Текст книги "Знаки во времени. Марокканские истории"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

"Знаки во времени" – необычная книга, ее жанр невозможно определить. Марокканские легенды, исторические анекдоты, записки путешественников и строки песен перемежаются с вымыслом.

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

Примечания и источники

I

II

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

О книгах Пола Боулза

Знаки во времени. Марокканские истории

I

И приснился ему парящий сокол. Знак, сказали прочие. И отправились они в Асану, и у ворот города слепец поднял руку и молвил:

Остерегайтесь ветра, что дует над местом сим. Вы слышите барабаны, но это барабаны не нашего народа, и не его руки стучат по шкурам.

Он увидел лицо слепца и вспомнил сокола. За стенами, в высоких полуденных небесах, белели суровые горы.

И не вошли они в Асану, но повернули на юг, пересекли голую равнину и добрались до берега реки.

Мавританский султан (который потерпел у Сьерра-Морены столь сокрушительное поражение от испанцев, что победители несколько дней жгли костры из пик, копий и стрел павших врагов) с величайшим достоинством ответствовал полонившим его, что недавно прочитал Послания апостола Павла. Монарх так восхитился ими, что, доведись ему выбирать иную веру, он остановился бы на христианстве.

Старое кладбище у гротов разграбили. К великому нашему горю, его распахали. И мы клянемся семью сефарими семью небесами, двенадцатью косулями, хлебом и солью, Именем и жертвой, что справедливость восторжествует.

Немногие помнят то лето. Солнце опаляло своим дыханием все, к чему прикасалось. Никто не выходил, ибо в нижнем городе свирепствовал тиф.

Говорят, у него был огороженный сад, где он бродил на закате. Он словно сидел в тюрьме, оставаясь при этом на воле, и выдумывал на досуге различные беды, ополчавшиеся на него изнутри. «Рухнет ли столп Закона? Рассыплется ли Храм? Осквернят ли и растопчут Мишну?» Да пребудут его жребий и участь с семью сонмами праведников.

Никто не вышел. Мы ждали в своих темных комнатах, вздрагивая при каждом вздохе ветра, плескавшего шторами. Да почиют в Эдеме истребленные тифом, и да обретут они покой под Древом Жизни.

II

Путешествуя по Португалии, Фра Андреа из Сполето повстречал человека, к которому испытал большую симпатию, и человек этот оказался мусульманином. Прежде Фра Андреа не знал людей, исповедовавших эту веру, поскольку никто из них не бывал в его францисканском монастыре, но после часовой беседы с марокканцем монах изумился, что он не только прекрасно знаком с христианским учением, но даже согласен с некоторыми его догматами.

Они часто виделись в тот год. Между ними завязалась дружба, и Си Муса задумал пригласить Фра Андреа в Фес, дабы открыть там небольшую францисканскую миссию. Поначалу монах счел эту мысль химерой. Но затем Си Муса обронил, что его жена приходится сестрой королю Мохаммеду VIII, который в те времена правил Марокко из Феса.

Ты же знаешь, его величеству однажды представилась удобная возможность изучить христианские труды, заметил Си Муса, криво улыбнувшись. Фра Андреа кивнул, догадавшись, что друг намекает на долгий португальский плен невезучего короля.

Как тебе известно, одиночество и ученые занятия склоняют к веротерпимости, продолжил мусульманин. Он с удовольствием принял бы тебя и твоих друзей в Фесе, дабы народ мог воочию убедиться, что не все неверные – варвары.

Тут Фра Андреа расхохотался. Си Муса вежливо улыбнулся, не понимая причины его веселья. Именно эта откровенность марокканца и умилила монаха, она-то без сомнения и убедила его принять столь фантастическое предложение.

Три года спустя Фра Андреа прибыл в Фес вместе С Фра Антонио и Фра Джакомо – тоже францисканцами, которые сочли своим долгом поехать с ним, дабы походатайствовать о христианских заложниках, взятых ради выкупа. А Фра Андреа предвкушал религиозные дискуссии с мусульманскими интеллектуалами: Си Муса снабдил его рекомендательными письмами к некоторым из них.

Поездка не задалась с самого начала. Когда Фра Андреа попытался найти знакомых Си Мусы, выяснилось, что все они непостижимым образом исчезли из Феса. Старого дворца, который, по заверениям друга, должны были предоставить в его распоряжение, тоже не оказалось на месте – рядом с фондукомНеджарин. Даже при одном упоминании Си Мусы люди враждебно косились.

Вскоре Фра Андреа узнал, в чем причина. Пока они собирались в Фес, короновали нового монарха – Ахмеда III. Монахи выслушали эту новость с безучастными лицами, однако, угрюмо посовещавшись, согласились, что она не предвещает ничего хорошего.

Им предложили поискать дом в Фес-Джедиде, где на иноземцев смотрели с меньшей неприязнью, нежели в медине. И они нашли дом неподалеку от входа в меллах. Всего три небольших комнатки, но зато с патио, которое они вскоре заставили растениями в горшках.

Фра Антонио и Фра Джакомо быстро привыкли к оседлости в новом жилище. Казалось, они вполне довольны этим мрачным домишком. Но Фра Андреа нервничал, ведь он рассчитывал проводить долгие часы в беседах с новыми друзьями.

Пару раз выбравшись в медину, он убедился, что лучше держаться от нее подальше. Так он полюбил бродить по меллаху; тут, правда, на него пялились столь же враждебно, как и в медине, но зато евреев он не опасался. Монах не верил, что те могут на него напасть хотя евреи, наверное, затаили злобу на его церковь за недавнее изгнание из Испании. Фра Андреа считал, что их враждебность мотивирована лишь политически, тогда как ненависть, с которой он сталкивался в медине, имела более глубокие корни. Он мог свободно гулять по улочкам меллаха, прислушиваясь к испанской речи прохожих.

Как-то вечером францисканец стоял, прислонившись к стене, и наслаждался обрывками семейных бесед, доносившимися из домов. Осанистый господин подошел вдоль по проулку, посмотрел на него и пожелал доброго вечера. Смущенный тем, что его застали врасплох, Фра Андреа кратко ответил на приветствие и зашагал прочь.

Но незнакомец заговорил вновь и указал на дверь. Он добавил, что это его дом, и пригласил войти. Лишь только очутившись в освещенной комнате, монах увидел, что хозяин – раввин.

Так Фра Андреа познакомился с рабби Харуном бен Хаму и стал регулярно его навещать. Он наконец нашел марокканца, с которым можно говорить на религиозные и метафизические темы. Рабби Харун бен Хаму был чрезвычайно учтив и охотно вступал в серьезную беседу, но Фра Андреа понял, что, прежде чем высказывать свое мнение об иудейском законе, необходимо внимательно изучить Талмуд. Он читал по складам на древнееврейском, и эти небольшие познания, приобретенные еще в юности, теперь оказались как нельзя кстати.

Больше года посвятил он усердной учебе. Он исписал заметками целую книгу и заучил назубок Мишну. Тем временем он постоянно ходил к раввину, который в конце концов познакомил его с двумя другими – рабби Иудой ибн Дананом и рабби Шимоном Сакали. Фра Андреа заметил, что обоим претит присутствие безмолвного христианского монаха, и это вызвало у него жгучее желание их поразить. Трудно было усидеть молча – не терпелось обсудить с ними их религию, но Фра Андреа верил, что однажды сможет выйти на арену богословского спора во всеоружии, и пока придерживал язык.

Наконец решив для себя, что изучил Закон не хуже и, возможно, понимает его отношение к исламу и христианству даже лучше, чем они, Фра Андреа отважился выступить в следующий раз, когда они сошлись вместе.

Как он и рассчитывал, они выслушали его с недоверием и изумлением. Раввины медленно кивали, озадаченные странной метаморфозой. Например, он отметил, что Галаха не имеет никакого отношения к Богу и что даже в аггадических Мидрашим ничего не сказано о природе Божества.

Рабби Шимон Сакали оцепенел. В каждой фразе заключено бесчисленное множество значений, сказал он.

Полемика продолжилась, и Фра Андреа страшно захотелось их смутить, ткнуть носом в их же противоречия. Он много лет упражнялся в искусстве богословских диспутов и хорошо натренировал память. Он мог вспомнить дословно все, что говорил каждый собеседник, и повторял аргументы, глядя на того, кто их впервые привел.

Даже рабби Харун бен Хаму удивился – не внезапно проявившейся эрудиции своего друга, а, скорее, его мастерскому владению логикой. Фра Андреа напугал рабби Шимона и рабби Иуду: едва он ушел, они сказали об этом хозяину. Никогда еще так их не унижали и так над ними не глумились, заявили они.

Рабби Харун, слегка ревновавший своего иноземного друга, попытался их урезонить. Христианин не хотел вас обидеть, сказал он. Он ведь не из наших.

Они промолчали, а он добавил: блестящий ум. Да уж, сверхъестественный, сказал рабби Иуда. В тот вечер Фра Андреа побрел домой очень довольный впечатлением, произведенным на слушателей. Как ни странно, рабби Харун бен Хаму и впредь приглашал двух раввинов с монахом, и все четверо встречались за его столом. После той первой бестактности Фра Андреа старался не высказывать личных суждений о Талмуде. Дискуссии ограничивались христианской теологией. Своим дьявольским умом и острым языком Фра Андреа неизменно затыкал собеседников. Рабби Харуну бен Хаму очень льстило, что эти пламенные речи звучат в его собственном доме. Мало-помалу он стал принимать многие суждения монаха. Два других раввина с опасением заметили его растущую склонность соглашаться с христианином в мелочах. Оба встревожились и обсудили это с глазу на глаз.

Как-то вечером они сидели за столом рабби Харуна бен Хаму, и Фра Андреа вскользь назвал Таргумим приблизительной и непростительно вульгарной экзегезой. Рабби Иуда стукнул кулаком по столу, но этот предупредительный жест ускользнул от внимания Фра Андреа.

Взять, например, Таргум и Мегиллот, продолжал он, это же несусветная чепуха. Как можно верить в подобные нелепости?

Затем он со смаком разбил в пух и прах второй Таргум Эсфири, не замечая восковой бледности на лицах рабби Иуды и рабби Шимона.

Вдруг рабби Иуда опустил ладонь на руку рабби Шимона. Оба, как по команде, встали и вышли из дома. Фра Андреа осекся и повернулся к рабби Харуну за объяснением. Но хозяин смотрел прямо перед собой, и на его лице сомнение сменилось ужасом.

Фра Андреа обождал. Рабби Харун медленно поднял голову и, словно с мольбой, указал на дверь. Извольте, сказал он.

Он не встал из-за стола, когда гость вышел. Раввин понял: двое других пришли к выводу, что монах – в сговоре с Сатаной. И хотя рабби Харун бен Хаму был довольно ученым человеком, такая возможность не казалась ему совсем уж невероятной. Он решил, что никогда в жизни не увидится больше с христианином.

Мусульмане, обрадовавшись, что появился предлог избавить город от незваного христианина, согласились на его арест.

Фра Андреа не дали возможности оправдаться, и сразу же бросили его в темницу, где пытали несколько часов кряду. В конце кто-то проткнул его копьем.

III

Армада лежала под водой, а земля Испании была сверху – верблюжье-шафрановая.

Шубилия, Гарнатта, Кортоба, Магерит, павшие под бременем лет, поминались в сумерках фесскими изгнанниками.

Затем Ахмед IV, император Марокко, сообщил Карлу I о своей (иллюзорной) победе над пиратами Сла и намекнул на необходимость британской помощи в борьбе с алжирскими и тунисскими.

Мориски Андалусии шли на любые уступки, смирялись с любыми оскорблениями – даже крестились, прилюдно ели репу и носили распятия, лишь бы избежать высылки.

Однако инквизиция сочла их обращение неискренним и продолжила депортацию в Сла и Рабат, где им приходилось худо из-за незнания арабского.

Солнце здесь палило сильнее, а волны поднимались выше, нежели в родной Альмерии или Мотриле.

Хотя клев был хороший.

Ежесекундно десять звезд закатывались за черные воды на западе.

Выйдя в море на нескольких лодках, мы завели речь о мести. Что если покажется испанский корабль, а мы его догоним и возьмем на абордаж? Чем мы себя порадуем?

Однажды такой корабль появился: он шел прямо к нам в руки.

Когда испанцы нас заметили, поворачивать было уже поздно, и мы легко их настигли, изо всех сил налегая на весла.

С криками аллах акбаршагнули на палубу. Мы потеряли всего троих. Прикончили всех испанцев, перетащили, что смогли, в лодки и вернулись в порт. После того как мы увидели их кровь, нам полегчало. Корабль вынесло на берег чуть южнее. Вскоре нам снова повезло, но теперь судно было британским. Мы решили не убивать больше, чем нужно.

Не перерезали экипаж и пассажиров, а связали их и привезли в Сла. Вырученные деньги были даром Аллаха.

Помалу-помалу мы перестали рыбачить, а взамен строили скороходные лодки.

Султан пишет европейским королям: он сожалеет о работорговле, но Марракеш находится в отдалении от Сла, и султан не в силах справиться с тамошним беззаконием, хотя и прилагает огромные усилия для искоренения пиратства.

Он не признается, что получает один гиршс каждых десяти, добытых этим ремеслом.

Султан пишет британцам:

«Слава Всевышнему, ибо Он един! И да благословит Аллах тех, кто верен Его пророку!

Что же до людей, кои, по словам твоим, захвачены были в море, я не ведаю и ничего не слышал о них.

Шторм и сильный восточный ветер.

На рассвете в бухту вошел английский капер. Мы отправили четверых, чтобы привести корабль в гавань. Потом мы все быстро вышли на берег у подножия скал и стали ждать.

Едва судно напоролось носом на риф, мы поплыли и взяли на абордаж. Несколько пассажиров нырнули в воду.

Капитан и команда были на палубе. В этот раз нам приказали убивать поменьше. Мы взяли всех живьем, не считая одной англичанки, которая прыгнула за борт и утонула.

Цепи у нас были наготове. Мы прогнали пленников через весь Танжер.

Ночью тоже было ветрено и дождливо, и мы разбили шатры на песке, на берегу Уэд-Тахадарц.

Членов экипажа заводили по трое, и они сидели, закованные, в наших палатках.

Абдеслам бен Ларби обратился к ним на их языке. Примите истинную веру, и не будете рабами.

Пара человек выкрикнула проклятья, но остальные согласились.

Бедные юноши, которых вряд ли выкупят.

Когда рассвело, мы отправились в путь с пленными. На всякий случай сняли с них тяжелую обувь. Они шли, как и мы, босиком и громко жаловались, что очень больно идти.

В тот же день к нам на борт поднялся молодой человек из местных. Он сбежал от отца, на свою беду убив старшего брата, в котором отец не чаял души.

Во дворе. У фонтана. Времени было в обрез. Я услышал отца у дверей. Не успел даже вынуть нож. Лишь спрятался, а потом выскочил из дома. Аллах! Аллах!

А султан писал британцам:

«Сообщаем, что мы получили чрез ваших слуг от вашего повелителя трех упряжных лошадей, но, коль скоро для повозки требуется четыре, вы непременно должны прислать нам еще одну хорошую лошадь той же породы и роста, дабы можно было запрячь ее в четырехконную. Не премините сделать нам сие одолжение. Прощайте! С упованием, седьмого дня священного месяца Ду-Эль-Када, в год одна тысяча девяносто третий».

IV

На ветру, продувающем улицы Эсауиры насквозь, море шумит точно так же, как и двести лет назад, когда Эндрю Лэйтон владел небольшой экспортной фирмой на паях с двумя французами – мсье Секаром и мсье Барром. Все вместе они часто выезжали верхом за город, в сопровождении борзых Лэйтона. В городе было очень мало европейцев, и эти прогулки стали их любимым развлечением.

Однажды все трое выехали с конторским служащим. Спасаясь от ветра, они не стали огибать дюны на юге а поскакали вглубь страны. Дорога вела мимо шлёхских деревушек. Собаки разбежались по зарослям. Путники проехали селение, где в поле трудились женщины, а неподалеку паслись коровы. Борзые ринулись и всей сворой напали на скот. Упал теленок, крестьянин вскинул ружье и пристрелил одного пса. Остальные бросились врассыпную.

Европейцы все видели. Они подъехали и спешились, но не успели открыть рот, как батраки забросали их камнями. Мсье Барр получил очень серьезные ушибы. В последовавшей свалке Лэйтон и его приятели хлестали кнутами направо и налево. Потом они развернулись и в крайнем негодовании поскакали обратно в Эсауиру. Случай был чрезвычайный и, по их меркам, возмутительный. Они тотчас отправились к паше.

Дабы успокоить европейцев, с которыми он дружил паша первым делом посоветовал им впредь не ездить вглубь страны, мимо деревень, а скакать по пустынному берегу на юг, не обращая внимания на ветер. Затем он согласился вызвать обидчиков. На следующий день в город явилась большая толпа крестьян. Они были в бешенстве и немедля потребовали возмездия. У одной селянки недоставало двух зубов, и она утверждала, что их выбил Лэйтон. Крестьяне настойчиво взывали к справедливости – именем Аллаха и Пророка.

Озадаченный таким поворотом событий, паша решил передать дело султану. Немного спустя пришел ответ от его величества: обеим сторонам надлежало явиться в марракешский дворец.

На слушании в присутствии султана Лэйтон простодушно и честно изложил обстоятельства. Он даже признался, что ударил женщину по лицу рукояткой хлыста и выбил ей два резца. Лэйтон предложил заплатить за ущерб, но крестьяне наотрез отказались. Они пришли в Марракеш не за деньгами и требовали наказания по закону талиона: Лэйтон должен отдать им два своих зуба. Любые другие варианты не принимались.

Поскольку селяне с полным основанием настаивали на исполнении закона страны, султан был вынужден приказать, чтобы процедуру совершили тут же. Придворный зубодер выступил вперед, заранее готовый к операции. Лэйтон, конечно, смутился, но хладнокровно попросил удалить два коренных, которые недавно его забеспокоили. Истцы согласились. Задние зубы крупней и тяжелее передних, и крестьяне решили что так даже выгоднее.

Операцию провели под пристальным надзором селян. Они надеялись услышать, как неверный закричит от боли. Но Лэйтон выдержал пытку со стоическим молчанием. Зубы помыли и преподнесли истцам, которые ушли вполне удовлетворенными.

Султан наблюдал за этим с растущим интересом и договорился с Лэйтоном о частной беседе на следующий день. Монарх извинился и вместе с тем выразил восхищение мужеством англичанина. Султан сказал, что просто обязан оказать любую милость, какой пожелает гость.

Лэйтон ответил, что проситлишь разрешения на вывоз пшеницы из Эсауиры. Его скромность и чистосердечие пленили монарха, и они крепко подружились.

Император надеялся в конце концов убедить Лэйтона принять пост британского консула в Марракеше. Там ему хотя бы не придется сражаться с ветрами. Но эта перспектива не прельстила Лэйтона, который предпочел остаться в Эсауире со своими лошадьми и собаками. К ветру я уже привык, сказал он.

V

Когда его племя побеждало в битве, Си Абдалла эль Хасун внутренне ликовал. Однако он считал эту радость низменной и недостойной. Дабы укрепиться в своей святости, он распрощался с учениками и поселился у моря, в Сла.

Вскоре студенты-богословы из его школы прислали делегацию к Си Абдалле, умоляя вернуться. Ничего не ответив, святой привел их к скалам на морском берегу.

Как бушует вода! – воскликнул он. Студенты кивнули. Тогда Си Абдалла набрал воды в кувшин и поставил его на скалу. А здесь вода спокойна, показал он на сосуд. Почему?

Один ученик ответил: Потому что ее забрали из родной среды.

Теперь вы понимаете, почему я должен остаться здесь, сказал Си Абдалла.

Сиди бел Аббесу эс-Себти было всего пятнадцать, когда, осознав свою святость, он пришел в Марракеш вести жизнь святого. Сорок лет бродил он по улочкам медины в одних серуэлях,превознося достоинства нищеты. Он был известен тем, что сквернословил, когда корил споривших с ним.

Сиди Белиута, укротителя диких зверей, всегда видели в окружении ручных львов. А Сиди Абдеррахман эль-Медждуб, который сочинял эпиграммы и прорицал, был не только святым, но и безумцем, то есть от рождения черпал прямо из источника всякого знания.

За стенами города, в красноземных скалах на берегу Уэд-Тенсифт, выдолблены гроты. Вход в пещеру Сиди Юсефа не был виден с реки: его закрывали высокие колючие кусты. Сиди Юсеф искал уединения, и хотя он прославился своей великой святостью, жители Марракеша не нарушали его одиночества, ибо он был прокаженный. Святой утверждал, что эту болезнь даровал ему Аллах в награду за благочестие. Если кожа цеплялась за шипы и на них оставались клочки, он сердечно благодарил за эти особые свидетельства божественного благоволения.

Однажды ученики задрожали.

Холодно? – спросил учитель.

Надо сесть во дворе, ответили они. Тут прячутся дженун.

Ученики поежились и записали, прислушиваясь к журчанью воды под черепицей. А Сиди Али бен Харазем вещал дотемна, пока ласточки не перестали летать над городом.

VI

Полтора столетия назад на извилистой улочке фесского меллаха жила почтенная чета – Хаим и Симха Хахуэль. Сегодня о них никто бы и не вспомнил, не будь их дочь Сол писаной красавицей.

Еврейские девушки могли ходить по улицам без покрывала, и красота Сол Хахуэль вскоре стала притчей во языцех.

Мусульманские юноши поднимались из медины и гуляли по меллаху, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на Сол, когда она пойдет к фонтану за водой.

Однажды ее увидев, Мохаммед Зрхуни приходил каждый день и ждал, пока она не появится, чтобы полюбоваться ею. Чуть позже он заговорил с девушкой, а потом предложил руку и сердце.

Родители Сол выступили категорически против: ведь ей пришлось бы отречься от иудаизма.

Семья Зрхуни тоже осудила эту затею: зачем нужна еврейка в доме? Как и большинство мусульман, они считали, что обращение еврея в ислам нельзя считать подлинным.

Мохаммед не хотел брать в жены мусульманку, поскольку в этом случае необходимо считаться с мнением женской родни: когда наконец-то увидишь лицо невесты, тебя уже фактически на ней поженят. Родственники непременно учитывали размер калыма, и Мохаммед сильно сомневался, что их избранница сравнится по красоте с тем сокровищем, которое он обрел в меллахе.

Сол тоже была без ума от своего поклонника-мусульманина. Ее родители своими неистовыми речами лишь разжигали ее страсть. Как и Мохаммед, она не понимала, почему должна уважать мнение старших.

Случилось неизбежное: однажды она вышла из дома и не вернулась. Мохаммед покрыл ее хаиком,спустился с ней в медину и отвел через мост в родительский дом в Кеддане.

Мохаммед жил с матерью, тетками и сестрами -отец умер в прошлом году. Из почтения к усопшему женщины приняли невесту, как подобает, чуть ли не восторженно, и справили свадьбу, которая подразумевала обращение невесты в ислам.

Мать обронила: хорошо хоть невеста досталась даром, и Мохаммед догадался, что поэтому она и приняла, пусть неохотно, Сол в свою семью.

Ну а сама Сол почти тотчас поняла, какую ошибку совершила. Хотя девушка была знакома с мусульманскими обычаями, она даже не подумала, что ей навсегда запретят выходить из дома Зрхуни.

Когда она заспорила с Мохаммедом, доказывая, что ей нужно подышать свежим воздухом, муж ответил, что, как всем известно, женщина выходит лишь три раза в жизни: когда рождается и покидает материнскую утробу, когда выходит замуж и покидает отчий дом, когда умирает и покидает этот мир. Мохаммед посоветовал ей гулять на крыше, как все другие женщины.

Тетки и сестры вовсе не приняли Сол как родную, и она все острее ощущала себя самозванкой. Они шушукались между собой и резко умолкали при ее появлении.

Так прошло несколько месяцев. Сол умоляла, чтобы ей разрешили проведать мать и отца. Сами они не могли приходить к ней, дабы не осквернять дом.

Сол казалось несправедливым, что женщинам нельзя заходить в мечеть: если бы только она могла молиться вместе с Мохаммедом, жизнь стала бы сноснее. Сол с тоской вспоминала, как исправно ходила в синагогу, стояла с матерью наверху и слушала отца, певшего внизу с другими мужчинами.

Дом Зрхуни стал тюрьмой, и Сол решила оттуда сбежать. Как-то раз ей удалось раздобыть ключ от входной двери, она закуталась в хаики незаметно проскользнула на улицу. Не глядя по сторонам, Сол поспешила на самый верх талаа,а затем направилась в меллах.

Счастье в доме Хахуэля продлилось всего лишь день. Взбешенный и оскорбленный поступком жены, Мохаммед пошел прямо кулемами рассказал им свою историю. Они выслушали, посовещались и объявили, что его жена виновна в вероотступничестве.

На следующий день отряд мохазнияпостучал в дверь дома в меллахе, а затем под вопли и стенания схватил девушку. Ее выволокли из дома и протащили по улицам Фес-Джедид; позади шла большая толпа.

У Баб-Сегма толпа растянулась и встала кругом. Сол кричала и пыталась сорвать с себя веревки, но ее заставили преклонить колени в пыли.

Высокий мохазнивынул меч из ножен, высоко его занес и обезглавил ее.

VII

Дни призрачней ночей, кравшихся меж ними. На улицах спрашивали: Где он?

На закате, когда складывали товары, над сукомподнимался ропот.

В кандалах. В Фесе.

Абделджбар.

Поднятые брови, быстрые улыбки, понимающие кивки. Когда рифцы сожгли назарейский корабль, султан Абдеррахман послал своих солдат в Риф, надеясь умиротворить владельцев. Они пошли прямиком к каидам и шейхам, предложив серебряные реалы в обмен на имена виновных.

В городе, где жил шейх Абделджбар, был юноша по имени Эль-Аруси – все восхищались его сильным телом и прекрасным лицом. Но шейх Абделджбар почему-то ненавидел молодого человека, и об этом нередко судачили в суке.Трудно было понять причину его неприязни.

Те, кто недолюбливал шейха, говорили, что, вероятно, Эль-Аруси некогда отверг ухаживания старика. Другие же полагали, что завистливый шейх не мог простить юноше множества достоинств, которыми наделил его Аллах, – особенно тех, из-за которых девушки и женщины часами ждали за решетками, пока он не пройдет мимо. Народ обожал Эль-Аруси, а шейха – нет.

Эль-Аруси ничего не знал о сожженном корабле, и шейху это было хорошо известно. Однако он назвал юношу в числе налетчиков. Эль-Аруси заковали в цепи и бросили в фесскую темницу.

В Рифе неправедный суд был хлебом насущным. Все в городе знали о том, что произошло, и шептались. Эль-Аруси стал героем. Люди не сомневались, что он сбежит.

Время доказало их правоту. Не прошло и года, как разнесся слух, что он в Танжере. Но, наверное, эта весть не достигла ушей Абделджбара. В своих башнях высоко над городом шейх общался лишь с такими же важными персонами, как сам.

Шейх был тщеславен. Он рассчитывал выдать дочь Рахману за пашу Сла.

Среди его владений был замок в Гарбе, недалеко от Сла – туда-то он и решил пригласить семью паши.

Эль-Аруси действительно сбежал из фесского заточения. Он вернулся в родной город, где люди на улице радушно его встречали и вместе с ним сокрушались над несправедливостью, которой он подвергся.

Юноша слушал в нетерпении, думая о своем. Он озлобился и стал молчаливым. Эль-Аруси обязан был отомстить шейху. Ничего другого не оставалось. Но шейх уехал в Гарб.

Однажды вечером Эль-Аруси сидел в отцовском доме и размышлял, как вдруг его осенило. Он знал, что необходимо поехать и остаться – возможно, на многие месяцы – в окрестностях замка под Сла, но не понимал, как прожить все это время без денег. И вот теперь он, похоже, нашел выход.

На следующее утро он разыскал своих друзей и спросил, согласны ли они отправиться с ним и жить разбойниками в Маморском лесу, готовясь к нападению на шейха Абделджбара?

В конце концов, он собрал больше двух дюжин молодых людей, жаждавших восстановить его доброе имя.

За пару месяцев, пока шейх Абделджбар наведывался в Сла, договариваясь о предстоящей свадьбе, Эль Аруси и его друзья превратились в самую свирепую разбойничью шайку во всей округе. Понятно, какой ужас посеяли они в Гарбе: для надежности бандиты сначала убивали жертв, а уж потом грабили.

Сотни лет Маморский лес славился разбоями. Отщепенцы совершали налеты на караваны, когда те неблагоразумно проезжали в опасной близости от леса. Если бы шейх Абделджбар поговорил с крестьянами трудившимися на его земле, возможно, он опознал бы нового главаря по описаниям. Но шейх был слишком занят обсуждением калыма с пашой и деталей свадебного пиршества – со своим будущим зятем Сиди Али.

Ну а Рахмана возлежала на подушках, глотая катышки из миндального теста с кунжутом и медом, пока служанки умащивали ей кожу притираниями.

Гости начали прибывать в замок за пару дней до пира. Накануне торжества вся процессия, возглавляемая женихом и невестой, при свете факелов выехала верхом в Сла. Празднество должно было продолжиться во дворце паши, куда они доберутся на следующий день.

Дорога вела меж валунами и высокими кактусами. Ярко светил месяц, а с востока дул холодный пронизывающий ветер. Пели песни под аккомпанемент сотни копыт.

Когда въехали в извилистое ущелье, откуда-то из-за скал послышался громкий голос.

Ха хува!Эль-Аруси!

На секунду воцарилась тишина, а потом тридцать ружей открыли сверху огонь по процессии.

Все, кто уцелел, в панике разбежались по трупам лошадей и людей, и один лишь жених заметил всадника, который появился из-за валуна и поскакал прямо к молодоженам. В последний миг разбойник вырвал Рахману из седла и галопом унесся с ней во тьму.

Шейх Абделджбар не пострадал. Вместе с зятем он отправился в Сла посовещаться с пашой.

Пару дней спустя султан выслал солдат на помощь опозоренным отцу и сыну. Шейх Абделджбар и Сиди Али торжественно поклялись найти Рахману во что бы то ни стало.

Проезжая вместе с солдатами, они не раз видели мельком бандитов, но те мгновенно скрывались в чаще. Случались перестрелки, в которых потери несли обе стороны, однако главаря разбойников никогда не видели.

Солдатам понадобилось больше года, чтобы окружить самую непроходимую чащобу. Оставшиеся приспешники Эль-Аруси вовремя заметили опасность и убежали.

Неделя за неделей солдаты султана все плотнее сжимали кольцо вокруг того места, где, по их расчетам, находился Эль-Аруси.

Обнаружили его собаки Сиди Али – в пещере на берегу ручья: тело, изнуренное голодом, лицо осунулось и все в шрамах.

Солдаты связали его, принесли в лагерь и свалили на землю в палатке.

Тогда Сиди Али присел на корточки, достал кинжал и медленно отрезал пленному все десять пальцев на ногах, швыряя их один за другим в лицо Эль-Аруси.

Покончив с этим, он перешел в другую палатку, чтобы посоветоваться с шейхом Абделджбаром, какой казни подвергнуть пленника на следующее утро.

Они засиделись до полуночи, забавляясь все более нелепыми фантазиями.

Когда шейх уже собирался уйти в свою палатку, он склонялся к тому, чтобы разрезать кожу вдоль талии, затем содрать ее, натянуть на голову и, наконец, обмотав вокруг шеи, задушить Эль-Аруси.

Но Сиди Али это не удовлетворило, и он предложил отрезать уши и нос и заставить проглотить их, а потом вспороть желудок, вытащить их и заставить снова проглотить – ну и так далее, пока Эль-Аруси не умрет.