Текст книги "Репетитор"

Автор книги: Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

10

– …Прямо со спутника. – Руби включила телевизор, чтобы Джулиан увидел, каким хорошим было изображение. – Сто с чем-то каналов плюс кабельное телевиденье.

Она надавила на кнопку смены каналов и не отпускала ее, так что все сто с чем-то каналов начали мелькать, сменяя друг друга на экране.

– Багз Банни, кулинарное шоу. Закон и порядок, Новости, Южный парк, Гитлер, телемагазин, опять Гитлер, та старая монахиня, еще телемагазин, полицейские расследования, – это был особый способ смотреть телевизор, при котором все телеканалы превращались в один. – А какие передачи вам нравятся, мистер…?

– Сойер. – Джулиан внимательно смотрел на экран: политические дебаты, мелькание ног, клюшки для гольфа, кухонное оборудование, снова политические дебаты – какой-то скользкий тип в костюме-тройке, – опять Гитлер, на этот раз в Париже. Это напомнило Руби о «Весне для Гитлера» [13]13
  Фильм о бродвейском продюсере-неудачнике, который неожиданно для себя ставит очень успешный мюзикл.


[Закрыть]– она так смеялась, когда смотрела этот фильм, что почти каталась по полу.

– Ты можешь звать меня Джулиан. Я люблю передачи про животных.

– Я тоже, – сказала Руби. – Естественно, если там не рассказывают про змей. А каких животных ты любишь?

– Птиц.

Руби никогда не считала птиц животными, но возражать не стала. Во-первых, он оказался очень милым. Во-вторых, в какой-то степени она теперь была его должницей.

– К нам в кормушку для птиц прилетает красный кардинал.

Джулиан смотрел в сторону открытой двери, которая вела в их собственную котельную. Возможно, он даже не слышал, что она говорила. Печь была включена. В котельной было темно, поэтому Руби отлично видела крошечный голубой огонек.

– Газ? – спросил Джулиан.

– А?

– Ваш дом отапливается природным газом?

Руби не знала, но ей очень понравилось это выражение – «природный газ».

Хотелось ли Джулиану увидеть что-нибудь еще? Возможно, нет. Но Руби все равно повела его по дому. Ей нравилось распахивать перед ним двери, произносить короткий спич, или как там это называется, и двигаться дальше.

– Вот! – сказала она, оставив напоследок самое лучшее – свою комнату.

Мягкие игрушки, плакат к мультфильму «One froggy evening», призма на окне. Джулиан заглянул в комнату, но остался стоять на пороге. Руби пришло в голову, что это и есть настоящее воспитание: он был слишком воспитан, чтобы войти внутрь.

– Очень мило. А что там, наверху?

– Где наверху?

Руби вышла в холл. Нужно придумать какое-нибудь нормальное название для этой комнаты, в которую нужно подниматься по крошечной лесенке. Дополнительная спальня? Комната для гостей? Эти названия, конечно, подходили, но их никто не использовал. Каждый раз, когда эту комнату упоминали в разговоре, ее называли комнатой Адама.

– Это комната Адама, моего брата. Он умер.

Джулиан, который разглядывал холл, повернулся и посмотрел на нее. Господи! Да у него же родинка на щеке! Как можно было не увидеть чего-то настолько очевидного? Пропасть между нею и Шерлоком Холмсом была шире, чем Гранд…

– Мне очень жаль, – сказал Джулиан.

– Чего?

– Что твой брат умер.

– А. Спасибо.

Нужно ли во время таких разговоров говорить «спасибо»? «Спасибо» означает, что твой собеседник сейчас скажет «пожалуйста», и дальше все пойдет по накатанной дорожке: «в любое время», «не за что», «пустяки», «так мило с вашей стороны».

– Это было давно. Еще до моего рождения.

– Все равно.

Все ровно что?Джулиан не стал продолжать, а опять повернулся и стал смотреть на дверь комнаты Адама.

– Хотите посмотреть?

– Почему бы и нет? Ты же показала мне почти весь ваш очаровательный дом.

Очаровательный. Правильно. Дом и в самом деле был очаровательным. Как в сказке: красная каминная труба, кормушка для птиц, поленница, лес. Адрес: 37, Робин-роуд, Парадиз. Интересно, если «парадиз» означает «рай», то каким будет адрес у рая?Руби думала об этом, пока поднималась по маленькой лесенке и открывала дверь в комнату. Внутри пусто, только смятая постель, потому что она там ночевала. Она уже совсем об этом забыла. Вдруг Джулиан подумает, что постель была неубрана все эти одиннадцать лет? Нужно ли сказать что-нибудь?

– Похоже на мансарду, в которой живет художник.

– Это хорошо или плохо?

– Хм, хорошо. Самая очаровательная комната в этом очаровательном доме. После твоей, конечно.

Руби хихикнула глупым тоненьким голоском, которым обычно смеялась Кила.

– Как он умер?

Она тут же сделал серьезное лицо.

На самом деле, в истории смерти Адама было что-то странное. И в то же время это было самое раннее воспоминание Руби. Они с Брэндоном были в комнате на первом этаже. В нее можно попасть из комнаты, где сейчас установлен домашний кинотеатр. Руби помнила зеленый ковер и пустую банку из-под теннисных мячей – она хранила в ней разные сокровища, например волшебное кольцо с огромным рубином. Интересно, куда оно делось? А еще там была целая гора подушек. Она, наверное, забралась на вершину этой горы и попыталась встать, потому что Брэндон – Руби помнила, что он смотрел на нее снизу вверх, и на нем была надета пижама с бейсбольными битами, – сказал ей: «Упадешь, сломаешь ногу и умрешь, как Адам». Вот так она узнала сразу и об Адаме, и о его смерти. Только Брэндон был не совсем точен. Адам и правда сломал ногу, но умер он совсем от другого. Название его болезни многие годы пугало Руби, и каждый раз, когда она его видела, тут же отводила глаза.

– Сначала он сломал ногу, а потом умер от лейкемии.

Джулиан кивнул с таким видом, будто именно этого он и ожидал.

Лейкемия– так могли бы звать какую-нибудь гигантскую муравьиную царицу в тех фильмах про пришельцев. Если по телевизору показывали такой фильм, Руби немедленно переключала канал.

Мама вошла в кухню через дверь, ведущую из гаража. Снежинки таяли на ее темных волосах и на темном мехе пальто. Руби и Джулиан сидели за столом, Руби доедала свой второй хот-дог, Джулиан листал «Приключения Шерлока Холмса». Он встал. Видела ли Руби хоть раз, чтобы мужчина вставал, когда женщина входила в комнату? Не в кино, а в настоящей жизни? Нет. Мужчины, поднимающиеся со своих мест, когда женщина входит в комнату, – наверное, это самая лучшая вещь, придуманная людьми. Почему так больше не делают?

– Привет, – сказала мама. – А что, Брэндон опять пишет проверочную работу?

– М-м-м… – Руби пришлось быстро прожевать. – Его еще нет.

Мамины пальцы, расстегивающие пуговицы пальто, замерли.

– Еще нет? Но сейчас… – Она посмотрела на часы. – Боже мой! Он звонил?

– Не знаю.

– Что значит «не знаю»? – По ее тону Руби поняла, что у мамы был тяжелый день. – Ты с ним говорила? Есть сообщение на автоответчике?

Должно быть, я пропустила его звонок, так как была занята поджиганием дома.Руби промолчала. Мама уже была у телефона, прослушивая сообщения. От Брэндона – ничего. И тут мама, как будто она могла вскрыть череп Руби и взглянуть, что творится у нее в голове, сказала:

– Мне кажется, я чувствую запах дыма!

Все вокруг затихло, как перед грозой.

– Я разжигал камин, – сказал Джулиан. – Надеюсь, вы не против?

Грозы не будет – мамин голос был совершенно не сердитым:

– Конечно, нет, Джулиан. Я люблю камины.

Мама расстегнула пальто. Тут дверь гардеробной раскрылась, и в кухню вошел Брэндон. Его волосы и новая черная футболка с фотографией Унки Дета были покрыты снегом. Он посмотрел на маму, на Джулиана, опять на маму, затем на микросекунду прикрыл глаза. Руби поняла, что он испуган. Брэндон просто забыл про сегодняшний урок. Наблюдение и дедукция – Руби снова была в деле.

Мама сразу же набросилась на Брэндона с вопросами. Тот растерялся под ее напором и остался стоять у двери.

– Где ты был? Думаешь, я поверю, что тебя продержали в школе до половины восьмого? По-твоему, это вежливо по отношению к Джулиану? Почему ты не позвонил?

У Брэндона не нашлось достойных ответов. Руби добавила горчицы на свой хот-дог и откусила от него большой кусок. Виновен, как сам грех.

– И почему ты без куртки? – продолжала допрос мама. – Холодно!

– Оставил в школе.

Что?Руби даже прекратила жевать. Он что, пьян? Или еще хуже? Куртка же висит на крючке, достаточно протянуть руку. Он вообще не надевал ее в школу… Он, наверное, и в школе-то не был! Совсем спятил!

– Брэндон, что с тобой? Куртка висит на месте.

Брэндон обернулся и увидел свою куртку. Его брови поползли вверх. Похоже, он удивился. Потом брови съехались у переносицы: это означало недоумение. Потом он дотронулся до куртки, как будто не верил, что это была та самая куртка. Но, конечно же, это была его собственная куртка. Вон, на рукаве вышито: «Брэндон». Он был пьян, и его младшая сестра знала, что сейчас произойдет.

Брэндон посмотрел на маму:

– Я думаю, я…

Джулиан взял в руки зеленую пластиковую папку:

– Брэндон, почему бы нам не начать занятие?

– Расстояние, скорость и время, – говорил Джулиан, сидя во главе обеденного стола. – Судя по проверочной работе, у тебя с этим проблемы.

Мама тихо прикрыла двойные двери. Эта долбаная куртка! Что за идиотский день! И без расстояния, скорости и времени полно неприятностей. Джулиан раскрыл задачник:

– Два поезда, идущих в одном направлении, один за другим покинули станцию. Интервал между их отправлениями равен одному часу. Поезда идут параллельно друг другу.

Это, наверное, Руби, когда гуляла с Зиппи в лесу, нашла куртку и, ничего ему не сказав, притащила ее домой. Идиотская шутка. Что с ней такое? У других ведь нормальные сестры.

– …на десять миль в час медленнее, чем второй поезд.

Совершенно ненормальный день. Сначала пожар в мужском туалете, который находится рядом с администрацией школы. Какие-то придурки подожгли бумаги в корзине для мусора. Такие пожары бывают постоянно, раза два или три в год. И каждый раз всю школу срочно эвакуируют. А этих засранцев так никогда и не находят. В этот раз, пока они все толпились на парковке в ожидании звонка, который позволит им вернуться в классы, Брэндон оказался рядом с Триш Альмейда. Она развернула пластинку жвачки, положила в рот, а затем сказала:

– Я собираюсь уехать из этого города, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

– А что здесь плохого? – Брэндон ее не понимал. Уехать из Вест-Милла? Это было отличное место для подрастающего поколения, так все говорили. Потом он вспомнил, что она жила в квартире, в промышленном районе.

Хотя, возможно, Триш напрягало не это, потому что она добавила:

– Не хочу быть единичкой или нулем.

– Что?

– Как в компьютерной программе: кругом только единички или нули. В этом городе все то же самое.

Это была интересная мысль.

– Ты хочешь быть двойкой?

– Или любым другим числом. Но в Вест-Милле тебе никто этого не позволит.

– А где позволят?

– В Нью-Йорке, конечно. Расскажи мне про этот бар в Сохо.

– Ты была в Сохо?

– Я вообще нигде никогда не была.

Джулиан обошел стол:

– Можно, я посмотрю, что ты написал?

Брэндон повернул тетрадь так, чтобы Джулиан мог увидеть, как продвигается решение задачи. Взглянув в глаза репетитору, Брэндон понял, что тот чувствует запах алкоголя.

– Я дам тебе щит.

– Щит?

– Для защиты… – крошечная пауза, как будто между словами требовалось оставить больше пространства, чем это обычно делают люди, – от расстояния, скорости и времени.

Джулиан осторожно взял у него карандаш и прямо в центре страницы нарисовал щит. Настоящий рыцарский щит. Запах алкоголя? Каким-то шестым чувством Брэндон догадывался, что Джулиан ничего не имеет против. Сколько ему лет? Достаточно для того, чтобы помнить, как это бывает.

В центре щита, где обычно нарисован герб, или как они это называют, Джулиан написал большими готическими буквами:

– Следуй указаниям на щите. Если в задаче нужно найти расстояние, закрой пальцем S.

Брэндон закрыл пальцем S. В итоге они оказались в сырой квартирке Триш. У нее, к большому удивлению Брэндона, была бутылка «Джека Дэниелса».

– И что здесь говорится?

– v t.

– Это значит?

– Скорость и время.

– «И» означает «плюс»?

– Скорость умножить на время.

Джулиан кивнул. Его глаза чуть затуманились, будто он пытался рассмотреть что-то, что не видно другим.

А если потребуется найти скорость?

Брэндон закрыл пальцем v:

– Расстояние разделить на время.

– Это твой щит. А теперь возвращайся к поездам.

Брэндон перечитал задание. Два поезда идут параллельно друг другу. Сырая квартира, но крошечная комната Триш была потрясающей. Все стены были покрыты росписью. Сцены из жизни Вест-Милла. Там было полно знакомых лиц, включая его собственное. Некоторые делали отвратительные вещи. Например, мистер Крейнпул, который следил за порядком на парковке, стоял на коленях и лизал волосатую ногу миссис Бэлси – директора школы.

– Что нужно найти?

Найти? Брэндон опять прочитал задание.

– Сколько часов?

– А значит?..

– Время, которое второй поезд провел в пути, будет равняться t?

– Теперь напиши это.

– Написать?

– Число часов и букву t, а между ними знак «равно». Эти задачки все одинаковые.

Одинаковые? Брэндон, кажется, начал понимать. Он чувствовал, как решение созревает у него в голове, будто там кто-то передвигает нужные кусочки мозаики. Это что-то вроде перевода: с английского на математический. Раньше он никогда этого не понимал. За всю свою жизнь он ни разу не смог дать правильного ответа в задачах на расстояние – скорость – время, разве что случайно.

Брэндон написал в тетради: «85t = 75(t+l)». Удивительная комната. Каким-то образом они оказались в кровати, окруженные жителями Вест-Милла: миссис Бэлси, мистер Крейнпул, мистер Монсон, читающий «Макбет. Краткое содержание» сидя на унитазе, Фрэнки Джи и Уитни, одетые как школьные король и королева, но в руках у них – почему-то – были горящие кресты, и сам Брэндон, стоящий посреди класса и жонглирующий теннисными мячами. Окруженные всем этим, они лежали у нее на кровати, и Триш расстегнула его брюки и ласкала его языком, потому что, как она сказала, она еще не готова к настоящему сексу, и он потом засунул руку ей в трусики, и трогал ее, и даже хотел ласкать ее пальцем внутри, и это был, конечно, еще не настоящий секс, потому что он тоже еще не готов… но если когда-нибудь…

– t равняется семь с половиной.

– В каких единицах?

– Часы. Семь с половиной часов.

Джулиан протянул руку и поставил галочку в тетради Брэндона, рядом со щитом. Даже галочки у него выходили идеальными. Брэндону стало интересно, что бы Джулиан подумал про росписи в комнате Триш.

– Это входит в программу агентства? Этот щит «расстояние – скорость – время»?

– Программа агентства?

– Ну, в те материалы, которые они раздают всем преподавателям.

– Нет, я придумал щит сам.

– Прямо сейчас?

Джулиан кивнул, его взгляд, как обычно, был устремлен на что-то невидимое.

Круто!

Брэндон решил еще десять задач, для каждой переводя предложения с английского на математический. В нескольких задачах ему пришлось написать целые параграфы. Параграфы на особом математическом языке, где значения были соединены знаками «равно». Называть это «параграфами» было идеей Брэндона. Джулиан протянул ему листок с ответами и велел проверить самому. Потом спросил:

– Все решил?

Брэндон посмотрел на целый ряд галочек в своей тетради.

– Да. – Его голос звучал удивленно. – Как такое могло получиться?

Джулиан ничего не ответил. Он посмотрел на фотографию, на которой Адам играл на саксофоне – теперь инструмент принадлежал Руби, – а рядом с ним стоял и улыбался один из братьев Уинстона Маршалиса – Брэндон не помнил, как того звали.

– Это Адам, – сказал Брэндон.

– Руби мне рассказывала.

Какая история была у этой фотографии? Вроде бы это был школьный джазовый концерт, и Адам там великолепно выступил. Всех поразил, кажется.

– Руби, – пробормотал Брэндон. И ее большой грязный рот. – Она тогда еще даже не родилась.

– Я так и думал. – Джулиан склонился над фотографией. – А сколько лет было тебе?

– Пять. – Адам уже учился бы в колледже, а может, и закончил бы его. Интересно, в какой бы колледж он поступил?

– Ты его хорошо помнишь? – Джулиан не шептал, но его голос был удивительно мягким.

– Конечно.

– Каким он был?

– Совершенством во всем.

На самом деле Брэндон мало что помнил, кроме этого. Просто тот факт, что Адам существовал и что родители всегда носились с ним. Гарвард. Стэнфорд. Принстон. Вот то будущее, к которому Адам готовился и которого не увидел. Будущее, которого достигают только самые лучшие.

– А вы куда ходили?

– Ходил? – Джулиан отвернулся от фотографий и посмотрел на Брэндона.

– В колледж.

– Я не ходил. – Джулиан рассмеялся. Брэндон впервые слышал, как его репетитор смеется. Было немного странно, потому что голос у него был очень красивый, почти мелодичный, а смех был хриплый, похожий на карканье. Хриплый и заразительный: Брэндон тоже засмеялся. Они все еще смеялись, когда в комнату заглянула мама. По ее лицу было видно, что она была приятно удивлена их поведением.

11

Полночь. Темная комната. Три маленьких огонька: две свечи и сигарета – последняя на сегодня. Джулиану нравились свечи. Нравилось их мерцающее пламя, навечно связанное с этим миром тоненькой ниточкой. Пленники, опутанные цепями. Смертельная опасность, которую посадили на привязь. На первом этаже своего жилища Джулиан отыскал старую школьную скамью: тяжелая дубовая панель с металлическими ножками, которые когда-то привинчивали к полу. Он очистил ее от грязи, принес в свою комнату и установил у окна так, чтобы можно было смотреть во двор. Джулиан любил сидеть на скамье ночью, уже после полуночи, и вглядываться в темноту. Темнота была неоднородной, и он различал ее оттенки: светлый – для поля и тропинки между каретным сараем и большим домом, темный – для большого дома, особенно когда в окнах не зажигали свет, и совсем черный – для леса.

Шел снег. Джулиан этого не видел, но зато слышал, как снежинки, очень мягко, падали на крышу старого сарая. Слух у Джулиана был идеальный, зрение – единица, давление – 115/70, уровень холестерина – 140. Все эти параметры легко поддаются измерению. Но даже то, что измерить сложно, в Джулиане идеально соответствовало какому-то стандарту, как будто он был создан для некой еще неизвестной, но важной миссии. На планете живет шесть миллиардов людей. Скольких из них можно описать как более или менее одинаковых? Пять миллиардов девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот тысяч. Но оставалось еще сто тысяч, которые имели значение, которые заинтересовали бы какого-нибудь объективного исследователя человечества.

Джулиан взглянул на открытый блокнот. Стихотворение терпеливо ждало своего часа.

Беспечный – оставит,

Лживый – обманет.

Джулиан поднес Mont Blanc к бумаге. Ручка отражала две тени, по одной на каждую свечу, – слева и справа. На листе, там, куда должно было опуститься перо, тени пересекались и образовывали темное пятно. Где-то в глубине томилось стихотворение, Джулиан чувствовал это А раз он мог это чувствовать, значит, он был на стоящим поэтом. Оставалось разбить молчание и вытащить стихотворение на волю. Крепко схватить слова, тянуть их за собой и бросить на бумагу.

Слов не было. Ни одного. Кто в этом виноват? Сначала Джулиан не представлял себе, кто сыграл с ним такую злую шутку, но внезапно понял. Гарднеры с Робин-роуд! Они были тем, что так отвлекало его ум. Как может интеллект, подобный его, делать свою работу идеально, если ему приходится иметь дело с Гарднерами, живущими на Робин-роуд? Они были и всегда будут крошечными песчинками среди тех 5 999 900 000. Самым отвратительным – и это сводило Джулиана с ума – было то, что они и не подозревали о своей мерзкой обыденности. Подозревал ли хоть один из них о своей незначительности и посредственности? И в то же время хоть кто-нибудь из них страдал от собственного самодовольства и самоуверенности? Хороший вопрос.

Размышления Джулиана были грубо прерваны светом, внезапно вспыхнувшем в большом доме, в окне одной из комнат верхнего этажа. Ярко-желтое пятно в отдалении нарушил треугольник, созданный огоньками Джулиана. Новый источник света создал странную геометрическую фигуру, которая не имела смысла. Джулиан глубоко затянулся, чтобы успокоиться, вернуть нарушенный порядок, и выдохнул струю горячего дыма. Курение табака было одним из способов сохранять связь с Матерью-Землей, хотя этот факт никогда и никем не обсуждался. Табак был частью природы даже в большей степени, чем леса Амазонии или детеныши тюленей. Зажигая сигарету, Джулиан подчеркивал свою принадлежность к активистам движения за защиту окружающей среды.

Природа и все эти передачи о природе по телевизору, этот шумный ребенок – Руби. Он позволил своему мозгу свободно перебирать приходящие из пустоты ассоциации. Был ли этот процесс каким-то образом связан со скрытым стихотворением?

Беспечный – оставит,

Лживый – обманет.

Джулиан опять поднес кончик ручки к тому месту, где должно было появиться первое слово следующей строки. Оно было уже близко. Природа, передачи о природе, возможно, какое-то особое существо и ребенок. Джулиан чувствовал, как слово подходит все ближе и ближе. И когда оно придет, плотина будет прорвана, и мир уже никогда не будет прежним. Он почувствовал, что его пенис становится твердым.

Зазвонил телефон.

Телефон? В это время? Джулиан почти уже решил не поднимать трубку. Но лучше все-таки знать…

– Да?

– Джулиан? – Кто-то, кого он знал, но кто? Кто-то… кто-то… Хозяйка квартиры! Все, что было связано со стихотворением, немедленно исчезло. – Это Гейл.

Он взглянул на окно напротив. За занавеской двигалась тень. Напряжение спало.

– Гейл Бендер, – сказала она.

– Да?

– Надеюсь, я вас не очень беспокою. Я бы никогда не позвонила так поздно, но я увидела у вас свет.

Тень в окне увеличилась. Джулиан подумал, что неплохо было бы задуть свечи.

– Мне очень стыдно, но у меня в доме летучая мышь. Если честно, она залетела ко мне в ванную комнату. А я ужасно боюсь летучих мышей.

Джулиан вызвал в памяти образ Гейл: красно-черный пиджак и громоздкие сапоги. Могла ли такая женщина бояться летучих мышей? Больше всего она была похожа на инструктора по верховой езде, с которой Джулиан был раньше знаком.

– Не могли бы вы прийти сюда и помочь мне?

Джулиан снова затянулся.

Возможно, она приняла это за вздох.

– Пожалуйста, простите, что я вас беспокою.

Летучие мыши. Они были частью природы, а природа, похоже, имела какое-то отношение к стихотворению.

– Все в порядке. Я сейчас приду.

Он задул свечи, надел пальто. На первом этаже большого дома зажегся свет.

– Вы настоящий джентльмен, – сказала Гейл, открыв ему дверь. На ней был сиреневый халат, глаза были подведены и губы накрашены. Значит, она еще не ложилась в постель. Но в доме было темно. Следовательно, она уже собиралась спать и накрасилась перед его приходом.

– Вы, наверное, думаете, что я веду себя глупо. На самом деле, я только их и боюсь.

– Правда?

– Да. В детстве я была настоящим сорванцом. Играла больше в мальчишеские игры, чем в куклы. Раньше здесь была большая ферма: участок растянулся вдоль Транк-роуд до того места, где сейчас стоит кинотеатр. У моего отца было две сотни акров.

– Но вы так и не смогли привыкнуть к летучим мышам.

Гёйл помотала головой:

– Нет, хотя я, например, люблю птиц.

– Летучие мыши – млекопитающие.

– Я знаю. Может быть, именно поэтому я их не выношу. Они похожи на эксперимент Франкенштейна.

Джулиан улыбнулся. Ему нравилось говорить на такие темы. Гейл тоже улыбнулась. Она посмотрела на крошечную бородку под нижней губой Джулиана – название которой он так и не вспомнил, – и ее взгляд слегка изменился. Глаза Гейл – полное отсутствие какой бы то ни было оригинальности.

– Ведите меня к своей мыши.

Гейл рассмеялась. Ее дыхание пахло ликером, скорее всего, одним из тех сладких кофейных ликеров. Джулиан представил, как она, раскинувшись в своем халате на постели – а возможно, она была обнаженной, – пила «Tia Maria» или «Kahlua» прямо из горлышка и смотрела на его окно, в котором мерцали свечи. Он уже представлял себе ее спальню, хотя ни разу в ней не бывал.

Гейл поднималась по лестнице. Ее тело двигалось под халатом. Она, конечно, была крупной женщиной, но большую часть ее тела составляли мускулы. Джулиан чувствовал, как она напрягается под его взглядом.

К спальне вел коридор, стены которого были обиты деревянными панелями. Создавалось впечатление, что весь дом изнутри покрыт резными деревянными панелями. Типичная спальня в старом фермерском доме, возможно, правда, что ее расширили за счет двух или трех соседних спален, сломав перегородки. Интерьер комнаты был похож на картинку из какого-нибудь модного каталога: очаровательная мебель, очаровательный коврик, очаровательная картина на стене и очаровательная двуспальная кровать. Все точно так, как Джулиан себе представлял, только в реальности комната была большего размера. Единственной неожиданностью оказались банковские отчеты компаний и рекламные проспекты, сваленные на постели.

– Скоро встреча клуба инвесторов, – сказала Гейл. – Фонд Дж. П. Морганет. В прошлом году прибыль составила девятнадцать процентов.

– Мои поздравления.

Она протянула ему теннисную ракетку:

– Мышь в ванной. Мой второй муж всегда пользовался этим, когда приходилось разбираться с летучими мышами.

Ракетка была плохо сбалансирована.

– Он был теннисистом?

– Не знаю, кем он был.

Джулиан пошел в ванную. Гейл продолжала говорить ему в спину:

– Я, конечно, не против, когда в мужчине есть некоторая таинственность, но иногда мне хочется знать хоть что-то.

Джулиан открыл дверь ванной.

– По крайней мере, что происходит у мужчины в голове, – говорила Гейл.

Он вошел в ванную и быстро закрыл за собой дверь.

– Видите ее? – Судя по голосу, Гейл стояла прямо за дверью. Она слишком много болтала – как ребенок. Женщины, которые много говорили, раздражали Джулиана, наверное, больше, чем что-либо еще в этом мире. Они были повсюду: языки, зубы, губы – бесконечная болтовня на тысячах языков.

Естественно, Джулиан сразу же заметил летучую мышь: она висела над унитазом, уцепившись за полотенце, и смотрела на Джулиана своими черными блестящими глазами. Скорее всего, мышь старалась держаться как можно дальше от лампочки, которая горела у туалетного столика.

– Не любишь яркий свет? – сказал ей Джулиан.

– Ну что там? – раздался голос Гейл.

– Ищу.

Джулиан огляделся. У зеркала лежал тюбик с тушью: колпачок откручен, рядом – маленькая щеточка. На мраморной поверхности столика – несколько черных пятнышек. Он открыл шкафчик с лекарствами: бутылочки с прозаком, обезболивающими средствами и эстрогеном. Джулиан наклонился и быстро просмотрел содержимое плетеной корзины у унитаза: женские журналы, любовный роман в мягкой обложке – «Черный – цвет мечты», и книга в твердой обложке с иллюстрациями – «Секс. Руководство для зрелой женщины».

– Как у вас дела? Все в порядке?

Джулиан поднялся и посмотрел на мышь, которая была всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Мышь посмотрела на него. Тело грызуна, завернутое в кожистые крылья. Может, она и правда была одним из чудовищ доктора Франкенштейна, безумным экспериментом над силами природы, который не удался. Что, интересно, эта бедняжка пыталась ему сказать? Не отрывая взгляда от животного, Джулиан медленно положил ракетку на унитаз. Затем вытянул вперед правую руку и схватил мышь. На самом деле он не просто вытянул руку вперед, а сделал это с молниеносной скоростью. Когда он хотел, Джулиан мог двигаться удивительно, почти сверхъестественно быстро. Животное сопротивлялось, дергалось и даже попыталось его укусить.

– Ну уж нет, вампиреныш, – тихо, чтобы успокоить перепуганное существо, сказал Джулиан. Потом он взял голову мыши левой рукой и быстро ее крутанул, как если бы открывал банку. Например, банку с вареньем. Клубничным вареньем.

– У вас все в порядке?

Джулиан вымыл руки в ванной, вытер пушистым красным полотенцем, закрыл окно, закрутил тюбик с тушью, открыл дверь.

Гейл стояла скрестив руки на груди:

– Что случилось? На минуту мне показалось, что у вас там идет битва не на жизнь, а на смерть.

– Что вы, все в порядке. Я ее выпустил.

– Выпустили?

– Я заставил ее вылететь в окно, так как полагал, что вашей целью было избавиться от мыши, но не уничтожить ее.

Зрачки Гейл расширились, рот приоткрылся. Типичная реакция.

– О, как это мило, Джулиан!

Он пожал плечами. Внешне он был само равнодушие, но внутри – кровь с удвоенной энергией бежала по венам.

– Я вам так благодарна! В конце концов, сейчас ведь глубокая ночь, а вы все равно согласились прийти.

– Пустяки. – Конечно, Джулиан мог сказать «что вы, что вы…» или «не стоит благодарности». Но «пустяки» было лучше всего: достаточно равнодушное выражение, которое в то же время показывало, кто здесь главный.

– Я бы глаз не смогла сомкнуть, если бы знала, что эта тварь летает по дому. На самом деле я так переволновалась, что мне совершенно не хочется спать. – Ее взгляд на секунду задержался на его крошечной бородке. – Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Джулиан задумался над ее предложением. Он смотрел прямо в глаза Гейл, но видел банку клубничного джема.

– Позвольте мне хоть так вас отблагодарить, – уговаривала Гейл.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказал Джулиан. Или стоило сказать «вы очень добры»? Нет, этот вариант определенно не годился.

– У меня прямо здесь есть маленький бар. На всякий случай. – Гейл подошла к старому книжному шкафу – вероятно, антиквариат, – на одной из нижних полок которого стоял серебряный поднос. – «Kahlua», бурбон, коньяк. Что будете?

Джулиан выбрал коньяк. Себе Гейл налила «Kahlua». Она подтащила к кровати кресло, обитое бархатом, и предложила его Джулиану, потом убрала с кровати бумаги и села, вытянув ноги и откинувшись на подушки. Джулиан впервые увидел ее ступни. Ногти на ногах были покрашены ярко-красным лаком. Было видно, что она гордится своими ногами, и, по правде сказать, у нее были для этого все основания: ступни идеальной формы, в которых не было и намека на ее возраст. Они свидетельствовали об опыте и обещали удовольствие.

Гейл подняла свой стакан:

– За летучих мышей!

Джулиан отпил глоток коньяка. Она слишком легкомысленно пользовалась словами.

– Расскажите мне о себе, Джулиан.

– Рассказывать особо нечего.

– Только не сочтите меня чересчур любопытной.

– Все в порядке. Просто я уверен, что ваша жизнь гораздо интереснее моей.

– Не такая интересная, как мне бы хотелось. Иногда мне кажется, что я еще и не начинала жить. Я постоянно жила так, как жили люди вокруг меня: мужья, любовники, дети… Сейчас я уже не уверена, что они все делали так, как надо. Только не дети, конечно. У меня два очаровательных ребенка: сын и дочь. Но они давно покинули родное гнездо.

– Они живут где-то рядом?

– Сын – в Хьюстоне, дочь – в Калифорнии. – Гейл отпила глоток. – Но дело в другом. Я способна на многое. Эти слова могут показаться странными, особенно если учесть мой возраст, спасибо, кстати, что не спросили, сколько мне лет. Я не хочу быть запертой, если вы понимаете, что я имею в виду.