Текст книги "Миллиардер из Кремниевой долины. История соучредителя Microsoft"

Автор книги: Пол Аллен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В другой раз, когда мы с Биллом обедали в местной пиццерии, я подумал вслух:

– А что, если бы можно было читать новости с компьютерного терминала, а не в газете? Можно ведь даже запрограммировать его искать те статьи, которые нужны. Правда, здорово?

– Брось, Пол, – ответил Билл. – Аренда телетайпа стоит семьдесят пять долларов в месяц, а газету доставят за пятнадцать центов. Как тут можно конкурировать?

Здесь он меня поймал. Но я уже не мог перестать думать о времени, когда каждый получит цифровую связь – и мгновенный доступ к информации и услугам. Пройдут годы, прежде чем мы с Биллом сформулируем нашу цель в таких словах: «Компьютер на каждом столе в каждом доме». Однако семена этого девиза – и мое представление о глобальной сети, объединяющей все компьютеры, – были посеяны тем летом среди длинных торговых рядов и фастфудов в Ванкувере, штат Вашингтон.

Работа над RODS была в разгаре, когда Билл, позвонив домой, узнал, что его приняли в Гарвардский университет. Билл не удивился; он метил высоко еще с тех пор, как получил почти наивысшие баллы на Путнамской олимпиаде по математике, где мерялся силами со студентами колледжей всей страны. Я попытался дать мудрый совет:

– Смотри, Билл, когда попадешь в Гарвард, там будут и люди, которые гораздо сильнее тебя в математике.

– Вряд ли, – ответил он. – Это вряд ли.

– Поживем – увидим, – заключил я.

Я знал математику неплохо, Билл – блестяще; но я судил по опыту Ваззу. Однажды я смотрел, как профессор покрывает доску узорами дифференциальных уравнений в частных производных – с равным успехом это могли быть древнеегипетские иероглифы. В такие моменты осознаешь: «Это мне не по плечу». Было немного грустно, однако я признал свои границы. Мне хватало того, что я универсал.

С Биллом было иначе. Когда я снова увидел его после рождественских праздников, он выглядел подавленным. Я поинтересовался, как прошел первый семестр, и Билл угрюмо ответил:

– Мой профессор по математике получил степень в 16 лет.

Курс содержал сплошную теорию, и домашняя работа отнимала до тридцати часов в неделю. Билл лез из кожи вон – и получил только хорошо. В высшей математике он был, пожалуй, один на сто тысяч студентов или больше. Но кто-то был один на миллион или даже на десять миллионов, и кто-то из них оказался в Гарварде. Билл уже не чувствовал себя самым умным, и, думаю, это повлияло на его выбор. В конце концов, он бросил все силы на прикладную математику.

Впрочем, тогда у нас были амбиции и помимо учебы. В декабре мы с Биллом обновили наши резюме. В свои неполные двадцать лет я указывал на «опыт работы» с десятком компьютеров, знание десяти языков высокого уровня, девяти – низкого и трех операционных систем. В качестве желаемой должности я указал «системный программист», оклад – «по договоренности», хотя в скобках добавил «15 000 долларов». Место работы: «Где угодно». Я указал, что буду доступен с 1 июня 1974 года, – значит, я готов был снова при хорошей возможности бросить университет. Думаю, я знал, чего хочу; мне не хватало только четкого плана.

Относительно нашей работы над Traf-O-Data мое резюме гласило: «Разработка и сборка системы для дорожных служб для изучения транспортных потоков. Система построена на микрокомпьютере MCS-8008 фирмы Intel. Программное и аппаратное обеспечение полностью протестированы с помощью прототипа. Демонстрации для покупателей запланированы на май 1974-го».

Заключение было оптимистичным. На самом деле Полу Гилберту удалось справиться с чувствительными чипами памяти. И машина Traf-O-Data действительно выглядела настоящей (мы сумели добиться этого, потратив всего 1500 долларов); Пол сделал ее по образцу популярного мини-компьютера PDP-8, с тем же расположением переключателей и светодиодов (внутренности – мешанина клемм и проводов – другая история). Мы привезли телетайп через перевал Сноквалми в кузове пикапа (машину нам дал брат одного из членов «Фи Каппа»); я прикрепил аппарат к рукомойнику на нашей кухне в Пуллмане. Потом я с помощью переключателей на передней панели загрузил маленькую тестовую программу – она успешно отработала. Но мы еще не были уверены, что программа Билла по анализу дорожного движения у нас пойдет, – нам не удалось найти устройство для чтения громадных шестнадцатидорожечных перфолент.

В отчаянии мы обратились к местному изобретателю, который создал хитрый аппарат, читающий отверстия перфоленты с помощью прижимного ролика из токопроводящей резины. Ролик приходилось постоянно придерживать, ленту все время перекашивало, но лучшего у нас не было. На демонстрации в мае в Техническом департаменте Сиэтла и округа Кинг считыватель не сработал – полный провал. Билл наконец сломался и потратил серьезные деньги на более надежный считыватель от Enviro-Labs.

«Traf-O-Data все-таки заработала!» – написал я Рику Уэйланду в августе 1974 года.

Тратя по два доллара в день на сбор данных, мы нашли трех клиентов: два маленьких округа недалеко от Сиэтла и район в Британской Колумбии. Они отправляли по почте ленты с записями домой Полу Гилберту, и он строил графики потока транспорта по часам. Но стоило нам начать раскручиваться, многие штаты, в том числе и Вашингтон, стали предлагать те же услуги муниципалитетам бесплатно. Мы не собирались сдаваться запросто и даже пытались (безуспешно) продать наш продукт в Южную Америку. Судя по налоговым декларациям за шесть лет – с 1974-го до 1980-го, – Traf-O-Data принесла 6631 доллар валового дохода при чистых потерях в 3494 доллара. В 1982 году я закрыл наш текущий счет и получил на руки 794 доллара 31 цент. К тому времени все наши были мысли заняты созданием новой компании в Сиэтле.

Сейчас можно сказать, что Traf-O-Data создавалась на хорошей идее, но по никудышной бизнес-модели. Мы не провели исследования рынка. Не подумали, как сложно будет добиться капиталовложений от муниципалитетов, как неохотно чиновники будут покупать машины у студентов. Для Билла неудача с Traf-O-Data стала еще одной сказкой с моралью. Самое главное – мы усвоили, как сложно конкурировать с «бесплатным» (Билл запомнил урок на всю жизнь: годы спустя его «заклинило» на Linux – свободно распространяемой операционной системе).

Но были и положительные моменты. Traf-O-Data укрепила мою уверенность в том, что вскоре микропроцессоры начнут выполнять те же программы, что и большие компьютеры – мейнфреймы, только за меньшие деньги. Забегая вперед, добавлю, что мои средства разработки для 8008-го дали нам бесценный фундамент для работы с чипами следующего поколения. В 2002 году я купил у Пола Гилберта единственную машину Traf-O-Data и установил ее в нашем зале «Начало» в Музее естественной истории и науки в Альбукерке. Мне хотелось оказать честь бестолковой железяке, сыгравшей решающую роль в программной революции для микропроцессоров.

По своему опыту могу сказать, что каждое поражение содержит семена будущего успеха – если готов извлечь урок. Нам с Биллом пришлось признать, что наше будущее – не в аппаратном обеспечении или перфолентах. Нужно было найти что-то другое.

Глава 6
2 + 2 = 4!

Весь весенний семестр 1974 года Билл без устали уговаривал меня переехать в Бостон. Мы сможем работать вместе, говорил он; некоторые местные фирмы представляют интерес. Им можно предложить перспективный проект: может, расширение Traf-O-Data, может, что-то новое. В любом случае, интересно. Так почему не попробовать?

Я по-прежнему болтался в штате Вашингтон и был не прочь сорваться куда-нибудь. Я разослал по почте резюме в десяток компьютерных компаний Бостона и получил предложение работы с окладом 12 500 долларов от Honeywell. Билл тоже получил приглашение; казалось, все идеально устроилось: мы могли иметь приличный заработок и при этом заниматься своими делами на стороне. Однако, когда я дал согласие на работу и собрался снова покинуть Ваззу, Билл передумал и решил вернуться в Гарвард. Я подозревал, что на него надавили родители, которые придерживались более традиционных взглядов. В письме Рику Билл писал: «Им больше хочется, чтобы я пошел по деловой линии или в юриспруденцию, – хотя вслух они этого не говорят».

Тем не менее я по-прежнему был настроен ехать. Не выйдет в Бостоне – я всегда могу вернуться в университет. А пока посмотрю новые места, тем более что Рита согласилась сопровождать меня. Мы повзрослели и хотели пожить вместе – в качестве репетиции к браку. Ну и плюс к этому Билл будет рядом. Мы хотя бы могли по выходным обсуждать проблемы.

Отец не разделял моего энтузиазма.

– Это программирование только отвлекает, – говорил он мне. – Я не согласен с твоим выбором, но ты достаточно взрослый – решай сам.

Когда в августе настал день нашего с Ритой отъезда, отец помыл наш семейный «Крайслер» и заправил бензином. Что бы ни думали мои родители, они помогали мне всегда, чем могли.

Наша с Ритой поездка превратилась в настоящее приключение. Помню, как долго мы пересекали Монтану, как добрались до Новой Англии в тумане, какого я в жизни не видел, и как в итоге заблудились в развязках у самого Бостона. Мы нашли недорогую квартиру в Тингсборо – почти на границе со штатом Нью-Гемпшир. Рита устроилась на завод полупроводников, а я начал работать в Honeywell (помню с детства – у нас в доме был термостат этой компании).

Если DEC была одним из главных и реальных конкурентов IBM, Honeywell жила в замкнутом мирке; люди отрабатывали свои часы, словно в телефонной компании. Фирма славилась спокойной, неформальной атмосферой: никаких галстуков, традиционный бридж в обеденный перерыв. У менеджеров были отдельные кабинеты вдоль стен с окнами, а программисты сидели в общем зале, по двое на клетушечку. Я работал с замечательными парнями – им всем было за тридцать. Они занимались солидными разработками, но не имели ничего общего ни с элитой в CCC, ни с крутыми ребятами в TRW. У них не было хакерской этики.

Мне поручили разработать протокол обмена, который связал бы многочисленные мини-компьютеры Honeywell; маленький кусочек большого проекта – в соответствии с девизом «Начни с малого». Я сидел в своей бежевой клетушечке, строчил безликий код на Ассемблере – и вскоре начал скучать. Гораздо веселее мне было в свободное время: с помощью пароля Билла я добирался до Гарварда – и тогда впервые познакомился с Unix, многозадачной операционной системой от Bell Labs, которая разом покорила университеты. Короткие команды, революционная файловая система – Unix предложил более простой способ организации файлов и работал на аппаратуре, стоящей всего 10 000 долларов. Я словно увидел параллельную компьютерную вселенную, полную свежих идей; от этого работа в Honeywell казалась еще противней.

Мы с Ритой знали во всей Новой Англии только двух человек. Один – Барт Джонсон, блестящий и нервный ученик Лейксайда, который намекал, что работает на мафию. Барт своеобразно решал проблему штрафов за неправильную стоянку; он покупал развалюху и парковался на ней где душе угодно в самом престижном районе, пока бардачок не переполнялся квитанциями. Кончалось тем, что машину буксировали на штрафстоянку, а Барт покупал следующую.

А второй – Билл. Он приехал к нам в Тингсборо в октябре – мы отметили день рождения его и Риты; Билл всегда ей нравился. Как-то в Пулмане она зажарила на ужин курицу – и весь вечер не могла оторвать глаз от Билла.

– Ты видел? – спросила она меня, когда Билл ушел. – Он ел курицу ложкой. В жизни не видела, чтобы курицу ели ложкой.

Когда Билл размышлял, он забывал о социальных условностях. Однажды он дал Рите совет в области моды: просто покупать все одного стиля и цвета – тогда не придется терять время, выбирая, что сочетается, что нет. Самому Биллу хватало любого свитера, который можно носить с коричневыми брюками.

В ноябре мы с Ритой переехали в Риндж-Хаусес, новостройку в Кембридже – с линолеумными полами, стальными дверями и полчищами тараканов. Когда мой «Крайслер» начал жрать масло, я купил подержанный желтый «Мустанг» с откидным верхом за 290 долларов. Однажды утром я сел в машину и повернул ключ. Тишина: кто-то украл аккумулятор. Через пару дней я отправился в «Сирс» и купил новый. Я открыл капот – теперь украли мотор. Я махнул рукой на свой «Мустанг» с открытым верхом – он так и так мало подходил для пронзительного северо-восточного ветра. Через месяц машина стояла на колодах, ободранная как липка.

Ко Дню благодарения Рита уволилась с работы и вернулась в Сиэтл – получать степень в университете. Рита – моя первая любовь, мой первый медленный танец; без нее мне стало одиноко. Я проводил вечера с Биллом в общежитии «Кариер-Хаус», пока он не отправлялся на всю ночь играть в покер с местными шулерами. Он получал полезные уроки блефа; как-то Билл выиграл 300 долларов за ночь – и спустил 600 назавтра. За осень он потерял несколько тысяч, но неизменно повторял мне:

– Я совершенствуюсь.

Я знал, что он думает про себя: «Я умнее этих парней».

В свободное время я интересовался микропроцессорами. Несколько недорогих компьютеров было собрано на основе Intel 8008, но ни один не стал шагом вперед. Французский Micral N, заявленный в 1973 году как микрокомпьютер, программировался только в двоичных кодах; его использовали в пунктах взимания сбора на автострадах и для каких-то сельскохозяйственных проектов за границей. Scelbi-8H, имеющий всего несколько килобайтов памяти, не пригодился нигде. Mark 8 продавался в наборе для самостоятельной сборки – для самых упертых любителей делать все своими руками. С явлением в 1974 году нового, более мощного чипа Intel – 8080 – технология, казалось, была готова к прыжку. Однако трамплин для прыжка – универсальный компьютер – еще предстояло создать.

Я подумывал о том, что можно на основе Traf-O-Data собрать компьютер на 8080-м чипе, который поспорил бы с PDP-8, но Билл счел идею бесперспективной. Я выдвинул новое предложение: а если собрать сотню чипов вместе и получить нечто дешевле и мощнее, чем любой современный мини-компьютер? Или сложить пачку четырехразрядных процессорных секций, чтобы эмулировать работу IBM 360 – за цену неизмеримо ниже.

Каждый раз, когда я прибегал с идеей к Биллу, он лопал ее, как мыльный пузырь.

– Для этого нужен батальон народу и куча денег, – говорил он.

Или:

– Ну, это уж чересчур сложно.

Слишком свежи были его воспоминания о крахе нашей Traf-O-Data.

– Мы не боги в аппаратном обеспечении, Пол, – повторял он мне. – Наше дело – программы.

И он был прав. Мои идеи или опережали время, или были нам не по зубам. И подумать было смешно, что два пацана из Бостона побьют IBM на их поле. Здравый смысл Билла не давал нам тратить время там, где нам вообще не светила удача.

И когда в декабре появилась реальная возможность, я в нее вцепился.

Некоторые считают наш Бейсик для «Альтаира» серьезным достижением, потому что мы создали язык, не видя «Альтаира» и даже не имея микропроцессора Intel 8080, на котором строилась машина. Мы в самом деле добились небывалого, но не все понимают, что у нас просто не было выбора. «Альтаир» практически представлял собой коробку с центральным процессором внутри. В нем не было жесткого диска, дисковода для гибких дисков, негде было редактировать и хранить программы. И даже будь у него все это, отладка программ на 8080-м с ограниченной памятью была бы долгим и трудным занятием.

И любой программист, решивший представить в Альбукерке Бейсик для 8080-го, столкнулся бы с громадными проблемами. Он должен был бы для начала сообразить, что нужен симулятор, а затем создать его с нуля на большом компьютере или мини-компьютере. Мы с Биллом получили серьезное преимущество в скорости и производительности за счет средств разработки для нашей Traf-O-Data. Но могли ли мы на самом деле написать интерпретатор Бейсика?

Работу мы строили так же, как и при создании Traf-O-Data. Я должен был создать средства, макроассемблер и симулятор, а Билл занимался структурой интерпретатора. В отличие от пожирающего ресурсы компилятора, который преобразует целый файл исходного кода в Ассемблер или машинный язык, интерпретатор выполняет по одному фрагменту кода, что позволяет снизить издержки пользователей «Альтаира». В то время четыре килобайта памяти стоили в розницу чуть меньше трехсот долларов – приличная сумма для 1975 года, но не препятствие для безумного любителя. Задача была сложная, но мы были уверены, что втиснем упрощенный вариант интерпретатора в эти четыре килобайта, чтобы еще осталось место для маленьких программ, написанных пользователем.

Один важный участок нашего Бейсика оставался белым пятном: операции с плавающей запятой, которые необходимы при работе с большими числами и десятичными дробями в экспоненциальной форме[3]3
  Экспоненциальная форма – простой способ представления очень больших или очень маленьких чисел с помощью мантиссы и порядка. Например:
  83 700 000 = 8,37 × 10⁷; 0,0072 = 7,2 × 10^–3.


[Закрыть]. Однажды мы с Биллом ужинали в кафе «Кариер-Хауса», где продвинутые студенты-математики болтали о гиперкубах и геометрии пяти измерений. Я вслух пожаловался, что придется самому писать математические подпрограммы, и тут кучерявый новичок, сидевший напротив, неожиданно сказал:

– Я делал их для PDP-8.

Мы потащили его в комнату Билла обсуждать наши проблемы – и так мы нашли Монте Давидоффа (Монте выторговал за работу 400 долларов сразу и еще несколько тысяч за доработку в Альбукерке).

Решив затруднение, мы отправились в гарвардскую «Вычислительную лабораторию Айкена» на Оксфорд-стрит – одноэтажное бетонное здание, где стояли обычно незанятые терминалы разделенного времени. Сроки поджимали нас с самого начала. Билл сказал Эду Робертсу, что наш Бейсик почти готов, и Эд ответил, что хотел бы посмотреть его примерно через месяц. На деле же у нас не было даже инструкции по эксплуатации 8080-го. Купив инструкцию, я принялся за работу. У 8080-го оказалось в два с лишним раза больше команд, чем у 8008-го, а значит предстояло написать множество макросов. Но основы архитектуры у двух этих чипов были сходные, так что общий подход оставался прежним. Мне снова требовалось превратить программы PDP-10 в Ассемблер для микропроцессора. Я закончил макросы за пару дней.

Мой симулятор для 8080-го получился больше, но по сути таким же, что и для Traf-O-Data; и я снова модифицировал отладчик PDP-10, чтобы мы могли остановить программу и заглянуть внутрь нашего Бейсика. Бывают в жизни программиста моменты, когда все складывается, когда мозг работает на полную мощность; для меня это был один из таких моментов. Меня воодушевил новый видеомонитор у Айкена (или «стеклянный телетайп» – на жаргоне того времени) – DEC VT05. Очень помог доступ к высокоскоростному принтеру и жесткому диску PDP-10. Через месяц у нас были средства разработки для нового чипа, каких не было больше нигде. Пакет программ для 8080-го получился быстрым и мощным. Я до сих пор горжусь им.

Мои средства разработки дали нам начальный толчок, а программистский талант Билла позволил быстро двигаться вперед. К тому времени, как я доделал набор инструментов, Билл уже продумал структуру интерпретатора. Как сейчас вижу: Билл то шагает по комнате, то сидит, раскачиваясь на стуле, а потом начинает писать в желтом разлинованном блокноте; у него пальцы были в пятнах от разноцветных фломастеров. Когда я закончил симулятор, Билл пересел за терминал. Он, раскачиваясь, проглядывал записи, затем стремительно набивал код, держа руки в своей странной манере, и снова читал. Он мог сидеть так часами без перерыва.

Создавая наш доморощенный Бейсик, мы заимствовали кое-что из предыдущих версий – давнишняя программистская традиция. Языки развиваются, идеи смешиваются; в компьютерной технике мы все стоим на чьих-то плечах. Шли недели, задача все больше захватывала нас. Насколько нам было известно, мы создавали первый язык программирования высокого уровня специально для микропроцессора. Иногда мелькало подозрение, что какая-нибудь группа в Массачусетском технологическом или в Стэнфорде может опередить нас, но мы отбрасывали эти мысли. Мы справимся? Мы можем завершить работу и отчитаться в Альбукерке? Да, можем! Мы энергичны и умелы, мы ни за что не упустим такую возможность.

Мы работали без перерыва, в две смены по выходным. Билл практически забросил учебу. Монте как-то проспал занятия по французскому, которые начинались в час дня. Я игнорировал работу в Honeywell, появляясь в офисе в обед. Дотерпев до половины шестого, я возвращался к Айкену, где сидел часов до трех утра. Я сохранял файлы, спал часов пять-шесть – и все сначала. Мы обедали в гарвардской пиццерии или брали по тарелке «пупу» в «Аку-Аку» – местной версии ресторанов «У торговца Вика». Я очень любил их яичные роллы и жареные креветки.

Во время наших ночных бдений я иногда замечал, что Билл дремлет у терминала. Порой он на середине строки начинал клониться вперед, пока не тыкался носом в клавиатуру. Продремав час или два, Билл открывал глаза, приглядывался к экрану и, моргнув пару раз, продолжал точно с того места, где остановился, – потрясающий дар концентрации.

Работая в таком тесном сотрудничестве, мы трое сдружились. Поскольку наша программа выполнялась на верхнем уровне многопользовательской операционной системы TOPS-10, мы могли работать одновременно. Мы устраивали соревнования: кто напишет подпрограмму с меньшим числом команд; разбредались с блокнотами в разные углы и начинали строчить. Потом кто-нибудь подавал голос:

– Я могу за девять.

Другой откликался:

– А у меня – пять!

Когда Монте разложил на полу распечатку своей подпрограммы плавающей запятой, Билл растянулся рядом с длиннющей бумажной гармошкой, выискивая, где еще можно сократить. Мы знали, что каждый сэкономленный байт освободит дополнительное место для приложений пользователя.

(Теперь мы живем в ином мире, где шестнадцать гигабайт памяти – в четыре миллиона раз больше, чем было у нас на «Альтаире» для Бейсика, – упакованы в iPhone. Изящный, короткий код можно считать утерянным искусством. Люди еще пытаются делать программы эффективными, но никто уже не экономит байты – и даже мегабайты.)

Несколько лет назад, когда мы с Монте вспоминали те дни, он сравнил программирование с писательским ремеслом – мне это показалось хорошей аналогией нашего подхода к Бейсику для «Альтаира». Сначала мы определили сюжет – концептуальный этап программирования. Затем мы взяли большую проблему и разделили ее на составные части – «главы», сотни подпрограмм и связанные с ними структуры данных, а потом снова соединили их вместе. Если строчка не работала, мы переписывали черновик. Главная проблема – удерживать целую картину, пока сражаешься с деталями маленькой подпрограммы, и постоянно сопоставлять одно с другим. Это была, пожалуй, самая сложная и захватывающая задача из всех, с какими я сталкивался.

По мере продвижения вперед наша уверенность росла. Однажды мы позвонили в MITS узнать программы установления связи для телетайпа, чтобы написать коды ввода-вывода для «Альтаира». Мы поняли, что мы на верном пути, когда Билл Йейтс, партнер Эда Робертса и ведущий инженер, сказал, что до нас никто не задавал им этот вопрос. Тут мы поняли, что работа наша.

Как-то ночью мы возвращались к Айкену после вылазки в кафе; нас остановила университетская полиция и попросила предъявить документы. Мы-то считали, что никому не вредим, занимая машинное время, тем более что PDP-10 использовались мало. Но мы не знали, что Гарвард оплачивает компьютеры на пару с Министерством обороны, пропорционально использованному времени. Работая с симулятором, который пожирал много процессорного времени, я входил с паролем Билла. Когда пришли январские счета, доля Гарварда оказалась подозрительно велика; и очевидный подозреваемый нашелся быстро: Уильям Генри Гейтс III (летом Билл предстал перед административной комиссией, но отделался порицанием).

К концу февраля – через восемь недель после нашего первого контакта с MITS – интерпретатор был готов. Две тысячи строк кода, втиснутых примерно в 3200 байт. Это был крепкий маленький Бейсик – разумеется, ободранный, но мощный для своего размера. Никто не смог бы впихнуть больше функциональности и скорости в такой крохотный участок памяти. Недавно Билл сказал мне:

– Это лучшее, что мы сделали.

И это была действительно совместная работа. Я бы оценил вклад каждого так: 45 % – Билл, 30 % – Монте и 25 % – я, не считая средств разработки[4]4
  В «титрах», встроенных в наш Бейсик, указано: «Пол Аллен написал вспомогательные коды. Билл Гейтс написал исполняемые коды. Монте Давидофф написал математическую библиотеку».


[Закрыть].

Если вдуматься, это стало серьезнейшим достижением для трех людей нашего возраста. Если сегодня проверить эти программы, я уверен, что они будут выглядеть лучше всего, что написали наши наставники в CCC. Мы с Биллом стали матерыми программистами.

И это было только начало.

Я был готов отправляться в Альбукерке, а Билл начал переживать. Что если я где-нибудь ошибся, переводя команды 8080-го в макроассемблер? Наш Бейсик успешно прошел проверку на моем симуляторе PDP-10, но у нас не было доказательств, что сам симулятор безупречен. Один-единственный неправильный символ может остановить программу на реальном чипе. В ночь накануне моего отъезда, когда я отправился спать, Билл сидел с инструкцией к 8080-му и переперепроверял мои макросы. Когда наутро я, по дороге в аэропорт Логана, забирал у Билла свежую перфоленту, он смотрел на меня мутными глазами. Коды правильные, сказал мне Билл. Насколько он мог судить, в моей работе не было ошибок.

Полет прошел спокойно, и только когда самолет начал снижение, я осознал, что кое-что забыл: начальный загрузчик, небольшую последовательность команд, которая сообщит «Альтаиру», как прочитать интерпретатор Бейсика и сохранить его в памяти. Загрузчик был необходим микропроцессору в эпоху до постоянных запоминающих устройств. Без него желтая лента в моем портфеле ничего не стоила. Я чувствовал себя идиотом, который не подумал ни о чем таком у Айкена, где можно было без суеты написать загрузчик и отладить его на PDP-10.

А сейчас время поджимало. За несколько минут до посадки я схватил блокнот и начал строчить код загрузчика на машинном языке – никаких ярлыков, никаких символов, только последовательность трехзначных чисел в восьмеричной системе (с основанием 8), язык общения для чипов Intel. Каждое число представляло один байт, команду для 8080-го, и большую их часть я помнил наизусть. «Ассемблер вручную» – известный своей сложностью процесс, даже при незначительных объемах. Я уложил программу в 21 байт – не самый изящный вариант, но в запарке мне было не до элегантности.

Я вышел из терминала весь потный и в своем лучшем костюме – коричневый пиджак из искусственной замши и галстук. Предполагалось, что Эд Робертс встретит меня, и я минут десять стоял, выглядывая кого-нибудь в деловом костюме. Неподалеку, на подъездной дороге притормозил пикап, и из него вылез большой, дородный человек с двойным подбородком, в шесть футов четыре дюйма ростом и, наверное, в 280 фунтов весом. Он носил джинсы, рубашку с короткими рукавами и узенький галстук – я впервые видел такой не на Западе. Человек подошел ко мне и спросил с гулким южным акцентом:

– Вы Пол Аллен?

Его волнистые черные волосы редели у лба.

– Да, – ответил я. – А вы Эд?

– Поехали, – сказал он. – Садитесь в машину.

Пока мы тряслись по пропеченным солнцем улицам города, я пытался угадать, как все повернется. Я ожидал увидеть облеченного властью руководителя из какой-нибудь передовой фирмы, вроде тех, что сосредоточены на шоссе 128, «высокотехнологичном поясе» Бостона. Реальность оказалась иной.

(В один из следующих прилетов я спустился на бетон, и мне в голову угодил куст «перекати-поля». Альбукерке – не Массачусетс.)

Эд сказал:

– Поедем в MITS, посмотрите на «Альтаир».

Мы въехали в торговую зону и остановились у одноэтажного торгового ряда. Кол-Линн Билдинг со своим кирпичным фасадом и большими зеркальными окнами, наверное, выглядел современно в 1955 году. За углом была витрина салона красоты. Я прошел за Эдом в стеклянную дверь и оказался в светлом помещении, где находились инженерный и производственный отделы MITS. Когда я прошел мимо сборочной линии, где полтора десятка рабочих с утомленным видом укладывали в коробки конденсаторы и печатные платы, мне стало понятно, почему Эд так хочет получить Бейсик. Программное обеспечение его не очень интересовало, но он понимал, что продажи «Альтаира» не будут расти, пока машина не научится делать что-нибудь полезное.

Когда я приехал, на всем заводе было всего два или три собранных компьютера; остальные уже увезли. Эд подвел меня к замусоренному стенду, на котором я обнаружил небесно-голубой металлический ящик с надписью «АЛЬТАИР 8800» на темно-серой передней панели. Собранный по образцу популярного мини-компьютера, с рядом тумблеров для ввода информации и красными светодиодами – для вывода, «Альтаир» был похож на уменьшенную копию нашей машины Traf-O-Data, семь дюймов в высоту и восемнадцать в ширину. Казалось фантастикой, что в такой маленькой коробочке умещается универсальный компьютер с настоящим центральным процессором. Но я не сомневался, что «Альтаир» – то, что надо. Оставалась одна загадка: будет ли он работать с перфолентой, лежащей у меня в портфеле. Над компьютером навис Билл Йейтс, желтолицый, неразговорчивый, тощий мужчина в очках с проволочной оправой – с Эдом они смотрелись как комики Лорел и Харди. Йейтс тестировал память машины – готовил ее для меня; крышка была поднята, так что я видел внутренности. В слоты на плате «Альтаира» (изобретение Эда Робертса, которое станет стандартом в отрасли) были вставлены семь килобайтных карт статической памяти. Наверное, то был единственный в мире микропроцессор с таким объемом оперативной памяти – более чем достаточным для моей демонстрации. К машине был подключен телетайп с устройством для чтения перфолент. Зрелище обнадеживало.

Было уже поздно, и Эд предложил перенести испытание Бейсика на утро.

– А где можно поужинать? – спросил я.

Он отвез меня в трехдолларовый буфет в мексиканском районе под названием «У Панчо». На обратном пути в машину залетела оса и ужалила меня в шею. «Это что-то нереальное», – подумалось мне. Эд сказал, что довезет меня до отеля, где забронировал мне номер; я рассчитывал на что-то вроде недорогого «Мотеля-6». У меня в кармане лежало всего сорок долларов; с наличными у меня всегда было напряженно, а первую кредитную карточку я получил лишь много лет спустя. Я побледнел, когда Эд остановился у «Шератона» – лучшего отеля в городе – и проводил меня до стойки.

– Вселяетесь? – спросил служащий. – Пятьдесят долларов.

Я смутился, как никогда в жизни.

– Эд, извините, – забормотал я, – но у меня нет столько наличных.

Эд смотрел на меня минуту; похоже, я не оправдал его ожиданий. Потом он сказал:

– Ничего, запишем на мою карточку.