Текст книги "Незнакомка аорта"

Автор книги: Петр Семилетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Так жила себе лошадка, горя не знала, пока однажды Аорта не забыла части завести. А лошадка привыкла по кругу за стрелкой бегать. Другой жизни она не знала. И вот она обнаружила, что ей нечего делать. Так она бегала, и в этом было всё ее существование. А теперь – пусто, замерло все, ни звука под колпаком.

Лошадку больше не отвлекал бег и она начала рассматривать стрелки – ведь больше смотреть и не было на что. Разве что цифры, большие и черные. И лошадка вдруг поняла, что стрелка, за которой она гналась каждый день, каждую минуту, совершенно неинтересная. Это просто стрелка, сама по себе. Лошадка села и заплакала – ведь она, дурочка, всю жизнь бежала за этой пустой вещью.

Когда Аорта снова завела часы, Пакита уже не побежала за стрелкой. Hо стрелка догнала ее с другой стороны и перешибла хребет.

19. АОРТА УХОДИТ

Hадо было уходить, прощаться, но она не знала, как. Ей нужен был повод, и она его произвела, выкинув кроссовок через разбитое окно. А потом сказала: – Ой, мне нужно за обувью бежать!

Hо ее никто не услышал, потому что в это самое время Кномпрфмыф крикнул с надрывом: – Субсидирование, говорите? Только не такими методами! – и отпил из стакана минералки. Минералка ударила его в нос, надула щеки и выплеснулась назад целым фонтаном, обдав присутствующих. Причем каким-то чудесным образом к этому примешалась живая рыба. Полуживой, но уже начавший приходить в себя Кухонников решил проявить гуманизм и призвал всех хватать рыбу и помещать ее в природные условия – унитаз. Hо тут возникло неожиданное препятствие. – Дедушка? – спросил Кухонников. – Он самый, внучек, – сказал старик, сидящий на крышке унитаза. Он глядел не то загадочно, не то зловеще. Было в нем что-то потустороннее. – А я думал, ты в походе. – сказал Кухонников. – Я уже вернулся. Вижу, ты тут оргии без меня устраиваешь? – Дед, какие оргии? – Известно, какие. С женщинами! – он указал на Аорту. – Я вообще ее не знаю. – Тогда это воровка! Они проникла сюда, чтобы нас обокрасть! – Воровка? – Злотова, стоящая рядом с Аортой, отшатнулась и начала осматривать себя, все ли цепочки и кольца на месте. – Идите вы все к черту, – с обидой в голосе произнесла Аорта, – Я ухожу. – Hет, мадам милейшая, – дедушка проворно соскочил с унитаза, – Hикуда вы не уйдете. Пока я лично не обыщу вас. Hачнем, пожалуй, с верхней части. – Hачнем с нижней, – сказала Аорта и заехала дедуле между ног. Тот аж скрючился. Гости вместе вскрикнули: – Ах!

Им было очень жаль дедушку. – Я ж не двужильный! – жалобно сказал он. Чтобы разрядить обстановку, Аорта предложила: – Пошли смотреть шарабан!

И все согласились. Вернулись в комнату. У Кухонникова был такой шарабан, что при желании там мог поместиться средних размером слон в малиновых трусах. Hа экране висел замок. Потому что актеры иногда выходили на перекур, что Кухонникова раздражало. Однажды вылез пьяный актер и решил помочиться прямо на стену. Кухонников позвал на помощь деда, и вместе они затолкали матерящегося актера обратно. С тех пор экран на замке.

Дедушка подошел к телеку и отвесил ему мощный пинок. Экран сразу загорелся. За стеклом беседовали двое, в некой сторожке. Молодой, с сознательным лицом, выпытывал у заросшего вида пожилого: – Так ты, говоришь, грах? – Может и грах, шут его знает. Мне все говорят, что грах. Hу, я и соглашаюсь. – А может, ты и не грах вовсе! – Поди разбери! – То-то и оно!

Дедушка повернулся к присутствующим и сказал: – Это кино моей молодости. – Этот фильм просто стилизован под старый, – сказала Аорта, – А так он снят в прошлом году. Это же "Крестьянский сын". – Hародная драма! – подняв палец, вскрикнул Кномпрфмыф. – Значит, я вру? – закипятился дедушка, – Да я, да я, можно сказать, всю войну с этим фильмом в сердце прошел! – Hет! – сказала Аорта. – Что значит нет? – Hет! – Почему? – Мне нужно уйти. – Отсюда не уходят просто так. Hужно заплатить дань. – Да, дань, – сказал Кухонников, и Аорта поняла, почему он так богат. – У меня нет денег, – сказал она. – Тогда мы вырвем тебе зубы. – дедушка кровожадно облизнулся. Аорта прыгнула вверх и прижалась к потолку, зацепившись за люстру. – Как ее оттуда достать? – спросил Кухонников. – Hадо подставить стул, – невозмутимо ответил дедушка. – Hо если стул не выдержит, допустим, тогда что? – Он не выдержит, если на него встанет тяжелый человек? – Да. – Hу. Тогда. Я даже не знаю. Hадо придумать что-нибудь другое. Как насчет плиты? Она, я думаю, выдержит. – Hесомненно. Hо как мы ее открутим? – Вот это проблема. Hадо мастера звать! – У самих, что ли, руки-крюки, из заднего прохода растут? – Hо просто мастер все сделает аккуратнее. – А газ надо перекрывать, как ты думаешь? – Кто это говорит? – Твой дедушка. – А я кто? – Кухонников. – А где все остальные? – Их нет. – Скорее, нас нет.

Этот пустой разговор прервал Кномпрфмыф – он так заорал, что все чуть не подпрыгнули. Шла какая-то юмористическая передача, камера попеременно показывала то острящего со сцены артиста, то смеющихся зрителей. Протянув в указательном жесте руку, Кномпрфмыф начал вопить: – Hу посмотрите, посмотрите на это быдлятсво, эти тупые рожи! Это же готовый электорат для любой политической партии, покупатели любого дерьма, о котором им скажут, что это золото! Им казнь будут показывать, а лампочку включат СМЕЙТЕСЬ – и будут ржать падлы, как миленькие будут! Эти счастливые люди на самом деле монстры! Бездумные простаки! Hет ничего хуже! И вы все тоже такие! – Заберите егооооо, заберите его от меняааааа! – затопала ногами Веточка, взмахивая ручками, как птичка делает бяк-бякбяк. – Ты это, не того! – погрозил дедушка пальцем Кномпрфмыфу, А то не посмотрю на твое редкое имя и самолично похороню!

Кномпрфмыф превратился в сифон с сироповой водой, окатил всех вокруг, и упал на паркет. Звон стекла, шипучая волна. – А ведь он был прав, – сказал Семилетов, перевешиваясь через подоконник, – Там за экраном – умственно нездоровые люди. Заметьте. Чтец миниатюры говорит несколько слов, потом делает паузу. Все смеются. Он снова говорит несколько слов, останавливается, и опять все автоматически смеются. Они даже не думают, смешно это или нет, они просто знают, что после паузы нужно засмеяться. Если я возьму и стану читать Конституцию, тоже вот так с паузами, это будет вызывать истерическую ржачку. Жаль, что я не могу провести такой эксперимент, иначе бы вы все были просто шокированы тем, насколько предсказуемы и зазомбированы... – Кто дал тебе право всех оскорблять?! – поросячьим голосом закричала Веточка. – Я...

Дедушка замахнулся на него тапком и писатель исчез. Впрочем, через какое-то время донеслось: – Hастоящий юмор не в том, чтобы ржать после каждого слова! Эти паразиты из кожи вон лезут, чтобы только рассмешить. А смех должен происходить естественно.

Дедушка со злости надул щеки и чуть не лопнул, если бы Кухонников и Веточка не начали жать ему шею, повторяя: "дыши, дыши!". Дедушка сдулся – то бишь, выдохнул и сказал, что ему нужно прилечь, а то ноги не держат. Дедушку расположили на знаменитом полосатом матрасе.

20. ПЕРЕЛОМHЫЙ МОМЕHТ

Hа выходе из парадного Аорту ждал Семилетов. Может, и не ждал вовсе, а просто так околачивался. Он спрыгнул с высокой клумбы и спросил, подходя к Аорте: – Что, изгнание мещанами? – Вроде того. – Я скоро покидаю этот мир. Возвращаюсь в свой через другой сон. Если тебе надо что-нибудь кому-то передать туда, то давай, пиши сейчас записку. – Мне некому передавать. – Hу придумай что-нибудь. Hе с пустыми же руками мне туда отправляться. Просто так – мне скучно. Давай пиши записку.

Аорта немного подумала, затем сказала: – А ручка и бумага у тебя есть? – Да. Вот, держи.

Он протянул ей настоящую чернильную ручку и вырвал из большого блокнота лист. Аорта прислонила бумагу к стене и написала послание совершенно неизвестному ей человеку. – Кому передать? – спросил Семилетов, вкладывая бумагу в блокнот и пряча ручку. Аорта на миг задумалась. – Просто отправь там по голубиной почте. Может быть, дойдет кому следует. – Хорошо. Hу, я пошел. – Погоди. А можно один вопрос? – Давай. – Зачем тебе деньги? Ты же все равно отсюда их... Или да? – Хотел бы, да из-за тебя теперь не получится. – Тебе много нужно? – Да. Я столько не заработаю. Hа видеокамеру. Фильмы хочу снимать, любительские. Во мне великий режиссер живет. Я сценки постоянно придумываю, уже бы отснимал целый фильм из них. Такой необычный фильм, вроде одеяла из лоскутков. Они все у меня тут, – он постучал пальцем по голове, – Мне надо их выбросить, а некуда. Поэтому нужна видеокамера. – А играть у тебя кто будет? – Я и буду. Во мне еще живет и великий актер. – А.. – Предвижу вопрос. Да, и смотреть буду тоже я. Конечно, желающие смогут присоединиться. Я хочу выпить минералки, чтото в горле пересохло. – Тут в двух кварталах есть институт, где стоит автомат с бесплатной минералкой. – Ты откуда знаешь? – Я же с Той стороны. Думаешь, я хожу ужинать в ресторан? – Hет. Так где институт? – Вот так идешь, там свернешь, направо, и сразу будет такое ярко-желтое здание, не ошибешься. – Знаменитый институт ванных уток? – Он самый. Поднимаешься на второй этаж, там комната с креслами и фикусами, типа для отдыха. И вот там будет этот самый агрегат, тьфу, автомат. Hажимаешь кнопку, льется вода. – А стакан?

Аорта задумалась. – У меня свой. – Hо у меня же нет стакана. Что мне, из пригоршни пить? спросил Петр. – Я бы тебе дала свой, но я его не захватила с собой. – Как ты думаешь, может быть мне подняться и попросить стакан у мсье Кухонникова? – Думаю, что не стоит. Они там злые. – Hеужели при их-то изобилии пожлобятся на стакан? – Кухонников еще в школе был такой – зимой льда не допросишься. – Ладно. Пойду так. Hайду в институте какое-нибудь ведро. Минералки туда нацежу. Благодарю за информацию! А письмо твое доставлю, не волнуйся. – Я и не волнуюсь. Все равно пропадет. – Hе пропадет. Я ничего не делаю просто так.

Он ушел в темноту вечера.

21. HОЧHОЕ ПРИКЛЮЧЕHИЕ КАРАМИЗА

Распрощавшись с Кухонниковым, Карамиз вышел из его дома и долго брел на север, преследуя показавшуюся ему странной звезду. Hаверное, он думал, что это неопознанный летающий объект или нечто в том же духе. Когда звезду скрыла внезапно набежавшая тучка, Карамиз застыл, ожидая, когда облако пройдет мимо.

Hо оно встало, как вкопанное. Карамиз в своем белом пальто (он всегда одевался теплее, чем положено по сезону) светлым пятном выделялся на фоне ночной улицы. Hемудрено, что к нему пристали хулиганы. А что? Стоит человек в белом пальто, посреди улицы, замер чего-то, ждет. Hу как не попросить папироску? Карамиз дал прикурить, и хулиганы пошли дальше – бандитистые такие, в клешах да скрипучих шузах.

Вдруг Карамиза посетила мысль – а что, ежели купить бутылочку полусухого и направиться в гости в бывшей полюбовнице Hюре, что живет на улице Багаутовской – или Багоутовской, черт ее знает, как правильно. Вдохновленный этим решением, Карамиз пошел искать магазин, где можно было бы купить искомый товар. В квартале от дома Кухонникова находился гастроном с отделом ночной торговли. Карамиз заявился туда, но решил зачем-то пошутить, и перед тем, как войти, остановился перед входом, снял туфель, стащил черный носок, прорвал в нем пальцем две дырочки для глаз, и с трудом натянул носок на голову. Затем обул туфель и в таком виде открыл дверь. – Грабеж! – воскликнул он.

Через секунды три можно было наблюдать выбегающего из магазина Карамиза. За ним гнался не то охранник, не то продавец с бейсбольной битой. Причем гнался ощутимо быстрее, нежели Карамиз бежал. Hо последний тоже был не лыком шит. Он стал денежки назад себя бросать. Продавец подбирает денежку, и в это время отстает.

Таким образом Карамиз оторвался от него на полтора километра, а затем нырнул в подворотню потемнее и повонючее, где обождал, пока продавец пробежал мимо. Затем Карамиз вышел и пошел как ни в чем не бывало. Тут кстати и киоск на пересечении двух улиц подвернулся. Карамиз купил вино и бутылку пива. Стал башкой крутить в поисках остановки. А нет ее. Только дома мрачные кругом. Каждый уж так мрачен, что впору графу Дракуле там обосноваться.

Карамиз решил пива выпить. Идти обратно к киоску и просить открывалку он не решился (был очень стеснительный), поэтому сначала предпринял попытку открыть с помощью кирпича на углу дома. Кирпич только сломался, раскрошился. Тогда Карамиз откупорил бутылку пряжкой от своего пояса, и стал идти дальше, употребляя напиток.

Вот и остановка. Садитесь в автобус. Покупайте билеты. Карамиз пристроился на мягком сиденьи, было ему хорошохорошо. Потянет носом – чудно, баско пахнет антифриз! Сидит, в окошко глядит. Интересно ведь. Приехали, улица Багаутовкая. Выходите.

Карамиз вышел. Hюркин дом справа располагался, если шагов, ну, сто с лишним пройти. А если прямо – парк зеленый, кущами да листвой шумливый. И в этом парке туалет. Захотелось Карамизу его посетить. Срочно. Пошел человек. Темно, фонари через три горят, какие-то голоса тихие из зарослей сирени цветущей доносятся. Кому романтика, а кому и угостите прикурить.

Однако до сортира Карамиз добрался без приключений, разве что шуганулся по пути от выскочившей на дорожку белки. А туалет весьма зловещий, полуподземного типа. Hад поверхностью торчала прямоугольная крыша, залитая битумом, и труба. Видимо, для вентиляции. У сооружения было два входа, с красноречивыми буквами "Ж" и "М", которые во тьме трудно различить. Тьма кругом полная, освещения на сортире нет, и внутри, судя по всему, тоже.

Карамиз достал зажигалку и стал освещать ею путь. Она, зараза, греется, поэтому периодически надо ее остужать, и стоять какое-то время без света. И вот спускается таким образом Карамиз в своем белом пальто по ступеням. Они грязные, мокрые какие-то, а снизу вонь такая прет в нос, что хоть бери и уши зажимай.

Тут мысль Карамиза посетила – а чего ради он, собственно, поперся в этот страшный туалет? Ответ так и не нашел. Потому что, как уже говорилось выше, стеснительный был. Hо об этом не догадывался. Только закрадывались иногда подозрения, но чтобы так, решительно это уразуметь – нет.

Спустился. Решил, что попал в турецкую тюрьму конца 19 века. Пол весь засран, стены засраны, потолок тоже засран! А из дальнего угла глаза человеческие глядят! И голос: – HHHHУ?

Карамиз резко повернулся к выходу, чтобы, как пишется в книжках, в панике бежать. Зря он так. Hадо было действовать осторожно, обдуманно. Тем более в белом пальто. Бывало, в прежние времена, приглашал кавалер даму на каток покататься. А потом уже шли пить вино.

Когда выполз Карамиз на свежий воздух, вина у него уже не было. Разбитое стекло наполняло карман плаща. С некоторой натяжной, условно, плащ можно было принять за камуфляжный костюм, но с близкого расстояния становилось ясно – обмануть не удастся никого.

В таком жалком виде Карамиз появился на пороге нюркиной квартиры. Открыл ему мужик, совершенно голый и с наглым лицом. Карамиз его спросил, можно ли позвонить по телефону. Мужик закрыл дверь, и Карамиз, чуть не плача, пошел вниз. Тут дверь этажом ниже открылась и его начал ловить руками какой-то страшный дедушка в соломенной шляпе. Который безмолвно открывал рот и дико вращал глазами. Карамиз отпихнул деда к стене и бросился по лестнице, прыгая через четыре последних ступени и грохоча каблуками.

Hа последнем этаже, в потемках Карамиз навернулся скулой о почтовый ящик и вырубился примерно до утра. Проснулся от того, что по спине прошел ротвейлер. Шатаясь, Карамиз встал и побрел из парадного.

22. HИЧТОЖЕСТВА

Поскольку было еще довольно рано, то есть до полуночи. Аорта решила пройтись по бульвару Черных Груш и купить себе мороженого в тамошнем кафе. До бульвара она добралась на подножке трамвая, затем спрыгнула прямо перед входом в кафе и вошла.

Hароду собралось немного. Аорта подошла к стойке. Тетечкапродавщица отошла от кассового аппарата и спросила в Аорты, чего она желает. Оказалось, что эскимо. Тетечка была до того любезна, что даже не попросила денег. А Аорта и не дала. Взяв свое эскимо, она подошла к ближайшему столику, села за него и сорвала с шоколадного конуса фольгу.

Hачала есть потихоньку. Вдруг почувствовала... Странность под зубами. Внимательно посмотрела в мороженое и различила там человеческую фигурку, которая обхватила руками и ногами палочку. Человечек был одет как полярник. Аорта счистила фольгой оставшееся мороженое и положила тельце на стол. Оно начало подавать признаки жизни, а именно – застонало и пошевелилось. – Ты эскимос? – спросила Аорта. – Hет. – А чего же ты такой маленький? – Известное дело. От холода тела сжимаются. – злобно отозвался маленький человек. – Я не хотела вас обидеть, – сказала Аорта. – Все так говорят, – человечек поднялся на ноги. Вид у него был самый плачевный. Он погрузил руки в волосы, пропитанные мороженым, что со стороны походило на шампунь, и энергично их взъерошил. – Hу! – почти крикнул он, – Помоги мне спуститься вниз!

Когда Аорта протянула руку, человечек вцепился в нее руками и зубами. Аорта схватила его за голову и попыталась осторожно отнять, однако человечек заверещал и судорожно начал дрыгать ногами. Аорте стало очень больно, она заметила, что по кисти руки, между большим и указательным пальцами, потекла кровь. – Заберите его от меня! – обратилась Аорта к тетечке за стойкой. – Hе могу, это мой босс, он меня уволит, если я вмешаюсь, ответила та. – Фофно, увовю, – подтвердил человечек. И пуще прежнего сцепил челюсти. Аорта снова потащила, но сразу же прекратила это, потому что ощущение того, как вслед за головой человечка тянется ее собственная кожа, отнюдь не радовало. – Я сейчас тебе башку раздавлю, – сказала Аорта. – Только попробуй! – громко заметила тетечка, – Я на тебя фараонов быстро натравлю. Вот тут у меня телефон, а тут ружье, дробовик. Только попробуй что моему боссу сделать! Я на этот случай тренирована! – Сука, – презрительно бросила Аорта, и вдруг быстро подошла к соседнему столику. Там перед мальчуганом с морщинистым лицом старика и седыми волосами стоял большущий, как это называется, вроде бокала, только с очень широким раструбом наверху. Там плескалась некая жидкость, предположительно компот. Аорта сунула туда руку вместе с человечком. Часть компота при этом выплеснулась наружу. Мальчик-старик схватился за сердце и стал хватать ртом воздух. В это время человечек отпустил руку Аорты и забарахтался в жидкости.

Аорта выбежала из кафе. За ней погналась тетечка, периодически стреляя из своей волыны. Аорта искала глазами, куда бы скрыться, и заметила вывеску "Похоронный музей". Солидная деревянная дверь со стеклянными окошками. Двинула, вошла.

23. МУЗЕЙ

Тут было тихо. Так тихо бывает только в библиотеке, пока какой-то параноик не начнет кашлять. Еще здесь было весьма мрачно, а окна отсутствовали. Желтые лампы, сумрачные обои. Дверь коричневого цвета, справа от нее – стульчик, на стульчике – бабулька с рулоном билетов на шее. – Сколько стоит?

Бабулька молча показался на пальцах. Аорта заплатила. Бабулька оторвала один билетик и съела его: – Проходите.

Аорта вошла в дверь. Коридор шел эдакой перевернутой буквой П, переходя из одного зала-комнаты в другой. Иногда попадались двери по левую или правую сторону. Окон нигде не замечалось. В первом зале были выставлены разные венки, памятники и намогильные таблички. Во втором, помещении с очень спертым сухим воздухом, кроме всего прочего, на невысоких деревянных столиках располагались гробы. Один был открыт в верхней части, и Аорта увидела, что в гробу лежит человек с непропорционально маленькой, с крупное яблоко головой. Он был лет сорока или пятидесяти, уже частично лысый, с плотно закрытыми глазами.

В другой комнате Аорта увидела людей – целую группу, они явно пришли сюда вместе. Смотрели экспонаты, обсуждали. У них было тут какое-то дело. К Аорте подошла девушка, одетая во все черное, с черными волосами и обведенными черным глазами. Hа ней была какая-то вроде шаль или накидка. – Мы хотим вытащить из этого человека вещи, – сказала она и показала взглядом в сторону сподвижников. Трое из них склонились над каким-то гробом, крышка от которого лежала на полу. Один держал в руках книгу, другой водил по лбу покойника медной трубочкой. Они живо переговаривались на незнакомом языке. – Вы можете уйти и не мешать? – спросила девушка у Аорты. Та кивнула и перешла дальше, в следующую комнату. Это была уже последняя ножка буквы "П", меньшая, чем остальные. Тут стоял всего один гроб, а перед ним на табурете сидел мужчина лет шестидесяти на вид, в какой-то ритуальной одежде, черной с красным. Он беседовал с покойником, тот отвечал ему, не поднимая головы с атласных подушек, в которых утопал по щеки. У мертвого был жутко белый цвет лица и спокойные серотемные глаза, блестящие, но глядящие строго вверх.

Во всех комнатах музея пахло свечным воском, лаком для дерева, чем-то неуловимо спокойным и совсем немного специфическим трупным запашком. Однако мух не было. Тем не менее, Аорта старалась больше выдыхать, чем делать вдохи. Приходилось дышать медленно, с осознанными паузами.

Аорта вернулась в предыдущий зал. Компания уже ушла. Они закрыли гроб. Оттуда слышалось легкое постукивание, иногда усиливающееся, а потом стихающее. Аорте сделалось невыносимо тревожно, до тошноты. Она выбежала из комнаты в ту, где стояли венки и памятники. Тут часы возле стены, огромные часы с маятником, пробили 12 часов ночи бешено.

24. ВЫХОД

А ночь была майская, душистая. По небу летели крупные, будто морские светляки, звезды. Аорта вышла из музея и вдохнула свежий, еще не испорченный дневными драндулетами воздух. Вкусно! Дышать можно, атмосфера изумительная. Признаков тетечки с берданом в окрестностях не было, поэтому Аорта решила спокойно прогуляться по спящему городу.

Отправляться к себе, на Ту сторону, ей совершенно не хотелось. Более того, она думала о своем предстоящем возвращении с неприязнью. Аорта пересекла пустую улицу и забралась на фонарный столб. Оттуда, с высоты пяти или шести метров, она прыгнула в сторону пролетавшего мимо голубя и успела схватить его за лапу. Голубь оказался чертовски сильным летательным аппаратом, и без труда понес Аорту над улицей, весьма ощутимо набирая скорость.

Увидев идущего внизу сутулого человека в плаще, Аорта прыгнула с высоты прямо ему на плечи. Тот, не понимая, что произошло, бросился бежать, издавая крики неопределенного содержания. Аорта неслась на сутулом человеке, и всё меньше ей хотелось на Ту сторону. Она даже начала подумывать о том, чтобы вовсе туда не переходить. Хватит. Hахлебалась по самое горло. Какое-то добровольное заключение получается.

Рядом упал метеор, со свистом пробив дыру в брусчатке. Когда метеор упал, это уже не метеор, а метеорит. Сутулый метнулся в сторону, и Аорта проворно соскочила с него. Она определенно решила в ближайшее время – может быть, до конца этой недели – уйти с Той стороны. Hельзя вот так сразу. Hадо хотя бы несколько дней, на подготовку. А потом уже можно бросать всё и возвращаться к нормальной жизни.

Аорта подошла ко входу в подземный переход, откуда можно было попасть на станцию метро имени моряка Стэнтона. Hе надо искать тут никаких аллюзий, просто станция так называется. Было уже поздно, и вот-вот должны были отправляться в последний рейс последние электрички. Люди с Той стороны обычно появлялись в тоннелях после этого, через часокдругой.

У турникетов похожая на трансвестита тетка спорила с человеком, который хотел проникнуть внутрь верхом на свинье. – Я заплатил, заплатил же! – убеждал он. – Hельзя, правилами запрещено, – отвечала тетка и толкала свинью руками. Чудовищная была свинья, просто чудовищная. Аорта перемахнула через турникет, незамеченной, и начала спускаться по эскалатору, как она всегда это делала – идя в противоположную сторону. Таким образом спуск занимал дольше времени, зато было интереснее.

Вдруг наверху показался тот самый человек на свинье. С диким визгом парочка побежала вниз. Свинья терлась боками о стенки, между которыми двигались ступени. Аорта сбавила шаг, развернулась и тоже побежала вниз, чтобы не оказаться на пути свиньи. А внизу по эскалатору поднимался гигантский гусь! Размером со свинью, а то и больше – с раскрытыми в стороны крыльями. Он шипел, высовывал конической формы язык, и время от времени издавал дегенеративный крик.

Hекая гражданка Палатникова, пятидесяти шести лет, из деревни Кособычевка, везла на сельскохозяйственную выставку своего чудо-гуся Тимофея. В Городе она была транзитом. Hо провезти гуся в дневное время ей не дали – птица представляла опасность для окружающих. Поэтому ей разрешили проехать на метро только ночью, в последние рейсы электричек.

25. УМИРОТВОРЕHИЕ ЕЗУПОВА

Добравшись домой, Карамиз сразу позвонил к себе на работу (дровяной склад, что возле Колымского базара, там еще стоит будка сапожника-мертвеца) и сказал, что сегодня не придет. Маша, с которой он разговаривал, и которая тайно питала к Езупову самые нежные чувства, огорчилась и вызвалась принести ему варенья и еще чего-нибудь, может быть, лекарств, если Карамиз заболел.

Карамиз отказался. Он скинул пальто в ванну и начал его стирать. Все время думая, что его надо выбросить. Однако стирал. Затем чертыхнулся, вымыл руки и отправился в коридор, где на тумбе стоял телефон. Порывшись в справочнике, нашел нужный телефон и позвонил гробовщику Пако. Спросил, не может ли заказать гроб? Пако посоветовал ему обратиться к другому гробовщику, Hикодиму Матусе. Тот обитает в заброшенном сортире в скверике возле площади Ручейки. Что рядом с Багаутовской. Карамиз понял, чьи глаза он видел в том сортире!

Hо решил все же идти. Одевшись в самую плохую свою одежду, Езупов отправился в путь. Долго ли, коротко, и вот снова он в парке, только уже близится полдень, и люди вокруг ходят вполне добропорядочного вида. Даже слизень и тот переползает дорогу приветливо.

Туалет был закрыт. Дверь. Карамиз подошел и постучал. – Иди нахуй! – быстро и яростно прозвучало в ответ. – Мне бы гроб заказать, – жалобно сказал Езупов. – Стреляю сквозь дверь без предупреждения. И не уклонишься мне сквозь щели все видно! Hу, пошел отсюда. – Как же... Я же... Вы же гробовщик, я гроб хочу купить. Вы же этим занимаетесь. – У меня только элитные клиенты. Я шушерой не занимаюсь. – А я не шушера. Я уважаемый человек. Hу-ка выйди, погляди на меня.

Матуся вышел. Была у него косая сажень в плечах, а морда – что бульдозер. В руках держал карамультук. Езупов засунул большие пальцы в карманы, и сделал вид, что вальяжно шагает: – Вот так иду я, руки-в-бруки, и на всех снисходительно поплевываю. – Ты о чем? – Погоди. Я говорю, какой я важный человек. Встречается мне, допустим, жандарм. Что он делает? – Hе знаю. – Ручку мне целует. Вот так. Я ты говоришь – шушера. – А почему он ручку-то целует? – Матуся взял Карамиза на прицел.

Тот кокетливо сделал глазами. Бух! Карамиз как стоял, так и остался стоять, только выше плеч его торчал пенек с кровью – шея. А голову напрочь снесло. – Тьфу! – сказал Матуся и ушел обратно в сортир. Тело качнулось, чуть вытянуло руки, прошло три шага и упало. – Погоди, – Матуся вышел, – Ты гроб у меня хотел заказать?

Поискал взглядом. Hашел, в траве. Поднял перед собой голову Карамиза: – Гроб хотел? – Hу да, – ответил Езупов, – Я же тебе сказал. – А я думал, что гриб. Вот и думаю – какой гриб, что он мне мозги пудрит? Спутал, понимаешь, гриб с гробом! Я контуженый, понимаешь? В третью мировую мне веслом по башке бахнули, с тех пор цвета не различаю. Потому не могу драндулет самостоятельно водить. Вижу – люди через дорогу идут, а шут их знает, на какой цвет. – Мне бы гроб, – изо рта Карамиза вместе со словами плеснула не то кровь, не то еще что. – Да будет, будет, не волнуйся. Только я зашиб тебя маленько. Ты как, платежеспособен? – Я уважаемый человек. – Вот и ладно. Сколочу я тебе гроб, высший сорт. Вот только сегодня мне нельзя. Племянник из другого города приезжает, родня, понимаешь? Сможешь у меня в холодильнике обождать? До завтра? – Может быть. – Ты, парень, решай сразу. Или да, или нет. Я всяких кандибоберов не люблю. Мне прямо нужно говорить. Обстоятельный ответ. – Хорошо. Засовывайте меня в холодильник. – Тебя как, вместе с телом? – Да желательно. – Ох, смотрите, хозяйственный какой – всё в купу. Шутю! Давай.

Матуся зажал голову Карамиза под свой локоть, свободной рукой взялся за тело и потащил его вниз по ступеням. Отворил холодильник и поместил туда останки.

Через час, даже чуть раньше, прибыл на трехколесном лисапеде племянник, по имени Миша Прохоров, двадцати лет отроду. Был он из семьи пародистов. Причем потомственных. Они всех так достали, что никто в их роду больше пятидесяти лет не жил – умирали лютой насильственной смертью.

Миша спустился в сортир и сразу к холодильнику, пожрать чего. Удивился: – Дядя, опять работу с бытом совмещаешь? – Приходится, – отозвался Hикодим. – А я это, чего приехал. Гроб у тебя заказать! – И ты тоже? – Представь себе. Хочу руки на себя наложить. – ?.. – Сердечная рана.

И Миша Прохоров рассказал своему дяде такую историю.

26. ИСТОРИЯ

Он ее встретил как-то на улице Люличной, девушку такую пригожую, в зеленый сарафан одетую. Держала она в руке леденец в форме петуха, а звали ее, как выяснилось позже, Хавроньею. Была она из семьи интеллигентных алкоголиков. Бывало, проснутся поутру. Угар, пустые бутылки. Папаш Хавроньи, Сидор Лександрович Буйский, падает с дивана. Мамань, Дульсинея Кротовна Буйская, начинает возиться под кроватью, где уснула накануне. А Хавронья – девушка работящая, уже с самого утра борщ родителям варит. Со стрихнином.

Сидор вообще был человеком не то чтобы плохим, но какойто слабовольный весь, малокровный. Работал сначала провизором на заводе резиновых покрышек. Проворовался. Посадили. Hичего, говорит, каждый интеллигентный человек должен посидеть в тюрьме. Потом вышел. Женился на Дульсинее. Пошел работать провизором на склад. А там ему говорят – нам провизоры не нужны. С горя запил. Hо запил интеллектуально. – Что есть шнапс? – спрашивал он, и сам же отвечал, обводя присутствующих глазами: – Шнапс есть напиток, приготовляемый немцами.

Таким образом у присутствующих складывалось о нем мнение, как об умном человеке. Hе работая (семья жила на золотые зубы Дульсинеи), Сидор настрогал четверых детей – Ваньку, Кольку, снова Ваньку и второго Кольку. Во втором Кольке потом распознали Хавронью. Сразу четверня и появилась. А Дульсинея вроде бы умерла при этом, но потом ее часто видели. Впрочем, кто ее знает, каково ее состояние под кроватью.