Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Поль-Мари Верлен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Варлен Поль
Стихотворения

Поль Верлен

Стихотворения

из книги

"САТУРНИЧЕСКИЕ ПОЭМЫ"

ПОСВЯЩЕНЬЕ Ты знаешь, мудрецы с издавних пор мечтали (Хотя задача их разрешена едва ли.) На языке небес прочесть судьбу людей И связь у каждого найти с звездой своей, Насмешки злобные в ответ им раздавались, Хоть часто те смешны бывали, кто смеялись!.. Но тайна страшная пленила разум мой, Я знаю, кто рожден под вещею звездой Сатурна желтого, столь чтимого волхвами, Тому Судьба грозит несчетными скорбями: Смутится дух его тревожною мечтой, Бессильный разум в нем замолкнет пред

судьбой, И ядовитою, горячею волною Польется кровь его кипящею струен); Тоскуя, отлетит на небо Идеал, И повелит Судьба, чтоб вечно он страдал, Чтоб даже умер он, терзаясь бесконечно (Ведь можно допустить, что здесь ничто не

вечно), Тому влияньем чар от века предрекла, Увы, всю жизнь Судьба, безжалостна и зла. МЕЛАНХОЛИЯ ПОКОРНОСТЬ В детстве Коинор* влек мои мечтанья, С ним – персидский блеск, пышность папских зал, Гелиогабал и Сарданапал! Рисовало мне жадное желанье В золотых дворцах, в ароматах мирр, Без конца – гарем, жаркой плоти мир. Ныне, не остыв, только став в сторонке И поняв, как жизнь усмиряет вдруг, Должен был я страсть втиснуть в узкий круг, Но строптивость – та ж, что была в ребенке. Пусть! Большое все вырвалось из рук, Но долой "чуть-чуть", слитки и подонки, И смазливые мерзки мне бабенки, Зыбкий ассонанс и разумный друг.

НИКОГДА ВОВЕКИ Зачем ты вновь меня томишь, воспоминанье? Осенний день хранил печальное молчанье, И ворон несся вдаль, и бледное сиянье Ложилось на леса в их желтом одеянье. Мы с нею шли вдвоем. Пленили нас мечты. И были волоса у милой развиты, И звонким голосом небесной чистоты Она спросила вдруг: "Когда был счастлив ты?" На голос сладостный и взор ее тревожный Я молча отвечал улыбкой осторожной, И руку белую смиренно целовал. – О первые цветы, как вы благоухали! О голос ангельский, как нежно ты звучал, Когда уста ее признанье лепетали! ОБЕТ Подруги юности и молодых желаний! Лазурь лучистых глаз и золото волос! Объятий аромат, благоуханье кос И дерзость робкая пылающих лобзаний! Но где же эти дни беспечных ликований, Дни искренней любви? Увы, осенних гроз Они не вынесли, – и вот царит мороз Тоски, усталости и нет очарований. Теперь я одинок, угрюм и одинок. Так старец без надежд свой доживает срок, Сестрой покинутый, так сирота тоскует. О женщина, с душой и льстивой и простой, Кого не удивишь ничем и кто порой, Как мать, с улыбкою вас тихо в лоб целует! УСТАЛОСТЬ О нет, любимая, – будь нежной, нежной,

нежной! Порыв горячечный смири и успокой. Ведь и на ложе ласк любовница порой Должна быть как сестра – отрадно-безмятежной. Стань томной; с ласкою дремотной и

небрежной, Размерь дыхание, взор сделай мирным твой. Объятий бешеных дороже в час такой Твой долгий поцелуй, хоть лжет он неизбежно. Но в сердце золотом, ты шепчешь, у тебя Страсть бродит рыжая, в призывный рог трубя; Пусть, шлюха, подудит в томлении незрячем. Твой лоб на мой склони, ладонь в ладонь

вложи И клятвы расточай (а завтра не сдержи), Девчонка шалая, – и до зари проплачем! СОН, С КОТОРЫМ Я СРОДНИЛСЯ Мне душу странное измучило виденье, Мне снится женщина, безвестна и мила, Всегда одна и та ж ив вечном, измененье, О, как она меня глубоко поняла... Все, все открыто ей... Обманы, подозренья, И тайна сердца ей, лишь ей, увы! светла. Чтоб освежить слезой мне влажный жар чела, Она горячие рождает испаренья. Брюнетка? русая? Не знаю, а волос Я ль не ласкал ее? А имя? В нем слилось Со звучным нежное, цветущее с отцветшим; Взор, как у статуи, и нем, и углублен, И без вибрации спокоен, утомлен. Такой бы голос шел к теням, от нас ушедшим. ЖЕНЩИНЕ Тебе стихи мои, сравниться ль их красе С очами милыми, с их чудной красотою, Где грезы сладкие смеются, где порою Печалью дышит все в алмазной их росе!.. Твоей душе святой мои созданья все Готов я посвятить восторженной душою!.. Но горе мне! Кошмар растет передо мною, Как стая злых волков средь леса... Быть грозе!.. Вся жизнь обагрена кровавою струей!.. О, вопль души моей, как жалок пред тобой Плач прародителей, их ропот безутешный, Когда был меч простерт над их четою грешной! Пред этим воплем вся печаль твоя Касатки резвые в день ясный сентября! ТОСКА Меня не веселит ничто в тебе. Природа: Ни хлебные поля, ни отзвук золотой Пастушеских рогов, ни утренней порой Заря, ни красота печального захода. Смешно искусство мне, и Человек, и ода, И песенка, и храм, и башни вековой Стремленье гордое в небесный свод пустой. Что мне добро и зло, и рабство, и свобода! Не верю в Бога я, не обольщаюсь вновь Наукою, а древняя ирония. Любовь, Давно бегу ее в презренье молчаливом. Устал я жить, и смерть меня страшит. Как челн, Забытый, зыблемый приливом и отливом, Моя душа скользит по воле бурных волн. ОФОРТЫ ПАРИЖСКИЕ КРОКИ Луна на стены налагала пятна Углом тупым. Как цифра пять, согнутая обратно, Вставал над острой крышей черный дым. Томился ветер, словно стон фагота. Был небосвод Бесцветно-сер. На крыше звал кого-то, Мяуча жалобно, иззябший кот. А я, – я шел, мечтая о Платоне, В вечерний час, О Саламине и о Марафоне... И синим трепетом мигал мне газ. МАРИНА Океан сурово Бьет глухой волной Под немой луной, Бьет волною снова. В бурых небесах, Злобный и могучий, Разрезает тучи Молнии зигзаг, Каждая волна, В буйстве одичалом, Бьет по острым скалам, Рвет, встает со дна. Машет в отдаленье Ураган крылом, И грохочет гром В грозном исступленье. НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ Ночь. Дождь. Высь мутная, в которую воздет Зубцами, башнями ажурный силуэт Фобурга старого, что меркнет в далях стылых. Равнина. Эшафот. Ряд висельников хилых, И каждый клюв ворон их треплет всякий час, И в черном воздухе безумный длится пляс, Пока им голени обгладывают волки. Кой-где терновый куст и остролистник колкий Листвою жуткою торчат со всех сторон, Кой-где насажены на сажи полный фон. И взвод копейщиков высоких, в латах медных, Трех узников ведет, босых и смертно-бледных, И копья, ровные, как зубья бороны, Со стрелами дождя, сверкая, скрещены. GROTESQUES He опасаясь ни лишений, Ни утомленья, ни тоски, Они дорогой приключений Идут, в лохмотьях, но дерзки. Мудрец казнит их речью ловкой, Глупец становится в тупик, Девицы дразнят их издевкой, Мальчишки кажут им язык. Конечно, жизнь их ядовита, Они презренны и смешны, Они напоминают чьи-то Во тьме ночной дурные сны. Гнусят! Над резкою гитарой Блуждает вольная рука. В их странных песнях ропот ярый, По горней родине тоска; В глазах то плачет, то смеется Любовь, наскучившая нам, К тому, что вечно остается, К давно почившим и к богам. – Блуждайте ж, отдыха не зная, Людьми отвергнутой толпой У двери замкнутого рая, Над грозной бездною морской. С природой люди дружны стали, Чтобы казнить вас поделом За то, что, гордые в печали, Идете с поднятым челом, И вас, отмщая дерзновенных Надежд высокомерный пыл, Встречает, на пути забвенных, Природа схваткой грубых сил. То зной сжигает ваше тело, То холод в кости вам проник; Горячка кровью овладела, Терзает кожу вам тростник. Все гонят вас с ожесточеньем, А после смерти роковой И волк посмотрит с отвращеньем На труп холодный и худой. ГРУСТНЫЕ ПЕЙЗАЖИ ЗАКАТЫ По степи огромной Простирая взгляд, Веет грустью томной Тающий закат. В этой грусти томной Я забыться рад: Канет дух бездомный В тающий закат. И виденья странно, Рдяны, как закат, Тая, по песчаной Отмели скользят, Реют неустанно, Реют и горят, Тая, как закат, На косе песчаной. МИСТИЧЕСКИЕ СУМЕРКИ Воспоминание с Вечерней Мглой Дрожит и рдеет в раскаленной дали Надежд, уже подернутых золой, Чьи племена все дальше отступали, Стеной вставая, что цветы заткали, – Тюльпан, вербена, лилия, левкой, Виясь вокруг решетки вырезной Подобием таинственной вуали, И душным ядом, сладостным вначале, – Тюльпан, вербена, лилия, левкой, Топя мой дух, и мысли, и печали, В огромное томление смешали Воспоминание с Вечерней Мглой. СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА Пламенел закат блеском горних слав, И баюкал бриз бледный ряд купав; Крупные, они в камышах склоненных, Грустно промерцав, стыли в водах сонных. Я бродил один, покорен тоске, Вдоль пруда, один, в редком ивняке, Где вставал туман, где за мглою смутной В муке цепенел призрак бесприютный И едва стонал стоном кулика, Что подругу звал, звал издалека В редком ивняке, где в тоске бездомной Я бродил один, там, где саван темный Сумерек, волной блеклою упав, Затопил собой пышность горних слав И цветы купав в камышах склоненных, Бледных тех купав, стывших в водах сонных. ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ Долгие пени Скрипки осенней

Зов неотвязный, Сердце мне ранят, Думы туманят,

Однообразно. Сплю, холодею, Вздрогнув, бледнею

С боем полночи. Вспомнится что-то. Все без отчета

Выплачут очи. Выйду я в поле. Ветер на воле

Мечется, смелый. Схватит он, бросит, Словно уносит

Лист пожелтелый. БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ЧАС Луна ала на темных небесах; Качается туман; луг холодеет И спит в дыму; в зеленых тростниках Лягушка квакает; прохлада реет. Закрылись чаши лилий водяных; Ряд тополей в немой дали туманен, Прямых и стройных, – призраков ночных; Блеск светляков, над ивняками, странен. Проснулись совы; то вперед, то прочь, На тяжких крыльях, лет бесшумный, мерный Свершают; у зенита свет неверный, И, белая, Венера всходит: ночь! СОЛОВЕЙ Тревожною стаей, слепой и шальной, Крылатая память шумит надо мной И плещет, и мечется, бредя спасеньем, Над желтой листвою, над сердцем осенним, А сердце все смотрится в омут глухой, Над Заводью Слез сиротея ольхой, И клики, взмывая в тоскующем вихре, В листве замирают и вот уже стихли, И только единственный голос родной, Один на земле, говорит с тишиной То голосом милым былая утрата Поет надо мною – о тягостный звук! Печальная птица, певунья разлук; И летняя ночь, наплывая с востока, Стоит молчаливо, светло и высоко, И лишь дуновенье прохлады ночной Едва ощутимою синей волной Баюкает заводь и в сумраке прячет, А листья все плещут, и птица все плачет. КАПРИЗЫ ЖЕНЩИНА И КОШКА Играла с кошкою своей Она, и длился вечер целый Прелестный в смутностях теней Бой белой ручки с лапкой белой. Шалила, – хитрая! – тая Под кружевом перчаток черных Ногтей агатовых края, Как бритва острых и проворных. И та хитрила с госпожой, Вбирая коготь свой стальной, Но дьявол не терял нимало; И в будуаре, где, звеня, Воздушный смех порхал, сверкало Четыре фосфорных огня. LA CHANSON DES INGENUES* Мы наивны, синеглазки Из романов старых лет. Наши гладкие повязки, Как и нас, забыл весь свет. Мы дружны необычайно. Дня лучи не так чисты, Как заветных мыслей тайна. Как лазурь, у нас мечты. На поляны убегаем, Лишь спадет ночная тень, Ловим бабочек, болтаем И смеемся целый день. Под соломенные шляпки К нам загару нет пути. Платья – легонькие тряпки, Где белей могли б найти! Ришелье, иль де-Коссады, Или кавалер Фоблаз Завлекают нас в засады Нежных слов и томных глаз. Но напрасны их повадки, И увидят лишь одни Иронические складки Наших юбочек они. Дразнит их воображенье, Этих всех сорвиголов, Наше чистое презренье, Хоть порой от милых слов Начинает сердце биться В обаянье тайных дум И в предведенье – влюбиться Не пришлось бы наобум.

ВАЖНАЯ ДАМА Красива так, что всех могла б святых смануть, Скопца-судью зажечь под тогой! Шаг державный. Речь итальянская, – сверкают зубы. В плавной Той речи русский тембр порой мелькнет чуть-чуть. Глаз ледяных эмаль, где прусской синьки муть, Алмаза наглый блеск вдруг кинет своенравно. А кожи белизна! А пышность груди! Равной Ни королевы нет, ни куртизанки (будь То Клеопатра-рысь иль кошечка-Нинетта) Патрицианке той во всех пределах света! "Вот это – дама!" – глянь, мой добрый Буридан. Одно из двух: упасть пред нею в робкой

дрожи, Созвездьем рыжих кос, как солнцем, осиян, Или хлыстом ее перетянуть по роже! господин ПРЮДОМ Порядок любит он и слог высокопарный; Делец и семьянин, весьма он трезв умом; Крахмальный воротник сковал его ярмом, Его лощеные штиблеты лучезарны. Что небеса ему? Что солнца блеск янтарный, Шафранный, золотой? Что над лесным прудом Веселый щебет птиц? Ведь господин Прюдом Обдумывает план серьезный и коварный: Как в сети уловить для дочки женишка; Есть тут один богач, уже не без брюшка, Солидный человек, – не то что сброд отпетый Стихослагателей, чей заунывный вой Прюдома более допек, чем геморрой... И шлют вокруг лучи лощеные штиблеты. СЕРЕНАДА Как голос мертвеца, что, схоронен,

Запел бы внове, Услышь мой резкий и фальшивый стон,

Подруга, в алькове. Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон

Лютни ленивой: Лишь для тебя мной этот гимн сложен,

Жестокий и льстивый. Про золото спою я, про оникс

Глаз беспорочных, Про Лету груди и про черный Стикс

Волос полуночных. Как голос мертвеца, что схоронен,

Запел бы внове, Услышь мой резкий и фальшивый стон,

Подруга, в алькове. Я восхвалю, как должно, аромат

Сладостной плоти, Чьи запахи всегда меня томят

В бессонной дремоте. В конце про губы алые спою

Хрипло и глухо, Про нежность истерзавшую твою,

Мой ангел и шлюха! Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон

Лютни ленивой: Лишь для тебя мной этот гимн сложен,

Жестокий и льстивый! ГЕОРГИН Владычица толпы, чьи взоры с поволокой Обходят медленно свой круг, как у вола; Твой полный стан блестит, как твердая скала. Ты – пышный, сочный цвет, не пахнущий, высокий, И тела твоего проникнуты черты Непогрешимостью спокойной красоты. Пусть тела запахом другие нас пленят! Где ты, там никакой не веет аромат. Ты царствуешь, Кумир, не слыша фимиама. Так георгин, – король, одетый в багрянец, Среди жасминных куп вздымает свой венец, Благоуханий чужд, без гордости, но прямо. Приходит ночь. Сова летит. Вот час, когда Припоминается старинное преданье. В лесу, внизу, звучит чуть слышное журчанье Ручья, как тихий шум злодейского гнезда. В ЛЕСАХ Одни, наивный иль с вялым организмом, Услады томные найдут в лесной тени, Прохладу, аромат, – и счастливы они. Мечтания других там дружны с мистицизмом, И счастливы они. А я... меня страшат И неотступные и злые угрызенья, Дрожу в лесу, как трус, который привиденья Боится или ждет неведомых засад. Молчанье черное и черный мрак роняя, Все ветви зыблются, подобные волне, Угрюмые, в своей зловещей тишине, Глубоким ужасом мне сердце наполняя. А летним вечером зари румяный лик, В туманы серые закутавшися, пышет Пожаром, кровью в них, – и жалобою дышит К вечерне дальний звон, как чей-то робкий крик. Горячий воздух так тяжел; сильней и чаще Колышутся листы развесистых дубов, И трепет зыблет их таинственный покров И разбегается в лесной суровой чаще. ЦЕЗАРЬ БОРДЖИА

Портрет во весь рост В богатой комнате, где полумгла уснула, Где бюст Горация и, в профиль, бюст Тибулла, Белея мрамором, мечтают вдалеке, Чуть подбочась рукой, с другою на клинке, Улыбкой нежною усы полураздвинув, Встал герцог Чезаре в наряде властелинов. В закатном золоте особенно черны Глаза, и волосы, и бархат, – и полны Контраста с матовой прекрасной белизною Лица в густой тени, обычной под рукою Венецианских иль испанских мастеров В портретах королей и городских голов. Нос, тонкий и прямой, трепещет. Тонкогубый Алеет рот, – и холст вот-вот качнется грубый В струе дыхания стремительного. Взор Скользит, на зрителя уставленный в упор, Как это свойственно портретам всем старинным, И мысли в нем кишат кишением змеиным. И лоб, широк и прям, с морщиною крутой, Ужасных замыслов тая бессонный рой, Застыл под шляпою, с пером, нависшим тяжко Над пламенеющей рубиновою пряжкой.

ИЗ КНИГИ

"ИЗЫСКАННЫЕ ПРАЗДНЕСТВА" ЛУННОЕ СИЯНЬЕ У вас душа – изысканный пейзаж, Где пляшут маски, вьются бергамаски, Бренча на лютнях и шутя, – глаза ж У всех печальны сквозь прорезы маски. И, воспевая на минорный тон Восторг любви, сердцам любезный юным, Никто на самом деле не влюблен, И песня их слита с сияньем лунным, С печальным, нежным, что мечтать зовет В широких кронах соловьев несмелых И сладко плакать учит водомет, Меж мраморов колеблющийся белых. ПАНТОМИМА Пьеро, отнюдь не схож с Клитандром, Допил вино под олеандром И деловито ест паштет. Кассандр пустил, таясь в аллее, Слезу, – племянника жалея, Кому наследства больше нет. Шут Арлекин, с невинной миной, Удрать решивший с Коломбиной, Пять пируэтов дал подряд. А Коломбину удивляет, Что сердце ветер обвевает, И в сердце – голоса звучат. НА ТРАВЕ Аббат хмелен. Маркиз, ото! Поправить свой парик сумей-ка. – Вино из Кипра, Камарго, Не так пьянит, как ваша шейка. – Огонь мой... – До, ми, соль, ля, си. Аббат, ты распахнул сутану. – О дамы, черт меня носи, Коль с неба звезд вам не достану. – Собачкой стать бы – не беда. – Одну, другую, поцелуем Пастушек наших. – Господа! – До, ми, соль. – Эй, луна, пируем! АЛЛЕЯ В кармине и сурьме эпохи пасторалей, Вздыбясь прическою чудовищной своей, Она в глуби аллей, в глуби тенистых далей, Где зеленеет мох источенных скамей, Идет – на сто ладов жеманясь и играя, Как мы жеманимся, лаская попугая. Шлейф голубой влача, раскрыла веер свой, И пальцы хрупкие в тяжелых кольцах томно Рисунок трогают, дразнящий столь нескромно, Что улыбается она, полна мечтой. Блондинка. Тонкий нос и розовые ушки, И сочный алый рот, несущий напоказ Надменность. – А сама лукавей черной мушки, Что оттеняет блеск чуть глуповатых глаз. В ПЕЩЕРЕ

О, как вы мучите сердца!

Умру пред вашими ногами. Тигрицу Гиркании сравнивая с вами,

Скажу: ты – кроткая овца!

Да, здесь, жестокая Климена,

Тот меч, который метче стрел От Сципионов, Киров жизнь отнять умел,

Освободит меня из плена.

Да и не он мне путь открыл

На Элизийские поляны, Лишь взор мне ваш блеснул, – стрелою острой,

рдяной

Амур мне сердце поразил. КОРТЕЖ Мартышка в куртке парчевой Резвится, скачет перед Нею, Кто мнет затянутой своею Рукой платочек кружевной, Покуда, от натуги красный, Ей негритенок шлейф несет Следя, исполненный забот, За каждой складкою атласной И обезьяна, средь проказ, Не сводит взора с груди белой, Сокровища, какое смело Нагой божок бы смял тотчас. А негритенок-плут порою Повыше норовит поднять Свой пышный груз, чтоб увидать То, что в мечтах пьянит мечтою. Она ж проходит лестниц ряд, Глядя без всякого смущенья На дерзостное восхищенье Своих вполне ручных зверят. РАКОВИНЫ В любой ракушке в стенах грота, Где мы любовь свою таим, Найдешь особенное что-то: В той – пурпур наших душ, каким И кровь пылает в те мгновенья, Когда с тобою мы горим; В другой – та бледность и томленье, Когда ты сердишься слегка На смех мой после упоенья; В той – нежность твоего ушка; Затылок сочный твой вон с тою Схож, с розовой, без завитка. Но я весьма смущен одною. ЛОДКЕ Звезда вечерняя пуглива; Вода черней; гребец огниво В кармане ищет торопливо. – Смелей! Теперь иль никогда! И руки я сую туда, Куда желаю, господа! Атис, бренча струной гитарной, Вонзает в Хлою взор коварный, А ей – хоть что, неблагодарной. Аббат, незрим в вечерней мгле, Стал исповедовать д'Эгле; Виконт сидит как на игле, Но вот и диск поднялся лунный, И челн, веселый, легкий, юный, Скользит мечтательной лагуной. ПИСЬМО Далек от ваших глаз, сударыня, живу В тревоге я (богов в свидетели зову); Томиться, умирать – мое обыкновенье В подобных случаях, и, полный огорченья, Иду путем труда, со мною ваша тень, В мечтах моих всю ночь, в уме моем весь день. И день и ночь во мне восторг пред ней не стынет. Настанет срок, душа навеки плоть покинет, Я призраком себя увижу в свой черед, И вот тогда среди мучительных забот Стремиться буду вновь к любви, к соединенью, И тень моя навек сольется с вашей тенью! Теперь меня, мой друг, твоим слугой считай. А все твое – твой пес, твой кот, твой попугай Приятно ли тебе? Забавят разговоры Всегда ль тебя, и та Сильвания, которой Мне б черный глаз стал люб, когда б не синь был

твой, С которой слала ты мне весточки порой, Все служит ли тебе наперсницею милой? Но, ах, сударыня, хочу владеть я силой Завоевать весь мир, чтобы у ваших ног Сложить богатства все несметные в залог Любви, пыланиям сердец великих равной, Достойной той любви, во тьме столетий славной. И Клеопатру встарь – словам моим внемли! Антоний с Цезарем любить так не могли. Не сомневайтеся, сумею я сражаться, Как Цезарь, только бы улыбки мне дождаться, И, как Антоний, рад к лобзанью убежать. Ну, милая, прощай. Довольно мне болтать. Пожалуй, длинного ты не прочтешь посланья, Что ж время и труды мне тратить на писанья. В ТИШИ Там, где сумрак словно дым, Под навесом из ветвей, Мы молчаньем упоим Глубину любви своей. Наши души и сердца, И волненье наших снов Мы наполним до конца Миром сосен и кустов. Ты смежишь глаза в тени, Руки сложишь на груди... Все забудь, все отгони, Что манило впереди. Пусть нас нежно убедит Легкий ветер, что порой, Пролетая, шелестит Порыжелою травой. И когда с дубов немых Вечер, строго, ниспадет, Голос всех скорбей земных Соловей нам запоет.

ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ В старинном парке, в ледяном, в пустом, Два призрака сейчас прошли вдвоем. Их губы дряблы, взор померк, и плечи Поникли, – и едва слышны их речи. В старинном парке, в ледяном, в пустом, Две тени говорили о былом. – Ты помнишь ли, как счастье к нам ласкалось? – Вам нужно, чтоб оно мне вспоминалось? – Все ль бьется сердце моему в ответ? Все ль я во сне тебе являюсь? – Нет. – Ах, был же миг восторга небывалый, Когда мы губы сблизили? – Пожалуй. – О, блеск надежд! О, синева небес! – Блеск в небе черном, побежден, исчез. Так в бурьяне они брели устало, И только полночь их словам внимала.

ИЗ КНИГИ

"ДОБРАЯ ПЕСЕНКА" x x x На солнце утреннем пшеница золотая Тихонько греется, росой еще сверкая. Ночною свежестью лазурь еще ясна. Выходишь из дому, хоть незачем; видна На волнах зыбких трав, текущих вдаль, желтея, Ольхами старыми обросшая аллея. Дышать легко. Порой, слетавши в огород, Соломинку несет пичужка или плод; За нею по воде мелькание отсвета. Вот все.

Мечтателю мила картина эта, Внезапной ласкою обвившая мечты О счастье радостном, о чарах красоты, Взлелеявшая вновь и нежные напевы, И ясный блеск очей – весь облик юной девы, Которой жаждет муж, которую поэт Зовет обетами, – пусть им смеется свет, Подруга наконец нашлась, которой вечно Душа его ждала, тоскуя бесконечно. x x x Все прелести и все извивы Ее шестнадцатой весны По-детски простодушно-живы И нежностью упоены. Очами райского мерцанья Она умеет, хоть о том Не думает, зажечь мечтанья О поцелуе неземном, И этой маленькой рукою, Где и колибри негде лечь, Умеет сердце взять без бою И в безнадежный плен увлечь. Душе высокой в помощь разум Приходит, чтобы нас пленить Умом и чистотою разом: Что скажет, так тому и быть! И если жалости не будит Безумства в ней, а веселит, То музой благосклонной будет Она, и дружбой наградит, И даже, может быть, – кто знает! Любовью смелого певца, Что под окном ее блуждает И ждет достойного венца Для песни милой иль нескромной, Где ни один неверный звук Не затемняет страсти томной И сладостных любовных мук. x x x Поскольку брезжит день, поскольку вновь сиянье, Поскольку рой надежд, что был неумолим, Опять ко мне летит на стоны и взыванья, Поскольку счастье вновь согласно быть моим, Конец теперь, конец сомнениям проклятым, Конец мечтам дурным и злобным, ах! конец Иронии сухой, губам, недобро сжатым, Словам рассудочным, бездушным, как свинец. Нет гневных кулаков, нет ненависти к свету, К намекам встреченных лукавцев и глупцов, Нет отвратительных злых подозрений, нету Забвенья мерзкого в разгуле кабаков! Ведь я хочу теперь, раз некий Образ дивный Мне в ночь глубокую свет излучил святой Любви той, заодно бессмертной и наивной Своим изяществом, улыбкой, добротой, Идти, лучистые глаза, ведомый вами, Тобой ведом, рука, где гаснет дрожь моей, Вперед и прямо, – пусть тропа покрыта мхами Иль загромождена обломками камней; Да, я хочу идти, и тверд, и прям, по Жизни Туда, куда мой шаг решит вести судьба, Забыв о зависти, насильях, укоризне: То будет светлый долг, веселая борьба! Когда ж я затяну, дорогу коротая, Подруге песенку простую невзначай, Ее с улыбкой мне она простит, простая, И мне поистине другой не нужен Рай! x x x Ax! пока, звезда денницы, В спет дневной ты не ушла

(Из пшеницы, Чу! кричат перепела), Обрати свой взор к поэту, Посмотри в мои глаза

(Мчатся к свету Жаворонки в небеса)! Поспеши: твое сиянье Быстро меркнет в синеве

(Стрекотанье, Шум ликующий в траве!). И, прочтя, чем думы полны. Разгадав все тайны грез

(Словно волны, С ветром зыблется овес), Прошепчи о всем нежнее Там, где милой снится сон

(О скорее! Вот уж вспыхнул небосклон!). x x x Ночной луною Бледны леса, И под листвою Все голоса Несутся, тая... О, дорогая. Пруда отсветы Стекла разлив. Там силуэты От черных ив И ветра слезы... Вот час для грезы. В дыханьях нежных Идет покой С высот безбрежных Горы ночной, Где звезд мерцанья... Час обаянья. x x x Святая ль в своем ореоле, Графиня ли в замке своем, И все, что от сладкой неволи Мы в слове обычном найдем, И песня рогов золотая, Что льется по дальним лугам, С простором себя сочетая И с нежной надменностью Дам, И прелесть улыбки лучистой, Победно влекущей сердца, В лебяжьей невинности чистой, В девичьем румянце лица. О, жемчуг и розы! О, в тонком Узоре наследственный щит! Все это мне в имени звонком Твоем Карловингском звучит! x x x Песня, улетай скорее, Встреть ее и молви ей, Что, горя все веселее В сердце верном, рой лучей Топит в райском озаренье Всякую ночную тень: Недоверье, страх, сомненье И восходит ясный день! Долго робкая, немая, Слышишь? В небе радость вновь, Словно птичка полевая, Распевает про любовь. Ты скажи в краю далеком, Песнь наивная моя, Встречу лаской, не упреком, Возвратившуюся я. x x x Вчера, среди ничтожных разговоров, Мои глаза искали ваших взоров; Ваш взор блуждал, ища моих очей, Меж тем бежал, струясь, поток речей. Под звуки фраз обычного закала Вкруг ваших дум любовь моя блуждала. Рассеянный, ловил я вашу речь, Чтоб тайну дум из быстрых слов извлечь. Как очи, речи той, что заставляет Быть грустным иль веселым, открывает, Как ни спеши насмешливою быть, Все, что она в душе желает скрыть. Вчера ушел я, полный упоенья: И тщетная ль надежда наслажденья В моей душе обманчивой льет свет? Конечно, нет! Не правда ли, что нет? x x x Под лампой светлый круг и в очаге огонь; Висок, задумчиво склоненный на ладонь; Взор, что туманится, любимый взор встречая; Час книг захлопнутых, дымящегося чая; Отрада чувствовать, что день уже поник; Усталость нежная, надежды робкий миг На сладостную ночь, на брачный мрак алькова. О! К этому мечтой летел я вновь и снова, Сквозь проволочки все все ту же видя цель, Волнуясь в месяцах, беснуясь от недель! x x x Почти боюсь, – так сплетена Вся жизнь была минувшим летом С мечтой, блистающею светом, Так вся душа озарена. Ваш милый лик воображенье Не утомляется чертить. Вам нравиться и вас любить Вот сердца вечное стремленье. Простите, – повторю, смущен, Слова признания простого Улыбка ваша, ваше слово Отныне для меня закон. И вам довольно только взгляда Или движенья одного, Чтобы из рая моего Меня повергнуть в бездну ада. Но лучше мне от вас бежать, И пусть бы душу ожидали Неисчислимые печали, Я не устану повторять, Встречая в счастии высоком Надежд неизмеримый строй: "Я вас люблю, я – вечно твой, Не побежден суровым роком!"

x x x В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь, В промозглом воздухе платанов голых вязь, Скрипучий омнибус, чьи грязные колеса Враждуют с кузовом, сидящим как-то косо И в ночь вперяющим два тусклых фонаря, Рабочие, гурьбой бредущие, куря У полицейского под носом носогрейки, Дырявых крыш капель, осклизлые скамейки, Канавы, полные навозом через край, Вот какова она, моя дорога в рай! x x x Так это будет в летний день. В тот час Горящий полдень, радуясь со мною, Меж шелка и атласа с кисеей, Еще прекрасней мне покажет вас. И синий небосвод, как ткань в палатках, Над нами, побледневшими тогда От счастья, ожиданья и стыда, Вдруг задрожит в роскошных, длинных складках. Настанет вечер; всех маня ко сну, Коснется ветер свадебной вуали, И звезд приветный взор из темной дали Поздравит тихо мужа и жену. x x x Один, дорогою проклятой, Я шел, не ведая куда... Теперь твой облик – мой вожатый! Рассвета вестница, звезда, Едва заметная, белела... Зарю зажгла ты навсегда! Мой только шаг в равнине целой Звучал, и даль пуста была... Ты мне сказала: "Дальше, смело!" Я изнывал под гнетом зла Душой пугливой, сердцем темным... Любовь предстала и слила Нас в счастье страшном и огромном! x x x Зима прошла: лучи в прохладной пляске С земли до ясной тверди вознеслись. Над миром разлитой безмерной ласке, Печальнейшее сердце, покорись. Вновь солнце юное Париж встречает, К нему, больной, нахмуренный от мук, Безмерные объятья простирает Он с алых кровель тысячами рук. Уж целый год душа цветет весною, И, зеленея, нежный флореаль Мою мечту обвил иной мечтою, Как будто пламя в пламенный вуаль. Венчает небо тишью голубою Мою смеющуюся там любовь. Весна мила, обласкан я судьбою, И оживают все надежды вновь. Спеши к нам, лето! В смене чарований За ним сменяйтесь, осень и зима! Хвала тебе, создавшему все грани Времен, воображенья и ума!..

ИЗ КНИГИ

"РОМАНСЫ БЕЗ СЛОВ"

ЗАБЫТЫЕ АРИЕТТЫ

x x x Le vent dans la plaine Suspend son haleine

Favart* Это – экстаз утомленности, Это – истома влюбленности, Это – дрожанье лесов, Ветра под ласкою млеющих, Это – меж веток сереющих Маленький хор голосов. Свежие, нежные трепеты! Шепоты, щебеты, лепеты! Кажется: травы в тиши Ропщут со стоном томительным, Или в потоке стремительном Глухо стучат голыши. Чьи же сердца утомленные Вылились в жалобы сонные? Это ведь наши с тобой? Это ведь мы с тобой, милая, Тихие речи, унылые Шепчем в равнине ночной?

x x x Я провижу в стрекочущем хоре Тонкий очерк старинных взываний И в глуби музыкальных сияний Бледной страсти грядущие зори! Дух и сердце, безумьем одеты, Превращаются в зренье двойное, Где мерцают в тумане и зное Всех, увы, старых лир ариетты! Умереть бы, как те отлетели Быстрых мигов истаявших звоны, Что колеблет Амур устрашенный! Умереть бы на этой качели! x x x Весь день льет слезы сердце, Как дождь на город льет. Куда от горя деться, Что мне проникло в сердце? О, нежный шум дождя По камням и по крышам! И, в сердце боль будя, О, песенка дождя! И слезы беспричинно В истомном сердце том. Измена? Нет помина! Томленье беспричинно. Но хуже нету мук, Раз нет любви и злобы, Не знать: откуда вдруг Так много в сердце мук. x x x Знайте, надо миру даровать прощенье, И судьба за это счастье нам присудит. Если жизнь пошлет нам грозные мгновенья, Что ж, поплачем вместе, так нам легче будет. Мы бы сочетали, родственны глубоко, С детской простотою кротость обещанья От мужей, от жен их отойти далеко В сладостном забвенье горестей изгнанья. Будем, как две девы, – быть детьми нам надо, Чтоб всему дивиться, малым восхищаться, И увязнуть в тенях непорочных сада, Даже и не зная, что грехи простятся. x x x Целует клавиши прелестная рука; И в сером сумраке, немного розоватом, Они блестят; напев, на крыльях мотылька (О, песня милая, любимая когда-то!), Плывет застенчиво, испуганно слегка. И все полно ее пьянящим ароматом, И вот я чувствую, как будто колыбель Баюкает мой дух, усталый и скорбящий. Что хочешь от меня, ты, песни нежный хмель" И ты, ее припев, неясный и манящий Ты, замирающий, как дальняя свирель, В окне, растворенном на сад вечерний, спящий? x x x Душе какие муки, муки Быть с нею, с нею быть в разлуке! Покоя нет в разлуке с ней, В разлуке с ней души моей. Далеко сердце от нее, О сердце нежное мое! Покоя нет в разлуке с ней, В разлуке с ней души моей! И сердце, сердце, что болит, Душе – возможно ль? – говорит, Возможно ль в муке без нее Изгнанье гордое мое? Душа в ответ: как знать! как знать! Что может это означать В изгнании, но подле жить, Расставшись с ней, все с нею быть. x x x По тоске безмерной, По равнине снежной, Что блестит неверно, Как песок прибрежный? Нет на тверди медной Ни мерцанья света, Месяц глянул где-то И исчез бесследно. Как сквозь дым летучий, На краю равнины Видятся вершины Бора, словно тучи. Нет на тверди медной Ни мерцанья света. Месяц глянул где-то И исчез бесследно. Чу! кричат вороны! Воет волк голодный, Здесь в степи холодной Властелин законный! По тоске безмерной, По равнине снежной, Что блестит неверно, Как песок прибрежный? x x x Деревьев тень в воде, под сумраком седым,