Текст книги "Нерассказанные приключения. Стражи у Живых Врат (СИ)"

Автор книги: Пол Парк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

AnnotationОн жил с сородичами в лесу, вдали от городов человеческого мира, из-за того, кем являлся. Но ещё с самого детства раз в год он уходил в разрушенный город на склоне, где никогда не бывали другие его сородичи, как и полнокровные люди, место старой магии и старых поражений. В первый раз он охотился на вершине утёса, и раненый баран завёл его далеко от дома. В туманной котловине с нависающими вокруг камнями он добил барана – счастливый выстрел из небольшого лука – но вскоре услышал визг гончих за спиной. Не успел он забрать добычу, как его сбили мужчины на конях, крича и проклиная выносившую его мать. Некоторые спешились и стали бросаться камнями. Он беспомощно наблюдал, как они уносят барана, в горле которого по-прежнему торчала его стрела.

Стражи у Живых Врат

Стражи у Живых Врат

Пол Парк

Спонсор перевода VyachyNOS

Он жил с сородичами в лесу, вдали от городов человеческого мира, из-за того, кем являлся. Но ещё с самого детства раз в год он уходил в разрушенный город на склоне, где никогда не бывали другие его сородичи, как и полнокровные люди, место старой магии и старых поражений. В первый раз он охотился на вершине утёса, и раненый баран завёл его далеко от дома. В туманной котловине с нависающими вокруг камнями он добил барана – счастливый выстрел из небольшого лука – но вскоре услышал визг гончих за спиной. Не успел он забрать добычу, как его сбили мужчины на конях, крича и проклиная выносившую его мать. Некоторые спешились и стали бросаться камнями. Он беспомощно наблюдал, как они уносят барана, в горле которого по-прежнему торчала его стрела.

Когда он сбежал, это было не от стыда или от страха, а от ярости. Он вышел к закату на горный склон над облаками и смотрел, как красный свет ползёт по скалам среди пучков грубой травы. Там были рухнувшие врата, каменные столбы которых покрывали руны. Он не умел их читать – пока что не умел. Он приблизился и вошёл на первую из разрушенных улиц. Разрушенные дома были построены прямо внутри склона.

Вдоль улицы стояли резные статуи. Некоторые лишились рук, ног, голов, но всё равно в разбитых камнях он видел образы безупречной красоты. Он остановился, чтобы рассмотреть статую мальчика примерно его возраста, но при этом – намного красивее даже человеческого ребёнка, высокого и стройного, с длинными глазами и тонкими заострёнными ушами.

Статуя стояла на краю каменного бассейна, указывая в его глубины, и в последних лучах заходящего солнца живой мальчик присел над ним и увидел отражение на его поверхности, такое же точное, как в любом зеркале – собственные уродливые черты, тяжёлую челюсть, выступающие зубы, приплюснутый нос, выпученные глаза под тяжёлым лбом. В подобных обстоятельствах даже небольшие попытки прихорошиться, осколки разбитого стекла, которые мать с любовью вплела в его косматые волосы, казались насмешкой, когда в них блестел свет заходящего солнца.

Затем стало темно. Он огляделся в поисках дверей каменного зала, сохранившего хотя бы участок крыши. Чёрные проёмы неожиданно стали казаться угрожающими. Кто знал, какие духи и призраки рыщут в этих руинах, кто погиб здесь, когда город пал? Вместо этого, дрожа от холода, он остался у бассейна, пока над неровными вершинами не взошла луна и лунный свет не коснулся поверхности воды.

Тогда он увидел её в первый раз. С тех пор каждый год он возвращался, когда первое летнее полнолуние бросало на воду свои лучи. С того первого раза он изменился, вырос телом и навыками, но она не менялась никогда. Она всегда выплывала на поверхность, как будто поднимаясь со дна – из какого-то затопленного туннеля, сначала решил он.

Тогда, поскольку он был мальчиком, он поклонялся ей, как мальчик поклоняется женщине, поклонялся её доброте, которую воображал, старался быть достойным и выполнять каждый приказ. Позднее, когда он полностью вырос, его плечи покрылись клановыми символами мужественности, а в ушах возникли железные кольца, он перешёл к иному поклонению – когда она стояла по колено в воде, прикрытая мокрым шёлком и фосфоресцентным сиянием, которое пришло вместе с ней из глубин. Ещё позже, он бесстрашно спустился в бассейн – лишь затем, чтобы обнаружить себя запутавшимся в водорослях, пока она со смехом уплывала прочь.

– Какой ты уродливый! Как живое существом может быть таким уродливым? Ты отвратителен – как ты мне отвратителен!

Но когда он выдохся и растерял всю смелость, она снова приблизилась, и своим сверкающим взглядом снова сказала ему, что он должен сделать, чтобы подготовить себя. Он был готов на всё.

Эти заповеди, как от богини, завели его далеко от собственного народа. Не для него были стычки между кланами, покой брака и детей. Вместо этого он жил с овдовевшей матерью в лесу, вдали от кланового очага, презираемый – так он считал – чистокровными из деревни. Он изучал человеческие знания с истовостью, рождённой гневом. Он узнал языки людей и других созданий. Он читал старые книги в свете свечей и пергаментные свитки из заброшенного города. Он произносил слова, сказанные ему богиней, пока не оживали деревья. И по весне он вырезал свой тотем из кости, покрыл его резной вязью, и вырезал оголовье в форме волчьей головы с кусками агата вместо глаз.

В ночь полнолуния он проспал почти весь день. Мать разбудила его, чтобы поужинать, как он и просил. Зевая, он уселся на покрытый мхом камень посреди ручья, обмыл тело. Побрил лицо, заплёл волосы железными бусами. Затем он оделся в одежду, разложенную прошлой ночью – рубаху отца из оленьей кожи, тонкой, как лён, сохранённую матерью после того, как он их покинул, заштопанную и зашитую за все эти годы. Племя носило меха и более плотную, толстую кожу, когда вообще что-то носило, но этот человеческий наряд мать сохранила для свадьбы своего наполовину человеческого сына.

Сейчас она принесла ему кашу и кровяную колбасу от огня. Она стояла с едой в деревянном котелке, наблюдая за ним. Она уже давно научилась не спорить с его решениями – в обычае племени было бросать старых матерей и отцов волкам, тотему их клана, когда требовалось кормить слишком много ртов. Но её сын был могучим охотников. Другие заявляли, что видели, как олени и лоси разыскивают его в полях и лугах и укладывают ему на колени свои рогатые головы.

– Хаггар, – сказала она.

Он поднял взгляд, улыбнувшись её грубому и сморщенному лицу, пока не заметил, что её глаза блестят от слёз.

– Не беспокойся.

– Я не беспокоюсь. Но ты уходишь так далеко.

Он ожидал каких-то жалоб, а когда их не последовало, стал говорить заранее придуманные возражения:

– Это ненадолго. Я оставил семь ожерелий в тайнике. В яме ты найдёшь деревянную шкатулку с агатами и опалами, которые можно продать в городе. Люди любят использовать их в своих играх. В коптилке полно мяса и рыбы.

Но когда мать ничего обо всём этом не сказала, он встал, чтобы утешить её.

– Я не уйду далеко, – сказал он, и это была ложь – первая ложь, которую он когда-либо сказал матери.

– Там моя родственница, – ответила она, напомнив про девушку в деревне. – Она ждёт тебя.

Когда он обнял её, она расслабилась у него на груди.

– И я тоже, – сказала она, играясь с костяными пуговицами на рубахе отца.

Позднее, когда стемнело, он покинул лагерь. Босоногий, но бежал вверх по склону через лес. Когда деревья разошлись, сменившись грудами камня, он вскарабкался на хребет, затем оглянулся на мгновение, высматривая огни среди деревьев. Сегодня была первая ночь летнего праздника, и мужчины разводили костёр в волшебном круге. Они уже начали пить медовуху, и скоро женщины станут танцевать под бой барабанов, пока старый шаман будет помечать их лбы из котла с кровью – он никогда не видел этой церемонии. Он пропускал её каждый код.

Он стоял на хребте, пока сгущался мрак.

– Я знаю, что вы здесь, – сказал он, не оборачиваясь. Волчицы крались среди камней, опустив головы. Он побежал вместе с ними вверх по склону на высокий луг, заросший красными коломбинами. Волки преследовали его, но не могли настичь, потому что на бегу он сжимал свой тотемный жезл и шептал эвокации, пока не почувствовал грубую шерсть на спине и руках и не упал на четвереньки.

Всё, чего она просила, он добился – чего бы это ни стоило. Сегодня ночью она поймёт, что от того уродливого мальчишки не осталось и следа. Она увидит, как любовь изменила его.

Перед восходом луны он остановился у разрушенных ворот на склоне, руны которых, как он теперь знал, означали имя, или часть имени: СЕНДР. Оставшиеся буквы на другой стороне выкрошились, и сам столб рассыпался на куски в грубой траве. Ветер затих. Чёрные тучи повисли над ним, закрывая звёзды.

И когда он увидел, что за восточными пиками небо окутано серебром, он прошёл по улице статуй, осторожно ступая по неровным камням. На границе чувств он слышал шум крыс или кроликов в пустых домах; они не показывались. Они прятались в своих норах и трещинах, не зная, что им ничего не грозит; он был не голоден. Весь день он постился, готовясь. Наконец, он достиг края каменного бассейна и опустил голову, чтобы напиться. Но в последний момент он не коснулся поверхности своим длинным языком, и когда луна взошла, он увидел своё отражение, будто в зеркале – свои жёлтые глаза и острые зубы. Обнажив их, раздвинув тёмные губы, он позволил своему дыханию поколебать воду, и в то же время из ниоткуда подул слабый ветерок, следуя его тайному приказу. Ветер растревожил поверхность, избавив его от зрелища своего уродства, когда он вернул себе смертное обличье.

Когда круг луны ярко засверкал на воде, он услышал её смех с другой стороны бассейна. Она сидела на противоположном краю, с фосфоресцентными водорослями в жёлтых волосах. Она изучала подошву стопы, когда подняла голову.

– Хаггар, – сказала она мягким и музыкальным голосом, и он задумался, называл ли когда-либо ей своё настоящее имя – а если нет, то откуда она его узнала. – Столько лет ты меня разочаровывал. Когда я рассказывала друзьям, они смеялись надо мной. Пора доказать, что они ошибались. Мне нужна твоя помощь. Я отчаянно в ней нуждаюсь. Надеюсь, сейчас всё иначе.

Столько лет – девять лет. За это время он полностью изменился, телом и разумом, но она совершенно не поменялась. Он стоял в своих штанах из кожи и в свадебной рубахе отца. Его тотемный жезл висел на поясе. Она встала и поманила его, и когда он зашагал вперёд, то понял, что старше неё – по крайней мере, выглядит старше, как взрослый мужчина. И в то же время он подумал о том, что она сказала: она нуждается в нём. Зачем? Он знал, что нужда отличается от любви, какими бы похожими ни казались. И друзья – что за друзья? Он всегда считал, что она одна в мире, последняя из своей расы – возможно, из того народа, что жил в этом городе.

Он остановился по колено в воде. Она стояла на расстоянии броска камня, положив руку на тонкое бедро. Она улыбалась ему, насмешливо, видел он, и впервые за всё это время он прислушался к своим сомнениям – он многое узнал, пока обучался в одиночестве своему ремеслу. Он знал заклинания, которые призывали тучи и дождь, которые призывали молнии с неба. Он держал руку на друидической цепи бытия, которая связывала всех зверей первобытным духом, и знал заклинания, которые подвинут его дальше по этой эволюционной цепочке ближе к первобытному духу, чтобы он мог найти разделяющие линии и погрузиться обратно в другое тело – птицы или рыбы, рептилии или теплокровного зверя. И хотя он обладал практичным разумом народа матери, он не смог бы научиться этим вещам без других знаний, без знаний о других мирах и планах, касавшихся этого мира в некоторых местах, о Фейвайльде и хрустальных башнях Сендриана, где когда-то жили эладрин, высокие, стройные и гордые, но слепые в своей уверенности, что все прочие расы – это животные, которых можно использовать. В этом отношении они были хуже людей.

«Когда я рассказывала друзьям…» Неожиданно он представил её не как единственный дар для него, а как посланницу из того мира. Он сделал шаг назад и увидел, как улыбка покинула её уста. Откуда она знает его имя, и даже не клановое имя, а тайное имя, которым назвала его мать? На мгновение он вспомнил лесную хижину матери и услышал в голове барабаны летнего праздника, увидел костёр и женщин, танцующих среди деревьев, Урут, родственницу матери – среди них. Она была младше него, милая девушка с большими глазами, но не красивая – не такая.

Её улыбка поблекла, когда она увидела его сомнения. Она стояла, положив руку на бедро, пока лунный свет расходился по поверхности воды.

– Поймай меня, – сказала она и нырнула в глубины – он знал, что бассейн был глубже, чем казался. С криком он нырнул следом за ней, стараясь догнать, схватить её, пока она плыла вниз. На миг ему показалось, что он поймал её, но затем она скользнула ниже – мокрый шёлк был скользким, как чешуя угря. Вода была тёмной, рассеивала свет, и он ничего не видел.

Его лёгкие горели, но он удерживал свою форму. Он знал, что это испытание, последнее испытание, и если он потерпит неудачу, она больше не придёт. В прошлом году он пытался последовать за ней вниз, и в дыре у основания бассейна, где менялось течение и вода холодела, он утратил выдержку. Побеждённый, в отчаянии он снова поплыл к поверхности.

Но сейчас он увидел внизу мерцание, и представил её ножки, пробивающиеся через водоросли. Он представил, что ныряет за ней, касается её тела вытянутыми пальцами, пока она уворачивается. Он подумал, что лучше утонет и умрёт, чем потеряет её, и мрачно начал грести изо всех сил, даже когда почувствовал, как водоросли цепляются за ноги. В фосфоресцентных глубинах бассейна под собой он увидел мелькающую тень, и с пустыми лёгкими, с жаждущим воздуха мозгом, он направился к сиянию, сначала зелёному, потом синему, пока оно не вспыхнуло повсюду вокруг него и он понял, что плывёт наверх к свету, и вынырнул на поверхность другого бассейна под другим небом.

И всё равно он мог утонуть, поскольку обнаружил, что слишком устал, чтобы двигаться, и слишком истощён, чтобы дышать, но здесь вода оказалась неглубокой. На четвереньках он вылез на поверхность, покрытую гладкой, сине-зелёной плиткой, и улёгся у её ног.

Солнечный свет был таким ярким, что ослепил его. Воздух был слишком густым, чтобы дышать. Ему смутно казалось, что она стоит над ним и говорит – но не с ним, а с кем-то другим.

– Будь так добр. Я выбирала его не за внешний вид. Возьми его и помести с остальными. Оставь ему его лохмотья, пока мы не найдём подобающую одежду. И будь осторожен. По нему не скажешь, но определённые навыки у него есть. Поэтому он здесь.

Хаггар перекатился на спину и заставил глаза открыться, чтобы посмотреть сквозь ресницы на лазурное небо – такое глубокое и страшное. Он заставил свои уши и нос открыться, смутно осознавая, что если попытается защищаться от силы цветов, звуков и запахов, которой отличалось это место, то утратит всякую надежду на управление здешней природой, как он мог делать дома. Не обращая внимания на длинные руки, которые забрали с его пояса волчий жезл, он прошептал заклинание. Бросая тело на милость эладрин, он отправил свой разум ввысь, пока не повис далеко вверху и не посмотрел вниз орлиным взором на небольшую группу напряжённых фигур на краю выложенного плиткой бассейна.

Эта его проекция, воображаемый орёл, не знала, что такое изумление. Иначе он был бы изумлён, увидев простор разрушенного города под его когтями, высоту хрустальных шпилей, которые парили ещё выше, чем он. Город лежал на краю огромного леса, заросшего запутанной массой лиан. Уцелели только здания из призматического камня – многие в идеальном, нетронутом состоянии, как будто обитателей срочно позвали заняться чем-то важным, и те оставили двери открытыми. Но другие части города носили следы сильных взрывов, что уничтожили его много лет назад, круглые кратеры, содержащие здания не просто разорённые, а стёртые в порошок, разрушенные до основания. В этих кругах ничего не жило – по контрасту с бурлящей жизнью, заполняющей остальное пространство, не только растительной, но и животной: пантеры, грызуны и дикие свиньи, а также чудовищные насекомые, выросшие до огромных размеров, возможно, в результате остаточных эффектов забытой войны.

Здесь наверху, под высоким, неестественным фиолетово-синим куполом неба, не было других птиц, кроме него. Внутри эладрин пытались погрузить его тело на тележку. Он насчитал трёх кроме девушки, и когда они связали ему руки за спиной, понял, что они нервничают и не уверены в себе. Он увидел это по языку их тел, по тому, что они были грубее необходимого – ведь он сопротивлялся им с силой мешка картошки, ну, может быть, полутора мешков. Их жестокие тычки и удары не могло объяснить простое естественное презрение к нему. Нет, эладрин торопились, и их лошади тоже были нервными и напуганными.

Он не мог определить время суток по освещению – оно было слишком чужим. Он не видел солнца. Но он погрузился глубоко в тело и попытался представить причину их спешки, пока они тащили лошадей по торчащим камням, вниз по Улице Богов – это имя пришло к нему нетронутым, воспоминание из старых карт. Он знал, что как и соответствующая улица в царстве смертных, она пересекала город к восточным вратам и была украшена собственным двойным рядом мраморных статуй – он знал, что у многих здешних предметов есть слабый резонанс в земле, оставленной им позади.

Он мешком валялся в задней части повозки, обдумывая свои варианты. Теперь, когда он пришёл в себя, ему показалось, что даже без тотемного жезла он многое может сделать. Чего бы ни боялись эти люди, он мог использовать страх против них. Он начал с нескольких гортанных эвокаций, которые его пленители могли принять за звук кашля или харканья – они не стали закрывать ему глаза или совать кляп в рот. Нет, они недооценили его – ради этого он и не сопротивлялся. Теперь это изменится, подумал он, глядя на красивое лицо девушки, пока та смотрела в небо.

Ветер посвежел, и по небу поползли струйки чёрного тумана. Вместе с тем передние колёса повозки налетели на толстый корень, расколовший мостовую. Возничий произнёс собственную, не такую эффективную эвокацию, когда единственный росток вырвался из-под коры и обхватил деревянный край подобно слабой, крохотной, бледной зелёной руке – этого хватило. Прежде чем лошади смогли вырваться, ещё дюжина ростков схватились за колесо, а похожие на лозы тучи схватили их сверху. Хаггар подумал, что Фейвайльд охотно откликается на его приказы. Сила природы была здесь просто ошеломительной.

Небо потемнело. Вскоре, подумал он, удар молнии напугает лошадей; они уже отказывались двигаться, дрожали, отведя уши, пока возничий хлестал их плетью. Два воина-эладрин выскочили из повозки, и один встал на страже, пока другой наклонился, чтобы обрезать мечом побеги. Никто из них не подумал связать Хаггара со случившимся.

Но девушка была умнее. Оставшись в повозке наедине с ним, она наклонилась над ним. Её жёлтые волосы упали ей на лицо, и он почувствовал её аромат, духи, похожие на корицу или гвоздику.

– Слушай меня, свинья с куриными мозгами, – прошептала она. – Давай я тебе объясню. Через полчаса стемнеет. Раньше, если будешь упорствовать. Даже в сумерках мы не продержимся здесь и десяти минут. Лорд Каннот откроет врата своего чёрного дворца и повесит нас на деревьях. У него целое войско нежити, которая поклоняется ему, как богу. Хочешь поиграть в свои глупые игры с ним?

– Освободи меня, – прохрипел Хаггар. Голос даже ему самому казался уродливым.

Она наклонилась ещё глубже, чтобы тихо прошептать ему на ухо:

– Ты вонючая кучка дерьма.

Небо над ними почернело, собрался жуткий туман. Лошади встали на дыбы, заржали от ужаса, дёрнули упряжку, и повозка упала на бок, не перевернувшись только из-за обхвативших её лоз. Девушка шагнула на землю и стала прямо. Она подняла сложенные лодочкой руки, наполнившиеся зеленоватым светом, который потёк по её обнажённым рукам и по телу, пропитав одежду, пока она сама не превратилась в сверкающий факел, отторгающий мрак. Она достала нож и освободила лошадей от побегов, и те мигом замолкли; они стояли, дрожа, терпеливо, широко раскрыв глаза, ноздри покрыты пеной. Потом она наклонилась к побегам, удерживающим колесо, и Хаггар ощутил холодное лезвие клинка, как будто резанули его самого.

Он перекатился к краю повозки и там нашёл свой тотемный жезл в щели между досок; эладрин бросили его туда, слишком презирая его, чтобы позаботиться о жезле. Перекатившись на оголовье в виде волчьей головы, прижавшись к нему плечом, он прорычал эвокацию и почувствовал, как меняется тело. Он почувствовал, как кость погружается в кожу. Путы обмякли, и он начал грызть их.

Он больше не чувствовал лезвие девушки. Вместо этого она отвернулась от него, прошла несколько шагов по дороге, чтобы осветить область пошире. Её руки были вскинуты, и в левой сверкал нож. В тумане Хаггар видел, что она удерживала на месте исхудавшее бледное существо выше себя, пока другие эладрин, два солдата и возничий, прятались у неё за спиной. Стряхнув с себя последние узлы, он вылез из повозки и двинулся во мрак – лишь для того, чтобы повернуть назад, когда услышал, как стонет лошадь – низкий, грудной звук.

Оба животных опустились на колени на каменную дорогу. Чудовищный паук крупнее человека навис над ними. Рыча и ругаясь, Хаггар постарался убрать сотворённую им тьму, наколдовав ветер, чтобы сдуть туман и тучи. Но он знал, что сумерки уже начались. Настало время кормёжки тех существ, которые обитали в катакомбах и лесах Сендриана.

Но здесь луна тоже была полной, или почти полной, ярче, чем её сестра в мире смертных. В её свете и в свете, отбрасываемом девушкой, он видел, как паук окутывает жертв бледными путами толщиной с мужское запястье. В другой стороне, по направлению к восточным воротам, путь преграждала нежить, около дюжины, чья побелевшая кожа мерцала в свете луны. Худые, с раздутыми головами и скалящимися зубами, они несли оружие, которого Хаггар никогда не видел, мечи, сияющие как хрусталь, и луки из жёлтого рога. Один из них наложил мерцающую стрелу, и в следующий миг возничий-эладрин рухнул от попадания в глаз.

Снова Хаггар замер, подняв переднюю лапу. Это был не его бой. Но потом он увидел, как другой эладрин падает на колени с мечом в животе. Последний солдат был всего лишь мальчишкой и храбро сражался. Его волосы были испачканы кровью. Но затем одно из бледных существ проткнуло его сзади, и осталась только девушка, увернувшаяся от исполина с топором, резанувшая его по рёбрам и отступившая – её зелёный огонь поблек, почти угас.

Хаггар запрокинул морду и завыл, и единственная молния ударила в шип на топоре существа, отшвырнув его. Удар грома потряс землю, и Хаггар налетел на них, хватая зубами тонкие кости ног скелетов. И когда девушка упала, он схватил её за ворот рубахи, ухватив тонкую ткань узкими челюстями и потащив её прочь. В то же время миазмы тумана поднялись с земли, и существа, растерявшись, начали рубить и колоть тени, пока ледяной ветер окружил их неожиданными порывами снега. Хаггар отступил от них, потащив девушку по ледяным камням до тех пор, пока они не достигли врат у начала улицы – огромной арки из резного мрамора с фресками и изображениями сражающихся зверей, и с плоским каменным орлом на каждом краю крыши.

С другой стороны ворот над кромкой леса высоко висела луна. Не зная, жива девушка или мертва, Хаггар протащил её через ворота, прочь из города, и немедленно обнаружил, что вернулся в свою обычную форму, согнувшегося орка-полуровку, бессильно жестикулирующего своим тотемным жезлом, пока пальцы его другой руки хватались за её разорванный ворот. Под аркой позади он по-прежнему видел метель, но здесь всё было неподвижно.

Или не совсем. Раздался меланхоличный смех. Затем от тени ворот отделился мужчина, и Хаггар инстинктивно понял, что это лорд Каннот, правитель-архифей катакомб Сендриана.

Он был мужчиной среднего роста, смуглым, с тонкими чертами, стройным, одет в жакет из винного бархата. Его единственным оружием был цветок, лилия на конце длинного стебля. Склонившись над лежащей девушкой, он коснулся лилией её лба, её губ. Его голос был тихим и насмешливым.

– Когда я впервые тебя увидел, то принял за врага, которого стоит опасаться, какого-то дикого берсерка-ликантропа из долины Сломанных Камней. Но в свете луны, как ты понимаешь, подобная иллюзия растаяла, и вот мы здесь – простая эладринская дева, съёжившийся орк и я.

Пока он говорил, по другую сторону арки прекратил идти снег. Туман рассеялся, и насколько видел Хаггар, Улица Богов была свободна до самого бассейна с синей плиткой. Следы боя утащили. В свете луны камни были белыми, как мел.

– Скажи мне, – произнёс архифей. – Теперь, когда всё замерло, и ты можешь вспомнить, если тебе хватит разума на разговор, какой импульс начал всё это насилие? Не беспокойся, – сказал он, когда Хаггар наклонился над телом девушки, протянул руку и убрал её. – Она спит, ждёт, пока ты её разбудишь. Это любовь, не правда ли? Любовь начала всё это.

Он не стал отрицать. Во сне, в лунном свете, весь гнев и презрение, которые уродовали её, пропали. Она лежала на спине, и волосы не закрывали лицо.

– А что насчёт неё? Что она чувствует? Орк и фейская дева – должен признаться, подобная история способна тронуть моё сердце.

Хаггар покачал головой. Лорд Каннот улыбнулся.

– Но это может измениться. Не оставляй надежду. Не бойся – она не проснётся, пока ты не поцелуешь её губы.

Хаггар в изумлении посмотрел на печального архифея. Он снова протянул руку и снова убрал.

– Мальчик, – посоветовал лорд Каннот, – это жест моей доброй воли. Но не заставляй меня ждать. Вскоре ты перестанешь меня забавлять.

Так что Хаггар закрыл глаза, подался вперёд и как можно легче поцеловал девушку в губы. Она немедленно проснулась, и когда увидела его, отпрянула, как от ожога. Она повернулась к земле и сплюнула.

– Свинья!

Лорд Каннот рассмеялся.

– Этот мальчик спас тебе жизнь. Будь благодарна, дитя. Гордость – ничто, и красота ничто, в сравнении с добродетелью чистого сердца. Поверь, кому, как не мне, это знать.

Своим жезлом-лилией он отбросил волосы со своего хищного, тонкого лица. Там, где цветок касался кожи, она изменялась. Где кожа была бледной и чистой, она в мгновение ока покрывалась ожогами и рубцами, чудовищными и уродливыми. Жуткие губы растянулись в усмешке.

– Дитя, – тихо сказал он. – Как тебя зовут?

– Астриана, милорд, – буркнула она в землю.

– Астриана. Это название цветка. Прими свою судьбу, Астриана, как я принял свою. Это твой муж. Ты меня понимаешь?

В её глазах блеснули слёзы.

– Да, милорд.

– Произнеси клятву у себя в сердце, чтобы я видел. Хорошо. Тогда всё сделано.

Он встал и отвернулся от них. Луна скользнула за облако. Когда она снова вышла, лорд Каннот исчез.

– Пойдём, – мгновением спустя сказал Хаггар. – Давай покинем это место. Оставаться здесь небезопасно.

В сотне шагов от дороги ждал лес.

– Нам никто не причинит вреда, – буркнула Астриана. – Ты так глуп, что не слышал? Он дал нам слово.

Она плакала в ладони. Она присела у дороги, пока он стоял над ней, испытывая стыд. Воздух вокруг них замер.

– Ты так глуп, что не понимаешь? – продолжила она. – Ты мой муж. Всё, что ты попросишь, я обязана выполнять – особенно этой ночью.

– Это не в обычае моего племени, – сказал он.

Она не услышала, продолжая стонать в ладони.

– Меня хорошо наказали. Все эти месяцы я использовала себя, чтобы зачаровать тебя – всё, чем я являюсь – и знала, что делала. Иначе зачем тебе было приходить.

Когда она подняла взгляд, её щёки были мокрыми, а глаза свирепо блестели.

– Чего ты хочешь? Не томи. Как хорошая жена, я обязана выполнять любую твою прихоть.

Стоя на белой, как кость, дорога, Хаггар прочистил горло. Он начал возиться со своим тотемным жезлом, выковыривая кусочки агата.

– В моём клане, – скромно произнёс он, – хорошую жену определяет другое.

Она бросила на него взгляд неприкрытой благодарности, тут же сменившейся подозрением.

– Легко сказать. Или ты так глуп, что не понимаешь, что я предлагаю?

Он улыбнулся, потому что решил, что понял, как её обезоружить.

– Астриана, – сказал он и увидел, как девушка вздрогнула.

– Женщина, – поправился он. – Вот чего я хочу.

Она снова отпрянула, как от удара.

– Я хочу понять, зачем ты привела меня сюда, в это место. Девять лет ты проделывала путешествие в мой мир. «Поместите его с остальными», ты сказала, когда я лежал в повозке.

Она посмотрела на него долгим, медленным взглядом. Она вытерла нос краем платья и с сухими глазами поднялась на ноги.

– Ты этого хочешь?

– Да. Я хочу этого.

– Клянусь, ты даже глупее, чем я думала, – сказала она, но улыбнулась, когда он расхохотался. – В Фейвайльде мы связаны нашими обещаниями, понял?

Он кивнул.

– Тогда пойдём, – сказала она. – Я расскажу тебе. Для меня прошло не девять лет.

Она свернула с дороги в сторону леса.

– А что насчёт твоих товарищей? – спросил он. – Утром ты вернёшься?

– За кем? – она пожала плечами. – Их больше нет. Я наняла их в деревне.

– Всё равно. Мы должны вернуться. Один из них был ещё совсем ребёнок.

Она бросила на него взгляд, подразумевающий, что его глупость стала сравнима с силой природы, как ветер или океан.

– А кроме того, – сказал он, – у нас нет оружия.

– Это неподходящее место, чтобы его искать, – она взмахнула рукой. Оглядевшись на ворота, он увидел огромную фигуру на дороге там, где перевернулась повозка. Форма была человеческой, но размер – нет.

– У нас нет выбора, – сказала она. – Лорд Каннот забрал всё, все наши силы. Это традиция. Его подарок нам.

Неожиданно она заторопилась. Она повернулась и пробежала по пологому склону, он – следом. Она сказала правду; в нём не осталось сил, ни следа его тотемного животного. Он был тяжелее девушки и с трудом держался вровень, как будто воздух нового мира был слишком густым, чтобы дышать.

После полутора миль она остановилась перевести дух под покровом леса.

– Сколько это продлится? – спросил он какое-то время спустя.

– До завтрашнего рассвета. Это произошло, когда я произнесла клятву. Таков путь эладрин – в ночь венчания вместе обходиться без всяких умений или способностей, как простые мужчина и женщина.

Ему показалось, что она насмехается.

– Хватит так говорить.

– Я не получаю никакого удовольствия, напоминая тебе об этом. Прошло девять месяцев, а не лет. Девять месяцев я забрасывала крючок в этот бассейн. Ты – единственная рыбка, которая клюнула.

– Полагаю, что нет.

Она изучала его лицо, как будто пыталась запечатлеть в памяти его уродство.