355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Питер Мейл » Прованс навсегда » Текст книги (страница 4)
Прованс навсегда
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 12:38

Текст книги "Прованс навсегда"


Автор книги: Питер Мейл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Покупка трюфелей у мсье Икс

Вся эта сомнительная афера началась с телефонного звонка из Лондона. Звонил мой друг Фрэнк, которого в одном шикарном журнале однажды обозвали скрытным магнатом-одиночкой. Мне он известен как гурман с развитым вкусом, как человек, воспринимающий обед серьезнее, чем другие относятся к политике. Фрэнк на кухне напоминает охотничью собаку, взявшую след. Он принюхивается, приглядывается, сует нос в булькающее содержимое сотейников, аж дрожит от творческого нетерпения. Запах рагу может привести его в транс. Моя жена считает его одним из наиболее благодарных потребителей ее кулинарной продукции. «Готовить для него – сущее наслаждение», – говорит она.

В голосе Фрэнка звучали тревожные нотки.

– Март, – скорбно сообщил он. – А у меня закончились все трюфели. Там у вас как? Есть еще что-нибудь?

Март завершает трюфельный сезон, и скупщики трюфелей уже покинули окрестные рынки нашей местности, расположенной недалеко от трюфельного края у подножия Мон-Ванту. Нечем мне было обнадежить Фрэнка.

Скорбь его окрасилась ужасом, когда он представил, какие лишения его ожидают. Ни тебе омлета с трюфелями, ни запеченных трюфелей, ни жареную свинину трюфелями не сдобрить. Телефонная трубка, казалось, сейчас изойдет слезами.

– Есть тут один человек, – попытался я утешить скорбящего. – Чем черт не шутит, попытаюсь у него.

Фрэнк оживился.

– Чудесно, чудесно. Мне много не надо, каких-нибудь два кило – и все. Я засуну их в коробки из-под яиц – и в морозилку. Мне только бы на весну да на лето хватило. Пара кило, не больше.

Два килограмма свежих трюфелей по текущим парижским ценам тянули на тысячу фунтов с гаком. Даже здесь, в Провансе, без посредников и торговых наценок, при покупке у охотников в грязных сапогах, прямо из их мозолистых ладоней, сумма окажется внушительной. Я переспросил Фрэнка насчет количества грибов.

– Ну хоть что-нибудь. Не будет двух кило – сколько найдется.

Мой единственный контакт с трюфельной индустрией – номер телефона на обороте счета, выписанного шефом одного из местных ресторанов. Он рекомендовал охотника как un homme sérieux[75]75
  Серьезный человек (фр.).


[Закрыть]
в вопросах, касающихся трюфелей, отличающегося безупречной честностью, что немаловажно в темном мире торговли трюфелями. Случаев жульничества не меньше, чем летних солнечных дней в Эксе. Слышал я о трюфелях, начиненных для веса свинцовой дробью, обмазанных грязью, о подмене местных менее ценными итальянскими. Без надежного поставщика запросто попадешь впросак.

Я позвонил по номеру, указанному на счете, сообщил, откуда мне известен телефон. Рекомендация оказалась весомой, и человек на другом конце линии спросил, чем он может быть мне полезен.

Трюфели. Два килограмма.

– Oh là là… Вы – ресторан?

Я объяснил, что представляю своего друга из Англии.

– Англичанин? Mon Dieu!

Собеседник мой не спешил соглашаться. Он объяснил сезонные затруднения при такой значительной потребности. Ничего не обещая конкретно, мсье Икс (дадим ему такой трюфельный псевдоним) заверил меня, что отправится с собаками «в холмики» и о результатах поисков сообщит. Придется, конечно, подождать какое-то время.

Прошла неделя, пошла другая, и однажды вечером он позвонил.

– Я набрал столько, сколько вам нужно. Завтра вечером можем встретиться.

Он велел мне ждать у телефонной будки на дороге в Карпантра в шесть вечера. Какого цвета и какой марки мой автомобиль? Непременное условие – оплата наличными, чеки не принимаются. Это условие, впрочем, в торговле трюфелями совершенно обычное. Чекам и квитанциям не верят, никакого бумажного учета не ведут, о подоходном налоге никто не хочет и слышать.

К шести часам я подъехал к телефонной будке. На дороге никого, толстая пачка наличных в кармане вызывала у меня повышенное беспокойство. В газетах полно сообщений о грабежах на дорогах Воклюза. Толпы voyous[76]76
  Проходимцы (фр.).


[Закрыть]
рыскают по вечерним дорогам, и благоразумным гражданам, согласно уголовной хронике «Le Provençal», лучше не высовывать носа из дому.

Я почувствовал себя фаршированной уткой, набитой пятисотфранковыми ассигнациями. Оглядевшись в поисках какого-нибудь оружия, я не обнаружил ничего опаснее корзины для покупок и затрепанного гида «Мишлен».

Маяться мне пришлось минут десять, затем я заметил свет фар приближающейся машины. Помятый фургон марки «Ситроен» остановился с другой стороны будки. Мы с водителем фургона исподлобья оглядели друг друга. Он был один, и я вышел из машины.

Вместо ожидаемого старого чернозубого крестьянина в брезентовых сапогах я увидел перед собой молодого человека с коротко стриженными черными волосами, нетронутыми сединой. Вел он себя любезно, даже улыбался, пожимая мне руку.

– Вам моего дома в темноте без провожатого не найти. Следуйте за мной.

Мы оставили шоссе и по извилистой каменистой дороге углубились в холмы. Мсье Икс привычно гнал, как по асфальту, заставляя меня трястись за ним, подпрыгивая на ухабах. Наконец мы въехали в ворота и остановились перед неосвещенным домом, окруженным зарослями дубов и дубков. Открыв дверцу, я нос к носу столкнулся с мордой крупной немецкой овчарки и понадеялся, что она хорошо поужинала.

Трюфели я учуял, как только мы вошли в дом. Сочный, чуть гниловатый аромат, проникающий сквозь все на свете за исключением разве что стекла да металла. Даже яйца, если их хранить рядом с трюфелями, приобретают их запах и вкус.

Здесь они лежали в корзине, стоявшей на кухонном столе. Черные, узловатые, уродливые… дорогие деликатесные грибы.

– Voilà. – Мсье Икс поднял корзину к моему носу. – Грязь я счистил, теперь мойте лишь перед самым употреблением, не раньше.

Он вынул из буфета древние весы, подвесил их на крюк в балке над столом. Трюфели переместились из корзины в почерневшую от времени чашку весов, один за другим. Мсье Икс тщательно ощупывал каждый гриб, сопровождая процедуру рассказом о своем эксперименте. Он купил миниатюрную вьетнамскую свинью, которую собирался обучить охоте на трюфели. Ведь у свиней обоняние тоньше, чем у собак, сказал мсье Икс, однако обычная свинья размером с малый трактор не слишком удобный спутник в предгорьях Мон-Ванту.

Стрелка весов, поколебавшись, замерла на двух килограммах, мсье Икс упаковал трюфели в два полотняных мешка. Поплевав на пальцы, он пересчитал деньги.

– C'est bieng.[77]77
  Хорошо (искаж. фр.).


[Закрыть]

На столе появилась бутылка marc и две рюмки, мы выпили за успешную подготовку трюфельной суперсвиньи. В следующий сезон мсье Икс готов был мне продемонстрировать ее в действии. На прощанье он наградил меня горстью мелких трюфелей и собственным рецептом омлета, а также пожелал счастливого полета в Лондон.

Запах трюфелей заполнил кабину моего автомобиля. На следующий день мой авиабагаж излучал тот же аромат, и когда самолет приземлился в Хитроу, из багажного отсека над головой хлынула такая трюфельная волна, что пассажиры, косясь в мою сторону, жались в сторонку.

В то время как раз поднялся большой шум по поводу доклада замминистра здравоохранения Великобритании Эдвины Кэрри о куриных яйцах, зараженных сальмонеллой, и я уже видел себя припертым к стенке таможенным досмотром, обнюхиваемым собаками и запертым в карантине в качестве угрозы здоровью британской нации. Таможенники, однако, и ноздрей не повели. Зато водитель такси забеспокоился:

– Ух ты… Что у вас там?

– Трюфели.

– Трю… Сгнили, что ли?

Он поднял стеклянную перегородку и спас меня таким образом от обычного водительского монолога. Доставив меня к дому Фрэнка, он вышел из машины и открыл задние окна с обеих сторон.

Магнат-одиночка с энтузиазмом приветствовал меня и сразу набросился на трюфели. Он тут же понесся демонстрировать один из мешков прибывшим к обеду гостям, иные из которых улыбались явно лишь из вежливости, а некоторые вообще не представляли, что они такое нюхают. После этого Фрэнк вызвал своего командующего кухней, шотландца с такой осанкой, что к его должности хотелось добавить через дефис что-то генеральское.

– Надо безотлагательно заняться ими, Воан.

Воан поднял брови, деликатно принюхался.

Он-то понял, с чем имеет дело.

– О-о… Отличный трюфель. Превосходно пойдет с fois gras…[78]78
  Гусиная печенка (фр.).


[Закрыть]

Мсье Икс с ним, несомненно, согласился бы.

Около двух лет я обходился без Лондона, и странным нашел этот город, прибыв в него снова по необходимости. Я чувствовал себя чужим, иностранцем, удивлялся, как сильно изменился. Или как сильно изменился Лондон. Бесконечные толки о деньгах, ценах, имуществе, недвижимости, биржевых котировках, корпоративной акробатике… Погода, когда-то традиционная английская тема, не поминалась ни разу. Она-то, кстати, осталась прежней. Люди и строения затягивала постоянная дождевая дымка. Сверху непрерывно лило или капало, народ сновал по улицам, уткнув носы в асфальт. Движение не заслуживало этого обозначения, но большинство водителей на это не обращали внимания, проводя время в разговорах по автомобильным телефонам – предположительно о деньгах, ценах, имуществе… Мне не хватало света и простора Прованса, я осознал, что не хочу жить в этом городе.

По дороге в аэропорт водитель такси спросил, куда я направляюсь, а когда я ответил, кивнул с видом знатока.

– Был там разок. Фрежюс. С жилым прицепом. Чертовски дорогое удовольствие.

Он взял с меня двадцать пять фунтов, пожелал счастливого пути и предупредил, чтобы я не пил сырой воды. Он раз напился там, во Фрежюсе. Три дня с горшка не слезал. Жена очень радовалась.

Я перелетел из зимы в весну, подивился неформальному приему французской таможней в аэропорту Мариньян. Этого я не смог постичь. Марсель считается одним из крупнейших центров европейской наркоторговли, но пассажиры с чемоданами гашиша, героина, кокаина, английского чеддера и иного противозаконного багажа спокойно выходят из аэропорта без таможенного досмотра. Как и погода, полный контраст Хитроу.

Мсье Икс порадовался теплому приему, оказанному его товару в Англии.

– Ваш друг, должно быть, настоящий любитель и ценитель.

– О, еще какой! Но некоторые из его друзей такой страсти не понимают.

Я представил, как он пожимает плечами. Конечно, вещь совершенно особая. Кому нравится, кому и нет. Что ж тут такого. Tant mieux, тем лучше для тех, кому нравится. Он засмеялся и сменил тон на доверительный.

– У меня есть кое-что интересное. Я сделал фильм, могу показать. Выпьем по рюмочке и поглядим, если желаете.

При свете дня я отыскал его дом, и его собака встретила меня как утерянную кость, которую давно разыскивала. Мсье Икс отозвал пса, зашипев на него так, как охотники это делают в лесу.

– Играет, – заверил он меня. Обычная отговорка любого владельца собаки.

Мы вошли в прохладную кухню, пропахшую трюфелями. Он разлил marc в две толстостенные стопки и предложил называть его Аленом, завершив это имя добрым прованским носовым – Alang. Мы перешли в гостиную, зашторенные окна которой создавали в помещении полумрак. Он вложил кассету в видеомагнитофон.

– Voilà, – сказал Ален. – Я не Франсуа Трюффо, конечно, просто у друга камера… Хочу еще снять, только профессиональнее.

Зазвучал саунд-трек из фильма «Жан де Флоретт», на экране появился Ален с двумя собаками, снятый со спины, шагающий к лесу на фоне возвышающейся вдали Мон-Ванту с убеленной снегами вершиной. На шагающего Алена наложилось название: «Rabasses de Ma Colline». Ален объяснил, что словом Rabasses на прованском диалекте обозначают трюфели. То есть «Трюфели моего холма».

Несмотря на легкую дрожь руки оператора и некоторую категоричность монтажа, фильм увлекал. Собаки принюхивались, чуяли гриб, начинали скрести когтями, энергично раскапывать. Затем рука Алена отодвигала их в сторону и принималась осторожно прощупывать путь в глубь разрыхленной почвы. Каждый раз, когда из земли извлекался трюфель, собаки вознаграждались кусочком печенья или колбасы, камера крупным планом показывала измазанную почвой руку с выпачканным землей собачьим призом. Рассказ Алена сопровождал неозвученную съемку.

– Хорошо она работает, эта, мелкая, – указал Ален на неказистую собачонку неизвестной породы, изучающую почву под трюфельным дубом. – Только уже стара, сдает. – Вот собака врылась в землю, и в кадре появилась рука Алена. Крупный план: собачий нос весь в земле, рука отпихивает морду в сторону. Пальцы углубляются, выбирают камни, выгребают почву, неторопливо выкапывают ямку шестидюймовой глубины…

Затем вдруг в кадре появилась хищная морда хорька. Ален встал и нажал кнопку быстрой перемотки вперед.

– Дальше охота на кроликов. Но впереди еще кое-что интересное, такое сейчас нечасто увидишь.

Он замедлил движение пленки, хорька, несколько этим недовольного, засунули в вещмешок, и на экране появился фургон «Ситроен-2CV», подруливший к дубовой роще и замерший. Из кабины вылез глубокий старик в полотняном картузе и бесформенной куртке, медленно подошел к задней двери фургона. Открыв ее, он вытащил грубо сколоченные деревянные сходни, приладил их к кузову, обернулся и послал в объектив лучезарную улыбку. Снова полез внутрь. В руках у него появилась веревка. Он еще раз улыбнулся камере и потянул за веревку.

Фургон заколыхался, из него постепенно, дюйм за дюймом, высунулась чумазая физиономия здоровенной розовой свиньи. Старик удвоил усилия, и свиная туша неуверенными шажками спустилась по трапу. Свинья поводила ушами, активно замигала, и я не удивился бы, если б и она, подражая хозяину, улыбнулась в объектив. Но свинья комплексов кинозвезды не демонстрировала, вела себя достаточно пассивно.

– В прошлом году, – лаконично, но веско прокомментировал Ален, – эта госпожа нашла под триста кило трюфелей.

Ничего себе! Мы смотрели на животное, заработавшее в прошлом году больше, чем большинство из лондонских предпринимателей, причем не пользуясь автомобильным телефоном.

Старик и свинья неторопливо направились в рощу, как будто на прогулку, два округлых силуэта, подсвеченных зимним солнцем. После затемнения на экране появились сапоги деда, затем свиное рыло, активно разрывающее землю. Этакий увлеченный работой живой канавокопатель.

Голова свиньи дернулась, и камера переметнулась к старику, натянувшему веревку. Свинья, однако, сопротивлялась, стремилась продолжить увлекательное занятие.

– Запах трюфелей для свиньи связан с сексом, – пояснил Ален. – Поэтому она не хочет уходить.

Веревка старику не помогла. Он подошел к животному, уперся плечом в свиной бок. Минута препирательства, и свинья наконец уступила напору. Старик полез в карман и сунул что-то своей кормилице. Конечно же, не трюфель по пятьдесят франков за кусочек.

– Желуди, – устранил мои сомнения Ален. – А теперь смотрите.

Коленопреклоненный старец выпрямился, повернулся к камере и вытянул вперед трюфель размером чуть больше мяча для гольфа. Старик улыбался, сверкая на солнце золотыми коронками. Трюфель пропал в пятнистом полотняном мешке, а старик и свинья проследовали к очередному дереву. В конце – апофеоз. Обе ладони старика наполнены грязными комками. Добрая утренняя охота!

Хотелось посмотреть, как свинью будут уговаривать, уламывать, заманивать желудями обратно в фургон, но вместо этого фильм завершил вид горы Ванту и музыкальный фрагмент из «Жан де Флоретт».

– Видите, какие сложности с обычной свиньей. – Как не увидеть. – Надеюсь, что с моей при таком же чутье будет легче с этим. – Ален развел руки в стороны, показывая габариты. – Пошли покажу. Она у нас англичанка. Звать на английский манер – Пеги.

Пеги занимала квартиру рядом с жилищем двух трюфельных собак Алена. Ростом она слегка превосходила собачью породу вельш-корги, хотя и была, разумеется, вдвое толще. Робкая черная свинка. Мы уставились на нее, она застеснялась, хрюкнула и потрусила в уголок, где и залегла. Ален сказал, что характер у нее завидный и что он вот-вот начнет с ней заниматься, так как сезон закончился и времени достаточно. Я спросил, как он ее станет тренировать.

– Терпением. Я этого научил трюфель искать, – он кивнул на немецкую овчарку, – а у него ни нюха, ни таланта, не его это занятие.

Я высказал желание увидеть свинью в действии, и Ален предложил мне принять участие в его охоте в следующую зиму. Вел он себя совершенно не так, как обычный крестьянин-охотник, недоверчивый, всего опасающийся. Ален – энтузиаст и счастлив поделиться своим фанатизмом.

В этот раз на прощанье он вручил мне плакат, рекламирующий эпохальное событие в истории трюфелей. В деревне Бедуан у подножия Мон-Ванту готовилось побитие мирового рекорда, приготовление колоссального трюфельного омлета, претендующего на занесение в Книгу рекордов Гиннесса. Цифры поражали: семьдесят тысяч яиц, сто килограммов трюфелей, сто литров масла, одиннадцать килограммов соли, шесть килограммов перца. Диаметр сковороды – десять метров. Выручку от мероприятия предполагали направить в благотворительный фонд. Такой день надолго запомнится, уверенно заявил Ален. Ведутся переговоры о приобретении батареи новых бетономешалок для приготовления исходной смеси. Руководить приготовлением омлета будет один из наиболее авторитетных шефов Воклюза.

Я высказал мнение, что такого рода событие нетипично для трюфельного фронта. Слишком оно открытое, слишком отличается от обычного теневого характера рыночных сделок.

– А, это… Да, верно подмечено, есть люди, немного… – он неопределенно повел рукой, – serpentin.[79]79
  Буквально: серпантин (фр.).


[Закрыть]
– Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся. – В следующий раз я вам расскажу кое-что.

Мы простились, и я поехал домой, раздумывая, смогу ли убедить Фрэнка прибыть из Лондона для участия в этом эпохальном событии, побитии омлетного мирового рекорда. Неординарное гастрономическое событие! И, конечно, генерал-мажордом Воан тоже должен принять участие. Я живо представил себе, как он в строгой трюфельной форме управляет трюфельными операциями, распределением ингредиентов между бетономешалками: «Сюда еще ведерко перца, прошу вас…» Может быть, разработать для него шефский колпак в цветах и узоре его клана, а также приобрести штаны для горного туризма. Я пришел к выводу, что не следует употреблять marc по вечерам. Странные мысли приходят в голову.

Наполеоны в недрах сада

У дальнего конца нашего бассейна славные строители Дидье и Клод оставили длинную насыпь из разного рода сувениров их полезной деятельности. Строительный мусор, треснувшие плитки, сломанные плиты мощения, снятая проводка с выключателями… Предполагалось, что однажды они вернутся со своим грузовиком и заберут весь этот хлам. Тогда этот безукоризненный участок земли можно будет засадить розами.

Но почему-то операция по эвакуации у них никак не вписывалась в график. То грузовик в разъездах, то Клод палец на ноге сломает, то Дидье в срочном порядке что-то крушит в Нижних Альпах… Сувенирная гора так и оставалась на месте. Время пошло ей на пользу, смягчило ее грубые очертания свежей зеленью, сквозь которую пробивались дикие маки. Я обратил внимание жены на спонтанную живописность этой детали садового дизайна, но она придерживалась иного мнения. Розы, сказала она, повсеместно считаются более живописными, чем строительный мусор и пивные бутылки. И я начал разбирать завал.

Я никоим образом не чураюсь физического труда. Он мне даже приятен. Ритм работы захватывает, а результаты ее вдохновляют. Каких-то две недели – и земля очищена, можно залечивать пузыри на ладонях. Жене результат тоже понравился. Теперь, сказала она, нам нужны две глубокие траншеи и полцентнера навоза. Она обратилась к творческой работе с каталогами роз, а я заклеил ладони и купил новую мотыгу.

Разрыхлив около трех ярдов твердокаменной земли, я вдруг заметил тусклое поблескивание чего-то желтого меж корнями. Какой-то давний покойник, житель дома, выкинул давным-давно пустую бутылку из-под пастиса, подумал я. Но, нагнувшись, понял, что это не бутылка и не металлический колпачок от нее. Запустив в землю пальцы, я вытащил оттуда монету. Отмыв ее под краном, смахнул капли воды с бородатого профиля.

Монета в двадцать франков, датированная 1857 годом. На одной стороне была изображена голова Наполеона III с козлиной бороденкой и готическим шрифтом обозначено его общественное положение – ИМПЕРАТОР – вместе с именем. На реверсе лавровый венец, увенчанный гордым EMPIRE FRANÇAIS, а по краю утешительная для каждого француза констатация: Dieu protège la France.[80]80
  Бог хранит Францию (фр.).


[Закрыть]

Жену находка взволновала не меньше моего.

– Наверняка там еще есть! Копай, копай!

Не прошло и десяти минут, как я наткнулся на вторую монету, тоже в двадцать франков. Эта покинула монетный двор в 1869 году. Наполеон за эти годы нимало не постарел, добавился лишь венчающий его голову лавровый венок. Я стоял в выкопанной мною яме и прикидывал, что осталось мне еще двадцать ярдов и что при такой интенсивности обнаружения – одна монета на ярд – к концу канавы у меня окажется полный карман наполеондоров. Мы сможем себе позволить ланч в «Л'Усто де Боманьер» в Ле-Бо-де-Прованс. Я принялся махать инструментом, пока не затекли руки, сквозь пелену пота вглядываясь в землю и ожидая, когда мне снова подмигнет Наполеон.

Богаче я к концу дня не стал, но яму выкопал достаточную для высадки взрослого дерева. Убежденность, что завтра я наверняка обнаружу клад, не исчезла. Сами посудите, кто же будет зарывать две жалкие монеты! Наверняка они выскочили из увесистого мешка, все еще ждущего обнаружения на разумной глубине.

Для оценки стоимости находки мы заглянули в финансовый раздел «Le Provençal». В стране, где народ по привычке держит сбережения в золоте под матрасом, пресса не может не откликнуться соответствующим образом. И нашли информацию между килограммовым самородком и мексиканской монетой в пятьдесят песо. Наполеондор весил в наши времена триста девяносто шесть франков, а то и больше, в зависимости от сохранности.

Никогда мотыга в руках моих не взлетала с таким азартом. Этот азарт и привлек внимание Фостена. Он задержался на пути к винограднику, где со дня на день, по его твердому убеждению, ожидалась очередная напасть в виде какой-то зловредной плесени. Фостен справился, чем это я занимаюсь. Я, соответственно истине, ответил, что сажаю розы.

– Ah bon? Большие розы, как я понимаю, раз такая под них яма. Розовые деревья, должно быть. Чего только там в Англии не придумают. Тяжелые времена для роз. Черная ржа.

Он скорбно покачал головой, готовый поделиться со мной своим пессимизмом. Фостен на короткой ноге со всеми социальными бедами и природными катаклизмами и не жалеет усилий, чтобы просветить недоумков, надеющихся на лучшее. Чтобы его подбодрить, я рассказал ему о золотых Наполеонах.

Он присел на корточки возле моей траншеи, сдвинул на затылок запятнанную антиплесневым средством кепку, сосредоточился.

– Обычно, – изрек он, – если нашлись два наполеондора, надо искать и другие. Но это не лучшее место их прятать. – Он махнул своей широкой загорелой пятерней в сторону дома. – Колодец гораздо лучше. Камин, дымовая труба…

Я возразил, что монеты, может быть, прятали в спешке. Фостен снова покачал головой, и я понял, что понятие «спешка» он не воспринимает как таковое, а тем более когда речь идет о мешке золота.

– Крестьянину торопиться некуда. Особенно с наполеондорами. Эти здесь он обронил случайно, по неряшливости, а не наспех.

Я отметил, что случайность эта для меня счастливая, и удрученный мыслью о счастливой случайности Фостен отправился искать закономерное предзнаменование катастрофы в своем винограднике.

День проходил за днем, пузыри на моих ладонях процветали, траншея углублялась и удлинялась. Счет Наполеонов застыл на двух. Но это нелогично. Никакой крестьянин не пойдет в поле – во двор – с двумя наполеондорами в кармане. Где-то должен таиться клад. Где-то в паре шагов от места, на котором я стоял. Я твердо верил в это.

И я решил проконсультироваться с самоназначенным экспертом долины, человеком, для которого Прованс – открытая книга, с мудрым, корыстным, хитрым Массо. Если кто и мог сообразить, просто понюхав ветер и плюнув наземь, где старый хитрый селянин закопал свои сбережения, то, конечно же, это Массо.

Я прошелся по лесу, дошел до дома Массо и услышал, как кровожадно залаяли его собаки, уловив мой запах. Я опасался, что однажды они сорвутся с цепей и изничтожат все живое в округе. Надежда лишь на то, что Массо все-таки умудрится до этого продать свой дом.

Массо я застал вышагивающим по своему, как он его называл, палисаднику, представляющему собой голую утоптанную площадку, усеянную собачьими кучами и кочками наиболее нахальных сорняков. Завидев меня, он прикрыл глаза от солнца, щурясь не от света, а от дыма своей толстой желтой самокрутки.

– On se promène?[81]81
  Гуляете? (фр.)


[Закрыть]

Нет, я не прогуливаюсь, ответил я. Сегодня я пришел специально, чтобы посоветоваться. Он хмыкнул и пинками попросил собак замолчать. Мы стояли друг против друга, разделенные цепью, отгораживающей его собственность от лесной тропы, достаточно близко, чтобы я уловил мощный дух чеснока и крепкого черного табака. Я рассказал ему о двух монетах, и он отлепил окурок от губы, проинспектировал его внимательно, пнул подвернувшуюся под ногу снова заворчавшую собаку и опять воткнул чинарик под пятнистые усы.

– Кому вы об этом рассказали? – Он огляделся, чтобы убедиться, что рядом нет никого, кроме собак.

– Жене, конечно. И Фостену. Больше пока никому.

– И не рассказывайте, – велел он, постучав кончиком пальца по пятнистому носу. – Может, там еще есть монеты. Пусть это останется entre nous.[82]82
  Между нами (фр.).


[Закрыть]

Мы отправились к моему дому, чтобы дать возможность эксперту ознакомиться с обстановкой, и он поведал мне, почему французы одержимы золотом. Политики виной всему, политики, начиная с Революции. После этого королей сменили императоры, войны, всякие там президенты – большинство кретины. Тут Массо для подтверждения своих слов сплюнул. Девальвации в мгновение ока превращали сотню франков в сотню сантимов. Неудивительно, что простой крестьянин не верит клочкам бумаги, напечатанным этими salauds[83]83
  Мерзавцы (фр.).


[Закрыть]
в Париже. Другое дело – золото. Массо воздел руки и пошевелил пальцами, обозначая несметные кучи наполеондоров. Золото никогда не обманет, особенно в дни невзгод и тяжких сомнений. А наилучшее золото – золото мертвеца, потому что мертвецы не спорят, не возражают. Очень удачно, сказал Массо, что «мы с вами» – то есть он и я – натолкнулись на такую неосложненную ситуацию. Оказалось, у меня нашелся партнер.

Мы спрыгнули в траншею. Массо потягивал себя за усы и оглядывался. Поверхность участка плоская, часть в лаванде, часть поросла травой. Никакой очевидной приметы не заметно – что, по мнению Массо, и к лучшему, ибо любой намек на сокрытый клад мог быть понят, расшифрован, истолкован и использован для обнаружения сокровищ, и «наше» золото пропало бы. Он вылез из канавы, промерил шагами расстояние до колодца, уселся на каменную стену.

– Где угодно он может быть, – недовольно проворчал Массо и широким жестом обвел пространство двора. – Немало вам придется раскопать. – Очевидно, партнерство наше не предусматривало его участия в физической работе. – Что нам надо, так это machin для обнаружения металла. – Массо изобразил из своей руки металлоискатель и повел ею над травой, языком подражая его щелчкам. – Beh oui. И тогда мы его найдем.

– Alors, qu'est qu'on fait?[84]84
  Тогда приступим к делу? (фр.)


[Закрыть]
– международным жестом Массо потер друг о друга большой и указательный пальцы, намекая, что пришла пора обсудить условия нашего сотрудничества.

Мы пришли к соглашению, что я закончу рытье траншеи, а он обеспечит высокие технологии – возьмет напрокат металлоискатель. Осталось распределить прибыли. Я предположил, что десяти процентов за работу с металлоискателем вполне достаточно. Массо, однако, считал, что половина звучит гораздо приятнее. Ведь за металлоискателем надо ехать в Кавайон, плюс к тому надо учитывать рытье на месте обнаружения клада. А главное – доверие, которое я могу ощущать в отношении такого ценного партнера, умеющего хранить секреты. Ведь надо держать язык за зубами, подчеркнул Массо.

Я глянул на его лицемерную физиономию и подумал, что более ненадежного партнера, чем этот старый мошенник, трудно себе представить по эту сторону решеток марсельской тюрьмы. Я уступил до двадцати процентов. Он вздыхал, ахал, обозвал меня скрягой и согласился на двадцать пять. Четверть. Мы пожали друг другу руки, и он на счастье плюнул в выкопанную мною канаву.

После этого убыл, и я не видел его несколько дней. Я закончил траншею, начинил ее навозом и заказал розы. Доставивший их садовник подивился глубине траншеи, но я не стал просвещать его, помня о прокламированной Массо необходимости держать язык за зубами.

Планирование общения в Провансе не в почете. Более того, к нему, похоже, питают глубочайшее отвращение. Здешний народ предпочитает доставить своим появлением приятный сюрприз, вместо того чтобы осведомиться, не заняты ли вы чем-либо еще. Когда провансалец прибывает к вам, он ожидает, что у вас достаточно времени на любезности и на бутылочку, прежде чем поинтересоваться целью визита, и если вы скажете ему, что вам надо уходить, он вас не поймет. Что за спешка? Полчаса ничего не значат. Вы просто-напросто опоздаете, только и всего.

Уже почти в сумерки, entre chien et loup,[85]85
  Час «между собакой и волком» (фр.).


[Закрыть]
мы услыхали, как к дому подъехал фургон. Мы собирались на встречу с друзьями, и я вышел, чтобы завернуть визитера, пока не поздно.

Фургон стоял с распахнутыми задними дверьми и интенсивно раскачивался из стороны в сторону. Внутри что-то грохнуло, оттуда раздалось проклятие – Putaing! Мой бизнес-партнер боролся с застрявшей в решетке позади сиденья водителя киркой. Героическим усилием Массо наконец высвободил инструмент и вылетел наружу несколько быстрее, чем намеревался.

Гардероб его полностью изменился. Камуфляжные брюки, камуфляжный свитер, камуфляжная шляпа с полями – все с армейской распродажи. Ни дать ни взять наемник какой-нибудь банановой хунты. Он тут же выгрузил кирку, лопату с длинным черенком и нечто, обернутое мешковиной. Оглядевшись по сторонам, он сдернул мешковину и предъявил металлоискатель.

– Voilà! Лучше не найдешь. Берет на глубину до трех метров.

Он включил прибор и провел им над лопатой и киркой. Естественно, металлоискатель обнаружил инструменты и заскрежетал, как возбужденные вставные челюсти. Массо пришел в восторг.

– Видал? И рыть не надо. Сам найдет и сообщит.

Я сказал, что это очень здорово и что я его надежно запру на ночь, чтобы завтра с утра начать поиски.

– Завтра? – поразился Массо. – Немедленно!

Я указал на то, что через полчаса стемнеет, но Массо это обстоятельство не смутило.

– Именно! Пусть стемнеет. Ни к чему, чтобы все нами любовались. Лучше всего работать в темноте. Пошли! Несите инструменты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю