Текст книги "Враждебные воды"

Автор книги: Питер Хутхаузен

Соавторы: Алан Уайт,Игорь Курдин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8

О если бы мог кто туда заглянуть, назвал кочегарку бы адом!

Русская народная песня

19.15 У носовой переборки восьмого отсека стояли два человека, одетые в одинаковые черные прорезиненные костюмы, в масках изолирующих противогазов.

– Николай! Следи за временем – на все про все у вас двадцать минут. Ты меня понял? – Валерий Пшеничный не был инженером, но был хорошим организатором.

– Понял, – и для убедительности Беликов поднял руку. – Пошли, Серега!

Старший мичман Василий Ежов отдраил переборку, и две неуклюжие фигуры скрылись в реакторном отсеке. Хорошо, что еще сохранилось освещение, хотя отсек знаком до мелочей. Пройдя по коридору правого борта, они свернули налево и оказались у точно такой же переборочной двери, ведущей в аппаратную выгородку реактора правого борта.

– Черт возьми, совсем забыл! – недовольно вскрикнул офицер: круглая переборочная дверь была опоясана толстой цепью с огромным амбарным замком. – Давай лом, Серега. Жаль замок, сам покупал.

Несколько ударов, и замок загремел по стальной палубе. Теперь оба оказались на верхней площадке аппаратной выгородки. Двумя метрами ниже блестела крышка реактора. Для непосвященных она казалась бессмысленным нагромождением и хитросплетением сложных металлических конструкций, трубопроводов и кабелей.

Не задерживаясь на верхней площадке, они осторожно спустились вниз по вертикальному трапу. Только теперь они почувствовали необычно высокую температуру. Прибор температуры, имеющий верхний предел пятьдесят градусов, зашкалило.

У Николая мгновенно вылетела из головы вся теория ядерного реактора, которая гласила, что взрыв его невозможен. Это он в теории невозможен, а на практике? Без охлаждения и с неопущенными штатными поглотителями?

Сергей не столь глубоко изучал теорию реактора, поэтому тут же занялся практикой – начал прилаживать к ближайшему ручному приводу, первой из четырех решеток, большущую, похожую на ручку от обычной мясорубки рукоятку.

Двадцать, всего двадцать оборотов – и решетка окажется на нижних концевиках. На тренировках это занимало минуту.

Сменяя друг друга, они крутили эту чертову рукоятку. Сначала Николай считал обороты, затем сбился. Пот заливал глаза, и каждый последующий оборот давался все с большим трудом.

Наконец первая решетка опущена. Они не контролировали время, а просто знали, что эту работу надо сделать. И никто, кроме них, ее не сделает. Почему-то на ум пришла дурацкая присказка – “кто на кого учился”.

Николай был сильнее физически, поэтому крутил больше. Он вел себя как настоящий офицер, как настоящий мужчина и работал наравне с матросом.

Когда и вторая решетка была опущена, оба поняли – пора выходить. Регенеративные патроны давно отработали, и им просто не хватало воздуха, красный туман застилал глаза, лицо под маской было залито потом и слизью. Они буквально захлебывались и задыхались.

“Пошли отсюда…” – прохрипел Беликов и подтолкнул Сергея к трапу наверх.

Вряд ли тот услышал команду, скорее догадался.

Помогая друг другу, они вылезли из аппаратной и, шатаясь от усталости, на ощупь подошли к выходу из отсека. После трех условных ударов в переборку их буквально втащили в восьмой отсек.

Восьмой отсек, как и девятый, – турбинный. Мощные паровые турбины и автономные турбогенераторы обеспечивали лодку ходом и электроэнергией. Теперь, когда в работе осталась только установка левого борта, работали только турбина и генератор, расположенные в нижнем помещении восьмого отсека. Поэтому температура там была около тридцати градусов, но после реакторного жара восьмой казался просто теплым местечком.

Беликов и Преминин почти лежали на палубе. Ребята заливали холодную воду прямо внутрь их резиновых комбинезонов. Казалось, это вызывает хоть какое-то облегчение.

– Капитульский запрашивает – сколько решеток опущено?

– Две. Пока две. Мы пойдем еще раз.

– Командир просил посмотреть шестой отсек, если получится. В центральном теряют контроль над обстановкой.

– Хорошо, мы попробуем.

Следующий заход мало чем отличался от первого. Только работать было гораздо труднее – слишком много сил потратили в первый раз. Набросили ключ на третью ПКР, и Серега начал крутить его, а Николай поднялся наверх и по коридору направился в нос, к шестому отсеку.

Отдраив переборку, он невольно отшатнулся – черный дым повалил ему навстречу. Значит, пожар уже и в шестом.

Машинально отметив время – 19.50, доложил в центральный:

– В шестом дым, огня не видно, предполагаю, горит внизу.

И, словно в подтверждение его слов, последовал доклад с “Вольфрама”:

– Пропало давление в корабельной системе гидравлики!

Стоявший на мостике старпом первым увидел это: рубочные рули из горизонтального штатного положения безжизненно опустились и встали вертикально. Агония продолжалась.

Беликов вернулся в аппаратную. Серега безжизненно висел на рукоятке.

– Эй! Ты живой?

– Мне плохо… – прохрипел Преминин.

– Как решетка?

– Кажется, опустил, проверьте.

ПКР действительно была внизу. Беликову предстояло решить: опускать последнюю или выводить Сергея? Внезапно почувствовав, что и сам почти теряет сознание, Николай подхватил Сергея и потащил на выход.

Трудно определить, кто кому помог выбраться из пятидесятиградусной кочегарки. В восьмой их опять втащили вместе.

Содрав маски и расстегнув комбинезоны, товарищи, как могли, приводили их в чувство. Видимо, более молодой организм матроса помог ему быстрее прийти в себя.

Беликов напрочь вырубился. Страшно было смотреть на него: глаза красные, выкатились из глазниц, лицо безжизненно-белое. Серега сидел над ним. Он о чем-то спрашивал у Беликова, но у того не было сил ни подняться, ни ответить…

Матрос Алексей Долотий, старший турбинист

Осталась одна, последняя решетка. И ее надо опускать. Другого выхода не было. Сергей понимал, что идти надо и, кроме него, просто некому.

Мог ли он отказаться? Наверное, нет. Не мог. Как не мог и “прикинуться шлангом” и как бы “потерять сознание”. Представлял ли себе всю меру опасности и риска? Наверное, да. Но он встал и просто сказал:

– Я пойду один. Там немного осталось. Одна решетка всего-то.

– Сергей, – протягивая противогаз, сказал Пшеничный, – это последний. Больше у нас нет.

– Ничего, мне хватит.

20.45 Для опускания ПКР № 4 в седьмой введен матрос Преминин.

К борту К-219 подошло первое судно ММФ “Федор Бредихин”

Сергей в третий раз проделал опасный путь к реактору. Казалось, что температура подскочила на десятки градусов. Видимость стала гораздо хуже – то ли от мгновенно запотевших очков, то ли от появившегося дыма или паров окислителя. Тем не менее Сергей чувствовал себя гораздо увереннее, чем в первый раз. Как ни странно, он не испытывал чувства страха и не боялся одиночества. Он знал, что делать, и умел. И очень надеялся, что у него хватит сил на это.

Рукоятка показалась гораздо тяжелее, и каждый оборот давался с огромным трудом. Ему казалось, что он несколько раз терял сознание. Да так, скорее всего, и было. Он с трудом приходил в себя, а в голове стучала одна мысль – “опустить и выйти”. Еще оборот, еще пол-оборота… Всё. Неужели всё?! Он сделал это! Теперь надо выбираться отсюда.

Чувство выполненного долга, хотя это и звучит высокопарно, прибавило ему сил. Сергей подошел к переборочной двери, но прежде, чем дать сигнал на выход из отсека, он нажал вызов “Каштана” и доложил в центральный:

– Докладывает Преминин. Реактор заглушен.

– Сергей – ты просто молодец, ты даже не знаешь, какой ты молодец! – впервые за последние часы голос Британова звучал почти радостно. – Давай в восьмой, мы начали вентилировать кормовые отсеки. Там должно быть получше.

– На связи пульт ГЭУ. Это Капитульский. Доклад Преминина подтверждаю – реактор правого борта заглушен всеми штатными поглотителями. Время – 21.05.

– Как левый борт?

– Реактор левого борта на мощности тридцать процентов, турбина застопорена и проворачивается паром каждые десять минут, готова к немедленной даче хода. Электропитание от турбогенератора левого борта по штатной схеме. Сопротивление изоляции по всем сетям – ноль.

– Мы сумеем удержать контроль над этим реактором?

– Надеюсь, что да. Судя по всему, пожар в четвертом, пятом и шестом прекратился, видимо, сработал огнегаситель ЛОХ. Поэтому кабельные трассы левого борта в этих отсеках, по-видимому, целы. Ситуация под контролем. Пока, во всяком случае.

– Механик! Что думаешь ты?

– Капитульский прав. Мы потеряли три отсека, а вместе с ними и резервные дизель-генераторы в шестом. Если мы сейчас сбросим защиту реактора правого борта – останемся и без хода, и без электроэнергии.

– Но у нас в запасе аккумуляторная батарея.

– Надолго ли ее хватит? Считаю, что реактор выводить преждевременно.

– Хорошо. Утверждаю. Кстати, почему до сих пор нет доклада о переходе Преминина в восьмой?

– Восьмой! Где Преминин?

– У нас проблемы! Мы не можем отдраить переборочную дверь! Ее прижало давлением из седьмого!

– Черт вас возьми! Сравняйте давление между отсеками по системе вакуумирования и откройте люк!

– Невозможно – мы попытались, но оттуда идет бурый дым – это пары окислителя!

– Перекрыть клапан! Преминин! Ответь центральному!

– Я на связи. Почему не открывают переборочную дверь? У меня кончается воздух! Здесь какой-то дым.

– Спокойно, Серега. Подойди к кормовой переборке. У тебя над головой захлопка системы вентиляции коридора правого борта. Открой ее, чтобы сравнять давление.

Никакой сложности эта операция в обычных условиях не представляла. Но только в обычных, а не для обессиленного и задыхающегося человека в задымленном, полуосвещенном отсеке!

Сергей с трудом нашарил захлопку и из последних сил попытался открыть ее. Упрямое железо не поддавалось!

– Центральный! Я не могу, закусило чеку, не получается… – глухой голос из-под маски отчетливо был слышен всем, наверное потому, что все замерли.

– Так, спокойно… береги воздух, держись! Мы ее откроем!

– Я задыхаюсь, очень трудно дышать… – голос матроса звучал как из-под земли.

– Восьмой!!! Отожмите дверь упором! Навалитесь! Сделайте что-нибудь! Вытащите его!

Все, кто был у переборки, судорожно крутили раздвижной упор, наваливались своими телами, издавая хриплый вой, извергая проклятия, но ничего не могли сделать! Люк заклинило!

– Сергей! Это Капитульский! Ты слышишь меня?

– Да… слышу…

Потерпи еще немного, мы ее откроем, обязательно откроем! Если понял меня – постучи в микрофон.

Тук-тук…

– У тебя скоро день рождения, ты не забыл?

Тук-тук…

– Ты понимаешь, что ты сделал? Ты спас всех нас и еще многих, Сережа! И мы обязательно спасем тебя. Ты понял меня?

Ответа не было…

– Сергей! Преминин! Ну отвечай, пожалуйста, отвечай, Сережа…

В динамике “Каштана” послышались звуки, похожие на приглушенные рыдания. Похоже; он хотел что-то сказать, но… Я был последним, кто говорил и слышал Сергея. Не дай вам Бог быть на моем месте!

Капитан третьего ранга Геннадий Капитульский

21.15 В седьмом отсеке при выполнении боевого задания погиб матрос Преминин Сергей Анатольевич. 21 год. Уроженец Вологодской области. Призван Великоустюгским РВК. Русский. Член ВЛКСМ.

Вахтенный журнал РПК СН К-219

В 21.30 к месту аварии подводной лодки подошли еще два судна Министерства Морского флота – “Красногвардейск” и “Бакарица”. Передана просьба командира К-219 принять на борт тела трех погибших и эвакуировать девять особо пострадавших. Для обеспечения эвакуации лодка легла в дрейф.

Для Сергея Преминина последним пристанищем стал реакторный отсек атомохода. Это самый прочный гроб, который можно себе представить. Он навсегда остался на поле боя, заслонив собой весь мир от ядерной катастрофы.

Советский теплоход “Красногвардейск”, 21.40

С подходом в район аварии подлодки, особенно когда на горизонте показался ее черный силуэт и все воочию увидели развороченную ракетную палубу и клубы ядовито-оранжевого дыма из шахты, настроение у команды теплохода и капитана Данилкина стало еще более мрачным.

Все три судна – “Бредихин”, “Бакарица” и “Красногвардейски – окружили беспомощную лодку, словно раненого кита.

– Старпом! Готовьте шлюпки к спуску. Командир лодки просит снять пораженных.

– Есть, капитан. Но я не вижу людей у них на палубе.

– Сейчас их выведут. Радист, передай на лодку – через сорок минут будем готовы к эвакуации. Какая связь с лодкой?

– Они работают открытым текстом на шестнадцатом канале УКВ.

– Ого, а как же пресловутая секретность?

– Я думаю, им наплевать на нее в данном случае. Странно, что до сих пор здесь нет американцев. Неужели они не знают?

– Хрен их знает, они всегда преувеличивают свои возможности. Но думаю, они появятся, и довольно быстро.

Штаб Атлантического флота США, Норфолк, Виргиния

Адмирал Тед Шейфер появился до начала проведения своего обычного инструктажа в шесть утра. Еще не было оживленного движения, свойственного субботнему утру, и он раньше времени добрался до главного въезда на территорию огромного комплекса, принадлежавшего ВМС США. Он успел выпить чашку черного кофе, когда к двери его кабинета подошла капитан-лейтенант Гейл Робинсон, вахтенный офицер. Она дважды постучала.

– Войдите,

– Доброе утро, адмирал.

Робинсон была хороша собой, хотя это и не означало, что она не справляется со своими обязанностями. Совсем наоборот. Она могла найти выход из самого, казалось бы, безвыходного положения и замечала то, чего не замечали другие, а Шейфер это ценил. Можно назвать это женской интуицией, хотя не стоит говорить об этом вслух слишком громко. Шейфер до сих пор не был уверен в том, как следует себя вести с офицерами-женщинами. Их было не слишком много, чтобы выработать определенный стандарт. Как специалист по разведке он знал, что недоразумения часто приводили к войнам. Они также ставили в затруднительное положение и многих офицеров-мужчин.

– Что вы приготовили мне сегодня?

Она доложила о внезапном изменении курса трех торговых судов в сторону зоны боевого дежурства “Янки”, а затем деликатно упомянула о разговоре, вернее, о его отсутствии, с подводниками.

– А что говорят в SOSUS?

– Я не направляла им запрос. Но об этом стоит подумать.

“Ты права, как никогда”, – подумал Шефер, пока она продолжала докладывать. Он вспомнил о другой аварии на советской подлодке, горевшей к северу от Англии в 1972-м. К-19, так называемая “Хиросима”. Двадцать восемь человек из ее команды заживо сгорели в кормовом отсеке. Все начиналось точно так же: торговые суда, все из советского блока, неожиданно устремились в пустынную часть океана, которая оказалась не такой уж пустынной.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– По предварительным данным, крейсер “Киров” направляется туда же. Этого мы тоже не ожидали. Это может быть связано с происходящим у Бермуд. Вполне.

– Отличная работа, – похвалил он ее и взял телефонную трубку. – Теперь мой черед.

Он проводил ее глазами, мысленно решив дать хороший отзыв о ее полном соответствии занимаемой должности.

– Управление SOSUS, – ответили на противоположном конце провода.

– У аппарата адмирал Тед Шейфер. Проведите акустический поиск в следующих зонах.

Он зачитал их вахтенному офицеру SOSUS. За пять минут суперкомпьютеры “Крей” проанализировали миллионы сигналов и нашли нужный адмиралу Шейферу.

– Сэр, – сказал глава SOSUS, – мы зарегистрировали там очень сильный звуковой сигнал. Его источником, безусловно, является К-219. У нас есть запись. Сначала сигнал тревоги, затем сильный грохот. Похоже на мощный взрыв.

– Прекрасно. Следите за ней, – сказал Шефер. – Через каждый час докладывайте об изменениях оперативной обстановки.

Следующий звонок был в отдел операций подводных лодок в SUBLANT; святая святых подводной мафии.

– С вами говорит адмирал Шейфер. Кто там у нас в компании с К-219?

Пауза была достаточно продолжительной, чтобы вывести Шейфера из себя. Иногда можно и прикрикнуть:

– Вам задал вопрос заместитель начальника разведслужбы при главнокомандующем ВМФ в Атлантическом океане, мистер!

– “Аугуста”, адмирал. Лодка капитана первого ранга Джеймса Вон Сускила.

Одна из новейших торпедных подлодок во всем флоте под командованием одного из самых дерзких капитанов. Они были созданы друг для друга.

– Очень хорошо. От него что-нибудь поступило за последние сутки?

– Ему предписано…

– Мне известны его предписания. Я задал вопрос.

– Я могу проверить, адмирал,

– Блестящая идея. – Он нажал на рычаг и позвонил в оперативный отдел CinCLANRDLT. Он предложил поднять в воздух Р-ЗС “Орион” с базы морской авиации на Бермудах и провести воздушную разведку. Это делалось в обход упрямых подводников и могло сработать.

Президент Рейган находился в Кемп-Дэвиде. Министр обороны планировал заграничную поездку в связи с предстоящей встречей в верхах в Исландии. Если К-219 попала в такую же передрягу, как и “Хиросима” в семьдесят втором, о выходных в Вашингтоне можно забыть.

К-219

Если в кормовых отсеках еще как-то удавалось поддерживать сносные условия путем вентилирования в атмосферу, то в третьем отсеке, особенно в центральном посту, работать стало невозможно. Люди уже более пяти часов находились в средствах защиты. Все мыслимые нормативы давно истекли. И хотя никто и не думал жаловаться, тем более впадать в панику, чувство обреченности постепенно овладевало всеми.

Первыми это поняли командир и механик.

– Пульт ГЭУ! Капитульский! Что с реактором? Мокрый от пота, похожий на чудовище в своей маске, Капитульский давно утратил чувство реального времени. Как роботы, он и его подчиненные продолжали контролировать работу последнего реактора, обеспечивая агонизирующую лодку электроэнергией. Хотя лодка лежала в дрейфе и турбина стояла, она все еще была готова к даче хода. Но понадобится ли это?

– Мы контролируем реактор, но… Теперь, я думаю, он не нужен. Потому что с ним может произойти то же самое, что и с первым. Причем в любой момент.

– Вы сможете обеспечить вывод ГЭУ и расхолаживание реактора?

– Сейчас – да. Пока еще да.

– Если я правильно понял тебя, его надо глушить, и прямо сейчас?

– Так точно. Прямо сейчас.

При этом никто из них старался не думать о том, что произойдет, если они, а точнее автоматика, не сумеют заглушить оставшийся в работе реактор. Ведь в седьмой отсек войти уже невозможно!

– Так… Ну, хорошо. Готовьтесь к выводу установки…

23.15 Начата подготовка к выводу из действия ГЭУ левого борта.

Сейчас только в центральном и на пульте ГЭУ знали, что грозит им всем, если автоматика не сработает. За время аварии командир пережил уже многое, но этот момент был одним из наиболее критичных.

Когда-то Геннадий отмечал в записной книжке каждый ввод и вывод ядерной установки, но давно сбился со счета. Теперь он не имел права ошибиться, поскольку никто не сможет исправить его ошибку. Обычная, многократно выполняемая работа превратилась в проблему номер один.

Поэтому каждый про себя произнес: “Слава Богу!”, когда услышал доклад с пульта:

23.30 – Сброшена защита реактора левого борта. Левый реактор заглушен всеми штатными поглотителями. Установка переведена в режим расхолаживания.

По погасшему, но через минуту восстановленному освещению стало ясно, что какое-то время аккумуляторная батарея, расположенная в первом и втором отсеках, позволит им продержаться. Кроме освещения батарея обеспечивала работу основных механизмов и, главное, насосов охлаждения обоих реакторов. Проблема ядерной безопасности была решена окончательно. Но что будет дальше? Как говорит штурман Азнабаев, проблемы надо решать по мере их поступления.

Очередная проблема не заставила себя ждать. Ровно через пять минут произошло короткое замыкание и возгорание пусковой станции гребных электродвигателей в десятом отсеке. И, хотя оно тут же было ликвидировано, стало ясно, что в кормовых отсеках больше делать нечего. Да и в носовых, пожалуй, тоже…

Британов поднялся на мостик и сорвал с лица уже опостылевшую маску. Те, кто был там, пристально вглядывались в своего командира. От него, и только от него, зависела сейчас их судьба, а значит, и жизнь. Именно теперь он царь, Бог и воинский начальник!

Сколько бессмысленных жертв принесено в угоду неприемлемому в мирное время принципу “Любой ценой!”. Что может быть дороже человеческой жизни? Неужели цена пусть и стратегической, но почти отслужившей свой срок лодки?

“Ущерб, нанесенный государству от гибели ракетного подводного крейсера стратегического назначения К-219 под командованием капитана первого ранга Британова И.А., бортовой номер 845, постройки 18.11.71 г., составил 63 миллиона 299 тысяч 544 рубля без учета стоимости ядерного оружия”

Из материалов уголовного дела по факту гибели РПК СН К-219

Только командир Британов мог и должен решить сейчас, что дороже: лодка или люди. При этом он однозначно понимал, что одним из самых тяжких обвинений в его адрес будет упрек в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть лодки.

К великому сожалению, в то время степень героизма и желания спасти корабль зачастую оценивалась некоторыми начальниками количеством погибших – чем больше погибло, тем больше сделано для спасения корабля. Мало погибло – значит, мало сделали для спасения.

Британов в одиночестве стоял на мостике и напряженно обдумывал ситуацию. Многое было неясно, однако можно предположить, что четвертый отсек будет полностью затоплен, но это нестрашно – запаса плавучести хватит с избытком. Морская вода настолько разбавит остатки окислителя в отсеке, что разъедание корпуса должно прекратиться. Если при этом останутся герметичными смежные с четвертым третий и пятый отсеки, то лодка останется на плаву и ее можно буксировать, благо судов рядом хватает. Индивидуальные средства защиты на исходе, все отсеки, кроме концевых, в той или иной степени загазованы парами окислителя. Держать там людей – значит обречь их на верную гибель. Могут ли взорваться оставшиеся без контроля ракеты? Черт их знает, наверное, могут… Экипаж борется за живучесть уже восемнадцать часов, люди просто обессилили. Значит, решение только одно – оставить минимально необходимое число людей на борту, а остальных эвакуировать. До следующего рассвета. Утро вечера мудренее. Может, к утру будет и настоящая помощь от ВМФ. Что-то они долго там думают. Правда, есть одно “но” – нет разрешения из Москвы на эвакуацию, но и времени запрашивать его тоже нет. Ладно. Бог не выдаст – свинья не съест!

– Старпом! Готовьте лодку к покиданию, – команда была отдана таким обыденным голосом, что старпом тут же переспросил:

– Не понял, товарищ командир? Насовсем или как?

– Или как. К утру вернемся. Со мной на борту останутся: стармех, ты, начхим и помощник. Собрать все оставшиеся средства защиты на мостик. Отсеки полностью загерметизировать. Выполняйте! Старшим на судне будет замполит. Кстати, где он?

– Похоже, у него сердечный приступ.

– Жаль. Тогда старший – Пшеничный. Передайте на “Красногвардейск” – прошу шлюпки к борту. Начинаю эвакуацию.

– Товарищ командир, а вы не хотите дождаться разрешения Москвы?

– Нет. Они слишком долго будут думать и согласовывать.

Разрешение командующего Северным флотом на эвакуацию будет получено только в 02.50 по московскому времени. Напомним, что местное время на пять часов отличается от московского. Британов успел закончить эвакуацию до наступления темноты. Потом его обвинят во многих грехах, но упрека в трусости и преждевременном оставлении корабля не будет.

Используя маломощные гребные электромоторы, Британову удалось развернуть лодку лагом к ветру, и теперь ветер относил в сторону ядовитый шлейф, продолжавший тянуться из шестой шахты. Эта предусмотрительность будет не лишней, когда на верхней палубе и мостике лодки окажутся сто пятнадцать измученных человек без каких-либо средств защиты. Не следовало забывать и о безопасности спасателей.

23–35 Отдраен аварийный люк десятого отсека.

Капитан третьего ранга Пшеничный поднялся по вертикальному трапу и потянул кремальеру, запирающую люк, на себя. Она поддалась неожиданно легко. Послышалось шипение выходящего из корпуса воздуха, и мощная пружина отбросила тяжелую крышку. Путь наверх был свободен.

Пшеничный поднялся еще на три ступеньки трапа, выглянул наружу и тут же отпрянул назад, захлопнув люк.

Еще бы! Ведь первое, что он увидел, – громадный борт судна с надписью на английском языке: “Baltic Shipping Company”. Ему, офицеру КГБ, сразу пришла в голову мысль: “Это чужой, а значит, вражеский корабль! Британов изменник! Он задумал сдать лодку врагу!”

Он спрыгнул вниз и под удивленными взглядами подводников нажал вызов центрального на “Каштане”. ГКП не отвечал – видимо, пожар перерезал и эту трассу.

– Развернуть радиостанцию! Вызывайте центральный по УКВ. – Пшеничный действительно был опытным подводником: когда нет никакой связи, то вполне можно использовать аварийную УКВ-радиостанцию Р-105.

Через пять минут он уже говорил с командиром.

– Командир! Это Пшеничный. В чем дело? Куда вы хотите эвакуировать людей?

– Как куда? На “Красногвардейск”!

– Но это не он! Это вражеский корабль! Я сам его видел! Я отказываюсь выполнять преступный приказ! Вы изменник!

– Ты что, отравился окислителем? Разуй глаза! Это советское судно!

Пшеничный недоверчиво оглянулся на окружающих и вновь поднялся по трапу и попытался открыть люк, но щеколду заело, точнее, она сломалась! Не хватало только остаться здесь из-за своей же сверхбдительности, точнее, идиотизма!

– Где мичман Буряк? Василий! Что с люком?

– Что-что… Он еще в базе того, значит, ломался, я, значит, после прихода его бы и починил, а теперь, значит…

– Ты что заладил как пономарь! Какая база?! Открывай теперь сам, долбосокол хренов!

– Сей момент, значит, сейчас и откроем, будьте покойны, значит…

Неужели они опять в ловушке, которую он захлопнул собственной рукой? После всею, что было, задохнуться, когда он у же видел небо?!

Двадцать бесконечно долгих минут показались всем вечностью. В тесной шахте аварийного люка мог поместиться, да и то с трудом, только один человек. Василий Буряк вообще-то не был разгильдяем, но, как и многие, слишком часто надеялся на авось. Слава Богу, работать он умел, поэтому Пшеничный не понукал и больше не орал на него, тем более что и сам чувствовал свою вину. Сопение, мат сквозь зубы и лязганье ключей наконец прервались звериным криком: “Открыл!!!”

В который раз им повезло?

Пшеничный сунулся под люк, но тут же его сверху окатило морской водой – волны перекатывались через палубу, а люк находился на самом хвосте лодки. Тем более нельзя медлить!

– Пошел все наверх! Первыми – раненых!

23.55 Личный состав кормовых отсеков организованно начал выход на кормовую надстройку.

До тех пор пока последний человек не вышел наверх, Валерий Пшеничный оставался внизу вместе с Буряком, фактически прикрывая отход товарищей.

На мачтах судов, лежащих в дрейфе рядом с лодкой, развевались красные флаги с золотым серпом и молотом в левом углу. А к наветренному борту уже подходили спасательные шлюпки. Как только первая из них отвалила от корпуса с ранеными на борту, Пшеничный быстро, почти бегом, направился на ракетную палубу к разорванной шахте несмотря на протестующие крики с мостика. Если бы в этот момент ветер поменял направление, то ядовитый дым первым настиг бы его, а потом и остальных. Но им везло!

Не доходя несколько шагов, он смог заглянуть в шахту. Она здорово походила на кратер вулкана: пузырящаяся вода, казалось, извергала оранжевый газ, а вздыбленная палуба дополняла картину. Никаких следов ракеты и боеголовки не было. Потом ему много раз будут задавать этот дурацкий вопрос: “А вы лично убедились в отсутствии ракеты и ее ядерной боеголовки?”

А как же! Лично глянул и даже нырял! Но ее там нет, а на нет и суда нет.

Дурацкая присказка окажется пророческой – суда действительно не будет.

Но это потом, а сейчас Пшеничный не спеша вернулся в корму. Как старший он покинул лодку на последней шлюпке.

– Почему не вынесли тела погибших?

– Они были в таком состоянии, что вытащить их через узкий аварийный люк не представлялось возможным. В первую очередь мы думали о живых. Я надеюсь, мертвые нас простят.

Из допроса капитана третьего ранга Валерия Пшеничного

С мостика командиру было трудно разглядеть лица людей на палубе. Но он все равно пристально разглядывал тех, кто вышел из преисподней, кто до конца боролся за жизнь лодки. Он почему-то вспомнил старый фильм о войне, когда последние защитники Брестской крепости покидали ее руины. Наверное, и его люди сейчас испытывали подобные чувства: огромную усталость и горечь от проигранного сражения, но и вместе с тем глубоко скрытую гордость за исполнение своего долга. И тогда Британов понял, что ни он, ни его экипаж никогда не будут стыдиться за себя. Да, наверное, они допустили ошибки, но их потери минимальны и оправданны, если вообще можно оправдать гибель людей.

Теперь я знаю, что благодаря Британову мой муж остался жив. Когда его в числе первых доставили на гражданское судно, он был без сознания. Еще немного, и спасти его было бы невозможно, как и семерых других, наиболее тяжелых. Я не знаю и не хочу знать, что там нарушил Британов, но знаю одно – он спас моего мужа. Он и судовой врач Геннадий Новиков.

Галина Кочергина, жена корабельного врача

…Последние три часа Евгений Азнабаев фактически руководил личным составом в первом и втором отсеках, куда их вывели из загазованного центрального поста в третьем отсеке. Так всегда бывает в жизни, когда старшим становится не тот, кто должен, а тот, кто может. Штурман заставил всех переодеться в чистое белье, но не готовя их к смерти, а спасая от отравления пропитавшейся ядом одежды. Он буквально силой заставлял их выпить весь запас воды и мочиться прямо в раковины умывальников, чтобы промыть организм.

Перед выходом наверх штурман вернулся в третий отсек на свой боевой пост. Навигационный комплекс работал, работал в штатное режиме. Будучи профессионалом до мозга костей, Евгений произвел необходимые переключения и перевел приборы в резервный режим. Может, они еще пригодятся?

Заглянув в штурманскую рубку, дернул ручку личного сейфа – замок заклинило. Беззлобно выругался, вспомнив о хранящемся там бумажнике с традиционной заначкой. Денег не жалко, жаль любимую книгу “Вчерашние заботы”, которая прошла с ним все автономки.

Мать т-т-твою! Да там же и его партбилет! Э, да ладно, разберемся…

С ним, как и с другими, действительно разберутся, просто и быстро —

за халатное обращение с партийными документами, повлекшее их утрату, исключить из рядов КПСС…

Из материалов расследования парткомиссии при политотделе войсковой части 90042

02.20 Окончена эвакуация личного состава. На мостике подлодки остались пять офицеров во главе с командиром. Собраны оставшиеся средства защиты: 15 ПДУ-2 и 12 ИДА-59 сомнительной годности.