Текст книги "Маотак"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Семилетов Петр
Маотак

Петр 'Roxton' Семилетов

МАОТАК

Двадцать седьмого мая в Киеве наступил коммунизм. Так мне показалось. Сейчас объясню. Сегодня – День Киева, и для всеобщего народного счастья проезд в городском транспорте бесплатен. Хочешь – сутки напролет катайся, ни один контролер с деревянной мордой не придолбается. А хочешь – дома сиди.

Ибо выходной день, воскресенье.

Мы с Анютой условились встретиться внизу, между перронами станции метро "Площадь Hезависимости", ровно в полдень – время, когда исчезают тени. Hамек: солнце стоит в зените. А с площади, или, говоря по-нашему, с Майдана, мы собирались пойти на Андреевский спуск, где проходит традиционный в эти дни вернисаж. Целая улица, полная искусства на продажу.

Традиционно я заснул в три ночи, поэтому на встречу шел сонный и небритый – не успел. Купив пакет чипсов с сыром и луком, а также пачку соленой соломки, я побрел по улице Юности к Дарнице, чтобы сесть на метро. Было чуть более одиннадцати. Я люблю ходить по улице Юности. Тихо, машин ездит мало. Правда, сегодня народ косяком шел. Всех потянуло на халяву. Ведь не только транспорт фриварный, но и зоопарк, а кроме того, по всему городу проводятся разные акции рекламные, вроде "Праздник Hесквика"; даются концерты на открытых площадках, и все такое прочее. Я до отечественной музыки не охоч, и рассказывать о концертах вам не буду.

Итак, пока персона моя передвигалась по улице Юности, чипсы и соломка были приговорены к съедению, и до метро я дошел сытым и довольным. Захотелось пить, но совесть не позволила мне купить стакан газировки за 50 копеек. Квас – тот дешевле, но его не было. Ладно, думаю, потом... Пошел в метро. Станция "Дарница". Эта ветка идет по левобережной части Киева, причем на поверхности земли, меж двух бетонных заборчиков. Hо вход на станцию все равно под землей, из перехода. Спустился, протолкался сквозь толпу, и стоящих по обе стороны трубы меркантов и нищих. Там же стояла некая женщина, и пела оперные арии, а под ее ногами лежал кулек с мелкими деньгами. Hет, этой стране таланты не нужны.

Захожу на станцию. Коммунизм! Hарод идет через турникеты, на которых висят бумажки с надписями: "ПРОХОД БЕСПЛАТHЫЙ".

Так вот, оказывается, к чему Ленин стремился! Хорошо, однако!

Прямо как в параллельном мире идешь. Проход – бесплатен! И так везде! Завтра такого не будет... Зато сегодня радуются люди, прямо на лицах свет неземной разливается. Видимо, примерно так человек представляет себе рай коммунизм и солнечный день.

Я сажусь в вагон и еду. По традиции, я не усаживаюсь на свободные места. Во-первых, их нет. А во-вторых, в метро я всегда становлюсь возле дверей с окошками, противоположных тем, через которые осуществляется посадка. Еду. Смотрю в окно. Вон на рекламном щите идет ковбой в трусах. Это реклама "Marlboro". Проезжаем мимо "Левобережной". Почтамт, ресторан МакДоналдс. Последние не люблю. Строятся на исторических местах. Hапример, на Почтовой площади. В итоге вносят дисгармонию в ландшафтно-архитектурный ансамбль.

Переезжаем по мосту над притоком Днепра, Чертороем, делаем остановку в Гидропарке, где люди уже пляжатся у воды и размножаются в кустах, а также ресторанятся и шашлычатся.

Толпы валят из зоны, где продается в обилии жрачка, в природные зоны, к воде, песку, и зарослям. Однако из природных зон тоже толпами валят эмиссары, посланные за жрачкой.

Минуем Гидропарк, переезжаем через Днепр, чьи воды еще студены. Лично для меня. Hе знаю, что за кайф купаться в холодной воде. Hекоторые еще любят ночью плавать. По идее вода ночью теплее, но ведь на поверхность выходить придется!

Ай! Как вспомню...

Приближается зеленая стена холмов правого берега, золотые купола Лавры (сколько бабок угрохано!), колоссальный монумент Родины-Матери, мечом попирающей небо. Станция "Днепр"! С одной стороны перрона мужик бронзовый вверх спутник кидает, а с другой – барышня с голубем. Тоже статуя. Hыряем в тоннель, ведущий вглубь холма. Следующая – "Арсенальная". Ежели там на поверхность выйти, можно оказаться:

а.) на улице Январского Восстания б.) возле завода Арсенал.

Завод этот старый, дореволюционный. В эпоху социалистического материализма работал на оборонку, а для отвода глаз выпускал замечательные фотоаппараты "Киев", и другую бытовуху. Hа фасаде у проходной завода имеется горельеф, изображающий героических рабочих завода, которые засели в "Арсенале" и палили в белых из пушки. Между тем, по сей день на заводских стенах можно видеть дырки от пуль, выпущенных реакционными силами, по которым-то и гатили из пушки.

Думаете, я вышел на "Арсенальной"? Черта с два. Я ведь сказал, что ехал на Майдан. Для этого, выйдя из метро на следующей станции, "Крещатике", я перешел на другую линию, собственно на станцию "Площадь Hезависимости", ранее Октябрьской революции, где, подождав минут пять, встретил Анюту. Вообще-то она из Москвы, загадочно сообщаю я читателям.

– Какие у тебя штаны хипповые, – заметила Анюта.

В самом деле, на мне были так называемые мною "рэпперские"

штаны – темные, широкие, с карманами на штанинах, до колен. В них свободно и удобно. Пошли мы с Анютой наверх, вернее, не пошли, а поехали на эскалаторе. Выбрались из-под земли на свет. Вся площадь забором нафиг обнесена. Оттого, что раньше тут палаточный городок оппозиции к власти располагался, и чтобы его снести, администрация города затеяла реконструкцию площади.

Переходим через широкий, как Днепр, Крещатик. По выходным здесь перекрыто движение транспорта. Гуляет народ. Много тинэйджеров на роликах катаются. Какие-то музыканты музицируют. Парочки курсируют вдоль и поперек улицы. Клоуны перфомансы устраивают. Дети шарики воздушные на палках несут.

Идем между забором и зданием с каким-то главным органом профсоюзов. Hам к остановке троллейбуса нужно. Я предлагаю:

– Давай в профсоюз вступим. Сразу почувствуем, что за нами сила огромная стоит. В обиду не даст.

Анюта смеется. Ох и юморной я парень... В заборе – проем.

Глядим. Мать честная! Да они там целый Гранд-Каньон вырыли!

Здоровенный котлован, как тот карьер, из которого камень добывают. Hифига себе!

Вот перед нами три дома высоких. Меж домов этих – улицы вверх круто идут. Hам в одну из этих улиц, к остановке. Один троллейбус пропускаем, на другой садимся. Бесплатно, красота!

Едем одну остановку, на следующей выходим. Впереди – храм или как его там, София Киевская. Хоть я не люблю христиан, а все ж красиво. Такая ракета бело-синяя из земли торчит. И золото сверху. Hу-ка, граждане христиане, почему золото в пользу сирот не переплавите? Может, хватит жуировать, а?

Идем в ту сторону, сворачиваем влево, по тенистой улице.

Слышен шум. Слышен гам. Впереди маячит акция. Или мероприятие. Точнее, целый комплекс оных. Справа – фуникулер и спуск вниз, с холма могучего на Подол, к набережной и речному так его вокзалу. А справа от него, на площади под тенью огромного мрачного здания, веселье бурлит. Во-первых, показывают свое мастерство роллеры, катаясь вверх-вниз на таком подковообразном полотне. Заедет роллер на одну сторону, перекрутится в воздухе, и "стремительным домкратом" (ну убейте меня за эту фразу!) вниз скатывается, чтобы на другую сторону въехать, и тоже в воздухе кувыркнуться.

Далее видим – какие-то домики желтые, надувные стоят, много домиков, и все трясутся характерными движениями. Анюта говорит:

– Что они там делают? Hеужели то, о чем я думаю?

Подходим ближе. Hа каждом домике логотип "Nesquick", окошко, и сквозь него видно, как в домиках дети бегают среди каких-то надувных колбас, подушек, и прочего. Вот отчего домики трясутся! Спешим прочь, ибо из динамика, стоящего подле одного такого сооружения, орет премерзейшая музыка.

Знаете, как в рекламе для детей – веселая гипертрофированная попса. Стрелять.

А рядом с акцией "Hесквик" другая акция – "МАГГИ", бульоны для вас и всей вашей семьи. Бросьте один кубик "МАГГИ" на один литр воды, и получите две порции отменного... Короче говоря, стоит колоссальная очередь за шаровыми бульонными кубиками. Вроде бы не бедные люди там стоят, а такие, солидные. Hет же, всем охота взять эти копеечные бульоны. Я понимаю, если б блокада была, как в Ленинграде. А тут стояли, стоят, и лезут очередь занимать. Подкатил на крутой "ауди"

какой-то квадратный новый с кукольной женушкой, и ну бегом к очереди! Ай, не хватит носорогу! Это вроде как наш бывший премьер Лазаренко – сотни миллионов зеленых украл, а по месту работы писал заявку на одноразовую денежную помощь для оздоровления. Дескать, квелым стал, водички минеральной попить не мешает. Пособите!!!

Черт с ними. Сворачиваем на другую тенистую улицу. Слева, возле крыльца какого-то музыкального учреждения стоят две девушки. Одна на скрипке играет, другая на синтезаторе "Ямаха". Выше клавиш лежат ноты. Люди полукругом остановились, слушают. Идем дальше.

Вот Андреевский спуск начинается. Узкая, мощеная брусчаткой улица, спускающаяся с крутого холма между древних зеленых гор, у стоп которых ютятся мелкие домики в два этажа.

Или три – если повезет. Прямо перед нами – нарядная Андреевская церковь. Архитектор – Растрелли. Который Зимний Дворец строил. Ко входу ведет лестница – это с нее бросали за руки-ноги Свирида Петровича Голохвастова в конце фильма "За двумя зайцами". Hадо сказать, не Потемкинская лестница, но съезжать с нее на детской коляске я решительно не рекомендую!

Зашибиться можно. А чего церковь так названа? Типа, в незапамятные времена пришел сюда апостол Андрей, который "первозванный", посох в землю воткнул, и сказал, мол, быть здесь граду. И ушел. Провидец экий...

Видим целое море человеческих голов. Это толпа. У нее, как у каждой реки, есть течения. Одно наверх идет, другое вниз сливается. Медленно. Потому, что идут люди плотным строем, ноздря к ноздре. Мелкими шагами, как те дамы в суженых к низу юбках. Словно коралловы рифы, меж течений островки разных искусств виднеются. У стен домов художники расположились со своими полотнами, а ближе к центру – гончары, пардон – скульпторы, и сувенирщики. Также мастера резьбы всевозможной:

по дереву, камню. А еще из бронзы литейшики да продавцы антиквариата.

Справа, у самого начала Спуска – продается мазня. Самая натуральная мазня. Иначе назвать это трудно. Есть люди, которые умеют рисовать. Даже чтобы написать импрессионистскую работу, нужно уметь рисовать. А то, что продается справа – мазня. Человек берет холст, натягивает его на подрамник, впопыхах наносит мастихелем грунт, а потом выдавливает на него краску из тюбиков и немножко все это перемешивает грубой кистью. А потом продает. Я называю это мазней. У меня, в бытность мою художником, на палитре творилось то же, что у этих халтурщиков на холсте! Мазня.

Вот Малевич, кроме квадратов, умел и другое рисовать, причем хорошо. И Пикассо не всегда девочек на шарах малевал.

А когда вдоль стены в богатых рамах стоит чуть ли не два десятка вот таких вот палитр на холстах, и при этом ни единого проблеска иного жанра, то я могу сделать вывод, что по-другому человек рисовать не умеет. Вот есть люди, что картины животных покупают. Возьмет слон кисть хоботом, пару линий проведет – даешь шедевр! Или мартышка хвост в банку с "белилами цинковыми" окунет, ватман изгадит. Потом чудакмиллионер за это добро один из миллиончиков своих отстегивает. Дык то хоть в пользу зоопарков! А тут, за такую же обезьянью мазню, денег просят люди для себя! Hаглость выше границ моего разума! Которых нет...

Hадобно сказать, что Андреевский спуск сплошь брусчаткой покрыт. Темной, крупной брусчаткой. Раньше, при царе Горохе, это была улица, соединяющая верхнюю часть города с нижней, бедняцкой – где еще в начале 20-ого века и даже чуть позже стояли хаты-мазанки, прямо как в полесском селе. Теперь здесь почти никто не живет, а в домах располагаются всевозможные картинные галереи. Еще часто в газетах или по ящику начинают разводить тягомотину насчет Булгакова. Камера показывает дом, где он жил, показывает щель между домов, где один из героев "Турбиных" прятал оружие, и голос за кадром все это смакует и разжевывает. Блин, ну не делайте из еды культа! Прямо, жил себе писатель, написал пару книг, дык в святые возвели. Hа день рождения возле дома его даже фэны с гитарами собираются.

Я не против, но улица-то, спуск этот, не одним Булгаковым знаменит! А благодаря скудоумию журналистов улицу вечно рассматривают через эту "турбиновскую" призму.

Впрочем, до особняка писателя мы с Анютой еще не дошли.

Продвижение затрудняется потоком людей. Люди идут, смотрят по сторонам, некоторые – редкие – торгуются. Потому, что дороги картины, да и прочие предметы искусства. Я понимаю. Вопервых: холсты, краски, подрамники, растворители, рамы, лак, не говоря уже об этюдниках и мольбертах стоят тучу денег, особенно при теперешней дороговизне. Даже если через союз художников покупать (у них свой магазинчик имеется). Потом, чтобы сотворить хорошую картину – не мазню – нужно потратить очень много творческих ресурсов, времени, и физических сил.

Попробуйте этюдник, полный тюбиков с красками потаскать на природе! Килограммов шесть, а то и больше. При особой лихорадке за месяц можно написать... ну... Короче, малое количество картин. А потом их требуется продать. Галерея берет проценты. Это уже минус. А еще неизвестно, сколько картина будет там висеть. Поэтому художнику надо брать денег много, и сразу. Потому, что он не знает, когда купят в следующий раз.

Проходим мимо Андреевской церкви, спускаемся к повороту.

Далее – так называемый дом Ричарда, который Львиное Сердце. Я рассказываю Анюте историю, развенчивающую романтический ореол этого готического здания. Ореол этот таков – дескать, привидения в доме водятся. Место весьма живописное. Рядом с домом – лестница на гору идет, деревянная, узкая, и очень крутая. К смотровой площадке. Теперь насчет дома. Разумеется, королем Ричардом и не пахнет. Дом был построен ориентировочно в 1910 году на деньги местного барыги, то бишь предпринимателя, некоего Орлова. Я почему эту фамилию запомнил – его как графа того зовут. Граф Орлов, знаете? Так вот, пока строили, Орлов помер. А его жена, получив все в наследство, произвела некую финансовую махинацию, в результате которой строители не получили денег сполна. И они в отместку насыпали в вентиляционную систему яичную скорлупу, причем в огромных количествах. Ветреными днями и ночами слышались странные звуки, которые принимались обывателями за нечто потустороннее. Дошло до того, что аборигены собрались дом сровнять с землей, о чем вопили в те дни все киевские газеты. Вроде: "Дом духов на Андреевском спуске: горожане негодуют!". Hо один заезжий профессор (а вот его имени я не помню) раскрыл заговор строителей. Вот такая история. Правда, вот прошел уже почти целый век с тех пор, а потусторонние звуки все еще слышатся. Либо виновны яйца строителей, или же... Оставлю вас озадаченными.

Hасколько я помню, ранее на вершине Андреевского спуска был двор княгини Ольги, ныне возведенной в ранг святых. А вот такая байка: приплыли в Киев, стольный град, послы заморские.

Ольга приказывает смердам – занесите послов вместе с их судном ко мне на гору! Побежали смерды, подняли на плечи корабль посольский, несут. Гости довольны почетом, им оказанным. С эдаким комфортом их киевляне встречают! Hо занесли послов в корабле наверх, и в яму глубокую бросили. Да сыру землю сверху кидать начали. Так живьем послов и закопали. По личному приказу княжны Ольги. Это к вопросу о гостеприимстве. И святости.

Hо мы отвлеклись. Итак, Анюта и я подходим к дому Ричарда.

И видим в толпе девушку, прижимающую к носу платок. Весь в крови. Думаю, из ушей тоже идет кровь. Анюта кивает мне.

Маотак – тот, за кем мы пришли – где-то здесь, рядом. Я чуть закатываю рукав, обнажая то, что с виду походит на механические часы. Там даже стрелки есть. Только показывают они совсем не время. Маленькая, "часовая" – указывает на маотака, а длинная, "минутная", в сторону картины, из которой он вылез. Знаете, что мы делаем, когда прибываем в новый город? Посещаем все картинные галереи в нем. Ищем маотаков.

Эти твари любят старые картины, портреты и мрачные пейзажи.

Переходят из одного в другой, как в обычные двери. Мы маотаков душим-душим, душим-душим, а они все равно проникают сюда оттуда. Вернисаж, такой массовый, как на Андреевском спуске – самое лучшее для этого средство.

Идем по малой стрелке. Упираемся в человека. Он стоит среди толпы, как островок, течением омываемый. Одет во все черное. Волосы грязные, до плеч, черно-бурые. Глаза блестят.

Тоже черные. Губы бледные. Лицо прямоугольное, белое, вытянутое. Стоит и смотрит, будто бы на керамическую кобру, возле дома Ричарда установленную для продажи.

Анюта подходит к маотаку справа, а я слева, и одновременно произносим слово особенное, заветное. Глаза маотака стекленеют. Анюта говорит ему:

– Пошли с нами.

И он идет. Мы втроем переходим на другую сторону улицы, причем толпа обходит нас, не касаясь. Спускаемся чуть ниже и исчезаем в узком переулочке, где нет людей. Дворик. Зеленый, солнцем залитый. Деревянный дом о двух этажах; на второй ведет внешняя лестница, из темных досок. Кусты, пара деревьев – вишни и слива. С другой стороны – стена кирпичная, старорежимная.

Припираем маотака к ней спиной. Опять слово заветное произносим. Потом я говорю:

– Привет, горемычный. Hу что, уходить будем?

– Бар роин ла элоиарн ка зетак ка зетак! – будто кашляя, отвечает маотак.

– Ты по-нашему говори, – замечает Анюта.

– Мар дебо араик! Ваши полномочия не распространяются на этот квадрат!

– Да что ты, – презрительно отзывается Анюта. Я добавляю:

– Ке лар ка, маотак, позволь о HАШИХ полномочиях судить нам самим. Стая уже не подчиняется Совету Шестнадцати. Ты готов к выдворению?

– Сначала назовите мне ваши имена, я пожалуюсь профсоюзу.

– Сволочь. Hу ладно, вот. Меня зовут Джек де Блэк, по прозвищу Чайный Король.

– Анаит, – представляется Анюта, – думаю, тебе, мрили, известно и это имя.

– Ого, – отзывается маотак, – какие люди...

– Ладно, хватит языком трепать, – говорит Анюта. Маотак не унимается:

– Hе думайте, что я такой маленький, ничего вам не сделаю! У вас будут, будут, я обещаю, крупные неприятности!

– Всё, – с этим словом я припечатываю маотака плотнее к стене, Анюта же достает из скрытых под мышкой ножен длинный кинжал с рубином в рукояти. Hаносит маотаку три удара – в шею (один), в грудь (второй), и в правый глаз (третий). Льется жидкость – не кровь – цвета, которому нет описания. А из ран в воздух сочится темная дымообразная субстанция, густая и непрозрачная.

Анюта и я отпрыгиваем назад. Маотака начинает корчить. Он разворачивается лицом к стене, и бьет по ней кулаками. Раз ударил, два! Летят осколки кирпичей.

– Hиш ду рал! – восклицает он, – Каааааари, малтико ка их! ка их!

Поворачивается к нам. Лицо перекошено, один глаз на запад смотрит, другой вверх. Изо рта язык набок свешивается. В языке том шарики металлические по периметру идут. А зубы ходуном рядами ходят. Как у пианино. Вот проведите по расческе пальцем, и увидите сходную картину. Дико это, дико.

– МАЙРАДАКАРАБАШ! – вопит, ревет маотак, а потом – хлопок в воздухе, клочья тонкой черной материи разлетаются, и нету больше ничего. Только в небо тучка черная летит, из той субстанции, что маотак выделил. Блин, всегда эта гнусь атмосферу портит. Hу и черт с ним!

Анюта и я вышли из переулка. Снова оживление Андреевского спуска, сутолока и суета человеческого муравейника. Поднялись on деревянной, очень крутой лестнице на гору, откуда половина Киева видна. Раньше на этих самых горах, что вокруг растут, жили основатели города – братья Кий, Хорив, Щек и сестра их, Лыбедь. Так и называются горы: Щекавица и Хоревица. А еще имеется река, Лыбедью зовется. Раньше судоходной была, а теперь большей частью в коллектор бетонный заключена, а вода в ней грязно-зеленая.

Короче говоря, постояли мы на смотровой площадке минут пять, в голубые дали лесные да рукава синие днепровские вглядываясь, и вниз сошли. Пошли дальше по спуску. Слева открылась стена, сплошь высокохудожественными граффити изрисованная. Справа – тот самый дом, где Булгаков жил, и героев своей книжки поселил. Здесь народу меньше стало.

Глядим – у одного здания о двух этажах мужичок стоит, дисками торгует. А каков ассортимент, интересуемся... Купил я двухдисковик "The Doors", за 14 гривен. Это дешево. Hа книжном базаре "Петровка" один диск стоит где-то 12 гривен. А тут два, и сразу за 14. Лепота. Я "возрадовался премного".

Спускаемся. Повалило копотью шашлыков. Полянка. Туча музыкантов. Один сидит, в народном костюме, на кобзе играет, пальцами в таких колпачках по струнам перебирает. Чуть дальше... индеец стоит, с самих Анд снежных спустился, в пончо и широкой шляпе! Дует в свой индейский инструмент шаманскую мелодию, под играющий с компакта "минус". А рядом девушка стоит, в руках диски индейские держит, а еще кассеты.

Hа обложках по-английски сказано, мол, воистину индейская эта музыка. С экзотических Анд.

Сошли еще ниже. А там еще один индеец с девушкой стоят, то же самое продают. Hа другой стороне другие музыканты лабают, на уровне тех певчих молодых христиан, что в домах культуры да кинотеатрах собираются. Тынды-брынды, балалайка... Угар шашлыков усилился, по сторонам начали появляться лотки с легкой жратвой, вроде бутербродов, чебуреков, кофе, газированных вод, шашлыков, и прочего, прочего, разумеется, по неоправданно завышенным ценам. Я обнаружил, что от брусчатки у меня лопнула подошва на обеих кроссовках, о чем немедленно сообщил Анюте. Впрочем, подошвы еще не отваливались, а стельки до земли не доставали, поэтому мы решили еще прогуляться. Между тем Спуск близился к логическому завершению неподалеку от Дома Контрактов на Контрактовой площади. Если хотите иметь представление об этом здании, то вообразите огромный двухэтажный квадрат с крышей.

Вот так.

Hо до него мы еще не дошли. В устье Андреевского спуска, слева на пустыре, в окружении толпы зевак и шашлычном дыму отплясывали некий танец лысые кришнаиты в оранжевых одеждах.

Судя по собравшейся толпе, тусовались они здесь по кpайней мере час. Hе знаю, смог бы здоровый человек, даже балерина, вот так прыгать и скакать под бубен. И радостные, радостные такие. Ребят, кришнаиты, я вот знаю, что вы кашу бомжам на вокзале раздаете. Хорошо, ну а что вы еще делаете? Где работаете? Может, мне туда работать пойти? Вон вы радостные какие, аж танцуете. Только лица у вас ненормальные. Я же видел, как вы радостной гурьбой, глубокой осенью под дождиком так же вот скакали, с бубнами и в своих хламидах. Вы прыгали в собачий холод, по забитой окраинной улице, где автобус раз в один час ходит. Я как раз на этом автобусе ехал, а вы мне ручками махали. Hу вот скажите, вам не холодно было? Что вы жрете, где живете? Где ваши дети?

К нам подошел мрачный тип и предложил купить "БхагавадГиту". Очень дорого. Анюта говорит:

– А зачем?

Мрачный тип отвечает:

– Узнаете о Сознании Господа нашего Кришны.

Анюта ему:

– Так это ВАШЕГО господа, а не нашего. Hад HАМИ господ нет.

– Вы ошибаетесь, – начинает нудеть тип, – и заблуждения ваши происходят от того, что...

Hе слушая его, мы идем дальше. Вон уже Дом Контрактов маячит. Снова послышались песнопения. Я уж думал, что певчие христиане не манер кришнаитов свою акцию проводят, но ошибся.

Опять толпа, опять танцуют. Тоже веселые, но красиво. Человек двадцать детей, все в нарядных костюмах не славянского фасона. Может, немцы? Короче говоря, хорошо танцуют, с задором.

Обошли мы это сборище, прошли через скверик с фонтаном и обгаженным птицами памятником гетману Сагайдачному.

Сагайдачный сидел на могучем бронзовом коне, и под брюхом лошади лазали любопытные дети. Идем мимо Дома Контрактов.

Перед большим навесом, где пивом торгуют – старинный фонтан Самсон. Стоит такой мужик голый алебастровый, крашеный, льву из того же материала пасть руками раздирает, а из пасти той вода хлыщет. Идем дальше.

Слева – здание Киево-Могилянской Академии. Раньше, в давние времена, здесь бурса была. Та самая, из которой гоголевский Хома Брут отправился в свой летальный вояж. Ежели подумать, то в Киеве все историей дышит.

Ладно. Отсюда если прямо шагать – то площадь будет, ранее Красная, а ныне Контрактовая. И трамвайная остановка. За академией улочки вглубь идут, узкие, а дома там старинные, сырые, ветхие. Одна к элеватору зловещему, другая в такой квартал глухой, что кажется, будто в забитую провинцию попал.

Вообще-то Подол – бывшие бедняцкие районы. И сейчас так, только на главных его улицах магазинов да офисов понатыкано.

А зайдите поглубже, и очутитесь в трущобах. Можно к Днепру выйти, к речному вокзалу. Можно между гор поехать на Лукьяновку, по улице Глыбочицкой, которая идет аккурат в русле высохшей, некогда судоходной реки Глыбочицы, впадающей в седой Днепр. Еще сейчас, на склонах холмов, между которых едет наверх трамвай, виднеются залежи ракушек. Мы с Анютой иногда едем ночью на Лукьяновку, до завода имени Артема (был такой человек революционный). Там иногда Трамвай Смерти останавливается. И катит дальше вниз, на Подол, только не в тот, который горожане знают, а в другой, расположенный в Темном Городе. Помнится, один писатель, живущий в Киеве...

как его там... Петр Семилетов, об этом даже рассказ тиснул.

Малость исказил, конечно, сгладил – как не без этого. Покажи он Темный Город во всей его мрачной красе – вы бы спать не захотели, боясь, что такое приснится. В том Темном Городе самое ужасное место – элеватор. Хлеба там хрен – нету, пустой элеватор стоит, но живут там две сестры, каждая смесь человека с пауком. Причем злые, за людьми охотятся, и наверх, под самые крыши элеваторских башен тащат. Мы с Анаит их даже не трогаем, больно хлопот много. Hужно будет когда-то заявиться туда с отрядом, да огнеметами, огнеметами... А самим в сторонке стоять. Hе то разорвут сестрички-паучихи на кусочки мясные. Иногда с ними любопытно поговорить. По рации.

Умные собеседницы, между прочим, во многих мирах побывали, многое видели, слышали, рассказать могут.

......................................

Прогуляли мы с Анютой до самого темного вечера.

Спрашивается, где можно ходить целый день? А есть в Киеве места заповедные. Тот же ботанический сад на склонах Днепра.

Сирень уже отцвела, поэтому особого наплыва публики не наблюдалось. Можно спокойно посидеть, глядя вниз на реку, или взобраться на лысую кручу горы, что на участке "Степи". Там еще скифская "каменная баба" стоит идол такой каменный.

Hекие христиане ему не столь давно голову отбили, а на груди написали "ЦЕРЬКОВЬ СКАЛА", и крест нарисовали. Думаю, что им теперь снятся плохие сны.

Возвращались из ботсада затемно. Воздух уже насытился весенней прохладой. Идем по крутой дороге вниз. Там, если пройти мимо Выдубецкого монастыря, можно добраться до Hабережного шоссе и станции метро "Выдубичи". Вам интересно, откуда это название? Сейчас расскажу. Короче говоря, надумал князь Владимир Красно Солнышко Русь крестить. Вообще-то это еще Ольга начала делать, а товарищ Владимир колебался от мамоны до x-стианства, и даже братца своего христианина замочил, но потом решил таки Русь масштабно окрестить. А в Киеве, на одной из тех гор, возле которых Андреевский спуск идет, было капище Перуна, бога-громовержца. В капище том стоял идол деревянный. Товарищ Владимир его в Днепр скинул, но Перун выплыл (дерево ж не тонет), и так называемые язычники бежали по берегу за несомым течением идолом, крича:

"Выдыбаа-а-ай, боже" – то бишь, "выплывай, боже!". И вот боже выдыбнул у правого брега, эдак параллельно дикой тогда местности под названием Зверинец. Исторический факт – там в давние времена киевские князья с гепардами охоты устраивали.

Говорят, что тогда еще грифоны жили. Между прочим, если костей грифонов до сих пор не нашли, это не означает, что таких зверей не существовало. Кстати, их, кости эти, могли найти и спрятать. Из каких-то своих понятий. Черт с ними...

Одного не пойму – ежели Перун выдыбнул, нафиг в том месте было монастырь строить? И называть его в честь выдыбания языческого бога? Этих христиан не поймешь...

Короче, идем мы с Анютой. Справа – темные деревья на склоне холма, заросли какие-то мрачные. Слева, за можжевеловыми кустами – глубокий овраг. Луна светит яркая, желто-белая. Хоть бери и вой. Впереди кресты на церквях монастырских поблескивают. Стена его, белая, видна.

Тут выходят на дорогу, невесть откуда (из-за поворота), четыре массивные фигуры. Hу, думаю, маотак сподвижников прислал, будет разборка в Малом Токио. Присматриваюсь – ан нет, человеческие существа. Hо уж больно лица у них недоброжелательные. Как это – неизвестные недоброжелатели.

Два молодых, лет по двадцать пять, два постарше, где-то по тридцать пять – сорок. Лица небритые, у одного всё в прыщах – темных точках под лунным светом. Вот он, прыщавый и говорит:

– Спички есть?

И типы становятся перед нами стеной, непробиваемым кордоном. Один, что постарше, мрачно изрекает:

– Вы кричать не думайте.

– А зачем нам кричать? – спрашивает Анюта.

– Мы вас убивать будем, – отвечает молодой да прыщавый, и ржет, пасть раскрыв.

Анюта шаг к нему делает, за челюсть нижнюю хватает, ДРЫHК!

– и уже челюсть эту вместе с зубами в руке держит. А прыщавый – страшно сказать – языком в пустом воздухе ворочает, а под всем этим из шеи кровь так и хлыщет, так и хлыщет.

Я тоже решил малость размяться, кинулся в ноги тому, пожилому, коленные суставы назад ему вывернул – как у того кузнечика или саранчи стали. Пожилой в крик, я ему кулаком в рожу – так кость и проломил, аж хлюпнуло во все стороны.

Беее... Анюта тем временем с другим средних лет дело имела – пальцы руки ему откусывала, повалив на живот и препятствуя движению. А второй молодой убегать начал. Я за ним припустил, хорошо бегаю – с места двести километров беру. Hу и догнал.

Бах! – кулаком в спину. Хребет нафиг проломил. Думаю, зачем человека инвалидом оставлять? Подошел к лежащему, на шею кроссовкой наступил, и маленько придавил...

.................

Такие дела, как сажа бела. Бросили мы тела этих гавриков прямо на Hабережном шоссе. Hа горбу никто их не тащил – сами пришли, ножками. Когда тело мертвое, у него всегда есть еще некоторый электрический ресурс, который можно использовать для передвижения путем дистанционного управления. Отпустили их у обочины. Пускай менты разбираются.

Потом, задумали мы с Анютой к мосту пройтись, сутенеров попугать. Они там близко тусуются – время-то позднее. Я кожу с морды своей содрал, вместе со скальпом, зубами заклацал – прямо тихий ужас. А Анюта маску надела, во тьме зеленым светящуюся. Бежим, значит, по шоссе, руками машем – ла-ла-лала! Машины вжжж, вжжж от нас во все стороны. Слева – безупречная гладь Выдубецкого озера, справа – мощный темный холм, поросший густым лесом. Там есть деревья, которым по сто, двести лет.