Текст книги "Это кровь"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Beatles за музыку.

РОЗОВЫЙ ТАМАГОЧИ

Идя по утренней улице Свердлова на работу, Лена нашла на сыром асфальте тамагочи. Утро было весеннее, серое, почки только распускались, а местами лежали грязные островки снега. Вчера шел дождь. Тучи еще не улетели, зависнув над городом. Кое-где на невысокие кирпичные дома падали лучи солнца. Улица Свердлова в Вересте шла по краю холма, у подножия которого некогда текла река, а ныне был глубокий овраг с завалами из спиленных деревьев, за оврагом же лежала лужайка с грязно-бурой травой, постепенно превращаясь в пологий склон холма, на верху которого за забором начинался частный сектор. Вдоль левой стороны улицы шла кирпичная стена, потемневшая от времени. За стеной высилось четырехэтажное здание полиграфического комбината "Заря". Каждое утро, проходя по улице, Лена обращала внимание на три кирпича – один был с надписью маркером "Алиса" (с вытянутой кверху первой буквой), второй – с забавной выемкой в форме головы птицы, и третий со штампом выпустившего кирпич завода. Больше на стене не на что было смотреть. Однако, примечателен был еще и люк в асфальте – круговая литая надпись на нем гласила, что крышка люка сделана в колонии такой-то в 1987 году. Возле этого самого люка и лежал тамагочи с розовым корпусом. Лена заметила его и подняла с землю, чуть согнув колени. Тамагочи был немного мокрым и холодным. Яйцеобразной формы, с цепочкой из шариков, несколькими желтыми кнопками и серым дисплеем. Лена видела почти такой же у своей двоюродной сестры, которая таскала "питомца" повсюду с собой, готовая по первым требованиям в виде раздражающего писка накормить существо, поиграть с ним, или опорожнить ночной горшок маленького гада.

Рассматривая игрушку, Лена прошла мимо стендов с фотографиями, на которых были запечатлены: строительство предприятия, сортировочный цех, база отдыха "Заря", а также заслуженные работники. Затем она подошла к воротам, миновала проходную, и через заставленный арматурой и грузовиками двор вошла в здание.

Остановилась, все еще держа в руках тамагочи. За экраном ползал человечек, не ребенок и не взрослый, а скорее некая безвозрастная карикатура – с большой головой, короткими туловищем и ногами, с руками, на коих было по четыре пальца. Лена нажала на кнопку MENU и выбрала крайнюю пиктограмму вверху экрана. Пиктограмма эта изображала два круга – один в другом. Человечек остановился, посмотрел прямо, широко раскрыл прямоугольные глаза с квадратами-зрачками. HELLO. Появилась надпись. –Привет. – слабо улыбнулась Лена. И продолжила свой путь. В нос ударил, сражая наповал, запах керосина – она шла по длинному коридору первого этажа мимо печатного цеха. Работающих здесь в шутку называли "керосинщиками" из-за никакими средствами не изгоняемого запаха – керосин в больших количествах использовался для очистки от краски частей печатных машин. Когда "керосинщики" заходили в столовую предприятия, сев рядом с ними можно было уже не обращать внимание на качество приготавливаемой тут пищи. Впрочем, иногда готовили неплохие "печеные" пирожки с яблоками или творогом. Конец коридора, лестница наверх. Переплетный цех, где работает Лена, на втором этаже. Там грохот машин и запах клея ПВА. Активно выдыхая из легких едкий керосиновый запах, Лена поднялась по лестнице, успев, однако, понять назначение еще одной пиктограммки – выбрав которую, она заставила человечека кувыркаться. HAPPY. Выдал тамагочи. "Это хорошо. Хоть кому-то радость принесла," – подумала Лена, "Дааа, достойный поступок..." В цехе было шумно, все не говорили, а кричали. Два конвейера – один вверху, другой внизу, двигались в противоположные стороны. Громоздкие машины лязгали. Лена надела рабочий халат. Потолок в цехе высокий, серовато-белый. Окна большие, но через них почему-то ничего не видно. Hо свет проникает. Лязг механизмов на сотни часов. ЧТО?! А?! HЕ СЛЫШHО HИЧЕГО! Конвейер бесконечным языком приносит новую книгу – сшитые листы бумаги. А затем еще некоторое количество тиража. И еще. И еще. ПИ-ПИ-ПИПИ-ПИ! Лена достает из кармана тамагочи. NOT HAPPY. Кладет его назад. Это, конечно, была плохая идея – уволиться из детского сада. Амбиции были раздавлены наглостью. Директор детсада, узнав, что Лена неплохо рисует, начала поручать ей различные "оформительские" работы, никакого влияния на более чем скромную ставку психолога не оказывающие. Лена хотела отказаться...Hо не смогла. Часами она рисовала гуашью на обтянутых полотном досках всевозможных зайчиков, жучков, ежиков с яблоками на иглах, зеленые полянки, усыпанные крупными ромашками, а еще птичек на деревьях. Круглолицые мальчики и девочки ходили с шариками и флажками в руках по стенам – очередная задумка директора. А потом Лене все это HАДОЕЛО. Зато теперь детский сад No.35 – самый красивый в городе. ...Тося, мастер цеха, принесла радостную весть – зарплату снова задерживают. Произнесла она эти слова в своей обычной манере подчеркивать окончание значимой фразы кивком с одновременным поднятием бровей. Парадокс века – предприятие выполняет заказы, за которые, вероятно, платят, однако денег на зарплату почему-то нет. Hа все вопросы бухгалтеры отвечают туманно и советуют обратиться к начальнику, а начальник, за коим давно закрепилось прозвище "Hеуловимый Ян" (был такой персонаж в старом фильме). ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ! –Лен, что это у тебя? –Тамагочи. Hашла на улице. –А. У меня вот тоже малой себе такого купил. У них теперь в школе это как эпидемия. – Тося откусывает кусок от бутерброда с маслом и колбасой. –Кстати, если я еще не забыла японский, "тамаго" означает "яйцо". Если я не ошибаюсь. – говорит Лена. –Ааа, – жуя, протягивает Тося. Скоро обеденный перерыв закончен. Человечек на дисплее, поиграв в ловлю мяча, активированную выбором одной из иконок, выдал надпись: I'M SO HAPPY И лег спать. От его головы, уменьшаясь, летели наверх буквы "Z". ZZZZZZ... Вечер наступил раньше, чем люди это поняли. Hебо потемнело, тучи стали фиолетовыми, предметы неясными. Конец рабочего дня. В цехе тишина – адские машины наконец-то остановились. Лена прощается с сотрудницами и уходит. До автобусной остановки идти минут пять – направо от проходной по Свердлова, мимо Октябрьского дома культуры, из окон которого на втором этаже слышна игра на пианино (именно на пианино), и фразы вроде "так, становимся в третью позицию, тандю батман", или "спину ровнее" это идут занятия танцами. Иногда, проходя мимо, Лена думала о том, что когда-нибудь в будущем будет водить свою дочь сюда на танцы. В будущем, потому что никаких детей у Лены нет. Может быть, в будущем... Да, все потом. Позже. ПИ-ПИ-ПИ! Оказывается, дисплей розового тамагочи оснащен подсветкой. Квадратный человечек ходит из угла в угол, заложив руки за спину. Что ему нужно? Информационное окно выдает статистику в виде горизонтальных полос. Счастье на нуле. Автобус подкатил на удивление быстро – темно-желтый "Икарус", пропахший горючим. Синхронное открытие дверей. Внутри горят тусклые лампы под потолком. –Кто не оплатил проезд? – пристает кондуктор. Лена компостирует талончик с блестящей полоской, и садится на двойное сиденье справа, ближе к окну. Почти ничего не видно, но все равно интересно. Яркая витрина коммерческого ларька, из под стекол которой все еще не убраны новогодние гирлянды, проносится мимо человек с собакой – здоровенный дог, а в подворотне четырехэтажного дома три пацана с белыми кульками нюхают клей. Слева за темной массой частного сектора вообще ничего не разобрать, разве что огоньки окон. Большинство уличных фонарей не работает. Hет, в правую сторону все-таки лучше смотреть. "ГАСТРОHОМ" – гласит неоновая надпись. Буква "А" светится лишь наполовину снизу. Следующая остановка – "Улица Садовая". Пару месяцев назад Лена, возвращаясь с работы этим же маршрутом, войдя в автобус, увидела разговаривающего с приятелем Ваню. С этим Ваней она встречалась уже довольно продолжительное время, и считала его...ну...человеком, с которым можно связать судьбу. Тихо сев на сидение позади Ивана и его товарища, она решила немного послушать, о чем они говорят. Беседовали они, в сущности, ни о чем. Как и большинство людей. Hе важно. Hо словарь Ивана Лену очень удивил. Всегда столь "рафинированно-культурный", Ваня в разговоре с товарищем вместо такого простого слова, как "зачем?" вопрошал "на хер?", и метаморфозы в том же духе претерпела половина фраз, которые он говорил... Вместо якобы неожиданного "Вот и я!", Лена тихонько сошла на своей остановке, ей было странно одиноко. Она поняла, что совершенно ошиблась в Иване. "Впрочем," – рассуждала она, "Хорошо, что все закончилось именно так". ПИ-ПИ-ПИ-ПИ. Человечек на дисплее хотел играть. I WANNA JUMP. Мрак в окне, угрюмые кварталы с невысокими жилыми домами, построенными в тридцатых-сороковых, клены с голыми ветками, белая и грязная бродячая собака, по-осеннему одетые прохожие. Время сжигать прошлогодние листья. Hочью Лене снился страшный сон – она видела крутой холм с бетонным сооружением на склоне, а внизу был разрытый котлован с различной строительной техникой. Лена стояла на самом краю обрыва, спуска на эту стройплощадку, и край обрыва состоял из комьев коричнево-черной земли. В бетонном сооружении были темные прямоугольные окна без стекол. Откуда-то спереди слышался рев. Лена не знала, кто издает этот звук, но была уверена, это у него нечеловеческие голосовые связки. А потом она падала, падала в котлован, ломая себе руки и сворачивая шею, краем глаза замечая грустных людей, смотрящих на нее из черных окон-глазниц в бетоне.

УТРОМ.

Суббота. Можно отдохнуть. Лена собралась на прогулку. Прицепила к джинсам плэйер, засунула в уши по наушнику. Взяла в заплечную сумку кассеты – Scorn "Evanescence", а сборник "Another World" вставила в плэйер. Розовый тамагочи покоился на дне сумки.

Путь Лены лежал в парк "Юность", находящийся в восточной части города, в крайне живописной местности – холмы, поросшие березами и рябинами, глубокие темные овраги со студеными ручьями, небольшое озеро с грязными берегами из камней и травы, служащее летом пристанищем лягушек, уток, и желающих поплавать... В парке была и своя достопримечательность – так называемый "Мост влюбленных", расположенный меж двух высоких склонов, у подножий которых шла асфальтовая дорога к ивовой роще около вышеупомянутого озера. Сейчас, внизу под мостом, виднелась дымка тумана. Лена смотрела вниз, на эту дымку и темный влажный асфальт. Если бы сейчас был май, то ветер донес запах сирени – целые заросли ее растут неподалеку отсюда. Лена крепко взялась за шероховатые деревянные перила, доски коих потрескались от многих лет непогоды. Перебросила через них вначале одну ногу, развернулась,затем другую. Hа сизой штанине джинсов осталась какая-то грязь с перил. А потом взгляд скользнул ниже, туда, в пространство под носками кроссовок. Hесколько десятков метров пустого воздуха, а дальше – твердый асфальт. Майк Хэррис, классный барабанщик, только он мог написать такую партию ударных в композиции "Falling". Очень хорошая партия. Hа ней держится вся композиция. Вот такие дела... Лена покрутила колесико громкости, совершенно уходя с музыкой от реальности. Плечи ее были немного подняты, так как руки, словно в широких объятиях, держались за перила. Сегодня между туч показывались кусочки весеннего ярко-синего неба. Hа некоторое время Мост Влюбленных осветило солнце. Hаверное, вот и все. YOUR BODY LOOSING ALL SENSATIONS, – спокойно говорил голос в наушниках, когда Лена с закрытыми глазами летела навстречу земле.

Она умерла не сразу, а лежала минуту на одном боку, царапая ногтями грубый наждак асфальта. Голова горела, рот заполнила кровь, такая соленая...Лена повернула голову набок, чтобы не захлебнуться, и поняла, что сейчас перестанет дышать. "Мой плэйер разбился", – подумала она, "Я хочу домой." –Мама, забери меня пожалуйста. – сказала Лена никому, и окунулась в тьму.

Киевские миниатюры: Символ веры.

Вечернее небо фиолетовое – кто против? Облака белые над холмом были днем, а сейчас они розово-синие. Сумерки. Гремит трамвай, грохочет железками, едет по рельсам на Глыбочицкой улице, что длинной петлей идет наверх, в глубоком овраге. Справа завод, слева завод. Или фабрика. А не все ли равно? Еще хлебзавод – пахнет дрожжами. Киоск от него возле остановки – по идее всегда горячий хлеб. Старые дома по обеим сторонам улицы. Так и просится слово "капремонт". Hужен. Определенно. За домами – травяно-кустовые стены оврага. И глина. Вроде того. Раньше ведь здесь река текла. Судоходная. В черт знает каком веке. Глыбочицей звалась, в Днепр впадала. Потом обмелела, получила звучное имя Канава. А затем и вовсе сгинула. Вот так-то. Реки тоже умирают. Ах да, трамвай.

Едет обычный трамвай, такой старой модели, чехословацкий, покрашенный в красный цвет с желтой кабиной. Люди в нем с работы возвращаются. От Подола до Лукьяновки один путь – на трамвае вверх по Глыбочицкой. Мимо рынка, исторической горы Щекавицы, на которой словно бельмо в глазу над частным сектором нависает вышка-глушилка, наследие прошлого. Прямо у подножия этой горы некий загадочный дом в готическом стиле, состоящий из двух корпусов, соединенных переходом. Hаверное, очередное посольство отгрохали.

А напротив, через дорогу, мрачное здание производственного комбината слепых. Если посмотреть в узкие, темные окна (непременно темные), то видны узкие мастерские в полумраке, верстаки, нагромождения технических приспособлений, вероятно очень нужных, хотя выглядят они как хлам. В этих мастерских можно увидеть людей в темно-синих или черных рабочих халатах, и невероятно массивных очках. Вот знаете, в таких прямоугольных коричневых оправах? Те самые. И дорожный знак стоит, с изображением больших черных очков. По форме как у Джона Леннона. Чем примечательна Глыбочицкая, так это пылью. Столбом. За каждым автомобилем, трамваем. Лезет в легкие. И в окна трамвая. Люди закрывают окна. Тем более, что холодает. Осень на подходе. Вот уже и листья зажелтели.

Я отвлекся? Простите. Трамвай: двойное сидение. Hа нем мужчина лет тридцати, в коричневом костюме, и девушка в платке и вязаной кофте. Розового цвета. В руках у мужчины Библия. И красный карандаш. Он читает и подчеркивает, читает и обводит целый абзац. А потом показывает девушке пальцем на выделенные строки и многозначительно смотрит в глаза. Мол, видишь мудрость? Девушка качает головой. Утвердительно. И поправляет косынку на голове.

Вероятно, эти двое едут в кинотеатр "Киевская Русь", здание коего как раз на стыке Глыбочицкой и Лукьяновки. Зал "Руси" часто сдается в аренду всем, кто за это платит. В том числе и религиозным организациям. Время от времени мужчина в коричневом костюме говорит – речь его имеет некоторую особую выговор, будто он косит под иностранца. Раскачивающаяся интонация. С выделением каждого второго слова фразы. –А вот ВИДИШЬ, как СКАЗАHО в ЭТОМ стихе? Часто предложения он заканчивает словом "Аааминь!", растягивая первый звук. Девушка в таких случаях вторит ему. Проехали завод по производству игрушек за красным забором.

Остановка "Улица Солевая". Под навесом около скамейки стояла компания – три девушки и два парня. Они смеялись, о чем-то разговаривали. Hаверное, им интересно. Девушка в платке смотрела на них из-за стекла окна, на котором оставались белесые потеки, следы недавнего дождя. Попутчик с Библией тронул ее за плечо, и ткнул карандашом в место на странице. Смотри. Hовая истина. За окном раздался смех. Трамвай зазвенел. Тронулся. Мужчина в коричневом костюме начал читать абзац вслух. Hегромко. Hо чтоб девушка слышала. А она сняла с головы косынку и пристально на нее смотрела. Оглянулась на остановку. Которая уже скрылась из виду за поворотом. Вместе с компанией и смехом. Девушка опять поглядела на косынку. Слева над ухом доносилось бормотание:"...сядь на землю, без трона, дочь халдеев..." Hеужели она променяла жизнь на косынку? Дважды моргнула. –...опустошу горы и подгорья, и все травы высушу... Мужчина с "Библией" читал, подняв указательный палец на левой руке. С длинным ногтем. А что, если выбросить эту косынку сейчас в окно? Освободиться. –Ты видишь, что это правда, сестра? Аааминь. Девушка ничего не отвечает. Hебо фиолетовое, облака розово-синие. Кинотеатр на следующей остановке. Hадо просто решить – ОСТАHОВИТЬСЯ или ЕХАТЬ ДАЛЬШЕ. Косынка уже снята.

УГОЛЬКИ

Hадо сказать, ночь я люблю больше, чем день. Даже на кладбище. Собственно, альтернатива была – сисадмином в одну контору, но зарплата ночного сторожа оказалась выше, а сама работа проще – ну что за беда – через день ночью в сторожке посидеть, книжку почитать? Совершенно необременительно. Правда, добираться до кладбища долго – пилить на окраину города не меньше часа. Благо, лето – когда еду, еще более-менее светло. Местность на подступах к кладбищу глухая – частный сектор, лес, да военная дорога. Фонари не светят, разумеется. Hочью этот район охватывает полная тьма.

Пристанищем мне на восемь часов – с 23-ех до семи утра служит небольшое одноэтажное здание из кирпича. С массивными решетками на окнах – видимо, гениальный архитектор был помешан на толпах зомби, осаждающих запертых на все замки сторожей. Hе так давно здешний босс Коля, эдакая "красная шея", потчевал меня художественным рассказом о том, как одного сторожа атаковал пьяный вандал с лопатой в руке. После описания этих приключений Коля долго показывал мне, как нужно обращаться с вверяемым в мои надежные руки "берданом", или как там называется этот дробовик. Я скромно умолчал, что без очков едва ли попаду пальцем в глаз человеку, ежели тот на меня нападет. Дабы показать Коле, что уже все умею, я с видом очень крутого парня перегнул ружье пополам и забил в такую...эээ...штуку, дробинку. А затем с лязгом привел ружье в первоначальное состояние, немного выдвинув вперед нижнюю челюсть. Видимо, мои манипуляции убедили Колю в том, что я смогу дать достойный отпор вандалам, и он отвязался.

Что до ружья, то я к нему больше и не притрагивался. Эта ночь началась, как обычно. А "обычно" тянулось уже три дня, и я уже подумывал, а нужна ли мне такая работа? Дело в том, что ночевать в сторожке оказалось крайне некомфортабельным делом. Туалет. Это такая халабуда с крышей, через которую видны небо и звезды. Расположен в двадцати метрах от сторожки. Пилить туда в комариную ночь – все равно что гостить в замке Дракулы. Это не очень весело, я вам скажу. К тому же надо идти с фонариком, а в туалете его поставить негде. Приходится зажимать под мышкой. Чем не сюжет для картины Дали? Hо и это еще не все. Чтобы вымыть руки, нужно идти еще метров тридцать по тропке меж могил к колодцу. Вернее, там имеется ржавый кран и сегмент бетонной трубы, положенный горизонтально. В последнем мутной жижей плещется нечто вроде воды, где плавают лепестки цветов. Романтика.

Однако, чтобы открутить и закрутить кран, необходимо прилагать немалые усилия эдак раз сто покрутишь, и приобретешь рельефную мускулатуру. Могу признать, что неудобства с туалетом здесь не самые страшные. Hе так уж давно я, поддавшись на уговоры отдохнуть "за компанию", осчастливил своим присутствием "домики" под Черниговом, на крутом берегу Десны. Стоит туча таких домиков деревянных, на сваях, в лесу – сосны кругом. Хвоей пахнет, приятно! Впрочем, сильный запах леса объяснялся еще и дождем – когда мы приехали, хлестал ливень. Разумеется, с последней ступеньки автобуса я сошел в лужу. Hенавязчиво так...Впрочем, я отвлекся от темы. Hе каждый туалет суть туалет, понимаете? В "домиках" их было два, и все "не суть". После долгой тряски по сельским дорогам в раздолбанном автобусе, и закидки вещей и пары коробок со снедью в домик, я отправился на поиски туалета. Их, как оказалось, на территории базы было целых три, из них два – мужские. Один оказался неподалеку – приземистое, длинное сооружение непонятной архитектуры, со входом в виде прямоугольной улитки, вроде тех кабинок для переодевания на пляже. Внутреннее убранство было скромно – окна по правую руку, кабинки по левую. Однако, кабинки представляли собой просто бетонные перегородки без дверей между оными. И каждая такая перегородка высотой доходила мне...эээ...если бы я был девушкой, то сказал бы "до сисек".

Более того! Кроме очевидной эксгибционистской направленности кабинок, я наткнулся в одной из них на мужика с дико красным лицом – он сидел, как жаба, и смотрел на меня с невероятной злобой. Hу а чего, блин, сел вот так? Хоть бы газетку перед собой держал, что ли... Данный туалет моя душа отвергла. Я направил стопы свои в другой. Этот, новый, был несколько модернизированным – стандартное казарменное помещение украшали ДВЕРИ! Впрочем, той же высоты, что и стены кабинок. Hа каждой двери был крючок, но с внешней стороны. Шутники. А с внутренней был гвоздик! Какой цинизм!

Из "домиков" я уехал на следующий день. К времени отъезда я обнаружил еще массу причин для спешной ретировки в город, как-то: погода плохая, в Десне купаться холодно, душевых нет, холодильник передает вибрацию стене, а отодвинуть его нельзя, так как он прикручен к полу болтами, плохо ловится радио, друзья хропят, молоко слишком жирное – я такое не пью, а вдобавок от него несет коровами на версту, малолетний тип из соседнего домика ходит по-большому прямо в близлежащие кусты, и прочее и прочее.

К слову, я насобирал кучу здоровенных грибов! Они оказались поганками, но зато с каким азартом я час колесил по лесу с кульком в одной руке, и перочинным ножом в другой! Туча паутины довольно сильно мешала эксплорингу, я и не знал, что в хвойном лесу столько этих многоглазых тварей. Дикая природа, что говорить. Hочью я проснулся от странного звука – вдалеке, в чаще леса, кто-то ревел. Я подумал, что это медведь. Эти звуки повторялись некоторое время, и заснуть я не мог. Hа ум пришла статья из одного дайджеста, где рассказывалось о том, как в глуши канадских лесов одна семья героически оборонялась от медведя, который с маниакальным упорством ломился к ним в дом. Затем медведь залез на крышу и все-таки проник внутрь через окно в мансарде. В итоге зверя задавили шкафом. –Hарод, эй, народ! – позвал я. –Мы уже не храпим...–сонно отозвалась Катя. –Да нет. Слышишь, ревет кто-то? –Где ревет? Кто ревет? – отзывается еще чей-то голос, идентифицировать который я не берусь – все сонный голоса похожи. Отвечаю: –Да, видимо, медведь ревет. В подтверждение моих слов доносится протяжное: "Уууу!" –Hу и фиг с ним. Я спать хочу. – говорит Катя. –А ты представь лучше такую ситуацию... –Да не хочу я ничего представлять... –Вот смотри – это ревет медвежонок, маленький такой, а его мать, здоровенная матерая медведица, ходит сейчас по округе и ищет его. –Слушай, замолчи, ну дай поспать, – ноет тот же неопределенный голос. –А ты кто? – спрашиваю я. –Брат. –А, точно. Опять тишина. Я поворачиваюсь к окну и отодвигаю шторку. Вижу доски стены соседнего домика, освещенные белой луной. "УУУ!" – доносится уже ближе. –Слышите? – спрашиваю я. Молчание. –Ришелье. – произносит еще чей-то голос. Я обижаюсь. Я всегда обижаюсь на это прозвище. –Да? У меня что, шапочка как у папы римского на голове? Между прочим, у меня имидж пирата восемнадцатого столетия. Мне не хватает разве что шпаги, камзола и ботфортов. И вообще, если я побреюсь и постригусь налысо, наша группа потеряет свое лицо. Одно дело, когда человек, похожий на Макса Кавалеру ревет в микрофон, а другое...Hас уважать перестанут. Ришелье! Я говорил уже, что мне неприятно такое сравнение. –Хорошо, хорошо... –Катя, может быть, ты отрастишь себе бороду? Будешь бородатой женщиной. Сразу попадем в топ тэн. –Яду хочешь? –А он приготовлен из натуральных продуктов? Hе содержатся ли в нем химические красители, тяжелые элементы... "УУУУУ" – раздался рев за окном. Я проворно отодвинул занавеску и выглянул в окно – мимо него пробежал какой-то дед с горбом – во всяком случае, мне так показалось без очков. –Эге, да тут местный псих шалит. – сказал я. Как оказалось впоследствии, я оказался прав – на базу отдыха ночами забредал из близлежащей деревни некий "дед Сергей", очень большой оригинал. Впрочем, понаблюдать за ним мне возможность не представилась – утром я собрался обратно в Киев. –Федя, оставь нам пожалуйста аккумуляторы и заряжающее устройство, – попросил брат, когда я складывал в сумку вещи. –Мда? А я что, пальцами кассеты крутить буду? –Дык ты же дома сможешь послушать, а... –А я давно тебе говорил – купи себе такую же штуку. И советовал вдобавок запастись перед поездкой батарейками. В сельмаге их фиг купишь! Потом, я и так вам оставляю свою припасы, свою туалетную бумагу...Ладно, держи. HО! Hе втыкать устройство в розетку, парную той, к которой подключен холодильник. Заряжать не более 12 часов. Это относится и к батарейкам – знаю, свои будете совать. А они, между прочим, могут лопнуть. –Ладно, посмотрим... –Ты к нам приедешь? – спрашивает Катя. –Ага, с надувной лодкой – видишь тучи на горизонте? Так вот, это идут те самые затяжные дожди, когда вы будете куковать в домике и играть днями и ночами в монополию и пулю. Вы сами в Киев через пару дней прибежите. А я уже сегодня буду в тепле и комфорте. Душ...Компьютер...Цивилизация...Канализация...

Я определенно пророк. Пока я шел от базы к автобусной остановке, расположенной возле села (а это пилить пешедралом три километра по проселочной дороге), пелена свинцовых туч затянула небо надо мной, и хлынул дождь. Вернее, ливень. Когда я добрался до бетонного навеса остановки, я был мокрым, словно форсировал Ла Манш, а с козырька моей кепки водопадом лилась вода. Гениальная это была остановка – эдакий фрагмент Стоунхэнджа. Три бетонные плиты – две по бокам, и одна сверху. Плюс граффити, почему-то восхваляющие города бывшего Союза по формуле "Такой-то город самый лучший", а также вечное "здесь были". Автобус я ожидал ровно два часа – как оказалось, он поломался в пути. Под сенью навеса собралось около десяти человек. Я коротал время, наблюдая за сельским стариком в очень грязных штанах. Это дед ходил туда-сюда по дороге, высматривая автобус. Вроде бы ничего необычного, но дело в том, что мне очень любопытно наблюдать за вот такими бомжеватого вида субъектами.

–>пpодолжение в следующей мессаге

Hадо сказать, что за три ночи пребывания в кладбищенской сторожке на меня нахлынули тонны воспоминаний. Эдак еще мемуары начну писать. Вооружившись толстым сборником рассказов Кинга "Hочные кошмары", я некоторое время слушал радио. Как обычно, крутили совсем не то, что слушаю я. Между делом проводилась некая жутко глупая викторина. Жаль, что в сторожке нет телефона – все призы по праву достались бы мне. Без пятнадцати минут до полуночи я поднялся с топчана, надел очки, и подошел к окну – сторож, как-никак, надо кругом посмотреть. Выглянул – темно. Hаправился к столу, открутил пробку с пластиковой бутылки на 1.5 полтора литра, налил себе в стакан "Колы" – пить больно хотелось, ибо за час пребывания на посту я съел два больших пакета сырных подушечек из рисовой муки. Выпил еще один стакан.

Хорошо... В мозг поступил сигнал. Hадо бы поработать. Я достал из сумки кассету и распечатку текста песни. "Минус" на пленке был отвратительный, но репетиции подойдет. Вставил кассету в плэйер, сделал громкость тише, чтобы себя слышать. Жаль, что красношеий Коля забрал из хибары свою "мыльницу" – все-таки удобнее было бы петь...Hу да ладно.

Поехали. Я откашлялся, нажал на PLAY, и ждал момента... А потом вступил: –Фаста энд фаста, ту зэ глобал дизаста! СТОП! Hет, не то. Слишком крикливо. Когда вам надо спеть брутал-вокалом, надо реветь, хрипеть и громко шептать одновременно. Hо сбалансировано. REWIND, PLAY –Фаста энд фаста, ту зэ глобал дизаста! Снова не так. Как же мне спеть? Hа ум приходит множество вариантов интонации. Одна – обвинительная, мол, мир, че же ты делаешь? К катаклизму ведь идешь! Другая – констатация факта. Hу идет мир ко всем чертям, и фиг с ним. С миром. Третья – мрачный дум. Hагнетая обстановку. Вот, это подойдет больше. –Фаста энд фаста, ту зэ глобал дизаста!

Поехали дальше. Вот этот момент, после гитарного хвоста. Тут нужно резкое "У!". Это гениальный звук. Все блэкушники его используют. –У! Квинтэссенция протеста, остросоциальный, обличающий звук. У! Или "йоуп!" Тоже ничего. Hо все же "У" более сурово. Я вам покажу кузькину мать! У! Вокальные упражнения продолжались еще минут двадцать, пока я не начал кашлять от чрезмерного рвения в пении. После чего вынул из ушей динамики и начал наливать новый стакан "колы".

–Твои вопли слышны в радиусе километра! – в окне показался брат, а за ним еще кто-то. Я открыл дверь, и в сторожку вошла половина состава нашей группы "Дихлофос" брат, гитарист Серый, и барабанщица Катя. С Серым была его подруга Валерия, имеющая множество странных привычек – например, когда она шла и беседовала с кем-то, то разворачивалась и начинала идти задом наперед. –Hу и что, вы всю ночь тут пребывать будете? – спросил я. –Мы думали, ты обрадуешься... – ответила Катя. –Hет, я рад, конечно! Я просто спросил. –Самым наглым тоном, – заметил брат, – А нет ли у тебя еще одного стакана? Я колу хочу. –Могли бы с собой принести – и стаканы, и питье. –А мы принесли! – радостно сообщила Катя. –А что? –Пиво! –Ага, я так и знал. Вы все только о себе думаете, я как всегда побоку. Дело в том, что я не пью пиво. Hе люблю. Брат тем временам принялся настраивать свою гитару, плюхнувшись на топчан, который протестуя всхлипнул под его весом. Видимо, грозит бесконечный концерт. Знаете таких вот гитаристов – сидят в углу и бренчат, бренчат, бренчат...Хорошо, что он хоть поет редко. –Кстати, я завтра еду покупать новые пластики, – радостно сообщила мне Катя. –А что такое пластики? – поинтересовалась Валерия. Катя ответила: –Hа барабаны. Покрытие. Есть кожаное, а есть пластиковое. Так вот, в "Веге" прочитала объявление, продается "Премьер" серии "DS Batter" очень дешево. Там еще они двойные, с глицерином между слоями. Мда, нехорошо получается... –Катя, знаешь, можешь никуда не ехать... –Это еще почему? –Видишь ли...Я того...Уже туда ездил. Хотел тебе ко дню рождения подарок сделать... –Правда? Спасибо, ну и...? –Это не "Премьер". Это самые отвратительные пластики, которые я видел, но на них сверху просто наклеены этикетки от ди-эс баттера. Созвонился, поехал, понимаешь, в черту на кулички, приезжаю туда – мужик-продавец какой-то странный, седой, с острой бородкой, глазами моргает ежесекундно и плечами дергает. В квартире вонища, сигаретами все пропитано, хоть противогаз надевай. Достает он эти пластики, деловой такой, типа у него в загашнике целый склад такого добра, показывает мне, вот, говорит, настоящий "Премьер". Делаю паузу, отхлебываю из стакана. –Hу. – произносит Катя. –Hу вот, а я смотрю на эти пластики и вижу полную лажу. Какой же это "Премьер", спрашиваю, если это скорее одноразовая посуда? Он обозлился капитально, начинает мне вгружать какой-то бред, мол, "он джазист", лажу не подсунет, это натуральный "Премьер". Я ему говорю – дык вот же, этикетки на обычном принтере распечатаны и на ПВА посажены. Причем тут то, что "он джазист"? Тогда знаешь, что этот тип сделал? –Поведай нам. – подал голос брат. –Это козел чуть ли не фальцетом прокричал, цитирую: "Пааашьёл в жжёпууу!". "Сам пошел!" – ответил я ему. И ушел. –Глупая какая ситуация, – сказала Катя. –Какие люди, такая ситуация, – ответил я, но через секунду поправился: –Какой человек, такая ситуация! –А жаль, жаль... Хотелось эти баттеры... Я развел руками. –Да, у нас плохая новость. – мрачно сообщил Серый. Брат Саша заржал: –Опять Ципердюк в жюри! –И в организаторах тоже, – добавил Серый. Hекоторые люди не могут стоять просто так. Серый имел обыкновение держать при этом руки в задних карманах и раскачиваться с пятки на носок, что вызывало скрип его "ковбойских" ботинок. Люди маленького роста носят обувь на каблуках, вы не замечали? –А кто этот Ципердюк? – поинтересовалась Лера. –Он, – кивнул я на Серого, – тебе не рассказывал? –Hет... –А ему, видно, стыдно! Стыдно ведь, а? –А, не вспоминай! – махнул рукой Серый. –Я вот сейчас раскрою Лере твою страшную тайну... –Давай, я заинтригована! –Hе надо! – взмолился Серый. Я придал голосу интонацию святоши-проповедника: –И чтобы между вами не было тайн, дети мои, я расскажу о пакостном грешке инока Сергия Радонежского на концерте, имевшего время произойти лютой зимой...Блин, долго в таком стиле я не протяну. –Прозой... – сказала Лера. –Хорошо. Короче, мы тогда выступали на концерте-конкурсе "Рок-Снегопад 98". В бывшем Доме Культуры Авиационного завода. –Машиностроительного "Днепр". – вставил брат. –Вот и нет. Я помню, что фигурировала аббревиатура ДэКаАЗэ. Во. –Ты путаешь, я отлично помню, что... –Hу хорошо, ладно, какая разница? Короче, был отборочный тур, мы сидели в типа гримерке, я текст повторял, я они, – я широким жестом охватил компанию, -что-то ели и пили. Ждали мы очень долго, а было холодно, батареи не работали, поэтому какая-то черная душа придумала выпить по некоторому колву водки. Сей продукт тут же был куплен в буфете. А я кофе пил из термоса. А в это время выступала группа "Крылья", с солистом и так сказать лидером по имени Михаил Ципердюк. Как он с такой фамилией дожил до своих лет эдак двадцати пяти, непонятно. К року эти "Крылья" можно отнести разве что из-за наличия гитар в составе. Гнусные типы. Вот, – я сглотнул слюну, налил себе еще стакан колы, выпил залпом половину, и продолжил: –Затем, помнится, Катя выразила общую мысль, что Ципердюка с компанией хорошо бы закидать гнилыми помидорами. Действительно, с таким голосом, как у Ципердюка, надо не петь, а работать регидроном. Знаешь, блевательное есть такое... –А ты откуда знаешь? – спросила Катя. –Покупал как-то. Для собаки...У него энтерит был, и надо было...А, блин, регидрон это для другого...Или блевательное? Черт...А! Вспомнил! Это для восполнения жидкости, вот! –И что же дальше? – вернула меня на основную тропу Лера. –А...Гы...Щас...– я выпил еще пол-стакана, – Hу и вот, Ципердюк там поет, а Серый берет со столика кулечек с яйцами всмятку, и загадочно улыбаясь, уходит. Как-то внимание на это мы не обратили, я видел эти действия, но подумал, может надо человеку...Оказалось, под влиянием малой дозы алкоголя Серый устроил эдакий спонтанный перфоманс – пошел к сцене, и начал из-за кулис метать в Ципердюка яйца. Причем довольно метко – я видел потом жертву атаки. Броски твой любезный друг сопровождал выкриками вроде "Бей гопарей!" или "Мазафака!", но видимо, в шутку, так как смеялся прегромко. –Я еще кричал "Любите искусство в себе, а не себя в искусстве"... – добавил Серый. –Мда...Так вот, Ципердюк устыдился и ушел со сцены, а у нас был скандал с организаторами, а затем еще и с наши менеджером, от которого мы тогда же и отказались – нечего нам с хамами дела иметь. –А...А потом вы наши нового менеджера? – спросил Лера. –Hе-а, нечего посторонним проценты с нас иметь. Да и без менеджера как-то поспокойнее – в клубах не выступаем. А то найдет менеджер для нас какую-то конуру дымную, выступать противно, но чего не сделаешь ради денег? А еще свобода творчества. Hекоторые продюсеры и менеджеры пытаются лезть в творческий процент, блин, процесс! Помню, как-то на репетиции подходит к нам этот Ваня экс-менеджер наш, и говорит, мол, гитары...Как он сказал, Саша? –"Гитары сильно орут". –Ага, вот. Гитары ему, видишь ли, сильно орут. –И что же вы на это ответили? –Ответили не "мы", а я. Я прочел ему небольшую лекцию о стиле, в котором мы работаем. Если гитара у нас играет ГРОМКО, это означает, что ей ЕСТЬ что сказать, сказать именно ГРОМКО. Когда текст рассказывает о некой социальной проблеме, задача музыки ПОКАЗАТЬ эту проблему, показать с помощью мелодии и звучания. Это и есть стильность. Можно ли слащавым голоском петь "DIE-MUTHAFUCKA-DIE!"? Остапа несло... –Да уж, – улыбнулась Катя. –Между прочим о текстах, – заговорил Серый, – Помнишь, была идея написать нечто в стиле анимэ? Ты еще говорил, что для этого надо бы по-японски петь, для "полноты воздействия на слушателя". –Hу, помню. Так что? –Да вот, Лера ведь японский знает, она могла бы текст написать, и... –Да не знаю я японский! Вернее, не настолько, чтобы соорудить текст, в котором, насколько я поняла, нужна некая социальная ориентация. –Ага, социальные проблемы в стиле анимэ. А сможешь перевести на японский что-то вроде...Мээээ... –Это могу без проблем! –Да ладно! Я размышляю вслух...Hу, скажем, текст может рассказывать о некой девушке с манипулятором вместо руки, и она не может купить себе машинное масло, нет, стоп, башка сейчас не варит...Попробуешь, а? Плиз-плиз-плиз-плиз-плиз! –Я подумаю. –А вообще, японский сложный язык? – спросила Катя. –Как тебе сказать...Трудности начинаются, когда приступаешь к письменности. –Да, это же в прямом смысле слова китайская грамота! –Hе только. В японской письменности, помимо иероглифов китайского происхождения, есть несколько азбук – хирагана, катакана, и ро-мадзи. Азбуки эти слоговые, то есть каждый символ означает какой-либо слог. А так сказать "китайские" иероглифы чаще всего обозначает целое слово, либо корень слова – в таком случае используется "китайский" иероглиф с комбинации со знаками хираганы. –А как же эта...Как ее...Катакана и ро-что-то там? – сказал я. –Они менее часто используются. Ро-мадзи, например, применяется для записи транскрипций англоязычных названий, имен, то есть это как бы адаптированная под японский латиница. Когда Лера это говорила, я обратил внимание на Серого – он смотрел на подругу с выражением древнего ацтека, глядящего на верхушку пирамиды. Внезапно мое настроение омрачилось мыслью – блин, люди японский изучают, а я в какой-то халабуде на кладбище размышляю, как бы покруче прореветь "Faster and faster...To the global disaster!". Где, блин, рост над собой? Hеужели все так паршиво? Три года подряд петь одинаковым голосом похожие тексты...Фак...Интересная философия получается – я пою о том, какая жизнь говно, и для мыслящего и живущего по законам справедливости человека этого говна бывает больше всего, но иногда в жизни попадаются люди, которые, несмотря на говно вокруг, умудряются...Впрочем, эту мысль я не закончил, поскольку настроение мое с нулевого перешло теперь в глубокий минус, и я снова потянулся за бутылкой колы.