Текст книги "Пусть льет"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

5

Походило на яркий весенний день. Солнце сияло на лавр, высаженный вдоль садовой дорожки, по которой прогуливалась сестра Инес, сжимая молитвенник. Пока она не дошла до фонтана, длинные черные юбки скрывали тот факт, что она была боса. То был такой сад, в чьем воздухе ожидалась бы тяжесть от сладкого запаха жасмина, и хоть птицы здесь не появлялись, можно было вообразить, как они щебечут и шуршат крыльями от нервного восторга в тени кустов. Сестра Инес вытянула одну сияющую стопу и коснулась воды в чаше; небо бело замерцало. Из кустов наблюдал отец Хосе, глаза его сверкали, следя, как две маленькие ноги движутся одна за другой в прозрачной воде. Вдруг сестра Инес расстегнула сутану, которая крепилась на горле крючком с защелкой: ее черные локоны рассыпались по плечам. Вторым отрывистым жестом она расстегнула все свое одеянье донизу (это было примечательно легко), распахнула его и повернулась, являя пухлое юное белое тело. Мгновенье спустя она швырнула свой наряд на мраморную скамью и осталась вполне голой, по-прежнему держа черную книжицу и четки. Глаза отца Хосе распахнулись шире, и взор его обратился к небесам: он молился о силе бороться с соблазном. Фактически слова PIDIENDO EL AMPARO DIVINO[30]30
  Зд.: Просит божественной защиты (исп.).


[Закрыть] возникли печатными буквами на небе и остались там, слегка колеблясь, на несколько секунд. То, что последовало, не стало сюрпризом для Даера, поскольку он не ожидал оказания божественной помощи, да и не вздрогнул, когда мгновенье спустя три другие здоровые молодые монашки появились с такого же количества разных сторон и присоединились к увлеченной паре в фонтане, тем самым превратив pas de deux в ансамблевый номер.

Вслед за этим действие перенеслось к алтарю в церкви поблизости. Ощущая, что лихорадочность этого эпизода предвещала неизбежный конец фильма, Даер толкнул Тами и предложил ему сигарету, которую тот, вскинувшись от сна, машинально взял и позволил себе подкурить. Когда он на самом деле пришел в сознание, изображения резко закончились и экран стал ослепительным квадратом света. Даер заплатил первому толстяку, который стоял в коридоре, по-прежнему зевая, и они спустились.

– Если двум господам надо комната один час… – начал толстяк, окликая их сзади.

Тами что-то ему крикнул по-испански; молодой человек выпустил их на безлюдную улочку, где дул ветер.

* * *

Ступив в маленький бар, Юнис Гуд с разочарованием убедилась, что Хадижи нигде не видно. Она подошла к стойке, посмотрела в упор на девушку за ней и с удовольствием отметила беспокойство, которое в поведении той вызвало ее внезапное появление. Девушка предприняла нелепую попытку улыбнуться и медленно отступила к стене, не сводя пристального взгляда с лица Юнис Гуд. И впрямь, мина богатой иностранной дамы была довольно внушительна: пухлые щеки залиты красным, она отдувалась, а под тяжелыми бровями ее холодные глаза двигались с яростным блеском.

– Где все? – отрывисто потребовала она.

Девушка принялась заикаться по-испански, что она не знает, она, дескать, думала, они там. Затем дернулась к концу стойки и попробовала скользнуть вокруг нее, чтобы добраться до двери, ведшей в комнаты позади. Юнис Гуд толкнула ее палкой.

– Дай мне джин, – сказала она. Неохотно девушка вернулась туда, где были бутылки, и налила. Посетителей не было.

Она опустошила стакан одним глотком и, оставив девушку в смятении таращиться ей в спину, прошла за бисерный занавес, ощупывая перед собой кончиком палки, потому что в коридоре было темно.

– Мадам! – громко крикнула девушка у нее за спиной. – Мадам!

Справа открылась дверь. Мадам Папаконстанте в вышитом китайском кимоно ступила в коридор. Завидев Юнис Гуд, она невольно вздрогнула. Приходя в себя, слабо улыбнулась и двинулась ей навстречу, издавая череду обильных приветствий, которые, пока она их произносила, не помешали гостье заметить, что хозяйка не только заступает ей дальнейший путь по коридору, но, вообще-то, твердо выталкивает ее обратно к бару. И, уже стоя в баре, она продолжала говорить:

– Ну и погода! Ну и дождь! Я в ужин как раз попала. Вся одежда насквозь. – Она оглядела собственный наряд. – Пришлось переодеться. Мое платье сохнет перед обогревателем. Мария мне его погладит. Пойдемте выпьем со мной. Я вас сегодня вечером не ожидала. C’est un plaisir inattendu.[31]31
  Это нежданное удовольствие (фр.).


[Закрыть] Ах да, мадам. – Она яростно нахмурилась девушке. – Садитесь здесь, – сказала мадам Папаконстанте, – и я вас сама обслужу. Так, что мы сегодня возьмем?

Убедившись, что Юнис наконец уселась за столик, она вздохнула с облегчением и нервно потерла огромные дряблые руки, так что звякнули, стукаясь, браслеты.

Юнис наблюдала за ее замешательством с мрачным наслаждением.

– Послушайте, как льет, – сказала мадам Папаконстанте, наклоняя голову к улице. Юнис по-прежнему не отвечала. «Дура, – думала она. – Бедная старая клятая дура».

– А вы что будете? – неожиданно спросила она с такой свирепостью, что мадам Папаконстанте в ужасе заглянула ей в глаза, усомнившись, не сказала ли та что-либо другое.

– О, я! – рассмеялась она. – Я буду махакито, как обычно.

– Сядьте, – сказала Юнис.

Девушка принесла выпивку, и мадам Папаконстанте, бросив краткий встревоженный взгляд на улицу, опустилась на стул напротив Юнис Гуд.

Обе выпили по две порции, пока невнятно беседовали о погоде. В двери вполз нищий – он перемещался, приподнимаясь на руках, – прислонился к стене и красноречивыми жестами показал на нижние конечности без стоп, изогнутые, как пеньки мангровых корней. Он весь вымок под дождем.

– Заставьте его уйти! – воскликнула Юнис. – Терпеть не могу смотреть на искалеченных людей. Дайте ему что-нибудь и избавьтесь от него. Ненавижу глядеть на страдания.

Поскольку мадам Папаконстанте не шевельнулась, она порылась в сумочке и швырнула человеку купюру, а тот рептильным движением двинул тело вперед и поймал ее. Она отлично знала, что нищим настолько крупные суммы не подают, но бар «Люцифер» был таким местом, где ощущение той власти, что ей давали деньги, усиливалось до того, что избавляться от них становилось актом непреодолимого сладострастия. Мадам Папаконстанте внутренне содрогнулась, видя, как рука-коготь схватила стоимость десяти выпивок. Смутно она признала в жесте Юнис враждебность к себе; она окинула презрительным взглядом странную женщину, развалившуюся напротив, думая, что Господь совершил ошибку, позволив иметь столько денег такой вот личности.

Вплоть до своего прихода Юнис полностью намеревалась прямо спросить, здесь Хадижа или нет, но теперь такой курс казался нецелесообразным. Если она в заведении, рано или поздно ей придется выйти в переднюю дверь, поскольку тылом дом упирался в нижнюю часть бастионов Касбы и другого выхода из него не было.

Не поворачивая головы, мадам Папаконстанте небрежно окликнула по-испански девушку за стойкой:

– Лолита! Ты не могла бы принести мне кофту? Она в розовой комнате на большом кресле. – И Юнис – по-французски: – С этим дождем и ветром мне холодно.

«Это сигнал, – подумала Юнис, когда девушка поднырнула под собранный наверх бисерный полог. – Она хочет предупредить Хадижу, чтобы не выходила и громко не разговаривала».

– А у вас много комнат? – спросила она.

– Четыре. – Мадам Папаконстанте слегка дрожала. – Розовая, голубая, зеленая и желтая.

– Обожаю желтый, – внезапно сказала Юнис. – Говорят, это цвет безумия, но меня не смущает. Он как цвет такой яркий и полный солнца. Vous ne trouvez pas?[32]32
  Вы не находите? (фр.)


[Закрыть]

– Мне нравятся все цвета, – неопределенно ответила мадам Папаконстанте, опасливо глядя на улицу.

Девушка вернулась без свитера.

– Его там нет, – сообщила она.

Мадам Папаконстанте выразительно посмотрела на нее, но лицо девушки ничего не выражало. Та вернулась на свое место за стойкой. С улицы, пригнув головы, вошли два испанца в робах и заказали пива; очевидно, шли они откуда-то поблизости, потому что их одежду лишь слегка забрызгало дождинками. Мадам Папаконстанте поднялась.

– Сама схожу поищу, – объявила она. – Один момент. Je reviens àl’instant.[33]33
  Вернусь мигом (фр.).


[Закрыть] – Ковыляя вразвалку по коридору и ведя рукой по стене, она пробормотала вслух: – Quémujer! Quémujer![34]34
  Ну и баба! (исп.)


[Закрыть]

Клиентов стало больше. Когда она вышла в огромной пурпурной кофте поверх кимоно, растянутой до полнейшей бесформенности, выглядела она немного счастливее. Не заговаривая с Юнис, она зашла за стойку и принялась перешучиваться с мужчинами. Для дела вечер в конце концов окажется вполне хорош. Быть может, если не обращать внимания на иностранку, она уйдет. Мужчины – ни одному не выпало раньше видеть здесь Юнис – спрашивали у нее вполголоса, что это за странная женщина, что это она делает, сидя в одиночестве в баре. Вопрос смутил мадам Папаконстанте.

– Туристка, – ответила она.

– Тут? – воскликнули они с изумлением.

– Она немного сумасшедшая, – ответила она вместо объяснения.

Но была недовольна присутствием Юнис; ей хотелось, чтобы та ушла. Наивно решила попробовать ее напоить и, не желая больше вступать с ней в разговоры, послала с Лолитой выпивку, двойной неразбавленный джин, к ее столику.

– Ahí tiene,[35]35
  Зд.: Вот вам (исп.).


[Закрыть] – сказала Лолита, ставя стакан.

Юнис злобно глянула на нее и, взяв стакан, осушила его двумя глотками. Непосредственность мадам Папаконстанте ее очень забавляла.

Через несколько минут Лолита возникла у столика с другим стаканом.

– Я этого не заказывала, – сказала Юнис – лишь посмотреть, что произойдет.

– Подарок от мадам.

– Ah, de veras![36]36
  А, и впрямь! (исп.)


[Закрыть] – сказала Юнис. – Постой! – резко окликнула она, когда девушка стала отходить. – Скажи мадам Папаконстанте, что я хочу с ней поговорить.

И вот уже мадам Папаконстанте склонялась над столиком.

– Вы хотели меня видеть, мадам?

– Да, – ответила Юнис, очевидно с усилием фокусируя взгляд на мясистой физиономии. – Мне не очень хорошо. По-моему, я немного перепила. – (Мадам Папаконстанте выразила беспокойство, но не очень убедительно.) – Думаю, – продолжала Юнис, – вам придется проводить меня в комнату и позволить мне прилечь.

Мадам Папаконстанте вздрогнула.

– О, невозможно, мадам! Дамам не разрешается быть в комнатах.

– А как же девушки?

– Ah, oui, mais ça c’est naturel![37]37
  Ах да, но это же само собой! (фр.)


[Закрыть] Они у меня работают, мадам.

– Как угодно, – беззаботно сказала Юнис и запела, поначалу тихо, но с быстро увеличивающимся напором; мадам Папаконстанте вернулась за стойку в сомнениях.

Юнис Гуд пела и пела, все громче. Она спела: «Мне нужно пройти мимо твоего дома, чтобы попасть в свой» и «Вон из города».[38]38
  «I’ve Got to Pass Your House to Get to My House» (1933) – популярная песня американского поэта-песенника Лью Брауна (Луис Браунштейн, 1893–1958). «Get Out of Town» (1938) – популярная песня американского композитора и автора песен Коула Алберта Портера (1891–1964) из его оперетты «Оставьте это мне!».


[Закрыть] Когда она дошла до «Я всегда был как бы жено-ненавистник» и «Последнего сбора»,[39]39
  «The Last Round-Up» (1933) – популярная песня американского скрипача, пианиста и автора песен Уильяма Джозефа Хилла (1899–1940).


[Закрыть] звук, исходивший из ее обширных легких, больше всего напоминал протяженный визг.

Заметив возраставшее опасение на лице мадам Папаконстанте, она с удовлетворением сказала себе: «Я проучу старую суку раз и навсегда». Она с трудом поднялась на ноги, умудрившись при этом опрокинуть не только стул, но и столик. К ногам мужчин, стоявшим с одного конца стойки, полетели осколки стекла.

– Aaah, madame, quand-même![40]40
  Ах, мадам, и все-таки! (фр.)


[Закрыть] – в испуге воскликнула мадам Папаконстанте. – Прошу вас! Вы устраиваете скандал. У меня в баре нет скандалов. Это уважаемое заведение. Я не могу позволить приходить полиции и жаловаться.

Юнис кособоко двинулась к бару и, смущенно улыбаясь, оперлась рукой на плечо мадам Папаконстанте, похожее на подушку.

– Je suis navrée, – с запинкой начала она. – Je ne me sens pas bien. Ça ne va pas du tout.[41]41
  Мне жаль. Мне нехорошо. Совсем нехорошо (фр.).


[Закрыть] Вы должны меня простить. Не знаю. Может, большой славный стакан джина…

Мадам Папаконстанте беспомощно огляделась. Остальные не поняли. Затем она подумала: может, теперь она уйдет, – и зашла за стойку налить ей самой. Юнис повернулась к мужчине рядом и с большим достоинством объяснила, что она вовсе не пьяна, а ей просто немного нездоровится. Мужчина не ответил.

При первом глотке она подняла голову, посмотрела испуганно на мадам Папаконстанте и поднесла руку ко лбу.

– Быстро! Мне плохо! Где туалет?

Мужчины немного отодвинулись прочь. Мадам Папаконстанте вцепилась ей в руку и поволокла за дверной проем по коридору. В дальнем конце она распахнула дверь и втолкнула ее в мерзко пахнущий чулан, совершенно темный. Юнис застонала.

– Принесу свет, – сказала мадам Папаконстанте, спеша прочь.

Юнис зажгла спичку, смыла, еще немного постонала и выглянула в коридор. Тот был пуст. Она быстро вышла и заглянула в соседнюю комнату, где тоже было темно. Зажгла еще одну спичку, увидела тахту у стены. Она легла и стала ждать. Минуту или две спустя в коридоре раздались голоса. Вот кто-то открыл дверь. Она лежала неподвижно, дыша медленно, глубоко. Ей в лицо посветили фонариком. Ее потрогали руками, потянули. Она не шевельнулась.

– No hay remedio,[42]42
  Не лечится (исп.).


[Закрыть] – сказала одна из девушек.

Еще несколько вялых попыток ее растолкать, а потом компания отступила и закрыла дверь.

* * *

Взбираясь за Тами по улицам, что были наполовину лестницами, Даер ощущал, что его рвение касаемо их замысла быстро уменьшается. Влажный ветер спархивал на них сверху кругами, пах морем. Временами он забрызгивал их дождем, но в основном просто дул. Когда они свернули в улочку, шедшую ровно, Даер думал о своем номере в «Отеле де ла Плая» почти с томлением.

– Тут, – сказал Тами.

Они вошли в бар. Первой Даер увидел Хадижу, она стояла в задних дверях. На ней было простое фланелевое платье, которое Юнис купила ей на бульваре Пастёр, и оно ей шло. Еще она выучилась не так густо краситься и даже собирать волосы в узел на затылке, а не позволять им взъерошенно торчать в безнадежной подделке под американских кинозвезд. Она пристально смотрела на Даера, у которого вдоль позвоночника пробежала легкая дрожь.

– Ей-богу, вы поглядите-ка! – пробормотал он Тами.

– Вам нравится?

– Я б не отказался, ну да.

Один испанец поставил на стойку переносное радио; две девушки склонились над ним, слушая слабую гитарную музыку из-за плотной завесы помех. За столиком в углу трое мужчин вели серьезную пьяную дискуссию. Мадам Папаконстанте сидела у одного конца стойки, безразлично курила.

– Muy buenas,[43]43
  Очень хорошо (исп.).


[Закрыть] – сказала она им, широко улыбнувшись, приняв их в сонливости своей за испанцев.

Тами тихо ответил, не глядя на нее. Даер подошел к бару и заказал выпивку, не спуская глаз с Хадижи, которая, заметив его внимание, перевела взгляд дальше него, на улицу. Услышав, что говорят по-английски, мадам Папаконстанте поднялась и подошла к ним двоим, покачиваясь чуть больше обычного.

– Привет, мальчики, – сказала она, взбивая одной рукой волосы, а другой оправляя кофту на животе. Помимо цифр и нескольких оскорбительных эпитетов эти слова составляли весь ее английский запас.

– Привет, – ответил Даер без восторга. Затем подошел к двери и, подняв стакан, сказал Хадиже: – Выпить не хочешь?

Но за свое короткое знакомство с Юнис Гуд Хадижа обучилась нескольким вещам, и, вероятно, самой важной из них: чем труднее всё, тем больше денег это сулит, когда придет время расплачиваться. Будь она дочерью английского консула и обратись к ней испанский рыбак посреди Пляс де Франс, она не могла бы смотреть холоднее. Она прошла по залу и остановилась у двери на улицу.

Даер кисло скривился.

– Ошибка вышла, – уныло крикнул он ей вслед.

Досада его, однако, несравнима была с тем, как вознегодовала на Хадижу мадам Папаконстанте. Уперев руки в бока, она подошла к девушке и принялась ее тихо, но яростно отчитывать.

– Она тут работает, нет? – спросил Даер у Тами; тот кивнул. – Смотрите, – продолжал Даер, – старая мадам устраивает ей взбучку за то, что она такая наглая с клиентами.

Тами совершенно ничего не понял, но улыбнулся. Они увидели, как лицо Хадижи постепенно мрачнеет. Но вот она неторопливо подошла к стойке и хмуро встала подле Даера. Он решил попробовать еще раз:

– Не обиделась?

Она дерзко взглянула на него.

– Привет, Джек, – сказала она и отвернулась.

– Что такое? Тебе не нравятся посторонние мужчины?

– Одна кока-кола. – Больше на него она не смотрела.

– Можешь со мной не пить, если не хочешь, знаешь, – сказал он, стараясь, чтобы в голосе звучало сочувствие. – Если ты устала или еще что-то…

– Как тебе? – сказала она; мадам Папаконстанте наблюдала за ней от конца стойки.

Она подняла стакан кока-колы.

– Пей до дны, – сказала она и отхлебнула. Слабо ему улыбнулась. Он встал к ней поближе, чтобы чувствовать рядом ее тело. Потом слегка повернулся к ней и придвинулся еще ближе. Она не шевельнулась.

– Ты всегда такая сумасшедшая? – спросил он.

– Я не сумашедши, – ровно ответила она.

Они немного поговорили. Медленно он прижимал ее спиной к стойке; когда обхватил рукой, подумал, что она его оттолкнет, но она ничего не сделала. Со своего наблюдательного пункта мадам Папаконстанте рассудила, что настал нужный миг для вмешательства; она сползла с табурета и подошла к ним. Тами болтал с испанцем, хозяином радио; увидев, что мадам Папаконстанте пытается заговорить с Даером, он повернулся к ним и стал переводчиком.

– Хотите пойти с ней назад? – спросил он у Даера.

Тот ответил, что да, хочет.

– Скажи ему, пятьдесят песет за комнату, – поспешно сказала мадам Папаконстанте. (Испанцы прислушивались. Они обычно платили по двадцать пять.) – И девушке даст потом что захочет.

Хадижа смотрела в пол.

* * *

В комнате пахло плесенью. Юнис спала, но теперь проснулась и заметила этот запах. Так пахло в некоторых комнатах погреба у ее бабушки. Она вспомнила прохладу и таинственность огромного подвала тихим летним днем, сундуки, полки с пустыми банками и стопками старых журналов. Бабушка ее была человеком порядливым. Каждое издание складывалось отдельно: «Судья», «Модное общество», «Красная книга», «Для всех», «Международный Хёрста»…[44]44
  «Judge» – еженедельный сатирический журнал, издавался в США с 1881 по 1947 г. «The Smart Set» – американский литературный журнал, издавался в 1900–1930 гг. «Redbook» – американский ежемесячный женский журнал, основан в 1903 г. «Everybody’s Magazine» – американский общественно-художественный журнал, издавался в 1899–1929 гг. «Hearst’s International» – название американского журнала «Cosmopolitan» (осн. 1886) в 1925–1952 гг.


[Закрыть] Она села в темноте, напрягшись, толком не зная отчего. Затем поняла отчего. За дверью она услышала голос Хадижи. Вот он произнес:

– Эта комната о’кей. – И услышала, как мужчина что-то хмыкнул в ответ; открылась дверь в соседнюю комнату, потом закрылась.

Она встала и заходила взад-вперед перед тахтой, три шага в одну сторону и три в другую. «Невозможно вынести, – думала она. – Я ее убью. Я убью ее». Но то лишь слова звучали у нее в голове; никакие картинки насилия этот припев не сопровождали. Скорчившись на полу и выгнув шею под болезненным углом, она сумела приложить ухо вплотную к стене. И слушала. Поначалу не слышала ничего и подумала, что стена, должно быть, слишком толстая и звук не пропускает. Но затем донесся громкий вздох. Они ничего не говорили, и она сообразила, что, когда что-то произнесется, она услышит каждое слово.

Прошло долгое время, прежде чем это случилось. Затем Хадижа сказала:

– Нет.

Мужчина тут же заныл:

– Да что с тобой такое?

По голосу Юнис узнала собрата-американца; это еще хуже, чем она ожидала. На тахте задвигались, и снова Хадижа твердо произнесла:

– Нет.

– Но, детка… – взмолился мужчина.

Еще поерзали, и:

– Нет, – нерешительно произнес мужчина, словно бы слабо возмущаясь.

У Юнис болела шея; она напрягалась сильнее, вжимаясь в стену, как только могла. Какое-то время ничего не слышала. Затем раздался долгий, содрогающийся стон наслаждения мужчины. «Будто умирает», – подумала Юнис, стиснув зубы. Теперь она твердила себе: «Я его убью», – и в этот раз ее виденье было удовлетворительно кровавым, хотя воображаемое нападение на мужчину немного не дотягивало до убийства.

Вдруг она откинула голову и заколотила в стену кулаком. И закричала Хадиже по-испански:

– Давай! Haz lo que queres! Sigue![45]45
  Делай что хочешь! Валяй! (исп.)


[Закрыть] Развлекайся как следует!

Собственный стук испугал ее, а голос поразил еще больше; она б ни за что не признала его своим. Но теперь Юнис все сказала; она перевела дух и прислушалась. В соседней комнате на миг все стихло. Мужчина лениво произнес:

– Это что все такое?

Хадижа ответила шепотом:

– Быстро! Давай деньги! – Голос звучал возбужденно. – Один другой раз тебе хорошо обделаю. Не как сегодня. Не тут. Тут нехорошо. Слушай, мальчик… – И тут, очевидно, зашептала прямо ему в ухо, будто по опыту знала, насколько тонки здесь стены и как легко разносится звук.

Мужчина, похоже крайне утомленный, тем не менее заворчал:

– А? Когда? Где это? – между продолжительными неслышными объяснениями.

– Ладно? – наконец сказала Хадижа. – Ты прийти?

– Но в воскресенье, да? Не в пятницу… – Последнее слово отчасти заглушилось, Юнис предположила – рукой Хадижи.

Она мучительно поднялась на ноги. Глубоко вздохнула и села на край тахты в темноте. Все, что она подозревала, оказалось совершенной правдой: Хадижа постоянно работала в баре «Люцифер»; вероятно, часто приходила к ней прямо из объятий испанского трудяги или лавочника. Уговор с мадам Папаконстанте был явным фарсом. Ей все лгали. Однако вместо возмущения она чувствовала лишь смутно удовлетворительную боль – быть может, оттого, что узнала обо всем из первых рук и своими силами. Для нее то была старая история, и она не возражала. Теперь ей хотелось одного: остаться наедине с Хадижей. Она даже не станет обсуждать с ней этот вечер. «Бедная девочка, – думала она. – Я даю ей недостаточно для жизни. Она вынуждена приходить сюда». Она принялась раздумывать о местах, куда могла бы забрать ее, прочь от вредной среды, где они могут быть одни, без надоедливых слуг и осуждающих или забавляющихся знакомых. В Соспель, быть может, или в Капарику; куда-нибудь подальше от Марокко и испанцев, туда, где ей выпадет удовольствие ощущать, что Хадижа полностью от нее зависит.

– Но, детка, у меня больше нет, – возмущался мужчина. Теперь они говорили нормально; Юнис их слышала, не вставая с места.

– Нет, нет, – твердо отвечала Хадижа. – Больше. Дай.

– Тебе все равно, сколько ты с парня возьмешь, да? Говорю тебе, у меня больше нет. Смотри.

– Мой пойдем наврить твой друг в бар. Его есть.

– Нет. Тебе уже хватит. Это до чертиков денег за то, что ты сделала.

– Другой раз обделаю…

– Я знаю! Знаю!

Они спорили. Юнис поражалась, слыша, как американец отказывается расстаться с лишней полусотней песет в таких обстоятельствах. Типично, решила она, должно быть, он крайне порочный человек – истинное удовольствие получает от таких вот сцен, его приводит в восторг злое наслаждение, когда он отказывает беззащитной девушке в том, что ей причитается. Но ее развлекало, с каким напором Хадижа гнула свое. Она готова была поспорить на выпивку для всего бара – девушка лишнее получит. И после длительных бессмысленных переговоров мужчина согласился занять сколько-то у своего друга в баре. Когда они открыли дверь и вышли, Хадижа сказала:

– Ты хороший человек. Мне нравится.

Юнис прикусила губу и встала. Более всего прочего такое замечание убедило ее: она была права, подозревая, что этот мужчина особенно опасен. И теперь она осознала, что больше всего ее беспокоила не возможность профессиональных отношений со стороны Хадижи. А именно страх, что ничего не останется прежним. «Но я идиотка, – говорила она себе. – Почему этот мужчина? первый же, с кем я ее застала?» Главное было в том, чтобы он же стал и последним; она должна ее увезти. И мадам Папаконстанте не следует об этом знать, пока они не уберутся из Международной зоны.

Четверть часа спустя она вышла в коридор; там было серо от хилого света зари, пробивавшегося через бисерный полог из бара. Там она услышала, как ожесточенно спорят мадам Папаконстанте и Хадижа.

– Ты меня пустила в соседнюю же комнату! – орала Хадижа. – Ты знала, что она там! Ты хотела, чтоб она услышала!

– Я не виновата, что она проснулась! – яростно кричала мадам Папаконстанте. – Ты кто вообще такая, что на меня в моем собственном баре орешь!

Юнис подождала, рассчитывая, что мадам Папаконстанте пойдет дальше, скажет что-нибудь пожестче, но та держалась осторожно, очевидно не желая слишком провоцировать девушку: та приносила заведению деньги.

Юнис тихонько прошла по коридору и вышла в бар, помаргивая. Ее трость лежала на столике. Те двое умолкли и посмотрели на нее. Она взяла палку, повернулась к ним. «Выпивку всем», – вспомнила она.

– Три двойных джина, – сказала она мадам Папаконстанте, которая без единого слова зашла за стойку и налила. – Бери, – сказала она Хадиже, протягивая ей один стакан. Не отрывая взгляда от Юнис, та повиновалась. – Пей.

Хадижа выпила, в конце поперхнувшись.

Мадам Папаконстанте помедлила и выпила свой, по-прежнему ничего не говоря.

Юнис положила пятьсот песет на стойку и сказала:

– Bonne nuit, madame. – А Хадиже: – Ven.

Мадам Папаконстанте постояла, глядя им вслед, пока они медленно шли по улочке. Из дверного проема напротив выползла большая бурая крыса и стала пробираться вдоль канавы в другую сторону, по пути останавливаясь попробовать куски отходов. Дождь падал ровно и тихо.