Текст книги "Верный друг (сборник)"

Автор книги: Петр Карякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Беспокойный отец

Генка только что позавтракал и, примостившись на лавке возле окна, листал книжку с картинками, прислушиваясь к разговору родителей.

Мать, убирая со стола, говорила отцу:

– Выдумываешь ты всё разные пустяки, председатель-то правильно говорит. Соглашайся и иди сторожем в правление. Ночь просидишь да печи протопишь, и работа вся. А дров я тебе носить буду или вон Генка, – глянула мать в сторону сына.

Генка шумно втянул носом воздух и непонятно было, соглашается он с матерью или нет.

Отец только сердито хмыкнул и, толкнувшись обеими руками об пол, отъехал от печи, где он стоял, а вернее – сидел. Дело в том, что у Генкиного отца не было ног. Раньше, Генка смутно припоминал это, отец был очень высокий, а вот теперь, через год после войны, его привезли совсем низенького, он был ниже Генкиного плеча. Чтобы передвигаться, отец смастерил тележку на четырёх колёсиках и, сидя на ней, отталкивался деревяшками.

Остановившись у порога, отец оглянулся.

– Ты, Дарья, ничего не понимаешь, – махнул рукой, и выкатился в сенки, хлопнув дверью.

Мать тяжело вздохнула, насухо вытерла клеёнку, по которой рассыпались узоры из голубых васильков и листьев, накинула старенькую шаль и, взяв в кухне ведро, пошла в хлев.

Генке жаль было отца, который, несмотря на совсем здоровые руки, не мог работать, как отцы у других ребят. Но и мать он жалел. Одной ей приходилось трудно. Отцу, конечно, платили пенсию, но пенсия была небольшая. Ему предлагали различные сидячие работы в колхозе. Шорником, сапожником, хотели послать на курсы счетоводов, но отец всё не соглашался. Генка слышал даже, как один из членов правления, Замятин, сказал на собрании про отца: «То ему не нравится, другое не подходит, он сам не знает, что ему надо. Нечего с ним канителиться, вот и всё!»

Генкин отец тогда сильно обиделся и даже хотел побить Замятина, но его уговорили. И вот сегодня утром он сказал матери: – Мне нужна такая работа, на которой бы я мог людей видеть.

Было за полдень, но мать не собирала обедать. За это время Генка вычистил в сараюшке у кур и уток, дочитал книжку, сбегал по просьбе матери в магазин и теперь ему очень хотелось есть. Но отец ещё не возвратился, а в доме у них был порядок: по воскресеньям садиться за стол только тогда, когда вся семья в сборе.

Вернулся отец в третьем часу. Молча умылся и также молча хлебал щи. Мать ничего не спрашивала, только изредка поглядывала ему в лицо, сидя за столом напротив. Генка заметил, что отец, должно быть, устал, но чем-то доволен. Глаза у него были весёлые, ел он как-то торопливо, точно хотел скорее разделаться с обедом.

Наконец, отодвинув тарелку, он улыбнулся, отёр широченной ладонью рот и сказал, обращаясь к матери, видимо, продолжая утренний разговор.

– Не бывать тому, чтобы Андрей Козлов, гвардейский разведчик, занимался стариковским делом – хомуты чинил или печки топил! У меня и на фронте была подвижная специальность и здесь я должен двигаться. На сидячем деле с тоски сдохну, как ястреб в клетке. – Он помолчал минуту и продолжал. – Сегодня с председателем был в районе у начальника почты.

Мать повернулась от печки, куда она ставила кастрюлю.

– Хочу в колхозные почтальоны поступать, – продолжал отец.

Генка улыбнулся и удивлённо поднял брови.

– В почтальоны? – протянула недоуменно и как-то растерянно мать. Потом отставила в угол ухват и, сев на лавку, заплакала.

– Чего же это ты выдумываешь, Андрюша, ведь у почтальона вся работа в ходьбе, куда же ты…

Но отец не дал ей закончить. Он сдвинул брови и, опустив глаза на васильки, рассыпанные по клеёнке, проговорил:

– Подай-ка кисет, Генка. – Потом долго свёртывал папироску, а прикурив, посмотрел на мать: – Не плачь. Всё будет в порядке. Скоро, говорят, инвалидам коляски такие давать будут, с моторами. Вроде автомашины, значит. Ну мне, конечно, дадут. Вот я и буду ездить. Председатель мне лошадь давал, да я отказался. Зачем лошадь на таком деле держать, она может и потяжелее груз везти, чем почта. А я хочу попробовать другой транспорт. А… – Он раза два затянулся и, пустив дым через нос, закончил: – Уж очень интересно мне, как это получится.

И Генка видел, как сощурились его глаза.

Через несколько дней отец привёл двух больших лохматых собак неопределённой породы. Генка очень обрадовался, увидев их, но мать была недовольна, говорила, что лучше лишнюю свинью завести, чем кормить этаких зверей. А отец только посмеивался и молчал.

Несколько дней отец сшивал ремни, верёвки, и когда всё было готово, надел на собак сбрую. Генка понял, что собачья упряжка повезёт почту. Эта выдумка очень обрадовала его, и он рассказал о ней всем ребятам на селе. Им тоже это понравилось, только Генкина мать не разделяла восторга. Она даже рассердилась и сказала:

– Глупости всё это. Где это видано, чтобы люди на собаках ездили? Да тебя засмеют все.

Генка заступился за отца и объяснил, что на севере всегда ездят на собаках и даже очень быстро, потом принёс книжку о Чукотке и прочитал матери. Но и это её не убедило. – Написать всё можно, – сказала она.

Собаки были молодые. Одну звали Рыжий, по её масти, а другую, чёрную, – Додоном. Накинув на них ремни, отец ездил по двору на своей тележке, держась руками за верёвки и направляя собак длинной палкой. Учил он собак долго, до самой осени. Сначала они слушались плохо, тянули в разные стороны, дрались. Но к осени стали ходить дружно, послушно. К этому времени отец смастерил из старых лыж лёгкие санки. И вот когда выпал снег, он запряг собак, уселся в санки и, выехав со двора, направился в другой конец деревни – к правлению.

Товарищи Генки давно уже были около ворот и побежали, смеясь и крича, за санками. Отец разогнал собак и помчался так быстро, что ребята еле поспевали за ними. Генка бежал вместе со всеми и весело смеялся, радуясь, что останавливаются все прохожие, глядя на необычную упряжку, смеются, показывая на неё руками. Изо всех дворов выскакивали собаки и, увидев упряжку, заливались лаем, но ребятишки отгоняли их снежками. А отец весело помахивал палкой, всё убыстряя и убыстряя бег Рыжего и Додона. Наконец ребятишки запыхались от бега, пошли шагом. Когда они подошли к правлению, Рыжий и Додон, высунув языки, не обращая внимания на окружающих, уже спокойно лежали на снегу. Генка видел, что собаки довольны. Отец тоже был доволен, он сидел на санках и, посмеиваясь, курил папироску. Его обступили мужчины, женщины, с любопытством рассматривали собак. Замятин, на которого когда-то рассердился Генкин отец, удивлённо крутил головой.

– Ну и придумал ты, Андрюха. Я слышал, что ты в почтальоны собираешься, но думал, ты на лошади хочешь ездить.

– Нет, – улыбнулся отец, – я на своём транспорте, на восьминогой машине. – И опять все рассмеялись, особенно это название понравилось ребятишкам.

На другой день отец уехал в райцентр, когда Генка ещё спал. Вернулся он к обеду. Привёз в правление кипу газет, письма, журналы. Дома он распряг собак, налил две миски супу, накрошил хлеба, картошки и, только накормив их, умылся и стал обедать сам.

Так прошла половина зимы. Отец почти каждый день ездил в райцентр, привозил почту, а потом, если оставалось время, занимался дома по хозяйству, и Генка видел, что он доволен своей работой.

Теперь уже никто не удивлялся, увидев на улице собачью упряжку. Мать тоже больше не сомневалась, можно ли ездить на собаках, и только ребятишки по-прежнему были неравнодушны. Они всё так же бегали за упряжкой, которую с первого выезда называли восьминогом, некоторые из них стали запрягать своих собачонок в санки, подражая Генкиному отцу.

Однажды отец заболел. Генка вызвался съездить за почтой, уговорив отца дать ему собак. По деревне Генка ехал, не оглядываясь по сторонам, только небрежно отмахивался палкой от назойливых дворняжек да, важно откинувшись на санках, посвистывал. Товарищи его давно отстали, хотя все ещё долетали их крики: – Прокати-и, Генка-а!

Но Генка никого не взял с собой, ведь он ехал по делу, а не на прогулку. Часа через три добрался до села без особых происшествий, если не считать того, что ехал он не напрямик, через поле, как ездил отец, а по большаку, и напугал встречную лошадь.

Генка нарочно выбрал большак, тут всегда было оживлённо, ехали машины, подводы, и, конечно, все встречные должны были завидовать ему. И правда, с машин ему махали руками, что-то кричали, смеялись. Но Генка только деловито посвистывал на собак. У самого села ему встретилась подвода. Лошадь, должно быть, никогда не видела ещё собачьей упряжи и захрапела, шарахнулась в сторону. Сидевшая в розвальнях незнакомая женщина чуть не вывалилась и долго ругала собак и самого Генку.

Получив по записке отца почту, Генка поехал домой уже не по большаку, а полем. Здесь у отца была проложена своя дорога. Тропа, утрамбованная собачьими лапами, и по бокам две полосы от лыж уходили через всё поле, пропадая где-то в перелеске. Собаки бежали легко, дорогу они знали, и совсем не надо было править. Генка удобнее откинулся на решётчатую спинку санок и представлял себя охотником чукчей. Вдруг он увидел, как в стороне от лыжни мелькнуло что-то рыжее. Генка сначала подумал, что это собака, но, присмотревшись, понял – лисица. Ему ещё никогда не приходилось видеть живых лисиц. Рыжий зверь метнулся от дороги и, стеля свой пушистый хвост, быстрыми скачками пошёл в сторону. Генка обеими руками насунул поглубже шапку, завернул в сторону собак, чтобы они увидели лисицу, закричал:

– Р-ию, Додон, Рыжий. Рию-у… Вперррёд…

Собаки заметили лису и, повинуясь Генкиной команде, метнулись с дороги. Снег был крепкий, они не провалились и пошли так быстро, что у Генки зарябило в глазах.

Генка разгорячился и, привстав на колени, сильно свистел в пальцы, подбадривая собак. Но расстояние между ними и лисой не уменьшалось, а напротив, как казалось мальчику, зверь уходил всё дальше и дальше. Он увидел, как лиса свернула в сторону, тогда и он круто повернул собак, пошёл ей наперерез. Так пролетел метров двести и совсем потерял лису из виду. Не понимая, куда она девалась, Генка растерянно оглядывался по сторонам. Неожиданно он полетел вниз головой и, барахтаясь в глубоком снегу, понял, что лиса нырнула в овраг.

Когда Генка поднялся на ноги, вытряхивая снег из рукавов, не было уже ни лисы, ни собак. На дне оврага валялся лишь мешок, из которого высыпались письма, газеты… Сверху по стенкам оврага катились комки снега, засыпая журнал «Молодой колхозник».

Перепуганный Генка сложил почту обратно в мешок, выбрался из оврага и стал звать собак. Однако их нигде не было. «Ушли по оврагу», – подумал он и принялся звать их, идя по полю, кричал так, что заболело горло. От мысли, что лиса может увести собак в лес, Генке сделалось страшно. Как сказать об этом отцу? Ведь он так любил Рыжего с Додоном, ведь на них затрачено столько труда, и только благодаря им отец может работать. Представив, что собаки зацепились санками за деревья и теперь их, беспомощных, рвут волки, Генка заплакал. Так он шёл, шмыгая носом, перекидывая мешок с почтой с одного плеча на другое. Идти было тяжело, ноги часто проваливались в глубоком снегу, а дорога осталась где-то в стороне.

До деревни Генка добрался, когда начало смеркаться. Оставив почту в правлении, поплёлся домой. Но велика была его радость, когда, открыв калитку, он увидел Рыжего. У Генки сразу же прошла обида на собак, и он бросился обнимать растянувшегося на крыльце пса. Тут из сенок выскочил Додон и стал крутить лохматым хвостом, как бы извиняясь, и всё норовил лизнуть Генку в губы.

– Ну, что случилось, почтальон, привёз почту? – встретил Генку отец.

– Привез, – кивнул Генка и стал раздеваться. Когда он рассказал всё, отец не стал ругаться, а только неодобрительно покачал головой, потом проговорил:

– Лис я не видел, а зайцев встречал. – И стал тихонько напевать, видимо, что-то соображая. Через несколько дней он привёз из райцентра ружьё.

– Это к чему тебе? – удивилась мать.

– Рыбу ловить, – улыбнулся отец. После этого он не ездил из деревни без ружья и до конца зимы подстрелил четырёх лисиц и больше десятка зайцев. Весной в правление колхоза приехал уполномоченный по заготовке пушнины и вручил Генкиному отцу грамоту, на которой было написано: «Андрею Ивановичу Козлову, охотнику-спортсмену, за успешную добычу пушного зверя».

Отец несколько раз перечитал про себя грамоту и, пожав руку уполномоченному, сказал серьёзно:

– На следующую зиму займусь охотой на лис основательно, а может, и волки попадутся.

– Ну! – усомнился Замятин, разглядывая грамоту, – волк это, брат, тяжёлая статья. Его трудно взять.

– Не слезая с кровати, – усмехнулся Генкин отец, и все находившиеся в правлении тоже рассмеялись. И Генка почувствовал в этом смехе одобрение и поддержку своему беспокойному отцу.