Текст книги "Современная проза Сингапура"

Автор книги: Питер Го

Соавторы: Борис Парникель,Ли Голян,Ширли Лим,Анджелина Ян,Кирон Хэддок,Стелла Кон,Вон Хонлун,Ребекка Чуа,Кэтрин Лим,Дадли П. де Соуза
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

Он вернулся домой прямо к ужину. Семья усаживалась за стол. Куан Мэн поспешно вымылся и с мокрыми волосами вышел на кухню.

– У нас сегодня твое любимое блюдо, – сообщила мать.

– А что? – спросил Куан Мэн, пододвигая тарелку.

– Тушеная курица с белым перцем.

– О, правда вкусно! Как ты себя чувствуешь, папа? – спросил он, повернувшись к отцу.

– Все хорошо.

– Доктор сказал – у него сильно подскочило давление, – вмешалась мать.

– Вечно тебе надо преувеличивать! Дал он мне таблетки – и достаточно.

– Поругал его доктор, что он не принимает лекарство, – доложила мать. Говорит, чтобы этого больше не допускал.

– Ну хватит, я же слышал, что доктор сказал.

– Как тебе курица, Мэн?

– Потрясающе, ма.

– А куда ты сегодня пойдешь? – спросила сестренка.

– А тебе так интересно, да?

– Ничуточки не интересно. Что, спросить нельзя?

– Нельзя.

– Почему это?

– Потому что всюду нос свой суешь.

Выйдя на улицу поздно вечером, Куан Мэн обнаружил, что четкий лунный серп по пятам следует за ним. Упорно, будто его наняли. Куан Мэн остановил такси. Продвигаемся помаленьку, подумал он и выглянул из машины. Полумесяц не отставал.

– Нет у меня другой твоей половины, – сказал он месяцу. – Чего привязываешься?

Он вышел из такси, перешел улицу и задержался перед дверью «Райского бара», чтобы проститься с луной.

– Счастливо! – помахал он рукой. Порция уже дожидался его.

– Ранняя пташка? – съехидничал Куан Мэн.

– Червячка съест! – не растерялся Порция.

Куан Мэн увидел Люси и знаком показал – пива на двоих.

Люси принесла пиво и села рядом с Куан Мэном. Ох, какое родное, милое тепло! Коленка у коленки.

– Почему б тебе разок не посидеть рядом со мной, Люси? – спросил Порция.

– А я тебя боюсь.

– Почему это ты меня боишься?

– Потому что ты опасный, сексуально озабоченный индийский девственник, вот почему!

Куан Мэн расхохотался.

– А откуда ты знаешь, что я еще девственник? – не отставал Порция.

– Знаю, и все!

– Не будь такой уверенной!

– Я уверена. Ты забыл, какой у меня опыт.

– Допивай пиво, Порция! Еще закажем, я угощаю. Я сегодня на скачках выиграл.

– Правда?! – ахнула Люси.

– Врет, – сказал Порция.

– Не хочешь, не верь.

– Да ты лошадиную морду от хвоста не отличишь!

– Значит, необязательно отличать, чтобы выигрывать.

– А много выиграл, Мэн? – поинтересовалась Люси.

– Не так чтобы очень, но на выпивку сегодня хватит.

– Пойдешь еще на бега, возьми меня с собой. Дамам везет – принесу тебе дамское счастье.

– Обязательно.

– Посидите немножко вдвоем, пока я подойду к посетителям. А то хозяин злится.

– Давай, Люси. Только принеси нам сперва еще бутылку «Тигра».

– Несу. Люси ушла.

– Ты почему так рано, Порция?

– Сам не знаю. Отец с матерью уехали к родственникам. Сидел дома, пока тоска не взяла. Делать нечего.

Как мне, подумал Куан Мэн, делать нечего. Девать себя некуда. Он уже стал своим человеком в «Райском баре». Куда бы девался он каждый вечер, если б не бар? Ходить сюда по вечерам, как на работу по утрам, стало частью его жизненного распорядка.

Хок Лай присоединился к ним поздно вечером – его приглашали на ужин к Сесилии, в особняк Онгов в Танглине.

– Вот умеют люди жить! – восторгался Хок Лай.

Имеют возможность – деньги есть! – подумал Куан Мэн.

– Посмотрели бы вы, какой дом! – не унимался Хок Лай. – Какой сад! Столовая! Посуда! Еда! Гостиная! Картины! Слуги! Бассейн! Летняя кухня! Машины!

У всех потекли слюнки от этого перечисления и текли, текли, пока во рту не пересохло. Пришлось заказать еще пива: «Пей пиво „Тигр“, будешь как тигр».

– Дело в том, – рассуждал Хок Лай, – что надо видеть с близкого расстояния, как живут богатые люди. Это меняет все представления о жизни, укрупняет их. Жил ты в одном мире, привык к нему, и вдруг обнаруживается, что рядом существует совсем другой мир. Как только ты его увидел, твой прежний мир рассыпается прахом. Понимаешь, что необходимо попасть тебе в новый мир. Как попасть – неизвестно, но нужно попасть, иначе сойдешь с ума.

Хок Лай решительно сжал кулаки – даже костяшки побелели. Странно как, думал Куан Мэн, рассматривая своего школьного товарища. Есть люди, которым нужен толчок, стимул, чтобы они включились: это может быть алкоголь, женщина, политика, спорт, деньги – без этого все не так и они не находят себе применения.

Для Хок Лая – деньги. А вот когда появляется этот стимул, в таких людях загорается одержимость, целеустремленность почти ненормальной силы. Напряженные, страшные, странные люди, поглощенные продвижением к цели, не замечающие жизни. Люди непонятно цельные, но явно нездоровые.

– За революцию! – возгласил Порция.

Ну да, подумал Куан Мэн, очень нужна Хок Лаю революция. Революции он не хочет. Он откроет способ, другой способ, способ полегче. Вот так. Есть люди, которым все дается легко. Разглядывая приятеля, Куан Мэн думал, что Хок Лаю мир кажется легкой добычей. А его собственные чувства? Двойственность, которую ни завистью нельзя назвать, ни отсутствием зависти. Нечто среднее. Понемножку от того и от другого, поэтому – пшик.

Вечер все не кончался. Пиво упрощало жизнь – хотелось еще. А Куан Мэну еще хотелось ощущать теплое бедро Люси рядом со своим.

Перед закрытием бара Хок Лай начал звать всех в веселое заведение. У Порции глаза полезли на лоб от ужаса и возбуждения. Борение противоположных чувств вылилось в отчаянную храбрость.

– Прекрасная мысль, Хок Лай! – объявил он и вопросительно посмотрел на Куан Мэна.

– Нет, спасибо.

– Что, боишься, да? – обрадовался Порция.

– Нет.

– Ну так в чем дело?

– Не хочу, и все.

Куан Мэн знал, что сегодня ему опять не быть с Люси. Она опять была занята. Ни малейшего желания даже думать о разных там заведениях он не испытывал и твердо стоял на своем.

На том и расстались – Хок Лай и Порция нетерпеливо зашагали по улице, сердито оглядываясь на Куан Мэна, а Куан Мэн решил идти пешком до самого дома.

Про луну-то он забыл! Знакомство возобновилось. Ночь была мягкой и чуть серебристой. Только и ходить пешком в такие ночи.

Глава 9

Неупорядоченность воскресного утра всегда была наслаждением для Куан Мэна. Он просыпался и, медленно осознавая, что сегодня – воскресенье, растягивался в постели, нежился, позволяя сладкой лени пропитывать все его существо до самой маленькой клеточки. Долгие часы нерасписанной жизни – даже позавтракать можно, когда захочется. По воскресеньям мать предусмотрительно не будила мужчин, ждала, пока сами поднимутся. Никаких ограничений по воскресеньям – но в понедельник она снова возьмет семью в руки и заставит всех соблюдать строгий порядок.

Младшие уже убежали играть, в квартире было тихо, она казалась непривычно отделенной от мира, и это тоже нравилось Куан Мэну – даже воздух не колебался в его комнате: ничто не нарушало тишину. Он закурил, еще глубже погружаясь в непроницаемый, нерушимый покой, и лежал так долгие, долгие минуты.

Встав, он не спеша, с удовольствием совершил свой туалет и позавтракал один с матерью. После завтрака выволок на балкон большое плетеное кресло, принес себе большую чашку кофе, воскресные газеты и уселся, уперев пятки в балконные перила.

Лениво перебирал газетные листы. Куан Мэн никогда особенно не вчитывался в газеты, поэтому сообщения о каких-то событиях или фотографии важных лиц не складывались для него в общую картину. В газетах явно писали о мире, в котором ему не было места. Все говорили, что премьер-министр Ли Куанъю – прекрасный оратор, но Куан Мэна ни разу не хватало на то, чтобы дочитать до конца его речи. Его или других государственных деятелей. Все эти слова текли по его сознанию, как вода по утиной спинке. Тарзан и комиксы были намного интересней. Повелитель зеленых джунглей, наполненных дикими зверями.

А в это воскресенье Куан Мэну не давался даже Тарзан. Яркое утреннее солнце слепило глаза. Чем сильней он старался сосредоточиться, тем больше ярких световых кругов плавало перед его глазами. Золотые кружочки – как монеты. Чья-то тень упала на газету. Учитель Лим, их молодой сосед.

– Доброе утро!

– Доброе утро, мистер Лим.

– Решили позагорать на утреннем солнышке?

– А? Нет, я не загораю. Просто читаю газеты.

– Извините, что помешал.

– Не помешали, я их только так – просматривал. А вы что, в теннис собрались играть?

Лим был одет как картинка – белая спортивная рубашка, белые шорты, белые носки и белые теннисные туфли. Ну точно как реклама «Тайда», насмешливо подумал Куан Мэн. «Белоснежный „Тайд“, белее не бывает».

– Нет, мы с друзьями сговорились сыграть в бадминтон. У отца одного из моих друзей корт при доме. Травяной. А вы играете в бадминтон?

– Не очень. В школе играл немного, и все. А чтоб всерьез – нет.

– Понятно. Я тоже, чтоб на серьезе – нет.

Учитель засмеялся, довольный, что умеет и нелитературно говорить. Куан Мэну определенно нравился этот Лим.

– Я играю просто так, – продолжал Лим. – Чтобы немножко размяться тоже, конечно. Потом в нашей школе учителям рекомендуется заниматься спортом. Но вообще-то играю просто так. Может, сыграем как-нибудь вместе?

– Спасибо, мистер Лим, но игрок я – не очень.

– Не зовите меня «мистер Лим». Очень официально получается. Просто Бун Тек.

– Договорились, Бун Тек, – согласился Куан Мэн, выговаривая имя с некоторой неловкостью.

– Договорились, Куан Мэн. Они улыбнулись друг другу, радуясь новой дружбе.

– Слушай, Куан Мэн, я, то есть, я хочу сказать, мы с женой будем очень рады, если ты какнибудь придешь к нам на обед.

– С удовольствием, спасибо, Бун Тек, – ответил он, все еще пробуя на язык новое имя. Никаких «мистеров Лимов».

– Ладно. Ну, я пошел, а то уже заждались меня, наверное.

– Привет!

– Привет, Куан Мэн.

Куан Мэн бросил газеты, допил кофе и вернулся в квартиру. Он достал синюю авиационную сумку с белой надписью «Авиалиния Малайзия – Сингапур» и уложил в нее чистую рубашку, полотенце, плавки и флакончик крема для волос. Мать была в уборной. Дожидаться ее не хотелось, и он крикнул:

– Я пошел, ма!

– Куда это?

– На весь день пошел.

– А обедать?

– Да не буду я обедать, ма! Я с товарищем договорился, поедем купаться в Чанги.

– Пообедай и отправляйся.

– Нет, ма. На пляже поедим.

– Тогда возвращайся к ужину. Куан Мэн рассчитывал весь день провести с Люси.

– Ужинать я не приду. Я у товарища поужинаю.

– Ну хорошо, только смотри в море поосторожней.

– Не бойся, я же хорошо плаваю.

– Знаю, знаю. Как раз кто хорошо плавает, те и тонут.

– Ладно, ма.

– Всего тебе хорошего.

Поговорили, подумал он. Да еще через дверь уборной.

– Всего тебе хорошего, – повторила мать.

И тебе, чуть не ляпнул Куан Мэн, выскакивая на площадку.

Он закинул сумку на плечо с видом человека, готового к суровой жизни, полной испытаний, как альпинист перед восхождением на гималайскую вершину. Во дворе он еле пробрался через визгливую толпу детворы, занятой своими важными делами. Поднял лицо к небу, чтобы убедиться, что дождь не собирается, капля тяжело шлепнулась около носа.

– Тьфу!

Капало с белья, развешанного на длинных бамбуковых шестах высоко над головой. Флаги Китай-города это называется. И сколько же их! Китайские кварталы ушли в небытие, а привычка укреплять торчком на балконах длиннющие шесты и навешивать на них разные тряпки осталась.

Куан Мэн всегда размышлял над тем, сколько потаенного выдает постиранное белье, когда его вешают сушить для общего обозрения. Нижнее белье всех видов, размеров и цветов, да еще с дырками в самых занятных местах. Все интимное, тайное, тщательно скрываемое хлопает себе, плещется на ветру у всех на глазах. Уворачиваясь от капающего белья, Куан Мэн выбрался на улицу.

Невыразительная небесная голубизна повисла над улицей. Ни облачка. Действительно – прекрасное воскресное утро.

Люси еще спала – ему пришлось долго ломиться в дверь, прежде чем она проснулась. Он подумал было, что она забыла про пляж и ушла из дому, и успел расстроиться, но тут полусонная Люси распахнула дверь. Ее длинные волосы беспорядочно сваливались на плечи, глаза жмурились от света. Куан Мэн шагнул в прихожую. Люси закрыла за ним дверь. Куан Мэн следил за ней взглядом, пока она неловкой походкой – так и не проснувшись еще – подошла к окну, отдернула цветастую штору и отпрянула от ворвавшегося солнца, как боксер, уклоняющийся от перчатки противника.

– Ты что так рано?

– Да не рано, Люси.

– А для меня – рано!

Люси подошла к шкафу, открыла дверцу, стала что-то доставать.

– Мне еще нужно душ принять. Ночь была – ужас!

Куан Мэн сел на кровать, закурил. В ванной заплескалась вода и послышалось пение Люси. Она пела популярную китайскую песенку – что-то такое про облака, которые скользят по небу, и про любимого, который все равно вернется. Куан Мэн смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Собственное лицо виделось ему чужим, и он отвернулся. Туалетный столик был заставлен очень женскими вещицами – флакончиками духов и одеколонов, флаконами с туалетной водой, разноцветными баночками крема, цилиндриками губной помады, коробками бумажных салфеток для лица. Среди всего этого возвышался игрушечный слон с крупными бусинами глаз и ваза с розами из папиросной бумаги. Как отличается беспорядок женской комнаты от мужского. Сидеть среди женского беспорядка, рассматривать всю эту милую ерунду, знать, что у тебя есть женщина, и чувствовать себя мужчиной. Не мальчишкой, мужчиной.

Люси прособиралась не менее часа. Наконец она надела ярко-зеленую рубашку, светлые джинсы, уложила бикини в пляжную сумку и объявила, что готова.

По дороге они купили завтраки в целлофановых пакетах, потом долго ехали до Чанги в жарком автобусе. Куан Мэн сразу начал поглядывать в окно, высматривая синее пространство моря, хоть и знал, что еще далеко. Знал, но все-таки смотрел вдаль, чтобы не видеть пыльный, горячий город. Он истосковался по морю.

Перед поворотом на Танах-Мерах-роуд, которая вела к морю, автобус миновал большую тюрьму Чанги. Куан Мэн увидел заключенных, которые что-то делали в тюремном огороде, – маленькие серые фигурки под палящим солнцем. Они побросали работу и, опершись на свои тяпки, разглядывали проходящий автобус. Завидовали? Люди едут купаться. К морю. Заключенные тоже должны тосковать по морю, подумал Куан Мэн. Серые фигурки нагнали на него тоску. Как могут люди жить взаперти по пять, по десять лет! А все эти политические заключенные, все эти яростные молодые люди, которые не желают раскаиваться и отсиживают долгие годы за идею, за какие-то идеалы, – неужели они не понимают, что это бесполезно? Им кажется, что они народные борцы, пострадали за народ, а народ их и не помнит и едет себе купаться мимо тюрьмы.

Проехали мимо придорожных лавчонок, где продавали фрукты из загородных садов. Гроздья красных волосатых рамбутанов, корзины мангустанов и манго. Продавцы внимательно смотрели на автобус, но автобус не остановился.

И наконец Куан Мэн увидел море. Они сошли с автобуса и побежали на пляж. Народу было полно – купались, загорали, ели, но рядом с Куан Мэном была Люси, они держались за руки, и Куан Мэн не чувствовал себя чужаком. Им посчастливилось отыскать клочок тени под хилым деревцем, они разостлали свои полотенца, распаковали сумки и уселись. Куан Мэн снял обувь, зарылся босыми ступнями в песок, и тоненькие струйки белого песка потекли между пальцами ног.

– Здорово! – сказала Люси.

– Пошли переодеваться! – Куан Мэн вскочил на ноги и дернул Люси за собой.

Куан Мэн переоделся прямо на пляже – обмотался полотенцем и хоть пришлось поизвиваться, но в плавки влез. Люси пошла к ближайшей раздевалке. Оттуда она вышла, одетая в темно-синее бикини, и побежала навстречу Куан Мэну, развевая по ветру длинные волосы. Шаг не добежав, она резко повернула и влетела в воду. Через миг над водой уже показалась ее голова, облепленная мокрыми прядями. Куан Мэн обрадовался, что она не стала надевать резиновую купальную шапочку, как обыкновенно делают девушки. Эти шапочки вызывали у него отвращение – головы казались оскальпированными, холодными, а девушки начинали походить на рептилий.

Они долго плавали. Куан Мэн показывал Люси свой собственный стиль, а Люси хохотала долгими каскадами смеха. Потом они улеглись на горячий, почти обжигающий песок и лежали на солнце, пока не начала гореть кожа. Куан Мэн сходил за мороженым, которое они медленно ели в негустой тени своего деревца.

Развернули завтраки и ели руками, потом долго мыли руки в море. Закурили и, лежа на полотенцах, смотрели сквозь листву в небо.

– Знаешь, Мэн, вот мне как раз этого и хотелось, когда я была маленькая. Ужасно хотелось на целый день уехать на пляж, но приемная мать никогда меня не пускала. Сколько раз мы проезжали мимо Чанги и ни разу не слезали. Я так ревела потом. Обидно было.

– Ну, Люси, это же когда было, чего сейчас об этом думать? Теперь-то ты можешь делать, что захочешь. И никто тебя не остановит.

– А почему все-таки взрослые так себя ведут? Ну почему не повезти ребенка на пляж? Это ведь недорого и нетрудно.

– Взрослые тоже разные бывают.

– Тебя брали купаться, когда ты был маленький?

– Иногда. Отец не очень-то любит море. Все равно, иногда он нас сюда возил. Когда маленькие были. Не сейчас.

– Будут у меня дети, я их все время буду у моря держать.

«Все время у моря», – отозвалось у него в душе.

Опускался душный вечер. Неясный лунный свет лежал на хлопковых облаках над морем. Куан Мэн и Люси поели в харчевне под открытым небом и теперь брели по Эспланаде. С пляжа они поехали к Люси и долго лежали в постели. Куан Мэн впервые делал это при дневном свете. А теперь они брели по Эспланаде, и Куан Мэн наслаждался приятной усталостью купания, любви и еды.

– Как хорошо, что в бар не надо идти, – вздохнула Люси.

– Хозяин не ругается?

– Чего ему ругаться? Полагается мне выходной или нет?

– Сегодня воскресенье, в баре, наверное, полно и все такое.

– Полно не полно – мне не все равно? Все равно, подумал Куан Мэн. Нам полагается. Нам все полагается, так не все ли равно?

– Мэн, а что ты собираешься делать дальше?

– Не знаю. Скорей всего, то же самое, что теперь.

– Но твоя работа – без будущего. Ты сам так сказал.

– Правильно. А что делать?

– Я не знаю, я не мужчина, – логично возразила Люси. – Только, по-моему, мужчина может заниматься, чем хочет.

– А я вот мужчина, а совершенно не могу заниматься тем, чем хотелось бы.

– Моя беда – я женщина. Женщина ничего не может. Она может только выйти замуж, или завести любовника, или просто с кем-нибудь встречаться. Или в баре работать. Что она ни делает – это все для мужчин. Жена, любовница или просто так. А кем ей хочется, она не может быть.

– А кем ты хочешь быть, Люси?

– Больше всего хочу быть мужчиной.

– Ну! – расхохотался он. – Это уж невозможно. На мое счастье.

– Конечно, вы, мужчины, счастливые. Они прошли несколько шагов в молчании.

– Ты ж не собираешься всю жизнь оставаться клерком?

– Не знаю. А кем мне быть?

Люси посмотрела на него – изучая, прикидывая, прежде чем вынести суждение. Я есть что я есть. Люси все смотрела, но так ничего и не решила. Вот так, подумал он. Все просто. И все трудно.

Так и не решив, что делать Куан Мэну дальше, они пошли в кино. Фильм был китайский, цветной. Один из умопомрачительных фильмов, которые пачками производятся в Гонконге. Про великого рубаку в древнем Китае. Все время кого-то убивали, и ярко-красная кровь так и лила по экрану. На целый донорский пункт бы хватило.

А выйдя из кино, они опять очутились в обыкновеннейшем модерновом Сингапуре. Куан Мэн терпеть не мог этот переход в действительность. Особенно днем. После целлулоидной мечты солнце бывало уж совсем невыносимо ярким, резало глаза и действовало на нервы.

Они немного прошлись пешком, чтобы прийти в себя после кино. Потом пошли к Люси, опять забрались в постель. Подходя к своему дому глубокой ночью, Куан Мэн понимал, что возвращается в свой мир.

Глава 10

На другой день Куан Мэн пошел обедать с Хок Лаем и Порцией. К обеду он уже вошел в понедельничный ритм жизни, а точнее – примирился с ним, стерпелся. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник и опять, и опять, и опять. Нет смысла противиться. Нет смысла и в круговороте.

Встретились в «Джи-Эйч» – уже завсегдатаями стали. Так быстро. Так просто. Куан Мэн раньше не представлял себе, что это может быть так просто. Вот только еще стыли его щиколотки, не защищенные носками, только им одним было не по себе. На этот раз Куан Мэн заказал свиную отбивную с жареной картошкой – чтобы окончательно почувствовать себя своим.

– Ну, как времечко провел? – привязался Хок Лай.

– Да никак.

Куан Мэну не хотелось рассказывать. Да и нечего рассказывать; оправдывался он перед собой и знал, что, по сути, это правда. Нечего. Просто нечего.

– Парень, видел бы ты нашего Порцию! Что было, что было! Рассказывай, Порция!

Порция не покраснел – продолжал спокойно попивать свою воду со льдом.

– «Рассказывай!» Переспал с бабой первый раз – и все дела, – уронил он, небрежничая изо всех сил.

Хок Лай так и покатился.

– Все, ребята. Наш друг Порция потерял девственность.

– Поздравляю, – пробурчал Куан Мэн, не зная, что еще можно сказать.

История о том, как была потеряна девственность, заняла весь обед. Сначала говорил Хок Лай, но потом темой завладел сам Порция. Его первый опыт ударил ему в голову, и он болтал с видом человека, познавшего все. На некоторых это действует так, заметил Куан Мэн, а Порция, видно, как раз из них. Первая женщина будто чтото высвободила в Порции, он вел себя раскованно, чуть ли не разнузданно. Высвободила его сексуальность, что ли? Из девственников в бабники за одну ночь. Мгновенный переход. Супермен.

Все это произошло в заведении где-то на Кионг-Сиак-стрит, замусоренной, обшарпанной улочке. Куан Мэну случалось проходить по ней, и, зная – как знал всякий сингапурец, – на чем специализируется этот район, он умирал от неловкости и ощущения, будто все смотрят на него. Он даже испытывал чувство вины за мужчин, которые заходили в дома на этой улочке.

К тому времени, как Куан Мэн одолел половину своей отбивной – она была как резиновая, а он еще полил ее томатным соусом, – Порция уже перешел к живописным подробностям. Куан Мэн уткнулся в тарелку, хотя еда на ней казалась ему совершенно несъедобной. Ему неинтересно было знать, что делают в постели другие.

Когда Порция завершил свою версию того, что произошло, Куан Мэн чуть не начал снова поздравлять его. Тощий индус, а чемпион секса. Проявился скрывавшийся в нем талант. Был совсем неплохим бегуном на длинные дистанции, а теперь нашел себе новый вид спорта – сексуальную атлетику. Ну что ж, ведь знаменитый трактат о любви – «Кама-сутру» – написали его предки.

– Вот так, – подытожил Хок Лай. – А с тобой, Мэн, лучше не связываться. Из-за тебя мы так и не поехали в Седили. Анна как узнала, что ты не едешь, сразу начала говорить – я тоже не поеду. А Сесилия не поехала без Анны. Так что ты мне воскресенье погубил, парень. Только все начало устраиваться, а ты все сорвал. Дружок, называется.

– Извини. Я ж тебе сказал, что мы с Люси договорились.

– Люси, Люси, Люси. Влюбился ты в нее, что ли?

– И так до сих пор и не спал с ней! – поразился Порция.

– Это не проблема, – авторитетно сказал Хок Лай. – Пятьдесят долларов, и все дела. Мне Мэри говорила. Вы же знаете, Мэри у них в баре за бандершу. Там все девушки так подрабатывают. Полета – и можешь иметь эту свою Люси.

– Иди ты! Надо мне ее попробовать! – воодушевился Порция. – На вид она такая аппетитная. Ты не против, Мэн?

Куан Мэн онемел.

– Не против?

– А что ты его спрашиваешь? – выручил Хок Лай. – При чем тут Куан Мэн? Если она готова на все за пятьдесят долларов. Ей же без разницы. Разве что она таких индусов, как ты, не любит.

И Хок Лай рассмеялся.

– Еще не хватало! – притворно возмутился Порция. – Все мы живем в свободной стране, в свободном, терпимом, многонациональном обществе. Не так, что ли?

Хок Лай продолжал смеяться.

– Слушай, Хок Лай! А ты с Люси спал? Она действительно ничего или только кажется?

– Не знаю, парень. С ней не спал. Вот с Нэнси – да. Не ах, я тебе скажу, за полсотни-то.

– Надо думать, пятьдесят долларов – это деньги. Вот вернутся мои старики от родственников, надо будет добыть у них денег. Полсотни. Но я думаю, Люси стоит того. Хоть разок – чтобы знать.

– Пусть Куан Мэн сперва.

– Мысль! А потом пусть нам расскажет, тянет она на пятьдесят долларов или нет. Идет, Мэн?

Они ждали его ответа. Ему хотелось кричать, плакать, вопить или врезать кулаком прямо в смеющееся лицо Порции и бить, и бить, пока не вылетят все его сверкающие зубы. Но Куан Мэн просто слабо кивнул.

Этому не было конца. Он продолжал сидеть с ними, что-то ел, выпил чашку некрепкого растворимого кофе, взял сигарету, когда Хок Лай протянул ее.

Наконец он остался один. Солнце сжигало город. Солнце сжигало его. Ночь была – ужас! – сказала она вчера утром, когда он заехал за ней. Ночь была ужас. Так она и сказала. Она сама так сказала.