Текст книги "Кант"

Автор книги: Пол Стретерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Annotation

Иммануил Кант (1724–1804) – основоположник немецкой классической философии, самый крупный мыслитель после Платона и Аристотеля. Стремясь определить границы человеческого познания, Кант указал на то, что человек не может познать действительность, а лишь получить о ней субъективное представление. Философ «долга» и «категорического императива», Кант с легкостью опрокидывал все спекулятивные теории, в результате философия после него стала совершенно другой.

Перевод: А. Бушуев, Татьяна Бушуева

Пол Стретерн

Введение

Пол Стретерн

Кант: Философия за час

Введение

Если что-то сделать невозможно, это еще не означает, что кто-то не попытается этого сделать. Кант не только предпринял попытку, но и совершил невозможное. После того как Дэвид Юм уничтожил философию и любую возможность создания метафизической системы, Кант сотворил величайшую философскую систему из всех существующих. Им двигало желание опровергнуть Юма, но, к счастью, философ из Кёнигсберга прочел лишь «Исследование о человеческом разуме», а не более ранний труд Юма «Трактат о человеческой природе», проникнутый изрядным скептицизмом. Будь Кант знаком с этим трудом, то, пожалуй, никакой системы не создал бы, что явилось бы великой потерей для целого поколения немецких философов XIX в., которые остались бы без работы.

Система Канта равновелика закону всемирного тяготения Исаака Ньютона. Разумеется, это не окончательный ответ на все вопросы, но он близок к тому, как мы до сих пор видим окружающий мир. Вы не слишком ошибетесь, если посмотрите на него глазами Канта. Философия Юма страдает упрощением: она низводит наше философское условие до бесплодного камня солипсизма. Кант, строивший свои взгляды на зыбком песке ошибок, сотворил из него чудесный замок такой изобретательности и сложности, что вы с радостью посвятите экскурсии по нему весь свой отпуск.

Довольно трудно рассказывать о жизни Канта. Ведь ее у философа по сути и не было (не считая той, что бурлила в его голове). С ним практически не случалось ничего интересного. Однако вовсе не обязательно, чтобы описание любой скучной жизни тоже было скучным.

Жизнь и труды Канта

Иммануил Кант родился 22 апреля 1724 г. в Кёнигсберге, в ту пору столице Восточной Пруссии (ныне российский город Калининград). Предки его были выходцами из Шотландии, которые уехали оттуда в предшествующем веке и, возможно, находились в родстве с небезызвестным шотландским проповедником XVII в. Эндрю Кантом. Считается, что именно от его фамилии произошел английский глагол cant , который означает «выражаться непонятно из-за обилия профессиональных слов». Эта семейная черта должна была во всей своей силе проявиться у великого философа.

В тот год, когда Кант появился на свет, Восточная Пруссия медленно приходила в себя от разрушительных последствий чумы и войны, сокративших ее население почти наполовину. Будущий философ, четвертый ребенок в семье, в которой выжили пятеро детей из девятерых, вырос в атмосфере благочестивой бедности. Отец Иммануила был шорником и часто шутил, что ему не удается свести концы с концами ни дома, ни на работе. Кант с неизменным почтением относился к своему веселому, но, увы, бедному отцу и в детстве с интересом наблюдал за тем, как тот мастерит предметы конской упряжи. И тем не менее, как зорко подметил психолог Бен-Ами Шарфштейн, в отличие от шорника-отца Иммануил Кант был на редкость неловок и плохо умел делать что-то руками.

Так это или нет, сказать трудно, зато доподлинно известно, что главное влияние на будущего философа в детстве оказывала мать. Госпожа Кант была малообразованной немкой, что не мешало ей, по словам современников, обладать великим «природным умом». Именно это ее качество внесло заметный вклад в формирование личности сына, которого она ласково называла Манельхен. Мать брала его с собой на природу и во время прогулок рассказывала о цветах

и травах, которые им встречались. По вечерам они любовались звездным небом, и мать показывала ему звезды и созвездия. Госпожа Кант была набожной женщиной, и ее любовь и строгость внесли свой вклад в формирование личности сына. Всю свою последующую жизнь Кант придавал одинаково важное значение как фактам, так и моральному долгу: этот двойной акцент сыграл ведущую роль и в его философии. Знаменитая фраза, произнесенная им пятьдесят с лишним лет спустя, относится именно к тем дням, которые он провел в обществе матери: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, – это звездное небо надо мной и моральный закон во мне» [1] .

Кант воспитывался в атмосфере строгой набожности. С десяти до шестнадцати лет он обучался в местной пиетистской школе, где его ум и жажда знаний быстро притупились под постоянным давлением религиозных нравоучений. Зародившуюся здесь нелюбовь к формальной религии философ пронес через всю жизнь (повзрослев, он перестал посещать церковь). И все же Кант в значительной мере сохранил пиетистское мировоззрение с его верой в скромный образ жизни и приверженностью строгим моральным принципам.

В 1737 г. мать Канта умерла и удостоилась нищенских похорон. Иммануилу было тринадцать лет, и он должен был уже испытывать первые юношеские сексуальные влечения. Психологи предполагают, что потеря горячо любимой матери на стадии взросления вызвала в нем чувство вины, что привело к подавлению сексуальности. Может, дело в этом, а может, желания просто увяли. Как бы то ни было, с этого момента Кант не проявлял своих сексуальных желаний, считая это героическим подвигом.

В возрасте шестнадцати с половиной лет Иммануил был принят в Кёнигсбергский университет, где стал изучать теологию. На первых порах ему оказывал финансовую поддержку местный священник, затем будущий философ стал зарабатывать частными уроками, обучая своих отстающих товарищей. Вскоре теология ему наскучила, зато проснулся интерес к математике и физике. Он прочел труды Ньютона, которые открыли ему глаза на науку и великие достижения, сделанные в самых разных областях – от астрономии до зоологии. Наука, опирающаяся на эксперимент, могла найти пристанище лишь в эмпирической философии, то есть в такой, где в основе знания лежит опыт. В 1746 г., когда Канту было двадцать два, умер его отец. Иммануил и его сестры с братом остались без гроша в кармане. Самых младших отдали на воспитание в семьи прихожан пиетистской церкви, те, что постарше, начали зарабатывать на хлеб самостоятельно, пойдя в услужение. Кант безуспешно добивался места учителя в школе и был вынужден оставить университет, так и не получив ученой степени.

Следующие девять лет Кант добывал средства к существованию, давая уроки в богатых семьях. Какое-то время он подвизался в качестве домашнего учителя детей графа и графини Кейзерлинг. (Позднее в этой семье родился псевдофилософ Герман Кейзерлинг, чьи духоподъемные, но фальшивые идеи столь пришлись по душе разочарованным немецким матронам в годы после Первой мировой войны.) Как только у Канта в кармане начинали водиться деньги, он обычно отправлял их своим менее удачливым сестрам, и эту привычку сохранил на всю жизнь. Пять его сестер оставались в Кёнигсберге (население города тогда составляло всего 50 тысяч человек) в течение всей жизни своего великого брата. За двадцать пять лет он ни разу не встретился с ними. Когда одна из них наконец пришла проведать его, он ее даже не узнал. После того как сестра объяснила, кто она, Кант извинился перед своими гостями за ее недостаточную воспитанность. Возможно, он и не был снобом, однако славился своей нетерпимостью к глупцам, не делая исключения даже для близких родственников.

И все же этот случай заставляет задуматься. По идее сестра Канта должна была унаследовать сходство с матерью, как интеллектуальное, так и физическое. Более того, она была примерно того же возраста, что и мать в ту пору, когда воспитывала Иммануила. Означает ли это, что пресловутая любовь великого философа к матери была столь глубока, что стала уже неосознанной? Не раз высказывалось мнение, что Кант подсознательно ненавидел этот тяжкий груз – фактов, морали, подавления полового чувства, – навязанный ему матерью. Его неспособность узнать сестру (а по сути, нежелание иметь с ней что-либо общее) вполне могла быть следствием этого, хотя прямых доказательств у нас не имеется. (Что показательно, отсутствие у Канта личной жизни привлекало к себе гораздо больше внимания со стороны психологов, нежели относительно нормальная жизнь других философов.)

Кант мог проявлять равнодушие к своим родственникам, зато ему, похоже, нравилось жить в богатых семьях, нанимавших его в качестве домашнего учителя. Его внешность была столь же странной, что и характер. Рост составлял менее 157 см, голова была непропорционально большой относительно туловища. Тело слегка искривленное, левое плечо ниже правого, которое, в свою очередь, было немного отведено назад. Голова как будто плохо держалась на шее и была постоянно наклонена в ту или иную сторону. Ходил Кант в потертом платье и почти никогда не имел денег в кармане. Неудивительно, что в годы учебы в Кёнигсбергском университете (который сам по себе едва ли мог считаться центром светской жизни) он являл собой довольно печальную фигуру. Теперь же, принаряженный нанимателями в элегантное платье и получивший возможность общаться с гостями семьи, Кант буквально расцвел. Он вскоре развил находчивость, обрел лоск и уверенность в себе, набил руку в игре в карты и бильярд. Когда богатые семьи отправлялись на лето в загородную местность, Кант сопровождал их, иногда отъезжая от Кёнигсберга почти на 60 километров. (Это самое большое расстояние, на которое он когда-либо удалялся от родного города.) Однако этот период относительной элегантности был всего лишь этапом в его жизни.

В 1755 г., в возрасте тридцати одного года, Канту наконец удалось получить степень магистра в Кёнигсбергском университете, отчасти благодаря милости некоего церковного благотворителя. Это было довольно поздно для такого возраста, и, как мы увидим дальше, Кант вообще был на редкость медлителен в своем становлении в качестве философа. К этому возрасту почти все главные мыслители уже начали формулировать идеи, благодаря которым они остались в памяти человечества. К своим фундаментальным выводам Кант пришел лишь два десятилетия спустя.

Теперь Кант смог занять в университете место приват-доцента. Этот пост он занимал последующие пятнадцать лет, которые всецело посвятил науке и преподаванию. В этот период он в основном читал лекции по математике и физике, а также публиковал трактаты по многим вопросам науки. Предметом его научных интересов становились вулканы, природа ветров, антропология, причина землетрясений, пожары, возраст Земли, планеты (которые, как он предсказывал, когда-нибудь будут заселены, а на самых далеких от Солнца возникнут существа, наделенные разумом).

И все же Канта тянуло к абстрактным размышлениям. Он продолжал много читать, особенно книги по философии. В рационалистической философии ему были особенно близки идеи Ньютона и Лейбница. Величайшими научными достижениями Ньютона принято считать его открытия в физике и математике, однако в те дни эти науки все еще считались частью философии, вернее, натурфилософии. Недаром полное название величайшего труда Ньютона – «Математические начала натуральной философии». Кант, скрупулезно ознакомившись с работами Ньютона, выдвинул «Новую теорию движения и покоя», в которой оспорил взгляды английского ученого. Дело отнюдь не в том, что Кант неверно понимал Ньютона. Вынужденный размышлять над системами, которые включали в себя Вселенную, он стремился поставить под сомнение достижение величайшего ума той эпохи – Ньютона – собственными доводами.

Согласно Лейбницу, материальный мир причины и следствия доказывал внутреннюю гармонию морального предназначения этого мира. Читая Лейбница, Кант начал представлять человечество участвующим не только в природных процессах, но и в достижении основной цели развития вселенной.

В то же время интерес Канта к философии науки подтолкнул его к знакомству с трудами шотландского философа Юма. Его поразила та настойчивость, с какой Юм утверждал, что основой знания является опыт. Это отнюдь не противоречило научному подходу. Однако Кант отказался принимать те скептические выводы, которые Юм сделал на основе своего несгибаемого эмпиризма. Согласно Юму, весь наш опыт сводится к череде восприятий, из чего следует, что такие понятия, как причина и следствие, тела и вещи, даже направляющая рука Бога Творца, – это не более чем предположения или мнения. Ни одно из них никогда не было пропущено через опыт.

Удивительно, но Кант был также потрясен эмоциональным накалом трудов Руссо.

Первый из романтиков, Руссо был самым неакадемичным из всех философов, предпочитая высказывать свои взгляды посредством эмоций, нежели рациональных доводов. Его призывам к свободе было суждено стать побудительным мотивом Французской революции. Кант, отличавшийся сдержанностью, если не сухостью характера, находил в Руссо нечто такое, что задевало глубинные струны его внешне черствой души. За фасадом застегнутого на все пуговицы резонера билось сердце тайного романтика, что позднее стало очевидным в его философских воззрениях. Однако в данный момент все эти несопоставимые элементы – идеи Ньютона, Лейбница, Юма, Руссо – оставались именно таковыми. Лишь после того как Кант нашел способ их примирить и впитать их влияние, ему удалось создать свою собственную философскую систему. Но на это у него ушло очень много времени – почти вся жизнь.

По всей видимости, Кант стал испытывать нетерпение – об этом говорит произошедший с ним курьезный случай. Вместо того чтобы опубликовать новую серьезную академическую работу, он написал забавную сатирическую книгу «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики». Этим самым «духовидцем» был шведский мистик-визионер Сведенборг, прославившийся описаниями своих долгих странствий в мире духов. В 1756 г. Сведенборг опубликовал свой восьмитомный труд «Тайны небесные» (Arcana coelestia). К несчастью, этот опус не пользовался спросом, и за десять лет было продано всего четыре экземпляра. Сегодня известно, что один из них купил Иммануил Кант. Эти тома метафизической абракадабры произвели на Канта столь глубокое впечатление, что побудили его взяться за написание целой сатирической книги. В предисловии к ней Кант витиевато заявляет: «Чтобы избежать первого предрассудка, автор отчасти отдал себя во власть второго. С некоторым смирением он признает, что таким образом он искренне хотел доискиваться правды в некоторых рассказах упомянутого рода. Он нашел, как это всегда бывает, когда искать нечего… он не нашел ровно ничего» [2] . Однако скоро становится очевидно, что насмешка Канта над «худшим визионером из всех» и над «разнообразными эфирными мирами… сотворенными… из мошеннических идей» – не совсем то, чем кажется на первый взгляд. Под бесконечным подшучиванием и интеллектуальным презрением угадывается серьезнейший интерес к Сведенборгу. Канту очень хотелось верить в метафизику (пусть даже не в таком эксцентричном виде), но его мощнейший интеллект пытался перекрыть ему этот путь.

Стиль Канта, как известно, отличается многословием, но, по отзывам современников, его лекции были совсем иными. У него было короткое, искривленное тело, и над кафедрой виднелась лишь его голова в парике, его лицо со строгими, четкими чертами. Но эта говорящая голова была вместилищем мудрости, средоточием остроумия, фантастической эрудиции и необычных идей. Лекции Канта пользовались огромной популярностью у студентов. Слава философа росла, чему способствовали его многочисленные трактаты на разные научные темы. Его знаменитые летние лекции по географии всегда привлекали толпы людей, не имевших прямого отношения к университету. Чтения продолжались тридцать лет подряд и снискали Канту репутацию первого университетского преподавателя физической географии, несмотря на то что в течение всей своей жизни сам он никогда не видел ни одной горы или открытого Балтийского моря (лежащего на расстоянии всего лишь 30 километров от Кёнигсберга). Яркие и наблюдательные описания далеких стран, о которых сам он увлеченно читал долгими зимними вечерами, когда над улочками Кёнигсберга опускался холодный туман, будили воображение слушателей.

Кант также начал читать лекции по философии, и вскоре стало очевидно, что он совершал дерзкие вылазки на враждебные ему территории этики и эпистемологии, вырывался за дальние пределы логики и даже в края столь далекие от цивилизации, как метафизика (и обитал там какое-то время, чтобы затем поведать об этом миру). Между тем из-под его пера продолжали выходить трактаты на более приземленные темы, такие как фейерверки и военная оборона, кроме того, он вплотную занялся космогонической теорией. Увы, несмотря на это, Канту дважды отказали в профессорстве в Кёнигсбергском университете. Причины отказа до конца не ясны, но есть подозрения, что свою роль сыграл провинциальный снобизм. Или же начальство просто не любило Канта. Но, когда от берлинского руководства поступило предложение занять престижный пост профессора поэзии и красноречия, пустовавший в Кёнигсберге уже два года, Кант отказался.

К счастью, в 1770 г. руководство Кёнигсбергского университета смягчилось, и Канта назначили профессором логики и метафизики. Теперь, в возрасте сорока шести лет, он проникся критическим отношением к трудам Лейбница и его приверженцев-рационалистов, которые подмяли под себя всю немецкую философию. Эмпиризм Юма казался неоспоримым, и в конце концов Кант заразился даже его скептицизмом. Предметы, причина и следствие, непрерывность и даже наше «я» – все эти понятия оказались ложными, ибо оставались за пределами нашего опыта, который был единственным источником знания. Кант принял это, потому что счел идеи Юма логически неопровержимыми. Вместе с тем он был явно недоволен столь бесплодным положением дел. Казалось, будто для дальнейшего развития философии уже не оставалось места. Неужели она и впрямь исчерпала себя?

Чуть позже, изучая «Исследование о человеческом разуме» Юма, Кант «пробудился от догматического сна». Внутреннее озарение подсказало ему, как можно создать систему и найти ответ на деструктивный скептицизм Юма, угрожавший уничтожить метафизику навсегда.

Целых одиннадцать лет Кант ничего не публиковал, продолжая систематизировать свои философские воззрения. Он вел на редкость упорядоченную жизнь. В эти же годы его страсть к порядку и размеренности сделалась поистине легендарной. По выражению Гейне, Кант каждый день «просыпался, пил кофе, писал, читал лекции, обедал, гулял в одно и то же время». Когда Иммануил Кант в своем сером сюртуке с тростью в руке выходил из дверей дома и отправлялся на прогулку по усаженной липами аллее, которая до сих пор называется «тропой философа», соседи точно знали, что на часах ровно половина четвертого. Так он прогуливался в любое время года при любой погоде. Если серые тучи угрожали разразиться дождем, его старый слуга Лампе отправлялся следом за ним, неся под мышкой зонт – этакий символ благоразумия. Своему правилу Кант якобы изменил только один раз в жизни: в тот день он начал читать «Эмиля» Руссо и так увлекся, что решил дочитать книгу до конца и не пошел на прогулку. Лишь Руссо с его романтическими переживаниями заставил его один раз изменить своим привычкам. Но даже столь сильные чувства были неспособны внести диссонанс в его размеренную, упорядоченную жизнь. Хотя Кант в те годы дважды подумывал о женитьбе, в обоих случаях он так долго тянул с решением, что, когда наконец склонялся к столь смелому шагу, выяснялось, что невесты у него уже нет: одна успела выйти замуж за другого, а вторая насовсем уехала из Кёнигсберга. Кант не принадлежал к числу тех, кто принимал скоропалительные решения. И все же его восхищение романтическими идеями Руссо не ограничивалось лишь теорией. Годы спустя, когда многие идеи философа нашли воплощение во время Французской революции, Кант расплакался от радости, что было редким проявлением чувств для консервативного провинциального Кёнигсберга и, вероятно, уникальным событием в глазах преподавательского состава университета.

В 1781 г. Кант наконец опубликовал «Критику чистого разума», книгу, которая по праву считается шедевром философской мысли. Однако не все читатели с воодушевлением приняли этот труд. Когда Кант отправил экземпляр рукописи своему другу Герцу, тот вернул его прочитанным лишь до середины. По словам Герца, дальнейшее чтение книги угрожало его рассудку. Возможно, читатель разделяет это мнение. В своей «Критике чистого разума» Кант – из опасения сделать свой труд излишне объемным – решил обойтись без многих интересных доводов и конкретных примеров. Но даже в переводе на другие языки эта книга порой насчитывает более восьмисот страниц. Бóльшая их часть начинается так: «В аподиктическом суждении мыслится ассерторическое суждение как определенное этими законами самого рассудка, а потому оно утверждается a priori; аподиктическое суждение выражает таким образом…» [3]

Даже в лучших переводах на другие языки, например на итальянский, это предложение лишь звучит изящнее: «La proposizione apoditt ica concepisce il guidizio assertorio determinato secondo queste legge dell’intellett o stresso e, per consequenza, come affi rmative a priori; ed esprime cosi…» Вам вряд ли захочется узнать, как оно выглядит на немецком языке (это просто чудо, что Герц сумел продраться до середины книги и не лишился рассудка).

Но не дайте этому запутанному многословию заслонить от вас все великолепие философской системы Канта. Целью Канта было восстановление метафизики. Он согласился с Юмом и эмпириками в том, что не существует таких вещей, как врожденные идеи, но отрицал, что все знания выводятся исключительно из опыта. Эмпирики утверждали, что любые знания не должны противоречить опыту. Кант блистательно опроверг их взгляды, заявив, что любой опыт не должен противоречить знаниям. Согласно Канту, пространство и время субъективны. Они лишь способ нашего восприятия мира. В некотором смысле они подобны очкам, которые мы носим постоянно и без которых не можем осознать наш опыт. Но они не единственные субъективные элементы, которые помогают нам в осмыслении опыта. Кант объяснил, что существуют различные «категории» (как он их называл), которые мы конструируем посредством нашего понимания, функционирующего независимо от опыта.

Эти категории включают в себя количество, качество и отношения. Они также подобны вышеупомянутым неснимаемым очкам. Мы не можем видеть мир иначе, чем с точки зрения количества, качества и отношений. Однако сквозь эти «очки» мы способны узреть лишь мир феноменов – и никогда не воспринимаем реальные ноумены – истинную реальность, которая обеспечивает или порождает эти объекты восприятия.

Можно было бы сказать, что лишь человек, который никогда не видел горы, поверит в то, что вне нас пространства не существует, что оно лишь часть аппарата нашего восприятия. И здравый смысл, похоже, согласится с этим. Но такие неуклюжие, апеллирующие к мнению возражения не имеют ничего общего с философией.

Пространство, и время, и категории (которые включают в себя такие понятия, как множественность, причинная связь и бытие) могут применяться лишь к объектам восприятия нашего опыта. Если мы применим их к вещам, отсутствующим в нашем опыте, мы придем к «антиномиям», то есть противоположным утверждениям, которые в равной степени могут быть доказаны чисто интеллектуальными доводами. Таким образом, Кант разрушает все чисто интеллектуальные доводы в пользу существования (или отсутствия) Бога. Мы просто не можем применить такую категорию, как бытие, к подобной неэмпирической сущности.

Как мы видим, в своей «Критике чистого разума» Кант не поддерживал полный возврат к метафизике. Под «чистым разумом» он подразумевает разум a priori – нечто такое, что может быть известно до обретения опыта. Юм отрицал такие трансцендентные сущности (те, что находятся «за гранью» опыта). Но Кант был убежден, что восстановил в философии этот трансцендентный/метафизический элемент в форме «категорий чистого разума». Скептическая точка зрения Юма могла показаться упрощенческой и, разумеется, непродуктивной, если мы желаем жить в реальном мире. (Его отрицание причинно-следственных связей моментально низводит всю науку до статуса метафизики.) Подход Канта, напротив, гораздо более тонок и продуман – но он едва ли превосходит взгляд Юма с философской точки зрения. Возможно, мы не в состоянии воспринимать мир иначе как с позиции пространства, времени и тому подобного. Однако трудно утверждать, что они не являются составной частью этого опыта, равно как уразуметь, каким образом они могут существовать без него (то есть до него).

С другой стороны, довод Канта о том, что нам не дано познать реальный мир, отличается удивительной весомостью. Все вещи, которые мы воспринимаем, – это всего лишь феномены, объекты восприятия. «Вещь в себе» (ноумен), которая поддерживает или порождает эти объекты восприятия, навсегда остается непознаваемой. Нет такой причины, по которой она каким-то образом должна соответствовать нашему восприятию. Объекты восприятия понимаются посредством наших категорий, которые не имеют абсолютно никакого отношения к «вещи в себе». Она остается за пределами количества, качества, отношений и тому подобного.

После публикации «Критики чистого разума» Кант продолжал жить своей прежней размеренной, расписанной с точностью до минуты жизнью, что не мешало его общению с другими людьми, хотя эта сторона жизни никогда его особо не волновала. Философ поддерживал отношения с некоторыми из своих наиболее одаренных студентов, а также с немногочисленными преподавателями факультета. При этом он никогда особенно ни с кем не сближался. (Кант ни с кем не переходил на дружеское «ты», несмотря на десятилетия знакомства и общения.)

Жить для него значило мыслить. «Для ученого мышление составляет питание, без которого он, пребывая в одиночестве и бодрствуя, не может жить» [4] . Кант более всего стремился к познанию самого себя, чем кого-либо другого. Однако задача самопознания для него оказалась столь же трудной, как и для других. «Я в недостаточной степени понимаю себя», – как-то пожаловался он.

Возможно, Кант боялся того, что мог обнаружить в себе. По этому поводу Шарфштейн высказывает мудрую мысль: «Эта вещь в себе была не просто непознаваема, она была запретна. Ибо то была подавляемая им эмоциональная жизнь, и Кант опасался, что, если она откроется другим, ему этого не пережить».

Кант прекрасно осознавал отсутствие друзей. Но его это не тревожило. Он любил повторять слова Аристотеля: «О, друзья мои! Нет на свете друзей!» Более того, он считал это состояние нормальным: «Дружба – это сосредоточение благосклонных чувств на одном-единственном субъекте, что весьма лестно тому, на кого они направлены, но это также можно рассматривать как нехватку всеобщности и доброжелательности».

По мнению психологов, неспособность (или нежелание) Канта завязывать близкие отношения свидетельствует о его глубокой личной ущербности. Однако мыслитель из Кёнигсберга отнюдь не производил впечатления несчастного человека. Наоборот, те, кто его знал, отмечали несомненное жизнелюбие философа. «Кант обладал натурой жизнерадостной. Он взирал на мир с радостью… и переносил ее на окружающие вещи. И потому обычно пребывал в счастливом расположении духа», – зорко подметил кто-то из его коллег.

Через семь лет после публикации «Критики чистого разума» Кант издал «Критику практического разума». Эта книга была меньше по объему, но столь же «беспощадна» по отношению к читателю. (Когда мне как-то раз в руки попало первое издание, принадлежавшее некогда Кольриджу – страстному поклоннику Канта, я отметил про себя, что некоторые страницы так и остались неразрезанными.)

В этом труде Кант восстановил в прежнем статусе Бога, который больше не был обречен на немоту, ибо не вписывался ни в какие категории. «Критика практического разума» посвящена этической составляющей воззрений Канта. Вместо поисков метафизических оснований нашего восприятия он ищет их для нашей морали. Кант задался целью отыскать ни много ни мало фундаментальный нравственный закон. Но разве возможно найти закон, который пришелся бы по нраву всем? Чтобы все – от христиан до буддистов, от либералов до махровых консерваторов – верили в одно и то же фундаментальное добро? Кант полагал, что можно сформулировать некий базовый закон, но сделал это, обойдя стороной то, что большинство посчитало бы самым главным вопросом.

Добро и зло его не интересовали. Он не пытался вскрыть суть самых разных интерпретаций этих основополагающих нравственных понятий. Кант подчеркивал, что ищет скорее основы нравственности, нежели ее содержание. Как и в случае с чистым разумом и с практическим разумом, ему требовался лишь набор априорных принципов, подобных категориям.

Фактически Кант в конечном счете выдвинул только один принцип: «категорический императив», лежащий в основании всех нравственных действий: их метафизическое допущение. Аналогично категориям чистого разума это создает фундамент нашего этического мышления (практический разум), правда, не наполняя его каким-либо особым моральным содержанием. Категорический императив Канта гласит: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».

Этот принцип привел его к утверждению, что мы должны действовать в соответствии с нашим долгом, а не с чувствами, следствием чего стали несколько странных выводов. Например, Кант заявляет, что о моральной ценности поступка нельзя судить по его последствиям, а лишь на основании того, насколько этот поступок был совершен по велению долга. Это великая глупость – если мораль все-таки имеет отношение к обществу, а не является поводом для самодовольства индивида.

Кант видел в категорическом императиве нечто вроде каркаса, лишенного морального содержания. Что не совсем так. В нем присутствуют следы морального содержания. Для начала – мораль конформизма. Категорический императив Канта подразумевает, что все люди должны действовать абсолютно одинаково, независимо от темперамента или поставленной задачи. Обязан ли глава государства поступать столь же праведно, что и настоятель монастыря? Или хотя бы стараться? Должен ли был Черчилль вести себя так же, как Ганди? Или наоборот? Возможно, все системы обречены на подобную жесткость. (Но без этической системы мы окажемся в тупике – ибо будем неспособны выносить какие-либо ценностные суждения.)