Текст книги "Год выкупа"
Автор книги: Пол Андерсон
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Пол Андерсон
Год выкупа
10 сентября 1987 года
Да, Киплинг знал, о чем говорил.
Прекрасно помню, как впервые дядя Стив прочел мне эти строки и прямо-таки мурашки побежали по спине. Было это десятки лет тому назад, а слова поэта по-прежнему со мной. В стихотворении говорится о морях и горах, и к нему отлично подходят Галапагосы, «зачарованные острова».
Сегодня мне отчего-то захотелось побыть морской отшельницей. Туристы – народ по большей части достойный и жизнерадостный. Но если целый сезон напролет гонять их, как стадо баранов, по одним и тем же маршрутам, снова и снова отвечать на одни и те же вопросы, у любого иссякнут душевные силы. Слава богу, сейчас туристов мало, мой летний промысел закончен; скоро я вернусь в родные Штаты и приступлю к учебе в вузе.
– Милая Ванда! – Роберто использует слово «querida»[2]2
Возлюбленная (исп.).
[Закрыть], и это говорит о многом. – Хотя бы сегодня позволь сопровождать тебя.
В ответ я отрицательно качаю головой:
– Прости, дорогой.
Нет, я не права. Еще, чего доброго, воспримет «дорогого» буквально.
– Не сочти, что я дуюсь или хандрю. Просто хочется пару часиков побыть одной. У тебя разве не возникает иногда такого желания?
Я не кривлю душой. Мне достались отличные компаньоны – хотелось бы сохранить эту дружбу. И такое возможно – при условии, что все мы следующим летом окажемся здесь. Однако уверенности нет. Сама я мечтаю снова поработать на исследовательской станции «Дарвин», но кто знает, вдруг через год сократят научный персонал или меня увлечет какая-нибудь другая мечта. Скоро закончится этот последний лодочный поход по архипелагу, со стоянками в разрешенных местах, – и конец compaсerismo, нашему товариществу. Одна-две открытки на Рождество, и все.
– Тебе нужна охрана, – по своему обыкновению, драматизирует Роберто. – Помнишь, в Пуэрто-Айоре какой-то странный человек расспрашивал о молодой светловолосой североамериканке?
Может, и впрямь согласиться, чтобы Роберто сопровождал меня? Соблазн велик. Он хорош собой и полон жизни, и он настоящий джентльмен. Не сказать, что в эти летние месяцы у нас получился роман, но мы сильно сблизились. Он ни словечком не обмолвился о том, что надеется на еще большую близость, но я все вижу по его глазам.
Да, соблазн силен, и противиться ему нелегко.
Но я должна устоять – даже не ради себя, а ради него. Национальная принадлежность тут ни при чем. Кажется, в Эквадоре к американцам относятся лучше, чем в любой другой латиноамериканской стране. По нашим понятиям, здесь все как должно быть. Очень красив Кито, и даже Гуаякиль – уродливый, задымленный, бурлящий энергией – напоминает мне Лос-Анджелес.
Но Эквадор – не США, и, если оценивать женщину по здешним меркам, во мне много неправильного. Прежде всего, не знаю, когда буду готова отказаться от кочевой жизни – да и буду ли?
А потому я отвечаю со смехом:
– Да-да, об этом человеке мне говорил на почте сеньор Фуэнтес. И до чего же он волновался, бедный! У чужака и одежда нелепая, и акцент незнакомый, и вообще… Как будто мало с лайнеров на берег сходит разных чудиков? И неужто в нынешние времена блондинка на островах такая редкость? Нас тут бывает полтысячи за год.
– Да если и имеется у Ванды тайный обожатель, как бы он мог за ней последовать? – спрашивает Дженнифер. – Разве что вплавь?
Нам известно, что с тех пор, как мы покинули Санта-Крус, ни одно судно не посещало остров Бартоломе. Даже яхты поблизости не проплывали. Ну а рыболова c архипелага узнал бы любой.
Все мы покрыты южным загаром; Роберто густо краснеет под своим. Мне жаль парня, я глажу его по руке и говорю всем:
– Ребята, вы ступайте, поплавайте-поныряйте, а я вернусь к ужину и даже успею принять участие в готовке.
После чего торопливо ухожу из бухты. Ведь и правда мне нужно побыть одной на лоне этой диковинной, суровой и прекрасной природы.
Я и сама не прочь бы искупаться. Вода кругом прозрачна как стекло и мягка словно шелк. То и дело замечаю пингвина, и, кажется, он не плывет, а летит. Роятся косячки рыб, будто вспыхивают миниатюрные фейерверки. Водоросли медлительно и торжественно танцуют хулу. А еще можно поиграть с морскими львами, они очень дружелюбны. Но тогда не избежать общения с другими купальщиками. Все они мне дороги, но охота немного отдохнуть от их болтовни. С кем мне хочется пообщаться, так это с дикой природой. И друзьям не скажешь о таком желании – слишком пафосно прозвучит, как будто я из Гринписа или Народной Республики Беркли[3]3
Самоназвание Калифорнийского университета в Беркли, принятое в 1960-х его студентами и преподавателями в честь маоистского Китая.
[Закрыть].
Позади остался песок с белыми ракушками и мангры; наконец-то я чувствую настоящее отшельничество. Остров Бартоломе, как и его братья, вулканического происхождения, и на нем почти отсутствует плодородная почва. В небе ни облачка, поэтому он уже успел раскалиться под утренним солнцем. Иду в направлении скалы Ноготь Бартоломе; на пути встречаются иссохшие кусты и пучки травы, но все реже и реже. В душной тишине слышен лишь скрип «адидасов» на черном туфе.
Все же мое одиночество – лишь иллюзия. Меж валунов и приливных лужиц копошатся блестящие рыжие с просинью «легконогие салли»[4]4
Песчаный краб (grapsus grapsus).
[Закрыть]. Дальше от берега встречаю эндемичную ящерицу, какое-то время слежу за ней. Прохожу в ярде от синелапой олуши. Нет бы дать деру, она лишь таращит на меня наивные глазищи. Пропархивает перед глазами зяблик – это здесь, на Галапагосе, его предки помогли Дарвину понять, как меняются формы жизни с течением времени. В небе кружит белое пятно – альбатрос. Еще выше закладывает виражи черный краснозобый фрегат. На шее у меня бинокль; подношу его к глазам и ловлю в льющемся солнце надменную красоту его крыльев и раздвоенный хвост, похожий на скрещенные сабли буканьеров.
Здесь нет туристских троп, по которым я водила гостей, зорко следя за тем, чтобы никто не отошел в сторону. На этот счет в Эквадоре очень жесткие правила. Ресурсы у страны скудные, поэтому крайне важно защищать природу и своевременно восполнять наносимый ей ущерб. Я, как и подобает биологу, всегда тщательно выбираю, куда поставить ногу.
Решено: я обогну восточную оконечность острова, там выйду на тропу и поднимусь по лестнице на Ноготь, главную возвышенность. Оттуда открывается потрясающий вид на соседний остров Сантьяго и океанский простор, и сегодня я буду любоваться и восторгаться в одиночку. Там, кстати, и позавтракаю – я запаслась едой. Внизу есть бухточка; попозже спущусь туда, стяну футболку и джинсы, вдалеке от чужих глаз искупаюсь и пойду на запад.
Только будь осторожна, девочка. Со здешним солнцем шутить не стоит – до экватора и двадцати километров не наберется.
Надвигаю шляпу на глаза и приостанавливаюсь глотнуть из фляги.
Переводя дух, оглядываюсь. Я поднялась довольно высоко, но надо будет спуститься – тропа лежит внизу. Отсюда не видно ни пляжа, ни лагеря. Только заваленный камнями склон – до самой бухты Салливана, а в ней ярко-синяя вода, а за ней на большем острове вздымается сероватый мыс Мартинеса. Что это там за пятнышко, не ястреб ли? Берусь за бинокль. Вспышка в небе. Отблеск на металле. Самолет? Нет, вряд ли.
Пятнышко скрылось. Недоумевая, я опустила бинокль. Мне доводилось слышать про летающие блюдца, их для респектабельности назвали НЛО. Никогда не воспринимала эти россказни всерьез – папа постарался щедро наделить нас, детишек, здоровым скептицизмом. Да и могло ли быть иначе? Как-никак инженер, специалист по электронике. А вот дядю Стива, археолога, изрядно поносило по свету, и он утверждает, что мир полон диковин, не доступных нашему пониманию. Верно, я так никогда и не узнаю, что за блестящая штуковина попалась мне на глаза. Ну и ладно. Идем дальше.
Совершенно внезапно налетает ветер. Воздух мягко толкает меня. Сверху падает тень. Запрокидываю голову.
Не может быть!
Надо мной огромный мотоцикл, только детали, все до одной, не мотоциклетные, и колес нет, и никакой опоры, а он знай себе висит в десяти футах над землей. И ни звука. На переднем сиденье человек, держится за… руль. Я его вижу с потрясающей четкостью. Время будто замерло, каждая секунда норовит растянуться в вечность. Меня охватывает даже не страх – ужас; с семнадцати лет такого не испытывала. С того дня, когда катила вдоль обрыва по Биг-Суру, и была гроза, и машину занесло.
Я попятилась от висящей диковины. Но галлюцинация не прекращалась. Не исчезал незнакомец – ростом примерно пять футов девять дюймов, поджарый, но широкоплечий, загорелый, рябой, горбоносый, бородатый, усатый, черноволосый и косматый. Только усы носили следы ухода, хоть и были разлохмачены. Его наряд нисколько не соответствовал такому транспортному средству. Сапоги с короткими и широкими голенищами, мешковатые коричневые чулки, короткие штаны с пуфами, свободная рубаха с длинным рукавом – наверное, изначально шафранового цвета, но изгвазданная до невозможности. А еще стальная кираса, шлем, красная накидка, шпага в ножнах на левом бедре.
И тут он закричал, как будто нас разделяла сотня миль:
– Донна Ванда Тамберлийская – это вы?
Почему-то этот оглушительный зов мне помог – не будь его, я бы сама заорала в ужасе. Что бы ни означала эта чертовщина, я выдержу! Вовсе не обязательно впадать в истерику. Может, я сплю и вижу дурной сон? Нет, вряд ли. Слишком уж сильно солнце печет спину, скалы дышат жаром, и можно сосчитать все колючки вон на том кактусе. Розыгрыш, каскадерный трюк, психологический эксперимент? Все это даже менее вероятно, чем то, что я вижу… Этот тип обратился ко мне на испанском, причем на кастильском диалекте, но вот акцент совершенно не знаком.
– Вы кто? – наконец исторгла я из себя. – И что вам нужно?
Незнакомец размыкает челюсти. Зубы у него плохие, в голосе поровну гнева и отчаяния:
– Живо отвечайте! Я должен найти Ванду Тамберлийскую. Ее дяде Эстебану грозит ужасная опасность.
– Ванда – это я, – неосторожно выбалтывают мои губы.
Под лающий хохот наездника машина пикирует в мою сторону. Бежать?!
Бородач настигает, мгновение летит рядом, свешивается и правой рукой обвивает мою талию. Эти мускулы сделаны из титановой стали! Отрываюсь от земли. Курс самообороны! Зря, что ли, я его прошла?! Бью растопыренными пальцами в глаза. Похититель слишком ловок, моя рука отброшена. Какая-то манипуляция с панелью управления… И вдруг мы уже совсем в другом месте.
3 июня 1533 года
(по юлианскому календарю)
В тот день очередной караван доставил в Каксамалку долю сокровищ – перуанцы желали выкупить своего повелителя. Их издалека заметил Луис Ильдефонсо Кастелар-и-Морено, когда за городской чертой проводил учения своей конницы. Солнце уже низко висело над западными холмами – настало время войску возвращаться. По долине протянулись тени, блестела река, закатные лучи золотили пар над царскими купальнями, построенными над горячими ключами. С юга по дороге гуськом плелись ламы и носильщики; пройдя много лиг с тяжким грузом, они были изнурены до крайности. На полях туземцы разгибали спины, бросали торопливый взгляд на вереницу и возвращались к работе. Кто бы ни правил этими людьми, они подчинялись беспрекословно – покорность была у них в крови.
– Примите командование, – бросил лейтенанту Кастелар и дал жеребцу шпоры.
Сразу за околицей он натянул повод и застыл в ожидании каравана.
Какое-то движение слева привлекло его взгляд. Из проема между двумя глинобитными постройками с белеными стенами и тростниковыми крышами вышел человек. Он был долговяз; если бы Кастелар спешился, то оказался бы ниже его на три с лишним дюйма. Окружающие тонзуру волосы были такого же пыльно-коричневого цвета, как и ряса францисканского монаха, но возраст почти не сказался на светлокожем, с тонкими чертами, без следов оспы лице. Даже все зубы у этого человека были на месте.
В последний раз эти двое виделись несколько недель назад, и немало событий случилось за минувшее время, но Кастелар мигом опознал фрая Эстебана Танаквила. Он и сам был узнан.
– Приветствую вас, святой отец.
– Да хранит вас Всевышний, – последовал отклик.
Монах остановился у стремени всадника. Их миновал караван с сокровищами. Город встретил его восторженными возгласами. Позволил себе выразить радость и Кастелар:
– Красота! Правда же, великолепное зрелище?
Не получив ответа, он опустил взгляд на монаха. У того на лице застыла мученическая гримаса.
– В чем дело? – удивился всадник.
Тяжко вздохнув, Танаквил произнес:
– Не могу не испытывать жалости к этим несчастным. Они изнурены, у них сбиты в кровь ноги. Разве не печальное зрелище? Также не могу не думать о том, что сюда они доставили накопленные их предками за многие века богатства, – и о том, каким образом эти сокровища были отняты у них.
Кастелар напрягся в седле.
– Неужто вы считаете, что наш командир не прав?
«Сказать, что это человек со странностями, – ничего не сказать», – подумал он.
Странным было уже то, что Танаквил принадлежал к францисканскому ордену. В отряде почти все монахи были доминиканцами. Загадка, как сюда попал фрай Эстебан и почему ему доверяет Франсиско Писарро. Хотя последнее можно объяснить ученостью и деликатным манерами, ведь то и другое здесь редкость.
– Ну что вы, конечно же нет, – ответил брат Эстебан. – И все же… – Он не закончил фразу.
Кастелар поморщился. Он догадывался – или считал, что догадывается, – какие мысли бродят под этой бритой макушкой. Положа руку на сердце, дон Луис и сам не считал вполне законным содеянное отрядом Писарро в последний год. Великий инка Атауальпа встретил испанцев мирно, позволил им расположиться на отдых в Каксамалке, благосклонно принял их приглашение и явился в город для продолжения переговоров. Рабы доставили носилки со своим повелителем прямо в западню. Под пулями и клинками конкистадоров полегла его свита – сотни воинов, – а сам он оказался в плену. За освобождение царя инков испанцы потребовали одну комнату наполнить золотом, а другую дважды наполнить серебром. Вняв мольбе Атауальпы, его подданные теперь собирали ценности по всей стране и сносили их в Каксамалку.
– На то Божья воля! – процедил Кастелар. – Мы принесли сим язычникам веру Христову. С их вождем обращаются достойно – надеюсь, вы не будете спорить? Ему оставлены жены и слуги, и он не может пожаловаться на дурной уход. Что же до выкупа… – Всадник прокашлялся. – Что же до выкупа, то святой Яго, как и полагается хорошему покровителю, щедро вознаграждает свои войска.
Фрай Эстебан поднял голову и криво улыбнулся всаднику, словно хотел сказать, что проповеди – негожее для солдата дело. Вместо этого он пожал плечами и проговорил:
– Сегодня вечером я погляжу, что это за вознаграждение.
– Ну да, – кивнул Кастелар, радуясь возможности покончить с этим спором.
Сам он учился в школе святого ордена, был изгнан из-за связи с девицей, пошел воевать с французами и в конце концов последовал за Писарро в Новый Свет, уповая на то, что ему, младшему сыну разорившегося эстремадурского идальго, улыбнется судьба. Несмотря на все пережитое, он сохранил уважение к клиру.
Дон Луис пожал плечами и спросил с нарочитым равнодушием:
– Говорят, вы осматриваете каждую партию ценностей, прежде чем она отправляется на склад.
– Кто-то ведь должен это делать… И лучше, если это будет человек, видящий в золоте и серебре не просто металлы, а произведения искусства. Мне удалось в этом убедить нашего военачальника и его капеллана. И при императорском дворе, и в Церкви есть ученые, они будут рады каждой спасенной крупице культуры.
– Гм… – затеребил бороду Кастелар. – Но почему вы этим занимаетесь по ночам?
– Вам и об этом известно?
– Я долго отсутствовал, но слухи-то доходили.
– Осмелюсь предположить, что вы добываете для империи несравнимо больше, чем получаете в награду. Хотелось бы поговорить с вами о трудном и опасном походе, что совершил ваш отряд.
Тотчас перед мысленным взором Кастелара пронеслись события последних месяцев. Во главе с Эрнандо Писарро, братом предводителя конкистадоров, один из отрядов двинулся на запад. Они преодолели высочайший горный хребет, прошли по ущельям с головокружительно крутыми стенами, пересекли бурные реки и добрались до океанского берега, где стоит город Пачакамак, известный своим мрачным храмом и вещающим там оракулом.
– Успехи этой экспедиции более чем скромны, – честно сказал Кастелар. – Самая ценная наша добыча – индейский вождь Чалкучима. Ну, еще удалось подчинить большую часть тамошних земель… Однако вы обещали объяснить, почему изучаете сокровища только после захода солнца.
– Ни к чему бередить людскую алчность и провоцировать дрязги. Такого здесь и без того хватает. При дележе добычи люди с легкостью впадают в буйство. Ну и наконец, по ночам Сатана и его слуги особенно сильны. Моя молитва очищает от скверны вещи, которые предназначались для ложных богов.
Последний носильщик, едва переставляя ноги, миновал собеседников и скрылся между домами.
– Интересно было бы на это посмотреть, – пробормотал Кастелар. И, ощутив азарт, повысил голос: – Правда, почему бы и нет? Составлю вам компанию.
– Что? – растерянно спросил фрай Эстебан.
– Я не буду мешать. Всего лишь понаблюдаю.
Монаху эта идея явно не понравилась.
– Сначала нужно получить разрешение.
– Разрешение? У кого? Я сам начальник. А что вы имеете против моего общества? Странно, я думал, вы ему обрадуетесь.
– Вам это занятие покажется скучным. С другими было именно так. Собственно, отчасти по этой причине мне позволяют трудиться в одиночестве.
– Знали бы вы, как я привык стоять на часах, – усмехнулся Кастелар.
И монах уступил.
– Ладно, дон Луис, уж коли настаиваете, будь по-вашему. После вечерни приходите в дом, который здесь называют Змеиным.
Чистейшее небо над возвышенностями усеялось неисчислимыми звездами. Из созвездий половина, если не больше, была непривычна глазу европейца. Похолодало, Кастелара пробирала дрожь, и он поплотнее запахнул плащ. Изо рта шел пар, каблуки гулко стучали по утоптанному до окаменелости грунту улицы. Со всех сторон его окружал мрачный, призрачный город Каксамалка. Конкистадора немного успокаивало, что у него кираса, шлем и шпага, – здесь они вроде и без надобности, но чем не шутит черт.
Этой земле индейцы дали имя Тавантинсуйу – Четыре Четверти Мира. И для государства куда большего по размерам, чем Священная Римская империя, такое название казалось более подходящим, чем Перу, тем более что никто не ведал точного значения этого слова. В самом ли деле она покорилась пришельцам? Да и посильна ли вообще такая задача – подчинить весь этот край, с его племенами и божествами?
Нет, подобные мысли недостойны христианина. Кастелар прибавил шагу.
Вот и часовые возле склада; от такого зрелища легче на душе. На доспехах, копьях и аркебузах играет свет фонаря. Эти отпетые головорезы, эти железные солдаты приплыли сюда из Панамы, прошли через джунгли, болота и пустыни, разгромили всех врагов на своем пути, построили укрепления. И всего-то их горстка, но они преодолели горы, выросшие до небес, и пленили самого императора язычников, и обложили данью его страну. Мимо таких стражей ни человек, ни дьявол не пройдет без позволения. А если они ринутся в атаку, никакая сила в мире не сможет их остановить.
Кастелара эти люди знали в лицо, а потому, не задавая вопросов, салютовали ему. Фрай Танаквил уже ждал с фонарем в руке. Он провел конкистадора через дверной проем с низкой притолокой, носящей рельефный узор в виде змеи, – белые завоеватели такой не видели даже в самых дурных снах.
Служившее хранилищем сокровищ огромное здание состояло из множества комнат. Каменные блоки, из которых оно было сложено, подгонялись друг к другу с феноменальной тщательностью. А поскольку это был дворец, он имел деревянную крышу. Все проемы в наружных стенах испанцы закрыли крепкими дверьми – индейские занавески из тростника или ткани их не устраивали.
Войдя следом за Кастеларом, Танаквил затворил за собой дверь.
Углы полнились мраком, на стенных росписях колыхались бесформенные тени. Мало что осталось от этих картин – монахи, ревнители христианского благочестия, постарались их соскоблить. Прибывшие с нынешним караваном ценности были сложены в передней комнате.
Вещи, доставленные караваном в этот день, находились в передней комнате. Они чуть сияли, ловя свет фонаря. Стоило прикинуть, сколько арроб драгоценных металлов собрано здесь, и голова пошла кругом. До сих пор он мог лишь изредка пожирать глазами индейские сокровища. Когда прибыл караван, офицеры войска Писарро торопливо развязали тюки и оглядывали содержимое – убедились, что все на месте, – а затем свалили выкуп как попало. Завтра вся эта партия драгоценностей будет взвешена и перенесена к остальным. Кругом валялись куски веревок и ткани.
Брат Эстебан опустил фонарь на глиняный пол и встал на колени. Вот он взял золотую чашу, поднес ее к тусклому светильнику и, качая головой, что-то пробормотал. Должно быть, огорчился, что на чаше вмятина, что изувечены изображенные на ней фигурки.
– Когда наши люди принимали сокровища, кто-то по неосторожности обронил эту вещь, а то и отшвырнул пинком.
Уж не от гнева ли дрожит голос монаха?
– Ну разве можно обращаться с произведениями искусства, как со скотиной?
Кастелар взял у Эстебана чашу и прикинул на руке ее вес. Добрая четверть фунта!
– С чего бы им церемониться? – спросил он. – Все это скоро будет переплавлено.
– И верно, с чего бы? – с горечью проговорил монах, а через несколько мгновений добавил: – Кое-что мы все же оставим в целости, для нашего императора, – вдруг он заинтересуется. Я отбираю самые лучшие вещи, надеясь убедить Писарро, что их необходимо сохранить. Но он соглашается редко.
– Почему он должен соглашаться? Золото есть золото, а эти туземные божки – не более чем мерзкое непотребство.
Серые глаза монаха взглянули на воина с укором.
– А мне казалось, вы мудры… и способны понять, что у рода человеческого есть разные способы… восславлять Господа через красоту творимого ими. Вы же образованный человек?
– Латынь. Чтение, письмо, счет. История с астрономией по верхам. Боюсь, почти все давно вылетело из головы.
– А еще вы много путешествовали.
– Дрался во Франции и Италии. Научился болтать на тамошних языках.
– Мне показалось или вы действительно освоили еще и язык кечуа?
– Самую малость. Лишь для того, чтобы туземцы не могли при мне прикидываться дурнями или сговариваться о каком-нибудь жульничестве. – Кастелар заподозрил, что из него осторожно и лукаво вытягивают сведения, и переменил тему: – Вы говорили, что описываете все ценности подряд. Где же перо и бумага?
– У меня отменная память. Потом, вы сами справедливо заметили, что эти вещи вскоре превратятся в слитки. Так какой же смысл их описывать? Однако я должен удостовериться, что они не несут на себе колдовских заклятий и иной порчи…
Ведя разговор, Танаквил одновременно сортировал различные предметы – орнаментальные украшения, блюда, сосуды, статуэтки; все они казались Кастелару уродливыми. Аккуратно их разложив, фрай Эстебан из своей поясной сумки достал еще одну необычного вида вещицу. Конкистадор склонился и напряг зрение:
– Что это?
– Реликварий. А в нем фаланга пальца святого Ипполита.
Кастелар перекрестился, но не отступил, а еще зорче всмотрелся в шкатулку.
– Вот, значит, как эта штука выглядит.
Мощехранительница была величиной с ладонь, края скруглены, на черной крышке перламутровый крест. В один из торцов вделаны два выпуклых кристалла – больше похожи на линзы, чем на окошки.
– Великая редкость, – пояснил священнослужитель. – Шкатулку оставили мавры, когда уходили из Гранады. Потом она была освящена этими мощами и получила благословение Церкви. Вручавший ее мне епископ утверждал, что она исключительно сильна против варварской магии. Мне удалось убедить капитана Писарро и фрая Вальверде, что проверка каждого драгоценного изделия инков с помощью этих святых мощей может принести пользу – и уж всяко не принесет вреда.
Монах устроился на полу поудобнее, выбрал золотую статуэтку, изображающую какого-то зверя, и, беззвучно шевеля губами, приблизил ее к кристаллам шкатулки. Проделав эту процедуру, он поставил фигурку на место и потянулся за другой.
Кастелар наблюдал, переминаясь с ноги на ногу.
Через некоторое время Танаквил хихикнул и произнес:
– А ведь я предупреждал, что это скучно. Мне еще на несколько часов работы, дон Луис, так что шли бы вы почивать.
Кастелар зевнул:
– Пожалуй, вы правы. Спасибо за любезность.
Но уйти он не успел – свист и последовавший за ним глухой звук удара заставили резко обернуться. А в следующий миг он остолбенел, не веря глазам.
Что-то появилось у стены. Какая-то массивная вещь, с гладкими обводами, с тусклой поверхностью, на вид сделанная из стали, с парой рукояток впереди, с двумя седлами без стремян. Кастелар видел ее со всей четкостью благодаря ярко светящемуся предмету вроде дубинки, который держал в руке один из наездников. Оба были в черной облегающей одежде, отчего лица и кисти рук казались неестественно бледными, невыразительными.
Брат Эстебан вскочил на ноги и выкрикнул несколько слов. Не испанских.
В это кратчайшее из мгновений от Кастелара не укрылась растерянность, отразившаяся на лицах незнакомцев. Даже если это колдуны, даже если черти из ада, они не всемогущи, им не тягаться с Господом и Его святыми. Шпага конкистадора вылетела из ножен.
– Святой Яго с нами – рази, Испания! – прокричал он старинный боевой клич своего народа, помогавший когда-то изгонять мавров в Африку.
Может быть, караул за стенами хранилища услышит этот призыв, и тогда…
Передний наездник вскинул трубку, она сверкнула, и конкистадор провалился в небытие.
