Текст книги "Миры Пола Андерсона. Т. 10. Сага о Хрольфе Жердинке"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

МИРЫ
ПОЛА АНДЕРСОНА
Том десятый

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Составляющий десятый том собрания сочинений Пола Андерсона роман «Сага о Хрольфе Жердинке» (1973) открывает читателям новую, неожиданную сторону в творчестве известнейшего американского фантаста.

Любовь писателя к наследию своих предков-скандинавов проявляется во многих его произведениях, особенно в романах «фэнтези». Не случайно именно на скандинавском фольклоре основывается первый его «взрослый» роман – «Сломанный меч» (1954). И хотя Пол Андерсон получил большую известность как автор «жесткой» научной фантастики, а не фэнтези, позднее он еще не раз возвращался к северной теме. В том или ином виде Скандинавия, и в особенности Дания, присутствует в большинстве произведений писателя – даже в тех, где им, казалось бы, нет места; не случайно так гордится своим датским происхождением главный герой цикла о Торгово-технической Лиге Николас ван Рийн. Однако в «Саге о Хрольфе» Андерсон преследовал иную цель – не введение любимых им скандинавских элементов в научную фантастику, не создание самостоятельного романа на фольклорной основе, а переложение средневековых сказаний на современный язык, с тем чтобы сделать их понятными нынешнему читателю.

Историю как самой саги, так и создания романа автор достаточно подробно описывает в предисловии. Обращает на себя внимание элемент случайности, оказавший такое большое влияние на судьбу этого героического эпоса. Если английский вариант одной из ветвей саги – «Беовульф» – вошел в золотой фонд литературы, то Сага о Хрольфе Жердинке, датском короле Артуре, объединителе и защитнике страны, оказалась почти забыта, и только усилиями Пола Андерсона была извлечена из забвения.

В рамки фэнтези «Сага о Хрольфе» укладывается лишь с очень большой натяжкой, хотя в ней присутствуют и конунг-колдун Адильс (чье чародейство, впрочем, не слишком действенно), и финские чародеи, и разного рода нечисть, а также прочие атрибуты жанра – волшебные мечи, доблестные герои и обитатели Волшебного мира. Как и во многих скандинавских сказаниях, центральную роль в ней играют не люди, а судьбы, решения всемогущих норн. Каждое решение, каждое действие героев может стать тем камешком, который сдвинет с места лавину возмездия.

Но пока лавина не обрушилась, герои саги пытаются создать своими усилиями лучший мир, в котором не будет места междоусобицам, насилию и бессмысленной вражде. И хотя все созданное ими рассыпается в прах и на датскую землю вновь ложится ночь варварства, память о мудром конунге Хрольфе переживает века.

САГА
О ХРОЛЬФЕ ЖЕРДИНКЕ

_{Перевод с английского
В. Дымшица, А. Иванова}

Моим любимым финским чародеям – Челси Куинн Ярбро и Эмилю Петадже.

История «Саги о Хрольфе Жердинке»

Книге пристало рассказывать о себе самой. Но поскольку это все-таки не современный роман в жанре «фэнтези», постольку читатель вправе получить сведения о ее источниках.

В отличие от «Саги о Вельсунгах», ядро которой сложилось на берегах Рейна, эпический цикл о Хрольфе Жердинке и его воинах имеет чисто северное происхождение. Когда-то этот эпос, чьи корни уходят глубоко в душу народа – в его песни, был широко известен. Но повезло ему гораздо меньше, чем сказаниям о Сигмунде, Сигурде Убийце Фафнира, Брюнхильд и Гудрун. Он так и не отлился в яркое прозаическое повествование, не стал источником поэм, которые бы дошли до наших дней целиком: поэтому теперь он почти забыт, а между тем вполне заслуживает того, чтобы о нем вспомнили вновь.

Зарождение этого эпоса по времени близко зарождению «Песни о Нибелунгах». Он – современник «Беовульфа». Собственно говоря, эти два эпических цикла – «Сага о Хрольфе Жердинке» и «Беовульф» – способны при сопоставлении многое прояснить друг в друге. Ведь в них зачастую действуют одни и те же персонажи. Наиболее ярким примером может служить конунг Хротгар, из чьих палат Беовульф изгнал чудищ. В датском эпосе этот конунг фигурирует как дядя главного героя, Хрольфа, под именем Хроар. Проведенный учеными сравнительный анализ не оставляет сомнений в том, что речь идет об одном и том же лице.

Все это позволяет достаточно точно датировать события, легшие в основу нашего эпоса. Григорий Турский в своей «Истории франков» упоминает Хохилаикуса – датского (несколько более поздние хроники называют его гаутским) короля, погибшего во время набега на Голландию. Это именно тот вождь, который в «Беовульфе» назван именем Хигелак, а в «Саге о Хрольфе Жердинке» (и еще в нескольких скандинавских сказаниях, дошедших до нас в отрывках) – Хуглейк. На этом основании мы с уверенностью можем говорить о том, что он был гаутом. Нам, правда, не известно достоверно, жило ли это племя в Ютландии или в той части Швеции, которая теперь называется Гетланд, а в те времена была независимым королевством. Полагаю, что второй вариант более вероятен. В любом случае, коль скоро этот вождь существовал на самом деле, нет сомнений в том, что должны были существовать и другие герои, обрисованные в эпосе гораздо ярче, в том числе сами Беовульф и Хрольф.

Хуглейк умер между 512 и 520 годами, Хрольф же появился на исторической арене двумя или тремя десятилетиями позже. Это была эпоха Великого переселения народов – эпоха гибели Римской империи, когда германские племена начали кочевать по Европе, и вряд ли мир переживал когда-либо более мрачные времена. Памятуя об этом, можно понять, почему Хрольф Жердинка оставил по себе столь славную память, почему сказители из поколения в поколение отправляли любого героя к его двору, хотя из-за этого все меньшая часть цикла оказывалась посвященной самому Хрольфу. Царствование Хрольфа осталось в памяти как относительное затишье среди бури, разбушевавшейся на столетия. Он был для Северных стран тем же, чем король Артур – для Англии, чем впоследствии стал для Франции Карл Великий. Спустя пять столетий, далеко к северу от Дании, в Норвегии, накануне битвы при Стикластадире люди конунга Олафа Святого были разбужены скальдом, громко певшим древнюю песнь о Бьярки, ту самую, в которой он созывает дружинников датского конунга-язычника Хрольфа на последнюю битву.

До нас дошли фрагменты этой песни. Кроме того, известна еще одна песнь о Бьярки, представляющая собой другую, более позднюю версию этого сюжета. Еще одну песнь, вернее, ее длинное латинское переложение, приводит Саксон Грамматик (1150–1206) в своей хронике-своде датских легенд и исторических преданий, но на ее основе мы можем только попытаться реконструировать оригинал. (Примером такой реконструкции может служить глава 1 в «Сказании о Скульд». Некоторые другие части этой песни вошли в главы 2 и 3 нашего пересказа.) Сочинение Саксона Грамматика, которое, между прочим, содержит самую старую из дошедших до нас версий предания о принце Гамлете, повествует прежде всего о Хрольфе. Кроме того, упоминания о нем есть в книгах Снорри Стурлусона «Круг Земной» и «Младшая Эдда», в краткой записи «Саги о Скъёльдунгах» и в других источниках. Важнейший же источник – несколько исландских рукописей, целиком посвященных преданию о Хрольфе. К сожалению, ни одна из дошедших до нас копий не была создана ранее 1650 года, и как стиль, так и логика изложения в них зачастую оставляют желать лучшего.

Все они противоречат друг другу, а иногда и самим себе. Более того, материал в этих рукописях так разбросан, что современный читатель, если только он не специалист по истории Скандинавии, вряд ли сумеет в них разобраться. Я уже давно мечтал реконструировать этот эпос: свести воедино лучшие версии и заполнить лакуны, используя там, где это необходимо, архаическую лексику или подыскивая там, где это возможно, точные словесные эквиваленты. И я очень благодарен Яну и Бетти Бэлэнтайн, а также Лину Картеру, чья помощь дала мне такую возможность.

Многие из моих решений и предположений окажутся, должно быть, спорными и совершенно произвольными. Что ж, предоставим ученым на досуге копаться в деталях. Для меня важней всего было сделать мое повествование занимательным, не нарушив в нем духа подлинности.

Например, на мой – и, несомненно, на ваш – взгляд, слишком много имен в этой книге начинается на «Х» и даже на «Хр», но здесь я ничего не мог поделать, разве что в тех случаях, когда один из источников предлагал альтернативу. Из тех же соображений я старался употреблять современные топонимы, за исключением названий стран (типа «Свитьод»), которые уже перестали существовать на карте.

Величайшую сложность представляет собой сам духовный мир саги. Это ведь не «Властелин колец» – сочинение цивилизованного писателя-христианина, хотя саги, вероятно, послужили Толкиену одним из источников. Время жизни Хрольфа Жердинки – полночь Темных Веков. Убийства, рабство, разбой, умыкание женщин, кровавые и непотребные языческие обряды – все это было частью повседневности. Финны в особенности могут вспомнить, жертвой каких жестокости и суеверий становился их мирный народ. [1]1
  Когда в сагах заходит речь о финнах, на самом деле чаще всего имеются в виду саамы. (Примеч. авт.)


[Закрыть]Любовь, преданность, честь были тем, чем человек той эпохи пренебрегал в первую очередь, сохраняя их только для родичей, вождя и ближайших друзей. Все остальное человечество представлялось ему только скопищем врагов или жертв. И часто гнев или вероломство напрочь разрывали все связывающие людей узы.

Адам Эленшлегер, как писатель романтической эпохи, мог позволить себе идеализировать Хельги, Хроара или Хрольфа. Я этого делать не стал. Помимо всего прочего, нам сегодня полезно снова вспомнить: наша цивилизация отнюдь не что-то само собой разумеющееся. Я надеюсь, что вы сумеете справиться со всеми этими трудностями, а также с некоторой тяжеловесностью повествования, присущей эпосу, и с тем, что сегодня выглядит как отсутствие в нем психологической глубины. Это последнее качество является только отражением самосознания людей той эпохи. Нам их поведение кажется безумно эгоистичным, а между тем каждый из них ощущал себя в первую очередь частью своего рода и лишь во вторую – в зависимости от того, насколько он жаждал богатства и славы – самим собой. Так, главный герой этой книги чувствует себя, как и многие другие персонажи, в первую очередь потомком Скъёльда.

Я считал своим долгом дать некоторое представление о том, по каким законам жили эти люди и это общество, но при этом ориентировался скорее на правду мифа, чем на гипотетическую историческую правду, а потому вложил свое повествование в уста женщины, жившей в Англии в десятом веке, когда этот эпический цикл достиг своего расцвета. Полагаю, что женщина скорее, чем мужчина, отступила бы от сухого языка саги. Конечно, в ее рассказе множество анахронизмов: Скандинавия в ее описании предстает такой, какой она могла ее знать.

Пол Андерсон.

Жить после жизни, прожитой как должно,

Память способна, и прах забвенья

До Сумерек Света имя не скроет,

Громкое славой имя героя.

Песнь о Бьярки.

О том,
как была рассказана
эта сага

Жил во времена короля Этельстана в Англии, в землях, называемых Датским Владением, человек по имени Эйвинд Рыжий. Его отец Свейн, сын Кольбейна переселился когда-то в Англию из Дании, но продолжал часто наведываться на родину по торговым делам. Возмужав, Эйвинд сначала стал помогать отцу в торговле, но как был он нравом беспокойней Свейна и искал себе чести, то в конце концов пошел служить королю. За несколько лет Эйвинд сумел возвыситься при дворе, а в битве при Брунанбурге так храбро сражался во главе своего отряда, что король Этельстан обещал ему свою нерушимую дружбу и пожелал, чтобы тот всегда находился при нем в королевских покоях. Но не уверен был Эйвинд, стоит ли ему до конца своих дней, жить при королевском дворе, а потому испросил королевского дозволения съездить сперва в свою отчизну.

Дома он застал своего отца Свейна готовым к очередному плаванью в Данию и отправился вместе с ним. В Дании их радушно принял вождь Сигурд сын Харальда. У него была дочь-красавица Гуннвор, и Эйвинд вскоре к ней посватался. Старики решили, что если Эйвинд и Гуннвор поженятся, то этот брак будет полезен обоим семействам, а потому Эйвинд, возвращаясь в Англию, взял с собой Гуннвор как свою невесту.

Ту зиму король проводил, разъезжая по стране, а Эйвинд должен был ему сопутствовать. Гуннвор отправилась вместе с ним. Вскоре она расположила к себе всех придворных дам тем, что могла немало поведать о чужих странах и дальних дорогах. Король Этельстан был холост, но все же прознал о Гуннвор, а главное, о ее сагах, в которых говорилось о давно прошедших днях. Призвал король Гуннвор в ту палату, где сидел со своими людьми, и упрекнул шутя:

– Ночи темны и долги, что же ты веселишь женщин, а меня не потешишь?

– Я только рассказываю им всякие истории, государь, – ответила Гуннвор.

– И те, слухи о которых дошли до меня, судя по всему, неплохи.

Гуннвор смутилась. Тут уж Эйвинду пришлось прийти ей на помощь:

– Государь, некоторые из этих историй знаю и я. Но, сдается мне, не пристало их рассказывать в этом обществе. – Он покосился на епископа, который сидел подле короля. – Это ведь языческие сказания.

Эйвинд не упомянул о том, что и сам он до сих пор оставляет приношения эльфам.

– Что с того, – сказал король Этельстан, – уж если среди моих друзей такой человек, как Эгаль сын Грима Лысого…

– Нет греха в том, чтобы слушать саги о наших предках, должно только помнить, что они жили во мраке заблужденья, – откликнулся епископ. – Кроме того, такие истории помогут нам лучше понять тех, кто до сих пор коснеет в язычестве, и тем привести их к истинной вере. – Помолчав, он задумчиво добавил: – Должен сознаться, юность свою я провел, обучаясь в чужих краях, так что знаю о вас, датчанах, меньше, чем другие жители Англии. Я был бы благодарен леди Гуннвор, если бы она согласилась кратко повторить то, о чем она уже поведала, прежде чем повести свой рассказ дальше.

Так в ту зиму Гуннвор провела множество вечеров, рассказывая двору короля Этельстана сагу о Хрольфе Жердинке.

СКАЗАНИЕ О ФРОДИ

1

В те далекие времена Датская держава была меньше, чем в наши дни – только остров Зеландия и несколько небольших островов вокруг. Кроме меловых утесов острова Мен на юге, Дания – равнинная страна, и ее холмы так же пологи, как покойно течение ее рек. К востоку от Датских земель, за проливом Зунд, лежит полуостров Сконе. В самой узкой части пролива – здесь его и ребенок переплывет – берега необыкновенно похожи друг на друга; говорят, это богиня Гефьон отпахала остров Зеландию от материка для себя самой и своего мужа Скъёльда сына Одина. Но далее к северу, у Каттегата, берег Сконе постепенно повышается, превращаясь в гряду красноватых холмов.

Датские земли плодородны; воды, омывающие, их берега, кишат рыбой, тюленями и китами, когда стаи дичи взлетают с датских болот, кажется, что это поднялась черная туча, и, точно гром, гремит хлопанье тысяч крыльев: деревья датских лесов далеко разошлись по свету мачтами прекрасных кораблей. Такими же мачтовыми деревьями еще полны почти нетронутые леса Дании, леса, что до сих пор служат убежищем оленю и лосю, туру и зубру, волку и медведю. В стародавние времена эти пущи были еще более дремучими, чем ныне, отделяя непроходимой чащобой одно человечье жилье от другого и укрывая под своим пологом не только разбойников, но и эльфов, троллей и прочую нежить.

К северу от Сконе лежит земля гетов, которых в Англии называют гаутами. В те времена, о которых идет речь, это была независимая страна. Еще севернее – земля Свитьод, страна шведов, в те времена – самая большая и сильная из Северных стран. К западу от нее, за горами, расположено королевство Норвегия, но в те времена оно делилось на множество враждующих друг с другом мелких княжеств и племен. Между норвежцами и шведами живут финны. В основном это бродячие охотники и оленьи пастухи, а их язык совсем не похож ни на один из наших языков. Земли их богаты мехами, поэтому датчане, норвежцы и шведы то и дело нападают на финнов, стремясь обложить данью, несмотря на то что народ этот насчитывает множество колдунов.

Ежели теперь снова повернуть на юг, то к западу от Зеландии, за водами Большого Бельта, лежит остров Фюн. За Фюном – пролив Малый Бельт, который отделяет этот остров от полуострова Ютландня. Ютландские земли холмистей и суровей других земель, составляющих ныне Датскую державу. С севера на юг, от продутых ветрами побережий мыса Скаген до трясин, по которым человек ходит на ходулях точно журавель, до самого устья могучей реки Эльбы, простирается земля, давшая жизнь всем тем народам, что потом далеко разбрелись по свету – всяческим кимврам, тевтонам, вандалам, герулам, англам (по ним теперь зовется Англия), ютам, саксам и многим, многим другим.

Датские конунги, которые поначалу владели только Зеландией и Сконе, стремились покорить все эти буйные народы, не только затем, чтобы снискать могущество, богатство и славу, но и чтобы прекратить бесконечные набеги и войны. Иногда им случалось одержать победу в сраженье, тогда та или иная земля признавала их верховенство. Но вскоре мечи вновь покидали ножны, и кто-нибудь снова пускал красного петуха под кровли усадеб тех ярлов, которых конунг посадил управлять недавно завоеванными землями.

Кроме того, война рано или поздно начиналась из-за того, что братья королевской крови начинали враждовать между собой. Уж таковы они были, эти потомки Скъёльда и Гефьон. В Англии говорят, что Скъёльд – здесь его называют Скильд – попал в Данию так: Однажды волны пригнали к берегу лодку без весел. Она была до краев полна оружием, а кроме того, там, положив голову на пшеничный сноп, спал мальчик. Датчане сделали его своим конунгом, и когда он вырос, то стал истинно великим мужем, стал тем, кто дал стране мир и закон. Когда же он умер, опечаленный народ уложил его тело в богато нагруженную ладью и пустил ее по воле волн, чтобы Скъёльд мог вернуться к тем неведомым берегам, от которых он когда-то пришел в Данию. Люди верили, что отцом Скъёльда был Один. И, правду сказать, кровь Одноглазого Бога то и дело давала себя знать в потомках Скъёльда, но каждый раз по-разному, так что иные из Скъёльдунгов были мудрыми и терпеливыми вождями, иные – необузданными и алчными воинами, иные же слишком внимательно всматривались в тайны, на которые человеку лучше и вовсе не обращать взора.

Но еще больше, чем датские конунги, были привержены тайноведенью конунги земли Свитьод. Они происходили из рода Инглингов, потомков Фрейра, а ведь Фрейр – бог земли, а не неба, бог плодородия, которое вызывают из всепожирающей земной утробы теми же тайными обрядами, что и мертвецов. В Упсале, где был стол шведских конунгов, многие из них поклонялись зверям и чертили волшебные руны. Но в то же время в роду Инглингов было немало доблестных воинов, так что, когда Ивар Широкие Объятья прогнал их из Свитьод (это случилось не в те времена, о которых сейчас речь, а гораздо позже), один из мужей этого рода стал предком Харальда Прекрасноволосого, того самого, который объединил всю Норвегию под своей властью.

Между Скъёльдунгами и Инглингами никогда не было дружбы, зато немало крови пролилось между ними. А еще лежала между ними земля гетов. Более малочисленные, чем их соседи, геты стремились быть в мире и с теми и с другими или, на худой конец, вести двойную игру. Но сами по себе гетские воины были далеко не самыми слабыми. Из их народа происходит тот славный муж, которого в Англии называют Беовульфом.

Так обстояли дела в те времена, когда Фроди Миротворец стал конунгом Дании. Множество разных историй рассказывают о нем и о том, как он, действуя то силой, то хитростью, достиг престола и затем установил такие законы, что мир воцарился по всей стране, да такой прочный, что, говорят, юная дева с полной торбой золота могла без страха пересечь всю Данию из конца в конец. Но и во Фроди была та же жадность, что и во всех Скъёльдунгах, жадность, за которую изгнали некогда Хермода, его предка, с высокого престола в Лейдре в лесные дебри. Много есть преданий о гибели конунга Фроди, но скальдам больше всего нравится такое: Пришел корабль из Норвегии, привез на продажу невольников, горцев, захваченных в плен. Среди рабов выбрал для себя конунг Фроди двух юных дев огромного роста. Волосы были у них долгие, черные и спутанные, скулы – высокие, рот и нос – широкие, глаза – раскосые, а одеты они были в гнилые шкуры. Сами себя они называли – а голос у них был то твой гром – Фенья и Менья. Купцы рассказали Фроди, сколько людей погубили эти девы, прежде чем удалось их связать, рассказали и о том, что природа их не человечья, а происходят они из рода великанов-ётунов. Мудрец пытался предостеречь конунга, говорил ему, что никогда бы не удалось схватить великанш, если бы на то не было воли Норн. Но не послушал конунг своего мудреца.

Была у конунга Фроди ручная мельница, звалась она Гротти. Откуда взялась та мельница, никто не знал – может, из одного из тех огромных дольменов, что стоят по всей Датской земле. (Кто сложил те дольмены – неизвестно, и самое имя тех людей давно забыто.) Некогда одна колдунья сказала конунгу, что эта мельница способна намолоть все, что ни пожелаешь, да только никому не под силу было сдвинуть верхний жернов с помощью дубовой рукояти. Вот и подумал конунг: может, девы-великанши справятся с этой работой.

И правда, хватило им на это сил. Запер их конунг Фроди в темном амбаре, где стояла чудесная мельница. Вот как поется в древней песне о том, что случилось дальше:

 
Вот появились [2] 2
  Младшая Эдда, перевод О. А. Смирницкой.


[Закрыть]
в палатах конунга
вещие девы
Фенья и Менья.
Фроди они,
Фридлейва сыну,
сильные девы,
отданы в рабство.
К мельнице их
подвели обеих,
жернов вращать
велели тяжелый.
Не дал им Фроди
на миг передышки,
пока они песню
ему не запели.
Начали песню,
прервали молчанье:
«Поставим-ка жернов,
камни поднимем!»
Дальше молоть
повелел он девам.
Пели, швыряя
вертящийся камень,
спали в тот час
челядинцы Фроди;
молвила Менья,
молоть продолжая:
«Намелем для Фроди
богатства немало,
сокровищ намелем
на жернове счастья:
в довольстве сидеть ему,
спать на пуху,
просыпаться счастливым:
славно мы мелем!
Никто здесь не должен
зло замышлять,
вред учинять иль
убийство готовить;
рубить не пристало
острым мечом
даже брата убийцу,
в узах лежащего!»
Он им сказал:
«Срок вам для сна —
пока куковать
не кончит кукушка
иль, замолчав,
опять не начнет!»
«Фроди, ты не был
достаточно мудр,
приязненный к людям,
рабынь покупая:
ты выбрал по силе,
судил по обличью,
да не проведал,
кто они родом.
Хрунгнир с отцом
храбрейшими были,
но Тъяцци мог с ними
в силе тягаться,
Иди и Аурнир
родичи наши,
ётунов братья,
мы их продолженье.
Гротти не вышла б
из серого камня,
камень бы твердый
земли не покинул,
так не мололи
бы великанши,
когда б волшебства
не было в мельнице.
Мы девять зим,
подруги могучие,
в царстве подземном
росли и трудились:
нелегкое дело
девам досталось —
утесы и скалы
мы с места сдвигали.
Камни вздымали
на стену турсов так,
что вокруг
содрогалась земля,
так мы швырнули
вертящийся камень,
что впору мужам
лишь было схватить его.
За этим вослед мы,
вещие девы,
в Швеции вместе
вступали в сраженья:
рубили кольчуги,
щиты рассекали,
путь через войско себе пробивая.
Конунга свергли,
сражаясь за Готторма,
смелому князю
помочь мы смогли:
не было мира
до гибели Кнуи.
Так, дни за днями
мы доблестно бились,
что слава пошла
о сраженьях наших:
мы копьями там
кровь проливали,
мечи обагряли
вражеской кровью.
Вот мы пришли
к палатам конунга,
мы обездолены,
отданы в рабство:
холод нас мучит
и ноги ест грязь,
мы жернов вращаем,
нам плохо у Фроди!
Рукам дать покой бы,
жернов не двигать,
смолола я больше,
чем было мне сказано!
Нельзя дать покой
рукам, пока вдоволь
помола для Фроди
мы не намелем!
В руки бы дали
крепкие древки,
мечи обагренные!
Фроди, проснись!
Фроди, проснись,
если хочешь ты слышать
старые песни
и древние саги!
От палат на восток
вижу я пламя,
то весть о войне,
знак это вещий;
войско сюда
скоро приблизится,
князя палаты
пламя охватит.
Ты потеряешь
Лейдры престол,
червонные кольца
и камень волшебный.
Девы, беритесь за рычаги!
Нам здесь не согреться
кровью сраженных.
Сильно молоть
я постаралась,
видя грядущую
гибель для многих,
прочь с основанья,
в ободьях железных,
сброшена мельница,
мелем мы снова!
Мелем мы снова:
сын Ирсы местью
Фроди ответил
за гибель Хальфдана;
братом ее назван он
будет и сыном ее;
мы это знаем».
Девы мололи,
меряясь силами,
юные были,
как ётуны в гневе,
балки тряслись,
основа слетела,
надвое жернов
тяжелый расколот.
Слово сказала
тогда исполинша:
«Мы Фроди смололи
славный помол;
вдосталь над жерновом
девы стояли».
 

В гневе Фенья и Менья накликали викингский набег на крепость конунга: так погиб конунг Фроди. По-разному рассказывают о том, что случилось дальше с этими великаншами, но все сходятся на том, что с этого времени пало на Скъёльдунгов роковое проклятье.

После Фроди осталось трое сыновей: Хальфдан, Хроар и Скати. Разгорелась между братьями борьба из-за главенства. Конунги, как называют королей тех стран, что лежат за Северным морем, нередко имеют множество сыновей, и это стало настоящим проклятьем для их земель, ибо ни один сын не считает себя ниже другого, кем бы он ни был рожден: королевой ли, наложницей ли, рабыней ли, даже если он просто плод случайной встречи – все равно он всегда сумеет поднять людей, которые полагают, что они не останутся внакладе, если тот, кого они поддержали, победит.

В той распре удача сопутствовала Хальфдану. Он хоть и не успел состариться, но умер в своей постели. После него осталось двое сыновей. Старшего по деду назвали Фроди. Младший, родившийся после смерти Хальфдана, получил отцовское имя.

Я уже упоминала о ярлах. Ярлы – это совсем не то же самое, что эрлы, то есть графы, здесь, в Англии, хотя сам титул и звучит похоже. Нет, ярл – независимый вождь, уступающий властью только конунгу. Иногда конунг сажает его управлять какой-либо частью своей страны, иногда он сам становится независимым конунгом во всем, кроме титула. Именно так и случилось, когда Фроди и Хальфдан были еще малы. Эйнар, ярл земель, лежащих вокруг королевской столицы Лейдры, стал их опекуном.

Эйнар был муж благоразумный и вовсе не хотел, чтобы Датскую державу снова рвали на части в междоусобьях. Чтобы избежать этого, он заставил свободных землевладельцев-бондов, собравшихся на народное вече, называемое тингом, признать конунгами обоих братьев. Но править они стали порознь: Хальфдан – Зеландией, Фроди – Сконе.

Когда мальчики подросли, Эйнар ярл женил их. Хальфдан взял в жены Сигрид, дочь мелкого конунга с острова Фюн. Она родила ему троих детей, и все трое выжили. Старшей была дочь Сигню, которую, когда она вошла в должный возраст, выдали за Сэвиля, сына и наследника Эйнара. Сын Хроар был младше ее на пять лет, а второй сын, Хельги – младше Хроара еще на два года.

В те времена был обычай отдавать отпрысков знатной семьи на воспитание в дома людей попроще. Там они могли обрести те уменья, которые приличествуют юноше или деве; там они обзаводились друзьями. Хроара и Хельги взял на воспитание Регин сын Эрлинга, наместник того округа, в который входила столица датских конунгов Лейдра. Он полюбил своих воспитанников, точно это были его родные дети.

Хальфдан был добрый и веселый конунг, и народ любил его за щедрость и справедливость.

Зато его брат конунг Фроди был человеком суровым и алчным. Он женился на Боргхильд, дочери конунга саксов, которые жили на юге Ютландии. Так он приобрел союзников, которые, стоило им переплыть Балтийское море, наводили такой страх на шведов, что тем становилось не до нападений на его владенья. Боргхильд родила Фроди сына Ингъяльда, но сама умерла родами. Фроди, отослав сына на воспитание к своему тестю, продолжал править Сконе, но лелеял мечты о большем.

К тому времени как Эйнар ярл умер от старости, дела в Датской державе обстояли так: в Зеландии, на престоле в Лейдре, сидел конунг Хальфдан со своей королевой Сигрид. Народ его почитал, но так как сам он был не охотник до бранных трудов, то и не было при его дворе большой дружины, ведь рядом с миролюбивым конунгом не выпадет случай отличиться тем беспокойным молодцам, что ищут за морем добычи и славы. Его дочь Сигню была замужем за ярлом Сэвилем сыном Эйнара, а сыновья Хроар и Хельги, в ту пору еще совсем дети, жили у наместника Регина примерно в двадцати лигах от королевской столицы.

Тем временем в Сконе конунг Фроди готовил вторжение в Зеландию. Он вступил в тайный сговор со всеми недовольными в Дании, а также с вождями шведов, гаутов и ютов, так что вскоре мог выставить на поле боя огромное войско.

И так однажды его корабли внезапно пересекли Зунд, он развернул свое знамя и приказал трубить в боевые рога. Воины стекались к нему отовсюду. Слишком поздно пустил конунг Хальфдан боевую стрелу от хутора к хутору, собирая тех, кто хотел бы сразиться за него. Грабя и сжигая все на своем пути, Фроди шел от победы к победе. Вскоре он напал на войско Хальфдана и, опрокинув в полуночном бою его полки, собственноручно зарубил своего брата.

После этой победы Фроди созвал датских вождей на тинг и заставил их присягнуть ему. Среди тех, кто, спасая свою жизнь, положил руку на золотой венец конунгов и поклялся Ньердом, Фрейром и всемогущим Тором в вечной верности новому конунгу, был и Сэвиль ярл, муж Сигню дочери Хальфдана.

После тинга Фроди окончательно упрочил свое положение, женившись на вдове своего брата, Сигрид. Ей не оставалось ничего другого, как покориться завоевателю, но с горестным лицом взошла она к нему на ложе. После свадьбы Фроди послал за сыновьями Хальфдана. Он объявил, что желает позаботиться об их судьбе. Большинство полагало, что новый конунг позаботится о том, чтобы мальчикам перерезали горло, дабы они, выросши, не отомстили за своего отца.

2

Регина-наместника не было на этом тинге. Когда войско Хальфдана было разбито, он с немногими оставшимися в живых дружинниками пустился во весь опор к своей усадьбе. Регин понимал, что у него всего несколько дней, чтобы опередить Фроди.

– Нам не устоять против него, – сказал Регин, – а ведь я поклялся позаботиться о сыновьях Хальфдана.

– Что ты собираешься делать? – спросил в ответ один из воинов.

Регин сумрачно усмехнулся:

– Не то чтобы я не доверял тебе, парень, но, однако ж, тебе вовсе незачем знать об этом.

Регин был муж рослый, от многих непогод побурело его лицо и выцвели глаза, поседели борода и волосы, и хотя стал он с годами весьма дороден, но был все еще силен и ловок. Дети, которых ему родила его жена Аста, давно выросли и обзавелись своими семьями, так что они с женой были рады взять в свой дом Хроара и Хельги не только из чести воспитывать королевских сыновей.

Усадьба Регина стояла на берегу Исе-фьорда. Исе-фьорд – широкий, укрытый от моря залив, его берега зелены до самой кромки прибоя, а над водой не стихают крики уток, казарок, лебедей, чаек, куликов и прочей водяной дичи. Лес на его побережье уже и тогда почти весь свели, только к южному берегу залива подступала чаща. Но ближе к жилью еще оставались рощицы, в которых раздолье было мальчишкам да белкам. Среди полей виднелись обшитые тесом хутора под дерновыми кровлями, из дымников вился дымок, уносимый свежим морским ветром. Хороша была эта земля в тот летний день, когда под ярким солнцем и высокими облаками на ее нивах приветно колыхались колосья поспевающей ржи и пшеницы, ячменя и льна.