Текст книги "Путешествие с вилкой и штопором"

Автор книги: Питер Мейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

3
Встреча посреди мокрого поля

Я очень уважаю boudin noirи считаю ее аристократом в семействе колбас. Boudin noir– это кровяная колбаса из свинины, очень темная, ароматная и жирная, обычно подаваемая на слое тонко нарезанных запеченных яблок. Такую колбасу хорошо есть перед камином, когда земля на улице скована морозом и ледяной ветер стучится в ставни. Это очень уютная еда.

Той зимой любители кровяной колбасы со всей страны собирались ради того, чтобы принять участие в тридцать восьмой Foire au Boudin [34]34
  Ярмарка кровяных колбас (фр).


[Закрыть]в городке Мортань-о-Перш неподалеку от Алансона, кружевной столицы Франции. Обычно ярмарка продолжается три дня и представляет собой что-то вроде затяжного конкурса красоты среди кровяных колбас, перемежающегося всякими развлечениями вроде поросячьих гонок, соревнований на лучшего имитатора свиного визга, soirée disco [35]35
  Дискотека (фр.).


[Закрыть]и прочих удовольствий. Программа показалась мне очень соблазнительной, но, к сожалению, в то же самое время проводился и еще один, гораздо более скромный, праздник кровяных колбас в городке Монтюре к северу от Дижона, и его я непременно должен был посетить. Для того имелась особая причина.

Главнейшим событием праздника было выступление Grand Mangeur de Boudin [36]36
  Большой едок колбас (фр.).


[Закрыть]– этакого боа-констриктора в человеческом обличье, грандиозной машины по уничтожению колбас, который, как уверяли организаторы, за пятнадцать минут съедает полтора метра boudin. Полтора метра – это чуть меньше пяти футов, а толщиной boudinнапоминает самую толстую гаванскую сигару. В общем, это очень много колбасы.

Я был не в силах поверить, что один человек способен справиться с таким количеством за день, не говоря уже о пятнадцати минутах. И интересно, как он ее уничтожает: откусывает, жует и потом проглатывает или просто втягивает в себя, как длинную макаронину? Но какую бы технику он ни выбрал, зрелище наверняка будет замечательное, и мне ни в коем случае не хотелось пропускать его. С помощью дорожной карты я разработал маршрут и пообещал жене привезти столько boudin, чтобы нам хватило на всю зиму.

Выступление Grand Mangeurбыло назначено на одиннадцать тридцать утра в воскресенье, и, чтобы не опоздать, я решил отправиться B Дижон накануне вечером и переночевать там. Два часа я на машине добирался до вокзала в Авиньоне, два часа ехал на поезде до Дижона, а там сразу же взял напрокат машину. Судя по карте, до Монтюре было еще два часа езды, а значит, я вполне успевал добраться туда утром. Рядом с отелем я обнаружил ресторан, где подавали boudin, и порадовался, что в кои-то веки мне удалось разумно и четко организовать поездку.

Следующее утро выдалось мокрым и неприветливым: с серого неба сыпался то ли дождь, то ли снег, улицы Дижона были безлюдны, а дороги – почти пусты. Грустное начало дня. Ну ничего, решил я, зато такая погода способствует аппетиту, а в Монтюре меня уже ждет пара-другая бокалов вина, множество родственных душ и столько boudin, сколько иные люди не видят за всю свою жизнь. Я с оптимизмом жал на педаль газа. Небеса становились все темнее, дождь со снегом – все гуще, а окрестности – безлюднее.

Немного погодя я остановился у маленького деревенского кафе, чтобы выпить чашечку кофе и купить местную газету, в которой обязательно будет информация о колбасном фестивале: объявления, а возможно, и интервью с Grand Mangeur. Но, как ни странно, в ней не нашлось даже упоминания о столь знаменательном событии. Я вернулся в машину, включил дворники на самый интенсивный режим и двинулся дальше.

В Монтюре я прибыл за несколько минут до одиннадцати. Значит, у меня есть еще полчаса, для того чтобы побродить по городку, проникнуться его духом и поболтать с другими поклонниками boudin. С первого взгляда меня поразили пустота и тишина, царящие вокруг. Казалось, все жители внезапно покинули Монтюре. Наверное, решил я, мэр, испугавшись невиданного нашествия гостей, решил перенести празднование куда-нибудь за город. По крайней мере, тогда понятно, почему на улицах не видно ни одной живой души. Я сел в машину и поехал дальше.

Никого. Ничего. Ни афиш с улыбающимися свинками, ни намека на праздничное веселье. Одно мокрое пустое поле за другим. Только отъехав довольно далеко от города, я обнаружил первые признаки человеческой жизни – далеко, на хмуром горизонте, двигалась какая-то черная куча.

Куча оказалась трактором. Несомненно, сидящий в его кабине человек должен знать, куда перенесли праздник. Трактор катался по полю взад и вперед, постепенно приближаясь ко мне. Я ждал его на краю целого моря свежевспаханной грязи и энергично размахивал зонтиком, чтобы привлечь внимание тракториста. Тот наконец остановился, не доехав пятидесяти ярдов, и молча уставился на меня. Он явно не имел желания покидать сухую кабину. На цыпочках ступая по грязи, я подобрался к нему поближе.

– Простите, не могли бы вы мне помочь? Я ищу Foire au Boudin.

Он высунулся из окна кабины, чтобы получше рассмотреть мокрое существо, с надеждой взирающее на него:

–  Сотment? [37]37
  Что (фр.)


[Закрыть]

– Ну, знаете, колбасную ярмарку? Ту, где выступает Grand Mangeur.

Тракторист сдвинул фуражку на затылок, оставив при этом грязную полосу на лбу. Потом уголки его губ опустились к земле, а плечи задрались к небу – жест, которым французы дают вам понять, что не знают, о чем вы говорите, и не особенно хотят узнать.

– Это ведь Монтюре? – спросил я, чувствуя подступающую панику.

Он кивнул:

– Да, один из них.

– А есть и другие?

– Это Монтюре-сюр-Сон. А есть еще Монтюре-ля-Сек. – Он ткнул пальцем куда-то себе за спину. – Далеко отсюда, ближе к Виттелю. Может, и еще какие есть.

Он кивнул мне. Опять надвинул на лоб свою фуражку, завел трактор и двинулся в сторону горизонта.

Grand Mangeur, где бы он ни находился, наверное, уже размялся свиными сардельками и теперь приступал к главному блюду. Промокший и грязный, я стоял на краю поля и в отчаянии смотрел, как трактор скрывается в угрюмой хмари. Я все перепутал. Праздник пройдет без меня, но я слишком замерз, чтобы беспокоиться об этом. Говорят, упущенное удовольствие только обостряет радость от следующего, но в данный момент я мечтал только о том, чтобы поскорее вернуться в Дижон и надеть сухие носки.

4
Любители окорочков из Виттеля

Что такое лягушка? Ни рыба ни мясо, а что-то среднее, а еще – символ гастрономических изысков, а еще существо, чьим именем англичане обозначают целую нацию. Мы называем французов лягушатниками и при этом демонстративно вздрагиваем от ужаса перед столь извращенным вкусом. «Эти люди тащат в рот любую гадость».

Мы с женой живем на юге Франции, где солнца гораздо больше, чем воды, а лягушки попадают в меню крайне редко. Они хорошо чувствуют себя только в сырости, женятся и заводят детей, не вылезая из прудов, и вообще предпочитают умеренный климат. А потому ради того, чтобы убедиться в истинности избитого утверждения – «по вкусу они напоминают цыпленка», – мне пришлось отправиться далеко-далеко на север.

По моим сведениям, самые упитанные и вкусные лягушки во Франции проживают в департаменте Вогезы. Это красивый, зеленый район на северо-востоке страны. Природа, расщедрившись, одарила его горами, многочисленными реками и тысячами étangs [38]38
  Пруды (фр.).


[Закрыть], словно специально созданных для нужд лягушачьего племени. А потому раз в год сюда стекаются поклонники лягушатины со всей Европы – в последнее воскресенье апреля они собираются в городке Виттель и там дают волю своей страсти.

Виттель широко известен благодаря своим минеральным источникам, богатым кальцием. Крулый год люди приезжают сюда ради la cure [39]39
  Курс лечения (фр.).


[Закрыть]– две недели неспешных прогулок по парку, пешком или на велосипеде, а по вечерам игра по маленькой в местном казино. И, разумеется, непрерывное распитие целебной воды, очищающей печень, почки и все внутренности и благотворно влияющей на цвет лица. Неудивительно, что жизнь в городке течет спокойно и размеренно. Его гости, искупающие здесь свои гастрономические грехи, двигаются не спеша, даже когда катятся на взятых напрокат желтых велосипедах. Оживление заметно только у двух общественных туалетов, расположенных на главной улице, – принятая внутрь вода делает свое дело. Но в остальном в Виттеле царят мир и покой.

Все изменилось в день моего приезда. Он выдался холодным и пасмурным – любимая погода лягушек, как объяснил мне местный метеоролог-любитель за кружкой пива в кафе. На боковых улочках рабочие уже начали разгружать и монтировать все то передвижное оборудование, без которого во Франции не обходится ни один уважающий себя fête [40]40
  Праздник (фр.).


[Закрыть]: тиры и карусели, киоски для сувениров и закусок и ряды раскладных столов под длинными тентами, где едокам будет предложена более основательная пища – в данном случае, разумеется, лягушки. Очень много лягушек. B прошлом году за два дня более тридцати тысяч человек поглотили пять тонн этих земноводных.

Весь разворот местной газеты был занят лягушкой в разных ипостасях: особь в скромном викторианском купальнике призывала посетить модный бутик; накачанный самец со штангой в лапах приглашал в местный спортивный зал и сулил belles cuisses [41]41
  Красивые окорочка (фр.).


[Закрыть]всем, кто последует его примеру. Красивые окорочка, как я вскоре обнаружил, вообще высоко ценились в Виттеле, и следующие два дня их поминали то и дело, каждый раз подмигивая и выразительно двигая бровями. B следующем рекламном объявлении перечислялись восемь способов приготовления этих самых окорочков: окорочка, припущенные в рислинге, окорочка с хрустящей корочкой, со спаржей, с лапшой и улитками и даже à la provençal– словом, окорочка на любой вкус. На той же странице я обнаружил картинку, изображающую соблазнительную, пышнотелую лягушку, а под ней анонс предстоящего конкурса красоты на звание Мисс Grenouille [42]42
  Лягушка (фр.).


[Закрыть](или Мисс Окорочка, как предпочитали называть его некоторые любители). А уже этим вечером в ресторане Salledu Moulinпод покровительством Братства дегустаторов лягушачьих окорочков должен был состояться grenouilla de monstre – грандиозная жарка окорочков на гриле. Стало ясно, что мне предстоит во всех смыслах насыщенный уик-энд.

Я заранее договорился о встрече с президентом Братства дегустаторов, месье Луазаном, и обнаружил его в Salledu Moulin, где он наблюдал за последними приготовлениями к grenouilla de monstre. Этот худощавый, живой человек, похоже, искренне обрадовался тому, что к списку иностранных гостей прибавился представитель еще одной национальности. В нем уже числились бельгийцы, голландцы, немцы и даже португальцы, а я оказался первым и единственным англичанином. Слух обо мне распространился по городу удивительно быстро. Торопясь на встречу с месье Луазаном, я прошел мимо рабочих, расставляющих столы под тентом.

– Говорят, в этом году даже англичанин явился, – сказал один из них.

–  Аh bon, – без особого интереса откликнулся другой. – Непременно расскажу об этом лягушкам.

В промежутках между визитами на кухню, где вдоль плиты ярусами укладывались подносы с окорочками, Луазан поведал мне о том, как Виттель сделался Меккой для любителей лягушатины.

– Все началось двадцать семь лет назад, – рассказывал он. – У Рене Клемана, владельца загородного ресторана, рядом с домом имелся небольшой étang. И однажды весенним днем семьдесят второго года он обнаружил, что этот étang оккупирован сотнями лягушек. Тысячами! И что же он тогда сделал?

– Ну, поскольку он был ресторатором… – начал я.

– Вот именно! Он начал их готовить. Mon Dieu, как он их готовил! Только лягушачьи окорочка и немного pommes frites. Он накормил le tout [43]43
  Весь (фр.).


[Закрыть]Виттель. На следующий год – то же самое. И так далее. А теперь, как вам известно, у нас уже есть собственное confrérie [44]44
  Братство (фр.).


[Закрыть], в котором двести пятьдесят членов. – Он взглянул на часы и в очередной раз собрался на кухню, а на прощанье сказал мне: – Завтра в девять утра разыщите меня во Дворце конгрессов. Там состоится завтрак с белым вином, а потом – парад. Вы будете нашим первым confrère [45]45
  Брат (фр.).


[Закрыть]из Англии.

Я искренне сомневался, что заслужил такую честь. Меня нельзя было назвать не только знатоком, но даже регулярным потребителем этого деликатеса. К тому же такое неожиданное вознесение в ряды лягушкоедов-аристократов означало серьезное изменение моего статуса. Обычно на подобных мероприятиях я ограничивался ролью стороннего наблюдателя: никому не известный и не заметный зритель, торопливо чиркающий что-то в своем блокноте. А теперь мне предстояло оказаться в самом центре событий и работать челюстями на глазах у сотен людей. И кто его знает, что еще от меня потребуется. Луазан не рассказывал мне о подробностях церемонии, а просто велел явиться к завтраку. Но пару раз мне уже доводилось видеть, как моих друзей принимали в члены того или иного confrérie, и я знал, что новым братьям нередко приходится пройти довольно изуверские испытания: одним глотком осушить огромный кубок красного вина, не уронив при этом ни капли, произнести длинную клятву верности на провансальском языке или в одиночку исполнить гимн братства. Раньше я с удобствами наблюдал за всеми этими издевательствами из зрительного зала, а сейчас зал будет наблюдать за мной.

Но, хотя весь ритуал посвящения оставался для меня тайной, нетрудно было догадаться, в чем состоит его главная часть: мне непременно придется съесть, причем с аппетитом, как минимум пару лягушачьих окорочков. До сих пор мне случилось попробовать их лишь однажды, и тогда они показались мне чем-то вроде маленьких леденцов с резким запахом чеснока. Но то была работа повара-любителя, а здесь, в самом сердце лягушачьего края, мне несомненно предстоит познакомиться с искусством истинных профессионалов cuisine grenouille. Воодушевленный этой мыслью, я решил, что перед дебютом на публике мне не помешает небольшая репетиция.

Хотя в тот день лягушатина занимала главное место в меню всех ресторанов Виттеля, я выбрал скромное уличное кафе: платформа из досок, натянутый над ней парусиновый тент, самодельный прилавок и несколько длинных столов перед ним. Большинство мест уже было занято, и я заметил, что почти у всех посетителей за край воротника заложена салфетка, что во Франции является знаком серьезных намерений. Мне понравилась атмосфера этого заведения – правильная смесь музыки и смеха, приветливые лица, бутылки рислинга на столах и лягушачьи окорочка в меню. Я занял свободное место рядом с группой очень крупных мужчин – членов местного клуба любителей регби, судя по их футболкам, – и сделал заказ.

Заслышав иностранный акцент, один из мужчин повернул голову в мою сторону.

– Вы откуда? – полюбопытствовал он.

– Из Англии, – не без опаски ответил я: встречи английских и французских регбистов по накалу страстей среди игроков и болельщиков напоминали знаменитую битву при Азенкуре. К счастью, мой сосед был, похоже, не злопамятен.

–  Ah, les anglais, – заметил он. – Ils sont durs [46]46
  Жесткие парни (фр.).


[Закрыть]. Прут как танки. – Наверное, это был комплимент, потому что он тут же наполнил мой стакан из своей бутылки. – А здесь вы зачем?

Я объяснил, что приехал специально, чтобы поближе познакомиться с лягушками, и он расхохотался и подтолкнул локтем своего товарища. Англичанин, который интересуется лягушками? Чудеса!

Как я уже упоминал, ничто не радует французов так, как возможность просветить невежественного иностранца. Вероятно, вместе с родительскими генами им передается снисходительная жалость к тем, кому выпало родиться в менее цивилизованной части света. В Провансе нам постоянно приходится выслушивать лекции на самые разнообразные темы: как снимать кожуру со сладких перцев, как вывести крыс, как вылечить занедуживший платан, как натаскать собаку на трюфели и как правильно вставлять свечку ( doucement, doucement) [47]47
  Потихоньку, потихоньку (фр.).


[Закрыть]. Похоже, сейчас то же повторится и в Виттеле.

Он еще немного посовещался со своими товарищами, они все посмеялись, а потом сосед опять повернулся ко мне.

– Сначала запомните главное, – сказал он, – никогда не оставляйте лягушек в своем гостиничном номере. Jamais.

Я глубокомысленно покивал, соглашаясь с тем, что это очень дурная привычка. А потом он объяснил мне почему.

Несколько его друзей как-то подрядились ремонтировать старый особняк поблизости от Лиона. Для начала следовало осушить небольшой пруд. Стояла весна, и водоем был полон влюбленными и очень симпатичными лягушками. Такую возможность грех было упускать. Один из рабочих оказался опытным звероловом и знал, что надо делать. Они купили кусок красной материи, разорвали его на кусочки и привязали их к концам бамбуковых удочек. Опытный товарищ проинструктировал всех остальных.

В целом процесс очень напоминал рыбную ловлю. Удочку следовало закидывать в пруд так, чтобы красный лоскуток плавал на поверхности. Я так и не понял, что именно привлекало лягушек – яркий цвет поплавка или его мерное движение по водной глади, но они клевали как ненормальные. К вечеру рабочие доверху наполнили лягушками несколько больших полиэтиленовых мешков.

На следующий день, в субботу, они собирались отвезти свою добычу домой, приготовить и съесть ее за выходные. Однако эту ночь им предстояло провести в небольшом отеле неподалеку от строительной площадки. Вечером в пятницу полагалось отпраздновать конец тяжелой трудовой недели, поэтому лягушек оставили в номере одних.

Надо сказать, они там не скучали. Выбравшись из тесных мешков, земноводные разбрелись по всей комнате. Позже следы их пребывания были обнаружены во множестве мест – на покрывалах, наволочках и тумбочках, на телевизоре и телефоне – словом, везде. А потом, вероятно проголодавшись после столь основательных исследований, они решили раздобыть себе еду. Наволочки, простыни и ковер их нисколько не соблазнили, зато обои – выцветшая старая бумага с приправой из хорошо выдержанного, хрустящего клея, – по-видимому, пришлась им по вкусу.

Вернувшись в номер, его хозяин обнаружил, что снизу все стены обглоданы до бетона. Пол был усыпан сытыми, сонными лягушками, очень недовольными тем, что их потревожили. Остаток ночи рабочие собирали и засовывали их обратно в пакеты, а утром потихоньку уехали, предоставив хозяину отеля самостоятельно гадать, что случилось с его обоями.

Надо сказать, эта история не прибавила мне аппетиту, и я с большим сомнением разглядывал содержимое поставленной передо мной тарелки. Окорочка, приготовленные в белом вине с добавлением петрушки, имели восхитительный кремовый цвет и испускали дразнящий аромат, но я невольно задумался о том, благодаря какой диете они сделались такими толстенькими и сочными. Может, их обладателей кормили обоями? Или старыми телефонными счетами? Или мягкими белыми салфетками самого высокого качества?

–  Allez [48]48
  Вперед (фр.).


[Закрыть], – подбодрил меня сосед. – Пальцами.

И так понятно, что снять мясо с крошечной косточки при помощи ножа и вилки смог бы разве что микрохирург. Я взял окорочок пальцами и осторожно откусил.

Похоже на цыпленка? Не совсем. Гораздо нежнее, и вкус тоньше. Мясо очень сочное, с легкой ноткой чеснока и ничем не напоминает то чересчур острое и пахучее блюдо, которое мне довелось попробовать раньше.

Под пристальным взглядом соседа я покончил с первой ножкой и собрался взяться за вторую.

– Нет-нет! – вмешался он. – Сперва надо пососать косточку. – Он поцеловал сложенные бутоном пальцы. – Это самое вкусное!

Я возвращался к себе в отель, а на меня отовсюду таращились пучеглазые земноводные. Лягушки из шоколада и марципана красовались в витринах patisseries [49]49
  Кондитерские (фр.).


[Закрыть], подмигивали мне с меню, выставленных у дверей ресторанов, невиданные в природе пушистые лягушки предлагались в качестве призов в многочисленных тирах. Я заглянул в Salledu Moulin, чтобы полюбоваться на grenouillade monstre, и там тоже обнаружил огромную лягушку в цилиндре и с прижатой к груди бутылкой, улыбающуюся посетителям сквозь сигаретный дым. Я не удивился бы, если бы увидел ее и в общественном туалете, но там на белых кафельных стенах не оказалось ни одной веселой квакушки – к отправлению естественных нужд в Виттеле относятся очень серьезно.

В тот вечер в городской толпе я заметил множество людей в форме, но это были отнюдь не жандармы, а рекламные агенты в красных пиджаках, продающие «Pastis 51». Они предлагали бесплатную дегустацию всем, кто уже устал от пива и рислинга. Один передегустировавший джентльмен, зависнув в дверях бара, громко требовал подать ему аккордеон – он желал порадовать своей игрой прохожих. В ответ на это требование владелец бара усилил громкость музыкального автомата. Аккордеонист, оскорбленный таким пренебрежением к таланту, закурил сигарету не с того конца и, пошатываясь, пошел искать признания в другом месте.

После полуночи толпа на улицах начала редеть, а я отправился в отель. Высунувшись из окна, я слышал, как вдалеке взвизгнула, а потом замолчала электрическая гитара. Кое-где сквозь облака просвечивало черное ночное небо с неоновыми звездами, и это внушало надежду, что завтра будет ясно.

Жителям и гостям Виттеля повезло. Утром ярко светило солнце, и, когда в девять утра я подошел к Дворцу конгрессов, было уже почти жарко. Пока я стоял в очереди на регистрацию, мне вручили список представителей различных grenouilla de, явившихся в Виттель, чтобы поддержать своих собратьев. Всего их набралось пятьдесят семь, по большей части они прибыли из разных районов Франции, и некоторые носили громкие титулы вроде Кавалеры сыра бри или Друзья черной колбасы. Остальная Европа была представлена confrèresиз Португалии, Швейцарии, Бельгии и Голландии. Из Англии приехал я один.

Идея объединений по гастрономическому принципу, похоже, не слишком привлекает моих сограждан, хоть я и не понимаю почему. Возможно, мы не производим так много деликатесов, как французы, но кое-что все-таки можем. И почему бы не отметить наши достижения? Где, скажите на милость, Братство йоркширского пудинга? Где Общество друзей жареной рыбы с картошкой? Где Орден чеддера? Где Союз заливного угря?

–  Bonjour, – раздался голос откуда-то снизу. – Вы тот самый англичанин?

Я опустил глаза и обнаружил, что подошла моя очередь и я нахожусь прямо перед стойкой регистрации. Элегантный мужчина улыбнулся мне, сообщил, что его зовут Пьер Руссель и предупредил, что выпить я смогу только после того, как отвечу на несколько вопросов анкеты и зарегистрируюсь в качестве кандидата в confrère. Когда с формальностями было покончено, он взмахом руки указал мне на бар.

Алкоголь, употребленный за завтраком, очень приятен и столь же коварен. Впервые я узнал об этом несколько лет назад в гостях у мэра Бузи, городка в исторической области Шампань. К завтраку было подано вино двух сортов, и из простой вежливости я должен был попробовать оба. Несмотря на ранний час, вина, прохладные и бодрящие, пились на удивление легко, и к девяти утра у меня в голове уже стоял приятный туман. Как раз в тот момент, когда я начал трезветь, был подан ланч, разумеется, опять с вином, и кончилось все тем, что я опозорился, крепко заснув прямо за обедом. С тех пор по утрам я стараюсь ограничиваться кофе.

Перед баром уже толпились мужчины и женщины – вероятно, confrères. Они были еще в обычной одежде – все, кроме золотисто-палевого лабрадора в шикарном жилете из ярко-синего атласа. Пес, похоже, отлично чувствовал себя в этом наряде и нес караул у большого подноса с круассанами, надеясь, что рано или поздно один из них упадет на пол. По словам владельца, лабрадор давно привык к подобным мероприятиям и являлся членом уже трех confrèries(атласный жилет остался ему на память об одном из них). Я спросил, любит ли пес лягушачьи окорочка.

– Месье, – ответил хозяин, – он же лабрадор. Он любит все.

Мои будущие коллеги вдруг оживились и начали выстраиваться в очередь у кабинок для переодевания. В кабинки входили обычно и даже консервативно одетые мужчины и женщины, а выходили оттуда сущие павлины.

Большинство любителей окорочков вырядились в ярчайшие лягушаче-зеленые плащи с желтой оторочкой – и это еще самые скромные! У иных кайма была серебряной или сделанной из чего-то наподобие страусовых перьев, а сами плащи сшиты из шелка или бархата. На шеях у всех до единого висели и позвякивали массивные медали. И шляпы! Боже, что это были за шляпы! Трубадурские пышные береты, треуголки, старинные шляпы с полями и перьями, соломенные капоры и одно творение и вовсе невиданного фасона – анекдот, а не шляпа. Она представляла собой повязанную вокруг головы пурпурную ленту с двумя прицепленными к ней розовыми плюшевыми подушками; они закрывали уши и покоились на плечах владельца – джентльмена, который в обычной жизни, вполне возможно, был уважаемым судьей или налоговым инспектором. Помимо этой оригинальной шляпы он нацепил на себя пурпурный плащ, пышные короткие панталоны елизаветинской эпохи и колготки. Но таково было разнообразие и причудливость представленных костюмов, что никто не обращал на него особого внимания.

Глотнув напоследок рислинга и еще раз поправив перед зеркалом шляпы, confrèresначали выходить на площадь и выстраиваться в шеренгу по трое. Праздник начинался с парада – стройной колонной мы должны были пройти через весь Виттель на встречу с мэром. Он пригласил нас на «бокал вина» – своего рода алкогольный мостик между завтраком и ланчем.

Шествие возглавлял небольшой, но очень громкий духовой оркестр с сияющими на солнце медными инструментами. За ним маршировала группа мажореток, жонглирующих на ходу булавами. За их продвижением придирчиво следила дама-тренер, которая, судя по виду, сама еще недавно вышагивала в их рядах. Она шла вдоль кромки тротуара и время от времени свистящим шепотом давала девушкам указания: « Haut les genoux!» Да поднимайте же колени!

Вслед за мажоретками шествовали confrères. Иностранным гостям из вежливости уступили первое место, и таким образом я вместе с португальцами, бельгийцами и голландцами оказался во главе колонны. Мы поздравили друг друга с отличной погодой, а более опытные братья вспомнили о предыдущих парадах, проходивших под проливным дождем, что плохо сказывалось на головных уборах и праздничном настроении.

Первую половину пути наша колонна двигалась вполне дисциплинированно и, надо полагать, представляла собой восхитительное зрелище: плащи и перья развевались, медали звенели, а лабрадор, на котором, кроме жилета, теперь красовалась и атласная шапочка, вызывал шумный восторг у столпившихся на тротуарах зрителей. Но потом этот стройный порядок, сделавший бы честь и наполеоновским полкам, был внезапно нарушен: одна из мажореток чересчур высоко подбросила булаву и та угодила в ряды зевак. Девушки резко затормозили и остановились. Впереди ничего не подозревающий оркестр продолжал двигаться вперед, а сзади колонна confrèresуткнулась в мажореток и сложилась, как гармошка. Пока пропавшая булава разыскивалась и возвращалась хозяйке, мой сосед успел добыть из складок своего плаща фляжку. «Любите pastis? – спросил он, вручая мне наполненную до краев крышечку. – Моего собственного производства». Крышечка пошла по кругу, фляга вскоре опустела, а тут и мажоретки восстановили порядок в своих рядах. Дальше мы двинулись почти бегом, чтобы нагнать ушедший далеко вперед оркестр.

В конце маршрута улица была перегорожена натянутой ленточкой, а за ней нас ждал улыбающийся мэр с ножницами в руке. Оркестр исполнил особенно бравурный марш, и под щелканье фотокамер ленточка была перерезана. Пришла очередь следующей церемонии – принятие новых дегустаторов в члены братства.

Зал мэрии встретил нас ароматом свежеприготовленных окорочков. Мой коллега лабрадор остановился в дверях и с мечтательным видом втянул в себя воздух, после чего уверенно прошел вперед и, вежливо помахав хвостом соседям, устроился перед местами, отведенными для самых почетных гостей.

Месье Руссель, главный распорядитель церемонии, вышел на сцену и немного поколдовал над микрофоном, а старшие члены братства во главе с президентом, месье Луазаном, тем временем расположились у него за спиной. Их лица были сосредоточенны, и зал, проникнувшись торжественностью момента, почтительно примолк.

Однако серьезности хватило ненадолго. Месье Руссель одного за другим начал вызывать на сцену кандидатов. Ритуал посвящения начинался с краткой и не всегда лестной характеристики будущего confrère. Месье Руссель основательно подготовился и теперь с удовольствием сообщал жадно внимающей публике о привычках, фобиях и слабостях претендента, причем особый упор делался на состояние его окороков. Потом принимаемый должен был съесть некоторое количество лягушатины, запить ее стаканом шардоне, принести клятву верности лягушке, и только после этого несчастному разрешали спрятаться за сценой.

Все это продолжалось около часа, и наконец непринятыми осталось только двое – лабрадор и я сам. Лабрадор держался безукоризненно, как и следовало ожидать от собаки, уже несколько раз удостаивавшейся подобной чести. Он уверенно запрыгнул на сцену, в один прием проглотил все окорочка и несколько испортил впечатление только тем, что брезгливо отвернулся от бокала шардоне. Потом наступила моя очередь. Я робко вышел вперед, чувствуя себя Золушкой среди всего этого бархатного и шелкового великолепия. Даже лабрадор выглядел гораздо наряднее, чем я в своем пиджаке и фланелевых брюках.

Руссель обошелся со мной милосердно, возможно, потому, что не успел отыскать никакого компромата. Впрочем, одна моя национальность оказалась достаточным поводом для остроумия. Вот уже несколько сотен лет французы и англичане с удовольствием говорят друг о друге гадости. Причем довольно часто – одинаковые гадости. Например, каждая национальность обвиняет другую в высокомерии, кровожадности, неприкрытом шовинизме и варварских гастрономических обычаях. Французы утверждают, что у англичан ледяная кровь и им нельзя доверять. Англичане говорят, что у французов горячие головы и им нельзя доверять. Но у близких соседей нередко случаются мелкие разногласия, заметил месье Руссель и лишь слегка попенял мне на то, что я так долго пренебрегал одним из самых изысканных французских деликатесов – лягушачьими окорочками.

Я съел положенное количество окорочков и выпил шардоне, а потом склонил голову, и мне на шею надели медаль. Отныне я стал законным членом Confrèrie des Taste Cuisses de Grenouilles de Vittel. Это была первая организация, в которую я вступил, с тех пор как в возрасте одиннадцати лет был с позором изгнан из рядов бойскаутов в результате конфликта со Старшим Волком.

А потом пришло время для «бокала вина» с мэром, хотя, на мой взгляд, возлияний этим утром и без того хватало. На этот раз братья даже не пытались выстроиться в правильную колонну. У тех из них, кому не досталось шардоне на сцене, уже давно пересохло в горле, и они возглавили марш-бросок в обеденный зал. Там нас уже ждали команда «Pastis 51» в красных пиджаках, открытые бутылки и сам господин мэр с приветственной речью. Атмосфера очень скоро стала непринужденной и приподнятой, и ничто не предвещало драмы, которая через несколько минут развернулась на ступеньках мэрии.