужели вы верите во всю эту социошизу?

Квик напрягся.

– Я верю в сочувствующее народу правительство, – объявил он.

Кай шевельнулась в своем кресле.

– Сочувствующее народу правительство, – проговорила она. – Это просто кодовая фраза, обозначающая на деле: «абсолютно никакого сочувствия налогоплательщику».

«Нет, это не ее мысль, – подумал разгневанный Квик. – Она слишком далеко разошлась с реальностью. Клянусь, эти слова она слышала от Дэниэла Бродерсена, сукина сына, который остался на Деметре. Детективы донесли мне, что они находились в близких отношениях».

Овладев собой, он расслабился, согнулся над трибуной и приступил к самым ласковым уговорам:

– Леди и джентльмены, я понимаю вашу обиду. Конечно, вы считаете себя оскорбленными. Но я не рассчитывал, что течение нашего собрания примет столь недружественный оттенок. Поймите же: бросив свои дела, я потратил столько дней на путешествие с Земли, чтобы выработать в сотрудничестве с вами план, способный примирить ваши личные интересы и те обязанности, которые все мы разделяем перед обществом и цивилизацией. Давайте же наконец обратимся к диалогу!

Несколько часов спустя Квик сидел в отведенной ему каюте с бокалом виски и содовой в руке и пытался отыскать решение… Его ожидал обед у Трокселла. Вне сомнения, он мог отклонить нежелательные вопросы и предложения под предлогом усталости – отнюдь не поддельной. Откровенности следует избегать в любом случае. И он не может позволить себе долгого пребывания здесь, в замкнутой ячейке пространства, предоставив земные события собственной воле. Ему лично Колесо несло скверную карму. Продумав предстоящую за обедом беседу, можно определить хотя бы направление дальнейших действий. Однако для этого нужен хотя бы приблизительный план, а для этого придется обратиться к некоторым ужасным фактам.

Горячий душ, свежая одежда взбодрили Квика. Кресло нежило его тело, бокал приятно холодил руку, каждый глоток отдавал дымком – костром партийного слета, походным очагом в Скалистых горах, теплом камина после лыж в швейцарском шале, сигарой после четырехзвездочного обеда в обществе восхитительнейшей молодой девицы из правительственной службы… Весело наигрывал Гайдн. Звезды во всем величии шествовали через иллюминаторы, но Квик едва замечал их.

Что же делать? Что делать? Трагедия, истинная трагедия… на целый световой год больше тех, которые он разбирал, будучи молодым поверенным в бюро судьи, помогая старому военному правительству осуждать злодеев, по сути дела являвшихся продуктом общественного хаоса. Экипаж, летевший в «Эмиссаре» на Бету, был укомплектован в известной мере лучшими из лучших: людьми одаренными, образованными, наделенными чистым сердцем. У него не было оснований даже обругать их мерзкими технофилами, не больше чем у них – обзывать его взбесившимся ксенофобом. И он и они воспринимали две противоположные стороны истины, – подобно слепцам, ощупывающим слона.

Ему предстояло ответить на суровые вопросы или же перестать изображать из себя государственного деятеля. Какая же позиция является более справедливой, или хотя бы менее не правильной? Что важнее с точки зрения слона – хвост или хобот?

«Я видел слишком много несчастий во время Бед, а статистика, которую читал, сообщала о куда большем». Та маленькая девочка, имени которой Квик не знал, навсегда останется в его памяти. Между частями армии Соединенных Штатов и Священной Западной республики произошла пограничная стычка, неизвестно откуда прилетел мортирный снаряд. Как офицер соединенной комиссии по перемирию, Квик искал доказательства вины, но вместо них обнаружил ее тельце… девочка прижимала к ране игрушечного мишку, она истекала кровью. И все же погибла в руинах своего дома. Голод был много хуже, а пеллагра еще страшнее его. Какой raison d'etre имеет правительство, кроме заботы о людях? И кто будет заботиться о них, кроме правительства?

Квик пропустил глоток, насладился шествием жидкости по пищеводу и ощутил известную сардоничность. «Теперь я цитирую речь №17-В», мысль эта позволила успокоиться, остановившись на фактах.

Яснее всего было одно: у гомо сапиенса нет дел среди звезд. Да-да, когда он созреет, пусть отправляется дальше. Но сперва следует привести в порядок свой дом. Откровенно говоря, сомнительны все космические полеты, начиная с первого спутника. Конечно, в подобном утверждении многие усмотрели бы ересь, и Квик никогда не выступал публично с подобными заявлениями. Технофилы лавиной обрушились бы на него со всеми цифрами, отражающими рост реального благосостояния за счет космического сырья, грудой цитат о передовых достижениях научной мысли и всем, что ожидает еще человечество в любом поле знаний – от контроля за землетрясениями до медицины… и они будут правы. Этим и в голову не пришло подумать, какой стабильный и вполне приличный мир могло бы создать себе человечество, останься оно спокойно дома.