Текст книги "Коплан сеет панику"

Автор книги: Поль Кенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Поль Кенни
Коплан сеет панику

Автор предупреждает, что все события романа вымышлены, а всякое сходство его героев с реально существовавшими или существующими лицами является случайным.

Глава 1

Крики «браво» раздались еще до того, как отзвучали последние такты финала. На огромной сцене большого зала дворца Шайо танцоры советской труппы стояли, застыв в своих позах, пока опускался занавес. Восхищенные великолепным исполнением, красотой танца и темпераментом, зрители аплодировали стоя. Раздавались громкие одобрительные выкрики.

Занавес поднялся: теперь, встав лицом к публике, танцоры, все еще не отдышавшиеся, с блестящими от пота лицами, все вместе поклонились. Крики «браво» удвоились, сопровождаемые стуком каблуков.

Стоя на сцене среди своих товарищей, Олег Некрасов снова поклонился. Счастливое чувство триумфа, вознаграждающее артистов после успешного выступления, смешивалось у него с тревогой, неприятное предчувствие терзало его с приближением решающего момента.

Пять раз поднимался занавес. Национальные костюмы артистов фольклорного ансамбля из Москвы блестели и сияли яркими красками под лучами прожекторов; потом в зале загорелся свет, и тяжелые бархатные складки соединились окончательно.

Началась обычная суматоха: привилегированные зрители проходили за кулисы, чтобы поздравить звезд ансамбля, артисты второго ранга обменивались впечатлениями или возвращались в свои гримерные, смешавшись с реквизиторами и рабочими сцены, спешившими убрать декорации.

Этого момента Некрасов ждал три дня. «Сопровождающие», следовавшие за их труппой во всех поездках и следившие, чтобы артисты не совершали неправильных поступков в капиталистических странах, не могли быть одновременно повсюду в течение первых десяти минут после выступления. Особенно когда оно состоялось в такой столице как Париж и когда различные видные деятели – французские и иностранные – встречались на сцене с атташе советского посольства.

С бьющимся сердцем Некрасов направился к кулисам. Вместо того чтобы пойти в свою гримерную, он направился в туалет, где его, кстати, опередили два или три человека. После короткого пребывания там он вышел, свернул в коридор, ведущий в костюмерную. Спустившись по лестнице в подвал, он пошел за своим габардиновым пальто, которое повесил на гвоздь во время последнего антракта...

Оно все еще висело там, слава богу... Достаточно было одному из служащих дворца Шайо его перевесить, чтобы весь его план сорвался. Танцор быстро надел пальто и продолжил свой путь.

С натянутыми нервами, он подошел к железной двери, выходящей в сады Трокадеро. Она легко открылась, и Некрасов вышел. По боковой дорожке он поспешно направился к ближайшему проспекту.

Теперь он был уверен в успехе своей попытки, однако – странное дело – он не был опьянен чувством свободы. Сейчас, когда он шел один по этому чужому городу, зная, что сжег все мосты, связывающие его с товарищами, родной страной и домом, он испытывал странное чувство ностальгии. Но его рассудок возмутился против этой неожиданной слабости. Некрасов поднял воротник, сунул кулаки в карманы, бросил по сторонам внимательный взгляд и пошел дальше.

От холодного воздуха его немного знобило.

Он жестом подозвал такси. Садясь в машину, бросил шоферу хриплым голосом:

– В комиссариат полиции...

Водитель, заинтригованный как макияжем, так и акцентом и адресом, названным этим странным пассажиром, посмотрел искоса, но потом смирился и тронулся с места.

Несколько минут спустя машина остановилась перед входом в полицейский участок XVI округа. Некрасов сунул шоферу деньги. Не дожидаясь сдачи, он нажал на ручку дверцы, вышел из такси и вошел в здание.

Его окликнул полицейский:

– Что вы хотите?

На лице русского появилось смущение. Он вытащил из внутреннего кармана записную книжку и конверт и произнес, протягивая их полицейскому:

– Не... говорить французский. Убежище... Защита.

Представитель органов правопорядка машинально взял бумаги, переданные ему посетителем, и сразу же понял, о чем речь. Во всяком случае, он так подумал.

Он проводил посетителя в кабинет дежурного, пригласил его сесть и затем доложил капралу:

– Этот тип просит защиты... Должно быть, иностранец, сбежавший прямо из дворца Шайо.

Капрал нахмурился, немного приподнялся, чтобы взглянуть на этого человека через стойку. Его оценка совпала с оценкой часового.

– Возможно, – согласился он, в свою очередь беря блокнот и конверт. – Оставьте, я займусь им.

* * *

Во второй половине следующего дня Франсис Коплан вошел в кабинет Старика.

Увидя его, Старик поправил очки и сказал скучающим голосом:

– Я бы предпочел не вызывать вас из-за подобной глупости, но так получилось, что у меня под рукой нет никого другого. Я думаю, что это займет у вас час или два...

Коплан, одетый в темно-серый костюм хорошего покроя, с синим галстуком, подчеркивающим белизну сорочки, непринужденно махнул рукой, чтобы успокоить внешние признаки проявления угрызений совести своего шефа.

– Мой отдых и так затянулся. Чем могу служить?

Поскольку он только позавчера вернулся с задания, в его словах скрывалась определенная доля иронии. Но Старик не выразил к этому никакого отношения и проворчал:

– Люди из ДНТ[1]1
  Дирекция надзора за территорией – МВД (контрразведка) (примеч. перев.).


[Закрыть] обращаются к нам по пустякам, как будто у нас нет других забот... К тому же у них хватает переводчиков и они должны, как я полагаю, изучить типа со всех сторон, чтобы понять, что он такое.

Он с досадой пожал плечами, оттолкнул досье, которое изучал до прихода Коплана и которое не имело никакого отношения к причине вызова.

– Садитесь, я объясню вам историю в двух словах, – заговорил он вновь.

Коплан уселся так удобно, как будто разговор должен был продлиться до вечера. Его светлые глаза не выражали ни интереса, ни недовольства. Он знал по опыту, что вступления Старика никогда не соотносились с реальной значимостью работы и что не следовало особо доверять демонстрируемому им презрению.

– Прошлой ночью, – начал шеф, сделав две затяжки, – некто Олег Некрасов выбрал, как это называется, свободу. На практике это означает, что его сунули в тюрягу на несколько часов.

Коплан взмахом ресниц выразил согласие. Старик постучал головкой трубки о край пепельницы, чтобы выбить несколько крошек табака, грозившие упасть на его костюм, затем продолжил:

– Этот Некрасов – один из танцоров московской труппы, совершающей турне по европейским столицам и выступавшей во дворце Шайо в течение недели. Это точно установлено. Парень смылся после того, как опустили занавес, приехал в комиссариат XVI округа и сразу же предъявил свой паспорт и короткую записку на французском: «Примите меня как политического беженца, моей жизни угрожает опасность». Традиционная формулировка беженцев с Востока, желающих въехать во Францию без визы. Позднее его допрашивали в ДНТ. Некрасов заявил, что, не будучи антикоммунистом, он отказывался подчиняться некоторым требованиям советских властей и такое поведение подвергло бы его серьезным опасностям.

– Классическая болтовня... – задумчиво прокомментировал Франсис.

– ... и обычно не поддающаяся проверке, – добавил Старик. – В большинстве случаев этот человек является заурядным авантюристом, желающим сменить местожительство и не имеющим возможности обосноваться по другую сторону «железного занавеса». Верные нашим принципам гостеприимства, мы закрываем глаза и разрешаем проживание на нашей территории. Но дело вот в чем: хочет Некрасов набить цену или он искренен? ДНТ не знает. Он утверждает, что располагает сведениями, способными заинтересовать французские спецслужбы, и готов передать их, как только получит гарантии, что сможет жить здесь с новыми документами.

Коплан скривил губы, выражая сомнение.

– Вряд ли это серьезно, – предположил он вполголоса.

– Это и мое мнение, – проворчал Старик. – Я спросил ДНТ, почему они не заставили его все выложить вместо того, чтобы обращаться к нам за помощью. Кажется, они пытались, но Некрасов отказался говорить перед переводчиком: он требует встречи один на один с компетентным человеком, способным понять значение его сведений и хорошо знающим советские внутренние дела. Он не отступил от этой позиции, несмотря на все доводы и запугивания, использованные инспекторами. Тогда я подумал о вас.

Коплан спросил:

– Где его держат?

– Временно на улице Сосе.

– Ладно, я туда съезжу, – сказал Франсис, вставая. – Если этот тип шутник, я вернусь домой и позвоню вам по телефону. В противном случае я вернусь сюда.

– Приятного вечера, – пожелал Старик, показывая этой короткой фразой, что не строит никаких иллюзий относительно исхода допроса.

Коплан взял такси. Он был несколько удивлен, что не пришлось вскакивать в поезд или в самолет.

* * *

Около половины четвертого Некрасова ввели в кабинет, где сидел элегантный мужчина высокого роста, который сразу же обратился к нему по-русски.

Избавившись от макияжа, но все еще одетый в сценический костюм – шелковую рубашку, перехваченную в талии, пышные штаны и красные сапоги, – танцор был красивым атлетом лет тридцати. Напряженное выражение его лица немного смягчилось.

– Вы принадлежите к французской разведке? – сразу же спросил он.

– Скажем, я ее представляю, – довольно холодно поправил Коплан. – Почему вы хотели вступить в контакт со спецслужбой?

Некрасов улыбнулся.

– Я этого не особенно хотел... Но если ваша страна предоставит мне убежище, я считаю, что, самое меньшее, я обязан заплатить ей взаимной любезностью.

Он был спокоен, уверен в себе, ничуть не угодлив. Коплан рассматривал его ледяным взглядом, но не подталкивал на путь признаний. Сначала он хотел составить мнение об этом человеке.

Заметив внимательный осмотр, которому его подверг собеседник, Некрасов повел плечами.

– Я перебежчик, но не предатель, – уточнил он, глядя Коплану прямо в глаза. – Не воображайте, что я намерен продавать секреты или вредить Советскому Союзу. Нет... Допустим, я хочу сделать маленький подарок в обмен на право проживания.

– Ваше внимание меня глубоко трогает, но я сомневаюсь, чтобы танцор мог нам сообщить нечто оригинальное в иной области, кроме танца, – иронически сказал Коплан. – Мы имеем хорошие источники информации.

Некрасов не обиделся.

– Ваше право не принять мой подарок, если вы считаете возможным обойтись без него. Для меня самое важное, чтобы вы не отправили меня в СССР.

Чокнутый – или наивный – непременно настаивал бы на огромной важности сведений, принесенных им, но русский явно не старался набить себе цену.

После короткого размышления Коплан произнес:

– В общем, вы не антикоммунист, вы патриот, один из тех, кому режим покровительствует, поскольку вы постоянно ездите за границу, и, однако, вы не хотите возвращаться. Почему же? – Он насмешливо добавил: – У вас неприятности в супружеской жизни?

Некрасов долго смотрел на него, прежде чем ответить. Потом, скрестив руки, он сказал глухим голосом:

– Я дорожу своей жизнью и свободой, не более того. Я не хотел говорить при инспекторах полиции, допрашивавших меня с помощью пришедшего неизвестно откуда переводчика. С вами другое дело: я уверен, что мои заявления не просочатся в прессу. В действительности я был агентом-связником разведгруппы[2]2
  В оригинале русское слово написано латинскими буквами (примеч. перев.).


[Закрыть].

Коплан достал портсигар и нажал защелку.

– Допустим... Это еще меньше объясняет ваше поведение, – сказал он, засовывая сигарету в угол рта. – В таком положении не кидаются в лапы полиции добровольно.

– Иногда этот выход – наименьшее зло, – возразил Некрасов. – Я предпочел уйти таким образом прежде, чем меня убьют. А мне это грозило.

– Все, кто вступает на этот путь, знают все заранее, – заметил Коплан, прежде чем опустить крышку зажигалки. – Что вас так деморализовало?

Он указал русскому на кресло, сел боком на край стола.

– Меня пытались убить в Швеции, а в Париже едва не сбили машиной, – ответил Некрасов. – Поскольку маршрут нашей труппы известен заранее, найти мой след было не трудно.

– Если вы провалились, это дополнительная причина быстренько вернуться в СССР, – заметил Коплан дружеским тоном. – Вам трудно было бы найти лучшее убежище.

– Может быть, – признал Некрасов. – При условии, что я бы не знал, кто хотел меня убить и почему. А я не имею об этом ни малейшего понятия. Если бы меня засекла контрразведка одной из европейских стран, меня бы арестовали... или установили слежку. Они не пытались бы меня ликвидировать.

– Вы считаете, что два нападения на вас были организованы вашими соотечественниками? – осведомился Коплан.

– Я совершенно ничего не знаю, – признался Некрасов. – Я не исключаю эту гипотезу, поскольку не могу сформулировать ни одной стоящей.

Он говорил без возбуждения, в здравом уме, как человек, оказавшийся перед неразрешимой проблемой, но не старающийся произвести впечатление на собеседника. Казалось, он был искренним.

– Может быть, перейдем к деталям? – предложил Коплан. – По идее, ваша первая реакция должна была побудить вас предупредить вашего начальника: он изъял бы вас из обращения и направил в место, известное ему одному. Почему вы рассказываете мне то, о чем умолчали перед ним?

На лице русского отразилась усталость.

– Я устал от такой жизни, – пробормотал он. – Вначале я согласился, потому что это казалось мне захватывающей и не очень опасной игрой; я выполнял задания для своей страны: переправлял сообщения или микрофильмы, которые мне передавали профессиональные агенты. Но мало-помалу я понял риск, которому подвергал себя: достаточно было одному из этих информаторов оказаться под наблюдением, чтобы меня арестовали и приговорили к нескольким годам тюрьмы. Эта перспектива отравила всю мою жизнь, испортила мне удовлетворение от творчества и лишила радости мои поездки. Покушения на меня переполнили чашу. Разумеется... Некоторые люди не могут бесконечно выдерживать нервное напряжение тайной деятельности, а в этой профессии в отставку не выходят.

Коплан мимикой выразил понимание.

– Короче, – резюмировал он, – вы хотите исчезнуть, сменить имя, начать с нуля. И рассчитываете на мою помощь?

– Да, – сказал Некрасов. – Идеальным было бы, если вы смогли бы выдать меня за мертвого: самоубийство, несчастный случай, все, что хотите. Повторяю: я умею быть благодарным.

Коплан вытянул руку, чтобы стряхнуть пепел сигареты в пепельницу.

– Вытаскивайте из рукава ваш козырь, – спокойно предложил он.

Глава 2

– До Парижа мы выступали в Стокгольме, и давность моей информации не превышает десяти дней, – подчеркнул Некрасов. – Я получил ее от информатора, специализирующегося на атомной энергии. Чтобы не давать улик на случай возможных преследований, он передает мне свои сообщения исключительно в устной форме.

– Способ разумный, но малопригодный для переправки новостей технического характера, – возразил Коплан с оттенком недоверия.

– Мы опережаем шведов, и нас не интересуют их открытия, – ответил Некрасов. – Роль этого человека не та, какую вы воображаете, но больше я об этом ничего не скажу. Назовем его для простоты Фредрик. Его рассматривают как серьезный источник информации. Во время встречи он мне сообщил, что неустановленная организация пытается получить планы шведских атомных станций и что он надеется в ближайшее время получить уточнения.

– Если бы добрый десяток государственных и частных организаций занимался этим же, я бы не особо удивился, – бросил Коплан.

– Подождите, – потерял терпение советский агент. – Главное в сообщении Фредрика состояло в том, чтобы предупредить Москву, что деятельность этой организации направлена также на русские и французские станции, и среди прочих – на ваш исследовательский центр в Саклее и на объект в Пьерлатте.

В комнате установилась тишина. Наконец Коплан спросил:

– Это все?

– Да.

Через несколько секунд Коплан решительным движением раздавил сигарету. Он пристально посмотрел на Некрасова и рявкнул:

– Вы что, издеваетесь надо мной? Вы воображаете, что нам нужны такие расплывчатые сведения? За нашими атомными станциями наблюдает масса людей, и постоянно принимаются меры, чтобы избежать проникновения на них любопытных. Ваша информация – это ветер!

Пораженный русский побледнел.

– Но... – пробормотал он, – я полагаю, что если бы один из ваших информаторов прислал вам сообщение подобного рода, вы бы обратили на него внимание?

– Согласен, но мы бы знали, насколько ему можно доверять, мы попросили бы у него дополнительные подробности, постарались бы получить конец следа. Пока что ваша история нам полезна не более, чем сплетня консьержки.

Некрасов опустил голову. Будучи не специалистом, а простым исполнителем, передвижным почтовым ящиком, он никогда не думал о сложности использования информации и искренне считал, что его откровение имеет для французов такой же интерес, как для разведгруппы.

Коплан, угадывая, что происходит в голове его собеседника, начал его просвещать:

– Ценность информации зависит прежде всего от источника. А источник – это вы, то есть он подозрителен. Значит, с самого начала дело сомнительно. На предыдущем уровне источник становится более конкретным, и, если бы вы дали нам возможность встретиться с этим Фредриком, например, я бы начал рассматривать вопрос более внимательно.

Поставленный перед дилеммой, Некрасов задумался.

А Коплан твердо продолжил:

– Если вы действительно хотите оказать услугу, вы должны открыть мне источник... Разумеется – и я вам это гарантирую, – о вас не будет упоминаться, если мы свяжемся с Фредриком. Конечно, мы будем действовать с соблюдением необходимой секретности, чтобы не скомпрометировать его: его нелегальная деятельность в Швеции нас не касается. Нашей единственной целью будет установить, имеет ли атомная шпионская организация свой филиал на нашей территории.

Некрасов поднял глаза.

– Да... Конечно. Это нормально, – уступил он. – Но если я вам дам возможность вступить в контакт с Фредриком, вы мне обещаете, что после я не буду подвергнут допросу о... обо всем остальном?

Коплан двусмысленно улыбнулся.

– Вам бы не хотелось, чтобы вас допрашивали о людях, с кем вы должны были встретиться во Франции, да?

Кислая гримаса танцора подтвердила, что он не ошибся.

– Мы вернемся к этому позже, когда проверим ваши заявления, – заключил Коплан. – Как мы можем связаться с вашим агентом в Швеции?

* * *

Было без десяти шесть, когда Коплан вошел в святилище Старика.

– Ну, ваше впечатление? – спросил тот, скорее удивленный, что вновь видит своего сотрудника.

– Смешанные, – ответил Франсис. – Парень точно не фантазер, не мифоман, но я не очень хорошо понимаю, где в его одиссее правда, а где ложь.

Он пересказал свой разговор, сведя его к основным моментам, нарисовал психологический портрет Некрасова и описал его поведение во время беседы.

– В общем, – заключил он, – все, что утверждает этот человек, достаточно правдоподобно, но по большей части не поддается проверке. Он не так глуп, чтобы направить нас по ложному следу, хотя мы его ни о чем не просили. Так что история со Стокгольмом в общем заслуживает более глубокого изучения. Но я не принимаю за чистую монету мотивы, которые он называет, чтобы оправдать свой переход на Запад: предчувствие ареста, покушения на убийство, предметом которых он якобы был, и так далее. Возможно, у него что-то посерьезнее.

Обхватив подбородок рукой, Старик проворчал:

– Или же он выполняет задание. Советы могли выдумать этот способ, чтобы добиться нашего участия, не прося о нем.

– Тогда стокгольмский след действительно очень серьезен, – предположил Коплан. – Во всяком случае, неким Фредриком – информатором не стоит пренебрегать.

Старик поморщился.

– Сомневаюсь... Даю голову на отсечение, что это «двойник». Нормальный информатор собирает и посылает информацию в знакомой ему области, но не знает, что происходит вне его сферы. А этот Фредрик, напротив, сообщает о существовании параллельной организации и обещает более подробные сведения, что означает, что он внедрился в нее без предварительного приказа.

– Неважно... вернее, тем лучше!

– Вы по-прежнему готовы очертя голову броситься в рискованное предприятие, – пробурчал Старик, качая головой. – Вы думаете, что этот тип встретит вас с распростертыми объятиями и кинется поплакаться вам в жилетку? А что вы ему скажете? Что вы свалились с луны? Или что вы полномочный представитель Кремля?

В глазах Коплана блеснула веселая искорка.

– Доверьтесь мне.

– Я знаю, – проскрипел Старик, – у вас всегда находятся аргументы. Но я посылаю своих сотрудников на авантюры, только хорошенько все обдумав, и все-таки в первую очередь я хочу узнать, не заметила ли ДНТ шевеление вокруг Саклея и Пьерлатта. В конце концов, это ее сектор, и мы можем, не желая того, сорвать ее долгосрочные планы.

В этом он был совершенно прав, поскольку беды, которые могут повлечь за собой несогласованные действия, обычно непоправимы, и история секретных служб изобилует трагическими примерами результатов отсутствия координации.

– Кроме того, – продолжал Старик, – несмотря на скудость моих средств, у меня есть в Стокгольме один парень, я его прозондирую: если он собрал некоторые слухи, слишком расплывчатые, чтобы посылать их ко мне, это усилит мое желание узнать больше... Что касается Некрасова, мы некоторое время продержим его взаперти. Вы придете ко мне послезавтра, и постарайтесь за это время утолить вашу страсть к кроссвордам.

* * *

В рассказе русского было слишком много пробелов, и поэтому в течение этих сорока восьми часов Коплан не сидел без дела. Да и кроме того, недавние взрывы двух французских атомных бомб привлекли внимание некоторых разведок, и дружеских, и враждебных. Так что Коплану пришлось изучать вопрос по специальным изданиям, чтобы составить себе хоть и общее, но близкое к действительности представление.

Старик тоже не терял времени зря и продемонстрировал это, как только Франсис открыл дверь.

– Сегодня утром у меня была встреча с руководителями ДНТ и военной полиции, чьей обязанностью является защита наших исследовательских, промышленных и военных объектов, занимающихся атомной энергией. По их мнению, сектор чист; ни побегов, ни попыток подкупа, персонал идеологически надежен.

– Так бывает всегда до того дня, когда находишь подарок, – невозмутимо заметил Коплан.

– Я согласен, что это ничего не значит, – признал Старик. – Но вы знаете, почему я организовал это собрание... Теперь у нас свободны руки.

– А что сообщил коллега из Стокгольма?

– Ничего. Он недостаточно высокопоставлен, чтобы осуществить проверку: он не бывает в кругах, где говорят об этих проблемах. Это мирный отец семейства, который большую часть своих сведений извлекает из внимательного прочтения шведских газет и журналов. Но, возвращаясь к нашему утреннему совещанию, мнение ответственных лиц таково: если правда, что некая организация нацеливается на наши атомные станции, то это может быть только частная группа, ищущая сведения, которые можно было бы продать странам, заинтересованным в получении современных технологий. Русские, американцы и англичане, продвинувшиеся дальше нас как в мирном, так и в военном плане, имеют достаточно работы, чтобы шпионить друг за другом.

– Значит, – сказал Коплан, – наши шишки недалеки от того, чтобы потерять интерес к делу?

– Они не переполнены энтузиазмом... Они намерены пустить дела идти своим чередом.

Коплан промолчал. Он в задумчивости похлопывал правым кулаком по ладони левой руки.

– На мой взгляд, нам не следует ждать событий, – прошептал он наконец, но если внутренние службы обнаружат однажды тайную деятельность некой организации – а уверенности в том, что это произойдет, нет, – им будет трудно восстановить цепочку. Тогда они обратятся к нам, потому что штаб организации находится за границей, но бог знает сколько тайн у нас стащат до тех пор. А проверив слова Некрасова, мы, возможно, избежим будущих неприятностей.

Старик в свою очередь задумался.

– В этом есть доля правды, – согласился он. – Лучше предупредить, чем лечить, но отправная точка уж слишком слаба... Если бы нам пришлось бросаться на каждый слух, уверяю вас, я был бы вынужден удесятерить свои силы.

– Но ведь можем же мы купить билет на самолет? Позвольте мне сгонять в Стокгольм, – настаивал Коплан.

Старик посмотрел на него поверх очков.

– Какая муха вас укусила? – удивился он. – Вам хочется погулять по Скандинавии?

Коплан игнорировал оба вопроса.

– Фольклорный ансамбль из Москвы вчера утром вылетел из Парижа в Лондон, – сказал он, доставая из портсигара сигарету.

– Посольство СССР сообщило об исчезновении Некрасова в полицию?

Брови Старика поднялись, и он не ответил.

– Нет, – ответил сам Коплан. – Я справлялся. Русские соблюдают полное молчание. Почему?

Новое молчание Старика.

– Потому что Некрасов действительно агент разведгруппы, и они думают, что его захватили мы, – отчеканил Франсис. – Одно из утверждений нашего танцора – основное – таким образом подтверждается. Он действительно из «конторы».

Старик поскреб щеку, пробормотав:

– И этого признака – признаю, позитивного – вам достаточно, чтобы оценить его слова?

– В общем, да. Но есть и другие. Особенно – его след, идущий из Швеции.

– Признаюсь, я вас не понимаю.

Коплан оперся локтем на колено.

– Швеция по производству атомной энергии занимает совершенно особое место, – объяснил он. – Она располагает великолепным набором реакторов, имеет программу, которую собирается осуществить в течение десяти лет и которая является одной из самых обширных в Европе. Она создает серию станций, способных давать ежегодно пятнадцать миллиардов киловатт-часов, и размещает их в искусственных гротах, вырубленных в горах. Наконец, ее научные и технические кадры первоклассны. Добавьте, что это мирная страна с довольно большой территорией, но насчитывающая всего восемь миллионов жителей и несравнимо менее вооруженная в области контрразведки, чем Англия или Франция. Так что она представляет собой площадку, особо благоприятную для внедрения такой сети, какую описывает Фредрик.

Коплан воспользовался секундной озабоченностью Старика и добавил, разглядывая ногти:

– А вдруг эта организация действительно существует? Будет жаль, если Советы захватят ее архивы, как вы думаете? Уж они-то зашевелятся, будьте уверены.

Старик в рассеянности вытер свой стол, потом ворчливо произнес:

– На сантиментах вы меня не возьмете... Нет, в этой комбинации меня беспокоит другое, и, если я дам вам возможность заняться этим делом, это будет по совершенно другим причинам. Я по-прежнему не понимаю, зачем нацеливать сеть на гражданские объекты, тогда как три великие державы раздают почти все сверхсекретное оборудование странам, которые его не имеют. Американцы поставляют атомные реакторы вчерашним врагам – Германии и Японии; русские осуществляют поставки своим наиболее опасным соседям – китайцам. Нельзя открыть научно-популярный журнал, не обнаружив планы и макеты достраивающихся станций, и я мог бы вам показать съемки с воздуха Маркуля и Пьерлатта, опубликованные в популярных журналах. Тогда зачем?

– Опыт других всегда полезен: он избавляет от топтания на месте и неудач. И не все технические достижения публикуются. Конкуренция между крупными фирмами, производящими реакторы или участвующими в строительстве больших промышленных объектов для переработки радиоактивных материалов, сохраняется.

– Да, конечно, но факт остается фактом: великолепная документация и отличные материалы находятся в распоряжении первого встречного, даже если у него нет крупных средств. Он может брать их открыто, из лучших источников. Зачем прибегать к тяжелым маневрам, которые могут дать ему лишь уточнения в деталях?

Почти тут же Старик добавил:

– Я предчувствую, что сеть создана... с разрушительной целью. Вот опасность.

– Вы вогнали меня в дрожь, – произнес Франсис, морщась. – Атомный реактор, рассматриваемый под определенным углом зрения, это готовая бомба, доставленная по назначению.

– Это как мишень, способная увеличить эффект обычного взрыва, – подчеркнул Старик мрачным тоном. – Именно это побуждает меня направить вас в Стокгольм.

* * *

Когда Коплан вышел из аэровокзала, в центре шведской столицы уже загорались вывески и витрины, хотя было не больше трех часов дня. Ранние сумерки, дождь и холодный восточный ветер не располагали к прогулкам по городу.

Он пошел по широкому проспекту, какие есть во всех крупных городах, и стал искать глазами отель, в котором мог бы остановиться. Он нашел его через несколько шагов – «Странд», довольно роскошный, но подходящий для суммы в валюте, выданной ему из секретных фондов Республики.

Он вошел внутрь, попросил на английском языке номер.

Устроившись и повесив костюм в шкаф, он развернул план города, купленный на аэровокзале, и стал изучать его.

Бульвары и площади имели названия, которые невозможно было запомнить – и даже произнести, – но он хотел восстановить в голове общую конфигурацию города с несколькими общественными зданиями и историческими памятниками в качестве ориентиров.

Расположенный в месте слияния озера и рукава Балтики, занимающий центр архипелага, состоящего из бесчисленных островов, островков и рифов, Стокгольм и его пригороды образуют невероятно сложное хитросплетение, по крайней мере для иностранного гостя. Проливы, фарватеры, каналы разделяют участки земли, где возвышаются постройки от старых деревянных домов, покрашенных в красный цвет, до многоэтажек и бунгало футуристской архитектуры.

Коплан провел некоторое время, изучая карту, потом оделся и вышел.

Он зашел в кафе, закрылся в телефонной кабине и ровно в шесть тридцать набрал номер 25-16-34. Номер Фредрика.

По словам Некрасова, вступление в контакт начиналось с обмена условными фразами на английском языке, после которых Фредрик назначал встречу где-нибудь в городе. Но имел значение только час, место определялось по дню недели. В кармане Коплана был список этих мест.

Прижав трубку к уху, он слушал гудки. Вдруг ему ответил женский голос:

– Алло?

Франсис, захваченный врасплох, спросил:

– Фредрик дома?

Короткая пауза, потом женщина ответила неуверенным голосом:

– Нет, его нет. С кем имею честь?..

На долю секунды Коплан почувствовал искушение повесить трубку, но, подумав, что пароль позволит ему узнать, в курсе ли дел его собеседница, произнес:

– Это Пауэлл... Я вернулся из Копенгагена.

Прошло некоторое время. Потом, как будто преодолев заторможенность, женщина ответила со смесью скованности и облегчения:

– А, это вы, мистер Пауэлл? Как поживает Расмуссен?

Это был условный правильный вопрос.

– Он страдает от ревматизма, – ответил Коплан. – Могу ли я встретиться с Фредриком сегодня вечером?

– Боюсь, что нет, мистер Пауэлл. А вы не могли бы заехать к нам?