Текст книги "Золото"

Автор книги: Питер Гринуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Золотое перо

Рихард Самуэль Хартманн написал золотым пером роман под названием «Стыд», по-немецки «Scham». На первый взгляд это была история христианина, арестованного за любовь к евреям и, в частности, к сорокалетней вдове Марте. Но правильнее, хотя не столь сочувственно по отношению к автору, этот роман стоило бы назвать смесью порнографии и политической провокации. Читателю он подавался как бестселлер для любителей политики «клубнички». После публичного сожжения книги в Нюрнберге, прямо перед издательством на Максфельдштрассе, 27, Рихард Хартманн, словно в насмешку над законом единоверцев, взял себе в любовницы христианку. Еврейская община сурово осудила его поступок. Рихард, в свою очередь, обвинил общину в трусости, сеющей семена раздора между людьми одной веры. Местное гестапо забавлялось, наблюдая за тем, как евреи ссорятся друг с другом. Они могли схватить писателя в любой момент, но, не желая делать из него ни мученика, ни героя, предпочитали арестовать его по какому-нибудь пустяку, связанному с технической неисправностью машины. Задержать его за превышение скорости значило привлечь ненужное внимание к его привилегированному образу жизни. Было созвано совещание, чтобы придумать совсем уж малозначительную придирку. Один в качестве таковой назвал отклонения в работе «дворников», другой – слишком удобную кожаную обивку сиденья, что может усыплять водителя, третий – потерю управления вследствие прикладывания к фляжке с питьевой водой во время ожидания на светофоре.

В конце концов писателя арестовали за непристойное поведение на дороге. Он съехал на обочину шоссе, чтобы любовница сделала ему минет.У писателя забрали золотое перо, а его самого бросили в тюрьму. Ему отрезали пальцы на правой руке, а заодно уж и на левой, чтобы он не вздумал вернуться к писанине. Ему отрезали член, чтобы он не вздумал вернуться к любовнице-христианке и вообще к какой-либо любовнице. Он умер от заражения крови. Золотое перо несколько недель пролежало на столе начальника дорожной полиции. У него была мысль поместить его в рамку вместе с фотографией и автографом писателя. Нечто подобное он видел перед войной в витрине магазина мужской одежды в Амстердаме – это была мемориальная композиция, связанная с именем голландского писателя Мультатули. А может, сделать посмертную маску знаменитого еврейского автора и поместить в рамку вместе с золотым пером? Позвонили гробовых дел мастеру, но пока он приехал со своими восковыми формами, золотое перо успели украсть – то ли ценитель прекрасного, то ли обыкновенный вор, которому неожиданно подфартило.

Куда исчезло тело писателя, неизвестно, так что поставить памятник на его могиле не представляется возможным. После войны его племянник, единственный прямой родственник, попытался предъявить свои права на авторские гонорары. В некоторых букинистических лавках иногда можно найти этот роман на немецком или английском. Встречается и русская версия, правда, под другим названием; если перевести его обратно на английский, то получится «Трудная добродетель».

Золотое перо с темно-синими чернилами небрежно бросили в плавильную печь. Так оно стало частью золотого слитка INGOL 789, который побывал в Саарбрюкене и Баден-Бадене, откуда Густав Харпш увез его в Больцано.

Любовница-христианка Рихарда Самуэля Хартманна стала домохозяйкой и поселилась в Инсбруке. Там она умерла от рака матки в 1953 году.

Санта-Клаус

Мартин Эрих Николаус на Рождество одевался Санта-Клаусом и сбрасывал евреев с крыши универсального магазина «Вассертауэр» в Дортмунде. По его собственному признанию, он делал это для того, чтобы вытряхнуть ценные вещи из их карманов. Результат бывал плачевным. Его жертвы пробивали стеклянный козырек, и брызги крови разлетались еще до того, как тело шмякалось на бетонку автостоянки. Новоявленный Клаус, как и его знаменитый тезка, отличался щедростью: конфискованные у своих жертв безделицы вроде золотых колечек и булавок он дарил молоденьким улыбчивым продавщицам. А богател за счет крупного улова, но в один прекрасный день его расплющенное тело нашли на той же бетонке. Возможно, его выкинули из окна двое подростков, Исаак и Иеремия, которые незадолго до инцидента пили из одной бутылки молоко через соломинки.

Обыск в квартире Николауса (речь прежде всего идет о набитых доверху рождественских мешках и многочисленных ящиках) явил взорам полицейских гору сокровищ. Все эти золотые вещицы отправились в Баден-Баден, и с помощью высоких температур им придали более компактную форму, приличествующую драгметаллу. Один из полученных слитков со штемпелем WD 67 1043 IJ (можно предположить, что WD обозначало Wassertower Dortmund, а IJ относилось к именам любителей молока – Isaac и Jeremiah) попал вместе с лейтенантом Харпшем в автомобильную аварию под Больцано, единственным городом в Италии, чьи спагетти неизменно получают плохую прессу.

Выброшенное золото

Самсон Кармович, вдовец и патриот России, из которой он вовремя бежал, благодаря женитьбе стал обладателем немалого состояния. После того как фашисты убили его жену, он поклялся всеми доступными способами бороться с национал-социализмом. В результате его арестовали по обвинению в пособничестве находящейся в подполье компартии, а точнее, партийной ячейке в городе Аугсбурге.

Когда машина, которая везла его в Иезуитенгасский полицейский участок, приближалась к мосту Антона Фюггера, Самсон выкинул в окно чемодан с драгоценностями. В момент своего ареста он собирался в Дуйсбург на деловую встречу, чтобы закупить оружие и затем устроить засаду (операция была, прямо скажем, непродуманная) на фон Риббентропа, министра иностранных дел гитлеровской Германии, человека импульсивного и высокомерного, в свое время проявившего, мягко говоря, вероломство во время переговоров с Россией.

Самсон рассчитывал употребить часть доставшегося ему от жены наследства на осуществление праведной мести. Содержимое чемодана разлетелось. Машина в конце концов остановилась, и Самсона заставили собирать ценные вещи. В какой-то момент, когда он, стоя на коленях на обочине, пытался достать из канавы золотое ожерелье своей тещи, водитель-полицейский переехал его колесами, так что позвоночник вошел в легкие. Затем водитель дал задний ход и впечатал голову в грудную клетку.

Золотые предметы – булавку для галстука, семнадцать колец, ожерелье, брошь в форме двух воркующих голубков, изготовленную в Санкт-Петербурге мастером Лапенже, двадцать цепочек, портсигар и шейкер для коктейлей – внесли в реестр конфискованных вещей и в сейфе отправили в Штутгарт, а оттуда в Баден-Баден, где они были переплавлены в пятисотграммовый золотой слиток (серийный номер FTYB41). Этот молчаливый свидетель золотых воспоминаний о шестнадцати годах счастливого брака позже попал в руки подчиненных лейтенанта Харпша, сержанта и капрала. Девяносто два слитка, включая названный, были упакованы в два черных кожаных чемодана, доставшихся лейтенанту во время оккупации немецкими войсками города Во, что находится к северу от Парижа. Два дня Харпш вез чемоданы на север через всю Италию и почти довез до Больцано, известного немцам и австрийцам как Бозен, недалеко от швейцарской границы. В темноте на дороге, идущей через лес, черный «Мерседес» лейтенанта врезался на скорости в белую лошадь кавалерийского офицера, которого мы назовем Джакомо Фаринти. Что касается Больцано, то он известен туристам как город, в ресторанах которого бесполезно заказывать спагетти. О них нет даже упоминания в меню.

Парикмахер-еврей Симон Кессель-младший, чьи родители держали в Штутгарте парикмахерскую с начала 30-х годов, столкнулся с растущими проявлениями антисемитизма и эмигрировал в Хильвершум, недалеко от Амстердама, где голландская Национальная радиовещательная компания решила построить башню, поскольку земля здесь была относительно недорогая, а прилегающие равнины подходили для передачи звукового сигнала. Теперь

Кессель-младший стриг дикторов и актеров. Молодая актриса Сильвия Хуст, неплохо зарабатывавшая исполнением ролей американских любовниц в эскапистских радиодрамах, которые регулярно выходили в эфир в четыре часа пополудни, стала его постоянной клиенткой. У микрофона, как известно, глаз нет, но Сильвия Хуст, чья уверенность в себе во многом зависела от того, как она выглядела, считала еврея-парикмахера своим спасителем. Некоему Герти, ее бойфренду и коллеге по радиовещанию, не скрывавшему своей симпатии к нацистам, не понравились ее частые визиты в парикмахерскую на Утрехтштраат. Вместе с двумя братьями он нанес визит Симону Кесселю. Эта троица немного покуролесила, все помочились в умывальник, а напоследок прозрачно намекнули, что хозяина ждет скорый крах, если он откажется ежедневно отстегивать по четыреста гульденов в пользу фиктивного фонда «Предскажи будущее», средства которого шли прямиком на личный банков-ский счет Герти. С точки зрения последнего, объект для шантажа был выбран удачно: частный бизнес Симона процветал, и новая эмиграция в его планы явно не входила. Герти и его фашиствующие дружки-приятели зачастили в парикмахерскую. Заперев входную дверь, они привязали Симона Кесселя к рабочему креслу и постригли «под ноль», они раздели его догола и скребли опасной бритвой, пока кожа его не сделалась гладкой, как у младенца, вся в порезах и кровоточащих ранах. Они мастурбировали, обливая его спермой со словами, что голландская сперма стимулирует рост волос. Они подрезали ему уши, расширили ноздри, переделали пупок и восстановили обрезанный член. Они обклеили снаружи окна его парикмахерской листовками, обвинявшими его в инцесте и педерастии.

После всех этих истязаний Кессель взял последние сбережения, а также золотые ножницы, драгоценный приз победителю конкурса парикмахеров, доехал поездом до морского побережья – и исчез в морской пучине. Спустя неделю ребенок, строивший песочный замок, обнаружил золотые ножницы.

Их передали спасателю, тот в гестапо, гестапо в германский банк, а из банка они совершили путешествие по маршруту Амстердам – Эйнд-ховен – Штутгарт – Баден-Баден. Наконец золотые ножницы вместе с другими ценными предметами были переплавлены и сделались частью слитка (серийный номер 717YH P2), каковой попал в автокатастрофу неподалеку от Больцано.

Сильвия Хуст играла в Берлине роли американских шлюх, пока в апреле 45-го не погибла под русской бомбежкой. Ее бойфренд Герти переехал в Нью-Йорк и устроился на работу в НХС, которую купила РКО, которую, в свою очередь, купила «Сони», где он дослужился до главного менеджера и в 1981 году вышел на пенсию, составившую двести тысяч долларов. Тело Симона Кесселя не было найдено, а если и было, то в нем не опознали пропавшего без вести парикмахера из Хильвершума. Возможно, береговую службу спасения смутили некие детали.

Смазка для пальцев

Большую часть пятисотграммового слитка RT45 T/O, обнаруженного в перевернутой машине неподалеку от Больцано, составляли золотые кольца, конфискованные у вдов города Менцель. Чтобы их заполучить, молодому офицеру местной полиции пришлось отрезать вдовам пальцы. В свое оправдание он потом скажет, что его жена должна была вот-вот родить и ему некогда было рассусоливать. А без него она бы не справилась. В преддверии радостного семейного события ему, естественно, не хотелось осквернять себя прикосновением к тем, в чьих жилах текла еврейская кровь. Многие кольца просто не снимались, хотя, кажется, все было перепробовано. Доказательство – длинный перечень того, что может послужить хорошей смазкой. Тут он проявил изобретательность. В перечень вошли майонез, бриолин, сливочное масло, мыло, растительный жир, масло из-под сардин, бензин, уксус с бальзамом из Модены, оливковое масло, топленый французский сыр бри, плевки и слюни. «Плевки и слюни» – так и написал. Возможно, слюни были вдовьи, а плевки его.

Жена офицера родила девочку весом три семьсот. Они дали ей имя Бесор, что звучит как будто по-еврейски, хотя ее так назвали в честь прабабушки из Энгадина. От южной окраины этого североитальянского города рукой подать до Больцано, известного на всю страну тем, что там не умеют готовить настоящие спагетти.

Швея

Пожилой фермер запаниковал при мысли, что его могут забрать из-за того, что он женился вторым браком на цыганке. Его первая жена упала с лестницы, и ее голову насквозь прошила отколовшаяся балясина. Соседи фермера были не то дальними родственниками, не то просто хорошими друзьями его первой жены. У них не было повода подозревать в чем-то ее мужа, тем более никаких доказательств, все их обвинения были выстроены задним числом. Они утверждали, будто их сосед околдован, что, пожалуй, было не так уж далеко от правды – его вторая жена, цыганка Флорентина, была куда как хороша и умела доставлять удовольствие, начиная с жизнерадостной улыбки и заканчивая радостями, которые она доставляла шестидесятилетнему телу фермера в кровати с дюжиной горящих свеч. Соседи были не прочь воспользоваться объявленной национал-социалистами политикой преследования цыган для распространения своих клеветнических измышлений. Они подкупили крупных чиновников в местной администрации, после чего сосед-фермер получил несколько полуофициальных писем с требованиями избавиться от «черной овцы» и показать пример другим, ибо фермеры – это становой хребет нации, они должны думать о таких вещах, как «здоровое стадо», «межрод-ственное скрещивание», «генетическая чистота», и о том, что авторы называли мудреным термином «дарвинистские приоритеты». В сущности, вся эта местная самодеятельность была перепевом пропагандистских листовок геббельсовского министерства в Берлине.

Для большего устрашения полицейские машины время от времени медленно проезжали мимо дома фермера. Трое местных полицейских, связанных родственными узами с его первой женой, периодически реквизировали у него то курицу, то овцу. Рассуждали они просто: часть его собственности принадлежала бывшей жене, и они, как ее родня, имели все права на эту собственность, уж, во всяком случае, большие права, чем эта его цыганка-самозванка.

Флорентину все это не могло не огорчать. Она, безусловно, выгадала от оседлой жизни и справедливо рассчитывала, что пожилой супруг сделает ее законной наследницей. Его мужское внимание действовало на нее возбуждающе. К тому же она была беременна, о чем он пока не знал. Но, с другой стороны, разумом она понимала, что надо спасаться, пока не поздно, и ее цыганское нутро подсказывало ей, что она спасется.

Как-то вечером сразу пять полицейских машин остановились перед их птичником. Громкий шум двигателей и включенные передние фары пугали кур и индюшек, которые шарахались в разные стороны. Флорентина, которая в это время как раз кормила живность, оказалась готова к подобному акту устрашения. За прошедшие полтора года муж надарил ей разных драгоценных украшений, а также золотых и серебряных иголок для шитья. Их у нее скопилось несколько сотен – сентиментальное напоминание об обстоятельствах их знакомства. Однажды Флорентина и ее родня постучали в дверь фермера с предложением разного рода услуг. Ее брат точил ножи и ножницы, косы и плуги. Ее дядя ремонтировал мебель и детские игрушки, делал вешалки для одежды. Ее сестра плела из кукурузных листьев салфетки на стол, и шляпы от солнца, и маленьких куколок. Сама же Флорентина была швеей. Она пришивала пуговицы и карманы, подновляла одежду, чинила сломанные молнии, баловалась вышивкой. У первой жены фермера для всех нашлась работа. Она усадила Флорентину на крыльцо и велела сделать ревизию своему гардеробу: пришить новые кружевные оборки, выпустить юбку, подлатать нижнее белье, удлинить бретельки на платье, незаметно починить на белых чулках протершиеся коленки. Фермер поглядывал за тем, как девушка сосредоточенно трудится, напевая популярные песенки, как ловко она орудует иглой. Зная, что за ней наблюдают, Флорентина старалась выглядеть как можно более соблазнительной. Фермер смотрел с нарастающим интересом.

Цыгане получили неплохие деньги за свою работу и довольные уехали, оставив целую гирлянду из подков на счастье. В ту ночь пропали пять несушек, два зеркала и колеса от телеги, но фермер закрыл на это глаза. А спустя пять месяцев жена фермера разбилась, свалившись с лестницы, и вдовец, оседлав бурую лошадку, отправился на поиски своей цыганки. Разыскав Флорентину, он не сразу добился ее расположения, согласия же на брак так и не получил. Их отношения оставались открытыми. Ее родня не выступала против их союза, но и благословения своего не давала. Дедушке она пообещала, что вернется в табор. Фермер предпочел с ней не спорить. Все сложилось удачно. Он не считал нужным запирать на ночь постройки. Ферма процветала, невзирая ни на что. Когда у его соседей случался падеж птицы, у него куры были живы-здоровы. Вокруг стояла засуха, а его пруд не высыхал. И лесные пожары обходили его стороной.

И вот пришел решающий момент. После того как к ним зачастили полицейские машины, Флорентина собрала в мешок из-под зерна ценные вещи, и красивое нижнее белье, и кольца с серьгами, и, конечно, богатую коллекцию золотых и серебряных иголок для шитья и обвязала его вокруг пояса.

В тот вечер, как мы знаем, она кормила кур. Полицейские машины сигналили и слепили фарами обезумевших индюшек, которые, с размаху налетая на проволочное заграждение, до крови обдирали крылья. Фермер вышел на крыльцо с обрезом и открыл пальбу по непрошеным гостям. Те только этого и ждали. Фермер был избит и арестован, а его цыганскую жену изловили, когда она пыталась убежать. Из нее сделали подушечку для иголок, уделив особое внимание груди и ягодицам. Подоспевшие цыгане порубили полицейских топориками.

Было проведено расследование. В качестве улик фигурировало холодное оружие. А также больше сотни золотых и серебряных швейных иголок, якобы повинных в смерти одиннадцати полицейских. Последовала карательная операция. Шесть фермеров были убиты. Девочка-подросток утопилась. Маленький мальчик наглотался семян ракитника. Загадочным образом умер ребенок, спавший на открытом воздухе. Ни с того ни с сего подавилась собака. Погибала рыба в прудах. Местные жители были уверены, что тут не обошлось без цыганской ворожбы.

Золотые иголки отделили от серебряных. Один врач подсуетился и отнес золотые иголки в банк, где они пролежали несколько недель в подвале, после чего их переплавили в Берлине с золотым ломом и новенький слиток оставили в Баден-Баден, а оттуда в машине лейтенанта Харпша он совершил путешествие в Больцано.

Флорентину отправили в концентрационный лагерь, а ее гражданского мужа – на русский фронт. Там он застрелил офицера, который допек его шуточками о цыганках, и в результате был вздернут на виселице. В концлагере Треблинка Флорентина учила женщин чинить солдатскую форму. Она тоже убила своего начальника: воткнула ему в глаз иголку, после того как он ее изнасиловал. Если в миру еврейки и цыганки были неприкасаемыми, то в лагере их нередко подвергали сексуальным унижениям. Цыганки здесь ценились выше евреек, поскольку они никому не тыкали в глаза свои религиозные убеждения. Комендант лагеря проявлял особый интерес к беременным женщинам на седьмом месяце. Охранники по возможности поставляли ему живой товар. Он бы гораздо чаще удовлетворял свою похоть, но в дело вмешивались женское бесплодие, выкидыши и тайные аборты. Когда после войны к нему возникли серьезные вопросы, он отвечал, что в подведомственном ему лагере преследовались исключительно интересы продолжения человеческого рода.

Когда живот у Флорентины заметно округлился, товарки спрятали ее в подполе. Надолго ее не хватило. Она повесилась на ссученном из пряжи жгуте. Так она в последний раз обманула немцев, лишив их возможности поэкспериментировать с грудным младенцем. Их, в частности, интересовало, как быстро действует на детей разного возраста отравляющий газ.

1 Хорек (англ.).

2 По легенде, юный Артур, будущий король Англии, был единственным, кто сумел вытащить этот сказочный меч из камня.

История Харпша

На этих страницах вы не найдете ничего такого о лейтенанте Харпше, чего бы не слышали раньше, но зато все факты здесь собраны воедино.

Густав Харпш родился в Линце в день, когда разразилась первая мировая война, а умер он в Больцано в последний день второй мировой войны. Его отец, страховщик, коллекционировал мебель XVIII века. Его мать воспитала пятерых детей. Подростком он стал членом гитлерюгенда. Это было, можно сказать, обязательное мероприятие: все его друзья вступали, и он вступил. Ему нравились летние лагеря – веселая компания, походы в горы, массовые заплывы, хоровое пение у костра. Записавшись в армию, он отслужил год в Австрии периода аншлюса, вошел в Судеты, в 36-м стал лейтенантом, а через два месяца после германского вторжения во Францию оказался в городе Во ле Виконт недалеко от Парижа. Он глубоко уважал своего начальника генерала Фостерлинга. Последний был увлечен планом Гиммлера построить родильный дом, где бы на практике проверялась арийская наследственность. Сама идея Харпша не смущала, но душа его к этому проекту не лежала. В Во немецкие офицеры разместились в замке, построенном министром Фуке. Великолепие замка снаружи и внутри, а также изумительные сады подвигли Людовика XIV на то, чтобы изгнать своего министра финансов по обвинению в махинациях и коррупции, а его поместье забрать себе. Все богатство замка Во – украшения, люстры, мебель, картины, цветы и прочее – было вывезено для нужд нового роскошного замка в деревне под Парижем под названием Версаль.

Пусть и без внешних изысков XVII века, немецкие офицеры чувствовали себя в замке совсем неплохо. В их распоряжении была повариха Анна-Мария Усбакер, стопроцентная француженка. Ее предки жили во французском Эльзасе, который в 1871 году немцы объявили своей законной добычей. Ее дед, конюх, чьими услугами пользовалась вся округа, переехал из Страсбурга в Люксембург, а после в Бельгию, где ему пришлось приспособить свою фамилию к местному произношению. На момент рождения отца Анны-Марии дед перебрался в Париж. После первой мировой войны отец Анны-Марии женился на девушке из Во, которая казалась неприметной тенью в огромном замке. Свои немецкие корни она давно забыла и говорила исключительно по-французски. Ей было тридцать два года. Вдова. Первый муж, конюх, всему научившийся у ее деда, однажды упал с лошади и разбил себе голову. Детей у них не было. Она не раз потом могла выйти замуж, но пренебрегла этими возможностями.

Анна-Мария Усбакер и Густав Харпш полюбили друг друга благодаря спарже. Полтора месяца он с удовольствием лицезрел девушку и наслаждался ее стряпней. Поначалу она дичилась, держась подальше от лейтенанта и его раскатистого смеха. Анна-Мария регулярно кормила шестерых офицеров на постое, когда же наезжали еще офицеры с инспекцией, готовить ей приходилось с утра до вечера. С Харпшем она держала вежливую дистанцию. Ей случалось видеть, как он в задумчивости прогуливается с собаками по дорожкам большого парка. Она видела, как он, по пояс раздетый, чистит сапоги на птичьем дворе. Она слышала, как он распевает старые французские песни своим высоким фальцетом, отмечая таким образом день рождения Гитлера. Однажды, ставя тарелку со спаржей, она пролила на скатерть горячее масло, и несколько капель попали Харпшу на руку. Он спокойно облизал место ожога, глядя на нее с улыбкой. Они переспали – сначала в буфетной, потом на лужайке перед флигелем, потом в спальне для прислуги, потом на ковре в аристократической ванной. Анна-Мария побаивалась обвинения в интимном коллаборационизме. Нынешние владельцы замка, парвеню во втором поколении, отчаянно старались идти в ногу с прежними хозяевами, истинными аристократами. При том что они отличались снобизмом и реакционными взглядами, их отношение к немецким офицерам постепенно менялось в лучшую сторону. Зато слуги были, как на подбор, социалистами и коммунистами. Дворецкий находил поведение Анны-Марии совершенно неприемлемым. А вот горничная, у которой родители были немцы, ревновала ее к молодому офицеру, приехавшему в эти места с ее исторической родины.

Анна-Мария забеременела. Они радостно обсуждали семейные планы, которые должны были осуществиться после войны. Они, конечно, рисковали и плодили завистников. Генерал Фостерлинг проявлял снисходительность и даже благосклонность: он рассчитывал привлечь блондина Харпша и черноволосую Анну-Марию к своей программе межродственного скрещивания. Среди местных женщин были и блондинки, но Харпш отказывался вступать с ними в связь. Дворецкому не нравилось, что в его штате завелась коллаборационистка. Горничная даже обратилась к старым газетным подшивкам в надежде найти компромат на предков Анны-Марии и использовать его против удачливой соперницы. Между тем Анна-Мария родила девочку, первого для здешних мест ребенка франко-германского происхождения. Ситуация, прямо скажем, щекотливая. Спать с врагом было строжайше запрещено. Мог вспыхнуть политический скандал. Наилучшим выходом было объявить, что Анна-Мария – еврейка. Через три часа после родов ее вместе с младенцем поместили под домашний арест. Харпша откомандировали в Париж. Анна-Мария бесследно исчезла. Ее бабку по материнской линии видели в синагоге города Мусс. Позже Харпш вернулся, чтобы разыскать свою дочь, которую взяла к себе служанка. Тем временем генерал Фостерлинг пустился в сомнительную авантюру. В своем стремлении повернуть вспять ход истории он решил восстановить министра Фуке в правах собственника замка Во. Он сделался всеобщим посмешищем. Вдобавок у него из-под носа сбежал особо важный английский шпион Тульс Люпер. Генерал предпринял неудачную попытку застрелиться. На этом его унижения не закончились. Он попал в плен к союзникам, и тюремщик-англичанин, сжалившись, нанес ему смертельный удар.

Харпш увидел дочь в тот момент, когда служанка кормила ее грудью. Он устроил скандал и был посажен под арест. И без него с немецкими оккупационными войсками хлопот хватало. Девочка была хорошенькая, спокойная, милая. Ее отняли у служанки для последующего удочерения, но желающих не находилось. Никто не хотел неприятностей. Ее отправили в Гамбург; по дороге немецкий конвой угодил под бомбежку. Если верить слухам, девочку подобрал Красный Крест и поместил в швейцарский приют, то ли в Крё, то ли в Маршане, то ли в местечке Де Кав недалеко от швейцарско-итальянской границы. Доходили и совсем тревожные слухи – дескать, ее вслед за матерью этапировали в концлагерь.

Харпша отправили на русский фронт. Ранение в ногу спасло его от худшей участи. Он участвовал в сражениях при Монте-Кассино и в Аппенинских горах. И продолжал наводить справки в швейцарских приютах. В надежде выкупить дочь он совершил рискованное путешествие в родной Линц за семейными драгоценностями, которые позже переплавил в золотой слиток. Его бабушка вшила ему в брюки потайной карман для этого слитка. В достижении поставленной цели он делался все смелее и безрассуднее. Вместе со свояком Карлом Хайнцем Броклером, управляющим баден-баденским отделением Дойчебанка, который отвечал за нацистское золото, он разработал план. Они встретились в Карлсруэ и договорились о послевоенной дележке. Но сначала надо было вытащить золотые слитки из подвалов банка и хорошенько их спрятать. Харпш сказал, что знает подходящее место. К тому времени ему было известно, что его четырехлетняя дочь находится в швейцарском санатории в Крё, популярном месте, откуда бездетные немецкие семьи могли взять ребенка на воспитание. Он опасался, что ее удочерят, дадут ей новое имя и ее след потеряется навсегда. Ходили разговоры о том, что скоро придут американцы, в чем не было никаких сомнений, и увезут бесхозных детей, жертв войны, в солнечную Калифорнию.

14 апреля 1945 года с помощью своих подчиненных, сержанта и капрала, лейтенант Харпш забрал из Дойчебанка в Баден-Бадене в двух чемоданах сто золотых слитков и в черном «Мерседесе» (номерной знак TL 9246) отправился к итальянско-швейцарской границе. Взвесив все «за» и «против», он выбрал маршрут через Францию и Северную Италию, через Больцано, по-немецки Бозен. На лесной дороге, не доезжая Больцано, Харпш врезался на скорости в белую лошадь кавалерийского офицера, которого мы назовем Джакомо Фаринти. Харпш погиб. Девяносто два золотых слитка разлетелись по салону. Первым их обнаружил итальянский полицейский Артуро Гаэтано, а потом американский военнослужащий Уильям Белл, который позже, в австрийском Миттерзилле, окажется причастным к смерти композитора Антона Веберна1. На этом приключение закончилось. Дочь Харпша так и не обрела родителей.