Текст книги "Шпион, который спас мир. Том 2"

Автор книги: Петр Дерябин

Соавторы: Джеролд Шектер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

«Энн» получила инструкции продолжать выходить на встречи с «Героем» по разработанному плану. «До сих пор, – сообщил Олдфилд, – она ничего особенного не заметила. Шерги отмечал, что это может доказывать, что все прекрасно, и что по неизвестным причинам, например по болезни, «Герой» просто не может прийти».

20 февраля Олдфилд снова написал Мори: «Я только что услышал от Шерги, что «Героя» сегодня не было на условленном месте» (кулинария над рестораном «Прага»)^{114}.

Пеньковскому было передано новое закодированное сообщение по радио: «„Энн” придет на встречи в сквер по понедельникам в 16.00 в соответствии с планом и на основные встречи в 13.00 по пятницам в условленных местах, когда сможет, но не каждую неделю. Мы волнуемся из-за вашего отсутствия и надеемся, что все в порядке. Привет».

Только 9 марта 1962 года ЦРУ выяснило, почему Пеньковский больше не приходит на встречи. После встречи с «Энн» 19 января он заметил машину, разворачивавшуюся на улице с односторонним движением. На заднем сиденье машины было двое в темных пальто. Он понял, что за «Энн» следят.

«Энн» сообщила, что и она 19 января заметила машину, которая, возможно, следовала за ней, когда она поехала с балетного урока на автобусе; но больше она ее не видела. Она не знала, что Пеньковский видел эту машину и после этого, в тот же день: за «Энн» следили.

Пеньковский беспокоился за «Энн» и попытался с ней связаться. С 20 по 28 января он работал с американской делегацией в Ленинграде и в Москве. Во время поездки и на приемах Пеньковский приметил одного американца, который, как он думал, сможет ему помочь, и проводил с ним много времени. Он предложил американской делегации устроить коктейль и пригласить британского научного атташе доктора Сениора. 27 января американский экономический атташе устроил коктейль, на котором был и Пеньковский. К сожалению, доктор Сениор не пришел, и Пеньковский не смог ничего передать миссис Чисхолм.

Ранним утром 28 января, когда делегация должна была уехать, Пеньковский позвонил в гостиницу американскому бизнесмену, с которым у него установились рабочие отношения. Американец упаковывал вещи, когда приехал Пеньковский. Пеньковский попросил его передать в Лондон сообщение. Пеньковский объяснил, что это сообщение должно быть передано человеку, который ответит на телеграмму, присланную американцем, когда он приедет в Лондон. Телеграмму надо послать на имя «Лабориси» – это имя Пеньковскому дала группа.

Пеньковский написал американцу текст телеграммы: «Пожалуйста, встречайте меня (время и место должен был написать американец, отправлявший телеграмму). Алекс».

Потом нужно было передать человеку, ответившему на телеграмму, сообщение от Пеньковского. Оно было написано по-русски: «Осторожнее, автомобиль с номером ... (американец не мог вспомнить номер) следует за вами, и теперь он следит за вами все время».

Американский бизнесмен записывал все, что говорил Пеньковский, потом вошел портье за чемоданами, и разговор прервался. В Шереметьево американец, убежденный, что это всего лишь одна из провокаций, о которых его предупреждали, сказал Пеньковскому, что не выполнит его просьбу, и уничтожил записи. Пеньковский был ошеломлен. Он пал духом.

Потом Пеньковский попросил американца обязательно позвонить ему в Государственный комитет, когда тот приедет в Советский Союз. Американец, конечно, не собирался контактировать с Пеньковским, все еще думая, что это, скорее всего, провокация. Американец вспоминает, что до этого, когда они ехали из Ленинграда в Москву, Пеньковский сказал ему: «Они (советские) вас не любят: вы слишком много знаете».

Пеньковский также проинформировал американца, что он приедет на тридцать вторую Международную автомобильную выставку в Женеву, с 15 по 25 марта, и что он подал документы для получения визы на Всемирную ярмарку в Сиэтле, она открывалась 21 апреля.

Но ничего этого не было известно до 9 марта 1962 года, когда МИ-6 связалась в Лондоне с американским бизнесменом, который ездил в Москву. Его спросили, когда он в последний раз видел Пеньковского. Бизнесмен, который когда-то работал на ЦРУ и не хотел больше иметь с ним дела, работая в частном секторе, сказал МИ-6, что встречался с Пеньковским как раз перед отъездом из Москвы. Он также сообщил все, что запомнил из слов Пеньковского.

ЦРУ послало нового офицера по особым делам, заменившего Джорджа Кайзвальтера, в Лондон, чтобы допросить американского бизнесмена и встретиться с Шерголдом[9]9
  Офицер ЦРУ, ныне в отставке, отказался открыть свое имя.


[Закрыть]. Шерголд считал, что «Герой» намеренно прервал контакт из-за слежки за «Энн», но все остальное было нормально. Тот факт, что «Герой» сопровождал американскую делегацию в аэропорт 28 января, спустя девять дней после того, как он увидел слежку, ясно это доказывал, считал Шерголд.

Шерголд и ЦРУ согласились, что надо прекратить контакты «Героя» с «Энн». Она не должна больше ходить на встречи или иметь при себе любой компрометирующий материал. Чтобы резко не изменять ее поведение, она должна ходить в комиссионку, в «Прагу» и в сквер во время, когда должны были состояться встречи, но по другим дням. Если она случайно увидит «Героя» и он даст ей понять, что хочет, чтобы она последовала за ним, она ни в коем случае не должна этого делать. МИ-6 боялась, что Пеньковского перевербовали и что «Энн» может быть арестована КГБ.

Готовилось сообщение по радио для «Героя», извещающее его, что от американского бизнесмена получена его информация.

Были предприняты приготовления для возможной женевской встречи. Бьюлик и Шерголд должны были приехать туда в воскресенье, 11 марта^{115}.

С 16 по 31 марта Пеньковскому по радио передавали сообщение номер 6:

«Начало текста номер шесть. Мы получили ваше сообщение о слежке и о возможных поездках. Не надо (повтор) не надо встречаться в Москве, как раньше. До скорой встречи. Конец».

Пока Шерголд и Бьюлик ждали Пеньковского в Женеве, они обсуждали будущую работу с ним. По собственной инициативе Шерголд требовал теперь отказаться от встреч на улице как основного способа контакта и довольствоваться меньшим количеством материала ради повышения безопасности. ЦРУ резюмировало женевские встречи Бьюлика и Шерголда: «Каковы бы ни были трудности в прошлом, видимо, в будущем с Шерголдом не возникнет подобных проблем». Шерголд также согласился на предложение американцев послать Пеньковскому набор открыток, которые он мог отправлять в особых случаях по определенным адресам в Англии. Адреса были обычными, но МИ-6 и ЦРУ получали на них почту от своих агентов. На открытках уже будет написан текст по английски. Каждая открытка будет означать простое сообщение, ключом к которому будут подпись, фотография на открытке и адрес. Решили, что наиболее важными сообщениями будут: «Я нахожусь под подозрением», «Я уезжаю», «Я снова готов работать» и «Я скоро приеду на Запад». Были отобраны открытки для каждого случая, и Шерголд согласился подготовить их – на них разным почерком будут написаны безобидные туристические письма, с различными адресами в Англии, на первый взгляд тоже безобидными^{116}.

Эти тщательные приготовления вскоре оказались ненужными. Пеньковский не поехал в Женеву на Международную автомобильную выставку.

Глава четырнадцатая. Подозрение и слежка

28 марта Пеньковский был приглашен на коктейль к Дэвиду Сениору, атташе по науке из британского посольства. Коктейль устраивался по случаю приезда делегации Британской исследовательской ассоциации хлебопекарной промышленности. Подобные мероприятия были обычной дипломатической практикой в отношении любой отраслевой группы, чтобы познакомить ее членов с советскими представителями той же отрасли и оказать им моральную поддержку. Новая стратегия сбора разведывательных данных заключалась в том, чтобы использовать такие мероприятия для получения материалов от Пеньковского и передачи материалов ему; только шпион такого крупного масштаба, как Пеньковский, мог отважиться на подобную дерзость. Провал сильно осложнил бы дипломатические отношения. Незадолго до этого Хрущев предупредил американского посла Томпсона: если американское посольство будет замешано в шпионаже, «мы не дадим вам работать»^{117}. Хрущев отказался признать советскую шпионскую деятельность против американцев в Москве и во всем мире.

На том коктейле присутствовало сорок семь гостей, двадцать два британских делегата, десять сотрудников посольства, включая Чисхолма, и пятнадцать советских официальных лиц, восемь из которых были из конторы Пеньковского. В соответствии с обычной советской практикой Пеньковский примерно в течение часа почти не ходил по комнатам. Из-за подозрительности, характерной для того времени, русские держались группками, и Сениор, как хозяин, подводил к ним то одного, то другого гостя.

Вечеринка была в разгаре, и русские расслабились. Пеньковский оказался рядом с Дженет Чисхолм и ее мужем. Увидев, что Пеньковский приближается к ним вместе с одним из коллег, Рори Чисхолм занял советского чиновника разговором и увлек его в другую комнату, оставив Пеньковского наедине с Дженет, беременность которой теперь уже была заметна.

Поздоровавшись с ней, Пеньковский сказал:

– Вы, должно быть, утомились. Почему бы вам не отдохнуть несколько минут в спальне хозяйки?

Дженет улыбнулась и, извинившись, вышла из комнаты. Войдя в спальню, она через две-три минуты услышала, как Пеньковский сказал хозяйке:

– Какая чудесная квартира! Вы мне ее не покажете?

Когда ему показывали спальню, он извинился за то, что потревожил Дженет, подмигнул ей и, повернувшись, чтобы уйти, показал пачку сигарет, которую держал в руке за спиной. Пачка была видна только Дженет. Она взяла пачку из его руки «с удовольствием собаки, получающей кость из рук хозяина»^{118}.

Пачку, в которой находились одиннадцать роликов отснятой пленки и сложенное письмо на одной странице, Дженет положила в сумочку, завершив тем самым операцию передачи материала. На нее произвели глубокое впечатление профессиональное мастерство и дерзость операции, безукоризненно выполненной и превосходно рассчитанной по времени. Пеньковский вместе с хозяйкой вновь присоединились к гостям, а Дженет появилась чуть позднее из другой комнаты^{119}.

Через два дня после приема Сениор, выполняя просьбу Рори Чисхолма неукоснительно сообщать все подробности о зарубежных командировках сотрудников Государственного комитета, протянул Чисхолму визитную карточку Пеньковского. Одна из служебных обязанностей Сениора заключалась в том, чтобы помогать сотрудникам Комитета в организации поездок и встреч с британскими организациями и компаниями. Сениор также сообщил ему подробности о планируемых поездках Пеньковского в США в апреле и в Англию осенью. Сениор заметил, что Пеньковский попросил миссис Сениор показать ему квартиру. «Когда он говорил это, ваша жена отдыхала в спальне», – добавил он, явно не одобряя поведения Пеньковского.

Миссис Чисхолм не могла знать содержания письма, которое получила на приеме, до тех пор, пока пакет не был переправлен в Лондон, пленка проявлена, а соответствующие отрывки письма переправлены ее мужу в зашифрованном виде. Материалы, полученные от Пеньковского, никогда не вскрывались, не обрабатывались и не прочитывались в Москве, но опечатывались и пересылались прямо в Лондон с дипкурьером.

В письме, переданном на приеме, Пеньковский писал, что в январе после встречи с «Энн» «я обратил внимание на машину, въезжавшую в переулок. Машина развернулась в нарушение всех правил уличного движения, и один из мужчин, находившихся в машине, выглянул и внимательно огляделся вокруг. «Энн» уже ушла. Помедлив пару минут, машина повернула на Арбат и уехала в направлении Арбатской площади. На всякий случай я ее запомнил».

12 января, писал Пеньковский, ни до, ни после их встречи наружного наблюдения не было.

19 января после встречи «Энн» шла по одному из арбатских переулков в сторону Арбата. Пеньковский писал: «Убедившись, что с ней все в порядке, я свернул из переулка на Большую Молчановку и направился в сторону Арбатской площади. Не успел я выйти на Большую Молчановку, как увидел ту же самую машину, в которой находился один человек в черном пальто. Я ушел, даже не проверив, есть ли за мной наблюдение. Машина коричневого цвета с номерным знаком МЩ 62-45».

Пеньковский делал вывод: «Слежка ведется за «Энн», возможно, периодически». Он настаивал на том, чтобы прекратить встречи на улице на три-четыре месяца. «Энн» тем временем должна «продолжать вести себя естественно и приходить в места встреч, однако ей не следует носить при себе оперативные материалы, поскольку «хулиганы» (КГБ) могут выхватить у нее сумочку».

Пеньковский рекомендовал приглашать его один-два раза в месяц на приемы, которые устраивали американские, английские или канадские представители. «Если возникнет что-нибудь важное и срочное, я передам это через тайник». Это была именно та процедура, о которой англо-американская группа условилась в Женеве, когда Пеньковский не явился. О том, что он, возможно, тоже находится под наблюдением, не упоминалось.

В своем письме Пеньковский сообщал, что на 19 апреля запланирована его поездка в США с целью посещения в Сиэтле Всемирной выставки-ярмарки «XXI век». Он писал также, что в феврале предполагается послать его на две недели в Италию с Гвишиани, а также планируется поездка в Женеву с целью посещения автосалона, который открывается 24 марта. Письмо заканчивалось словами: «С теплыми пожеланиями с надеждой на скорую встречу с моими дорогими друзьями» и было датировано 26 января 1962 года, но у него не было возможности передать его до 28 марта. Пеньковский написал также письма 5 марта и 28 марта и передал их лично Дженет на вечеринке у Сениора.

В письме от 5 марта он сообщал, что его поездка в Италию отложена, а поездка в Женеву отменена. Он все еще надеялся съездить в Америку 19 апреля, однако «сейчас дела складываются плохо, потому что контрразведка КГБ копается в биографии моего отца. Они продолжают поиски места его захоронения. Найти им не удается, и они предполагают, что, возможно, мой отец жив и что поэтому в дальнейшем было бы нецелесообразно посылать меня в командировки за границу. Мое высокое начальство считает эти опасения беспочвенными. Они защищают меня от всех этих домыслов «соседей». Скоро все должно решиться.

В марте я должен встретиться с «Энн» на приеме. Я передам подробную информацию о себе и планах на будущее, которые зависят от того, когда прекратится поднятая вокруг меня возня».

В своем письме от 28 марта, написанном в тот самый день, когда он встретился с Дженет в квартире Сениора, Пеньковский все еще не утратил оптимизма и надежды получить разрешение на поездку в Сиэтл на ярмарку 19 апреля. Его документы на получение визы были представлены Государственному комитету и ГРУ и утверждены ими. Он писал: «КГБ придется сказать свое слово 15 апреля. Если поездка состоится, все будет хорошо. Если поездку не разрешат, тогда мое положение резко ухудшится. Придется уйти из Комитета, и осенью этого года, когда исполнится 25 лет моей службы в армии, меня уволят. Мы должны спланировать нашу дальнейшую работу с учетом всех этих превратностей судьбы. Если я не приеду в США, то после 20 апреля надо будет организовать мое приглашение на прием, во время которого я смогу передать информацию о своих планах на будущее»^{120}.

3 апреля Джек Мори и Джо Бьюлик отправились в Госдепартамент, чтобы ускорить выдачи визы «Герою». Они встретили Роджера Хилсмана, возглавлявшего Бюро разведки и исследований, и сказали ему, что, насколько им известно, их советский источник обратился за визой. Они хотели бы убедиться, что в визе ему не отказано. Бьюлик и Мори подчеркнули деликатность ситуации и спросили, нельзя ли провернуть дело таким образом, чтобы не выдать оперативный интерес ЦРУ к их источнику. Хилсман рекомендовал им обратиться за помощью к послу Чарльзу Болену, специальному советнику президента Кеннеди по советским делам. Бьюлик напомнил, что Пеньковский был в свое время военным атташе в Турции и что он, несомненно, числится в архивных документах Госдепартамента как офицер разведки. Болен заявил, что процедура выдачи или отказа в выдаче визы весьма загадочна и непредсказуема и что ему не хотелось бы привлечь чье-нибудь внимание в конторе, занимающейся выдачей виз, к тому, что ЦРУ проявляет интерес к одному советскому гражданину.

Болен сказал, что лучше всего было бы известить Дика Дэвиса, который в то время был одним из заместителей государственного секретаря по европейским делам, поскольку именно он подписывает всю почту в Москву с утверждением виз, и это позволило бы сэкономить время на переписку. Затем Болен попросил назвать фамилию человека, о котором идет речь. Когда Бьюлик и Мори несколько замялись, не решаясь назвать ее, Болен заметил, что «просто смешно так скрытничать, потому что этого человека без труда можно вычислить, прочитав телеграмму со списком обратившихся за визами». Тогда Мори назвал послу Болену и Хилсману «подлинное имя этого человека, подчеркнув крайнюю необходимость соблюдения строжайшей секретности»^{121}.

Мори и Бьюлик сообщили Болену о трудностях дальнейшей связи с Пеньковским и о том, что они надеются заручиться согласием посольства на использование его сотрудников для поддержания контактов с ним. Болен сказал, что это создаст немалую проблему, и поинтересовался, нет ли какого-нибудь другого пути поддержания с ним связи. В этот момент напористо и убедительно заговорил Хилсман, напомнив, что согласно меморандуму, принятому на совещании, «информация, которую передавал «Герой», уникальна и представляет собой чрезвычайную ценность, что это, несомненно, самая результативная разведоперация из всех, которые были ему известны до сих пор, и что, за возможным исключением технических источников, еще никто и никогда не давал материала, который был бы столь же важен для национальных интересов. Это, кажется, убедило Болена, он попросил посмотреть некоторые из последних сообщений Пеньковского»^{122}.

Когда Мори доложил об этой встрече Дику Хелмсу, тот был встревожен, что личность Пеньковского раскрыта. «У нас, возможно, не было иного выбора, однако в дальнейшем я хотел бы, чтобы со мной советовались, прежде чем предпринять подобный шаг», – сказал он. Хелмс попросил Мори позвонить Дику Дэвису и напомнить ему, что в этом деле необходимо проявлять максимальную осмотрительность^{123}. Даже президенту не было известно имя «надежного и занимающего прочное положение советского чиновника». Так уж повелось, что директор ЦРУ не знал фамилий шпионов Управления, действовавших внутри Советского Союза^{124}.

5 апреля штаб-квартира ЦРУ предписала московской резидентуре подыскать новые места для тайников. Поиск мест для тайников был указан в перечне поручений как дело самой первоочередной важности, поскольку тайники могли стать ценным способом поддержания связи с «Героем». Учитывая, что за сотрудниками американского посольства велось усиленное наблюдение, найти новые места для тайников, чтобы «Герой» мог оставлять там свои и изымать оттуда предназначающиеся ему материалы, было совсем не легкой задачей. Только ради такого шпиона, как «Герой», предъявлялись столь высокие требования и ЦРУ шло на такой большой риск.

Также 5 апреля сэр Дик Уайт, находясь в Вашингтоне по другим делам, посетил штаб-квартиру ЦРУ, чтобы встретиться с Хелмсом и сотрудниками советского отдела, занимавшимися деятельностью Пеньковского. Оставался открытым вопрос о том, как следует отнестись к заблаговременному предупреждению Пеньковского о советском нападении и что следует предпринять в связи с этим. Хелмс начал совещание, выразив надежду, что «мы сможем достичь договоренности по этому жизненно важному для обеих служб вопросу».

Мори особо подчеркивал, что любое подобное сообщение следует рассматривать в контексте происходящих событий и что США будут настаивать на том, что в любых обстоятельствах к сообщению следует отнестись сдержанно. Однако он добавил, что у них нет иного выбора, кроме как принять это сообщение и обсудить его с отделом текущей разведки, который затем, возможно, предложит его для первоочередного рассмотрения Комитету бдительности, а может быть, и Разведывательному комитету Соединенных Штатов.

Сэр Дик Уайт ответил, что американская процедура почти идентична английской, где сообщение передается на командный пост Министерства обороны для его рассмотрения начальниками штабов; вполне вероятно, что будет также созвано совещание Объединенного разведывательного комитета. Сэр Дик отметил также, что, поскольку сообщение, видимо, будет передано из Москвы одновременно обеими службами, его оценка будет проводиться в одно и то же время обеими сторонами. Он сказал, что англичане более всего обеспокоены тем, что если информация будет направлена непосредственно в Белый дом, то президент, возможно, позвонит премьер-министру до того, как Объединенный разведывательный комитет даст сообщению оценку.

Объяснение Мори, что такая информация направляется президенту только после всесторонней ее оценки и критического анализа, несколько успокоило сэра Дика. Обе стороны сочли маловероятным, чтобы отдельное непроверенное сообщение от «Героя» добралось до столь высокого уровня, если только оно не будет поддержано достаточно достоверной дополнительной информацией.

В архивных документах на полях меморандума относительно совещания с сэром Диком имеются недатированные, написанные от руки примечания, сделанные неопознанным сотрудником ЦРУ: «Возможно, введен в заблуждение. Звучит так же убедительно, как и менее важные сообщения»^{125}. Некто, читая архивные материалы, счел своим долгом сделать предостерегающую приписку к истории.

Узнав из письма Пеньковского, что он предполагает прибыть в Сиэтл на ярмарку 19 апреля, ЦРУ начало лихорадочно готовиться к его приезду. В Сиэтле был снят безопасный дом, и для тех, кому предстояло работать в связи с этой операцией, были разработаны легенды.

Для Пеньковского были подготовлены подробные инструкции о том, как выйти на контакт сразу же по прибытии в Англию или Америку.

Джо Бьюлик съездил в Лондон, чтобы обсудить с Шерголдом детали этих подготовительных мероприятий. На тот случай, если Пеньковский окажется в Лондоне проездом, Бьюлик просил МИ-6 встретить Пеньковского и проинструктировал Шерголда о том, каким образом Пеньковскому следует установить контакт в Сиэтле. Пеньковскому предписывалось следующее: «Войдите в Сиэтлскую публичную библиотеку с Четвертой авеню (между улицами Спринг и Мэдисон). Поднимитесь на эскалаторе на два пролета и выйдите из здания на Пятую авеню, где увидите фонтаны и скамейки. Присядьте на скамейку и подождите несколько минут. Как только увидите одного из ваших друзей, следуйте за ним. Если у него в руке будет газета, это означает опасность, и в тот вечер встреча у нас не состоится. Если вдруг библиотека будет закрыта, пройдите вдоль здания до фонтанов и сядьте там на скамью».

ЦРУ также подготовило инструкции на тот случай, если Пеньковский остановится в Вашингтоне: «Идите к памятнику Вашингтона в направлении от Консти-тьюшн-авеню и Пятнадцатой улицы. Обойдите вокруг монумента. Вы увидите одного из своих друзей. Если у него в руке будет газета, не вступайте с ним в контакт. Если газеты в руке не будет, идите за ним к ожидающей вас машине». На случай прибытия Пеньковского в Вашингтон Бьюлик подготовил для него тайную встречу с генеральным прокурором Робертом Кеннеди, который дал на это свое согласие, узнав, что Пеньковский желал бы встретиться с английской королевой и президентом Кеннеди. Встреча с президентом не планировалась и никогда не имела места^{126}.

ФБР и ЦРУ совместными усилиями организовали сложную систему наблюдения за всеми самолетами, прибывающими из Европы, но Пеньковский не появился ни в апреле, ни в мае.

31 мая 1962 года британское представительство в Москве праздновало 36-летие королевы Елизаветы в помещении своего посольства.

Здание было построено в 1893 году богатым купцом по фамилии Харитоненко, торговавшим сахаром, а улица раньше именовалась Софийской набережной по названию церкви Св. Софии, расположенной в нескольких сотнях метров от здания. После смерти французского коммунистического лидера Мориса Тореза в 1964 году набережная была переименована и названа в его честь.

Фасад посольства, выкрашенный в желтый и белый цвета, с мозаичными изображениями греческих богов является превосходным примером итальянского влияния на творчество русского архитектора Федора Шехте-ля. Первый британский посол в Советском Союзе сделал этот дом своей резиденцией в 1919 году, и с тех самых пор в нем располагалось посольство^{127}.

Обычно в хорошую погоду посол сэр Фрэнк Робертс и его супруга приветствовали гостей на лужайке перед домом, но в тот день беспрестанно лил дождь. Гости входили в здание посольства и поднимались по широкой лестнице красного дерева в банкетные залы на втором этаже. Посольство украшали роскошные ковры, черное дерево, старинные стулья с высокими спинками и мраморные бюсты бывших послов, что создавало в доме дореволюционную атмосферу. Присутствие 600 гостей в нескольких залах, предназначенных для приемов, усложняло задачу Дженет Чисхолм и Пеньковского. Инструкции для Пеньковского относительно проведения встречи были подготовлены, однако передать их ему не представилось возможности. И Пеньковский, и Чисхолм понимали, что им, безусловно, следует искать друг друга на приеме, даже если они не знали заранее, будут ли там присутствовать. Встретившись, они на минутку задержались, миссис Чисхолм попросила Пеньковского следовать за ней в гардеробную. В отчете об этом эпизоде сказано, что «после краткого обмена несколькими словами «Герой» действительно последовал за «Энн» на расстоянии в 10—15 человек».

Дженет провела его через три зала для приемов и дала ему возможность увидеть, как она спускается по главной лестнице. Когда они добрались до холла перед главным входом, Дженет услышала, что Пеньковский спросил у молодого английского дипломата, как пройти в гардеробную. Его проводили в восточное крыло посольского особняка, где напротив входа его перехватила Дженет. Обмен материалами состоялся в одной из ниш гардеробной. Пеньковский передал Дженет пакет, который был спрятан под пиджаком, а она передала ему письмо от англо-американской группы контроля, двенадцать роликов чистой пленки и перевод на русский язык книги Ральфа Лэппа «Человек и космос».

Пеньковский вернулся на прием. Дженет осталась в кабинете своего мужа, который находился в том же крыле посольского особняка, что и гардеробная. Минут тридцать спустя в кабинет пришел Рори Чисхолм, и Дженет отдала ему материалы Пеньковского. Пеньковский передал ей семь роликов отснятой пленки, отчет на четырех страницах, шифровку на двух страницах из отрывного шифровального блокнота и письмо на трех страницах[10]10
  Система одноразовых шифровальных отрывных блокнотов считается очень надежной, поскольку страница после использования Уничтожается, а шифр никогда не повторяется.


[Закрыть].

Письмо Пеньковского, адресованное «моим дорогим друзьям», было написано 15 мая 1962 года. В нем он писал, что надеялся увидеться с ними в апреле, но несколько событий вынудили его отменить поездку. В январе планировалось начать его подготовку с целью замены одного из сотрудников в Международной комиссии по атомной энергии при Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке или Вене. Ее отменили, объяснив ему, что сначала нужно съездить в США, чтобы Государственный комитет получил возможность увидеть реакцию ФБР на его присутствие там. В ГРУ Пеньковскому сказали, что у них имеются перехваты американской почты из Турции, в которых его фамилия дважды указывалась американцами как фамилия офицера ГРУ. «На этом основании, – писал Пеньковский, – меня просили повременить с поездкой в Сиэтл до апреля».

В апреле он написал: «Серов лично предложил мне возглавлять делегацию в Сиэтл. Мы обратились за визами. Моя группа и я визы получили. Совершенно неожиданно последовал телефонный звонок и письмо из Центрального Комитета о том, что направлять эту делегацию в Сиэтл несвоевременно и что поездка на эту ярмарку откладывается до сентября 1962 года».

Проанализировав ситуацию, Пеньковский высказал предположение, что причина отсрочки кроется в следующем: «Центральному Комитету стало известно, что американцы готовятся предпринять какие-то провокации против советских представителей на ярмарке. Не поехал ни один из нас. Далее последовал отказ от обещания прислать делегацию. Было решено до поры до времени бойкотировать ярмарку в Сиэтле.

После этого в середине апреля друзья из Комитета и ГРУ предложили послать меня в качестве руководителя группы от Комитета на советскую промышленную выставку в Бразилию. Руководство Комитета и ГРУ согласились. Все документы были направлены в Центральный Комитет, и виза была получена. Я даже успел получить командировочные. За два дня до отлета некто из КГБ позвонил Серову лично и заявил следующее: «Пока нецелесообразно посылать его на Американский континент, поскольку есть сведения, что американцы им очень интересуются. Были зафиксированы частые телефонные звонки перед тем, как ему выдали визу в Сиэтл; на выставке можно ожидать всяких провокаций против него». Серову ничего не оставалось делать, как «принять к сведению» эти предупреждения и воздержаться от направления меня в Бразилию. (Кроме того, следует учитывать положение самого Серова.) В поездке мне было отказано. А группа вылетела на выставку. Пока было решено не строить никаких планов относительно моих поездок куда-либо, а мне продолжать работать в Комитете. Предположительно «соседи» (КГБ) располагают информацией о том, что мой отец не умер и находится за границей. Эта информация появилась в конце 1961 года. Сразу же начавшийся поиск места захоронения моего отца оказался безрезультатным: могилу отыскать не удалось. Не были найдены и документы, удостоверяющие смерть отца. Мое высокое начальство не придает этому особого значения и полагает, что мой отец умер».

Прошлое его отца по-прежнему омрачало перспективы Пеньковского. Время бежало. Он написал: «В сентябре 1962 года исполнилось 25 лет моей службы в армии. Если «соседи» будут продолжать копаться в моей биографии, меня могут отправить в запас или в лучшем случае переведут из ГРУ на какую-нибудь другую работу.

Я сыт всем этим по горло, у меня уже не хватает ни сил, ни энергии для моих друзей и покровителей. Мне очень хочется приехать к вам. Я сегодня же бросил бы все и уехал со своей семьей из этого паразитического мира. Как быть дальше? Прошу вашего совета».

Пеньковский хотел посоветоваться, в какой город в случае увольнения из армии ему было бы лучше перебраться вместе с семьей, с тем чтобы было легче претворять в жизнь свою мечту: «Может, мне переехать в Батуми, Сухуми, Одессу или Ригу, а может быть, куда-нибудь на Восток? Если меня уволят, то мне придется переселяться зимой 1962/63 года».