Текст книги "Обратный отсчет"

Автор книги: Пол А. Тот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Я переоделся в ванной, а выйдя, увидел, что она зачем-то направилась в гараж. Бросился к своей машине, повернул ключ зажигания – двигатель не завелся.

Посмотрел на открытую дверь гаража с алюминиевыми жалюзи, за которыми виднелись ее ноги. Машина не заводилась. Азаль целиком появилась в дверях. С какой-то жестянкой в руках. Зажигание не срабатывало. Она зашагала к машине. При следующей попытке мотор чуть не заурчал, но, хрипнув заглох. Я снова повернул ключ, а она успела сорвать с банки крышку и вывести синей краской на капоте слово «ТРАХНУТАЯ» над «ЖОПОЙ».

– Какого хрена…

Мотор затарахтел. Я повел машину задним ходом по подъездной дорожке, она догнала, вцепилась в ручку дверцы, рванула, плеснула мне краской в лицо. Успела испачкать левую щеку, прежде чем выпустить ручку. Я прибавил скорость, убираясь оттуда.

Ее еще видно было в боковое зеркало, нисколько не ближе, чем на самом деле, – дальше некуда.

– Азизам, никон, – сказал я, помахав удалявшемуся отражению.

На планете с синим солнцем у меня был бы типичный крестьянский загар. Я смахнул очередную слезу. Глупый ублюдок, движимый весомой, но бессильной совестью – отказавшим мотором. Казалось, будто все будет правильно, если добавить цифры в одну колонку, а не в следующую. Мы с Азаль спорили насчет своих позиций, пока они не пересеклись на той дороге, по которой я снова от нее ушел.

Я не механик. Остановился у хозяйственного магазина, купил аэрозоль с краской и растворитель. Выйдя, плеснул в лицо растворителем, вытер рубашкой и пошел к машине с надписью «ТРАХНУТАЯ ЖОПА», на которую глазели люди на стоянке.

«Извини, Пегая», – попросил я, понимая, что эта машина, старая ослица, мой самый верный и преданный друг.

Открыл банку с краской и, как мог, замазал капот. Машина словно вышла из магазина уцененных товаров. Лицо у меня покраснело от химического ожога.

Ночью, отъехав на приличное расстояние, пришлось остановиться, обождать, пока все уляжется в моих бездонных мозгах. Оставалось одно, и я точно знал, где это будет, знал, что будет после того. Ничего предугадать невозможно.

Я поехал обратно в Лос-Анджелес. По пути к бару «Формоза» остановился перед нашей старой квартирой. Приземистый голубой дом с заросшим кровяной росичкой газоном и тараканьим зоопарком у мусорного контейнера. Двухэтажный. Там все колотили в стены кулаком, требуя тишины, когда кто-то шумел. Над нашей бывшей квартирой какой-то мальчишка с ракеткой постоянно готовился к Уимблдону.

Однажды я проснулся от землетрясения. От настоящего землетрясения. Стены покосились. Думал, что с похмелья кажется, пока продукты не посыпались с полок. Азаль при этом дома не было. Я не сомневался, что она устроила это землетрясение. После того я решил поскорее от нее уйти, по крайней мере, раньше, чем она уйдет от меня.

Постоянно гадал, что почувствую, вернувшись сюда. Пяти минут оказалось достаточно.

Я свернул за угол к магазинчику на бульваре Санта-Моника, прихватил детектив – ничего больше не было, кроме Элмора Леонарда. Его называют детройтским писателем, хотя он из Бирмингема, штат Мичиган. Езды оттуда до Детройта, наверно, минут двадцать, но его родной городок по сравнению с Автоградом все равно что Беверли-Хиллз [20]20
  Автоградомназывают Детройт, центр автомобильной Промышленности; Беверли-Хиллз– фешенебельный район Лос-Анджелеса.


[Закрыть]по сравнению с Комптоном. Выдуманные им аферисты ходят не по тихим улочкам Бирмингема. Эти пригородные мошенники делают деньги законным старомодным способом на подобных мне болванах, которые дергают рычаги, пока их завод не переведут в Мексику. Мне просто требовалась история чьей-нибудь жизни, кроме своей собственной. Что-нибудь стремительное, чтоб мозги мои вновь поспевали за замыслом. Нити его от меня ускользнули, порвавшись быстрее изношенной вдрызг, пропотевшей футболки.

Въехав на стоянку у «Формозы», я почувствовал себя точно так же, как после первой сигареты в начале пути. Все сразу вернулось. Я почему-то знал, что в конце концов вновь вернусь в этот бар, до которого можно дойти пешком от нашей бывшей квартиры и в котором я сотни раз находил приют и отдохновение.

«Это ошибка, Джонатан Томас», – сказал я себе.

Может ли кто-нибудь удержаться, не шмыгнуть в какой-нибудь бар? Сколько трезвенников сидит за стойками, глядя бейсбол или в десятитысячный раз слушая «Мустанг Салли»? Я поддался минутному порыву, слыша привычное тихое шарканье ног, и принял приглашение.

Мы предварительно заглядываем в щелки. Пытаемся установить ошибочную связь между одним днем и другим. Ползем вниз по веревкам, как геологи в поисках драгоценных камней. Все сверкает, сияет, стены расщелины битком набиты рубинами, сапфирами, изумрудами. На дне пропасти кто-то поет романтическую балладу. Вспоминаются драгоценные камни, запечатленные в нашей памяти, – Азаль, Мэри, Рози, – которые мы потеряли или отдали в залог. Вместо них – двуокись циркония.

На этот раз меня встретила не фотография бывшего шаха, а снимки знаменитостей с автографами и улыбками: «С возвращением, приятель!» Проклятый греческий хор в составе Джека Бенни, Кларка Гейбла, Лиз Тейлор, Джека Уэбба. [21]21
  Американские кинозвезды.


[Закрыть]Они в любую секунду могли выскочить из рамок, поднять в мою честь рюмку, спеть песню, оплакивая завтрашнее утро.

– Чего желаете? – спросил бармен, ибо именно так спрашивают некоторые лос-анджелесские бармены, повторяя реплики из сценариев, написанных их подвыпившими клиентами.

– Джин с тоником.

Пузырьки, лайм – как всегда. Я разломил свою книжку – разломил, потому что по-прежнему был тем самым геологом с долотом, – и начал читать. Какой-то дешевый флоридский бред, строчки длиной в милю, стремительно развивающийся сюжет, скорей рукописный черновик, чем роман, быстрый, как реактивный самолет и поезда подземки, где его и читают. Я отвлекся от мыслей, барабаня пальцами по своему бумажнику, откуда хлынул поток десятидолларовых бумажек.

Рядом со мной села женщина. Можно сказать, не мой тип. Как уже было отмечено, мой тип имеет довольно широкое определение. Женщины моего типа носят трусы, отвешивают оплеухи, ругаются чаще меня, несут кучу дерьма, но возбуждают сильный интерес. У них бывает любой цвет кожи, любые размеры; они в каждом случае придерживаются метафизической веры, которая растягивает разум, как порваннал круглая резинка, которой лучше хлестнуть меня по заднице. Таков мой тип. Вообще не тип.

Черные волосы падали ей на плечи, как локоны парика.

Бармен подал выпивку со словами:

– Рад тебя видеть, Лимон.

– Лимон? – переспросил я, перевернув книжку. – Никогда такого не слышал.

– Свеженький лимончик.

– Просто спрашиваю.

– Не нравится?

– Предпочитаю лайм.

– Но лимонад можно сделать из…

Ну вот, подумал я, уже пьяный. Принял четыре порции и к тому ж совсем спекся. Видимо, в результате какой-то химической ностальгии мысли ринулись к аэропорту, чтобы принять в объятия давно потерянного злодея-любовника. Они целуются, обнимаются, а через два часа швыряют друг в друга настольными лампами.

Впрочем, в данный момент было одно да-да-да-да-да-да. Объединенные Нации заключили мир во всем мире, написав договор на салфетке в баре.

– У тебя машина есть? – спросила она.

– М-м-м.

– Прокатимся?

Лимон. Волнует ли меня, что она проститутка? Вообще, хочется ли мне секса? Хочется только, чтобы загадка сама собой разрешилась, придя к знаку равенства, а она только множилась. Я столкнулся с алгоритмами, когда для вычислений простой математики недостаточно.

Завтра поеду к следующей подозреваемой, на север, и снова в обратном порядке по времени. Но только не сейчас, пока нет.

«Это ошибка, Джон Томас», – сказал я себе, а потом бросил ей:

– Поедем в мотель.

– М-м-м… Дешевле всего на бульваре Сансет.

– Мы вовсе не обязаны так разговаривать. Не обязаны. Точка.

Через двадцать минут, заскочив за пятой порцией джина, мы лежали на раскладной кровати в мотеле.

– Деньги вперед.

Я расплатился. Мы подурачились, покорячились. Она прильнула ко мне, пробормотав что-то вроде:

– Какой маленький… маленький… Извини, не надо было говорить.

Я подумал, что ни одна на свете женщина не должна говорить мужчине такие слова. Но для комментариев был слишком занят, шаря рукой в ее трусиках.

– По-моему, тебе вовсе не хочется.

Точно. Ибо я нащупал не сливу, не персик и определенно не розу.

– Пошел вон.

Он обиделся.

– Я думал, ты понял.

– Следовало догадаться. Деньги получил, а теперь убирайся.

Он схватил свою сумочку и шмыгнул в дверь. Я проверил, на месте ли бумажник, выглянул из-за штор, убеждаясь, что он уходит. Санта-Моника и Ла-Бреа недалеко.

Зарегистрировавший нас менеджер – наверняка перс, которых я безошибочно чую отсюда до Ирана. – тащил к своей машине инкассаторский мешок. Я плотно задернул занавески, глотнул спиртного. Прежде чем отключиться, надо похоронить одну мысль: «Азаль подослала агента САВАК».

В глазах очевидца блестит паранойя.

Надо ли пересказывать сон, описывать его во всем усатом великолепии – хриплую гортанную любезность САВАК, зависшую Азаль, пианино по имени Рози, свалившееся на меня из окна с фальшивым дребезгом расстроенных струн, парня по имени Хесус, швыряющего мне в лицо черепаховыми яйцами? Под шрапнелью быстрого сна сны разлетаются в щепки, как стволы под топором Пола Баньяна. [22]22
  Пол Баньян– знаменитый фольклорный герой, лесоруб, символ американской силы, размаха и оптимизма.


[Закрыть]

Неужели очередное алкогольное воспоминание? Нет, в памяти сохранились тончайшие детали, например, я – мушка, и другие мушки предупреждают: «Девятый, девятый, внимание, впереди липкая лента». Но я в нее все-таки врезался, чуть не прилипнув, зная, что приближаюсь, с того момента, как глазел на бутылки в винном магазине, стремясь прочно склеить свою историю вспотевшими руками.

Теперь, в два часа ночи, я, еще выпив, улегся. Пальцы ног пронзила легкая паника. Кто следующий? Черт возьми, не припомню. Где, в каком городе? Пришлось вести обратный отсчет.

Первая – Рози… или следует сказать, последняя? Перед ней Мэри, перед ней Азаль. Много лет назад я, двигаясь к югу, впервые приехал в Калифорнию. В Лос-Анджелесе познакомился с Азаль, уехал в Сан-Диего к Мэри, вернулся к Азаль и в конце концов попал к Рози. А кто был до Азаль? В каком городе, черт побери?

Впервые приехав в Калифорнию, я прибыл в курортный городок под названием Мерси к югу от Сан-Франциско. Если загадка не решится раньше, это будет моя последняя цель, где живет первая в моих разъездах девушка по имени Холли, небезосновательно известная под прозвищем «ночная бродяжка». Постоянно выброшенный флаг требовал: «Прошу следовать за мной». В ловушку угодили двое мужей. Она ничего не могла с собой поделать: было в ней что-то паучье, причем она с лихвой обходилась одной парой ног. Каждый знакомившийся с ней мужчина, включая меня, на секундочку думал, что станет последним, но всегда находился окольный путь.

Потом я все вспомнил. Следующий пункт моего назначения дальше к северу – а именно Бейкерсфилд – можно назвать родившимся в Калифорнии отпрыском-мутантом Сахары и Алабамы. С Божьей помощью еду в Бейкерсфилд. По моим сведениям, там до сих пор живет Керри, девушка – ладно, женщина, больше похожая на девушку, – из Японии, любившая скорость и комиксы, именно в таком порядке. Отражение Сан, только Керри в Штатах родилась и акклиматизировалась, если не прижилась. Каким образом, черт возьми, холодный кусок металла вроде нее мог оказаться в плавильном котле Бейкерсфилда? И что она против меня имеет, прислав такое письмо? Черт побери, Керри даже не охнула бы, получив удар прямо в лицо, если б костяшки пальцев были сбрызнуты амфетамином.

«Господи Боже мой, дай же поспать!..»

Наконец, я заснул. И проснулся от стука в дверь. Стучал менеджер.

Разрешите сказать насчет снов и видений: мне плевать на такое дерьмо. Плевать, что металлический пес кусал меня за ноги. Что на нем был пояс с инструментами. Что у него стальные усы, сиськи, член, он хватал меня за щиколотки, сколько бы я ни брыкался. Что Иисус, имя которого начинается с «Хе», сидел на диване, умирая со смеху, и советовал мне поостыть и дать псу позабавиться. Наплевать, потому что пробился свет, и головоломка, составленная из всего, что можно показать за восемь часов, растворяется в излучении. В начале дня все взрывается перед глазами, стараешься снова собраться. Если повезет, то никто не стучится в дверь, пробудив своим стуком похмелье.

– Пора съезжать, – сказал менеджер. – Половина первого. А оплачено до двенадцати.

– Понятно. Проспал.

– Конечно проспал. Полпервого. – Он взглянул на часы у себя на руке. – Лишние полчаса. Придется взять плату еще за день.

– Ну нет, – сказал я, – спасибо.

– Тогда поскорей уезжайте.

– Сейчас же уеду. – Я жестом поманил его ближе. – Знаете девушку по имени Азаль? Она вас ко мне подослала?

– Азаль? Имя персидское. Я не иранец.

– Никогда не слышали про САВАК? Значит, вы не оттуда?

– Какой такой САВАК? Я только что тебе сказал, черт возьми, – я не перс. Запомни, дурак долбаный, я из Ирака. Теперь за два дня возьму с тебя деньги.

– Простите, простите. Просто приходится соблюдать осторожность. Знаете, женщины…

– Угу, знаю. Только я не перс. И САВАК больше не существует. Его нет уже двадцать лет, черт побери. Тамошние ребята наверняка сидят в инвалидных колясках. Зачем говоришь про САВАК?

– Видите ли, Азаль могла натравить на меня агентов…

– Проклятые раздолбай персы. Никакого САВАКа нет. Не бойся никакого САВАКа. Меня бойся.

– Ладно.

– Все вы чокнутые. Кончайте баловаться наркотиками.

Я закрыл за ним дверь, снова нырнул под душ. Одежда отпечаталась на коже, как «Крекер-Джек». [23]23
  «Крекер-Джек»– фирменный попкорн в карамели.


[Закрыть] ^.Меня одолело похмелье, торпедой пробив в корме дыру размером с горлышко бутылки. Если бы у меня были лишние деньги, поехал бы в «Кей-Март», [24]24
  «Кей-Март»– сеть недорогих магазинов.


[Закрыть]купил рубашку и джинсы, соврав себе самому, если никому другому, будто после этого чувствую себя гораздо лучше.

Тут у меня возникла некая мысль.

Я направился в контору. Иракец швырнул на стол авторучку.

– Чего еще?

– Вам тут помощь не требуется?

– Какая?

– Не знаю. Любая.

– Деньги нужны? Сильно?

– Так же сильно, как вы ненавидите персов.

– Работу потерял? Вы, американцы, один за другим терпите крах. – Он вытащил бумажник, пересчитал купюры. – Договоримся. Вымой туалеты. Тут сейчас никого нет, шлюхи разошлись. Вымой все туалеты, пол в ванных, стены, раковины, целиком ванные, черт побери. Получишь за это пятьдесят баксов. Дам тебе ведро и тряпку.

Вскоре мне стало известно – гораздо лучше, чем когда-нибудь в жизни хотелось, – что люди после себя оставляют в ванных мотелей. Наверняка у хозяина есть бригада или, по крайней мере, пара уборщиц, значит, он сделал мне одолжение, хотя я так не Думал, бросая в мусорное ведро использованные презервативы.

На уборку ванных комнат ушло три часа. На договорную работу не распространяется трудовое законодательство, профсоюзов тут тоже нет. Причем все это благодаря финансовой мудрости Рози, которую я почтил, насвистывая спиричуэле собственного сочинения.

– Все сделал?

– Полностью.

– Хорошо поработал. Знаю, проверил, когда вернулся. Не везде заглядывал, в пару-тройку номеров. Я тебе доверяю. Вот твои пятьдесят баксов.

Я взял деньги.

– Вы только что купили мне новую одежду.

– Ну, удачи тебе в новой одежде. И держись подальше от той женщины. Персидские женщины просто бешеные, будь я проклят.

Я пошел к своей машине.

– Привет, Пегая.

С окончанием подобной работы человек приходит в чертовски хорошее настроение. Она высосала кое-какие соки из моей крови. Я снова выругался. Поскользнулся бы на банановой кожуре, но был обязан заняться другим трудом, не мартышкиным. Следующий пункт назначения – Бейкерсфилд, где надо повидаться с шустрой чудачкой японкой, читающей комиксы со скоростью девяносто страниц в минуту. В очередной солнечный день я сонно обмяк, обвис, как пальмовые листья. Проехав по шоссе пять миль, провалился в сон, рухнув с горы собственных мыслей.

Землетрясение в три балла

 
Снова пришло время Рихтера. Прошу ударить в барабаны…
Пой о замыслах, соединяй точки, следуй сценарию.
Папа мертв? От тайн мороз пробегает по коже.
Письма, врезавшие по мозгам, – крутые яйца. Не разобьешь.
«Вот, сэр Параноик: морские раковины из Японии».
«От кого, от вашего царя? Я хочу сказать, от императора?»
Грохочущие слова, гроздья винограда из Голливуда и Вайна.
Черт побери, старик, скоро может произойти что угодно.
Самый трясущийся в мире Джон
При землетрясении застрял в трещине.
 

Пять

И я поехал в Бейкерсфилд, думая всю дорогу: тебе мать нужна, что ли? Нет, мать тебе не нужна. Просто нужно узнать, чего тебе нужно.

Найдется ли ответ в Бейкерсфилде?

Господи Боже мой, Бейкерсфилд показался родным домом, в том смысле, что я был здесь и одновременно в любом другом месте. Сагино – сестра Бейкерсфилда, и я прожил с ней дольше, чем хотелось бы помнить. Промышленные зоны отравили мне сны, во все стороны тянутся склады и фабрики, миллионы готовых изделий, натянутые проволочные струны, бесконечный Гэри, [25]25
  Гэри– крупнейший центр черной металлургии, где развито также тяжелое машиностроение, металлообработка, нефтепереработка, производство цемента.


[Закрыть]штат Индиана.

Можно только догадываться, каким образом Керри в конце концов тут очутилась – она никогда не рассказывала. Я подозревал пережитое в детстве насилие, развод родителей, даже киднеппинг. Ей здесь нравилось лишь из любви к отчуждению, а невозможно представить, чтобы кто-нибудь был так чужд Бейкерсфилду, как Керри. Ей место в Манхэттене, где она кололась бы в лапах толкача наркотиков. Впрочем, в Бейкерсфилде полно пригородных лабораторий, готовящих кокаин, трейлеров под древовидной юккой, над которыми птицы, обкурившиеся химикатами, летают со сверхзвуковой скоростью.

В таком трейлере она и жила. Как-то умудрилась купить кусок земли, поэтому трейлер стоял на ее собственном участке, не стоившем ровно ничего, по крайней мере, пока песок не станет редкостью.

Последним, мимо чего я проехал по дороге к ней, был пост полиции штата. Интересно, беспокоилась ли когда-нибудь Керри насчет опасного соседства? Интересно, остался ли повод для беспокойства?

Сверкающему алюминием трейлеру со спутниковой тарелкой было самое место на Марсе. С первого взгляда на мусорный бак я понял, что она его не покинула. Бак был доверху завален пустыми пачками из-под сухого завтрака и картонками из-под молока. У нее еще имелся жучок-«фольксваген», которые плодятся, как тараканы, пока их не истребят. Проживи Керри тысячу лет, может быть, подыскала б машину в рабочем состоянии, предпочтительно небесно-голубую с ржавыми колесными колпаками и двигателем, который за двадцать миль слышно. На бампере, как обычно, красовалась наклейка, однако не предлагала задуматься о том-то или прекратить то-то, а утверждала: «БОГ МОЖЕТ ЖДАТЬ, А ТЫ НЕТ».

Дверь с опущенными жалюзи приглашала мух, Может быть, и меня пригласит, хоть у меня нет крыльев. Керри вечно оставляла дверь незапертой, никогда не боясь ни воров, ни торговцев, ни насильников, ни убийц. Я всегда спал, крепко прижавшись к ней, зная, что, если явится преступник, она меня спасет. Луч карманного фонарика, ворвавшись в ее редкий быстрый сон, пробудил бы сознание, вызвав взрыв, так что осветителю следовало поскорей улепетывать, пока во все стороны веером не полетело дерьмо. Керри была шести футов ростом, с черными волосами до пояса, которыми в случае необходимости удушила б любого. Сказать, будто она представляла собой только кожу и кости, было б преувеличением. Кости служили ей оружием.

– Так я и знала, черт побери, – сказала она.

– Что ты знала? Откуда?

– Ниоткуда. Входи.

Керри предоставила мне самому открыть дверь. Удивительно – в трейлере царил полный порядок. В углу стоял телевизор, на журнальном столике ничего не валялось, на полу лежал японский хлопчатобумажный матрас, торчал галогенный торшер, сидела – я не верил собственным глазам – персидская кошка, спрятавшись за занавеской. Чартриз, женщина, с которой я познакомился в дальнейших странствиях, утверждала, будто коллективное бессознательное вместе еще с каким-то синхронизмом [26]26
  Учение о коллективном бессознательном разработал швейцарский психолог и философ Юнг, видевший в его образах (архетипах) источник общечеловеческой символики, в том числе мифов и сновидений; синхронизм– точное совпадение во времени двух и более явлений и процессов, например частот периодических процессов, чисел оборотов машин, механизмов.


[Закрыть]подсказывают нам дальнейшую судьбу. Но персидская кошка служила очередным свидетельством, которых и без того предостаточно, что в этом мире почти все прочно связано со случайностью. Автомобильные номерные таблички, прогнозы погоды, индексы Доу-Джонса [27]27
  Индекс Доу-Джонса– фондовый индекс, который Рассчитывается на нью-йоркской фондовой бирже по котировкам акций крупнейших промышленных, транспортных компаний и компаний коммунального обслуживания.


[Закрыть]наглядно показывают, как плетется всемирная паутина. Хотя, глядя на кошку я старался вспомнить, что пауки – это мы. Сами плетем паутину.

Керри стояла на кухне, я сел на кушетку.

– Что значит – так и знала?

– Не хочу объяснять. Просто знала, что меня ждет испытание чем-то. Или кем-то.

– Не я, а ты прислала письмо.

– Письмо.

Я отметил, что это не вопрос.

– Значит, ты?

– Нет, я письма не посылала.

Я вытащил из кармана письмо, домашнее задание для ребенка после игры в футбол на грязном поле и принятого в штанах душа. Протянул листок, держа в обеих руках. Не хотелось, чтоб она его взяла. Керри подошла, прочла, потом вырвала, смяла, как папье-маше.

– Какой-то дерьмовый ребяческий бред.

– Ребяческий проступок! – воскликнул я. – Вандализм!

– Успокойся. Не злись на меня. До чего же я ненавижу адреналин.

– Давай минутку подумаем. Посиди со мной рядом.

– Не прикасайся ко мне.

– Я ни к чему не прикасаюсь.

Кошка наблюдала за мной. Керри села на другой край кушетки, прикрыв грудь руками, как щитом.

– А как насчет электронной почты? – спросил я. – У тебя есть компьютер?

– Бог с тобой, сообщение мог послать кто угодно. Может, ты сам его себе послал в пьяном виде.

– Я больше не пью. Как правило.

– Я тоже. Вообще ничего больше не принимаю. Дай подумать. Такие письма пишут слабые люди. По-твоему, я слабая?

– Нет.

Даже без торшера Керри светилась галогенным светом.

– Что-то с тобой происходит, Джон, – заключила она. – Буду за тебя молиться.

– Ни к чему хорошему это не приведет.

– А ты?

– Что?

– Молишься?

– Только словами из трех-четырех букв.

– О господи.

Кошка шмыгнула ко мне. Сначала я принял ее за Азаль с аэрозольным баллончиком краски в лапах. Она вскочила на кушетку, потом ко мне на колени.

– Ты ей понравился, – заметила Керри.

Я состарился телом, а она в мое отсутствие помолодела. Чувствовалось, что утратила жесткость, ноги вытягивались с кушетки все дальше и дальше, пока она совсем не обмякла, полностью расслабившись.

В нашем совместном прошлом всегда сидела, подавшись вперед, уткнувшись локтями в колени, разъясняя хитросплетение заговоров, паутинные нити которых тянутся из Вашингтона к Берлину, Копенгагену, Рио-де-Жанейро, Лондону, Кейптауну, Рияду, назад в Вашингтон. Это она хорошо уже видела, но история уходила все глубже, словно Керри сидела на корточках позади дикобраза и изо всех сил толкала его вперед.

Я с ней познакомился не в доме отдыха, а в отеле с названием, вводившим в заблуждение, и плавательным бассейном. По-моему, та самая лужа квалифицировалась именно так. Керри служила там горничной, с выгодой пользуясь своим проворством, работая посменно по двенадцать часов.

Однажды утром, пока я еще спал, вошла ко мне в номер, чтоб сделать уборку, и почти управилась к мо-ему пробуждению. Села в ногах кровати на мои ноги, я их из – под нее выдернул, но шасси уже были убраны, она воспарила слишком высоко, чтобы это заметить. Обхватила себя руками, с треском на скорости хлопая крыльями. Со стоном повалилась на спину, придвинулась ко мне. Я вынул у нее из рук табличку с надписью «Просьба не беспокоить», бросил на пол.

– Я за тобой наблюдала, – сказала она.

– Я просто спал.

– Меня уволят.

– Все лучше, чем умереть.

Я встал, отыскал в чемодане бутылку, сорвал обертку с пластикового стакана, который она постаяла на комод, налил два глотка виски.

– Держи.

Ей едва удавалось удержать стаканчик, поэтому я сел рядом, придержал ее руку, направил.

– Лекарство.

Она хлебнула, проглотила. Ей требовался валиум, [28]28
  Валиум– транквилизатор.


[Закрыть]но я надеялся, что спиртное подействует и утихомирит ее. Не подействовало, пришлось плеснуть еще.

– Тебе надо к врачу.

Керри снова выпила, села. Точно известно, что будет дальше: в ту же секунду, как ей станет лучше, снова ринется в Финикс, штат Калифорния.

– Нет, – сказал я, укладывая ее. Сам прилег рядом, прижал ее к себе.

– Я тебя разглядывала. Похоже, ты совсем одинокий.

– У меня своя проблема. Ты только что ее хлебнула.

– Знаю. Мусорное ведро постоянно набито бутылками. Может быть, незаметно выведешь меня? Меня будут искать.

– Поспи. Я оплатил номер еще на день вперед. Потом сможешь тайком уйти.

Я подобрал табличку с надписью «Просьба не беспокоить», открыл дверь, прицепил к ручке, посмотрел в обе стороны, откатил тележку горничной в конец коридора, вернулся и лег рядом с ней. Она спала, я гадал, к чему мы с ней движемся.

Через четыре часа выяснилось, что к трейлеру «Эйрстрим», набитому таким количеством комиксов, что отовсюду практически сочились чернила. Она весь день спала, а я пил и читал. Отключился как раз к тому времени, как она пробудилась. Такими и остались наши дальнейшие отношения.

– Забавно, – заметила она сейчас, – с виду ты почти совсем белый. Даже по глазам не догадаешься. На самом деле они не азиатские. Недостаток, да? Очень симпатичный. Хотя ты все равно помесь.

– Постоянно стараюсь разгладить одежду. И каждое утро встаю, весь помятый.

– Спи голый.

Смеркалось. Скоро придется спрашивать, можно ли переночевать.

– Что это за наклейка у тебя там на бампере? – спросил я.

– М-м-м…

– Наверняка имеет какой-то смысл.

– Я это не буду с тобой обсуждать. Речь не идет ни о каких высших силах и прочей белиберде. Все равно посмеешься.

– Просто интересно.

– Не желаю рассказывать. – Она пошла на кухню заваривать кофе. По-моему, знала, что я хочу взять ее за руку. – У тебя в голове полная каша, – заметила она, положив на поднос фильтр и наливая в кофеварку воду из бутылки.

– Что бы ты ни сказала, смеяться не буду. Что мне известно?

– Ну ладно, дело вот в чем. Видел «фольксваген» на улице? Кроме него, я ничего не могла себе позволить. Мне даже не разрешили пнуть по колесам, на пробу проехаться. Я его просто купила. Приехала к себе, села на ступеньку. Всего пару недель назад бросила амфетамин. Чувствовала себя жутко, в полной отключке, все кругом видела, как в троекратные очки. Думала: кончится это когда-нибудь или нет; может быть, я навсегда повредила мозги, зрение, нервную систему и все остальное. И решила – ладно, Керри, если так продолжается, когда ты собираешься навсегда завязать, почему бы и не развязать? Какой смысл бросать, если все равно находишься в депрессии и паранойе? И тут взглянула на ту самую наклейку. Разглядела, и мне показалось, будто Сам Господь лично мне в этой самой пустыне задает вопрос. И пока Он его задает, чуть ниже на ступеньке сидит дьяволенок из какого-нибудь моего комикса и советует принять дозу побольше. Все равно, мне стало чуть лучше. Казалось, меня кто-то заботливо предупреждает, словно папаша шестидесятых годов объясняет ребенку, что скорость смертельно опасна. В любой другой день нашла бы старое бритвенное лезвие и соскребла наклейку. А тут решила оставить на месте. Вдруг когда-нибудь кто-нибудь будет ехать позади меня в таком же состоянии и увидит. Может, ему тоже станет немножечко лучше, он продержится еще пару-тройку часов. Вот и все.

Теперь моя очередь, – продолжала она. – Ты женат?

Слыша этот вопрос, я вдруг понял, что вообще не вспоминаю о Рози.

– Скорее, формально связан брачными узами.

– Неразрывными?

– Ты вступала когда-нибудь в такую жуткую связь, что о ней говорить даже не хочется?

– Постоянно.

Керри вынула из карманчика блузки пачку импортных сигарет, вытащила одну и прикурила твердой рукой. Медленно выкурила до самого конца.

__ Что собой представляет твоя жена?

– Быка, а я не матадор. Постоянно сижу на рогах. Забудь о ней. Пойдем посидим на ступеньке.

Казалось, сигарета дымится почти полчаса. Время замедлилось, упиваясь редким моментом. Я покачал головой вверх-вниз – каменистые скалы в пустыне разделились, умножились. Вскоре мы очутились на луне, а другая стояла над нами. Койоты гонялись за кошками, но Азаль в трейлере ничто не грозило.

– Сигарета с ментолом?

– Да. А что?

– Ничего. У тебя есть записи евангельских песнопений?

– Нет.

– А приятель по имени Хесус?

– К чему ты ведешь?

– Просто хочу убедиться в случайном развитии событий.

– Оно не случайно.

Я взглянул на наклейку, но озарение не снизошло на меня. В глазах что-то смутно мелькнуло, просвистело предчувствие решения. То есть я начинал понимать, что задача делится на саму себя, на меня, математика усложняется еще больше, становится неразрешимой. Может, я возвращаюсь назад к какой-то настоящей любви, а письмо – лишь предлог? Нет, Керри я не любил. Восхищался ей, но не любил. На ступеньке не было жара. Сидя рядом, мы ощущали тепло, только вовсе не сексуальное. Стали братом и сестрой. Импрессионистская картина: «Двое на ступеньке: раздумье». Точки, точки, точки. Чтобы соединить их, понадобится десять тысяч эллипсов, и все равно какая-то ускользнет. Я что-то чую и не могу ухватить.

– Удалось тебе его представить когда-нибудь целиком?

– Что?

– Заговор.

– Я в эти игры больше не играю. Не думаешь, что от края пропасти лучше отойти назад? На почтительное расстояние. На такое, какое нас с тобой разделяет.

– Не знаю.

– А я знаю. Смотрю тебе в глаза и знаю: тебе где-то надо переночевать. Знаю: не хочешь просить из опасения нарваться на отказ, боишься, как бы я не подумала, что собираешься спать со мной. Поэтому можешь спать со мной. Не в том смысле. Просто рядом. Вполне близко, правда?

Мы улеглись в постель. Рядом с нами лежала Азаль. Я имею в виду кошку. Мы втроем были близки, как никогда в жизни.

Утром выпили кофе, который Керри приготовила прошлым вечером. Все спали не раздеваясь. Опасных моментов не возникало, мы уважали закон, который гласил: «Не сейчас. Больше никогда».

Я был весь помятый. Мы оба. Но я как-то понял, что значит становиться старше, когда возникает дружеское братское чувство к тому, кого не встречал много лет и кто уже не хохочет до колик над твоим брюшком и наметившимися залысинами.

Мы потягивали кофе. Дувший в окно ветерок уговаривал: «Не уходи», – закон приказывал: «Уходи поскорее».

Я поискал глазами умывальник, сушилку – в трейлере не было ни того ни другого. Каким наслаждением казалась чистая одежда, которой у меня никогда теперь не было. На мне постоянно отпечатывался вчерашний день.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказала она.

Подошла к кухонному шкафчику, встала на цыпочки, вытащила с верхней полки из-за пачки сахара пухлый пакет для продуктов, принесла к столу, сунула мне в руки. Я открыл, заглянул. Цезарский салат из денежных бумажек.

– После твоего отъезда, – объяснила Керри, – я стала торговать наркотиками, чтобы свести концы с концами – кончик самокрутки с марихуаной с кончиком своего носа. Вот тогда дело пошло совсем плохо, потому что у меня всегда был припрятан запас. Тинейджеры слетались сюда в любое время ночи, богатенькие студенты. Ненавижу маленьких говнюков. Через пятьдесят лет увидишь восьмидесятилетних старцев, разъезжающих в «линкольнах», развалившись на сиденье, держа руль одной Рукой, в надетой задом наперед бейсболке с эмблемой Американской ассоциации пенсионеров. До сих пор сюда заглядывают время от времени. Я говорю: «Проваливайте». Не хочу тратить эту кучу денег. А ты можешь.