Текст книги "Парящий дракон. Том 1"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

7

Отворяя массивные двери похоронного бюро, Пэтси постаралась отбросить воспоминания о прошлом вечере. Мистер Голланд ждал ее и поспешил ей навстречу по темному ковру; лицо его, казалось, отрицало саму возможность веселья. На самом деле он был добрым и душевным человеком, но наследственность одарила Франца Голланда фигурой и лицом диккенсовского злодея: у него были насупленные брови, острый нос и костлявые плечи. Его тощее тело всегда было облачено в дорогие костюмы. Губы у него казались чересчур яркими на бледном лице. Он хотел, чтобы о нем думали как об «образованном» и «изысканном», и поэтому держался манерно, хоть и думал, что культурно. Ему нравилось в задумчивости прикладывать палец к губам, или стоять в картинной позе, слегка отставив одну ногу, или ходить, заложив руки за спину. Когда он шел к Пэтси по толстому ковру, он представил комбинацию из этих своих «изысканных» движений: одна рука у него была за спиной, а другой он теребил верхнюю губу. Пэтси подумала, что он похож на важного, призывающего к молчанию пингвина.

Приблизившись к ней, он опустил левую руку и протянул ей правую, при этом слегка поклонившись.

– Благодарю вас за то, что вы пришли к нам, миссис Макклауд, – сказал он приятным баритоном. – Хочу вас заверить, что вся церемония пройдет по возможности легко и безболезненно. Как я уже говорил вчера по телефону, миссис Макклауд, последние почести, которые мы отдаем своим любимым, должны быть столь же прекрасны, как и другие события жизни, например как Рождество или венчание. Ну, а теперь – вы принесли мне костюм?

Вчера мистер Голланд заверил Пэтси, что, раз Лес сильно обгорел и в открытом гробу хоронить его не следовало, от него тем не менее осталось достаточно, чтобы похоронить его в любимом костюме. "Что мы в действительности и предпочитаем, миссис Макклауд, верно ведь? Мы хотим, чтобы наши любимые уходили во всем сиянии славы, как обычно говаривал мой отец, – и что нечасто предоставляется братьями Брукс, – так что не принесете ли вы какой-нибудь костюм и галстук, которые мистер Макклауд в особенности предпочитал?"

Любимые туфли мистера Макклауда не потребовались.

Пэтси передала ему маленький коричневый бумажный пакет. Франц Голланд подхватил его с такой легкостью, словно это был сверток с завтраком.

– Родители мистера Макклауда; кажется, прибудут сегодня?

– Да, – сказала Пэтси, – они наняли лимузин из аэропорта Кеннеди.

– О! – сказал мистер Голланд, наклонившись вперед и сцепив за спиной руки. – Разумеется, я отлично помню старшего Макклауда. Они приходили к нам, когда упокоился дедушка вашего супруга, и мы сделали для них буквально все. Вы уже подумали о вместилище останков вашего супруга? – И он провел ее, чуть-чуть не касаясь локтя, за угол – в большую комнату, где стояли гробы с откинутыми крышками.

– Полагаю, вы видите, какой большой у нас выбор, миссис Макклауд? – сказал он, сделав широкий жест в сторону открытых зевов гробов. – И я уверен, что это сугубо личное дело будет завершено успешно. Если я могу… Мадам ведь из рода Тейлоров, правда?

Лишь через несколько секунд Пэтси поняла, что он говорит о ней.

– Да.

– Мой отец и я были распорядителями на похоронах вашего дедушки. "Борнли и Голланд" проводили в последний путь многие поколения Тейлоров, миссис Макклауд.

– Но не Джозефину Тейлор, – сказала Пэтси.

– Пардон?

– Вы ведь не работали над Джозефиной Тейлор, верно?

Моей бабушкой. Ее девичья фамилия тоже была Тейлор, и она была дальней кузиной моего дедушки. Вы работали над ее мужем, но не над ней. Его вы затолкали в один из ваших ящиков, но ее – нет.

– По-моему, бабушка мадам была больна, – заявил мистер Голланд, отступая на шаг. – Это очень печальная история. Бабушка мадам была очаровательной особой. Я верю, что ее достойно проводили в последний путь.

Пэтси не могла объяснить своего раздражения.

– Да, разумеется. Бабушка мадам была городской сумасшедшей, так что ее милейший муж поместил ее в лечебницу до конца дней.

Мистер Голланд вновь дотронулся пальцем до верхней губы.

– Это трагическая история, миссис Макклауд. И нет сомнения, что ее обстоятельства расстраивают вас. Но мы можем сделать из всего этого единственный вывод: мы должны сделать для наших любимых все, что в наших силах, поскольку они уже ничего не могут сделать сами.

– Я хочу, чтобы моего мужа кремировали, – сказала Пэтси. – Он же все равно уже почти кремирован, разве нет?

Я просто собираюсь довершить работу. Так что продайте мне самый дешевый чертов гроб и кремируйте его в нем.

Франц Голланд отступил еще на несколько шагов.

– Разумеется, но есть еще и другие члены семьи, которые должны решить…

Она вспыхнула.

– Я не собираюсь кремировать остальных членов семьи, по крайней мере пока. Я лишь намереваюсь кремировать своего мужа. А если вы не можете с этим справиться, я отнесу его туда, где это смогут сделать.

– Миссис Макклауд, – сдержанно сказал Голланд, и в этот миг, в миг, когда ее еще не покинуло самообладание, она пожалела его. Он, в конце концов, был тактичный, чувствительный человек и говорил таким тоном потому, что так научил его отец. – Миссис Макклауд, как жена любимого вами человека, вы, разумеется, имеете право решать так, как вам будет угодно, и мы сделаем все, что вам будет угодно. Но поскольку ваши предпочтения для нас – самое главное, мы хотели бы еще раз попросить вас подумать…

Пэтси чуть не упала в обморок. Мистер Голланд превратился в мертвеца. Этот приятный, глубокий баритон исходил из уродливого, провалившегося рта. Верхняя губа оттянулась к носу, и она увидела обнажившиеся челюсти и корни зубов. Язык почернел. Кожа мистера Голланда стала сухой, как пергамент, и приобрела коричневый оттенок. В некоторых местах она прорвалась, и из жутких дыр зияли лиловые внутренности. Теперь она увидела, что стоящее перед ней существо было одето лишь в жилетку и галстук. Кожа на бедрах разлезлась и обнажила кости, от пениса почти ничего не осталось.

Пэтси закричала.

Создание подпрыгнуло и протянуло к ней руки. Ногти были черно-лиловые и очень длинные.

– Не прикасайся ко мне! – вопила Пэтси.

Создание попятилось, шаркая босыми мертвыми ногами по толстому ковру.

Вот, значит, что видела ее бабушка?! Джозефина Тейлор зашла так далеко, как только могла, и видела друзей и незнакомцев, неожиданно превращающихся в гниющие тела незадолго до того, как они действительно умирали, и она больше не могла этого вынести и ушла от мира. Мистеру Голланду осталось жить не больше месяца, и вот во что он вскоре превратится.

Только, вероятно, когда он станет таким, никто его не увидит.

– Мистер Голланд, – дрожащим голосом сказала Пэтси.

Она смотрела вниз, на ковер. – Извините меня за этот крик.

У меня было тяжелое время. Пожалуйста, не подходите ближе. Я прошу извинить меня за эту сцену. Я боюсь, что я несколько не в себе.

– Разумеется, миссис Макклауд, – раздался низкий голос, и Пэтси содрогнулась.

– Могу ли я воспользоваться телефоном? Я должна позвонить друзьям и попросить их помочь. Нет, пожалуйста, не подходите близко, мистер Голланд. Просто покажите мне, где телефон.

Дрожащие ноги скелета отступили на шаг, и Пэтси увидела, что мертвая клешня тянется по направлению к холлу.

– Отлично, – сказала она. – Я сама найду его.

– На столе, в алькове, – сказала тварь, и Пэтси быстро прошла мимо, глядя в сторону.

– Я что-нибудь не то сделал? – услышала она его голос. – Я вас чем-то ужасно обидел? – В голосе слышались чуть ли не слезы. – Если вы хотите кремировать своего мужа, что ж, разумеется.

– Да, – сказала она, не обернувшись. – Оставайтесь в комнате, пожалуйста, мистер Голланд.

Она увидела альков, полускрытый тяжелой алой бархатной занавеской. Там стоял стол с телефоном. Телефонная книга лежала в верхнем правом ящике стола. Пэтси отыскала телефон Грема Вильямса и начала быстро набирать номер.

– Да, и Ричард тоже, – сказала она. – Оба, пожалуйста, приезжайте, заберите меня отсюда.

8

То, что случилось после того, как они втроем приехали в контору, можно описать несколькими словами. Лаура Альби, которая знала о Пэтси гораздо меньше, чем остальные двое, казалось, разобралась в ситуации в конторе «Борнли и Голланд» гораздо лучше, чем ее муж и Грем Вильямс. Лаура сразу подошла к Пэтси и обняла ее. Ричард и Грем глупо топтались за ее спиной, хлопая Пэтси по плечу и растерянно глядя на Франца Голланда, который до сих пор не решался выйти из своего хранилища гробов. Наконец Ричард уж совсем было собрался заговорить с ним, но тут Лаура окликнула похоронного распорядителя:

– Проблем с кремацией не будет?

– Разумеется, нет, если так желает миссис Макклауд, – ответил Голланд. – Я сделаю все необходимые приготовления.

– Ну, тогда все улажено, – заявила Лаура, по-прежнему стоя рядом с Пэтси, которая все еще судорожно цеплялась за нее. – Мы едем домой.

Грем отвез Пэтси на Чарльстон-роад, договорившись с ней, что позднее он привезет ее сюда, чтобы она отогнала машину.

– Джозефина напомнила мне о себе, – сказала ему Пэтси. – По крайней мере, я знаю, что вы все проживете долгую жизнь.

– Джозефина Тейлор никогда не говорила, кто из знакомых или членов семьи должен умереть, – сказал ей Грем. – Только о незнакомцах да о людях, которых она не слишком хорошо знала. Но все равно, спасибо.

Ричард должен был ехать на Род-Айленд для первой своей встречи с клиентом Моррисом Страйкером на следующее утро. Он и Лаура долго прощались после первой своей ночи в новом доме. Он обещал, что, как только вернется, навестит Пэтси Макклауд.

9

Вечером двумя днями позже, когда Ричард Альби начал понимать, что ему вряд ли удастся поладить со своим клиентом и что Моррису Страйкеру его новый реставратор тоже не слишком нравится, Бобби Фриц все еще жаловался Бобо Фарнсворту и Ронни Ригли на потерю своего лучшего заказчика. Они все трое сидели в боковом кабинете кафе «Пеннивистль», а на столе стояли две пустые пивные кружки.

Ронни рисовала на столе круги, размазывая пролитое пиво, и Бобби знал – как знал или подозревал уже множество раз, – что он надоел Ронни, она думала, что он инфантилен или глуп, она думала, что он шалопай и недостоин быть другом Бобо. С тех пор, как у них начался роман с Ронни, Бобо почти не заходил в "Пеннивистль", который был любимым баром Фрица, да и Бобо тоже.

– Он просто подкосил меня, ребята, – сказал он, хоть и помнил, что уже говорил это несколькими минутами раньше.

– Ты что же, думаешь, что можешь попросить его вновь нанять тебя? – спросила Ронни, все еще чертя круги на поверхности стола.

Ронни Ригли, как он полагал, была одной из самых привлекательных женщин, которых он когда-либо видел. У нее был если и не пятый, то вполне достойный четвертый номер. То, что Ронни была по меньшей мере лет на десять старше, чем он сам и Бобо, ни черта не значило, и ни черта не значило то, что она даже не старалась выглядеть моложе. Ей и не нужно было это делать. Даже тогда, когда она выглядела усталой и раздраженной, как, например, сегодня, Бобби все равно хотелось прижать ее. И чем больше он пил, тем больше ему хотелось. Но он боялся, что она лишь рассмеется ему в лицо, если он решится хоть на что-то.

– Клянусь, Ронни, он просто подкосил меня, – объяснял он. – Но я представляю себе, на что будет похож его газон. Скоро он весь зарастет сорняками и дикой травой.., и я даже не хочу думать, что случится с его садом.

– Я думаю, Ронни права, – сказал Бобо, обнимая ее, чем вызвал тайную боль Бобби. – Просто пойди к нему, позвони в дверь и объясни, как ты беспокоишься. Может, вы сможете как-то договориться.

– Договориться, как же, – сказал Бобби, – Если я подойду к его дому, он просто-напросто пристрелит меня. Боже!

Он здорово обращается с пушкой, верно? Он ведь застрелил этого Старбека, а у того пушка была уже в руке, разве нет?

– Мы его нашли так, – сказал Бобо, – с пистолетом в руке. – На самом деле, хоть Бобо не хотелось этого говорить, Ван Хорн стал популярен в штаб-квартире хэмпстедской полиции: Томми Турок доводил всех полицейских помоложе, заявляя, что им бы нужно брать у Ван Хорна уроки стрельбы.

– Но с теми, остальными, убийствами покончено, верно? – спросил Бобби.

Ронни кивнула головой, но Бобо сказал:

– Старбек был взломщиком, а не маньяком. Слишком много людей поверили в это и расслабились. На днях будет еще одно убийство, вот увидите.

– Это ты говоришь, – возразил Бобби. – А я говорю, с ним покончено. Поэтому и остальные копы ходят с такими довольными мордами, мать их так.

Он хлопнул себя рукой по лбу.

– Прости, Ронни. Я должен следить за собой. Сегодня я немного не в себе.

– Ты хлебнул лишнего, – сказала Ронни. – Я тебя не упрекаю, но ты прикончил три кружки и уже допиваешь четвертую.

– Эй, я же не пьян, – это даже для него самого прозвучало неубедительно. Он увидел себя самого глазами Ронни: инфантильный, не слишком умный, перепивший пива.

– Ну, я вот что скажу, – сказал Бобби. – Если я когда-нибудь увижу его, я имею в виду доктора Ван Хорна, я поговорю с ним по-доброму.

Ронни улыбалась ему, и Бобби неожиданно почувствовал, что все может еще наладиться.

– Я поговорю о том, о сем, а потом скажу ему, что буду стричь его газон бесплатно. Дважды в месяц. Бесплатное обслуживание газона. Потому что я просто не могу вынести, во что он превращается. А когда я так поступлю, что, вы думаете, он сделает? Он возьмет меня обратно.

– Ты напился, дурень, – сказал Бобо и перегнулся через стол, чтобы потрепать Бобби по голове. – Мы с Ронни отвезем тебя домой.

– Я буду делать это бесплатно. Разве ты не видишь, какой это отличный план? Ему просто придется взять меня обратно.

– Поехали, – сказал Бобо.

– Только если я сяду рядышком с Ронни, – сказал Бобби. – Ну и женщину ты себе отхватил, Бобо!

Выражение лица Бобо подсказало ему, что, может, он и вправду напился.

Бобби жил со своими родителями в маленьком домике на Пур-фокс-роад, которую когда-то называли "Хэмпстедскими Аппалачами". Дорога эта змеилась по берегу залива и обрывалась у гринбанкского вокзала. Кто был этот бедный Фоке и что с ним произошло, давно забылось, но название все еще играло свою роль – это была самая тихая и самая незаметная улочка во всем Гринбанке. В начале ее громоздились блочные дома, в которых раньше была Гринбанкская академия, после Второй мировой войны продавшая эти здания. Теперь в одном жил спившийся художник, в другом – продавец из сомнительной лавочки, один совсем уж запущенный дом оставался пустым по крайней мере лет пятьдесят, а последний принадлежал семейству Фрица.

Когда они свернули на Гринбанк-роад, Бобби обнаружил, что его все больше подмывает обнять Ронни за талию.

Он не мог не думать о том, на что это похоже – ласкать Ронни Ригли. Но если он поддастся этому желанию, Ронни лишь укрепится в своем мнении о нем, а Бобо вышвырнет его из машины и больше никогда с ним не заговорит.

Так что он сказал:

– Высади меня на повороте, Бобр, ладно?

– Хочешь прогуляться, Бобби? – спросил его Бобо.

– Да, хочу немножко проветрить голову, прежде чем доберусь домой.

– Неплохая идея, – сказал Бобо и остановился на обочине перед перекрестком.

– Вот тут все и произошло, – сказал он, указав кивком головы на просвечивающие сквозь листву огни дома Ван Хорна.

– Повезло ему, – ответил Бобби. Он вылез из машины и помахал Бобо, который сворачивал на Маунт-авеню.

Только когда Бобби зашагал домой, он понял, до чего он сильно пьян. Тротуар Пур-Фокс-роад дрожал и двоился, и через несколько шагов он обнаружил, что стоит по колено в. сорняках.

– Ах я бедняга, – сказал он и снова выбрался на дорогу.

Ноги все время несли его на другую сторону дороги. Он постарался выпрямиться и держаться направления к дому. На какой-то миг он увидел две луны над головой, а перед собой – две дороги, но он моргнул, и изображения совместились. В крови у него гудели четыре кружки пива и столько же, казалось, плескалось в голове.

С внезапной силой ему захотелось помочиться. "Боже, Боже, Боже", – запричитал он и потрусил в сорняки на обочине дороги, расстегнулся и едва успел вовремя. Моча пологой дугой оросила сорняки и стволы деревьев. Закончив, он застегнулся и вновь повернулся лицом к Пур-Фокс-роад.

Луна, казалось, была в два раза больше, чем ей положено. Она была вздувшимся, подгнившим шаром, маячившим перед ним. От нее исходил холодный свет, и правая нога Бобби, которую он забрызгал мочой, заледенела.

Лунный свет, казалось, облегал кожу. Пур-Фокс-роад сверхъестественно ярко светилась перед ним. Бобби увидел, как от гальки на дороге легли длинные тени. Потом он увидел, что на лунном диске появилось лицо, усмехающееся, грубое и нечеловечески жестокое. Бобби вытянул вперед руки, словно пытаясь защититься от этого ужаса, и увидел, что в лунном свете они казались покрытыми серебряным мехом.

Луна наклонилась прямо к его лицу и прошептала:

– Погляди вниз.

Бобби поглядел вниз и заорал. По дороге, точно ленивый прилив, текла кровь, заливая его ботинки. Запах крови окутывал его – дорога воняла точно мясная лавка. Из-за того что цинично ухмыляющаяся луна теперь опустилась так низко, поток крови казался черным.

– Погляди, – шептала луна в этом черно-белом мире, – погляди вверх.

И Бобби вздернул голову. Он увидел серебряные деревья, черные листья и черно-белую ленту на дороге.

– Он идет, – донеслось до него с шепотом ветра, а луна растянула в улыбке распухшие губы.

Бобби услышал шаги, хлюпающие по кровяному потоку.

Он попытался податься назад, но из земли высунулись пропитанные кровью щупальца, ухватили его за щиколотку и швырнули в холодный неторопливый прилив.

– Идет, – прошептала луна, дыша ему в шею, и Бобби отчаянно пытался подняться на ноги. Руки у него от крови стали черными, джинсы прилипли к ногам.

Он не мог двигаться в этом черно-белом, в этом серебристом мире. В мозгу его возникла безумная мысль, что кровь на дороге была его собственной, – это он был мертв или вот-вот будет.

Он знал, что к нему приближается что-то жуткое, и шел навстречу, стиснув кулаки.

Он был почти разочарован, когда из-за залитого серебром угла дома появился всего лишь человек. Луна нависала за его спиной точно чудовищная глыба, и Бобби не мог разглядеть его лицо.

– Держись от меня подальше, – сказал Бобби, и собственный голос показался ему тоненьким и слабым.

Знакомый голос сказал:

– Все в порядке, парень. Ты просто чересчур возбужден.

Черная фигура сделала еще один шаг вперед, и Бобби увидел, что никакой реки крови, омывающей дорогу, нет.

Джинсы намокли от его собственной мочи. В лунном свете руки его вновь стали нормальными, а не черными от крови.

Человек, обращавшийся к нему, был кем-то, кому он доверял.

– Перепил пива, а, Бобби? – спросил мужчина, и, когда он поднял голову, Бобби увидел седые волосы и интеллигентное лицо доктора Рена Ван Хорна.

– О, а я как раз недавно говорил о вас, доктор, – с облегчением пропел Бобби, гораздо громче, чем следовало бы. – Я не шучу, нет. И знаете, что я о вас сказал? Желаю ему всего хорошего, сказал я, – вот что.

– Спасибо, – доктор медленно подходил к Бобби в струящемся лунном свете.

– Не слышно никаких птиц, – сказал Бобби. – Вы заметили? Так тихо! А обычно, если возвращаешься ночью, всегда услышишь сову-другую.

– О, все совы умерли, – сказал доктор Ван Хорн, направляясь к Бобби по середине узкой, залитой лунным светом дороги.

– Похоже. На газонах, которые я стригу, мне в последнее время все чаще попадаются мертвые птицы, знаете ли.

Каждый день все больше. – Тут Бобби вспомнил кое о чем и сказал:

– Я собирался вам кое-что сказать, доктор Ван Хорн.

Я просто не могу вынести, что ваша лужайка приходит в такое состояние. Так что я прошу, позвольте мне приходить иногда и работать над ней бесплатно.

Теперь доктор Ван Хорн находился лишь в паре футов от Бобби, стоя на узкой дороге. Бобби увидел, как его волосы окружают голову серебряным ореолом на фоне все еще огромного лунного диска, но лицо доктора было черным пятном, на котором плавали пятна еще чернее.

– Так что вы скажете? – спросил Бобби и почувствовал чудовищную вонь помоев и чего-то еще похуже, чего-то мертвого и липкого, догнивающего в сорняках.

– Хотите на меня работать? – спросил доктор Ван Хорн.

Бобби отступил на шаг и почувствовал, как кровяные щупальца вновь цепляют его за лодыжки. Доктор Ван Хорн вытянул руку – в ней светилось маленькое изогнутое лезвие. Прежде, чем Бобби успел среагировать, оно со свистом рассекло воздух и полоснуло шею Бобби как раз под левым ухом. Доктор резким движением провел лезвием наискось, и шею Бобби залил кровавый поток.

Бобби упал на колени. Он не чувствовал боли – лишь теплую влагу, которая растекалась по груди и шее. Влагу вытекающей из него жизни! Доктор Ван Хорн ударил его снова, и на этот раз он ощутил вспышку боли, поскольку доктор отхватил большую часть его левого уха. Бобби поднял руки, почти не веря, что все это происходит именно с ним, и маленький изящный скальпель отсек ему три пальца на руке.

Затем скальпель взлетел вновь, и в ответ на удар сердце Бобби покорно выплеснуло поток крови, и он упал на колени и потерял сознание как раз перед тем, как скальпель Ван Хорна рассек ему левую щеку.

Бобби Фриц, самый лучший садовник Гринбанка, провалился в пустую тьму. Доктор Ван Хорн откатил тело в сторону, разрезал на нем рубашку и начал переделывать согласно своему вкусу то, что было под ней. Он вскрыл грудную клетку Бобби и отогнул в сторону ребра, вырезал сердце и вынул его. Затем расстегнул на Бобби ремень, стащил с него Джинсы, вырезал пенис и мошонку и вложил их в правую руку Бобби.

Он уже делал нечто в этом роде два раза и сделает еще три раза. Они не слишком обрадуются, его жертвы.

Он оттащил тело садовника, которого уже трудно было узнать, в поросший сорняками кювет за Пост-роад, вытащил из кармана листочек бумаги и вложил его в разверстую грудь Бобби. На листке были стихи, написанные столь безликим почерком, что они могли бы выйти из компьютерного принтера. Они будут обнаружены лишь через несколько часов после того, как найдут само тело, а это случится двумя днями позже, тринадцатого июня.