Текст книги "Служитель милосердия (СИ)"

Автор книги: Петр Мамченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Мамченко Петр Вячеславович
Служитель милосердия

Служитель милосердия

Ссылка на фанфик: http://samlib.ru/m/mamchenko_p_w/servant.shtml

Автор: Мамченко Петр Вячеславович

Жанры: Фэнтези

Аннотация:

История человека, предпочитающего клинок словам, а действия – размышлениям. Того, кто служит, искупая прежние грехи, карая во имя её... Здесь будет кровь и ненависть, издевательства над официальной историей и просто приключения. Да, и автору известно, что Соломон и Вавилон – не муж и жена, а плоды хорошей фантазии :)

Размещен: 10/10/2010

Изменен: 16/04/2011

Служитель милосердия

Служитель милосердия

Лес оборвался внезапно, без постепенного перехода молодой поросли и дикого кустарника. Тропинка выводила прямо на поля, расчищенные и распаханные считанные годы назад и ещё не до конца выглаженные ежегодной обработкой.

Син замер в тени последних деревьев, прикрывая ослеплённые глаза мозолистой ладонью и смаргивая невольные слёзы

Поле шумело, как ласковое море, вольготно раскинувшись под бездонной синевой летнего неба. Ласковый ветерок гонял волны цвета светлого янтаря и окутывая жарким и аппетитным запахом спелой пшеницы. Всё дышало таким покоем, что само прибытие чужака в белом казалось кощунством, грубым диссонансом в слитной гармонии жизни.

От запаха созревших колосьев вмиг подвело живот. Син никогда не жаловался на стряпню дежурных по храмовой кухне, но меню лесной обители не баловало разнообразием, лишь изредка разбавляемое подношением какого-нибудь паломника. Но никому и в голову не приходило принести просто буханку хлеба или совсем чуть-чуть муки.

Наконец последняя влага вытерта с глаз рукавом, а круговерть разноцветных пятен в глазах рассеялась, позволяя осмотреться. Деревенька со времён его последнего визита успела разрастись почти втрое. На пригорке у реки лениво поскрипывала свежим колесом новенькая мельница, а сама речушка обзавелась вполне сносным мостом. Несколько новых домов было сложено из необожжённого кирпича и дикого камня, а парочка щеголяла совсем уж неприличной роскошью – городской черепицей.

Почти всё немалое население деревни дружно работало на уборке вызревшей пшеницы. Издалека не было видно – каждый на своём участке, или на общем, что означало бы, что у деревни объявился хозяин. Востроглазая молодёжь уже заприметила пришлого и слегка присмирела, осторожно поглядывая в его сторону и поминутно проверяя остроту кос, вил и серпов. Правда, опробовать эти полезные орудия на чужаке пока никто не рвался.

Син тщательно оттряхнул свою ранее белоснежную рясу, не особо, впрочем, надеясь избавиться от зелёных следов листвы, подтянул пояс и зашагал к деревне, размеренно покачивая дорожным посохом, вскинутым на плечо.

Деревенские жители с удовольствием забыли бы о том, что храм смерти находится всего в паре дней пешего пути, но большинство жрецов в белых рясах и почти все паломники проходили именно здесь. В лучшем случае проходили – а в худшем пытались что-нибудь купить, перекусить или заночевать, пугая встречных рясами цвета савана или траурными белыми повязками.

Случалось, на смиренных служителей спускали собак или нападали с первым, подвернувшимся под руку. Исчерпывались подобные инциденты по-разному. Некоторые из таких происшествий потом долго с ужасом обсуждались обывателями и истово замаливались и искупались жрецами. Ведь всякому живому творению отмерен свой срок и своё время придти в объятья богини тишины. Есть лишь два греха перед богиней – лишить кого-либо жизни раньше срока – или продлить жизнь после рокового часа.

Син спокойно следовал своим путём, сопровождаемый настороженными взглядами и охранительными жестами. Женщины и дети старались убраться с пути заранее, многие прятали лица, бросали горсти пыли вслед: "Прах к праху. Иди своей дорогой и не посягай на живое. Пусть твоя могильная богиня поскорее заберёт тебя!"

Деревенская корчма, куда истосковавшийся по приличной пище жрец свернул почти неосознанно, представляла собой на редкость гротескное сооружение. Она несколько раз перестраивалась, расширяясь по мере роста числа жаждущих, и изначальные глиняные стены переходили в каменные и кирпичные всех сортов и расцветок. Крыша вообще являла собой безумную мешанину дерева, соломы и черепицы, с беспорядочно распределёнными печными трубами и аляповатыми флюгерами. На фоне всего этого варварского великолепия грубо намалёванная двухцветная вывеска, изображавшая мертвецки пьяного толстяка с пивной кружкой на голове, выглядела скромно и почти изысканно. Последним штрихом сего колоритного заведения было название, тщательно начертанное на бронзовой табличке вычурными буквами, просто и со вкусом – "Усталий трушенник". Оставалось только надеяться, что кулинарное искусство здесь распространено шире, чем грамотность.

На пороге заведения Сину поневоле пришлось остановиться. Весь проём двери занимал огромный парень, чьи испещрённые шрамами кулаки и сломанный нос выдавали любителя потасовок. Жрецу не приходилось жаловаться на рост и телосложение, но мордоворот был выше на голову и почти на треть шире. Вдобавок и тяжёлый кастет, вместо традиционной дубинки вышибалы, мог заставить задуматься и кого покрепче.

Парень чуть развёл руки в стороны и выжидающе замер, нехорошо осклабившись. Из корчмы доносились нестройные выкрики завсегдатаев, которых даже страда не смогла отвлечь от любимого занятия. В выражениях они не стеснялись, предвкушая скоротечную расправу местного чемпиона над оголодавшим жрецом.

Син не собирался унижаться, пытаясь переубедить хамоватого забияку словами, ни демонстрировать свои боевые навыки. Он давно изжил бесполезную гордость, да и не станешь калечить каждого глупца на пути. В последний раз вдохнув дразнящие ароматы выпечки и жаркого, жрец двинулся от корчмы, сопровождаемый разочарованными воплями и оскорблениями посетителей.

– Ну давай, ходи отсюдова, червястый! Нам таковские тута не нада. Неча с добрыми людями под одною крышей жрать, пущай твоя богиня трупастая тебя гнилой сиськой кормит! Небось, не развалилася покуда?

Син споткнулся на ровном месте и медленно развернулся. Посох будто бы сам собой крутанулся и принял позицию для боя. Бывают всё же обделённые природой! Оскорблять саму смерть, будто собирается жить вечно.

Парень взметнулся навстречу, перемещаясь куда быстрее, чем можно было бы ожидать от его громоздкой фигуры. В левой руке забияка сжимал тусклый кастет, правую выставил чуть вперёд, взгляд неотрывно прикован к посоху, мелькающему в быстрых руках жреца.

Из двери и окон злачного заведения высунулась целая коллекция омерзительных пьяных харь, свистом и улюлюканьем поддерживая местного забияку.

Почти минуту противники кружили на месте, почти не сближаясь, на каждый рывок вышибалы следовало едва заметное движение посоха – и мордоворот отскакивал, получив очередной болезненный ушиб. Вскоре громила взмок от пота, лапищи распухли от бесчисленных ссадин, а грязная рубашка разошлась по швам, но о прекращении бессмысленной потасовки и не думал. Возможно, рассчитывал, что его молодость и физические данные позволят вымотать немолодого жреца.

– Господин, не обращайте внимания на дурака! Пойдёмте, у меня найдётся еда получше, чем в этом притоне.

Тонкие женские пальцы осторожно коснулись рукава жреца, а в следующий миг он едва не сбил с ног женщину, уворачиваясь от кастета. Посох крутанулся в руках и заходил ходуном, нанося хлёсткие удары обеими концами: колено – плечо, кисть руки с кастетом – лодыжка, шаг вперёд, вслед за падающим противником и вдогонку: переносица – живот.

Пьяные хари с громкими разочарованными возгласами вновь скрылись в корчме, стайки детей разбежались так же быстро, как и объявились на месте происшествия. Поверженный здоровяк лежал прямо на пыльной дороге, тяжело дыша и пытаясь ухмыльнуться, хотя больше всего ему хотелось бы свернуться в клубок и заскулить от боли. Об извинениях не могло быть и речи. Люди, настолько обделённые разумом, никогда не признают своих ошибок.

Син обернулся к женщине, ожидая увидеть на ней траур. Только скорбящие родственники пытаются задобрить жрецов безмолвной богини, в надежде на её снисхождение к недавно усопшим.

Совсем ещё молоденькая девушка, лет восемнадцати – девятнадцати, одета хорошо, хоть и небогато. Никаких следов траура. Волна вьющихся волос, налитая фигурка, похоже, настоящая красавица – или будет ею, когда заживёт распухшее от побоев лицо.

Девушка быстро прикрыла лицо волосам и потянула жреца за собой. По неуверенным движениям провожатой было понятно, что лицом изверг, поднявший руку на красавицу, не ограничился. В каждом её шаге была боль – привычная, покорная, будто ставшая частью её сущности.

Син редко сталкивался с бытовыми отношениями, но легко мог понять, что происходит. Привычная трагедия женщины, вышедшей замуж за животное в обличье человека, избиваемой по поводу и без повода, просто для того, чтобы муж мог почувствовать себя более сильным или значимым. Такой привычный кошмар мог продолжаться годами, потому что сами жертвы очень редко пытались что-нибудь изменить, доказывая всем вокруг и себе в первую очередь: бьёт – значит любит.

Домик, к которому женщина привела жреца, был старым, ещё глинобитным, но опрятным и крепким. Син, решивший было, что здесь его попросят урезонить буйного супруга, уже с порога понял настоящую причину. Здесь была разлита боль, многократно превышающая ту, что постоянно испытывало молодое тело женщины. Тяжёлый запах подсказал, что здесь происходит грех второго рода.

Древний старец лежал в беспамятстве на единственной кровати, и его иссохшее тело так и кричало о чудовищной боли. Старик должен был умереть ещё полгода назад – но кто-то, может быть из лучших побуждений, вмешался, не думая о последствиях. Изношенное тело молило о покое, болью расплачиваясь с хозяином за надругательство.

Син в три шага оказался над кроватью и провёл руками над страдальцем. Грубые заклятья гнилыми нитями разорвались от одного прикосновения. Ну а теперь – возложить руки на впалую грудь и призвать Великую Утешительницу.

Юная женщина в ужасе вскрикнула и с неожиданной силой схватила жреца за руки, когда измождённое тело вытянулось с облегчённым вздохом.

– Что Вы делаете!? Так нельзя!

– Не бойся, милая, всё правильно. У него будет время попрощаться и...

– К-ХАК ТЫ-Ы ПОСМЕЛА!

Распахнутая страшным ударом дверь с силой ударилась о стену и повисла на одном навесе. Девушка привычно юркнула в угол, сжавшись там в комочек и прикрывшись руками. Объявившийся супруг ничем не уступал давешнему вышибале – ни ростом, ни разворотом плеч, ни бездной глупости. Громила был голым по пояс, весь красный и в поту – должно быть, бежал всю дорогу с поля, как только какая-то "добрая душа" сообщила, что жена повела жреца смерти к деду.

Син поднялся навстречу мордовороту, твёрдо решив, что кое-кому придётся умереть раньше, чем поднять руку на женщину в его присутствии.

– Я попросил её. – Голос старика, с трудом приподнявшегося над своим ложем, оказался неожиданно звучным. – Я не мог больше терпеть!

– Ета шлюха не хотела боле за тобой ходить! – Взъярился верзила. – И не мысли её боронить, лянивая сука завсегда хнычет, а толку ни на медяшку! Хде ребятёнок, з-за ково я и жанился?

Из угла донеслись сдавленные рыданья. Старик собирался с силами для достойной отповеди, но Син не стал дожидаться слова патриарха.

– Её ребёнка убил ты!

– Чево?! – Физиономия верзилы была просто неприспособленна для того, чтобы выражать такие сложные чувства, как изумление или возмущение, хотя честно сделала попытку. – Бреши да не забрехивайся, червячий жрец! Не было никакого ребятёнка, шоб мне лопнуть, сам глянь – намедни год майнул апосля жанитьбы, а пузо у ней так и не вздулося!

– Просто ты слишком много бил её по животу, скотина! Ты искалечил девчонку, она уже не раз после первого не может удержать дитя в себе. Если так всё оставить, то и нынешнее чадо двух недель от роду не увидит света!

Задавленные всхлипывания в углу почти стихли. Молодая женщина, судя по внешнему виду была недалека от обморока. Супруг выглядел, в лучшем случае, чуть-чуть смущённым. Старик без сил откинулся на постель, затем поднял костлявую руку и поманил громилу.

– Она хорошая девочка, никогда её больше не обижай. – Здоровяк с готовностью кивнул, всем своим видом выражая почтительную покорность. – Ты огорчил меня, малыш, если бы не твоя грубость, я бы успел увидеть правнука.

Необъятные плечи парня ссутулились, губы задрожали и вся физиономия выразила такую муку, что Син невольно восхитился его артистизмом... или же сокрушительным авторитетом умирающего.

– Отвезёшь жену в город, пусть посмотрит хороший целитель... А пока помоги мне выбраться из этой берлоги, хочу ещё раз увидеть солнце. И позовёшь всех, кто хочет попрощаться.

Звероподобный внук с удивительной нежностью поднял на руки старика и понёс на улицу. Уже на пороге умирающий обернулся к жрецу.

– Спасибо, тебе, командир. Кому, как не тебе оказать последнюю милость страждущему.

У Сина зазвенело в ушах, как от сильной пощёчины. Прошло больше пятидесяти лет, а кто-то всё ещё способен узнать его не постаревшее лицо. Но сам он не в силах вспомнить этого человека, совсем ещё юнцом успевшего послужить под его началом солдатом или офицером. Он почти поддался искушению выйти следом, всё объяснить, оправдаться, скорее в своих глазах – но есть ли смысл в этом, если то, в чём его подозревали тогда, сейчас близко к истине.

Молодая женщина, быстро успокоившаяся после ухода грозного супруга, отёрла слёзы передником и принялась хлопотать по хозяйству. Залюбовавшийся её быстрыми, отточенными движениями жрец не сразу понял, что выстраивающаяся на столе разномастная снедь предназначается ему.

С трудом оторвав взгляд от горячего, только что извлечённого из печи хлеба, он попытался вежливо отказаться, но почти насильно был усажен за стол. Так же без особых церемоний у него была отобрана котомка с сомнительной свежести припасами, немедленно отправившимися в лохань для свиней. Прежде чем он собрался что-нибудь сказать, котомка вернулась к нему прилично растолстевшей, приятно пахнущей домашней выпечкой и копчёностями.

На любые возражения был только один ответ – дедушка любит гостей, а званый гость – почти родственник.

Уже смакуя поджаристую корочку, Син вновь развернулся, с удовольствием наблюдая за великим таинством приготовления целой горы разнообразной снеди, в который раз удивляясь, как в одном человеке могут сочетаться уверенная сноровистая хозяйка и забитая до животного состояния девчонка.

– Дедушка так любит гарбузовые пирожки... Он... он ещё успеет их попробовать? Я ещё смогу с ним по... поговорить?

– Он ещё успеет увидеть закат. – Уверенно отозвался Син. Сокрушительная воля старца, пожалуй позволит ему и на рассвет взглянуть, но обнадёживать не стоит.

Молодая женщина сосредоточенно кивнула и всецело отдалась своей странной работе – подготовке поминок по ещё живому человеку.

Уже поднявшись из-за стола, Син некоторое время сомневался, но затем махнул рукой на условности. Как знать, какой целитель попадётся супругам, может быть, тот самый болван, который сковал и перепутал жизненные токи старика вместо того, чтобы убрать болевые ощущения умирающего. Или он сделал это намеренно?

Безмолвно ожидавшая хозяйка сперва отпрянула, когда жрец одной рукой обнял её за талию, ладонь другой положив её на живот, но затем замерла, глядя ему в лицо широко распахнутыми глазами, не в силах унять мелкую дрожь. Это ведь очень просто – подправить и восстановить жизненные токи, вновь возвращая естественные возможности молодому женскому организму. Благословение богини прошло через его руки и сердце, одним могучим потоком выжигая все последствия издевательств супруга, всё, что неправильно срослось и приняло неестественные формы, мгновенно заменилось здоровыми тканями. Напоследок мощь, рвущаяся через него, ласково коснулась искры жизни, тлеющей внутри матери и раздула её до крепкого огонька.

Как только жрец опустил руки, испуганная женщина отскочила назад, в ужасе держась за живот. Хозяйка знала только то, что через неё прошли волны жара и боли, что-то сместившие внутри – а что можно ожидать от жреца смерти, знает любой мальчишка.

– Госпожа благословила твоё дитя, живущая. Твой ребёнок здоров и проживёт столько, сколько отмеряла дарительница. Сделай всё для того, чтобы её дар не пропал без следа.

Син быстро собрался, забросил на плечо потяжелевшую котомку и подхватил свой посох. Уже на пороге его настиг слабый и дрожащий голос женщины.

– Благодарю Вас, господин. Пусть удача сопутствует Вашему пути.

Она не поверила его словам, и это пожелание – простой жест вежливости. Что ж, тем приятнее будет сюрприз для супругов у целителей. Главное, чтобы авторитет патриарха даже после смерти удерживал нрав скорого на расправу внука.

Покидая деревню, жрец почти не привлёк внимания обитателей. Старик пользовался среди местных огромным уважением, и сейчас, казалось, вся деревня забросила свои дела и явилась к дому. Умирающий сидел на ступеньке порога и для каждого находил доброе слово или напутствие.

– "Открой мне двери своего тела, мой дорогой. Мы очень давно не покидали храм, я хочу посмотреть на мир живущих".

Син расслабился, распыляя волю и разум, наслаждаясь полным единением со своей повелительницей. Непривычного человека, наверняка до смерти напугала бы такая ситуация, ведь сам он отошел в сторону, предоставив полный контроль над своим телом и всеми органами чувств богине. Он чувствовал и разделял ничем не замутнённую радость Госпожи, наслаждающейся возможностями мира смертных. Такие моменты почти оправдывали трагедию его должности.

Иерархия служителей милосердия была проста и незатейлива. Первое посвящение давало всего лишь право видеть. "Глаза Смерти" всего лишь передавали информацию Дарительнице и Собирательнице, чтобы она знала о грехах и бедах живущих. Не всем известно, что в отличие от прочих богов, Смерть слепа, и проявляет справедливость и милосердие только тогда, когда имеет представление о ситуации за счёт глаз посвящённых.

"Длани Смерти" – посвящённые следующего уровня – являли собой волю богини, проводя её силу через себя и используя её для искоренения грехов и помощи страждущим. В отличие от первопосвящённых, эти жрецы были обязаны носить свои саваноподобные одеяния и регулярно возвращаться в храм, где суд равных и высших проверял чистоту духа носителей силы.

Высшими жрецами были "Супруги Смерти", не более одного единовременно, двери в мир для своей Госпожи, разделяющие её чувства и ответственность, бессмертные и проклятые. Тысячи и тысячи высших застыли на границе миров, слишком дряхлые, чтобы пошевелиться в своих окаменевших и медленно разрушающихся телах, неуязвимые и непобедимые стражи храма, со временем теряющие разум и дар речи, слишком дорого заплатившие за любовь Госпожи.

Син не желал такого, да и вообще никакого бессмертия. В его планы входило хотя бы отчасти искупить свой грех, умереть в должный срок и возродиться вновь, как и положено живущему по милости её. Но очередной супруг Смерти не мог больше поддерживать дыхание своего бренного тела, его дух был в смятении и не отвечал паломникам. Длани выбрали новым высочайшим Сина, и Госпожа подтвердила их выбор, впервые вступив в его тело, и навеки соединив с собой. Он получил немалые знания и невообразимую мощь, отныне став земным воплощением богини, но отныне, являясь её частью, уже не мог однажды покинуть этот мир и принять последнее утешение. Теперь утешать и решать приходилось ему.

Жрец замер на месте, когда контроль над телом безо всякого предупреждения вновь вернулся к нему. Зудящие ноги и натёртое котомкой плечо говорили о долгом пути. Пришлось некоторое время осматриваться, чтобы определиться на местности. Госпожа, очевидно, наслаждалась этим миром несколько дней, продолжая начатый им путь – прямо перед глазами хмуро возвышалась столица государства Зарем, древний город Сайпир. Вот только в сотне шагов от него, примерно в полпути от городских ворот, стояло несколько гвардейцев, явно поджидающих именно его.

Госпожа, как водится, предоставила с проблемами разбираться супругу. Хотя, с другой стороны, всё, что она способна была сделать для самозащиты – просто забрать жизни нападающих, что противоречило её убеждениям. Для того и существовало жречество – не только для коррекции, но и для ограничения могущества повелителей. В отличие от самой богини, её смертные и бессмертные слуги имели много способов разрешения конфликтов. Вообще-то, если бы Син сам управлял своим телом до последнего момента, он бы заранее ощутил опасность и скрытно прошёл бы в город через другие ворота, но теперь поворачивать обратно означало потерю достоинства, а по жрецам нередко судят о божестве.

Перегородившие дорогу гвардейцы только на первый взгляд выглядели внушительно – огромные, с ног до головы облачённые в доспехи, с массивными боевыми топорами или широкими мечами на поясах и с шипастыми щитами за спиной. Но под массивными шлемами были простодушные деревенские физиономии, туповатые и сонные, а сами бронзовые доспехи не блистали качеством. Последним штрихом были движения горе-солдат, тяжёлые и неуклюжие, выдававшие едва обучившихся держать оружие провинциальных увальней. И это – гвардия?!

Уверенность государственных громил слегка поколебалась, когда замерший было жрец продолжил свой путь, даже не пытаясь обойти поджидающих на дороге, напролом. Солдаты заоглядывались на кого-то, полностью закрытого могучими фигурами вояк, но тот не соблаговолил вмешаться, и голос пришлось подать конопатому парню с неровной стрижкой, оказавшемуся прямо на пути незваного гостя.

– Ну ты того, мертвяк незакопанный! Не лезь, куды не ждали! Тута кто захотит – и сам скопытится, без всяких! Жизню мы тута почита... почитаем, точно! А ты и ва-аще без нужности!

Жрец спокойно протиснулся между бронированными остолопами и зашагал к городу, игнорируя как речь, так и самих пылких почитателей жизни. Остолбенение гвардейцев, сражённых беспримерной наглостью пришельца, прошло довольно быстро. Сразу несколько громил бросилось вслед за ним – и вновь замерло. Син остановился и повернулся в их сторону, с неприкрытым интересом разглядывая дальний холм поверх блестящих шлемов.

После тщательного обозрения того же холма, гвардейцы, наконец, пришли к выводу, что над ними просто издеваются, Могучая лапа протянулась, чтобы сгрести невысокого жреца за рясу, но быстро убралась, схлопотав увесистый шлепок дорожным посохом. В следующую минуту действо на дороге со стороны могло показаться странным танцем. Дюжие гвардейцы, всё сильнее свирепея, пытались дотянуться до жреца, в глубокой задумчивости покачивающего перед собой посохом – и по очереди выплясывали от боли, вздымая дорожную пыль и держась за ушибленные места.

Меч одного из гвардейцев с ржавым скрежетом покинул ножны – и вновь вернулся на место после резкого окрика. Главного в этой банде недоучек Син определил сходу, а его авторитет можно было оценить по готовности, с которой распалённые вояки отхлынули от жреца.

Лощёный молодой офицер в сияющей, как зеркало, кольчуге и ярко-жёлтом шёлковом плаще выглядел довольно неуместно на пропылённом тракте. Вплоть до самой стычки его смазливое юное лицо выражало только смертельную скуку. Хотя само недоразумение вызвало у него лишь отстранённый интерес, сейчас от него веяло азартным ожиданием.

– Да пребудет с Вами милость силы, коей Вы служите, благородный жрец! – Полы яркого плаща едва заметно качнулись, что должно было изображать любезный поклон. – Как Вам было указано ранее одним из моих подчинённых, наше королевство официально поддерживает учение Жизни, и, в связи с этим, крайне неодобрительно относится к визитам служителей враждебных... культов.

– Не предъявит ли любезный милорд Королевский указ, запрещающий таковые визиты? Или хотя бы предписание главы городской стражи?

Офицер поморщился, когда против него оказалось обращено его собственное оружие – до оскорбительности выспренная речь и до отвращения слащавая улыбка, из тех, что впору лечить крепким тычком в зубы. Но разве молодой вельможа и воин способен изменить свои планы только потому, что жрец оказался чуть умнее и храбрее середнячка из людского стада.

– Такового указа не существует. Но, как взрослые мужчины, чьё различие в статусе не является непреодолимым, мы можем разрешить наш спор другим способом. Здесь и сейчас, если не возражаете!

Офицер эффектно отбросил плащ за спину и стремительным движением выхватил меч из ножен. Будь Син в настроении, он бы с удовольствием похлопал – должно быть, молокосос на отработку этих движений потратил не меньше времени, чем на фехтовальные упражнения. Даже статуи былых королей и полководцев, которым это положено по должности, не способны были выразить всем телом такое героическое самолюбование и снисходительное ожидание противника.

Простодушные физиономии гвардейцев сияли от восторга. Этим вчерашним крестьянам, должно быть, и в голову не приходило, что офицер никогда не подгоняет их пинками под зад не из-за безупречных манер, а просто не желая пачкать начищенные сапоги.

Гнусному жрецу полагалось удалиться в неприличной спешке, или красиво умереть в краткой схватке с одним из лучших фехтовальщиков королевства. Син зло усмехнулся, оценивая свободную стойку противника и качество ухоженного дорогого клинка.

Нет, не было истинно жреческого смирения в душе былого воина. Значит, с первоклассным боевым мечом без всяких намёков на бутафорию – против дорожной палки? Ты заслужил свой урок, мальчишка! Ты уже умеешь убивать и разбираться в оружии, так учись же разбираться в людях! Будет тебе дуэль.

Син прямо на дорогу стряхнул котомку с плеча и рядом уронил свой посох.

– Меч! – приказ, обращённый к ближайшему из верзил, щёлкнул ударом хлыста. Гвардеец, даже не задумываясь о том, вправе ли требовать этого жрец, покорно вложил рукоять в требовательную ладонь.

Худшего оружия Сину видеть ещё не доводилось. Грубой ковки низкокачественное железо без всякого намёка на баланс, с едва намеченной заточкой и сплошными полосами ржавчины. Для понимающего человека не то, что сражаться, даже владеть такой гадостью было бы стыдно.

Солдат едва успел убрать ногу от брошенной в пыль позорной железки.

– Строгое взыскание! Отстранён от службы без сохранения жалованья, пока не приведёшь в порядок личное оружие! Если эта дрянь ковалась в гарнизоне – кузнеца под трибунал, если торговая поставка – каптенармуса! Через три дня – смотр оружия всего подразделения. Выполнять!

– Подтверждаю, – процедил сквозь зубы офицер. Породистое лицо побелело от унижения, на щеках медленно наливался лихорадочный румянец. С едва слышимым шорохом покинул ножны и широкий боевой нож, удобно устроившийся в левой руке мальчишки. Со своими солдатами он разберётся позже, а вот виновнику его позора простой царапиной не отделаться!

На долгую минуту воцарилась гробовая тишина. Наказанный гвардеец уныло плёлся к городским воротам, волоча за снятый пояс поруганное оружие. Остальные обливались потом, как на ядовитую змею глядя на вновь требовательно протянутую руку жреца. Офицер зверел на глазах.

Положение спас пожилой денщик, подошедший откуда-то со стороны ворот и молча предложивший своё оружие. Простой, но добротный клинок настоящего ветерана, тщательно наточенный и вычищенный, с аккуратной накладкой у самой гарды для улучшения баланса.

Син несколько раз взмахнул мечом, привыкая к новому оружию, затем занял позицию перед противником.

Офицер уже не мог сдерживаться, мгновенно отсалютовал и перешёл в быструю атаку.

После долгого перерыва первый поединок – всегда самый трудный, пока не включится память тела, не расслабятся отвыкшие от напряжения связки, а лёгкие не войдут в привычный ритм. Надо отдать должное и противнику – тот атаковал с бешеным напором, в отличие от классической школы, пытаясь достать и нижние части тела, не брезгуя подножками и пинками. Один раз ему почти удалось связать своим мечом оружие Сина, чтобы без особых церемоний ткнуть ножом в бок.

С трудом увернувшись, жрец перебросил клинок в свежую руку и сам перешёл в атаку, резко меняя стиль. Первый разрез на кольчуге объявился уже на третьем выпаде. Денщик удивлённо присвистнул, гвардейцы же даже не поняли, отчего так изменился в лице и ушёл в глухую оборону их лихой командир.

Син ощущал только нарастающее раздражение, уничтожая морально этого героя от провинции, вновь и вновь рассекая дорогую кольчугу и не чувствуя ни малейшего удовольствия. Доведённый до бешенства своей беспомощностью, мальчишка наплевал на защиту, атаковал грубо и беспорядочно, задыхаясь и размазывая пыль и пот по лицу. После очередного промаха, отбросил в сторону нож и перехватил меч обеими руками, вкладывая всю силу в тяжёлые удары. Любой ценой дотянуться до ненавистного жреца, изрубить его в клочья, затоптать ногами, стереть с лика земли, утолить жажду мести, вызванную небывалым унижением...

Очередной промах – падение на колено, кончик меча упёрся в землю – и короткий удар врага, ломающий клинок у самой рукояти.

Офицер почти минуту оставался в том же положении, остановившимся взглядом вперившись в расколотый меч, затем медленно поднялся и побрёл в город, безразлично выронив рукоять в пыль и вытирая лицо полой плаща. Гвардейцы зашагали следом, почти столь же удручённые. Кто-то из них зло пробурчал что-то об обломках стоимостью в два годичных жалованья, но никто так и не нагнулся за мечом.

– Он поймёт, – мягко сказал денщик, возвращая в ножны собственное оружие. – Хозяин совсем не плохой мальчик, просто избалованный. Он ещё будет благодарен тебе за урок, я точно знаю.

Син со вздохом подобрал посох и котомку. Почему вроде бы умные и сообразительные люди не способны воспринимать простые вещи? Его ведь даже не пытались расспросить о цели путешествия! Почему приходится силой пробиваться к здравому смыслу?

Та старательность, с которой стража у ворот игнорировала незваного гостя, явно выдавала их осведомлённость о результатах недавнего поединка. Не мешают пройти – и ладно. Зато простой люд реагировал даже слишком бурно: люди прятали лица и ныряли в подворотни, делали охранительные жесты и хватались за обереги, провожали взглядами, исполненными ненависти.

Улица перед жрецом застывала в тишине и превращалась в разворошенный улей позади. Не опасливая недоброжелательность, а откровенная, чистая ненависть. Вновь придётся принимать крайние меры. Ну а для начала – постараться, чтобы злые голоса за спиной не превратились в неудержимый рёв разъярённой толпы, не стоит строить из себя мученика, принимая на себя возмездие за чужое зло.