Текст книги "Остров"

Автор книги: Питер Бенчли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Нижняя палуба шхуны была похожа на взбиваемый коктейль – все бегали и орали. Рулевой лежал у ног Мейнарда, и голова его представляла собой серо-красное месиво.

Чуть подальше на палубе лежали двое других из команды, один был почти обезглавлен, другой, опираясь на планширь, уставился отсутствующим взглядом на вывалившиеся кишки.

Пригибаясь от шальных пуль. Бет потащила Мейнарда вперед.

Hay взобрался на борт посредине судна, задержался у поручней и помог перебраться мальчикам. Как только ноги Мануэля коснулись палубы, он умчался, пригибаясь, останавливаясь, выглядывая, приседая, – как ласка, подумал Мейнард, ищущая добычу.

Юстин одеревенел от страха. Наклонившись к нему, Hay сказал ему несколько слов. Юстин достал “вальтер” из кобуры, дослал патрон, и тоскливо шагнул вперед.

Мейнард увидел, как Мануэль прижался к рубке. Медленно, с бесконечным тщанием и терпением, он вытащил из кармана гарроту – две деревянные палочки, соединенные проволокой. Он на что-то нацелился – Мейнард не видел на что – и отключился от всех посторонних звуков и движений. Его тело двигалось гибко, бесшумно, казалось, не касаясь палубы.

Из-за дальнего угла рубки показалась женщина. Она бежала, оглядываясь в панике, и не видела Мануэля, пока он не прыгнул на нее и не обвил ногами ее талию. Она, вероятно, не увидела его даже тогда, ибо не успела она повернуть голову, как он обвил ей шею проволокой и резко растянул ее концы.

Мейнард видел, как вылезли ее глаза и язык высунулся изо рта, затем она упала, с Мануэлем наверху, пьющим, как пиявка, из нее жизнь.

Помощник Hay крикнул и указал наверх. Длинноволосый молодой человек в потертых джинсах карабкался по оснастке вверх – отчаянная и безнадежная попытка бегства. Помощник достал свой пистолет и нацелился было на беглеца, но Hay хлопнул его по руке. Он встал на колено рядом с Юстином.

– Нет! – заорал Мейнард. Бет дернула его за цепь, дабы угомонить.

Улыбнувшись, Hay сказал:

– Хирургия, писака.

Мейнард беспомощно смотрел, как Юстин, подняв двумя руками пистолет, прицелился из “вальтера” в лезшего наверх беглеца.

– Жми, – сказал Hay, – жми медленно.

Юстин кивнул, закрыл один глаз и нажал на спуск. “Вальтер” подпрыгнул у него в руке. Пуля с визгом прошла сквозь оснастку корабля, и беглец пригнулся.

Hay пробормотал что-то Юстину и поддержал его руку своей. Мейнард услышал слова Hay:

– ...когда будешь готов.

На этот раз визга пули слышно не было, только “хлоп”, когда пуля ударила в плоть. Беглец схватился за грудь, показалась кровь. Он падал вперед, прямо и изящно. Подбородком он задел за штаг, и ноги его пошли по кругу – как у канатоходца, собирающегося совершить сложное сальто, – пока подбородок не отцепился; затем тело его стало падать горизонтально, как бы приготовленное для похорон, и распростерлось на крыше рубки.

– Тюэ-Барб! – выкрикнул Hay.

– Тюэ-Барб! – подхватил его помощник.

Они хлопали Юстина по спине, хвалили его, кричали, называя его по имени. Вначале Юстин краснел, потом стал улыбаться, – ив нем вспыхнуло ликование. Он прыгал то на одной ноге, то на другой, руки его дергались. Он просто плясал от восторга и никак не мог остановиться.

У глядевшего на него Мейнарда возникло болезненное ощущение – он вспомнил день, когда Юстин был охвачен таким же возбуждением: когда Санта-Клаус оставил ему котенка под рождественской елкой.

Впереди и на нижних палубах все еще гремел шум сражения, и Hay с помощником и с еще одним человеком побежали к носовым люкам.

Юстин подошел к рубке, взобрался на нее и уставился на убитого им человека.

– Пошли, – Бет тянула вперед, стремясь поскорее начать рыться в добыче.

– Минуту, – сказал Мейнард. – Пожалуйста. Она заколебалась, затем отдала цепь Мейнарду и пошла вперед одна.

Мейнард приблизился к рубке.

– Юстин...

Мальчик не шелохнулся.

Мейнард услышал внизу, под собой, быстрые шаги. На какое-то время они пропали, затем снова послышались, но он не обратил на них внимания.

– Юстин...

Дверь рубки распахнулась в лицо Мейнарду, и из нее спиной вышел мужчина – тяжело дышавший, окровавленный, изрубленный. В руках у него была винтовка М-16. Взглянув вверх, он увидел Юстина и поднял М-16 к груди.

Мейнард двинул дверь плечом. Она ударила мужчину по спине, и тот дернулся, потеряв равновесие. Раздался выстрел.

Юстин резко развернулся и присел на корточки, подняв “вальтер”. Мужчина, удержавшись на ногах, вновь поднял ствол.

Мейнард прыгнул на него. Он обвил свободный конец цепи вокруг шеи мужчины, прижал ногой последние звенья цепи к палубе, и стал тянуть изо всех сил.

Его противник уронил винтовку. Он стал царапать пальцами звенья цепи, уже ломавшей ему дыхательное горло, лицо его синело. Мейнард тянул, пока у него не заломило руки и пока он не увидел, что у противника закатились глаза.

Тогда он снял цепь с его горла и откинулся в изнеможении на стенку рубки.

Юстин улыбался.

Все еще задыхаясь, глядя на убитого, Мейнард коротко спросил:

– Чему ты улыбаешься?

Юстин смотрел непонимающе.

– Дай мне пистолет, приятель. Хватит, уже, наверное. – Мейнард не глядя поднят руку, ожидая, что в нее ляжет оружие.

– Юстин... – начал он сердито. – Я сказал... – Он поднял глаза и увидел только небольшой черный кружок в медальоне вороненого металла. Четкий черный кружок на фоне расплывавшегося где-то вдали лица Юстина, перекошенного в кривой ухмылке.

Юстин держал “вальтер” дюймах в четырех от его лба, целясь прямо между глаз и на полдюйма выше переносицы.

Мейнард вдруг охрип.

– Юстин...

– Я – Тюэ-Барб!

Мейнард сфокусировал глаза на глазах Юстина – блестящих, недвижных, роковых, – зрачки его были большими, как изюмины. Мальчик был пьян.

– Хорошо. Тюэ...

– Они мне говорят, что ты мертв.

– Еще нет, но...

Вспышка ослепила Мейнарда, а грохот ударил по ушам. Когда к нему вернулась способность видеть, ствол “вальтера” оказался повернутым на несколько дюймов вправо.

Юстин, разразившись сопранным хихиканьем, соскользнул с крыши рубки и побежал к носу шхуны.

Мейнард остался на корме один. Шум впереди стих. Теперь оттуда слышались только голоса людей Hay, звуки передвигаемых и открываемых ящиков, и еще какой-то странный слабый шум, в котором некоторое время Мейнард не мог разобраться.

Он осмотрел небо, медленно поворачивая голову, избегая смотреть прямо на солнце, убийственно яркое для его глаз. Небо было пустым. Затем что-то блеснуло, как звезда. Он стал смотреть, закрыв глаза руками и глядя сквозь крошечные отверстия между пальцами, закрывавшими ослепительное сияние, так что он мог осмотреть небо вблизи солнца.

Снова отблеск, и на этот раз он увидел серебряного комара на желто-голубом ковре – самолет.

Он стал искать что-нибудь такое, чем можно посигналить – отражатель, зеркало, кусочек полированной стали. Ногой он задел задушенного им человека. Цепь. Он поднял звенья к солнцу, но они были тусклыми и заржавленными, и не блестели. Браслет часов. Он упал на колени и, перевернув тело, стал возиться с запонками. На мужчине часы были, но с пластмассовым ремешком, и в резиновом водонепроницаемом корпусе. Он просмотрел карманы в поисках монеты, перочинного ножа, зажигалки. Он разорвал на мужчине рубашку, надеясь обнаружить медальон или личный знак, и там, болтаясь на тонкой цепочке, оказалось позолоченное бритвенное лезвие – одно из ритуальных орудий братства наркоманов. Он отстегнул лезвие и поднял его к солнцу.

* * *

Девон уже почти пять часов сидела в кресле второго пилота. Ягодицы у нее болели, и при каждом движении самолета она пугалась, что ее мочевой пузырь может разорваться. Они облетели весь Багамский архипелаг, низко пролетая над каждым, хотя бы и мало населенным, островом; над островами группы Терке и Кайкос они пролетали по два-три раза, но не увидели ничего даже отдаленно обнадеживающего. Им оставалось осмотреть только один остров, Грейт-Инагуа, и затем они вернутся в Майами.

Она даже не очень себе представляла, что она ищет, в каком случае можно было бы приземлиться и заняться поисками, – то ли изолированное поселение, то ли отдельное судно, стоящее на якоре в укромной бухте. Она не имела понятия, что собирался делать Блэр, когда выехал с Юстином из Нью-Йорка. Они могли быть сейчас на Таити. Но ей нужно было с чего-то начать, и когда сотрудники “Тудей” предложили ей лететь на заказанном ими самолете, она сразу же согласилась.

Она была уверена, что у репортера “Тудей”, сидевшего за ней, на заднем сиденье, не больше шансов достичь успеха, чем у нее, – ему было поручено найти Траска. Она не очень разбиралась в кораблях, но знала достаточно для того, чтобы сделать вывод: искать Брендана Траска так далеко на юге не имеет смысла – он не мог за несколько дней проплыть под парусом такое большое расстояние. Предположим, они каким-то чудом и смогли бы найти Траска – и что тогда? Он, конечно, считался добродушным человеком и с уважением относился к смелости в предприимчивости журналистов, но большой вопрос, сколь дружелюбным будет его отношение к свалившимся с неба бездельникам из Майами? Эта была афера, недостойная еженедельника, и она не стала бы обвинять Траска, если бы он послал репортера подальше.

Летчик опустил правое крыло, готовясь сделать разворот, когда среди огромного синего пространства Девон заметила какой-то блеск.

– Там, внизу, – сказала она пилоту.

– Что там?

– Не знаю. Похоже, что кто-то подает сигналы. Летчик выровнял самолет, затем наклонился на левое крыло, чтобы иметь возможность видеть с этой стороны.

– Похоже на прогулочную яхту. Какая-нибудь дама проверяет, хорошо ли она накрасилась.

– Давайте опустимся, – сказала Девон. – Я хочу посмотреть поближе.

– Это не Траск, не его корабль, – заметил репортер. – Поехали домой.

– Опуститесь! – потребовала Девон. Пилот пожал плечами.

– Как желаете, мадам.

* * *

Самолет приближался. Он все еще был очень далеко и очень высоко, но он приближался. Его сигналы заметили. Мейнард продолжал водить лезвием под солнечным лучом, пуская зайчиков на приближавшийся самолет.

Внезапно что-то ударило Мейнарда между лопаток, и он рухнул на палубу. Закрыв глаза, он ждал удара, который прервет его жизнь.

– На ноги, писака, – сказал Джек-Летучая Мышь. – Посетители.

Мейнарда сшибла с ног дверь рубки, распахнутая выскочившим снизу Джеком. Вставая, он увидел, как Джек оттащил тело задушенного к планширю, усадил его и водрузил ему на колени винтовку. В качестве окончательного, завершающего штриха, Джек согнул его колено и положил на него коченеющую руку мертвеца.

Он передвинул тело мужчины, лежавшего на крыше рубки. Хотя кровь уже остановилась, и кожа посерела, человек выглядел спящим. Подобрав валявшуюся на палубе шляпу, Джек прикрыл ему лицо.

– Приятных сновидений, – сказал он, кладя безжизненную руку на рану в груди.

– Прикрой его, – Джек указал на рулевого.

К корме был прислонен навес, предназначенный для защиты рулевого от солнца. Мейнард подтащил его и расположил над телом рулевого, постаравшись оставить на виду сжатую в кулак руку.

– Иди сюда. – Джек усадил еще одно тело у планширя левого борта и завалил его швабрами и ведрами. Затем он взгромоздился на рубку и хлопнул ладонью рядом с собой. – Сядь на свою цепь, писака.

Мейнард сложил свободный конец цепи на крыше рубки и сел на него.

Джек положил руку Мейнарду на плечи – приятельский жест, – если не считать того, что он подцепил кольцо вокруг шеи Мейнарда и сказал:

– Дернешь головой хоть на дюйм – тебе конец.

* * *

Альтиметр указывал сто футов, и самолет все снижался. Черный корпус шхуны несся прямо на них.

– Достаточно? – с улыбкой поинтересовался пилот.

– Прекрасно, – ответила Девон. Репортер возопил:

– Вы ударитесь об эту чертовщину!

Пилот рассмеялся.

Девон склонилась вперед и, стараясь не моргать, стала осматривать палубу.

Двое пьяных мужчин обнимались на крыше рубки, другие распределились по палубе шхуны.

– Неплохая работа, – заметил пилот, когда самолет летел над палубой. – Валяйся на своей заднице и жри ром.

– Что они делают? – спросила Девон. – Здесь ведь ничего нет.

– Выменивают омаров у аборигенов. Видите вокруг местные лодки?

Репортер оглянулся.

– Вы видели того спящего парня? У него на коленях винтовка. Это не лишнее здесь. Здесь вас могут ограбить за дырку от бублика.

Летчик потянул штурвал на себя, и самолет, взмыв вверх, полетел к Грейт-Инагуа.

– Удовлетворены? – спросил он Девон.

– Нет, но я не знаю, что еще можно сделать.

Глава 14

Из команды шхуны в живых осталось пять человек – четверо мужчин и одна женщина, все молодые, все одеты в потертые джинсы; помощник Hay, бородатый мужчина по имени Том Баско, повел их на корму. Баско был в ярости. Он прижимал к щеке окровавленную тряпку и злобно поглядывал на женщину.

Оставшиеся в живых пребывали в замешательстве, случившееся напугало их – и только. Они еще не знали, что у них был вполне реальный повод для отчаянья.

Hay стоял на корме, между мальчиками и Хиссонером. Бет, поставив Мейнарда сбоку от них, рассматривала каждый предмет, выносимый из трюма.

Мужчины грузили на пинасы ящики с едой и напитками, инструменты, одежду, кухонную посуду, оружие и фонарики. Если они не знали назначения определенных устройств, механизмов, лекарств, они оставляли их на палубе для Hay, чтобы он решил, выбрасывать их или нет. То, что, как они знали по опыту, было для них бесполезно, – пищевые смеси, для которых требовалось молоко или яйца, краску, очистители и замороженные продукты – они бросали обратно в трюм.

Бет наблюдала за погрузкой как надсмотрщик, требуя, чтобы ее долю грузили в пинас Хиссонера, проверяла, положили ли ей баллончики от насекомых именно “б-12”, а не “Каттер”, щупала дыни, нюхала мясо, размышляла над тем, взять ли ей персики или груши, и окончательно, решила, со свойственным ей расточительством, взять по ящику и того и другого, и даже примерила ювелирные безделушки.

– Ранен, Баско? – спросил Hay.

– Эта мегера укусила. – Баско прижимал тряпку к щеке.

– Ты ее наказал?

Баско улыбнулся и поднял средний палец правой руки.

– Я принял меры, Л’Оллонуа.

– Ты знаешь, как приставание к приличным женщинам расценивается законом.

– Если она праведница, то я – папа Римский. Один из оставшихся в живых спросил:

– Куда вы нас везете?

Взглянув на него. Hay спокойно ответил:

– Ты отправишься домой, приятель. Пятеро уцелевших заметно успокоились. Они переглянулись, скрывая улыбки.

– Вы откуда, ребята? – спросил один из них. Он посмотрел на Hay, на Хиссонера, на Мейнарда. Не получив ответа, он продолжил:

– Ну и перепугали же вы нас. Это точно.

Они не понимают, подумал Мейнард. От этого места разит смертью; вокруг валяются мертвецы, а они все еще не понимают.

Hay обратился к пятерке:

– Кто из вас главный?

– Я, – вышел вперед молодой человек.

– Какой у вас груз?

Молодой человек обвел рукой коробки, сложенные на корме.

– Вы его видите, приятель.

– Это провизия, а не груз.

– Провизия? – Осмелев от уверенности, что в конце концов их отпустят, он позволил себе некоторую развязность. Он улыбнулся своим. – Вы что, перегрелись?

– Ваш груз.

– Вы смотрите на него, шеф.

Hay слегка кивнул Баско, тот схватил молодого человека за руку, хлопнул ею о планширь и, взмахнув тесаком, снес ему мизинец.

Молодой человек отдернул руку и взглянул на нее.

– Эй, приятель... – Рука была такой же, как раньше, если не считать того, что вместо пяти пальцев теперь было четыре, а на месте пятого, торчал теперь огрызок кости. – Ах, черт...

Мейнард видел, как побледнело его лицо, видел, как он покачнулся, как будто бы последняя рюмка, наконец, на него подействовала.

– Я же истеку кровью до смерти!

– Ты окажешься дома еще до того, как это произойдет. Не испытывай мое терпение, или же дорога твоя будет вымощена горестями, – Hay снова кивнул Баско.

На этот раз Баско потянулся к девушке, но она отшатнулась от него и крикнула: “Нет!”

– Ваш груз, леди.

– Он там! – Она указала на трюм. – Под кучей всякой дряни.

– И он представляет собой...

– Кокаин, гашиш...

Hay не понял ее. Он взглянул на Хиссонера и на Баско, но они тоже не знали, о чем идет речь.

– Наркотики, – вмешался Мейнард, качая головой.

– Медикаменты, писака?

– Нет, наркотики. Знаете... э-э, наркотики. – Порывшись в памяти, Мейнард вспомнил слово, использованное в Законе. – Фармацевтика.

– Мы посмотрим. – Hay послал вниз двоих. Хиссонер сказал:

– Кошелек этого “доктора”...

– Ах да, – Hay обратился к женщине: – Скажи мне, леди, где кошелек вашего судна?

– Что?

– Наличность, – сказал Мейнард.

– Я не знаю. – Она толкнула раненого, который все еще не мог отвести глаз от своей кровоточащей руки. – Динго, где наша наличность?

– А? – Он, казалось, был недоволен, что его оторвали от созерцания обрубка. – Тебе нужно пару долларов?

– Он требует деньги, черт побери, приятель! – Она потрясла его за плечо. – Где они?

– У меня есть несколько долларов, – равнодушно ответил он. – У меня в койке.

– Мы еще не скидывали товар, – извинилась женщина перед Мейнардом.

Мейнард чувствовал себя неловко. Женщина использовала его как переводчика. Ему хотелось сказать, что он тоже пленник – чтобы ее подбодрить. Но информация эта была бы бесполезной, предупреждение – бессмысленным.

– Груз они должны были продать, – сказал он Hay. – А пока у них мало денег.

Это Hay понял. Он кивнул Хиссонеру. Хиссонер сделал вдох, готовясь ораторствовать, но женщина его перебила.

– А может, заключим сделку? Товар стоит столько, что обосратъся можно.

Hay сообщил Мейнарду:

– Эта женщина пользуется неприличным языком.

– Она хочет с вами договориться. – Мейнард не видел вреда в том, что говорит от ее имени. Он чувствовал, что она, единственная из уцелевших, начала понимать, что смерть неотвратима, и рад был хоть так выказать свое сочувствие, тем более, что это ему ничего не стоило. – Их свобода в обмен на их груз.

– Да уж! – Hay рассмеялся. – Выгодный обмен. У меня в руках их корабль, их груз и их персоны. Что они могут предложить мне такого, чего у меня нет?

Никто ему не ответил. Молчание нарушил Юстин:

– Кончайте с этим! Hay улыбнулся.

– Да, Тюэ-Барб. Разговоры только сотрясают воздух. – Он сделал знак Хиссонеру.

Хиссонер заговорил, почтительно вознося взор в небеса, взмахивая руками и адресуясь, очевидно, к оставшимся в живых. Это было нечто вроде оправдательного молебствия – устаревшее обращение, которое, Мейнард в этом не сомневался, Хиссонер только слегка менял от случая к случаю.

– Преступления, вами совершенные, известны как нам, так и Всевышнему, но это все же преступления, так что они влекут за собой возмездие, и тем, кто совершает их – участь в озере, горящем огнем и серою, это – смерть вторая. Откровения, 21:8, также Глава 22:15, – все это Хиссонер произнес на одном дыхании, а когда перевел дух, то взглянул на пятерых уцелевших, ожидая увидеть признаки раскаяния, или хотя бы страха. Но они были просто ошарашены, и больше ничего.

Когда он продолжил, первые пластиковые мешки с кокаином появились на палубе.

– Ужасные слова, особенно, принимая во внимание ваше положение и вашу вину, – они должны, несомненно, приводить вас в дрожь; ибо кто способен пребывать в озере огненном? Глава 20:14. Так как свидетельство совести вашей должно убедить вас в грехах великих и многих, кои вы совершили, коими вы обидели Всевышнего превеликим образом, и весьма справедливо вызвали отвращение Его и возмущение вами, я думаю, мне нет необходимости сообщать вам, что единственный путь получить от Него всепрощение и отпущение грехов ваших – это путь искреннего покаяния и веры во Христа, и что на спасение надеяться вы можете только через Его достойную смерть и страдания.

Пока Хиссонер распространялся, Hay, указывая на мешки с кокаином, спросил Мейнарда:

– Для чего это?

– Оно меняет настроение. Как, например, ром... типа того.

– Оно придает храбрости?

– Нет.

– Для какой же тогда оно цели?

– От этого возникает хорошее настроение. Так говорят.

– Это пьют?

– Нет. Нюхают.

– Нюхают это? Нюхают? – Вспоров один из мешков, он подцепил лезвием ножа немного белого порошка. Глубоко вдохнув его носом, он стал ждать, пока что-нибудь произойдет, затем, покачав головой, насмешливо плюнул на палубу. – В бездну это, – сказал он, и его люди стали швырять мешки за борт.

– Эй, приятель, – запротестовал один из уцелевших. – Это же все равно что бросать за борт деньги.

– Молчать!

Хиссонер прервал свою проповедь на полуслове.

– Продолжай, Хиссонер, – сказал Hay. – Но давай повеселее. Иначе эти несчастные умрут от скуки.

– От скуки! – Хиссонер обиделся. – Я описываю им путь к спасению. Разве это может быть скучно?

– В твоем изложении это может длиться вечно. Продолжай.

– Если бы в законе Господа была воля ваша, – продолжил Хиссонер, – и если бы о законе размышляли вы денно и нощно, Псалтирь 1:2, вы обнаружили бы тогда, что слово Божие стало светильником ногам вашим и светом стезе вашей. Псалтирь 118:105, и все почли бы тщетою ради превосходства познания Иисуса Христа, К Филиппийцам 3:8, ибо для самих же призванных Божия сила и Божия премудрость, Первое к Коринфянам 1:24, и даже премудрость тайная, сокровенная, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, там же Глава 2:7. Вы ценили бы тогда Писания как великий закон небесный, ибо в них, и только в них, может быть найдена великая тайна спасения падшего, и из них узнали бы вы, что грех принижает натуру человеческую, ибо отвлекает ее от той чистоты, праведности и святости, в которых Господь сотворил нас; и что добродетель и религия, и соблюдение законов Божиих предпочтительнее следования законам греха и Сатаны; ибо пути благочестия это пути приятные, и все стези его – мирные, Книга Притчей Соломоновых 3:17.

Последний из мешков с кокаином плюхнулся в воду и поплыл вслед за остальными, которые цепочкой, один за другим, неслись к югу, влекомые быстрым течением. Цепочка белых пузырей растянулась ярдов на сто за судном.

Заметив это, Хиссонер сказал:

– Я завершаю.

– Ты не очень-то спешишь.

– Если вы теперь искренне обратитесь к Иисусу Христу, – сообщил Хиссонер уцелевшим, – хотя бы и поздно, около одиннадцатого часа, Матфей 20:6-9, Он вас примет. Но мне, естественно, нет необходимости говорить вам, что условиями Его милосердия являются вера и покаяние. И не путайте природу покаяния с простым сожалением о грехах своих, происходящим из осознания того факта, что вы оскорбили Милостивого и Милосердного Господа. Я не претендую на то, чтобы предоставить вам какие-либо определенные указания, касающиеся природы вашего раскаяния, – я полагаю, что говорю с людьми, чьи грехи происходят не столько от незнания, сколько от воззрения и от пренебрежения своими обязанностями. Но я от всего сердца надеюсь, что то, что я сейчас сказал из сострадания к душам вашим, по случаю этого грустного и торжественного события, побуждая вас в общем и целом к вере и покаянию, возымеет на вас должное воздействие, так что вы, таким образом, воистину покаетесь.

– Священник Иуда! – взорвался Hay. – Кончай с этим!

– Недостойно тебя, – упрекнул его Хиссонер, – призывать на помощь архипредателя. Ибо именно он, стоя пред лицом подобного же решения, когда спасение и проклятие сражались за душу его, выбрал...

– Я знаю, что он сделал! Давай дальше!

– Да... э-э... – заторопился Хиссонер. – И теперь, исполнив свой христианский долг по отношению к вам, состоявший в том, что я дал вам наилучший, насколько это было в моих силах, совет касательно спасения ваших душ, должен я исполнить свой судейский долг. И приговор суда, так как суд находится там, где восседает судья, даже если судья стоит, а не сидит, и даже если он стоит, находясь в море, – состоит в том, что вы... – Он остановился. – Как вас зовут?

– Кого интересует, как их зовут? – прорычал Hay. – Называй их Билли, Вилли и Милли!

– Что вы. Билли, Вилли и Милли... и еще раз Билли и Вилли, так как вас пятеро... будете немедленно преданы смерти, смерти, СМЕРТИ!

Мейнард смотрел на уцелевших. Раненый казалось, не слышал, а если и слышал, то его это не волновало; он был загипнотизирован видом своей руки. Двое других мужчин недоверчиво переступали ногами, переглядывались и бормотали что-то вроде: “Эй, приятель...”, “Послушай, шеф...”, “Давайте бросим заниматься ерундой...”

Но женщина поняла и поверила. Она истерически закричала.

– Баско... – сказал Hay.

Сделав шаг вперед, Баско схватил женщину за волосы и перерезал ей глотку.

Не дожидаясь команды, Юстин достал из кобуры “вальтер” и выстрелил в грудь раненому. Когда тот упал на палубу, Юстин снова в него прицелился, но Hay остановил его руку.

– Не добавляй оскорбления к травме. С ним покончено. Кроме того, пули для нас драгоценны.

Тремя взмахами своего тесака Баско быстро расправился с остальными.

Мейнард; стоя на корме, трясся от ярости и ужаса.

– Вы сделали из него чудовище, – сказал он Hay.

– Чудовище? Совсем нет. Машину. Работа, которую надо делать, должна быть сделана. Ты плачешься об этих пятерых? Об этих?! – Носком ноги Hay ткнул одно из все еще дергавшихся тел. – Ты считаешь это большой потерей?

– О них? Нет, хотя должен бы. Я плачусь о своем сыне.

– Да, вот это потеря. Но ты можешь не слишком огорчаться – ты потерял, зато мы нашли. – Hay обратился к Мануэлю: – Утопи судно.

– Поджечь?

Hay оглядел небо в поисках самолета.

– Нет. Утопи тихо. Покажи Тюэ-Барбу, как это делается.

Мальчики побежали к носу и исчезли в одном из открытых люков.

Пинасы были загружены почти до бортов; они выступали из воды не более, чем на один-два дюйма. Если бы море не было таким спокойным, их бы залило.

Три пинаса отвалили от шхуны. Четвертый – пинас Hay – все еще был привязан к корме шхуны, ожидая мальчиков.

Шхуна стояла на воде совершенно спокойно. Когда Мейнард смотрел на нее с расстояния в пятьдесят ярдов, нос начал медленно – едва заметно – опускаться. Мальчики появились на палубе, побежали к корме, спустились по рулю и перешли на пинас Hay.

Шхуна качалась, как качели, – сначала опустился нос, затем корма, затем снова нос – пока не нарушилось равновесие в трюме. Очевидно, что-то тяжелое переместилось внутри, или же в каком-то отделении воздух оказался запертым – корма поднялась из воды, в то время как нос со змеиным шипением погрузился в воду.

Шхуна исчезла, слышались только отдельные звуки – или, скорее, не звуки, а ощущения, передававшиеся сквозь воду и деревянные корпуса пинасов, – треск, шорох и скрежет.

На том месте, где была шхуна, всплывали и лопались пузыри. Море поглотило и переварило ее, и поверхность снова стала спокойной, будто бы шхуны никогда и не было.

– Ставьте паруса, ребята! – прокричал Hay. – И пожелаем себе приличного западного ветра. Мы будем пить ром и общаться со шлюхами!

* * *

В сумерках пинасы подошли к устью бухты, и к этому времени половина мужчин уже начали подготовку к завтрашнему похмелью. Джек-Летучая Мышь, прикончив сосуд со смесью рома и пороха, был занят бутылкой водки, которую он позаимствовал (“с отдачей”, как он настаивал) из доли Бет. Снова и снова он повторял песенку, в которой было всего две строчки: “Эй, приятели, встаем, юбки Молли задрала, на дереве повисла”. Помощник Hay, спуская парус при входе в бухту, вывалился из пинаса. Он был не в состоянии плыть, и барахтался, пока кто-то не бросил ему веревку, и его потащили на буксире к берегу.

“Бостон Уэйлер” был пришвартован к берегу, и рядом стоял, ожидая их, человек. В полутьме Мейнард не узнал его, он видел только белый полотняный костюм с закатанными до колен брюками. Затем он услышал его голос:

– Прекрасно, ваше превосходительство! Хорошо то, что делается хорошо, но еще лучше, когда это делается быстро! Виндзор.

– А, привет. Доктор! – Hay, взмахнув рукой, бросил что-то на берег. – Твой кошелек. Негусто, вероятно, но это все, что там было. А что ты мне привез?

– Порох – два бочонка – и лекарство для очищения ваших несчастных тел. – Виндзор подобрал кошелек и положил его в карман.

Пинасы были подтащены к берегу, их груз выгружен на песок.

Юстин и Мануэль шли на шаг позади Hay, когда он приближался к Виндзору. Заметив Юстина, Виндзор весело сказал:

– Ну, приятель, сообщи мне еще раз, как тебя зовут.

– Того, кем он был, уже нет, – сказал Hay. – Теперь он Тюэ-Барб.

– Прекрасное имя. Итак, Тюэ-Барб, как тебе битва?

– Прекрасно, сэр, – ответил Юстин.

– Он кое-чего стоит, – заметил Hay. – Придет время, и он будет соперничать с Мануэлем за власть.

– Верх смысла. Выживает самый подходящий. Родовую линию надо содержать в чистоте. – Виндзор окинул взглядом груз на берегу. – Богатое судно. Я так и думал. На эту мысль меня навели их разговоры.

– Да, но груз бесполезный. Наркотики, как назвал их писец.

– Кто?

Бет вывела Мейнарда из пинаса и оставила на берегу, а сама в это время смотрела за тем, как отделяют ее долю.

– Писака. – Hay указал на Мейнарда.

Виндзор, пройдя по берегу к Мейнарду, стал его недоверчиво рассматривать, как если бы ему казалось, что над ним подшучивают.

– Почему вы живы? – только и мог он сказать.

– Здравствуйте и вы.

– Я пытался вас спасти, но у вас поросячьи мозги. Вы должны были уже быть мертвым.

– Ну...

Виндзор обратился к Hay:

– Почему он жив?

– Это долгая история, – ответил Hay. – Как-нибудь я тебе ее расскажу за стаканом рома.

– Он должен был умереть! – настаивал Виндзор. – Такова традиция.

– Он и умрет, и довольно скоро. Он это знает, мы это знаем, и так оно и есть. А пока он пишет для нас.

Виндзор не стал спорить с Hay. Он прошептал Мейнарду:

– Не знаю, как вы этого добились, но, как бы ни было, это конец. Поверьте.

– Вы мне угрожаете? – Мейнард улыбнулся. – Пожалуйста... не беспокойтесь.

– Просто вы мне поверьте, – повторил Виндзор и повернулся.

– Вы беспокоитесь о том, что я загрязняю вашу лабораторию? – предположил Мейнард. Виндзор остановился. – Это – ваше совершенное общество, не так ли?

– Еще нет, – Виндзор не смог подавить улыбку. – Есть многое на свете, Человекоподобный, что и не снилось вашим мудрецам.

– Пошли, Доктор, – позвал Hay. – Твоя чаша наполнена, и твой одуванчик скучает.

Бет вытащила из кустов грубо сколоченную тележку, они с Мейнардом погрузили туда ее долю и повезли к хижине. Свежий ветер носил по острову звуки празднества – крики и смех, вопли и проклятья, звон разбитых бутылок и звук продирающихся сквозь кусты тел.

– Похоже, кутеж в разгаре, – заметил Мейнард; они размещали ящики, картонки и мешки в хижине; теперь там можно было только протискиваться.

– Разогреваются перед Советом.

– Советом?

– Мы туда скоро пойдем. Но пока у нас есть другое дело. Он взглянул на нее, ожидая объяснений, но увидел только странную грустную улыбку, которую не смог никак истолковать.